Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проповедь в англиканской традиции и историческая ситуация англиканской церкви в XVIII веке 11-41
Глава 2. Проповедь в творчестве Джонатана Свифта 42-84
Глава 3. Проповедь в творчестве Сэмюэля Джонсона 85-125
Глава 4. Проповедь в творчестве Лоренса Стерна 126-157
Заключение 158-164
Приложение 165-174
Библиография
- Проповедь в англиканской традиции и историческая ситуация англиканской церкви в XVIII веке
- Проповедь в творчестве Джонатана Свифта
- Проповедь в творчестве Сэмюэля Джонсона
- Проповедь в творчестве Лоренса Стерна
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В настоящее время исследователи литературы XVIII века ищут новые подходы к творчеству писателей для того, чтобы преодолеть сложившиеся стереотипы мысли и создать более точную и объемную картину культуры этой эпохи Одним из таких подходов может стать изучение проповедей, созданных писателями, и проблемы соотношения разных сторон их творчества художественной и религиозной Проповедь как произведение словесного творчества в последнее время привлекает все большее внимание отечественных литературоведов появились диссертации, посвященные проповедям некоторых русских, французских (Боссюэ), английских (Беды Досточтимого, Джона Донна), немецких (современных) авторов [1]
Известно, что многие английские писатели эпохи Просвещения были не только литераторами, но и служителями церкви Как нам представляется, сочетание пастырских трудов и литературной деятельности является особенно характерным именно для английской культуры XVIII века Следовательно, мы можем попытаться описать и осмыслить феномен священника-литератора как своеобразную черту английской культуры эпохи Просвещения
Из литераторов XVIII века мы выбрали трех прозаиков, чье творчество, несомненно, относится к числу вершинных художественных достижений своей эпохи Джонатана Свифта, Лоренса Стерна и Сэмюэля Джонсона Свифт и Стерн были англиканскими священниками, Сэмюэль Джонсон, которого многие исследователи считают ключевой фигурой своего времени, сам не будучи рукоположен, писал проповеди для знакомых священников по их просьбе Подобная помощь литератора священнику в составлении проповеди не была единичным явлением, поэтому ее можно рассматривать как своеобразную черту культуры изучаемой эпохи Проповеди писателей
4 XVIII века до сих пор практически не привлекали внимание отечественных литературоведов, между тем они дают богатый материал для нового взгляда как на творчество этих писателей, на соотношение художественного и религиозного начал в их мировоззрении, так и на английскую культуру эпохи Просвещения в целом Таким образом, нам представляется важным проанализировать проповеди этих писателей в контексте их художественного творчества, чтобы привлечением нового материала способствовать тенденции более широкого осмысления эпохи Просвещения
Предметом исследования являются проповеди трех прозаиков Дж Свифта, С Джонсона и Л Стерна на фоне развития англиканской проповеди и в общем контексте их творчества
Цели и задачи исследования. Целью настоящей работы является уточнение общепринятых представлений о взаимодействии художественной и религиозной мысли в эпоху Просвещения на материале изучения проповедей Дж Свифта, С Джонсона и Л Стерна В соответствии с поставленной целью были сформулированы следующие задачи исследования
Проанализировать опубликованные проповеди Свифта, Джонсона и Стерна, рассмотрев их содержательные особенности и риторическую структуру
На основе изучения документальных источников выяснить, насколько это возможно, как относился каждый из указанных авторов к разным сферам своей творческой деятельности религиозной и литературной
Сопоставить образ человека и концепцию личности в проповедях и в художественном творчестве каждого автора
Исходя из проанализированного материала, предложить свое решение следующих вопросов
как сочетались и взаимодействовали религиозные и художественные идеи в творческом сознании каждого автора,
5 как сочетались их религиозные представления с отношением изучаемых писателей к Просвещению, как ведущему культурному движению эпохи,
