Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 . Теоретические аспекты проблемы языковых изменений 10
1.1. История вопроса 11
1.2. Системный подход к проблеме языковых изменений 17
1.3. Модель языкового изменения 25
1.3.1. Структура языкового изменения 25
1.3.2. Варьирование 32
1.4. Факторы языковых изменений 35
1.4.1. Соотношение внутренних и внешних факторов ... 35
1.4.2. Внутренние факторы 37
1.4.2.1. Экономия усилий 37
1.4.2.2. Аналогия 45
1.4.3.Социальные факторы 53
1.5.Этапы, предшествующие и последующие данному исследованию 55
1.5.1.Данные исторических грамматик 55
1.5.2.Прогностические основания работы 61
1.6. Методология исследования 64
1.7. Материальная база исследования 74
1.7.1. Корпус текстов 75
1.7.2. Частотные словари 89
Глава 2. Экспериментальное исследование динамики глагольной парадигмы ..93
2.1. Анализ данных частотного списка на основе Британского национального корпуса текстов 94
2.2. Динамика глагольной парадигмы 98
2.3. Влияние употребительности на регулярность/нерегулярность форм спряжения 111
2.4. Случаи отклонения от основной тенденции 116
2.5. Прогностические результаты 132
Заключение 136
Литература 140
Источники 163
- Системный подход к проблеме языковых изменений
- Соотношение внутренних и внешних факторов
- Анализ данных частотного списка на основе Британского национального корпуса текстов
- Влияние употребительности на регулярность/нерегулярность форм спряжения
Системный подход к проблеме языковых изменений
Идеи о системной организации языка были развиты в нескольких направлениях структурной лингвистикой, поставившей в качестве одной из основных задач инвентаризацию (выделение и классификацию) единиц все большей степени абстрактности и установления наиболее общих типов отношений между ними. Так, в глоссематике была сделана попытка «имманентного», несубстанционального подхода к определению всех основных единиц и отношений системы языка (ограниченность такого подхода не раз отмечалась критиками глоссематики).
Отвергая формулировку Ф. де Соссюра о несистемности диахронии, пражская лингвистическая школа исходила из принципиально системного подхода к эволюции языка. В работах P.O. Якобсона [Якобсон 1985], Б. Трнки [Тrnkа 1990], Й. Вахека [Vachek 1976], а также СО. Карцевского [Карцевский 1965], Е.Д. Поливанова [Поливанов 1965, 1991] и А. Мартине [Martinet 1974] изучается диалектическое противоборство тенденций развития языковой системы, действие которых, будучи устремлено к равновесию тем не менее, никогда не позволяет языковой системе достичь абсолютной устойчивости: устраняя «горячие точки», оно создает в ней новые что вызывает асимметрию в языке. Поэтому и в синхронном аспекте языковая система предстает не статической, а динамической (подвижной, развивающейся) системой. В работах «пражцев» язы овая система характеризуется как система функциональная, то есть как система средств выражения, служащая каким-либо определенным целям. Понятие функции языка раскрывает место языковой системы в системе высшего порядка, (в общественной жизни человека), а понятие функции языкового элемента — роль этого элемента внутри языковой системы и его соотношение с другими элементами данной системы. Тезис пражских функционалистов о язы е как «системе систем» (близкий квалификации языка как «сложной системы» в современной кибернетике) также получает двоякую интерпретацию; а) система языка как система уровней языка, каждый из которых — тоже система; б) системы языка как система своих функционально-стилистических разновидностей, каждая из которых — тоже система.
