Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Реализация конституционных положений о праве на тайну переговоров и переписки, неприкосновенности личности и жилища в целях и принципах уголовного процесса 15
1.1. Значение принципов и целей уголовного процесса для реализации конституционных положений о правах и свободах личности 15
1.2. Принцип обеспечения права на тайну телефонных и иных переговоров, почтово-телеграфных отправлений 33
1.3. Принцип неприкосновенности личности 44
1.4. Принцип неприкосновенности жилища 54
Глава 2. Правовые основания и пределы ограничения конституционных прав личности в уголовном судопроизводстве 65
2.1. Правовые основания и пределы ограничения права на тайну телефонных и иных переговоров, почтово-телеграфных отправлений 65
2.2. Правовые основания и пределы ограничения права неприкосновенности личности 97
2.3. Правовые основания и пределы ограничения права неприкосновенности жилища 125
Глава 3. Проблемы доказывания оснований ограничения конституционных прав личности . Внутреннее убеждение судьи как основание принятия решения об ограничении конституционных прав личности 151
3.1. Порядок, пределы и обязанность доказывания оснований ограничения конституционных прав личности 151
3.2. Фактические основания принятия судьей решения о производстве следственных действий, ограничивающих конституционные права личности 174
3.3. Особенности формирования внутреннего убеждения судьи при принятии решений об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу и производстве следственных действий 181
Заключение 193
Приложения 200
Список использованной литературы 212
- Значение принципов и целей уголовного процесса для реализации конституционных положений о правах и свободах личности
- Принцип обеспечения права на тайну телефонных и иных переговоров, почтово-телеграфных отправлений
- Правовые основания и пределы ограничения права на тайну телефонных и иных переговоров, почтово-телеграфных отправлений
- Порядок, пределы и обязанность доказывания оснований ограничения конституционных прав личности
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема ограничения основных прав и свобод человека является одной из актуальных и фундаментальных проблем современной правовой практики и теории. В России актуализация проблемы ограничения прав на тайну переговоров и переписки, неприкосновенности личности и жилища обусловлена кардинальным обновлением уголовно-процессуального законодательства, к основным вехам которого следует отнести принятие в 1993 г. Конституции РФ и в 2001 г. Уголовно-процессуального кодекса РФ (далее - УПК РФ).
Разрешение этой проблемы требует освоения содержания, заложенного в каждом из указанных прав, поскольку любое основное право обретает свою границу прежде всего там, где объективно кончается круг его вопросов. Это ставит перед необходимостью тщательного анализа сферы действия конституционных дефиниций о неприкосновенности личности и жилища, тайне переговоров и переписки. Этот анализ сопряжен с целым рядом проблем. Одна из них порождена использованием в этих дефинициях обобщенных правовых понятий (свобода, жилище, тайна и др.), которым в зависимости от контекста придают различные значения, существенно сужающие или расширяющие содержание того или иного права. Поиск «верных» значений этих правовых понятий, их адекватное толкование требует опоры на прочные основания, роль которых играют конституционные принципы уголовного процесса.
С принятием нового УПК РФ, воплотившего в себе основные идеи судебной реформы, были связаны самые смелые надежды на коренное преобразование уголовного процесса, построенного на идеологии приоритета прав человека. Однако несколько лет действия нового закона показали, что далеко не все ожидания оправдались. От идеологов реформы слышны слова о том, что реформа судопроизводства не удалась, осталась только в тексте Конституции, а судебный контроль за предварительным расследованием стал хуже прокурорского.
Введение института судебного контроля в действие давало основание надеяться на полное исключение из практики производства следственных и иных процессуальных действий, ограничивающих конституционные права личности, без наличия к тому законных и достаточных фактических оснований. Однако ни для кого не секрет, что реальное положение дел далеко от оптимума. Причин тому множество: новизна этого института и незавершенность процесса его становления, несовершенство норм, регламентирующих процедуры судебного контроля, дефекты правосознания судей и следователей, приобретенные за годы, когда они были включены в одну систему, перед которой ставилась единая задача - искоренение преступности и т.д. В этой связи в посвященных судебному контролю публикациях последних лет, все чаще предлагают вернуться к старому порядку, когда производство такого рода действий санкционировал прокурор, по сути, пересмотреть не только недавно принятый УПК, но и Конституцию РФ.
Складывающаяся практика применения нового УПК поставила под сомнение эффективность не только судебного контроля, но и многих процедурных гарантий, призванных обеспечить законность указанных действий и оградить личность от незаконного ограничения ее прав и свобод. Так, практически нормой стала практика участия в обысках, выемках, осмотрах «штатных» понятых из числа практикантов, помощников и других «зависимых» от следователя лиц. Не более, чем благим пожеланием, осталась такая важная гарантия, как право обыскиваемого лица на присутствие при обыске адвоката. Угрожает стать типичной практика так называемого «ознакомительного» контроля переговоров путем истребования у операторов связи сведений о телефонных переговорах не конкретного абонента, а всех, кто выходил в эфир в определенное время и в определенном месте, и т.д.
До настоящего времени остался не разрешенным целый ряд проблем теоретико-правового характера. Так, неоднозначным остается понимание сущности ограничения конституционных прав личности в уголовном процессе, оснований и меры такого ограничения, что порождает соответствующие трудности в теоретическом и законодательном уточнении целей, оснований и
мотивов производства следственных и иных процессуальных действий, ограничивающих конституционные права личности.
