Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Вадим Кожинов как критик и литературовед 18
Глава 2 История русской литературы XIX века в работах В. Кожинова 40
Глава 3. Русская литература XX века в восприятии В. Кожинова 70
Заключение 152
Библиографический список 161
- Вадим Кожинов как критик и литературовед
- История русской литературы XIX века в работах В. Кожинова
- Русская литература XX века в восприятии В. Кожинова
Введение к работе
Актуальность темы диссертационного исследования обусловлена заинтересованностью поиска конструктивных подходов основных положений теории уголовного права России, уголовного законодательства и практики его применения в соответствии с традициями правового государства. Принятие Уголовного кодекса 1996 г. обусловило появление в действующем уголовном законодательстве и практике его применения ряда новых положений (не только с терминологической, но и с содержательной точки зрения). УК РФ 1996 г. соединил в себе правовой опыт российского государства дореволюционного и советского периодов. Если в одних случаях эти положения успешно дополняют друг друга, то во многих других случаях мы сталкиваемся с противоречиями: с противоречивостью предписаний о порядке обязательного учета тех или иных обстоятельств при назначении наказания, с конкуренцией таких предписаний, и т.п. Совершенствование уголовного законодательства, в направлении устранения указанных недостатков, послужит делу гарантии правовой защищенности граждан, при условии соблюдения единого подхода к пониманию сущности и целей наказания, соблюдения единства в критериях оценки обстоятельств, учитываемых при назначении наказания, и пределов наказуемости. Благодаря этому, возможно реализовать на практике принципы уголовного права, получившие закрепление в статьях 2, 3, 4, 5, 6, 7 УК РФ. Это обстоятельство делает актуальным системный подход к уяснению природы взаимосвязи многих уголовно-правовых институтов. Этими соображениями обусловлена актуальность темы диссертации.
В диссертации обосновывается подход к назначению наказания как системе, имеющей категориальное значение и объединившей в себе не просто отдельные правовые нормы, касающиеся правил назначения наказания, а систему взаимосвязанных институтов. Таким образом обосновывается необходимость теоретической разработки и законодательного закрепления требований, предъявляемых к назначению наказания как к системе - системе наказуемости.
Актуальность этого подхода состоит в том, что он позволит устранить (как в законодательстве, так и в практике его применения) противоречия, связанные с закреплением в действующем Уголовном кодексе двух различных подходов (пропорциональной наказуемости в классическом уголовном праве, и непропорциональной наказуемости - в советском уголовном праве) к назначению наказания; выработать единый подход в толковании уголовно-правовых норм о наказании, в преодолении их конкуренции, коллизии. Все это, в конечном итоге, служит интересам усиления правовых гарантий прав и свобод человека и гражданина, которые до сегодняшнего дня не утратили актуальности.
Цели и задачи исследования. Целью диссертационного исследования является уяснение содержания понятия "система наказуемости" на основе исследования истории развития вопроса, сравнительного анализа российского уголовного законодательства и уголовного законодательства зарубежных стран; обоснование категориального значения понятия "система наказуемости" как системы уголовно-правовых понятий и институтов, в которых находит отражение уголовно-политическая идея о границах репрессивной функции государства.
Целью диссертации является также разработка способов преодоления конкуренции, коллизии, рассогласованности уголовно-правовых норм, касающихся назначения наказания, посредством уяснения содержания системы наказуемости, взаимообусловленности ее элементов и их значения для решения задач назначения наказания.
Данные цели конкретизируются в постановке и решении ряда следующих основных задач:
исследовать истоки и эволюцию понятия "система наказуемости" в истории российского уголовного права;
обосновать категориальное (уголовно-политическое) значение системы наказуемости;
сформулировать требования, предъявляемые к системе наказуемости, и по-
казать их значение для совершенствования российского уголовного законодательства и практики его применения;
определить содержание и значение элементов системы наказуемости, а также понятий и институтов, их составляющих;
сформулировать рекомендации по совершенствованию уголовного законодательства о назначении наказания и практики его применения.
