Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Обзор литературы Неконвенционные (психосоциальные) факторы, полиморфизм генов DRD4, DAT и риск возникновения артериальной гипертензии, инфаркта миокарда, инсульта 17
1.1. Информированность, отношение к своему здоровью и профилактике сердечно-сосудистых заболеваний 17
1.2. Психосоциальные факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний: распространённость, динамика 22
1.3. Полиморфизм генов D4, DAT и психосоциальные факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний 27
1.4. Психосоциальные факторы риска артериальная гипертензии 31
1.5. Психосоциальные факторы риска инфаркта миокарда 36
1.6. Инсульт и психосоциальные факторы риска 42
Глава 2. Дизайн и методы исследования 47
Результаты собственных исследований 58
Глава 3. Информированность, отношение к своему здоровью, медицинской помощи, неконвенционные (психосоциальные) факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний: распространённость и динамика за период 1984-2003 гг. (20 лет) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет 58
3.1. Информированность, отношение к своему здоровью, медицинской помощи за 20-летний период (1984-2003 гг.) 58
3.2. Распространённость и динамика неконвенционных (психосоциальных) факторов риска сердечно-сосудистых заболеваний за 20-летний период (1984-2003 гг.) 62
3.Резюме 78
Глава 4. Ассоциации неконвенционных (психосоциальных) факторов (личностная тревожность, депрессия, жизненное истощение, враждебность, нарушение сна, социальная поддержка) с VNTR полиморфизмом генов-кандидатов, кодирующих белки дофаминергической системы (DRD4, DAT) 80
4.1. Ассоциация личностной тревожности с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT 80
4.2. Ассоциация депрессии с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT 82
4.3. Ассоциация жизненного истощения с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT 83
4.4. Ассоциация враждебности с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT 86
4.5. Ассоциация нарушения сна с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT 89
4.6. Ассоциация социальной поддержки с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT 91
4. Резюме 99
Глава 5. Влияние неконвенционных (психосоциальных) факторов на риск сердечно-сосудистых заболеваний за период с 1985 - по 2008 (24 лет) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет 100
5.1. Влияние неконвенционных (психосоциальных) факторов на риск артериальной гипертензии в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет 100
5.1.1. Личностная тревожность и риск артериальной гипертензии 100
5.1.2. Депрессия и риск артериальной гипертензии 103
5.1.3. Жизненное истощение и риск артериальной гипертензии 107
5.1.4. Враждебность и риск артериальной гипертензии 110
5.1.5. Социальная поддержка и риск артериальной гипертензии 111
5.1.6. Стресс в семье, на работе и риск артериальной гипертензии 114
5.1.7. Нарушение сна и риск артериальной гипертензии 117
5.1 Резюме 120
5.2. Влияние неконвенционных (психосоциальных) факторов на риск инфаркта миокарда в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет 121
5.2.1. Личностная тревожность и риск инфаркт миокарда 121
5.2.2. Депрессия и риск инфаркта миокарда 124
5.2.3. Жизненное истощение и риск инфаркта миокарда 127
5.2.4. Враждебность и риск инфаркта миокарда 129
5.2.5. Социальная поддержка и риск инфаркта миокарда 132
5.2.6. Стресс в семье, на работе и риск инфаркта миокарда 137
5.2.7. Нарушение сна и риск инфаркта миокарда 142
5.2.Резюме 145
5.3 Влияние неконвенционных (психосоциальных) факторов на риск инсульта в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет 146
5.3.1. Личностная тревожность и риск инсульта 146
5.3.2. Депрессия и риск инсульта 149
5.3.3. Жизненное истощение и риск инсульта 152
5.3.4. Враждебность и риск инсульта 155
5.3.5. Социальная поддержка и риск инсульта 156
5.3.6. Стресс в семье, на работе и риск инсульта 160
5.3.7. Нарушение сна и риск инсульта 164
5.3.Резюме 166
Глава 6. Обсуждение 167
Заключение 189
Выводы 191
Практические рекомендации 193
Список использованной литературы 194
Приложение 242
- Психосоциальные факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний: распространённость, динамика
- Распространённость и динамика неконвенционных (психосоциальных) факторов риска сердечно-сосудистых заболеваний за 20-летний период (1984-2003 гг.)
- Ассоциация социальной поддержки с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT
- Социальная поддержка и риск инфаркта миокарда
Введение к работе
Актуальность темы. ССЗ продолжают оставаться наиболее актуальной проблемой здравоохранения большинства стран мира, в том числе России, несмотря на существенный прогресс последних десятилетий в сфере диагностики и лечения кардиоваскулярной патологии (Оганов Р.Г. и соавт. 2010; Bertuccio P, 2011). Особенно неблагоприятная ситуация складывается у мужчин в трудоспособном возрасте (Самородская И.В., 2004; Marquez P.V., 2011). За последние 15 лет средний возраст мужчин, умерших от патологии сердечно – сосудистой системы, снизился более чем на два года (Мингазов И.Ф., 2007). Неудовлетворительное состояние здоровья трудоспособного населения ставит под угрозу устойчивость социального и экономического развития как страны в целом, так и отдельных регионов (Marquez P.V., 2011). Отношение к своему здоровью и профилактике заболеваний, установка на здоровый образ жизни являются одними из важных социально-психологических факторов, отражающих особенности мотивации, характерологические свойства личности (Гафаров В.В. и соавт., 2000, 2002).
Научный поиск последних 50 лет убедительно показал, что неконвенционные (психосоциальные) факторы являются независимыми факторами риска развития ССЗ, неблагоприятных исходов и смерти от заболеваний сердечно – сосудистой системы (Гафаров В.В. и соавт., 2000, 2002; Погосова Г.В., 2007). Выборочные исследования выявили значительное повышение уровня психосоциального стресса, увеличение распространенности психологической дезадаптации, пограничных состояний, тревожных, депрессивных расстройств у населения (Гафаров В.В. и соавт., 2000, 2002; Погосова Г.В. и соавт., 2007; Акимова Е.В., 2005; Кылбанова Е.С., 2006, Трубачева И.А. 2008). Необходимо отметить, что уровни традиционных факторов риска ССЗ за обозначенный период не подверглись заметной динамике (Гафаров В.В. и соавт. 2000; Чазов Е.И., 2003; Оганов Р.Г. и соавт., 2007; Kuulasmaa K. et al., 2000). Тем не менее, глубоких научных исследований, посвященных проблеме дифференциации здоровья населения в зависимости от психосоциальных факторов и их влияния на риск возникновения ССЗ за длительный период времени на популяционном уровне в России и, в частности, в Сибири нет. Возник парадокс: мы знаем основные болезни, которыми болеет и от которых умирает российское население, но вместе с тем не можем ответить на вопрос: какие именно социальные группы находятся в зоне риска, кто эти люди, носителями каких экономических и социальных стратегий они являются? Ведь та или иная болезнь является не собственно причиной, а скорее следствием социальных, психологических и прочих факторов, формирующих продолжительность человеческой жизни. Именно ответы на эти вопросы помогут объяснить не медицинские, а сущностные причины заболеваемости и смертности населения в России (Гафаров В.В. и соавт., 2000, 2002).