В соответствии с изложенным, актуальность диссертационного исследования определяется как необходимостью развития уголовно-процессуальной теории и совершенствования законодательства, так и значительными практическими трудностями при производстве следственных и иных процессуальных действий, связанных с существенными ограничениями прав и свобод личности.
Степень разработанности темы. Проблема ограничения и защиты от необоснованного ограничения конституционных прав личности в уголовном процессе подробно исследовалась учеными-процессуалистами. Значительный вклад в разработку проблемы внесли Л.Б. Алексеева, З.Д. Еникеев, СП. Ефимичев, Ф.М. Кудин, Н.А. Колоколов, В.М. Корну ков, В. А. Лазарева, A.M. Ларин, Ю.Д. Лившиц, Е.А. Лукашева, П.А. Лупинская, В.А. Михайлов, И.Б. Михайловская, М.С. Строгович, И.Л. Петрухин, В.И. Руднев, Ф.М. Рудинский, А.В. Смирнов, И.В. Смолькова, Ю.И. Стецовский, А.А. Чувилев, B.C. Шадрин, С.А. Шейфер, СП. Щерба, П.С Элькинд, П.П. Якимов и другие.
В последнее время различным аспектам ограничения отдельных конституционных прав личности . при производстве следственных и иных процессуальных действий, в том числе основаниям и порядку производства таких действий, судебному контролю за их проведением, конституционным и процессуальным гарантиям прав обвиняемого и подозреваемого был посвящен ряд диссертационных исследований. К ним относятся диссертации Г.З. Адигамовой, Е.Г. Васильевой, И.А. Гааг, Л.В. Герасимовой, А.Т. Гольцова, СН. Гонтарь, Е.В. Гусельниковой, М.С. Дунаевой, СВ. Ефремовой, Е.Ю. Жога, И.В. Матвиенко, А.В. Орлова, К.И. Попова, Д.К. Стригалева, Д.О. Сереброва и других. Однако комплексное научное исследование, посвященное теоретическим и практическим аспектам ограничения конституционных прав на тайну переписки и переговоров, неприкосновенности личности и жилища при производстве следственных и иных процессуальных действий, проводится впервые. Все еще
актуальны и нуждаются в исследовании вопросы доказывания оснований ограничения конституционных прав и свобод, пределы и средства доказывания в судебно-контрольных процедурах, оценки достаточности оснований ограничения прав и свобод при производстве по уголовному делу.
Объектом исследования выступает система общественных отношений, складывающихся в сфере уголовного процесса при производстве следственных и иных процессуальных действий, ограничивающих конституционные права на тайну переписки и переговоров, неприкосновенности личности и жилища.
Предмет исследования образуют генезис и современное состояние нормативного регулирования комплекса следственных и иных процессуальных действий, ограничивающих конституционные права на тайну переписки и переговоров, неприкосновенность личности и жилища, включая основания ограничения и проблемы их доказывания, правоприменительная практика, теоретические положения, а также проблемы научно-методологического и нормативно-прикладного характера.
Цель и задачи исследования. Целью исследования является разработка совокупности теоретических положений об основаниях ограничения конституционных прав и свобод и их доказывании, а также практических рекомендаций, обеспечивающих права на тайну переписки и переговоров, неприкосновенность личности и жилища, а также законное и обоснованное избрание меры пресечения в виде заключения под стражу, производство осмотра жилища, обыска и выемки в жилище, контроля и записи переговоров, наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемку.
Цель исследования предопределила постановку и решение следующих задач:
дать последовательное (с точки зрения и Конституции, и УПК РФ) объяснение законодательному ограничению конституционных прав личности в уголовном процессе;
сформулировать теоретико-правовые понятия неприкосновенности личности и жилища, тайны переговоров и переписки как принципов уголовного процесса;
- дать научную интерпретацию международно-правовых принципов и стандартов
в области ограничения прав на неприкосновенность личности и жилища, тайну
переговоров и переписки и определить степень их реализации в уголовно-
процессуальном законодательстве РФ;
- аргументировать научные выводы, законодательные предложения и
практические рекомендации о совершенствовании оснований и порядка избрания
меры пресечения в виде заключения под стражу, производства следственных
действий, ограничивающих конституционные права личности;
исследовать процесс доказывания оснований ограничения конституционных прав личности, показать особенности реализации правил о справедливой процедуре при осуществлении судебного контроля;
выявить особенности процесса формирования внутреннего убеждения судьи при принятии решений об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу и производстве следственных действий и проанализировать объективные и субъективные факторы, влияющие на данный процесс.
Методологической основой исследования явились общие и частные научные методы познания объективной действительности. В работе использованы сравнительно-правовой, логико-юридический, конкретно-социологический, статистический, исторический методы исследования.
Теоретическую основу исследования составили фундаментальные труды по логике, психологии, общей теории права, теории прав человека, а также современные достижения науки конституционного, международного, уголовно-процессуального, уголовного права.
Нормативной базой исследования являются международные правовые акты, Конституция РФ, уголовно-процессуальное, уголовное и иное законодательство, решения Европейского Суда по правам человека (далее -ЕПСЧ), постановления Пленума Верховного Суда РФ, постановления и определения Конституционного Суда РФ, ведомственные приказы и инструкции Генерального прокурора РФ.