Методологическую основу диссертации составляют принципы познания уголовно-правовых явлений в их историческом развитии и взаимообусловленности. Важное значение при разработке темы имели сложившиеся к нашему времени концепции гражданского общества, правового государства. Наряду с общефилософскими принципами анализа правовых явлений в диссертации использованы исторический, сравнительно-правовой, формально-юридический и эмпирический методы.
Поставленные в диссертации вопросы плодотворно изучались учеными прошлого и настоящего времени. Соискателем использованы труды Аристотеля, СЕ. Десницкого, Н.С. Таганцева, А.А. Пионтковского, Г.С. Фельдштейна, А.Т. Кистяковского, А.Н. Трайнина, С. Баршева, М.Н. Гернета, В.И. Курлянд-ского, Ф. Листа, СП. Мокринского, СВ. Познышева, Н.Д. Сергеевского, Б.С Утевского, И.Я. Фойницкого, A.M. Чечота, Э.В. Розенберга. Исследованию этой проблемы, ее отдельным элементам, уделяли внимание Е.Г. Ширвиндт, А.Я. Эстрин, А.А. Герцензон, М.Д. Шаргородский, Л.В. Баг-рий-Шахматов, Г.Н. Борзенков, Г.Б. Виттенберг, ЯМ. Гальперин, Н.Д. Дурманов, Н.Ф. Кузнецова, И.И. Карпец, О.Э. Лейст, А.И. Марцев, В.П. Малков, В.Д. Меныпагин, А.Е. Наташев, И.С Ной, А.А. Нерсесянц, В.А. Никонов, Т.Г. Понятовская и др.
Научная новизна диссертации обусловлена тем, что в ней:
впервые в истории советского и постсоветского российского уголовного права показана эволюция систем наказуемости;
впервые в теории российского уголовного права определяется содержание
понятия "система наказуемости";
определено значение системы наказуемости как уголовно-правового явления, последовательность составляющих ее элементов;
определено значение уголовно-правовых норм о наказании и их институтов, как элементов системы наказуемости;
обосновано значение решения вопроса о сущности наказания как основания системы наказуемости;
показано соотношение понятий "система наказуемости" и "система наказаний" и определено значение "системы наказаний" как элемента "системы наказуемости";
обосновано уголовно-правовое значение общих начал назначения наказания как элемента системы наказуемости;
показано значение различных элементов системы наказуемости в преодолении конкуренции и коллизии уголовно-правовых норм, касающихся назначения наказания.
На защиту выносятся следующие выводы и положения: 1. Понятие "система наказуемости" использовалось в теории, как классического дореволюционного, так и советского российского уголовного права. В работах основоположников советского уголовного права системе наказуемости придавалось значение уголовно-правовой категории, отражающей взгляды советских ученых-юристов на границы репрессивной функции социалистического государства в отличие от границ и задач репрессивной функции буржуазного государства. В соответствии с этими взглядами выделялись понятия пропорциональной и непропорциональной систем наказуемости, далеко выходящих за рамки одних лишь правил назначения наказания.
2."Система наказуемости" представляет собой систему уголовно-правовых институтов, посредством которых обеспечивается связь между категориями "преступление" и "наказание", устанавливаются пределы, порядок назначения наказания, последовательность и порядок оценки обстоятельств,
учитываемых при назначении наказания, а также последовательность и порядок выполнения предписаний о назначении наказания, ограничивающих судейское усмотрение. Содержание системы наказуемости включает в себя следующие элементы: 1) сущность и цели наказания; 2) систему наказаний; 3) общие начала назначения наказания как правовое предписание о последовательности и порядке учета различных обстоятельств дела; 4) общие начала назначения наказания как правовое предписание о последовательности оценки наказаний, указанных в альтернативных санкциях статей Особенной части УК РФ, при выборе вида и срока (размера) основного и дополнительного наказания при назначении наказания за конкретное преступление; правовые предписания о порядке назначения наказания (обязательном учете отдельных обстоятельств и пределах наказуемости), ограничивающие судейское усмотрение.
3. Последовательность оценки и учета различных обстоятельств дела, от
носимых к различным началам назначения наказания и характеризующих само
преступление, личность и обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказа
ние, зависит от того, к какому элементу системы наказуемости относится
предписание об учете этих обстоятельств и какое место (с точки зрения после
довательности) принадлежит в системе наказуемости этому элементу.