В разработке учения о системе языка большое место принадлежит отечественному языкознанию, опирающемуся на традиции Ф.Ф. Фортунатова [Фортунатов 1901], И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. М. Пешковского [Пешковский 1925] и учитывающему наиболее ценные достижения мирового языкознания. Они разделяют взгляды на язы как на знаковую систему особого рода и признают правомерность разграничения синхронного и диахронного аспектов исследования языковой системы, ее внутренних и внешних связей, языка и речи, дистинктивных и недистинктивных признаков единиц. Подчеркивается нежесткость, асимметрия языковой системы, неодинаковая степень системности различных ее участков (В. В. Виноградов [Виноградов 1971, 1975, 1980], В. Г. Гак [Гак 1972], В. Н. Ярцева [Ярцева 1960, 1961, 1975] и др.). Выявляются отличия языковой системы от других семиотических систем — как реляционные, так и субстанциальные (В. В. Иванов [Иванов 1987], Т. В. Булыгина [Булыгина 1980, 1981] и др.). Отмечается недостаточность чисто реляционного рассмотрения языковой системы, отвлекающегося от субстанциальных характеристик, и необходимость сочетания субстанциальных характеристик с реляционными. Иногда такой комплексный подход именуется «системным», противопоставляясь «структурному», то есть чисто реляционному подходу. Исследуются «антиномии развития» языковой системы (М. В. Панов [Панов 1990, 1999]), взаимодействие внутренних и внешних факторов ее эволюции (Е.Д. Поливанов [Поливанов 1965, 1991], В. М. Жирмунский [Жирмунский 1968], Б. А. Серебренников [Серебренников 1968, 1983, 1988] и др.), закономерности функционирования языковой системы.в обществе (Г. В. Степанов [Степанов 1975, 1981, 1985], А. Д. Швейцер [Швейцер 1976, 1978, 1983, 1985], Б. А. Успенский [Успенский 1983, 1985] и др.), взаимодействие Языковой системы с деятельностью мозга (Л. С. Выготский [Выготский 1956], А. Р. Лурия [19756 1979], Н. И. Жинкин [Жинкин 1964, 1965, 1982], В. В. Иванов [Иванов 1987]).
Хотя многие исследователи употребляют термины «система» и «структура» как синонимичные, имеет место тенденция к дифференциации этих понятий. Однако общепринятого их разграничения пока не существует. В философской и лингвистической литературе распространено понимание, согласно которому система — целостное сочетание определенной структуры с определенной субстанцией, выполняющее известную функцию, а структура — реляционный каркас системы, сетка отношений между ее элементами (Г. П. Мельников [Мельников 1965, 1966а, 1967а, 1972], Е. С. Кубрякова [Кубрякова 1965, 1974]). Иногда система определяется как совокупность одноплановых единиц, связанных оппозитивными отношениями, а структура — как совокупность языковых средств выражения значимых оппозиций, определяемая отношением плана содержания к плану выражения, означаемых к означающим (Н. Д. Арутюнова [Арутюнова 1972, 1976, 1985, 1988]). Такое понимание терминов, по-видимому, наиболее согласуется с принятым словоупотреблением: говорят о структуре слова, морфемы, основы, синтагмы, предложения, текста и т. п., но о системе гласных, форм одного слова, падежей, фонем, значений многозначного слова и т. п. Во многом близкое содержание вкладывается в- термины «структура» и «система» А. А. Реформатским [Реформаторский 1947] (хотя термин «структура» понимается им скорее глобально, применительно к структуре языка). Систематика при таком подходе оказывается тождественной парадигматике. В этом смысле американская дескриптивная лингвистика, сконцентрировавшая внимание на изучении синтагматических отношений (в особенности сочетаемости), изучала не столько языковую систему, сколько языковые структуры. Напротив, Н. С. Трубецкой и другие представители пражской лингвистической школы, разработавшие теорию оппозиций, исследовали языковую систему в указанном выше смысле слова. Ведущая роль оппозиций (противопоставлений) в языковой системе подчеркивалась ранее уже Ф. де Соссюром [Соссюр 1977, 1990], И.А. Бодуэном де Куртенэ [Бодуэи де Куртенэ 1963], Н. В. Крушевским [Kruszewski 1995], Ф.Ф. Фортунатовым [Фортунатов 1901] (хотя и в иных терминах).
Если в классических школах структурной лингвистики 30—40-х гг. языковая система понималась как система единиц и отношений между ними, то в кибернетических моделях языка 50—70-х гг. она предстает скорее как система правил образования, преобразования и комбинирования этих единиц. Строятся как порождающие грамматики (в том числе трансформационная грамматика), так и «трансдуктивные» грамматики (модели анализа и синтеза), которые нередко используются в системах автоматического перевода. В последнем случае языковая система выступает как действующий («динамический») механизм, осуществляющий переход от субстанции выражения (текст) к субстанции содержания (смысл) и обратно через ряд промежуточных уровней, или «пластов». Подтверждается тезис, согласно которому адекватное понимание системы языка может быть достигнуто лишь при сочетании семасиологических и ономасиологических аспектов, «пассивной» и «активной» грамматики (Л. В. Щерба [Щерба 1939]), «грамматики говорящего» и «грамматики слушающего» (О. Есперсен [Есперсен 1958], позднее P.O. Якобсон [Якобсон 1985], Ч. Ф. Хоккет [Хоккет 1970]). Это соответствует пониманию системы языка в семиотике, где она характеризуется как код — средство кодирования и декодирования сообщений.