С другой стороны для расчёта индивидуального прогноза и создания, основанных на нём рекомендаций профилактики ССЗ необходимо учитывать особенности конкретной популяции. А это невозможно без опоры на генно-кандидатный подход. Многое определяется, как ближайшим окружением гена, так и свойствами функциональной системы, в которой он работает. Что в свою очередь, в значительной мере зависит от популяции (её генофонда) и условий жизни данной популяции (Максимов В.Н., 2006).
В связи с вышесказанным, изучение информированности о факторах риска ССЗ и отношения к своему здоровью, распространенности и динамики неконвенционных (психосоциальных) факторов, влияния их на риск возникновение ССЗ, а так же прогностического значения полиморфизма генов-кандидатов неконвенционных (психосоциальных) факторов в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири представляют актуальную задачу.
Цель исследования определить распространённость, динамику, генетические особенности неконвенционных факторов и их влияние на риск возникновения сердечно - сосудистых заболеваний в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
Задачи исследования
-
Определить информированность и отношение к профилактике, к своему здоровью и их динамику в течение 20 лет (1984-2003 гг.) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
-
Установить распространенность неконвенционных (психосоциальных) факторов риска сердечно – сосудистых заболеваний и их динамику в течение 20 лет (1984-2003 гг.) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
-
Провести сравнительный анализ неконвенционных (психосоциальных) факторов с VNTR полиморфизмом генов-кандидатов (DRD4, DAT), кодирующих белки дофаминергической системы в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
-
Выявить влияние неконвенционных (психосоциальных) факторов на риск возникновения артериальной гипертензии в течение 24 лет (1985-2008 гг.) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
-
Исследовать влияние неконвенционных (психосоциальных) факторов на риск возникновения инфаркта миокарда в течение 24 лет (1985-2008 гг.) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
-
Оценить влияние неконвенционных (психосоциальных) факторов на риск возникновения инсульта в течение 24 лет (1985-2008 гг.) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
-
Выявить на основе многофакторного анализа наиболее значимые ассоциации неконвенционных (психосоциальных) факторов с составляющими социального градиента (образование, профессиональный статус, семейное положение, возраст), влияющих на риск развития сердечно – сосудистых заболеваний в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет в Сибири.
Научная новизна исследования
В открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона впервые изучены уровни и динамика отношения мужчин к оценке своего здоровья, к поведенческим привычкам и профилактическим проверкам своего здоровья за 20-летний период, как объективно-субъективный показатель здоровья населения. Показано, что на фоне социально-экономических преобразований в обществе эти показатели резко контрастируют и отмечается их отрицательная динамика: большинство считают себя больными, растёт число курильщиков, сохраняется нерациональное питание, хотя в то же время, большинство мужчин положительно относятся к профилактическим проверкам своего здоровья.
Впервые показано, что: распространенность психосоциальных факторов: личностной тревожности, депрессии, жизненного истощения, враждебности, низкого уровня социальной поддержки (ICC, SNI), стресса в семье и на работе, нарушений сна в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона высокая; динамика психосоциальных факторов в течение 20-летнего периода характеризуется ростом личностной тревожности, жизненного истощения и нарушений сна, что говорит о сохранении социальной напряженности в популяции; наиболее высокие уровни депрессии, враждебности, низкого уровня социальной поддержки (ICC, SNI), стресса в семье и на работе наблюдались в 1994 г., когда произошла социальная дезинтеграция общества, предопределившая психологическое здоровье.
В открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона впервые определено, что: генотип 4/6, 4/7 гена DRD4 достоверно ассоциирован c высоким уровнем тревожности, депрессией, высоким уровнем враждебности, нарушением сна и низким уровнем социальной поддержки (индекс близких контактов и индекс социальных связей); с высоким уровнем жизненного истощения достоверно ассоциирована 7 аллель гена DRD4; генотип 9/9 гена DAT достоверно ассоциирован с ВУТ, депрессией, жизненным истощением и нарушением сна; генотип 10/10 гена DAT ассоциирован с низким уровнем социальной поддержки (ICC, SNI).
Впервые, в течение 24 лет в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона, определено, что: у лиц с высоким уровнем психосоциальных факторов наблюдается максимальный риск АГ и инсульта в течение первых 5 лет, ИМ – в течение 10 лет; враждебность влияет на риск развития ИМ, но на риск АГ и инсульта оно отсутствует; социальный градиент вносит существенный вклад в риск ССЗ у лиц с высокими негативными психосоциальными факторами (риск АГ, ИМ, инсульта значительно увеличивался среди разведённых и овдовевших мужчин; у лиц с начальным уровнем образования, занимающихся тяжёлым физическим трудом).
С помощью многофакторного моделирования впервые установлено, что неконвенционные (психосоциальные) факторы и составляющие социального градиента (образование, профессиональный статус, семейное положение, возраст) являются предикторами, определяющими развитие ССЗ в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона.
Положения, выносимые на защиту:
-
В открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона имеет место значительное распространение неконвенционных (психосоциальных) факторов риска сердечно – сосудистых заболеваний (артериальной гипертензии, инфаркта миокарда, инсульта) и эти показатели имеют отрицательную динамику за 20-летний (1984-2003 гг.) период.
-
Генотип 4/6, 4/7 гена DRD4, 7 аллель гена DRD4 , генотип 9/9 гена DAT достоверно ассоциированы с высокими уровнями негативных неконвенционных (психосоциальных) факторов; генотип 10/10 гена DAT ассоциирован с низким уровнем социальной поддержки (индекс близких контактов и индекс социальных связей) в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона.
-
Риск артериальной гипертензии и инсульта максимален в течение первых 5 лет наблюдения, инфаркта миокарда – в течение первых 10 лет при наличии негативных неконвенционных (психосоциальных) факторов в открытой популяции среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона.
-
Многофакторное моделирования показало, что неконвенционные (психосоциальные) факторы и составляющие социального градиента (образование, профессиональный статус, семейное положение, возраст) являются предикторами, формирующими 24-летний риск сердечно-сосудистых заболеваний (артериальной гипертензии, инфаркта миокарда, инсульта) среди мужчин 25-64 лет Сибирского региона.
Практическая ценность работы Результаты исследования свидетельствуют о необходимости применения в комплексном обследовании определение отношения населения к своему здоровью, медицинской помощи и профилактике заболеваний, методов психологической диагностики, направленных на выявление тревожных, депрессивных расстройств, жизненного истощения, враждебности, нарушений сна, уровня социальной поддержки, стрессовых ситуаций дома и на работе. Полученные сведения позволят прогнозировать отклик населения на превентивные программы, предварительно оценить объемы необходимой профилактической помощи, учесть определенные материальные затраты, которых потребует проведение тех или иных профилактических мероприятий, оценить эффективность вмешательства, а так же степень риска развития ССЗ. При проведении лечебно-профилактических мероприятий у больных ССЗ следует учитывать наличие высокого уровня психосоциальных факторов для дальнейшего ведения, коррекции медикаментозной терапии, возможности психотерапевтического вмешательства. Целесообразно проводить соответствующие лечебно-профилактические мероприятия, направленные на коррекцию ядра личности индивида, позволяющие в той или иной степени изменить отношение лица к себе, к болезни, к жизни в целом, к профилактике ССЗ.