Эмпирической базой исследования послужили данные, полученные автором в результате выборочного программированного изучения 142 уголовных дел, по которым имело место заключение под стражу, рассмотренных районными судами г. Самары в 2004-2008 годах, 250 материалов рассмотрения вопросов о даче разрешения на производство следственных действий и проверки их законности теми же судами за 2004-2008 гг., а также отдельные решения и материалы обобщения судебной практики Верховного Суда РФ и Европейского Суда по правам человека. В работе использованы результаты анкетирования 51 адвоката Палаты адвокатов Самарской области, 43 судей районных судов г. Самары, 72 следователей МВД, СК при прокуратуре РФ по Самарской области.
Научная новизна состоит в том, что впервые на монографическом уровне проведено комплексное научное исследование, посвященное теоретическим и практических аспектам оснований ограничения конституционных прав на тайну переписки и переговоров, неприкосновенности личности и жилища при производстве следственных и иных процессуальных действий. В диссертации дана интерпретация международно-правовых принципов и стандартов в области ограничения указанных прав и определена степень их реализации в уголовно-процессуальном законодательстве РФ. На основе общих теоретических положений, анализа уголовно-процессуального законодательства, обобщения практики в диссертации впервые рассмотрен комплекс проблем, связанных с процедурой, правилами, пределами и обязанностью доказывания оснований ограничения конституционных прав личности; исследованы особенности формирования внутреннего убеждения судьи при рассмотрении ходатайств о заключении лица под стражу и производстве следственных действий, объективные и субъективные факторы, влияющие на процесс формирования убеждения судьи.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. На основе анализа сложившихся в науке подходов к исследованию принципов уголовного процесса, предложено определение, акцентирующее
производность нормативного содержания и системы принципов от выбранной законодателем формы уголовного процесса.
2. Показана неудовлетворительность существующих в теории взглядов на
основания законодательного ограничения конституционных прав личности' в
уголовном процессе. В полемике с другими исследователями обосновывается
вывод о том, что такое ограничение может быть оправдано лишь необходимостью
предотвращения использования этих правів противоправных целях.
Сформулировано теоретико-правовое понятие тайны; телефонных переговоров и переписки как принципа уголовного процесса. На основе критического анализа предложенных в литературе определений «тайны» обоснован вывод о том, что термин «тайна» в контексте данного принципа относится не только к содержанию информации, передаваемой» прш помощи средств коммуникации, но и к значению* и способам* этой коммуникации. Информацией, составляющей тайну переписки и телефонных переговоров,. предлагается считать любые сведения, передаваемые, сохраняемые и? устанавливаемые с помощью средств коммуникации, включая; сведения, об участвующих,в коммуникации;сторон и оказываемых-.им услугах связи.
Сформулировано теоретико-правовое понятие неприкосновенности личности как принципа уголовного процесса. Показано, что в юридическом языке в зависимости от контекста термину «свобода» придают разные оттенки, значения. На основе рассмотрения многочисленных определений неприкосновенности личности, предложенных разными авторами, показана обоснованность традиционного определения, в котором неприкосновенность личности сводят к такому построению и осуществлению уголовного судопроизводства, при котором никто не может быть подвергнут задержанию и заключению под стражу, без предусмотренных законом оснований, санкции суда или компетентных должностных лиц.
Сформулировано теоретико-правовое понятие неприкосновенности жилища как принципа уголовного процесса. Обоснован вывод о том, что право неприкосновенности жилища не является первичным или производным от права
на жилище или права частной собственности на имущество. Каждое из указанных прав самотождественно и самостоятельно по отношению друг к другу. Неприкосновенность жилища рассматривается как гарантия прав на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну.
6. В целях укрепления гарантий против чрезмерного ограничения законодателем права на тайну телефонных переговоров и переписки неопределенного круга лиц и предупреждения возможных злоупотреблений со стороны правоприменителя выдвинут ряд предложений по совершенствованию регламентации оснований и порядка производства следственных действий, сопряженных с вмешательством в осуществление данного права:
а) Предлагается ограничить круг лиц, переписка и переговоры которых в
соответствии с ч. 1 ст. 185 и ч. 1 ст. 186 УПК РФ могут стать предметом контроля,
только подозреваемым, обвиняемым и лицами, которые могут передавать
подозреваемому, обвиняемому интересующую следствие информацию или
получать таковую от него при помощи средств связи.
б) Поскольку прослушивание переговоров и перлюстрация переписки не
являются, как показывает практика, ни единственным, ни лучшим способом
получения доказательств по делу, предлагается ограничить их применение
случаями, когда получение искомой информации иным путем невозможно или
чрезмерно затруднено.
в) При прослушивании переговоров и перлюстрации переписки
обвиняемого должна быть исключена всякая возможность нарушения
конфиденциальности его коммуникаций со своим защитником. В этих целях в
УПК РФ необходимо предусмотреть не только запрет на контроль переписки и
переговоров обвиняемого, его родственников или близких с защитником, но и
обеспечить возможность технической реализации данного запрета.
г) Предлагается закрепить в ст.ст. 185 и 186 УПК РФ обязанность следователя после прекращения мер, предусмотренных в этих статьях, немедленно уведомить заинтересованное лицо о факте их проведения.
д) Высказано предложение установить (периодический) текущий судебный контроль за прослушиванием переговоров в целях предотвращения возможности злоупотребления этой мерой.