имеет ли место единство авторской позиции или же происходит «раздвоение» авторского сознания в разных сферах творчества религиозном и литературном,
прослеживается ли какая-либо эволюция в отношении к религиозному и художественному творчеству от Свифта к Стерну Как свидетельствуют уже защищенные по теме проповеди диссертации, методология анализа проповеди пока еще недостаточно разработана отечественным литературоведением, каждый автор, отталкиваясь от специфики своего материала, ищет свой подход Мы исходили в данной работе из того, что проповедь не является собственно литературным произведением (ее цели и задачи существенно иные), в то же время возможно подойти к ней с литературоведческой точки зрения, как к феномену словесной, риторической культуры В осмыслении проповеди как риторического жанра мы опираемся на общие работы Н Гроссу, В Ф Певницкого, М Л Гаспарова и Джорджа А Кеннеди[2] Мы рассматриваем проповеди Свифта, Джонсона и Стерна, с одной стороны, в контексте традиции англиканской проповеди, с другой стороны - в контексте их собственного художественного творчества, используя историко-литературный, сравнительный и культурологический методы
Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые в отечественном литературоведении проповеди трех ведущих писателей и деятелей культуры XVIII века - Свифта, Джонсона и Стерна - рассмотрены как неотъемлемая составная часть их творческого наследия, что позволяет по-новому осмыслить как духовный и художественный мир этих писателей, так и своеобразие английской культуры эпохи Просвещения в целом Следует отметить, что в англоязычном литературоведении проповеди названных авторов не раз становились предметом анализа, тем не менее нам
неизвестны работы, в которых рассматривалось бы взаимодействие религиозной (англиканской) и просветительской мысли в мировоззрении Свифта, Джонсона и Стерна
Теоретическое значение исследования заключается в попытке осмысления роли и значения проповеди в творчестве английских писателей-священников XVIII века, соотношении художественной и религиозной сторон их творчества, своеобразия английского Просвещения в его отношении к религии
Научно-практическое значение исследования
Основные результаты работы могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории зарубежной литературы XVIII века, а также положены в основу специального курса Также материалы работы могут быть полезны при написании исследований по истории литературы данного периода
Апробация некоторых разделов исследования состоялась в докладах на научных конференциях «Другой XVIII век» (Москва, МГУ, 2002), «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, МГОПУ, 2003), «XVIII век искусство жить и жизнь искусства» (Москва, МГУ, 2004) и «Многоликий Филдинг (Филдинг и английская культура XVIII в)» (Москва, ИМЛИ, 2007), а также в публикациях Работа обсуждена в Отделе классических литератур Запада и сравнительного литературоведения ИМЛИ РАН
Структура и объем исследования
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и Приложения В первой, вводной главе мы предпринимаем попытку охарактеризовать предшествующую традицию англиканской проповеди и культурную ситуацию англиканской церкви в XVIII веке Следующие три главы посвящены проповеди в творчестве Свифта, Джонсона и Стерна В Приложении мы даем наш перевод проповеди Дж Свифта «О сне в церкви»
Проповедь в англиканской традиции и историческая ситуация англиканской церкви в XVIII веке
Учение о проповеди составляет предмет особой богословской науки — гомилетики. Церковное красноречие как особый вид ораторского искусства тесно связано с античным красноречием, так как среди первых христианских проповедников были лица, прошедшие систематическую школу у греческих и латинских риторов. Однако до XIII-XIV веков, более тысячи лет латинская проповедь разрабатывалась стихийно, только на склоне средневековья появляются нормативные сочинения по искусству проповеди, ars praedicandi. Гомилетика как преподаваемая наука заняла свое самостоятельное место в школах в XVII веке, в германских протестантских университетах. До этого времени она сливалась с риторикой, которая определяла и объясняла законы красноречия вообще.