Соотношение внутренних и внешних факторов
Принцип экономии усилий - один из внутренних факторов, которым чаще всего поясняется факт наличия языковых изменений. Экономия усилий рассматривалась некоторыми лингвистами как главная причина языковых изменений. О тенденции к экономии усилий писал уже Август Шлейхер в своей работе [Schleicher 1849, с. 49]. Позднее эта идея повторялась в работах таких лингвистов как И.А. Бодуэн де Куртеиэ [Бодуэн де Куртенэ 1963, с. 226], В. Уитни [Whitney 1875, с. 50-75], Е.Д. Поливанов [Поливанов Е.Д. 1968, с. 81].
Принцип экономии усилий - общее название, используемое для обозначения схожих терминов. По сути, тот же фактор Г. Габеленц называет стремлением к удобству, В. Хорн - целесообразностью, О. Есперсен -легкостью (ease), А. Мартице - минимумом деятельности, П. Пасси и Дж. Ципф- освобождением от лишнего.
При очевидном наличии общего основания у этих терминов, трактовки се же рознятся. А. Кестлер [Koestler 1967, с. 208] называет экономией усилий формализацию и постепенную автоматизацию привычек всех видов, мускульных, перцептивных и мыслительных. Как только появляется новый навык, контроль начинает осуществляться автоматически, за ним можно уже не следить. В. Хорн [Horn 1939, с.8] описывает целесообразность как нечто легко понимаемое. А Мартине [Martinet 1955, с. 94] говорит о воплощении в языке необходимости довести до минимума умственную и физическую деятельность человека. Поль Пасси [Passy 1891, с.227] трактует принцип экономии как постоянное стремление языка освободиться от излишнего. В языке тщательно сохраняется все то, что необходимо для того, чтобы быть понятным и хорошо понятым. На все остальное не обращается внимания, оно уходит из языка и предается забвению.
Однако очевидно, что стремление к сведению деятельности к минимуму в качестве единственного направления развития достаточно быстро свело бы язык к примитиву. Однако этого не происходит. Следовательно, признание наличия фактора экономии усилий влечет за собой обязательное рассмотрение еще одного или целого ряда причин, уравновешивающих процесс освобождения от лишнего в языке. В этом вопросе существуют различные трактовки. Ряд лингвистов разделяют точку зрения о существовании тенденции к выразительности. Ж. Вандриерс [Вамдриес 1937, с. 152] отмечает две тенденции морфологических изменений - одна проистекает от потребности в единообразии, требующей уничтожения морфем, ставших анормальными (исключениями), другая же -от потребности в выразительности, стремящейся создавать новые морфемы. Г. Габеленец отмечает, что излишнее упрощение может привести к обеднению языка. Стремление сделать язык понятным требует компенсации того, что в языке оказалось нарушенным. Говоря о тенденции к выразительности, В. Хорн отмечает, что язык не может совершенствоваться только в направлении целесообразности. Язык был бы очень бедным, если бы он был только целесообразным. Следует также учесть, что самые говорящие не сознают этой целесообразности, и она осуществляется стихийно. Целесообразность постоянно нарушается действием тенденции к выразительности. А. Мартине утверждает, что развитие в лингвистике вообще может быть понято только с точки зрения «постоянной антиномии между необходимостью . сообщить и выразить что-нибудь и тенденцией довести до минимума умственную и физическую деятельность человека (инерция). О. Есперсен [Jesperson 1941, с. 15] противопоставляет принципу удобства (ease) отчетливый характер, ясность, консервативную тенденцию (distinctness). С. Стати [Стати 1961, с. 174] говорит о том, что принципу экономии усилий противопоставляется необходимость не затруднять коммуникацию. В.А. Звегинцев говорит о сохранении избыточиости языка, которая не понимается как излишество. Избыточность главным образом дает языку возможность самостоятельно функционнровать даже в неблагоприятных условиях [Звегинцев 1968, с.250]. П. Пасси противопоставляет экономии усилий эмфазу и подчеркивает, что эти два принципа находятся в состоянии постоянной борьбы, так как, строго говоря, нет ничего абсолютно лишнего, и все элементы языка подвержены действию тенденции к экономии, с одной стороны, и действию тенденции к эмфазе, с другой стороны. В зависимости от того, какая тенденция преобладает, мы видим, как звуки ослабляются и исчезают, или усиливаются и порождают другие звуки. Приведенные выше точки зрения понимают принцип экономии усилий как центральный фактор и пытаются противопоставить ему столь же глобальную силу противодействия и видят процесс языкового изменения как противостояние двух противоположностей. Однако