7. Обоснован вывод о том, что УПК в части регламентации оснований для
избрания меры пресечения - заключения под стражу соответствует, в целом,
требованиям международных правовых актов. Совершенствования требует
правоприменительная практика, так как именно неправильная трактовка
положений закона об основаниях ограничения свободы влечет значительное
число нарушений, допускаемых при применении мер пресечения. В связи с этим
предлагается следующее понимание оснований для избрания меры пресечения:
а) Опасность воспрепятствования производству по уголовному делу
является основанием заключения под стражу, если она исходит от самого
обвиняемого, актуальна на момент избрания или продления ему срока
применения этой меры пресечения, а сами действия обвиняемого,
рассматриваемые как препятствие производству по делу, носят противоправный
характер.
б) Опасность продолжения преступной деятельности выступает основанием
заключения под стражу, если преступление, на предупреждение которого
направлена данная мера, обладает достаточной степенью определенности, а его
совершение - достаточной степенью неизбежности.
в) Мера пресечения - заключение под стражу для обеспечения исполнения
приговора может избираться только в отношении осужденного к отбыванию
наказания в виде лишения свободы и на время, необходимое для приведения
приговора в исполнение.
8. Обоснованно положение о том, что обстоятельства, с которыми закон
связывает заключение лица под стражу и выдачу судом разрешений на
производство следственных действий, подлежат доказыванию, бремя которого
лежит на органе расследования, заявившем ходатайства о производстве
указанных действий. Судебная процедура рассмотрения этих ходатайств должна
соответствовать правилам справедливого судебного разбирательства.
9. В связи с этим вносятся предложения, направленные на совершенствование судебных процедур, предусмотренных в ч.ч. 1-4 ст. 165, ч. 5 ст. 165 и ст. 108 УПК РФ, высказываются рекомендации практического характера относительно реализации судом полномочий по осуществлению контроля за производством следственных действий и избранием меры пресечения в виде заключения под стражу.
9.1. Рекомендации и предложения, направленные на совершенствование
порядка судебного заседания, предусмотренного ст. 108 УПК РФ:
а) законодательно наделить обвиняемого, подозреваемого правом на
ознакомление с материалами дела, подтверждающими обоснованность
ходатайства об избрании ему заключения под стражу, и обязать судью обеспечить
реализацию такого права;
б) закрепить в ст. 108 УПК РФ указание, что рассмотрение ходатайства о
заключении лица под стражу проводится с соблюдением требований глав 35, 36
УПК РФ с изъятиями, установленными настоящей статьей;
9.2. Рекомендации и предложения, направленные на совершенствование
порядка судебного заседания, предусмотренного в ч.ч. 1-4 ст. 165 УПК РФ:
а) закрепить в ст. 165 УПК РФ указание, что рассмотрение ходатайства (уведомления) о производстве следственного действия проводится с обязательным участием следователя и прокурора с соблюдением требований глав 35,36 УПК РФ с изъятиями, установленными настоящей статьей;
9.3. Рекомендации и предложения, направленные на совершенствование
порядка судебного заседания, предусмотренного в ч. 5 ст. 165 УПК РФ:
а) дополнить ч. 5 ст. 165 УПК РФ указанием на обязанность судьи
проверить не только законность, но и обоснованность уже произведенного
следственного действия;
б) предусмотреть в ч. 5 ст. 165 УПК РФ возможность участия
заинтересованного лица при рассмотрении судом уведомления о произведенном
следственном действии и высказывать свое мнение о его законности и
обоснованности;
Обоснованные автором предложения позволят судьям, принимающим решения в досудебном производстве, опираться не на опыт, веру или интуицию, а на доказательства, исследованные в судебном заседании.
Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в том, что обоснованные в ней теоретические выводы и положения развивают уголовно-процессуальную науку и могут быть использованы в дальнейших научных исследованиях по проблемам ограничения и защиты конституционных прав личности в уголовном процессе и судебного контроля.
Предложения, направленные на совершенствование нормативной регламентации оснований и порядка производства следственных действий, ограничивающих конституционные права личности, оснований и порядка избрания меры пресечения в виде заключения под стражу, и иные положения могут быть полезны при разработке конкретных уголовно-процессуальных правил, ведомственных инструкций и методических рекомендаций для следователей и дознавателей. Сформулированные в диссертации положения могут быть использованы также в процессе преподавания дисциплин уголовно-процессуального цикла на юридических факультетах в ВУЗах и институтах (курсах) повышения квалификации судей, следователей, прокурорских работников.
Апробация результатов исследования происходила в форме обсуждения полученных результатов на научно-практических конференциях и теоретических семинарах в Самарском государственном университете (в 2004-2009 г.г.), научно-практических конференциях Палаты адвокатов Самарской области (в 2006 г.), Международных научно-практических конференциях в Башкирском государственном университете (г. Уфа) в 2008-2009 г.г., Алтайском государственном университете (г. Белокуриха) в 2008 г., посвященных проблемам борьбы с коррупцией и другим актуальным проблемам уголовного судопроизводства.
Диссертация прошла обсуждение на кафедре уголовного процесса и криминалистики Самарского государственного университета (16 сентября 2009
г.).
Положения диссертационного исследования используются при проведении лекционных и практических занятий по дисциплинам «Проблемы теории доказательств» и «Уголовный процесс» в Самарском государственном университете.
По теме диссертации опубликованы 12 статей, в том числе 1 в издании, рекомендованном ВАК Минобразования РФ.