Это возможно постольку, поскольку система наказуемости отвечает требованиям, предъявляемым в целом к системам. Важнейшим из этих требований является согласование и непротиворечивость ее элементов, их логическая последовательность.
4. В силу этого необходимо обратить внимание на согласование содержа
ния статей УК РФ 1996 г. раздела "Наказание", устранить имеющиеся проти
воречия: например, противоречие между ст.44 УК РФ и п. "в, г" ст.71 УК РФ.
Противоречие заключается в том, что согласно ст.71 УК РФ одному дню ли
шения свободы соответствует три дня исправительных работ (п. "в" ст.71 УК
РФ), что соответствует 24 рабочим часам. Таким образом, получается, что од
ному дню лишения свободы соответствует 24 часа исправительных работ или
8 часов обязательных работ (п. "г" ст.71 УК РФ), или три дня исправительных работ и два дня обязательных работ (ч.2 ст.49 УК РФ). Следовательно, согласно ст.71 УК РФ, исправительные работы являются более мягким видом наказания, чем обязательные работы.
Автор делает вывод о том, что определенное значение имеет ст.44 УК РФ, содержащая исчерпывающий перечень видов наказаний и напрямую увязанная с принципами уголовного права в целом, и института назначения наказания, в частности, и, таким образом, законодателю необходимо ст.71 УК РФ привести в соответствие со ст.44 УК РФ: например, увеличив количество часов обязательных работ, соответствующих одному дню лишения свободы, до тридцати часов, а пункт "г" статьи 71 УК РФ изменить и изложить в следующей редакции: "г) тридцать часов обязательных работ."
5. Общие начала назначения наказания могут служить критерием последовательности, порядка и пределов оценки обстоятельств, учитываемых при назначении наказания, а также критерием, при помощи которого правоприменитель может преодолевать конкуренцию уголовно-правовых норм, касающихся назначения наказания, и ограничивающих судейское усмотрение. Это возможно лишь в том случае, когда общим началам придается значение правового предписания, что обусловливает их императивное значение и придает юридическую определенность, в том числе - последствия несоблюдения указанного предписания. До настоящего времени в теории уголовного права общим началам назначения наказания придавалось значение принципов назначения наказания, правовых установлений, имеющих общий характер и т.п. Эти представления мало способствовали определению конкретного юридического значения общих начал, что сказывалось и на правоприменительной практике. Место общих начал назначения наказания в системе наказуемости требует иного подхода к пониманию значения этого традиционного положения уголовного закона о назначении наказания. Для исключения противоречивого толкования уголовного законодательства о назначении наказания и устранения
противоречий в практике его применения, целесообразно отразить в содержании ст.60 УК РФ императивный характер общих начал назначения наказания не только в отношении круга учитываемых обстоятельств, но и в отношении последовательности их оценки и обязательности их учета.
6. При оценке следует различать обстоятельства, которые являются объ
ективными (характер и степень общественной опасности преступления) и об
стоятельства, которые имеют субъективное значение и при оценке которых
допустимо широкое судейское усмотрение (личность виновного, возможность
исправления, условия жизни его семьи, раскаяние и т.п.).
По мнению диссертанта, первоочередному учету подлежат обстоятельства, имеющие объективное значение. Такая же последовательность соблюдается законодателем в ч.З ст.60 УК РФ. Строгое соблюдение этой последовательности оценки и учета может служить преодолению конкуренции уголовно-правовых норм. Например, в случаях, когда при наличии признаков какого-либо вида рецидива преступлений вновь содеянное является неоконченным преступлением, мы сталкиваемся с конкуренцией норм - какой статьей закона следует руководствоваться в первую очередь при определении вида и меры наказания - ст.66 УК РФ или ст.68 УК РФ? Автор делает вывод о том, что при наличии неоконченного преступления и рецидива преступлений, наказание назначается по правилам ст. 66 УК РФ, а затем, окончательно приводится в соответствие с требованиями ст.68 УК РФ. Но следует учитывать, что выполнить буквально предписания ст.68 УК РФ не представляется возможным, так как ст.66 УК РФ относится к статьям, смягчающим наказание.