существует и мнение о том, что принцип экономии усилий является лишь одним из ряда факторов, влияющих на языковые изменения. Так Генри Фрей перечисляет следующие импульсы различных языковых изменений: 1) необходимость экономии; 2) необходимость ассимиляции; 3) необходимость краткости; 4) необходимость неизменяемости; 5) необходимость экспрессии [Frei 1929]. При этом первые четыре фактора можно объединить под общим понятием экономии усилий, а необходимость экспрессии рассмотреть как противопоставленную силу, направленную на изменчивость и отсутствие экономии. Принцип экономии, появившись в структурной лингвистике, использовался последователями теории оптимизации [например Archangeli et al 1996], а также в минималистическом подходе в рамках генеративной теории. Согласно принципу экономии, все дериваты и репрезентации подвержены дейстиЕО принципа экономии усилий, который требует от них «минимальности, то есть отсутствия излишних грамматических операций (генераций) в деривациях и наименьшего возможного количества составляющих в репрезентациях» [Cook et al 1996 с. 168-169], [Radford 1997 с. 149, 505]. Принцип экономии может рассматриваться как фундаментальная максима минималистического подхода: «если языковая система должна быть максимально экономной в том, как она репрезентирует и генерирует структуры, естественно, должен использоваться наименьший набор приемов для представления языковой системы - определяющие характеристики минималистической программы» [Cook, Vivian & Mark Newson. 1996, с. 312]. Параллели объяснению экономических мотиваций к затрате наименьшего количества энергии можно найти и в других дисциплинах. Тобин использует теорию игр для пояснения синергетических отношений в языке. «Можно рассмотреть семиотический акт коммуникации как борьбу минимума и максимума: желание создать максимальную коммуникацию при минимальных затратах» [Tobin 1995 с. 22].
Анализ данных частотного списка на основе Британского национального корпуса текстов
Современная лингвистическая методология использует при идеализации достаточно сложные принципы: системный и процессуальный. Лингвистическая абстракция не представляет собой единого целого, разделяясь как минимум надвое в соответствии с усмотренным В. фон Гумбольдтом различием между таким представлением языка, согласно которому индивидуальные речевые акты являются окказиональными проявлениями устойчивой нормы, и таким, согласно которому язык является созидающим процессом, осуществляющимся в ходе порождения текЬта. В соответствии с этим существующие подходы к анализу природы значения могут быть распределены в зависимости от их отношения к трактовке языка как знаковой системы. Одно и то же синхронное явление в языке может рассматриваться с двух точек зрения: - статически, когда мы констатируем само наличие этого явления и его собственные отличительные признаки; - процессуально, когда мы стремимся определить, в результате какого процесса оно возникает, или же преобразованием какой единицы (или единиц) может считаться.
В одном случае мы рассматриваем анализируемое явление как непосредственную данность, в другом - как данность, выводимую из неких единиц, принимаемых за исходные, и как следствие определенных операций, с ними совершаемых; нашей целью оказывается описание динамики возникновения единицы, или же ее динамическое представление.
Одним из важнейших следствий динамического подхода оказалось осознание того факта, что каждый язык имеет свои особенности, отличающие его от других языков, и эти особенности познаются в сравнении. Это привело к возникновению сравнительно-исторического языкознания (радикальным вариантом которого стало психологическое направление, отрицающее какие-либо существенные связи с логикой), а в дальнейщем структурной лингвистики, редуцировавщей представления о языковых универсалиях до минимума и акцентировавшей внимание на описании наблюдаемых в языке форм с целью вывода частных категорий и классов для каждого конкретного языка.
Другим важным следствием динамического подхода стало усвоение системных представлений, согласно которым подлинной и основной реальностью выступает не отдельный факт какого-либо языка, а язык как система, каждый элемент которой существует лищь в силу его отнощений к другим элементам в составе системы. Эти представления стали основополагающими для идентификации лингвистики как научной дисциплины, а наиболее последовательное их развитие приводит к формированию структурализма - сначала как направления собственно лингвистических, а затем и общесемиотических, и общефилософских исследований.