Структура диссертации обусловлена целями и логикой исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав (10 параграфов), заключения, списка использованной литературы и приложений.
Значение принципов и целей уголовного процесса для реализации конституционных положений о правах и свободах личности
Право это всегда внутренне согласованная система предписаний, которые могут быть ранжированы по уровням в порядке возрастания их универсальности. Предельно универсальные предписания, возможные в рамках всей системы права, нескольких или одной из его отраслей, принято называть, соответственно, общеправовыми, межотраслевыми и отраслевыми принципами права. В этом отношении отрасль уголовно-процессуального права не исключение. Здесь также существует возможность зафиксировать предписания различной степени универсальности: принципы уголовного процесса и процессуальные нормы более частного порядка.
С категорией «принципы уголовного процесса» связаны давние научные дискуссии, участники которых высказывали самые разные мнения относительно сущности, содержания, генезиса, значения принципов процесса, их системы, атрибутов, которыми должны обладать принципы процесса и др. В обоснование каждой позиции по этой проблеме приводилось так много доводов и аргументов, что едва ли возможно и целесообразно анализировать их все. Вместе с тем в этой массе суждений можно выделить два, прочно утвердившихся в процессуальной науке, подхода к исследованию принципов процесса. Сущность различия между ними заключается главным образом в том, что в рамках этих подходов признание некоторого положения принципом процесса связывают с различными аспектами (сторонами) этого положения.
Первый из них связывает подобное признание лишь с содержанием положения, претендующего на роль принципа процесса. В рамках этого подхода исследователи исходят из того, что непременными атрибутами каждого принципа процесса являются социальная обусловленность и предельная универсальность (всеобщность) его содержания. Поэтому для выделения? принципа процесса из массы предписаний, составляющих отрасль уголовно-процессуального права, необходим качественный подход: учет содержания составляющих предписаний и сопоставление этих предписаний по степеням их общности. Так, по мнению Т.Н. Добровольской, «для признания того или иного положения принципом права или-принципом одной из его отраслей необходимо учитывать содержание этого положения, исследованное как с точки зрения его социальной обусловленности, так и с точки зрения внутренней логической связи между нормами закона»1.
В рамках этого подхода предпринимаются, попытки разработать. определенные критерии для отнесения того или иного- положения к принципам процесса. Отталкиваясь от анализа содержания и соотношения (логической связи) процессуальных норм, по мнению вышеуказанного автора, к числу принципов процесса могут быть отнесены лишь те положения, которые связаны общностью целей и задач, не противоречат друг другу и не выводимы друг из друга2, т.е. самотождественны по содержанию. В тех или иных авторских вариациях и «звучаниях» этот перечень критериев повторяется во многих работах, посвященным принципам процесса.
Многие теоретические положения, выработанные в рамках этого - подхода, прочно утвердились в теории уголовного процесса: принципы» — это наиболее общие правовые идеи, которые имеют фундаментальное значение для уголовного процесса; принципы являются носителями господствующих в данном обществе,. юридических ценностей; принципы, образуют смысловой центр для понимания уголовно-процессуального закона и служат исходными посылками- при формировании и истолковании его текста и др.
Вместе с тем в процессуальной литературе отмечают, что рассматриваемый подход методологически недостаточен для исследования принципов процесса4, ему не по силам дать этим принципам дедуктивное обоснование. В его рамках каждый принцип процесса обосновывается как бы сам по себе, автономно от других принципов и формы процесса в целом. Косвенно это признавала и сама Т.Н. Добровольская. «Как положения наибольшей степени общности в пределах данной дедуктивной системы, - писала она, - принципы процесса с логической точки зрения целиком недоказуемы в пределах самой этой системы. Для их обоснования надо выходить за пределы уголовного процесса, обращаясь к природе советского социалистического строя, к иерархии социальных ценностей, законам психологии и т.д. Но так как все эти явления лежат за пределами самого уголовного процесса, они не определяют место каждого процессуального принципа в системе уголовно-процессуального права»5.
Недостатки рассматриваемого подхода сводили к минимуму его прикладное значение. Как оказалась его невозможно провести строго алгоритмически, на чисто формальном уровне. «Признак «наибольшей общности», как и социальной обусловленности, - пишет И.Б. Михайловская, - не мог дать более или менее четкого критерия для признания конкретной нормы или их совокупности принципом процесса. Не было критерия ни для определения степени общности, ни для выявления ее соответствия потребности общества, т.е. социальной обусловленности»6. Критерии же, предлагаемые в литературе, были мало пригодны для практического применения7. Возможно, поэтому в литературе так существенно варьировался состав положений, относимых разными авторами к принципам процесса.
Принцип обеспечения права на тайну телефонных и иных переговоров, почтово-телеграфных отправлений
Принцип обеспечения права на тайну переписки и переговоров произволен, «генетически вторичен» от права на неприкосновенность частной жизни, на что указывает его расположение в ст. 23 Конституции РФ и что следует из его сущности как гарантии права каждого устанавливать, развивать и поддерживать отношения с другими людьми и возможность свободно обмениваться с ними информацией личного характера, не опасаясь, что она станет известна третьим лицам. «Переписка и другие формы связи могут нести немалую информацию о человеке, его стремлениях и помыслах, его интимной жизни»48. С появлением устройств для прослушивания и звукозаписи телефонных и иных переговоров у правоохранительных органов появилась возможность «изымать» эту информацию, а вместе с этим, выраженные в словах помыслы, желания, надежды человека, т.е. все то, что формирует его частную жизнь и то, что при противоправном использовании может нанести серьезный, подчас непоправимый ущерб интересам человека, его здоровью и жизни.
