Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. К истории изучения оппозиции «свой-чужой» в социальных науках 11
1.1. «Свой-чужой» как объект лингвистических исследований 11
1.2. Возникновение представлений о «своем» и «чужом» (историко-философский подход) 23
1.3 Этнокультурный и социокультурный аспекты отношений «свой-чужой» в их связи с фактами языка 35
1.4 Этническое самоназвание (этноним) как внешнее отражение оппозиции «свой-чужой» в национальном самосознании 58
1.5 «Свой-чужой» в структуре языкового сознания: психолингвистический аспект 61
1.6 Способы исследования языкового сознания как феномена «своей» и «чужой» культуры 67
Выводы 68
Глава 2. Выражение оппозиции «свой-чужой» в языке: некоторые данные и их интерпретация 73
2.1. Лексикографические данные 76
2.2. Некоторые аспекты атрибуции: пространство (локус) 81
2.2.1. Граница в пространстве «свой-чужой» 84
2.2.2. Оценочность сочетаний при дополнительной атрибуции 91
2.3. «Свой» и «наш» 93
2.4. «Свой» и «чужой» как семантические инварианты 95
2.4.1. Термины родства 95
2.4.2. Иностранец/иностранный 104
2.4.3. Посторонний/аутсайдер 105
2.4.4. Враг/enemy 107
3. К проблеме выделения межъязыковых эквивалентов 108
4. Эксперимент на моделирование лексического значения 125
5. Сопоставительный анализ ассоциативных структур слов-репрезентантов оппозиции «свой-чужой» (рас, eat) 146
5.1. My / мой, моя, мое 154
5.2. Your / твой, ваш 157
5.3. Our/наш 158
5.4. Their/их 160
5.5. His, her, its / его, ее 161
5.6. Strange, foreign, alien / чужой 165
6. Роль ассоциативной связи «свой-чужой» в организации смысла текста 178
Выводы 195
Заключение 196
Библиография 202
Приложение 1 215
Приложение 2 219
Приложение 3 222
Приложение 4 224
- Возникновение представлений о «своем» и «чужом» (историко-философский подход)
- «Свой-чужой» в структуре языкового сознания: психолингвистический аспект
- К проблеме выделения межъязыковых эквивалентов
- Роль ассоциативной связи «свой-чужой» в организации смысла текста
Возникновение представлений о «своем» и «чужом» (историко-философский подход)
Представление о «своем» и «чужом» формируется в древности, отражая особенность архаического сознания подмечать и фиксировать существующие в мире объективные противоположности. Такую особенность сознания связывают с коллективными представлениями, к которым в свое время обращался Э. Дюркгейм. Свою концепцию структуры коллективных представлений предлагает В. Б. Иорданский. Он отмечает, что в сознании древних людей, в их коллективных представлениях содержатся как элементы «адекватно познанной», так и «мифической» действительности с последующим отделением мифологических образов и идей в особую (религиозную) сферу.
Для древнего сознания, утверждает В.Б. Иорданский, характерна дуалистичность, отражающая двойственность и «извечную конфликтность» реальности. «Эта дуалистичность расщепляла отдельные коллективные представления, в структуре которых оказывалась запечатлена прирожденная дихотомия вселенной... Окружающий микрокосм раскрывался перед обществом как единство противоположностей, но эти противоположности, хотя и не всегда, были иллюзорны, фантастичны, несли смысл, который не вытекал из их сущности, а обуславливался воздействием мифа на общественное сознание» (Иорданский 1982, 27). В результате, считает автор, сознание древнего человека выработало систему внутренней организации окружающего мира, представляющую собой «упорядоченную сеть дуалистических представлений», сформированную по принципу двоичности.