Именно в рамках структурализма стало возможным квантитативное изучение системы языка, основанное на отношениях, а не на индивидуальности элементов или их материальности. Наиболее важны здесь следующие принципы: - каждый элемент языка существует лишь в силу его отношений к другим элементам в составе системы; отношения в рамках системы доминируют над элементами; - подобно языку могут быть рассмотрены и некоторые другие системы, действующие в человеческих сообществах, - фольклор, обычаи и ритуалы, отношения родства и т.д., а в предельном смысле - вообще любые системы: все они могут изучаться, подобно языку, лингвистически, в частности формализоваться теми или иными точными способами (в рамках семиотики). Г.П. Мельников писал об ограниченности структурализма [Мельников 19666, 19676, 1974] и предлагает рассматривать его как частный момент системной лингвистики. Таким образом, структурализм, как частный момент системной лингвистики, основывается на допущении что, что описание системы сводится к описанию ее состояний, а состояние описывается через состояния своих частей и отношения между этими частями. Важное требование к описанию системы состоит в том, что необозримое число состояний должно описываться легко обозримым набором правил. К сожалению, единственный известный способ придать точный смысл этому требованию - предположить, что набор правил конечен при бесконечности множества состояний. М.В. Арапов [Арапов 1998, с. 10] предлагает применять к языку также принцип эргодичности. Понятие эргодичности взято из статической физики, где очень важно перечислить все состояния, которые принимает физическая система. Если разделить всю рассматриваемую систему, например, объем газа на большое число подсистем для описания которых все еще осмысленно применять статистические методы то в соответствии с этим принципом многообразие состояний различных подсистем в данный момент времени должно совпасть с многообразием состояний которые примет одна выделенная подсистема с течением времени. Таким образом если установлено что данная подсистема может принять данное состояние то существует другая такая подсистема где это состояние уже реализовано В применении к языку эргодичность означает что если в одной мысленно выделенной части языковой системы осуществилась комбинация элементов определенного типа то она осуществима и в любой другой части системы все что не противоречит законам языка существует На постулате эргодичности основывается доверие лингвиста к индукции: к возможности устанавливать правила, относящиеся ко всей системе, рассматривая выделенную ее часть — набор примеров. Точнее, если ЛИНгвисТ проявит достаточное искусство в выборе примеров и формулировке согласующихся с ними правил, то эргодичность гарантирует, что полученный конечный набор правил задаст все бесконечное множество состояний системы и только такие состояния. "Язык можно сравнить с огромной тканью, все нити которой более или менее заметно связаны между собой и каждая — со всей тканью в целом. С какой стороны к этому ни подходить, чело век всякий раз касается в речи какой-то отдельной нити, но, движимый инстинктом, он постоянно совершает это так, как будто в данный момент ему открыта вся основа, в которую неизбежно вплетена эта отдельная нить" [Гумбольдт 1984, с. 88].
Влияние употребительности на регулярность/нерегулярность форм спряжения
Проверим наше предположение относительно высокой частотности неправильных глаголов. Для этого воспользуемся данными British National Corpora (BNC). BNC - это корпус, длиной порядка 100 миллионов словоупотреблений, относящийся к британскому варианту английского языка и созданный для облегчения проведения компьютерных лингвистических исследований. Корпус представлен образцами устной и письменной речи, относящимися к настоящему времени.
Нами были использованы результаты исследований, проведенных Адамом Килгарриффом, сотрудником научно-исследовательского института информационных технологий в Брайтоне. Исследование охватывает выборку, относящуюся к 1990-1993 годам и представленную всеми видами текстов. Основной его задачей было выявление частоты встречаемости определенных слов в современном английском языке. Были использованы лищь данные BNC (поэтому американский вариант английского языка в расчет не принимался), не было проведено разделения по частоте встречаемости в образцах устной и письменной речи, омографы считаются вариантами одного слова.
Адам Килгаррифф использовал следующий метод исследования. Изо всех документов, хранящихся в BNC, размер которых превышает 5000 словоупотреблений, были сделаны выборки по 5000 слов. Общее число таких документов составило 2018, так что исследованный массив насчитывает немногим больше 10 миллионов словоупотреблений. Было получено 8189 слово-позиционных пар, встречающихся в отдельно взятом документе более 100 раз. Затем была создана таблица 2018x8189, содержащая информацию о частоте каждого слова в каждом документе. Для каждого случая определялись значение и частота встречаемости. Было проведено четкое разделение их по частям речи. Затем из полученных результатов были выбраны слова, частота встречаемости которых превышает 800 на 10 миллионов. Таких слов оказалось 6318. Было создано несколько списков слов. Результаты были организованы как по алфавиту, так и по убывающей частоте встречаемости.