Еще в первые века христианства стали сознавать необходимость внимательного отношения к проповеди и усердного изучения методов проповедования. Первые наставления, по проповедованию мы встречаем в Священном Писании, в посланиях апостола Павла . Как пособия для проповедования, сохранялись лучшие образцы проповедей, объединяемые в сборники. Поэтому первыми книгами по гомилетике были сборники лучших проповедей. Первый такой сборник был составлен Оригеном. в III веке. Затем отрывочные замечания о проповеди встречаются у греческих отцов и церковных учителей IV века, которые желали отделить христианское красноречие от красноречия светского или языческого. Но законов церковного красноречия ими выведено не было, так как, по замечанию проф. Певницкого в учебнике «Из истории гомилетики», «при том богатстве талантов, какими изобиловал греческий Восток, при изумительной легкости их производительности, при их кипучем красноречии, достигавшем высокой художественности, не чувствовалась нужда в искусственных пособиях к возбуждению деятелей церковного слова и к подчинению их каким-либо особым законам» .
Гомилетика как систематизация принципов и правил составления проповеди появляется именно на Западе, так как там, в отличии от Востока, было более сильно то течение, которое Дж.Э.Кеннеди в своем обобщающем труде «Классическая риторика и ее христианская и светская традиция от античности до Нового времени» назвал «технической риторикой». Разность восточной и западной риторической традиции являлась в основном из-за разности поставленных задач. Как пишет Кеннеди в своей «Классической риторике»: «Риторическое образование, как на Востоке, так и на Западе влияло на речь и на письмо, на Востоке прежде всего посредством имитации классических моделей, образцов, через упражнения в композиции, как в риторических школах поздней античности. На Западе появились новые руководства, которые пытались применять риторику к письмам, поэзии и проповеди - феномен, менее явный на Востоке. Греческие риторические школы сконцентрировались в меньшей степени на упражнениях в юриспруденции, чем римские, в риторике в основном уделяя внимание декламации. А западный интерес к риторике был тесно связан с римским интересом к институтам гражданской администрации» .
Христианская проповедь до-средневекового периода, используя приемы античной школьной риторики, не использовала главного ее стержня - классификации. «Это не значит, что проповеднику не нужны доводы и приемы, классификация которых до тонкостей разработана школьной риторикой, - это значит, что они нужны ему все, без всякой классификации, и тогда в этой массе, может быть, каждый слушатель найдет для себя что-то, на что сможет встрепенуться душой»5, - пишет М. Л. Гаспаров. «Если в триаде «оратор-речь-слушатель» античная риторика сосредотачивалась на члене «речь», то христианская сосредотачивается на члене «слушатель»6.
Основу такого подхода заложил Августин в своем разборе знаковой природы речи в сочинении «De doctrina Christiana»7 (396-426). Его же можно считать первым автором гомилетики. Первым вопросом, возникшим в практике Августина, был вопрос об отношении церковного проповедничества к правилам светской риторики. Августин в своем сочинении различил в деле проповедничества две стороны: ars inveniendi -правила выбора материала и ars disponendi - правила изложения. Таким образом, книга Августина, стала первым сочинением, которое более или менее отвечало потребности систематического изложения знаний об условиях, необходимых для проповеди.
Подобным же образом наставляет Григорий I Великий в своем «Regula pastoralis»8. Не принимая риторической техники, он пишет о том что говорить, а не о том как говорить, - это как всецело предоставлялось на долю любви и благодати.