Результаты проведенного комплексного психологического, эпидемиологического и генетического исследования позволяют выявить конкретные закономерности в формировании психосоциальных факторов риска ССЗ, которые могут быть использованы как в терапевтическом процессе, так и при планировании превентивных мероприятий. Рекомендуется использовать полученные результаты в педагогической, образовательной деятельности ввиду того, что они дополняют систему знаний об этиологии и патогенезе ССЗ.
Практическое внедрение результатов исследования. Результаты диссертации являются фрагментом бюджетной темы ФГБУ «НИИ терапии» СО РАМН «Эпидемиологические, генетические, физиологические особенности психосоциальных факторов и их влияние на риск возникновения сердечно-сосудистой патологии в Западной Сибири». Материалы диссертации, ее выводы и рекомендации используются: в практике неврологической и кардиологической службы поликлиники ФГБУ «НИИ терапии» СО РАМН; в учебном процессе на кафедре госпитальной терапии и клинической фармакологии лечебного факультета ГБОУ ВПО НГМУ Минздрава России, в лечебной деятельности отделения №1 и №4 Государственного автономного стационарного учреждения Новосибирской области «Областной Дом Милосердия» и ФГУ Центра реабилитации ФСС РФ «Ключи».
Апробация работы Основные результаты работы представлены на I, II съездах терапевтов Сибири и Дальнего Востока (Новосибирск, 2005, 2010); I, II конгрессе кардиологов Сибирского федерального округа (Томск, 2005; 2007); 9 Всероссийском съезде неврологов (Ярославль, 2006); Российских национальных конгрессах кардиологов (Томск, 2005; Москва, 2006, 2007, 2008, 2009, 2010); I, II международных конгрессах «Гипертензия от Короткова до наших дней» (Санкт-Петербург,2005,2009); II международном конгрессе «Психосоматическая медицина» (Санкт-Петербург, 2007); съезде кардиологов и кардиохирургов Сибирского федерального округа с международным участием (Томск, 2009); IV национальном конгрессе терапевтов (Москва, 2009); международном конгрессе «Кардиология на перекрестке наук» (Тюмень, 2010); всероссийском конгрессе с международным участием «Психосоциальные факторы и внутренние болезни: состояние и перспективы» (Новосибирск, 2011); мировом конгрессе кардиологов (Барселона, Испания, 2006; Пекин, Китай, 2010); 19 IUHPE мировой конференции по укреплению и просвещению здоровья (Ванкувер, Канада, 2007);17,19 научных встречах Европейского общества гипертензии (Милан, Италия, 2007, 2009); конгрессе “EuroPRevent” (Париж, Франция, 2008, Стокгольм, Швеция, 2009) мировом конгрессе по кардиологии (Буэнос-Айрес, Аргентина, 2008); конференции по гипертензии (Берлин, Германия 2008); конгрессе Европейского общества кардиологов (Мюнхен, Германия, 2008; Барселона, Испания, 2009) XIII, XIV международном конгрессах по приполярной медицине (Новосибирск, 2006; Йеллоунайф, Канада, 2009); 8 международном конгрессе по ИБС (Прага, Чехия, 2009); 3 конференции по общественному здоровью (Амстердам, Нидерланды, 2010); европейской встрече по гипертензии и кардиоваскулярной профилактике (Милан, Италия, 2011); международной конференции по пре-гипертензии и кардиометаболическому синдрому (Вена, Австрия, 2011); 79 конгрессе европейского общества атеросклероза (Готенборг, Швеция, 2011).
Личный вклад автора заключался в выявлении всех впервые возникших случаев АГ, ИМ, инсульта в когорте (обследование, изучение медицинской документации проводилось с января 2002 г. по декабрь 2009 г). Сбор первичного материала (2003 г.) в рамках проекта HAPIEE. Автор лично участвовала в создание и поддержание в актуальном состоянии информационно-аналитических баз данных, статистической обработке результатов, их анализе и интерпретации.
Публикации. По теме диссертации опубликовано 137 печатных работ, в том числе 1 монография, 3 статьи в иностранной печати, 37 статей в журналах, рекомендованных ВАК для публикации материалов диссертации на соискание ученой степени доктора медицинских наук.
Объём и структура работы. Диссертация изложена на 241 страницах машинописного текста, иллюстрирована 26 таблицами и 1 рисунком; состоит из введения, аналитического обзора литературы, дизайна и метода исследования, трех глав собственных результатов и их обсуждения, заключения, выводов, практических рекомендаций, списка литературы, включающего 436 источников из них 347 иностранных авторов, приложения.
Психосоциальные факторы риска сердечно-сосудистых заболеваний: распространённость, динамика
Неконвенционные (психосоциальные) факторы можно разделить на две основные категории: эмоциональные (психологические) факторы и хронические стрессоры (социальные). Эмоциональные факторы включают в себя аффективные расстройства: тревожность и депрессию, синдром жизненное истощение, а также свойство личности - враждебность, и как их следствие - нарушение сна [10, 17, 25, 27, 40, 44, 164, 219, 227, 244, 246, 273, 319]. Хронический стрессоры: социальная поддержка, стресс на работе, СЭС (образование и профессия), стресс дома, семейное положение [89, 125, 127, 145,226,271,381].
Тревожное расстройство является наиболее распространенным психическим заболеванием в США [235]. По данным ежегодной статистики, от 15 до 17% взрослого населения — 23 миллиона человек — страдают от того или иного из шести вариантов тревожных расстройств, определенных в DSM-IV [236]. На протяжении жизни тревожные расстройства развиваются примерно у 25% популяции, а симптомы патологической тревоги выявляют у 30-40% больных, обращающихся к врачам общей практики [2, 45, 50]. В Российской популяции распространенность тревожных расстройств, по данным разных авторов, колеблется от 3 до 30% [13, 20, 64, 84].
Соотношение мужчин и женщин, страдающих тревожными расстройствами, составляет примерно 1:4. Ряд авторов считают эту цифру неточной из-за низкой частоты обращаемости мужчин за соответствующей медицинской помощью по причине социально-культурных предпосылок. Индивидуальный уровень тревоги называют личностным уровнем тревожности, поскольку он является особенностью, которую каждый привносит в события своей жизни [3, 7].