7. Необходимо придать большую юридическую определенность разгра
ничению понятий "суд обязан учесть..." и "суд может учесть...", то есть пре
делы судейского усмотрения могут быть дифференцированы: суд обязан на
значить наказание не выше определенного предела, а может назначить и ниже.
Все зависит от характера правового предписания. Возникает конкуренция при
применении ст.66 УК РФ и ст.62 УК РФ (для случаев оконченного покуше-
ния). В связи с этим возникает ряд вопросов: 1) следует ли удваивать смягчение, 2) допустимо ли удвоение смягчения, 3) какой из статей следует руководствоваться в первую очередь, как это установить? Наблюдается несоответствие принципу справедливости, так как суды ограничиваются ориентацией только на смягчение наказания однажды, и только по одному основанию. Это несправедливо, так как два существенных обстоятельства должны в большей степени смягчать наказание, чем одно из них. Но для того, чтобы устранить противоречия в правоприменительной практике, в законодательстве необходимо предусмотреть порядок обязательного, ограничивающего судейское усмотрение, учета обстоятельств, в случаях их "стечения". Поэтому, дополнительное смягчение производить нужно, но в степени такого смягчения суд может быть свободен, пока закон не сформулировал это положение более определенно.
8. Значение общих начал назначения наказания как элемента системы наказуемости должно подкрепляться процессуальным законом. Невыполнение требований к порядку и последовательности учета обстоятельств, изложенных в статье 60 УК РФ, должно рассматриваться как основание для изменения или отмены приговора: в соответствии с п.5 ст.342 УПК РСФСР, предусматривающей изменение или отмену приговора вследствие несоответствия назначенного судом наказания тяжести преступления...
Апробация материалов исследования. Основные положения диссертации изложены в трех статьях. Они апробировались при участии автора в работе научно-практических конференциях профессорско-преподавательского состава Удмуртского госуниверситета и Ижевского факультета юридического института МВД РФ.
Диссертация обсуждалась на заседании кафедры уголовного права и криминологии Удмуртского государственного университета.
Достоверность ее выводов и положений обеспечивается обобщением широкого круга авторитетных литературных источников, законодательства, мате-
риалов судебной практики.
Научная и практическая значимость работы. Диссертационное исследование вносит определенный вклад в теорию российского уголовного права. Содержащиеся в диссертации выводы и предложения расширяют представление о трансформации в законодательстве сущности понятий "преступление" и "наказание", и вследствие этого, трансформации содержания понятия "система наказуемости". Сформулированные в диссертации теоретические положения могут быть использованы в правотворчестве, правоприменительной практике, в научной и педагогической деятельности.
Эмпирическая база исследования. Ее составили данные судебной практики: материалы анализа, проведенного Пленумом Верховного Суда РФ, анализ практики назначения наказания районными (городскими) судами Удмуртской Республики, проведенного Верховным Судом УР. Кроме того, автором изучено 676 уголовных дел. В Прокуратуре УР получены сведения о протестах, принесенных на приговоры судов, вынесенные с нарушением уголовного закона.
Структура работы определена задачами и логикой исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, разделенных на пять параграфов, заключения и библиографического списка.
Вадим Кожинов как критик и литературовед
В свое время Б. Пастернак справедливо отметил, что большая литература существует только в сотрудничестве с большим читателем, но все же, на наш взгляд, необходимо добавить, что большая литература всегда должна активно сотрудничать с «большой критикой», поскольку не только писатель и читатель, но и критик является непременной составляющей полнокровного литературного процесса. И на протяжении двух последних веков критика в России была неотъемлемой и равноправной участницей литературного процесса, существенно влияя на движение общественной мысли, порой претендуя на статус «философии современности», ее престиж был традиционно высок. «Критик (хотя его роль этим, конечно, не исчерпывается) - естественный посредник между читателем и писателем» [107, с.112]. Он прокладывает пути к постижению современной культуры, строит мосты, связывая писателя и читателя. Но, по словам В. Кожинова, «далеко не всякий критик имеет право быть таким посредником. ... бесполезных или вредных посредников ... в критике особенно много» [107, с. 108].