В VII-X веках на Западе составляются сборники лучших проповедей -гомилиарии, как пособия священникам, включающие проповеди, выбранные из отцов церкви: Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова, Августина, Амвросия, Григория Великого и др. В это время проповедничество на Западе почти всегда ограничивалось буквальным чтением проповедей из гомилиариев. Наибольшей известностью пользовались сборники, созданные по повелению Карла
Проповедь в творчестве Джонатана Свифта
Епископа Джозефа Батлера (1692-1752) обычно называют самым выдающимся мыслителем англиканской церкви XVIII века. Будучи сыном купца-диссентера, он получил образование в диссентерской академии, но затем перешел в англиканство и в 26 лет стал священником, в 1738 г. епископом Бристольским, а в 1750 г. епископом Дурхэмским. Исследователи характеризуют его как одинокого мыслителя, терпеливого, ясно мыслящего, уважающего своих оппонентов. Большим авторитетом пользовались его «Пятнадцать проповедей» (1726), его трактат «О природе добродетели» изучали многие романисты XVIII в. В своем полемическом трактате «Аналогия религии...», характеризуя современную ситуацию, Батлер пишет о том, что христианство стало предметом насмешек оттого, что слишком долго мешало человечеству свободно предаваться удовольствиям. Но можно ли утверждать, что оно было опровергнуто? Батлер обращает внимание на то, что в научном постижении природы мы так же далеки от полного ее понимания, как и в религии остаются, истины, непостижимые для человеческого ума. Нам известны некоторые естественные причины, вызывающие к жизни определенные явления природы, и на основании известного мы выводим общие закономерности по аналогии. Так и аргументы в защиту христианства дают нам не уверенность наглядного доказательства, а «разумную вероятность». Батлер приводит в пример многие явления природы, где имеется яркий контраст разных жизненных стадий (превращение гусеницы в бабочку и т.п.), доказывающие по аналогии возможность посмертного существования души.
Рационалистическое направление мысли латитудинариев, ярко проявившееся в полемике с деистами, являлось господствующим в англиканской церкви XVIII в. Однако многих верующих такое сугубо рациональное отношение к религии не удовлетворяло. Недостатки протестантского рационализма восполнялись религиозным движением, получившим общее название Евангелическое Возрождение и затронувшим в XVIII веке все протестантские страны, в том числе Англию, Германию и США. Английский методизм, так же как и немецкий пиетизм и американское движение, известное как «Великое Пробуждение» ("The Great Awakening"), отстаивал сердечную веру против рационализма, развивал филантропическую деятельность, возрождал духовную самодисциплину и истинное рвение.
В английском методизме было несколько течений. Наиболее известным проявлением методизма были призывающие к возрождению религии проповеди братьев Уэсли - Джона (1703-1791) и Чарльза (1707-1788), и Джорджа Уайтфилда (1714-1770). Джон Уэсли, возглавивший в Оксфорде общество благочестивых христиан, основал затем в 1738 году в Лондоне «общество взаимного назидания». Вдохновленный учением Лютера и основным его тезисом об оправдании только верой, он совершил ряд миссионерских путешествий по Англии. Народ, к которому церковь и государство относились с пренебрежением, частично вообще лишенный англиканского богослужения в новых промышленных и горнорудных районах, был необыкновенно воодушевлен полной энтузиазма проповедью Уэсли и его сотоварищей. Народ десятками тысяч стекался на проповедь, к проповедованию были допущены миряне без различия общественного положения и степени образования. Руководствуясь примером Уиклифа, Уэсли учредил должность странствующих проповедников-мирян. «К счастью, - пишет Тревельян, - гений Джона Уэсли заключался не только в силе проповедника, призывающего к возрождению религии, но и в его талантах организатора. Объединяя вновь обращенных в постоянные конгрегации, он начал этим новую главу в религиозной и социальной истории рабочего класса и в вопросе о его просвещении»46. В 1785 году англиканская церковь формально объявила методизм сектой, но к этому времени методисты уже установили свой особый чин литургии, а по своей смерти Джон Уэсли только в одной Англии оставил 540 странствующих проповедников и около 134 тысяч членов методистской церкви.
Латитудинарии и методисты были двумя активными силами, действовавшими в англиканской церкви XVIII в., «каждая имела свои
47 т-г
недостатки, которые возмещала другая» . При этом позиция латитудинариев была официальной позицией церкви, в то время как методизм был «стихийным» движением «снизу». Расхождения между ними были достаточно существенными, и в границах этих расхождений каждый священник мог самостоятельно выбирать свои приоритеты.