Согласно современным представлением в США депрессией страдает ежегодно от 5 до 10% взрослого населения; примерно половина этих людей получает медицинскую помощь. От 3 до 5% взрослых людей страдают легкими расстройствами настроения (дистимия) [188, 234]. Фактически, эпизоды депрессии в тот или иной период жизни могут испытывать до 18% всего взрослого населения планеты, в России депрессией страдают 9 млн. человек [69]. С начала XX века вероятность подвергнуться депрессии постоянно возрастала, а в XXI веке вылилась в настоящую эпидемию. Согласно прогнозу Гарвардской школы здравоохранения, большая униполярная депрессия к 2020 году выйдет на 2-е место по значимости после ИБС [411]. Средний возраст людей, в котором они впервые сталкиваются с депрессией и, который в настоящий момент составляет в США 27 лет, понижается с каждым следующим поколением, хотя тяжелая униполярная депрессия может начаться в любом возрасте [421]. Депрессивный синдром в тот или иной период жизни бывает у 12% мужчин. Вышеприведенные цифры схожи для всех социально-экономических классов. Приблизительно две трети людей с этой проблемой справляются через несколько месяцев, причем некоторые обходятся без врачебной помощи. Однако у большей части этих людей в дальнейшем бывает, по меньшей мере, еще один депрессивный эпизод [353]. В проспективных исследованиях показано, что депрессивные состояния имеют тенденцию к возврату, и что эпизод депрессии в анамнезе часто являлся первичным прогностическим фактором стабильного депрессивного состояния в будущем [10].
Более чем 30 лет назад Appels А. [106] описал продромальную совокупность симптомов, включая: физическое истощение, чувство безнадёжности, предшествующие ИБС, которые назвал синдром «жизненное истощение». Хотя впоследствии было проведено несколько исследований, в которых жизненное истощение было связано с коронарными событиями [104, 105, 149], сам термин не приобрёл широкое распространение. О наличии синдрома жизненного истощения можно судить лишь по единичным исследованиям, в которых жизненное истощение встречалось у 47% - 75% мужчин перед возникновением у них ИБС [329, 333]. О том насколько жизненное истощение распространенно в Российской популяции можно судить по единственной популяционной работе. Например, распространённость жизненного истощения в открытой мужской популяции г. Тюмени составила - 54,5%, причем высокий уровень градации -15,9%, с возрастом увеличивался, достигая максимум в старшей возрастной группе [42].
Наиболее активно враждебность стали исследовать в 80-е годы, когда была обнаружена ее связь с физическим здоровьем [30, 223, 316, 386]. О том насколько распространенна враждебность в Российской популяции судить сложно, т.к. эти популяционные работы единичны. В открытой мужской популяции г. Тюмени превалировал высокий уровень враждебности. Стандартизованный показатель распространенности у мужчин 25-64 лет общей враждебности составил - 70%, высокого уровня враждебности составил - 46,4%, достигая своего максимума в возрасте 55-64 лет (51,4%) [42].
С середины 70-х годов практикующие врачи, особенно эпидемиологи, "открыли" концепцию социальной поддержки в своих работах о взаимосвязи стрессов, заболеваемости и смертности населения [131, 147, 426]. Cassel J. предположил, что социальная поддержка может играть роль защитного фактора, ослабляющего воздействие стрессов на человека [132]. Несмотря на обилие литературы по проблематике социальной поддержки и стрессов, дискуссии относительно механизмов их взаимодействия продолжаются до сих пор [332]. Тем более нет работ, посвященных распространённости социальной поддержки в популяции.
К наиболее важным ситуационным факторам, приводящим к стрессовым условиям труда можно отнести: количественные перегрузки, качественные перегрузки, ролевые конфликты, невозможность влиять на ситуацию, отсутствие социальной поддержки, физические стресс-факторы [418]. После новаторских работ Karasek, Theorell [230,231] и Siegrist [373] начался шквал публикаций, посвященных влиянию стресса на рабочем месте на умственное и физическое здоровье [8, 136, 146, 158, 218, 231, 322, 323, 374, 419]. Одной из недавних работ, посвященной проблеме стресса на рабочем месте, стало исследование Dewa C.S. и соавторов [158]. В исследовании приняли участие 2737 работников разного уровня. Среди респондентов 18% заявили, что испытывают сильный стресс на работе, причем наиболее часто испытывают стресс от своей профессиональной деятельности руководящие работники (менеджеры), люди старше 25 лет, разведенные. Несмотря на обилие исследований, посвященных стрессу на рабочем месте, публикаций отражающих популяционное распространение данного фактора риска нет.
Образование или профессия, - какой из этих двух индикаторов социально-экономического статуса больше связан со смертностью [330]?
Как уровень образования, так и профессиональный статус являются индикаторами СЭС, поэтому для изучения социального неравенства в разных странах используют свои подходы, например, в Великобритании рассматривают профессиональные классы, в то время как в США учитывают уровень образования. Эти два подхода имеют разную характеристику. К примеру, профессиональный класс может меняться в течение всей жизни, а образование человек получает обычно в юности. Следовательно, из-за разных интерпретаций социального статуса могут возникать различия в структуре смертности и заболеваемости [134, 137, 238, 240, 387]. С другой стороны в современных организационных иерархиях более высокий уровень знания дает право на более высокий уровень властных полномочий, поэтому действия работников с ограниченным кругозором и специализированными задачами координируются руководителями более высокого уровня. Свобода выбора в рамках квалификации (уровень образования) и полномочия (занимаемая должность) на выполнение задачи настолько тесно связаны друг с другом в теоретическом и в эмпирическом плане, что часто эти два понятия объединяются [230].
Один из самых мощных защитных механизмов социальной поддержки - брак. В эпидемиологических исследованиях смертности, как в развитых странах, так и в развивающихся последовательно продемонстрировано снижение смертности среди людей, состоящих в браке [109]. Смертность среди разведённых людей, и овдовевших, а так же никогда не состоявших в браке отличается, хотя эти результаты противоречивы [52, 109, 117, 215].
В большинстве исследований стресса в семье и его влияние на здоровье сфокусированы на ощущениях счастья и удовлетворения в семье. Кроме того, есть новые концепции в прогнозировании здоровья: межличностные реакции на конфликт и результативность работы супругов вне дома. В настоящее время используют следующие концептульные основы для анализа: а) семейное счастье и удовлетворение; б) количество и типы разногласий; в) ощущение взаимной любви супругов; г) реакция одного из супругов на конфликт в семье; д) влияние работы одного из супругов на семейную жизнь. Первые три категории отражают чувства и взаимодействие в семье. Четвёртая категория отражает то, как один из супругов реагируют на стресс в межличностном конфликте. Пятая отражает то, как внешняя активность работы одного из супругов влияет на супружескую жизнь [151].
Национальная комиссия по исследованию расстройств сна в США отмечает, что 36% взрослых людей имеют проблемы, связанные с его нарушениями; около 40 миллионов страдают хроническими нарушениями сна; у 20-30 миллионов бессонница носит периодический характер, что создаёт угрозу возникновения различных заболеваний [337]. Согласно данным National Sleep Foundation в США только у одной трети популяции (37%) 8-ми часовой ночной сон, у 31% людей - 6-ти часовой сон и меньше [97, 123]. Сокращение ночного сна является общей проблемой в современном обществе, люди в среднем спят 6,8 часов ночью, что на 1,5 часа меньше, чем в прошлом столетье [303, 420]. В России около 45% взрослых людей недовольны своим сном, а почти 20% - нуждаются в серьезном лечении нарушений сна [14]. Судить о показателе распространённости нарушения сна в популяции можно судить по единичным исследованиям. Нарушение сна наблюдалось у 50,9% мужчин 25-64 лет открытой популяции, причём 9,5% лиц оценивали качество своего сна крайне негативно [42].