В российском законодательстве анализируемый принцип был закреплен лишь в Конституции СССР (ст. 128) 1936 г. Вплоть до принятия этого акта в законах Российского государства содержались лишь отдельные гарантии тайны переписки при производстве такого действия как арест, осмотр и выемка корреспонденции. Статья 128 Конституции СССР 1936 г. была сформулирована весьма лаконична, закрепляла только норму-принцип о тайне переписки, не раскрывая его содержания: «Неприкосновенность жилища и тайна переписки граждан ... охраняется законом». Согласно ст. 56 Конституции СССР 1977 г. под охраной закона находилась уже не только тайна переписки, но и «личная жизнь, тайна телефонных переговоров и телеграфных сообщений» граждан. Однако как и многие другие статьи советских конституций, нормативно закреплявшие права человека, названные статьи были декларативны и при отсутствии непосредственного действия норм Конституции данное право выхолащивалось при реализации в отраслевом законодательстве. Достаточно указать, что закрепление рассматриваемого принципа в прежнем УПК (ст. 12) не помешало законодателю сохранить за прокурором право санкционировать выемку почтово-телеграфной корреспонденции (ст. 174 УПК РСФСР) и прослушивание переговоров (ст. 174.1 УПК РСФСР) - меру, которая свое закрепление в УПК РСФСР получила только в 2001 году. Обе процессуальные статьи допускали выдачу разрешения на осуществление названных мер альтернативно прокурором или судом. Санкция прокурора и разрешение суда на производство указанных следственных действий на том временном этапе имели равнозначное значение, а поэтому органу расследования незачем было обращаться к суду за получением указанного разрешения. В результате иногда складывалась ситуация, в которой для производства названных действий достаточно было только санкции прокурора, под надзором которого находились органы дознания и следствия.
Реальные гарантии тайны переговоров и переписки появились лишь после принятия УПК РФ 2001 г., где каждому гарантируется судебная защита от произвольного ограничения права на тайну переговоров и переписки.
В действующем законодательстве основные черты анализируемого принципа раскрываются в ч. 2 ст. 23 Конституции РФ и ст. 13 УПК РФ («Тайна переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений»), которые устанавливает правила, без соблюдения которых органы государства не вправе ограничивать тайну переговоров и переписки. Ограничение этой тайны допускается при наложении ареста на почтовые и телеграфные сообщения и их выемке в учреждениях связи (ст. 185 УПК РФ), осуществлении контроля и записи переговоров (ст. 186 УПК РФ), которые могут производиться исключительно на основании судебных решений.
Сфера действия этого принципа определяется подходом законодателя к определению информации, которая образует предмет охраняемой законом тайны переговоров и переписки и способов связи (коммуникации), при помощи которых эта информация может передаваться.
Определить, какие сведения составляют тайну переговоров и переписки возможно через родовое понятие «тайна», отражающее наиболее общие свойства, характерные для любой информации, которой придают значение тайной.
Слово тайна часто употребляется и обыденной речи, и в научном языке. В разных контекстах ему придаются различные значения. В словарях русского языка слово тайна имеет два оттенка значения: как нечто «сокрытое, неизвестное, неведомое» , т.е. то, что еще не стало доступным познанию, не известно, и как «нечто скрытно хранимое» , т.е. то, что намеренно скрывается от других, секрет. Из этих определений юридически значимым является только второе; только в таком аспекте «тайна» представляет собой объект правовых отношений, социальную ценность, которая достойна правовой защиты.
Широта такого определения тайны позволяет включать в неё разнообразные по содержанию, характеру (связанные с профессиональной, частной и иной сферой жизнедеятельности) и форме выражения (устные и письменные) сведения. Но в этом значении слово «тайна» не может быть непосредственно введено в юридический язык. Как отмечает И.В. Смолькова, приведенный в словарях русского языка смысл термина «тайна» с юридической точки зрения недостаточен, поскольку чрезмерно расширяет пределы тайн51. В этом значении слово «тайна» страдает неопределенностью, нечеткостью, столь свойственными словам обыденного языка. Здесь оно не столько четкое понятие, сколько смутное общее представление вообще о всякой информации, которую лицо намеренно скрывает от других. Между тем, не вся эта информация может составлять предмет охраняемой законом тайны. Презюмируется, что тайна в данном случае вовсе не прикрывает какую-то антиобщественную и противоправную деятельность, сведения о такой деятельности не могут являться предметом охраняемой законом тайны частной и семейной жизни . Такой вывод был сформулирован в одном из определений Конституционного Суда РФ, где указано, что «преступное деяние не относится к сфере частной жизни лица, сведения о которой не допускается собирать, хранить, использовать и распространять без его согласия», а потому проведение расследования «не может рассматриваться как нарушение конституционных прав» . Таким образом, родовое понятие «тайна» отражает лишь обыденное понимание этого явления и не способно дать четкую и определенную характеристику информации, которая образует предмет охраняемой законом тайны, защищенной от разглашения.