Служение церкви стало в XVIII в. одной из «джентльменских» профессий, которую выбирали младшие сыновья дворянских семей. Материальное положение священнослужителей, по наблюдениям Дж. М. Тревельяна, возросло, хотя разрыв между бедным и богатым священством еще оставался велик, «половина приходов в Англии не была обеспечена настолько, чтобы содержать сына сквайра».
Церковь XVIII в. была известна «ученостью, культурой и свободой ... никто не достигал епископского сана за услуги, оказанные церкви, а только за услуги, оказанные науке, светскому патрону или политическим партиям ... Некоторые епископы, подобно Джозефу Батлеру, Беркли и Уорбертону, были известными философами и учеными»48 — замечает Дж. М. Тревельян. Среди мирских интересов священнослужителей литература занимала не последнее место, наряду с естественными и гуманитарными науками, парковой архитектурой, живописью и др. Так, Стерн, в 1760 году, после выхода в свет двух первых томов «Тристрама Шенди», получил от своего патрона лорда Фоконберга приход Коксволд, за «литературные заслуги».
Проповедь в творчестве Сэмюэля Джонсона
Предназначение литератора Джонсон осмыслял следующим образом: «Задача всякого автора состоит в том, чтобы либо сообщать то, что еще не известно, либо предлагать читателю известные истины в своем представлении. Либо открывать новые горизонты, либо преображать привычное, дабы увидеть его в новом свете, придать ему большую привлекательность, украсить своими образами те области, где человеческий ум уже побывал, и тем самым склонить его вернуться и посмотреть еще раз на вещи, по которым мы - по невниманию или по легкомыслию — лишь скользнули небрежным взглядом». Именно вторую задачу - преображение привычного — ставит Джонсон и в своих эссе, и в проповедях, недаром определение «моралист» приписывается Джонсону столь часто. Морализаторскии дух Джонсона, его стремление заставить человека «вернуться и посмотреть еще раз» на привычные дела и поступки, «не только убедить в его ошибках, но и примирить с тем, что им руководят»133, несомненно, наиболее четко отражены в таком дидактическом жанре как проповедь, где влияние проповедника, его искусство владения словом, действует именно в данный момент произнесения проповеди, когда есть понимание, что второй попытки у проповедника не будет.
Собрание проповедей Джонсона включает две проповеди о Святом Причастии, три о милосердии, три об обязанностях правителей и судей -постоянные темы англиканского проповедника. Кроме того, одна из излюбленных тем Джонсона - тема смерти и бессмертия, краткости и тщеты жизни. Также сохранились проповеди о браке, о покаянии, о грехе гордости-, о тщеславии, о братолюбии, лицемерии, лжесвидетельстве и другие. Во многих проповедях Джонсон, как представитель англиканства, указывает на ошибки и заблуждении католичества, с одной стороны, и диссентеров, с другой, или сравнивает свет христианства с мраком древнего языческого мира.
Проповеди Джонсона, вроде бы обсуждающие несколько абстрактно проблемы религиозной морали, несут на себе яркие приметы своего времени, при их прочтении, складывается вполне конкретный образ той аудитории, к которой обращается проповедник. Ушли в прошлое те времена, которые отразил Дефо в памфлете «Кратчайший способ разделаться с диссентерами»: когда лондонских купцов-диссентеров штрафовали за неучастие в воскресном богослужении англиканской церкви. . Теперь каждый волен верить (или не верить) во что ему заблагорассудится. Люди в подавляющем большинстве продолжают считать себя христианами, но понимание того, что делает их христианами и какие обязанности налагает на них признание себя верующими, у каждого свои. Джонсон, внимательно изучающий человеческую натуру и как писатель-сердцевед, и как религиозный мыслитель, обладает способностью различить и показать эти разные жизненные позиции, разные степени веры, и к каждой категории своих современников обратить особое увещевание.