Распространённость и динамика неконвенционных (психосоциальных) факторов риска сердечно-сосудистых заболеваний за 20-летний период (1984-2003 гг.)
Распространённость и динамика личностной тревожности в течение 20 лет (1984 -2003 гг.) В открытой популяции мужчин 25-64 года (I-III скрининги) анализ динамики ЛТ показал увеличение роста ВУТ в 1,5 раза с 35,3% на 1 скрининге (1984 г.) до 50,9% на III скрининге (1994 г.). Причём СУТ наоборот снизился с 59,2% до 46,6%. НУТ также снизился с 5,5% до 2,5% (Х2=49,259 и=4 р 0,0001). В возрастной группе 25-34 года отмечается тенденция постепенного роста ВУТ от I скрининга к III скринингу (28,6%, 37,6%о и 38,3%, соответственно), в то время как СУТ снижается к III скринингу (66%, 57,8%, 54,9%, соответственно). НУТ, напротив, повышается к III скринингу (5,4%о, 4,6%, 6,8%, соответственно) (х2=4,415 v=4, р 0,05).
В возрастной группе 35-44 года наблюдается аналогичная картина: рост ВУТ от I скрининга к III скринингу (с 25,7%, 42,3% до 49,2%, соответственно), снижение СУТ (с 68,1%, 54,6% и 48,6%, соответственно). А также снижение НУТ к III скринингу (6,2%, 3,1%, 2,2%, соответственно) (Х2=17,357и=4,р 0,01).
В возрастной группе 45-54 года наблюдается несколько иная картина: пик ВУТ пришёлся на II скрининг (1988 г.). В целом, рассматривая динамику ЛТ в этой возрастной группе, можно отметить 20-летний рост ВУТ от I скрининга к IV скринингу (с 38,3%) до 54,4%). СУТ в течение 20 лет снизился с 59,2%) до 43,6%. НУТ не превышал 2,5% в течение всего периода наблюдения (х2=14,785 v=6, р 0,01).
В течение 20-летнего периода ВУТ в старшей возрастной группе 55-64 года вырос в 2 раза с 33,8%) на I скрининге до 69,5% на IV скрининге. СУТ, напротив, снизился в 2 раза от I скрининга к IV скринингу (57,5% до 27,9%). (Х2=47,134 ь=6, р 0,0001) (табл.3.2.1).
Распространённость и динамика депрессии в течение 10 лет (1994 -2003 гг.)
По нашим данным, на III скрининге (1994 г.), уровень депрессии составил 29%о (УД - 25,9% , БД -3,1%)), в зависимости от возраста наибольшая частота БД была найдена в возрасте 45-54 года (6,9%), УД (29,5% ) - в 55-64 года (х2=13,857 -0=6, р 0,05).
На IV скрининге (2003 г.) (45-64 года) есть тенденция увеличения как УД (26,5%), так и БД (4%) в старшей возрастной группе 55-64 года (% =3,334 и=2 р 0,05).
Сравнительный анализ в течение 10-летнего периода в группе 45-54 года показал снижение как УД (с 26,9% до 25,3%), так и БД (с 6,9% до 1,7%) (Х =8,71 г =2, р 0,01). Однако в самой старшей возрастной группе 55-64 года не наблюдалась динамика депрессивного расстройства (%2=0,462 v=2 р 0,05) (табл. 3.2.2).
Распространённость и динамика жизненного истощения в течение 10 лет (1994-2003 гг.) По нашим данным уровень ЖИ на III скрининге (1994 г.) составил 66,8% (СЖИ -52,2%, ВЖИ -14,6%). Формирование ВЖИ происходило, в основном, за счет старших возрастных групп 45-54 года (22,5%) и 55-44 года (19,3%), в то время как в 25-34 года наблюдался его наименьший уровень (4,8%). В возрасте 55-64 года зафиксирован также самый высокий уровень СЖИ (63,3%) (х2=46,804 v=6, р 0,0001). На IV скрининге (2003 г.) отмечена тенденция увеличение ВЖИ во всех возрастных группах: 45-54 года -55,2% и 55-64 года -52% и снижение СЖИ (37,8% и 36,9%, соответственно) (х2=3,36 ь=2 р 0,05). Сравнительный анализ в возрастной группе 45-54 года показал рост в 2,5 раза ВЖИ за 10 лет с 22,5% до 55,2%), СЖИ наоборот снизился с 50,4% до 37,8% (х2=55,901 и=2, р 0,0001). Аналогично рост в 2,5 раза ВЖИ в течение периода наблюдения произошёл в старшей возрастной группе 55-64 года с 19,3%о до 52%, соответственно СЖИ снизился с 63,3%) до 36,9% (Х2=44,134 и=2, р 0,0001) (табл. 3.2.3).
Распространённость и динамика враждебности в течение 10 лет (1994-2003 гг.)
Согласно полученным данным на III скрининге (1994 г.) уровень враждебности составил 76,9% (НУВ - 25,3%, СУВ - 19,1%, ВУВ - 32,5%). В зависимости от возраста отмечается тенденция наибольшей частоты ВУВ в возрасте 35-44 года -33,8%). Отмечено снижение ВУВ в возрасте 45-54 года -30,3%). В возрасте 25-34 года увеличивается уровень отсутствия её (НВ-28,7%) (х2=8,316 и=9, р 0,05).
На IV скрининге (2003 г.) обращает на себя внимание факт отсутствия категории НВ, т.е. в популяции наблюдается 100% враждебность, с значительной тенденцией увеличения ВУВ (44,2%) и снижения СУВ (18,7%). (Х2=2,334 v=2 р 0,05).
Сравнительный анализ динамики враждебности за 10-летний период в возрастной группе 45-54 года показал тенденцию роста ВУВ (с 30,3% до 46,8%), одновременно снижение СУВ (с 19,7% до 18,6%) (%2=2,682 и=2, р 0,05).
Аналогичная тенденция наблюдается и в возрасте 55-64 года: с течением времени увеличение ВУВ (с 33,6% до 41,3%), и СУВ (с 18,1% до 18,8%) (Х2=0,9671)=2, р 0,05) (табл. 3.2.4).
Распространённость и динамика социальной поддержки в течение 15 лет (1988 -2003 гг.) Распространённость и динамика индекса близких контактов Согласно данным доля мужчин с низким показателем ICC на II скрининге (1988 г.) составила — 53,1%. В возрастных группах: самой младшей 25-34 года и самой старшей 55-64 года, наблюдались наиболее высокие значения 1СС (7% и 8,2%, соответственно) и наиболее низкие значения ICC (61% и 56,2%, соответственно) (х2=14,9 v=6, р 0,05).