Мы, в свою очередь, были заинтересованы в применении этих данных для нашего исследования. Нас интересовало распределение неправильных глаголов в их частотном соотношении с правильными глаголами. Мы взяли список слов, организованный по убыванию частоты встречаемости и выбрали из него все глаголы. Таким образом, мы получили список из 1185 глаголов (см. Приложение 1), ограниченный нижним частотным порогом в 800 случаев встречаемости на 10 млн. Затем мы условно разбили данные по 1185 глаголам на 12 стратов по 100 глаголов (кроме последнего страта, насчитывающего лишь 85 глаголов).
Напомним, что согласно нашим предположениям «неправильность», нестандартность образования второй и третьей форм неправильных глаголов, обуславливается именно тем, что благодаря высокой частоте употребления они сохранялись неизменными с древних времен до наших дней, и что уменьшение функциональной нагрузки на глагол приводит к переходу его из одной категории в другую. Применительно к данным, которыми мы располагаем, это означает, что по мере продвижения к концу имеющегося у нас списка количество неправильных глаголов на страт должно убывать.
Для классификации глаголов на регулярные и нерегулярные мы использовали энциклопедию Е.М. Руссаковского [Руссаковский 1998]. Автор энциклопедии утверждает, что она является наиболее полным изданием перечней английских глаголов и их форм из всех существующих. В данной монографии содержится список, содержащий 1209 английских неправильных глаголов, включая 297 мономорфемных глаголов и 20 глаголов-аббревиатур.
Простые подсчеты показали следующие результаты: в первом страте содержится 41 неправильный глагол на 100 глаголов; во втором - 17; в третьем - 15; в четвертом - 12; в пятом - 9; в шестом - 10; в седьмом - 10; в восьмом - 9; в девятом - 7; в десятом - 8; в одиннадцатом - 5; в двенадцатом - 4. Представим полученные данные в виде гистограммы в приложении Excel (см. ниже). На ней наглядно видна динамика распределения неправильных глаголов по стратам. Для обобщения результатов построим тренд, указывающий на общую тенденцию в распределении неправильных глаголов. В качестве аппроксимирующей функции нами была выбрана степенная функция, так как она наиболее наглядно демонстрирует зафиксированные тенденции. Из гистограммы видно, что в первой сотне глаголов из списка содержится наибольшее количество неправильных глаголов.
Если сравнить первый страт со вторым (а также с последующими) можно с уверенностью сказать, что налицо большой разрыв в количестве неправильных глаголов на страт. В первой сотне количество неправильных глаголов составляет 41, а во второй - 17, что дает существенный разрыв в 24 глагола.
График позволяет выявить три зоны: 1-100 - зона «выживания» (относительная частота в этом интервале - от 0,423.963.2 до 0,002.349.7); 101-400 - «критическая зона» (относительная частота в этом интервале - от 0,002.347.4 до 0,000.446); 401 - 1185 - зона «вымирания» нерегулярных форм (относительная частота - от 0,000.443.5 до 0,000.080.1).
Основная выявленная нами закономерность - убывание количества неправильных глаголов с уменьшением частоты употребления. Первые пять сотен число неправильных глаголов последовательно убывает, а с 5-й по 6-ю возрастает. С 6-й по 7-ю не убывает, а с 7-й по 8-ю убывает локально, но не убывает по сравнению с 5-й сотней. Можно сказать, что 5-8 сотни принадлежат к зоне «вибрации», отличительная черта которой - нарушение генеральной закономерности. С 9-й по 10-ю сотню - мы можем наблюдать возрастание числа неправильных глаголов. Наконец, с 10-й по 12-ю сотню мы наблюдаем убывание доли неправильных глаголов.
Это полностью подтверждает наше предположение о высокочастотном характере неправильных глаголов и позволяет говорить о том, что именно высокая относительная частота встречаемости способствует сохранению слова в словаре в его первозданном виде, то есть с нерегулярными формами past indefinite и past participle в случае с неправильными глаголами. Таким образом, мы получили еше одно подтверждение правильности эмпирически выявленной ранее тенденции развития языка. Действительно, частотность слова и его возраст находятся в тесной взаимосвязи и обусловливают друг друга.