Джонсон видит, что одни люди благодушно полагают, что внутреннего убеждения в том, что они верят в Бога, вполне достаточно для того, чтобы считать себя христианами; другие считают, что если они каждое воскресенье показываются в церкви, им уже нет необходимости исполнять заповеди; третьи убеждены, что, исполняя основные заповеди, они подают достойный пример окружающим, и участвовать в богослужениях им не обязательно; четвертые утешают себя мыслью о том, что их тайные пороки не видны окружающим, и они хотя бы не подают дурного примера и постоянно обещают себе исправиться в неопределенном будущем; пятые искренне считают себя хорошими христианами только потому, что видят вокруг себя множество людей, открыто предающихся пороку, и т. п.134. Джонсон прекрасно понимал, как далека современная практика от истинно христианских идеалов. Тем не менее, обращая увещевания к своим современникам, Джонсон - в рамках англиканского вероисповедания — всегда выдвигает максимальные требования, не идя ни на какие уступки человеческим немощам и «духу времени».
Наиболее интересная для нас особенность проповедей Джонсона — это сочетание в них просветительских и христианских идей. Примером подобного сочетания может служить проповедь Джонсона об обязанностях супружеской жизни. Проповедь открывается типичным для просветителей рассуждением о том, что «общество необходимо для счастья человеческой природы» и осуждением «угрюмого одиночества» (с. 3). И в этом Джонсон не вступает в противоречие с англиканской мыслью, поскольку англиканская церковь упразднила монастыри, отшельничество, целибат, установив для всех один, мирской путь спасения. Джонсон, в соответствии с англиканской традицией, осуждает католическую церковь за предпочтение целибата, называя подобное положение вещей «строгой и неестественной жизненной схемой», а его приверженцев считает «введенными в заблуждение ложным пониманием святости, и извращенными концепциями обязанностей нашей религии» (с. 8). Далее Джонсон замечает, что Создатель Сам указывает человеку пути к счастью: «Каждый человек понимает, что он сам не в состоянии обеспечить себя всем, что необходимо для его выживания и удобства, и должен прибегать за помощью к другим людям» (с. 4). Здесь чисто просветительская идея получает божественную санкцию.
Проповедь в творчестве Лоренса Стерна
О содержании проповедей Стерна невозможно говорить в отрыве от его риторических стратегий, так как понять подлинный замысел, подлинный смысл его проповеди можно, только проследив все особенности их построения.
Каждой проповеди предпосылается цитата из Библии, кратко иллюстрирующая сюжет, по поводу которого и будет сказана проповедь. Библейские сюжеты интересны для Стерна возможностью фабульного развития и психологического анализа, причем новизна и оригинальность проповедей Стерна проявляется, конечно, не в том, что он следует за библейским текстом, а в том, как он это делает. Особенность использования Стерном библейских сюжетов в, том, что он не столько поучает на их примере, сколько изучает эти сюжеты, исследуя их прямо по ходу проповеди, как будто подвергая проверке по целому ряду вопросов, и иногда вывод оказывается совершенно необычным, далеким от общепринятой точки зрения.