На III скрининге (1994 г.) уровни показателя ICC составили: низкий -62% , средний -25,9%, высокий -12,1%. В зависимости от возраста наблюдается тенденция самых высоких показателей (среднего ICC - 28,9%) и (высокого ICC- 15,1%) в возрастной группе 35-44 года. Меньше всего высокий показатель ICC встречался в возрасте 45-54 года -8,9%. А наиболее низкие показатели ICC в возрасте 45-54 года и 55-64 года (64,2% и 64,6%, соответственно) =4,523 v=6, р 0,05).
Ассоциация социальной поддержки с VNTR полиморфизмом гена DRD4 и VNTR полиморфизмом гена DAT
Индекс близких контактов и VNTR полиморфизм гена DRD4
Носители генотипа 4/4 гена DRD4 гораздо реже встречаются в группе с низким показателем индекса ICC (42,3%), чем:
1. в группе со средним показателем ICC (77,3%), в сравнении с носителями всех других генотипов в популяции (х2=42,348 и=1 р 0,0001); носителями генотипа 2/2 (х2=5,227 и=1 р 0,05), генотипа 2/4 OR=4,9 (95%С1 2,1-11,3); (Х2=16,919 о=1 р 0,0001); генотипа 2/6 OR=8,4 (95%С1 1-70); (х2=5,519 и=1 р 0,01); генотипа 3/4 OR=3,8 (95%С1 1,3-10,9); (х2=7,295; и=1 р 0,01). 2. в группе с высоким показателем ICC (74,2%), в сравнении: с носителями всех других генотипов (х2=19,598; ь=\ р 0,00001); носителями генотипа 2/4 (Х2=4,934; ь=\ р 0,05).
Напротив, носители генотипа 2/4 гена DRD4 чаще встречаются в группе с низким показателем индекса ICC (15%), чем в группе со средним показателем индекса (5,7%) в сравнении с носителями всех других генотипов гена DRD4 OR=3 (95%С1 1,3-6,8); (%2=7,988; ъ=1 р 0,01).
Представители генотипа 4/6 гена DRD4 так же чаще встречаются в группе с низким показателем индекса ICC (7,5%), чем 1. в группе со средним показателем этого индекса (0,7%) в сравнении: с носителями всех других генотипов гена DRD4 OR=ll,3 (95%С1 1,4-86,7) (х2=8,587; и=1 р 0,01); носителями генотипа 3/3 гена DRD4 (%2=6,618; г =1 р 0,01); генотипа 4/4 (Х2=14,98; и=1 р 0,001); генотипа 5/5 OR=3,2 (95%С1 1,3 -73,7) (х2=7,389; т =1 р 0,01); 2. в группе с высоким показателем индекса ICC (1,6%) в сравнении: с носителями генотипа 4/4 гена DRD4 (х2=5,543; ь=\ р 0,01). Распределение оставшихся генотипов, представлено в табл. 4.1 (приложение В) и не превышает 5% в каждой группе (%2=68,67 г =36 р=0,0001).
При сравнительном анализе ассоциации аллельных вариантов гена DRD4 с показателями индекса ICC было установлено: что носители аллеля 4 гораздо реже встречаются в группе с низким показателем индекса ICC гена DRD4 (60,1%), 1. чем в группе со средним показателем индекса (83,3%), в сравнении с носителями всех других аллей гена (% =43,112; и=1 р 0,01); носителями аллеля 2 OR=3,2 (95%С1 1,9-5,4); (х2=21,464; и=1 р 0,01); аллеля 3 OR=2,l (95%С1 1-4,1) (х2=4,94; и=1 р 0,05); 2. и чем в группе с высоким показателем индекса ЮС (82,3%) (х2=20,764; и=1 р 0,0001) по сравнению с носителями всех других аллелей; носителями аллеля 2 OR=2,l (95%С1 1,1-3,8) (х2=5,811; и=1 р 0,01); аллеля 3 OR=3,9 (95%С1 1,1-13,3) (х2=5,79; v=\ р 0,01).
В группе с низким показателем индекса ICC чаще встречаются: 1. носители аллеля 2 гена DRD4 (17,4%), чем в группе с высоким показателем индекса (7,4%) в сравнении с носителями всех других аллелей OR=2,7 (95%С1 1,6-4,6); (х2= 16,248; и=1 р 0,001);
2. носители аллеля 6 (низкий 1СС-8,9%), чем в группе со средним индексом ICC (2,1% ) в сравнении с носителями всех других аллелей этого гена OR=4,5 (95%С1 1,8-10,8) (х2=13,432; v=\ р 0,001); носителями аллеля 4 (х2=19,108; г =1 р 0,001); и чем в группе с высоким показателем индекса ICC (4%), в сравнение с носителями аллеля 4 (%2=5,58; х =\ р 0,01)
3. носители аллеля 7 (низкий ICC - 3,5%), чем в группе со средним ICC, в сравнении с носителями всех других аллелей гена OR=3,3 (95%С1 0,97-11,8) (Х"=4,135; и=1 р 0,05). Носители остальных аллелей гена DRD4 не превышали 3% (х2=60,323 г»=12 р 0,0001), представлены в таблице 4.1. (приложение В).
Индекс социальных связей и VNTR полиморфизм гена DRD4
Носители генотипа 4/4 гена DRD4 гораздо реже встречались в группе с низким показателем индекса SNI (37%), чем:
1. в группе со средним-1 индексом SNI (67,9%) по сравнению с носителями всех других генотипов этого гена (х =27,939 г»=1 р 0,0001), носителями генотипа 2/2 OR=2,6 (95%С1 1,2-5,5); (х2=7,343 и=1 р 0,01), генотипа 3/3 OR=6,667 (95%СГ 0,72-61,1); (х2=3,68 и=1 р 0,05); генотипа 3/4 OR=6,2 (95%С1 1,9-19,7); ( =ll,9w=l р 0,001);
2. в группе со средним-2 показателем индекса SNI (67,9%), в сравнении с носителями всех других генотипов гена DRD4 (х =34,864 ъ=1 р 0,0001); носителями генотипа 2/4 OR=6,l (95%С1 2,2-17,1) (Z2=14,366 D=1 р 0,0001); генотипа 3/4 OR=3,8 (95%С1 1,3-11,1); (%2=6,74-и=1 р 0,01);
3. в группе с высоким показателем индекса SNI (80%) (% =16,214 v=\ р 0,001) в сравнении с носителями всех других генотипов гена DRD4. Носители генотипа 2/4 гена DRD4 гораздо реже встречались в группе со средним-2 индексом SNI (5,2%), чем с низким показателем индекса SN] (15,6%), в сравнении с носителями всех других генотипов этого гена OR=3,3 (95%С1 1,25-9,2) 0(2=6,335и=1 р о,01).
Носители генотипа 4/6 чаще встречались в группе с низким показателем индекса SNI (7,8%), чем в группе со средним-1 индексом SN1 (3,6%), в сравнении с носителями генотипа 4/4 гена DRD4 (х2=6,929 х =\ р 0,01).