Само «выделение человека из природы» (В.В. Лазарев) сопровождалось процессом противопоставления ему мифологизированного бытия, требующего организации определенных отношений с ним. Стереотипизированные формы взаимодействия с «чужим» окружением - природным и человеческим -передавались от старших поколений потомкам в виде деятельности (например, обрядов) и представлений (мифов). Противопоставление «своих»- людей одного племени - «чужим» также обуславливалось и сопровождалось мифическими представлениями. Об этом подробно пишет Б.Ф. Поршнев. Он полагает, что довольно длительное сосуществование людей, обладавших достаточным уровнем культуры, и уступавших им в развитии палеоантропов заставляли первых не только осознавать свое отличие от «недопускаемых к общению и опасных «нелюдей»», но через это отличие осознавать в качестве «людей» себя и подобных себе соплеменников (См. также Степанов 2001). Таким образом, по Поршневу, происходило становление «мы» - сознания, одновременно предполагающее противопоставление реальным или представляемым (неопределенным) «они».
В этой отмеченной автором неопределенности видится особенность, которая имеет место в сознании современного человека. Она состоит в том, что объект негативного отношения и оценки может быть неконкретен или, в ином случае, может не существовать объективных оснований для такой оценки. Обращаясь к истории конкретных народов, Б.Ф. Поршнев отмечает: «Всякую болезнь, смерть и другие беды австралийцы норовили приписать колдовству людей чужого племени, чужой общины. Чаще всего подозрение падало не на определенное лицо, а вообще на чужую группу» (Поршнев 1979, 99). Описывая представления одного из бразильских племен, его исследователь фон ден Штейнен заметил, что, по мнению туземцев, «все дурные (курапа) (что в то же время значит «не наши», «чужие») колдуны живут в чужих деревнях. Словом, «они», «чужие» - воплощение вредоносного колдовства, смерти, даже людоедства» (Там же, 101). Автор полагает, что подобное отношение к мнимым или явным «чужим/они» свойственно и современному человеку: «Ушибившись, мы подчас невольно кого-то неясного выругаем, рассердимся; ребенок обычно ищет кого-то, кто является виновником боли.... Выходит, эти явления не в том смысле «чужие», что они неприятны, а в том смысле неприятны, что «чужие» (Там же, 123).
Таким образом, источником формирования оппозиции «свой-чужой» называется дуальность восприятия, с одной стороны, и, с другой, свойственное архаическому сознанию «состояние собственного имени», вытекающее из синкретизма мышления и заключающееся в интеграции действия с его носителем (Лотман, Успенский 1973). Мифологический тип мышления свойствен этническим группам на ранней стадии их культурного развития, но элементы мифологического мышления обнаруживаются, например, в речевом поведении современного человека (Выготский 1956, 169, 172). В этой связи культуры могут быть ориентированы, по Лотману и Успенскому, на мифологическое или немифологическое мышление.
В свое время аналогичное наблюдение сделал психолог К.Г. Юнг, говоря о «глубоко бессознательном мифологическом паттерне». Юнг разделял продукты бессознательных процессов на 1) познаваемый материал сугубо личного происхождения и забытые или вытесненные содержания (подсознательный разум, или личностное бессознательное); 2) содержания «неизвестного происхождения», мифологические по своей сути, принадлежащие человечеству в целом и коллективные по природе. Эти коллективные паттерны, или образцы, он называет архетипами. «Типос» (отпечаток), согласно концепции К. Юнга, «определенное образование архаического характера, включающее равно как по форме, так и по содержанию мифологические мотивы» (Юнг 1998, 58), которые обнаруживаются в мифологии и фольклоре. Возможно, не случайно в ранних работах Юнг использовал вместо «архетип» термин «первобытный образ». «Наша психология, - писал он, - тащит за собой змеиный хвост, как у ящерицы, заключающий в себе всю историю индивидуального рода, нации, всего человечества» (Там же, 102). Юнг полагал, что мозг современного человека хранит следы архаического сознания, что и проявляется в архетипических снах. Образы архетипических снов часто несут в себе противоположные, несовместимые в реальности элементы, например, одновременно антропоморфные и зооморфные черты.
Последователи К. Юнга подробно разрабатывали его теорию архетипов, указывая, в частности, на особую функцию архетипических образов в мифологии (См., например, Кембриджское руководство...2000). Аналогичную параллель в связи с исследованием «явных» архетипов можно провести в исследованиях фольклора, начиная с известного цикла работ В.Я. Проппа (Пропп 2000). Воплощение дуальности мира (добро/зло) в фольклорных и мифических образах можно рассматривать как стремление воплотить в конкретную, явную, образную форму впечатления от восприятия этой дуальности.