Исходя из содержания норм, регулирующих правовой режим различных профессиональных тайн, И.В. Смолькова предлагает определить категорию «тайна» как секретную или конфиденциальную информацию, которая известна или доверена узкому кругу субъектов, разглашение которой влечет юридическую ответственность54. Схожее определение приводит А.В. Крылов, который считает, что «содержание любой тайны, вне зависимости от специфики ее разновидностей, заключается в том, что предмет тайны образуют сведения, не предназначенные для широкого круга лиц, их разглашение может повлечь нежелательные последствия для хранителей и носителей тайны» . Несомненным достоинством такого понимания тайны является его определенность. Сведения, которые составляют содержание тайны, известны только доверенному кругу лиц, не подлежат огласке, их разглашение может нанести ущерб интересам доверителя тайны и повлечь наступление юридической ответственности для носителей тайны. Однако, взятое в таком значении слово тайна не укладывается, на наш взгляд, в контекст ч. 2 ст. 23 Конституции РФ.
Правовые основания и пределы ограничения права на тайну телефонных и иных переговоров, почтово-телеграфных отправлений
Статьи 22, 25 и часть 2 статьи 23 Конституции РФ, оговаривая возможность ограничения закрепляемых ими прав на неприкосновенность личности и жилища, тайну переговоров и переписки, не содержат четких указаний о допустимых основаниях и пределах таких ограничений, а лишь отсылают к закону. Поэтому вопрос, об основаниях и пределах ограничения соответствующих конституционных права человека уголовно-процессуальным законом, является принципиальным.
Сама по себе отсылка к закону, в котором должны нормативно устанавливаться ограничения конституционных прав человека, недостаточна, она может исключить произвол правоприменителя, но не законодателя. Было бы заблуждением думать, что для обеспечения конституционных прав достаточно лишь предусмотреть в законе основания и порядок их ограничения. Вопрос в том, каким должен быть этот закон, какими основаниями и пределами в законе должны быть обставлены эти ограничения, чтобы не допустить выхолащивания конституционных прав, избежать возможность их чрезмерного ограничения . Ведь формально то или иное право может быть ограничено законом практически в любом объеме, что в итоге сведет на нет его содержание; законные основания для ограничения прав могут быть безбрежны, сроки их применения -беспредельны, процедура их санкционирования - несправедлива, порядок их проведения - ненадежным.
Проблема оснований и пределов ограничения основных прав человека является одной из центральных проблем современной правовой практики и теории, но ее решение осложнено тем обстоятельством, что ни в международно-правовых актах, ни в Конституции нет четких, ясных и определенных критериев ограничения основных прав , которые можно было бы, подобно «трафарету», накладывать на соответствующий нормативный материал и отличать право от произвола законодателя. По-прежнему не выработана доктринальная позиция о таких критериях и в науке128. Однако сказанное, конечно, не означает, что текст Конституции РФ не содержит каких-либо барьеров против произвольного ограничения законодателем основных прав человека. Прежде всего, эти барьеры обозначены в ст. 55 (ч.ч. 2 и 3) Конституции РФі Если изложить эту статью тезисно, без утраты ее правового смысла, то она может быть сведена к следующему: ограничения конституционных прав возможны.только на основании федерального1 закона, только в предусмотренных в этой, статье целях и только соразмерно этим целям (ч. 3 ст. 55), при этом такие ограничения не должны умалять129 или отменять права человека (ч. 2 ст. 55), т.е. затрагивать само существо конституционного права и приводить к утрате его реального содержания. Опираясь на указанные конституционные положения и решения ЕСПЧ, Конституционный Суд ввел в свою правозащитную практику такие принципы ограничения основных прав, как: а) отсылка к закону, б) соразмерность ограничений конституционно признаваемым целям , и в) сохранение существа и реального содержания права131. Однако при этом возникла другая проблема, связанная с отсутствием у Конституционного Суда РФ достаточного опыта, необходимого для определения меры возможного вмешательства закона в сферу осуществления того или иного права - соразмерно ли оно правомерным целям, сохраняется ли при этом существо и реальное содержание права. Ценным, в этой связи, становится богатый опыт правозащитной практики ЕСПЧ, который в этой практике, как известно, исходит из допущения, что ограничение прав возможно, если оно: а) предусмотрено законом; б) преследует правомерную цель; в) и необходимо в демократическом обществе.
Эти требования изначально сформулированы в тексте соответствующих статей Конвенции (ст.ст. 8 и 5), а по мере накопления эмпирического опыта защиты прав человека были дополнены и развиты ЕСПЧ. На их основе были выработаны конкретные критерии, на предмет соответствия которым оцениваются узаконенные в странах-участницах Конвенции основания и пределы ограничения прав, гарантированных Конвенцией.
В частности, требование к ограничению права на уважение корреспонденции, выраженное в лаконичной формуле «предусмотрено законом» (ч. 2 ст. 8 Конвенции), ЕСПЧ не сводит к банальной отсылке к национальному законодательству, наличию в нем оснований для прослушивания телефонных переговоров и перлюстрации корреспонденции. Данное требование «...говорит также о качестве закона, который должен соответствовать принципу «верховенства права»» . Это означает, «...что во внутреннем праве должны существовать оградительные меры от произвольного вмешательства властей в осуществление гражданами своих прав, гарантированных пунктом 1 статьи 8 Конвенции» . В своей практике ЕСПЧ в ряде конкретных случаев чётко определил, каким критериям «качества» должен отвечать закон, регулирующий систему контроля за телефонными переговорами и корреспонденцией граждан, на соответствие которому мы постараемся оценить отечественное законодательство. Кроме того, из формулы «предусмотрено законом» следует, что такой закон должен быть предсказуем, т.е. достаточно точен, ясен и понятен.