Носители генотипа 4/6 гена DRD4 чаще встречались в группе с низким индексом SNI (3,9%о), чем в группе со средним-1 индексом SNI (1,4%) и средним-2 индексом (1%) в сравнении с носителями генотипа 4/4 гена DRD4 (Х =4,477 и=1 р 0,05 и % =4,688 и=1 р 0,05, соответственно). Распределение остальных генотипов по уровню показателя индекса SNI не превышает 4% (Х"=82,995 г =54 р 0,01) и представлено в табл. 4.1 (приложение В).
Схожая ситуация по группам с разными показателями индекса SNI, в носительстве «длинных» и «коротких» аллелей гена DRD4.
Аллель 2 чаще встречается в группе мужчин с низким индексом SNI (16,9%о), чем в группе со средним-2 показателем индекса (8,8% ) в сравнении с носителями всех аллелей OR=2,l (95%С1 1,1-3,7); (х2=6,62 х =1 р 0,01)
Аллель 3 гена DRD4 реже встречался в группе со средним-1 показателем SNI (2,5%), чем в группе:
1. с низким индексом SNI (9,1%), в сравнении с носителями всех аллелей этого гена OR=3,9 (95%ДИ 1,6-9); (%2=11,381 и=1 р 0,001); носителями аллеля 2 (х2=4,815 и=1 р 0,05);
2. со средним-2 индексом гена DRD4 (5,7%) в сравнении с носителем аллеля 2 OR=3,3 (95%С1 1-Ю); (%2=4,743 г =1 р 0,05).
Аллель 4 гена DRD4 в меньшей степени был представлен в группе с низким показателем индекса SNI (56,8%), чем:
1. в группе со средним показателем SN1 (77,5%) в сравнении с носителями всех других аллелей этого гена (%2=28,231 и=1 р 0,0001); носителями аллеля 2 0R=1,7 (95%CI 1,1-2,8); (%2=6,018 u=l p 0,01); носителями аллеля 3 OR=4,9 (95%CI 2,1-11,6) (x2=16,106 u=l p 0,0001);
2. в группе со средним-2 показателем SNI (80,9%) в сравнении с носителями всех аллелей этого гена (х2=30,892, i)=l р 0,0001); носителями аллеля 2 OR=2,7 (95%С1 1,5-4,9); (Z2=l 1,933, г =1 р 0,001); аллеля 3 OR=2,2 (95%С1 1,1-4,7); (x2=5,13u=lp 0,05);
3. в группе с высоким показателем SNI (88%) в сравнении с носителями всех аллелей (х2=17,61 и=1 р 0,0001), аллеля 2 OR=3,26 (95%С1 1,1-9,5); (х2=5,19 и=1 р 0,05).
Аллель 6 гена DRD4 чаще встречается в группе с низким показателем SNI (10,1%) чем:
1. среди мужчин со средним-1 показателем индекса SNI (2,9%) в сравнении с носителями всех аллелей гена DRD4 OR=3,8 (95%С1 1,7-8,4) (х2=12,304 и=1 р 0,0001); носителями аллеля 2 (х2=4,965 v-i р 0,05); аллеля 4 (х2=17,26 ъ=1 р 0,0001); аллеля 5 (х2=4,782 и=1 р 0,05);
2. среди мужчин со средним-2 показателем SNI (4,1%) в сравнении с носителями всех аллелей гена DRD4 OR=2,6 (95%С1 1,1-5,7) (х2=5,864 и=1 р 0,01); носителями аллеля 6 (х2=Ю,133 D=1 р 0,001);
3. среди мужчин с высоким показателем индекса SNI (4%) в сравнении с носителями аллеля 4 (х =3,783 и=1 р 0,05).
Социальная поддержка и риск инфаркта миокарда
В группе мужчин с впервые возникшим ИМ при обследовании на скрининге выявлено, что у 71% мужчин был низкий ICC, у 15,8% средний ICC и у 13,2% - высокий ICC (х2=2,213, v=3, р 0,05).
В группе с низким ICC 59,3% лиц относились к старшей возрастной категории 55-64 года, у остальных групп распределение по возрасту было следующим: 25-34 года - 3,7%, 35-44 года 14,8% и 45-54 года - 22,2% 0c2=l,442,v=6,p 0,05).
У 42,1% мужчин с ИМ был низкий SNI, у 44,7% - средний-1 индекс, у 10,5% - средний-2 индекс и, наконец, у 2,6% - высокий индекс (х =1,352, v=4, р 0,05). В группе с низким SNI 75% мужчин были в возрасте 55-64 лет, в группе 35-44 года -18,7% и в группе 45-54 года -6,3% (х2=15,878, v=9, р 0,05).
Структура брачного статуса мужчин с низким ICC, впоследствии перенесших ИМ, была следующей: 10,5% - «никогда не были женаты», 57,9% - женаты, 18,4% - разведены, 13,2% - вдовцы (х2=4,412, v=3, р 0,05). Распределение по уровню семейного положения, мужчин с низким SNI: «никогда не был женат» - 13%, женат - 58,7%, разведён - 17,4%, вдов - 10,9% 0t2=3,916,v=3,p 0,05).
При проведении сравнительного анализа частоты возникновения ИМ были найдены статистически значимые различия между группой вдовых мужчин с низким ICC и группами женатых мужчин с низким, средним и высоким ICC (т 9,763, v=l, р 0,01; х2=18,041, х2=Ю,649, v=l, р 0,001, соответственно); при сравнении группы разведенных мужчин со средним ICC с группами женатых мужчин с низким, средним и высоким ICC (Х2=6,747, v=l, р 0,01; %2=13,403, v=l, р 0,0001; х2=7,743, v=l, р 0,01, соответственно).
При проведении сравнительного анализа частоты возникновения ИМ были найдены достоверные различия между группой вдовых мужчин с низким SN1 и группами женатых мужчин с низким, средним-1, средним-2, высоким SNI; разведенных мужчин с низким SNI (у/=38,470, 2=27,075, х2=38,633, Х2=14,289, v=l, р 0,0001; х2=6 547, v=l, р 0,01, соответственно); при сравнении группы разведенных мужчин с средним-1 SNI и групп женатых мужчин с низким, средним-1, средним-2, высоким SNI, группой не женатых мужчин с низким SNI (х2=13,388, р 0,0001; х2=8,619, v=l, р 0,01; х2==15,486, v=l, р 0,0001; х2=5,326, v=l, р 0,05, соответственно); при сравнении группы неженатых мужчин с низким и высоким SNI (х =12,789, v=l, р 0,0001), а также группы неженатых мужчин со средним-1 SN1 с группой женатых мужчин со средним-2 SNI (х2=5,205, v=l, р 0,05).