Тем не менее, любой достаточно грамотный и чуткий к слову читатель - несомненно, критик. Но добиться действительно настоящего успеха могут лишь «единицы из тех, кто специально посвятил себя этому делу» [107, с. 107]. Обосновывает свою мысль Вадим Валерианович прежде всего тем, что литературная критика - дело не столь уж легкое, как может показаться на первый взгляд. Конечно, центральная, исходная задача критика, казалось бы, проста: оценить произведение или творчество писателя в целом, но определить значимость произведения, на кожиновский взгляд, гораздо труднее, чем решить самую сложную задачу в области точных наук.
Совершенно противоположное мнение у историка и теоретика культуры Андрея Зорина. Он считает, что задача критики - быть для читателя продавцом-консультантом, показать ему, что должно почитать. У критика много времени, это его работа - он читает. А у читателя времени мало. И вот он должен быть фильтром для этого читателя: «Я, как читатель, хочу узнать, что написано в книжке, потому что все прочесть не могу, а вот для меня бы полезная информация» [151].
Ирина Прохорова, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение» в этой связи утверждает: «все прочитать вы все равно не сможете, но написать, видимо, рецензию так, чтобы вам, может быть, захотелось это прочитать, он натолкнул вас на какое-то очень интересное суждение и порекомендовал, что эту книгу вам важно прочесть, иначе что-то очень важное вы упустите» [151].
В отличие от А. Зорина, И. Прохоровой В. Кожинов был убежден, что критик «должен дать недвусмысленный ответ: что перед нами - подлинное творение искусства или однодневка, ремесленное изделие» [107, с. 109], нельзя руководствоваться ощущением «нравится» или «не нравится». Важно сказать и о том, что Вадим Валерианович видит в литературной критике одновременно и самое легкое и самое трудное дело, и с этим можно согласиться. Конечно, «написать «достойный печати» рассказ или стихи гораздо труднее, чем «среднюю» критическую статью и тем более рецензию», и в то же время довольно «легко написать критическую статью, но трудно оставить какой-то след в истории критики, то есть стать настоящим критиком» [107]. Ведь подлинный критик, «достойный войти в историю литературы, формируется лишь после целеустремленной и очень многогранной работы над собой» [107].
Со второй половины 80-х годов кардинально изменились условия существования не только литературы, но и критики, ставшей чуть ли не самым заметным явлением литературного процесса. Яркой особенностью этого периода стал так называемый «журнальный бум», связанный с публикацией «возвращенной литературы». С приходом гласности состоялся долгожданный взрыв, как в литературе, так и критике, каждое новое серьезное произведение обсуждали несколько десятков критиков, открыто высказывая «независимое мнение», во всем мире заговорили о подъеме русской критики. Во многом благодаря коренному перелому, произошедшему в конце 1980-х гг. в отечественном литературоведении и «закрепившемуся в книгах, статьях, курсах лекций таких столпов российской литературоведческой мысли, как В. Иванов, С. Аверинцев, А. Михайлов, В. Ко-жинов, и проросла в 1990-е годы так называемая "литературоведческая версия культурологи" ... представляющая собой форму глубокого личного ответа исследователя на творчество другой личности (поэта, писателя)» [168, Ч.2., с. 166].
История русской литературы XIX века в работах В. Кожинова
В процессе постижения кожиновского наследия следует обратить особое внимание на одну из центральных проблем, затрагиваемых Вадимом Валериановичем - православную сущность русской классической литературы XIX века. Исследуя русскую литературу в ее историческом развитии, В. Кожинов получил возможность непосредственного проникновения в глубины национального духа отечественной классики. Заметим, в русской литературе XIX есть «неприкосновенные» классики (А. Пушкин, Н. Гоголь, Ф. Достоевский, Ф. Тютчев, Н. Некрасов), критика которых никогда не будет, да и не может быть продуктивной, даже в кризисные моменты русской духовности, потому как их сущностным началом и жизненной подпиткой являлась глубинная духовность, православность. Значимым для нашего исследования является то, что литературовед объективно указывает на православие как основу русской национальной духовности («К спору о "русском национальном сознании"», «Слово о законе и Благодати» и др.), что определяет несомненное конструктивное начало кожи-новских работ, обращенных к классике.