В исследованиях фольклора упоминаются, в частности, оппозиции, которые могут модифицировать оппозицию «свой-чужой», уточняя ее содержание: «живой-мертвый», «дом-лес», «христианский языческий», а также «внутри-вне» и мн. др. (см. работы Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова 1965, СЕ. Никитиной и Е. Ю. Кукушкиной 2000, Л.Н. Виноградовой 1995).
СЕ. Никитина и Е.Ю. Кукушкина, обращаясь к исследованию фрагмента фольклорного мира, отражающего представления о пространстве и устройстве мира вещного, замечают, что эти представления касаются пространственно-временных, причинно-следственных связей, количественных параметров и др. и определяют ценностную картину мира. Последняя, в свою очередь, связывает понятия культурной модели и культурно-языковой картины мира. Указанные представления описываются через бинарные и градуальные оппозиции.
В свадебных причитаниях, пишут авторы, «доминирующей оппозицией является оппозиция «свое-чужое», ценностно окрашенная: свое - хорошее, чужое - плохое, и эта оппозиция реализуется в свадебном фольклоре самыми разнообразными способами-как противопоставление красивого безобразному, сытого голодному, теплого холодному, сладкого горькому, веселого грустному, т.е. через противопоставление на сенсорной, психологической и эстетической шкалах» (Никитина, Кукушкина 2000, 6).
Обращаясь к текстовым семантическим связям фольклорного слова, авторы сопоставляют слова-концепты, относящиеся к тематической группе «дом». Как локус семьи и центр «своего мира», «дом» состоит из «малого» дома (жилое строение) и «большого» дома (хозяйственные постройки, принадлежащие одной семье и находящиеся на огороженном пространстве). В пределах «своего» мира выделяется, в частности, оппозиция «дом-улица» и «дома-в людях» (к которым относятся соседи, мир). Как правило, указывают авторы, дом отражает точку зрения невесты: «с этой точки зрения дом родителей невесты - «свой», а следовательно, «правильный», соответствующий норме» (Там же, 26). Жених, сват, гости понимаются как «чужие», предвестники неприятностей, и, «с точки зрения невесты, основной характеристикой дома жениха, всего, что находится в нем и вокруг него, является чуждость и неизвестность, отклонение от нормы» (Там же, 27).
Характерно, что именно в фольклорных текстах находит отражение образная параллель «дом-человек», определяющая сходство свадебных причитаний с похоронными. Оно состоит в том, что смерть хозяина и вступление в брак могут сопровождаться таким параллельным сюжетным ходом как разрушение дома.
«Свой-чужой» в структуре языкового сознания: психолингвистический аспект
Сознание как процесс и результат отражения мира понимается как феномен психики, элементарной формой которого является ощущение (А.Н. Леонтьев), получаемое от объективного воздействия внешней среды. Возникновение психики, считает А.Н. Леонтьев, связано с условиями жизни и жизненного процесса, поскольку сознание не замкнуто в себе и его явления всегда соотносимы с реальностью. Психические явления - ощущения, представления, понятия - это более или менее точные «отражения, образы, снимки действительности», вторичные по отношению к ней. Вне физиологических процессов психика не существует, утверждает А.Н. Леонтьев, однако мозг заключает в себе не специфические человеческие способности, «а лишь способность к формированию этих способностей», которые, в свою очередь, формируются в процессе овладения, усвоения в ходе развития реальных отношений с миром.
Е.Ф. Тарасов связывает процесс формирования психики с процессом социализации личности. Овладевая некоторыми социальными функциями, считает он, личность формирует свою психику, усваивая определенный объем и содержание фрагментов культуры (Методологические.., 1992 40). Таким образом, в психическом развитии человека выделяют и биологическое, и социальное содержание (Ж. Пиаже, П. Жане, К. Бюлер, Э. Шпрангер, М.Я. Басов и др.).