Уровень образования у мужчин с впервые возникшим ИМ и низким ICC оказался следующим: 22,1% - высшее, 16,2% - незаконченное высшее/средне-специальное, 26,5% - среднее и, наконец, 35,3% -незаконченное среднее/начальное образование (х =0,497, v=3, р 0,05). Распределение по уровню образования с низким SNI и впервые возникшим ИМ следующее: 19,1% - высшее, 19,1% - незаконченное высшее/ средне специальное, 29,8% - среднее и 31,9% - незаконченное среднее - начальное (X2=3,719,v=3,p 0,05)
Статистически достоверные различия по частоте развития ИМ были найдены при сравнении группы мужчин с незаконченным средним/начальным уровнем образования, имеющих низкий ICC, с группами мужчин с высшим образованием с низким и средним ICC, с группой мужчин с незаконченным средним/начальным уровнем образования с низким ICC (х2=8,862, х2=8,301; v=l, р 0,01; х2=4,229, v=l, р 0,05, соответственно).
Статистически достоверные различия частоты возникновения ИМ были найдены при сравнительном анализе группы мужчин с незаконченным средним/начальным уровнем образования с низким и средним-1 SNI с группой мужчин с незаконченным высшим/средне-специальным образованием с низким SNI (х2=4,787, v=l, р 0,05; х2=7,410, v=l, р 0,01, соответственно). При сравнении группы мужчин с незаконченным средним/начальным уровнем образования со средним-1 SN1 с группой мужчин, имеющих высшее образование и низкий SNI (х2=4,576, v=l, р 0,05).
Профессиональный статус мужчин с впервые возникшим ИМ и низким ICC был следующим: 7,9% - руководители среднего звена, 5,3% -руководители, 2,6% - ИТР, 26,3% - рабочие тяжелого физического труда, 15,8% - рабочие среднего физического труда, 7,9% - рабочие легкого физического труда, 34,2% - пенсионеры (х2=1,646, v=8, р 0,05).
Распределение по профессиональному уровню, с впервые возникшим ИМ и низким индексом SNI было следующим: 4,4% - руководители среднего звена, 10,6% - руководители, 2,1% - ИТР, 19,1% - рабочие тяжёлого физического труда, 40,4% - рабочие средней тяжести физического труда, 23,4% - пенсионеры (х2=10,752, v=8, р 0,05).
Статистически значимые различия частоты развития инфаркта миокарда были найдены при сравнении группы пенсионеров с группами ИТР и рабочих среднего физического труда, имеющих низкий ICC (х =6,027, v=l, р 0,05; х2=11,097, v=l, р 0,0001, соответственно); при сравнении группы рабочих среднего и легкого физического труда с низким ICC (х2=4,787, v=l, р 0,05).
Различие в частоте возникновения ИМ было найдено при сравнении группы пенсионеров с низким SNI и групп руководителей среднего звена, руководителей с низким и средним-1 SNI; ИТР со средним-1 SN1; рабочих тяжелого и среднего физического труда с низким и средним-1, средним-2 SNI; рабочих тяжелого физического труда с высоким SNI; пенсионеров со средним-1 SNI (х2=12,057, v=l, р 0,0001; =1,\\6; v=l, р 0,01; х2=12,683, х2=12,683, Х2=19,942, х2=22,834, Х2=12,831, Х2=33,040, Х2=15,633, Х2=31,615, Х2=15Д46, v=l, р 0,0001; х=1,А1\, -1=6,115, v=l, р 0,01, соответственно); при сравнении группы рабочих среднего физического труда с низким и средним-1 SNI с группой пенсионеров со средним-1 SNI (х2=5,482, х2=6,029, v=l, р 0,05, соответственно).
При построении однофакторной модели регрессионного анализа Кокса в течение первых 5 лет риск ИМ был в 2,35 (95%С1 1,3-6,4; р 0,01) раз; через 10 лет в 2,6 (95% CI 1,43-6,27; р 0,01) раз, через 15 лет в 2,6 (95%ДИ 1,5-7; р 0,05) раз, через 20 лет в 1,6 раз (р 0,05) выше при низких показателях ICC. В возрастной группе 55-64 года через 5 лет от начала скринирующего исследования риск ИМ составил 2,12 (95%С1 1-6,9; р 0,05), а через 10 лет риск увеличился в четыре раза и составил 9,5 (95% CI 4-12; р 0,05) (табл. 5.2.1, приложение С).
При построении многофакторной модели регрессионного анализа Кокса, с учётом социальных факторов (образование, профессия, семейное положение) и возраста, влияние низкого ICC на риск ИМ снизилось, однако, осталось статистически достоверным 1,46 (95%С1 1-2; р 0,05). Влияние низкого уровня образования, в сочетании с низким ICC, повышало риск ИМ в 1,18 (95%С1 1-1,37; р 0,05) раз в сравнении с высоким уровнем образования. Риск ИМ среди мужчин, занимающих руководящие должности среднего звена, был в 2,5 (95%С1 0,9-6,6; р 0,05) раза выше; рабочих, занимающихся тяжёлым физическим трудом, в 2,4 (95%С1 0,9-6,4; р 0,05) раза выше и физическим трудом средней тяжести в 2,7 (95%С1 1,1-6,5; р 0,05) раз выше, чем у группы ИТР. Огромное влияние на риск возникновения ИМ оказывает поддержка в семье: риск ИМ среди мужчин в группе «никогда не был женат» 5 (95%С1 2,7-9; р 0,001), среди мужчин, состоящих в разводе 4,5 (95%С1 2,7-7,4; р 0,001) и овдовевших мужчин 5,2 (95%С1 2,3-11,5; р 0,001) в сравнении с группой мужчин, состоящих в браке. Наибольший риск ИМ наблюдался в возрастной группе 45-54 года в 4 (95%С1 1,2-9; р 0,001) раза, в группе 55-64 года в 3,8 (95%С1 1,7-7,0; р 0,001) раза, и в группе 35-44 года в 2,3 (95%С1 1-4,5; р 0,05) раза, в сравнении с группой 25-34 года (табл. 5.2.2, приложение С).
В однофакторном анализе пропорциональных рисков Кокса риск ИМ был выше у мужчин с низким SNI в течение первых 5 лет в 2,12 (95%С1 1-6; р 0,01) раз, через 10 лет в 2,17 (95%С1 1-7; р 0,05) раза, через 15 лет в 2,9 (95%С1 1,2-7,3; р 0,05) раза, через 20 лет - в 1,5 раз р 0,05 в сравнении с группой с высокими показателями SNI. Через 5 лет риск ИМ был наиболее высокий в группе 55-64 года 3,2 (95%С1 1,2-8,7; р 0,01), через 10 лет в возрастной группе 45-54 года 3,69 (95%С1 2-9; р 0,01) у мужчин с низким индексом SNI (табл. 5.2.1, приложение С).
В многофакторной модели регрессионного анализа Кокса риск ИМ среди мужчин с низким SN1, с учётом социальных показателей и возрастных групп, был выше в 1,5 (95%С1 1-2,2; р 0,01) раза в сравнении с мужчинами, у которых был высокий SNI. Начальный уровень образования среди мужчин с низким показателем SNI повышал риск ИМ в 1,1 (95%С1 1-1,3; р 0,05) раз, в сравнении с группой мужчин с высшим уровнем образования.