Основополагающей для осмысления кожиновского подхода к исследованию русской литературы XIX века нам представляется его статья «И назовет меня всяк сущий в ней язык...» (1980). Именно эта работа позволяет понять принципиальную позицию литературоведа.
Вадим Кожинов говорит, прежде всего, о православной основе русской классики, о законах ее развития, поднимает проблему своеобразия русской литературы, которое видит в тесной связи с особенностями русского национального характера и историей страны: «самобытно-народная природа заключается прежде всего в ее всечеловечности, таящейся в самой глубине русского национального характера» [104, с. 180]. Исследователь, вслед за Достоевским, выделяет такие черты русской литературы, как всечеловечности и практически «неразрывно связанную» с ней все-мирность, а также творческую волю, самокритичность и «стихию проникновенного диалога», истоками которых является сугубо русская ментальность, особенности национального мироощущения и миропонимания. Он также указывает на «Слово о законе и Благодати» Илариона как на первое произведение отечественной литературы, где впервые выразилась идея всечеловечности. Вообще «все-мирность» и «всечеловечность», по мысли литературоведа, наиболее четко проявились в произведениях Достоевского. Литературовед подчеркивал, что и анализировать романы самого Достоевского надо именно с позиции его «всемирности» и «всечеловечности». И тогда, на первый взгляд, странные действия героев, их мысли, философские размышления становятся понятными. С этим нельзя не согласиться. Вадим Валерианович верно отмечает, что «всемирная отзывчивость» представлялась Достоевскому стержневой характеристикой русского православия, в противовес крайнему индивидуализму Запада. Надо сказать, что и И. Ильин указывал на важнейший вывод, к которому приходит писатель: «всемирность», «всечеловечность» — «дух России», «истинный дух Христа» [86,Т.6, ч.1, с.335]. Скорее всего, по той же самой причине и В. Кожинов берет «всемирность» Достоевского стержнем своих исследований и соотносит творчество автора и современную русскую, а также западную литературу.
Кожинов углубляет мысль Достоевского о всечеловечности как сущности русского национального самосознания и основном качестве русской литературы, в противовес крайнему индивидуализму Запада, кроме того, приводит ряд примеров и цитат из «Слова о законе и Благодати» Илариона, свидетельствующих, даже не о христианском, а о собственно русском происхождении идеи «всечеловечности». А. Безруков обращает особое внимание на эту мысль Вадима Кожинова, считая, что христианское и русское разделяются литературоведом: «Очевидно, что христианское и русское в отечественной классике, разводимое В. Кожиновым как нечто полярное, для Ф. Достоевского - неразделимо-едины: быть русским - значит быть православным» [13, с. 10]. Мы же полагаем, что скорее всего Кожиновым под «русским» и подразумевается как раз православное, с поправкой на особенности русского национального самосознания.
Еще И. Ильиным была отмечена такая же особенность русского народа: «Он никогда не презирает других народов или чужой веры, он не умеет долго ненавидеть; живя с ним, очень скоро почувствуешь это идущее изнутри дыхание мягкости и доброжелательности, милосердия и смирения ... . Надо просто сказать, что он обладает необычайным инстинктом всечеловечности: он уживается всеми и со всем. И это все благодаря своему по-христиански чувствительному сердцу» [86, Т.6, ч.1, с.334].
Русская литература XX века в восприятии В. Кожинова
Русская литература XX века - явление многообразное, яркое воплощение творчества в художественном слове, не уступающее по своей ценности зарубежной литературе «века преступного и постыдного». В переломные эпохи, по верному замечанию Вадима Кожинова, происходит обострение противостояния добра и зла до предела, трагический век требует от писателя, верного высокому назначению литературы, настоящего подвига. Потому драматические судьбы, русских писателей и поэтов XX века (А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, А. Платонова и др.), несмотря ни на что пробудили в наиболее достойных из них «такую силу сопротивления злу и лжи, которая, воплотившись в их произведениях, придала им особенную ценность» [209].