Порядок, пределы и обязанность доказывания оснований ограничения конституционных прав личности
Обращаясь с ходатайством в суд о производстве отдельных следственных действий или избрании меры пресечения в виде заключения под стражу следователь должен доказать те обстоятельства, в силу которых возникла необходимость в проведении указанных действий и на которые он ссылается как на основания для ограничения конституционных прав личности. Однако УПК прямо не указывает, что процесс доказывания распространяется на основания проведения названных действий298. Может показаться, что принятию судом решений об избрании заключения под стражу и проведении следственных действий не предшествует доказывание как особая процедура: чтобы получить судебные решения такого рода следователю достаточно составить формальное требование (ходатайство) и направить его в суд, где будет проверена законность обращения и принято решение. «Ну а доказанность, основной стержень всего уголовного судопроизводства, как реальная гарантия соблюдения большинства норм УПК, в компетенцию суда на данном этапе уголовного процесса не входит»299. Можно было бы отделаться общим замечанием о том, что любое властное решение в уголовном процессе, не имеющее вразумительного обоснования и мотивировки, заведомо незаконно (ч. 4 ст. 7 УПК РФ). Но практика и теория показывают, что это общее замечание воспринято далеко не всеми, требование обоснованности решений о производстве следственных действий и избрании меры пресечения в виде заключения под стражу нуждается в дополнительном объяснении.
Итак, существует мнение, что к решениям о производстве указанных действий в принципе не применимо требование обоснованности, доказать наличие оснований их проведения вообще невозможно30 . Обстоятельства, к которым относятся выводы лица, принимающего указанные решение, еще не наступили, а потому закрыты, практически недоступны его познанию по имеющейся на момент принятия решений информации, поэтому интуитивная догадка лица в этом случае более адекватна, нежели любое дискурсивное рассуждение, обоснование решения доказательствами. Однако такое мнение противоречит и закону, и характеру этих решений.
Законодатель требует от следователя изложения в ходатайстве об избрании заключения под стражу мотивов и оснований, в силу которых возникла необходимость в применении именно такой меры пресечения и невозможно избрание иной. К постановлению должны быть приложены материалы, подтверждающие ходатайство (ч. 3 ст. 108 УПК), а само ходатайство должно быть обоснованно непосредственно в судебном заседании должностным лицом (ч. 6 ст. 108 УПК). Судье, в свою очередь, предписано при избрании этой меры пресечения указать в своем постановлении конкретные фактические обстоятельства, на основании которых он принял именно такое решение (ч. 1 ст. 108 УПК РФ). Из суммы указанных выше предписаний следует, что поскольку решение об избрании заключения под стражу принимается судьей в связи с конкретными фактическими обстоятельствами, установленными (доказанными) в судебном заседании на основании определенных материалов дела, вся предшествующая принятию решения процессуальная деятельность органа предварительного расследования состоит в доказывании оснований истребуемого от суда решения.
В отличие от ст. 108 УПК РФ, ст. 165 УПК РФ аналогичных предписаний не содержит. Из буквального толкования данной статьи следует, что инициатива органа расследования в получении разрешения на проведение следственного действия, в сущности, сводится к составлению и подаче в суд соответствующего ходатайства, в котором достаточно изложить лишь формальную сторону дела, без анализа фактической, указания на мотивы и основания производства следственного действия. Представление в суд ходатайства не обусловлено обязательным требованием обосновать его непосредственно в судебном заседании. Соответственно, при рассмотрении указанного ходатайства суду остаётся довольствоваться тем, что есть, т.е. проверкой решения по формальным критериям: констатация, что представленное в суд ходатайство вынесено правомочным органом и в пределах его компетенции и т.д. От судьи не требуется вникать в доказанность тех или иных фактов, имеющих значение для принятия правильного решения, обосновать и мотивировать свое решение. Было бы неправильным, вновь ссылаясь на универсальное требование обоснованности всех властных решений (ч. 4 ст. 7 УПК РФ), признать отмеченное отличие ст. 165 от ст. 108 УПК РФ несущественным. Поскольку закон в отношении решения о заключении лица под стражу конкретизирует требование обоснованности, а в отношении решений, принимаемых в соответствии со ст. 165, нет, это может послужить поводом к тому, чтобы пренебречь обоснованностью последних. Тем-более, эта статья не просто дает повод, она, по сути, обязывает к этому. Устанавливая порядок и пределы судебного контроля за произведенным без разрешения суда в виду неотложности следственного действия, законодатель в ч. 5 этой статьи трижды указывает на то, что, реализуя свои полномочия, суд обязан проверить лишь законность решения следователя о производстве следственного действия, а также законность самой процедуры и результатов его производства. Что же касается фактических оснований для проведения следственного действия, то их наличие, согласно этой статье, суд проверять вроде как и не обязан. Однако, как указывалось выше, такая обязанность возлагается на суд Конституцией (ст. 23 и 25), которая допускает ограничение конституционных прав личности только в том случае, если при всякой другой мере, т.е. не связанной с ограничением, конституционно значимые ценности не будут реализованы (ч. 3 ст. 55).