Исходя из признания ведущей роли социального окружения в формировании «человеческой» психики, последнюю определяют как «свойство высокоорганизованной материи, являющееся особой формой отражения субъектом объективной реальности» (Психологический словарь 1983, 286). Способность отражать действительность признается основной функцией сознания, предполагающего отделение человеком себя от окружающего мира и соотнесение себя с тем, что является по отношению к человеку не только объективным, но иным (Рубинштейн 1997). Таким образом, сознание определяется как способность психики рефлексировать (отражать) окружающее, соотносимое, в том числе, и с человеческой средой -социумом. «Ребенку с самого начала противостоит не просто среда, а среда, по существу, очеловеченная, в составе которой все вещи и их соотношения имеют общественно-историческое, а не биологическое значение. Соответственно социальными оказываются и те сенсомоторные схемы, которые образуются в процессе человеческого онтогенеза» (Ильенков 1977, 95, цит. по [Портнов 1988, 45]).
Взаимодействие индивида (и социума) с реальностью опосредовано взаимодействием с ее конкретными объектами (см. теорию деятельности А.Н. Леонтьева). Каждая культура способствует усвоению индивидом определенной системы знаний и способов ее упорядочения (организации). Таким образом, базис сознания составляет система культурно выработанных значений, соответствующих разным социальным феноменам. Среди них выделяются понятийные компоненты национальной культуры данного исторического этапа развития, социальные установки, ценности и социальные роли, то есть образ жизни этноса в конкретную эпоху, наконец, определенные стереотипы действий (Леонтьев 1981). А.А. Леонтьев выделяет в соответствии с этим три уровня, на которых проявляется историко-этническая обусловленность психики: уровень отдельных психических свойств и функций, уровень социального индивида, который составляет система усвоенных индивидом социальных значений, уровень личности, представленный системой личностно-смысловых образований. Восприятие объектов реальности зависит от конкретной деятельности, в которую они включены, так что содержание и форма познавательных процессов различны для представителей как разных этносов, так и разных эпох. Отмечается, что при тождестве характера деятельности психические процессы культурно-исторически вариативны (Там же).
Структура сознания индивида определена архетипами его культуры (Уфимцева 1996). Культурно обусловленными можно, таким образом, считать такие важнейшие аспекты сознания, как знания, прижизненно получаемые индивидом, систему значений, формирующих его концептуальный образ мира, содержание таких составляющих сознание как чувственное познание/восприятие, мышление, память и т.д. (Портнов 1988).
Системность сознания обусловлена системностью значений, образующих его, и формируется по мере усложнения социального опыта индивида. Значение, развивающееся в процессе «присвоения» содержания общественного сознания, и смысл, усложняющийся по мере усложнения социального опыта, являются образующими сознание.
Чувственная ткань образа, значение и смысл как образующие сознание были выделены А.Н. Леонтьевым и дополнены В.П. Зинченко (Зинченко 1991). Чувственная ткань образа - результат действия перцептивных систем при восприятии человеком объектов внешнего мира. Осмысление чувственной ткани образа связывается с личностным смыслом. Наконец, «в процессе «пересказа» личностного смысла чувственного образа объекта» (Е.Ф. Тарасов) формируются «общественно закрепленные знания», т.е. значения. В.П. Зинченко добавляет к этим образующим биодинамическую ткань действия -совокупность динамических, силовых, темпоральных характеристик живого движения и предметного действия. Языковое сознание в этой связи может быть охарактеризовано как разновидность сознания вообще (Стеценко 1993). С другой стороны, это понимание языкового сознания в психолингвистике трактуется с позиций деятельностного подхода, связанного с именем А.Н. Леонтьева и психологической школой Л.С. Выготского и соотносимо с понятием «образ мира» в отечественной психологии. Это понятие, отмечает Е.Ф. Тарасов, не тождественно понятию «картина мира», подразумевающему две ее разновидности - концептуальную и языковую. Концептуальную картину мира составляют концепты/ понятия, понимаемые как феномены сознания (отражения действительности), в то время как языковая картина мира эксплицирует эти концепты/ понятия средствами языка. При таком подходе образ мира понимается как результат комплексного воздействия опосредующих символических структур (Роль человеческого фактора в языке 1988). Под образом мира в отечественной психологии понимается отображение в психике человека предметного мира, опосредованного предметными значениями и поддающееся сознательной рефлексии (А.А. Леонтьев 1999).