В советском литературоведении считалось, что в русской литературе XX века наиболее значительны те писатели, которые так или иначе близки революции, советской власти. В постсоветское время доминирует прямо противоположная позиция. У Вадима Кожинова другая, наиболее продуктивная, на наш взгляд, позиция на этот счет. Он подчеркивает, что подлинное творение литературы как искусства слова, не может вмещаться в какие-либо политико-идеологические категории: «советское» или «антисоветское», в силу того, что «литература обращена к человеческому, а в известной мере и вселенскому бытию, в его целостности» [209, с.5]. Судить о произведении с узко идеологической позиции - значит, понимать художественное творчество примитивно.
Критик не отрицает, что Шолохов в сравнении с Булгаковым предстает как «советский» писатель, но это определение дает очень немного для понимания творчества этих писателей. Тогда как непредвзятое восприятие творчества Шолохова позволяет рассмотреть то, с какой силой и полнотой воссозданы не только в «Тихом Доне», но и в «Поднятой целине» драматизм и трагедийность бытия революционной и послереволюционной России. Предметом литературы прежде всего является человек в его отношениях с другими людьми, с миром, с Богом. Прав В. Непомнящий, который говорит, что русская литература, ее дух, идеалы должны определяться и оцениваться с позиции евангельских истин, Христовых заповедей, «ибо отношение к евангельским истинам, в их православном понимании, заложено в генетике русской литературы, и это верно даже до сего дня» [176, с. 541].
Следовательно, противопоставление «советский - антисоветский» абсолютно несостоятельно, когда речь идет о художественном творчестве. В русской литературе XX века, по справедливому утверждению Кожинова, необходимо видеть продолжение великой русской литературы XIX века и предшествующих веков, а не ограничивать политико-идеологическими рамками. Никакое наличие в произведениях того или иного писателя «критического» пафоса, идеологических обличений, описаний жестоких репрессий, выпавших на его долю, не могут являться критерием оценки творчества и залогом величия. «Подлинный писатель в принципе не может «лакировать» воссоздаваемую им жизнь, хотя и подчас противопоставляет ей свой - воображаемый - "идеал"», потому «тот факт, что в произведениях Андрея Платонова или Бориса Пастернака воссозданы тяготы и страдания людей в послереволюционной России, не дает оснований считать этих художников слова "антиреволюционерами" и "антисоветчиками"» [209, с. 10].
На рубеже веков и в начале XX столетия «духовное» и «революционное» начала литературы вступают в своеобразный конфликт. Приметы «новой» духовности, «новых» исканий интеллигенции отразились в ее творчестве: « ... на смену Чернышевскому, который с простодушным и, в своем роде, "православным" максимализмом звал Русь в противоположном Православию направлении, "к топору", - и пришел Блок с его воспеванием "музыки Революции" с его "Уж я ножичком полосну, полосну"» [176, с. 154]. Литература Серебряного Века отличается стремлением сочетать и согласовать эти два начала. Понятия «Бог», «духовность», «православные истины» подменяются «революционной стихией», которой Блок, по его признанию, «отдался» в поэме «Двенадцать». Неприязнь поэта к Христу есть подтверждение активного отталкивания от Православия, а значит начало «вырождения» личности русского интеллигента и человека вообще.
В 1909 г. в письме к В. Розанову А. Блок писал: «Я ... с молоком матери впитал в себя дух русского "гуманизма" ... . Я по происхождению и по крови "гуманист", то есть, как говорят теперь, - "интеллигент"» [28, с.323].
Почти через 90 лет (в 1997) была опубликована статья Вадима Кожинова «В чем смысл российской интеллигенции?», где он констатирует тот факт, что до сих пор «этот вопрос - один из наиболее острых и вместе с тем наименее проясненных» и, что «интеллигенция - безусловно собственно русское явление» [100, с. 144]. Он дает свое определение этого понятия: «Интеллигенты - это ... люди, получившие ... образование, но главное заключается в том, что они вырабатывают определенную программу ... , которая, по меньшей мере, не совпадает с программой государства, власти. И поэтому всегда ... существует противостояние интеллигенции и государства» [100, с. 145].