Стерн апеллирует не к разуму, а к чувствам слушателей и, чтобы добиться их максимального внимания и соучастия, использует весь арсенал чисто литературных риторических средств: развернутые описания, заставляющие читателя или слушателя живо представить какую-либо ситуацию, драматически пережить ее; патетические восклицания, диалоги автора с героями и с самим собой, риторические вопросы, молитвы и обращения к Богу, неожиданные сравнения. Один из ярких примеров — описание ужасов инквизиции в проповеди «О злоупотреблениях совести»: «войдите на минуту со мной в тюрьмы инквизиции, - приглашает Стерн своих слушателей. - Взгляните на эту Религию, с закованными в цепи у ног ее Милосердием и Справедливостью, - страшная, как привидение, восседает она, в; черном судейском кресле, подпертом дыбами и орудиями пытки. -Слушайте! - Слышите этот жалобный стон? Взгляните на бедного страдальца, который его издает, - его только что привели, чтобы подвергнуть муке этого лжесудилища и самым утонченным пыткам, какие в состоянии была изобрести обдуманная система жестокости. - Взгляните на эту беззащитную жертву, выданную палачам, - тело ее так измучено скорбью и заточением, что каждый нерв и каждый мускул внятно говорит, как он страдает. Наблюдайте последнее движение этой страшной машины! -Смотрите, в. какие судороги она его бросила! - Разглядите положение, в котором.он теперь простерт, - каким утонченным пыткам он подвергается! -Больших мук природа не в состоянии вынести! - Боже милосердный! Смотрите, как измученная душа его едва держится на трепещущих устах! -готовая отлететь, - но не получающая на это позволения! - Взгляните, как несчастного страдальца отводят назад в его темницу! - Смотрите, как его снова достают оттуда, чтобы бросить в огонь и в предсмертную минуту осыпать оскорблениями, порожденными тем предрассудком, - тем страшным предрассудком, что может существовать религия без милосердия» . Картина поистине живописная наполненная звуками и красками, заставляющая содрогнуться сердца слушателей. Постоянные призывы «смотреть», «взглянуть», «разглядеть» призваны помочь слушателю живо представить перед своим умственным взором нарисованную проповедником картину, они как бы призывают слушателя к активному сотворчеству. Постоянные вопросы и восклицания, которые использует Стерн, применяются с целью расположить паству не к немому вниманию, но к беседе.
Кристофер Фаннинг, в своей работе посвященной риторике Стерна, назвал манеру проповедования Стерна «диалогичной»225. Действительно, манера Стерна направлена на диалог, если не в прямом смысле, то, во всяком случае, диалог сердец, когда проповеди «льющиеся- прямо из сердца» проповедника трогают в ответ сердца публики. Своими обращениями к слушателям, частыми призывами к сопереживанию, Стерн как будто включает аудиторию в процесс проповедования, приглашает ее разделить с проповедником его чувства.
Первая и, пожалуй,, самая любимая тема Стерна - тема счастья. С обращения к ней он и начинает свою книгу; «Исследование о счастье» - так называется первая проповедь. И с первых же строк Стерн говорит о счастье, как о самой заветной мечте для каждого человека: «величайшая погоня человека - это погоня за счастьем: это-первое и самое сильное желание его природы» (с. 3). Заявление совершенно в духе времени. Но все же несколько необычно звучит утверждение просветительского лозунга погони за счастьем как основного стремления человеческой природы в устах проповедника. Впрочем, Стерн как будто тоже чувствует это и тут же спешит перейти к традиционному рассуждению об иллюзорности ш суетности человеческого счастья, о множестве разочарований, которые оно? неизменно ведет за. собой. Но, произнося традиционные слова о суетности счастья, обрисовывая различные виды наслаждений и радостей, к которым стремится человек в своем поиске счастья, и в которых он так быстро разочаровывается, Стерн все же как будто не особо торопится противопоставить,этой иллюзии нечто более значительное.
Рассуждая о том, что «едва ли найдется предмет более исчерпанный, или который, в то или иное время, вызывал бы больше споров и обсуждений, чем этот», и утверждая избитость всех предыдущих исследований о счастье «от Соломона до наших дней» (с. 6); он как будто пытается тем самым обновить значимость самого явления счастья, а не осудить его. Перечисляя все те радости жизни, которые ожидают человека в юности, Стерн изображает этого человека в этом юношеском порыве быть счастливым, с такой симпатией, что последующие слова о скором разочаровании юности, воспринимаются скорее как осуждение этого человека, не сумевшего удержать и сохранить остроту чувств и жажду жизни, чем доказательство того, что счастье в этом мире невозможно; И в своей молитве Богу Стерн скорее молится об исправлении природы человека, не умеющего ни обрести, ни удержать счастья, чем о даровании иного, высшего счастья. «Господи! - восклицает он вслед за псалмопевцем, - яви нам свет лица Твоего! Пошли нам лучи Твоей благодати и божественной мудрости в этом благословенном поиске счастья, чтобы направить нас!» (с. 5).