Язык в этой связи понимается как система ориентиров, необходимых человеку для деятельности в реальном мире (Там же, 272). Поэтому в понятие «языковое сознание» психолингвисты вкладывают иное содержание, нежели лингвисты. Лингвистика понимает под языковым сознанием рефлексию над языком и модусами его существования, психолингвистика - связь образов сознания с интерсубъектными формами их существования - предикатами, действиями, словами (Тарасов 2000, 10). «Можно обоснованно полагать,-пишет Е.Ф. Тарасов,-что сознание человека существует в виде ментальных образов, доступных наблюдению в интроспекции только для субъективного сознания, и в овнешнениях этих ментальных образов в виде деятельности, в которой субъект сознания воплощает эти образы, и в виде предметного воплощения этих образов, т.е. в продуктах, результатах этой деятельности. Кроме того, все эти формы сознания - внутренние ментальные образы, деятельность и ее предметные продукты — могут быть описаны, зафиксированы при помощи знаков» (Тарасов 1993, 6).
Приобретаемые знания отражают процесс восприятия действительности человеком в процессе деятельности - взаимодействия с ее объектами. Структура деятельности признается универсальной, в то время как способы совершения действий зависят от ряда условий: 1) естественных географических, 2) предметов, создаваемых самими людьми в процессе деятельности, 3) норм социального поведения. На познавательную деятельность индивида накладывается «сетка» социального опыта общества, и универсальным средством его фиксации признается естественный язык. «Социальный опыт в вербальной форме посредством языковых значений, а также в невербальной форме в виде социально одобренных операций (эталоны восприятия) опосредуют познавательную деятельность» (Тарасов, Сорокин 1977, 22). Восприятие реального объекта формирует его психический образ, но в формировании этого образа участвуют не только перцептивные данные, но и априорные знания (перцептивные эталоны) , содержащие концептуальные, культурные по природе знания (Е.Ф. Тарасов). Уточним в этой связи, что личность проходит социализацию в «своей» культурной среде. Это означает, что она формирует соответствующее представление о ней как о «своей», естественной, нормальной. Она формирует также в своем сознании типовой образ «своего» (мира, пространства, окружения, других личностей) и опосредованный различными факторами образ «чужого». «Свое» и «чужое» имеют неодинаковые источники в объективном мире: так, представление о «чужом» может складываться вне непосредственного контакта с ним. Разные источники - это, на наш взгляд, одна из причин оппозитивного характера диады «свой-чужой» как феномена сознания.
Исходя из психолингвистического понимания, «свой-чужой» можно считать компонентом/элементом образа мира в сознании личности. Отражение в языке психологической (и этнокультурной) реальности «свой-чужой» выявляет этнокультурную специфику языкового сознания личности.
К проблеме выделения межъязыковых эквивалентов
На данном этапе работы к анализу привлекались лексические единицы английского языка, указываемые как эквивалентные русским единицам «свой», «чужой». В частности, исследовались: 1) сходство и различие в толковании значения; 2) особенности функционирования (смысловой контекст) рассматриваемых единиц в тексте; 3) наличие/отсутствие и характер оппозитивных отношений, обусловленный значением/смыслом единицы «свой»/«чужой» в тексте; 4) тематическая область (понятийная сфера) функционирования единиц «свой» и «чужой». На основании комплексного анализа были сделаны выводы о содержании оппозиции «свой-чужой» в языковом сознании носителей английского языка.
Русско-английские словари передают значение русской лексемы «свой» несколькими способами: рядом притяжательных местоимений (his, her, its, our, your, their), несколькими прилагательными (peculiar) (Лангеншейдт), «one s own», «due», «right» и нек. др. Следует отметить, что при обратном переводе английские лексемы передаются преимущественно русским «его», «ее», «их» и др. и притяжательными местоимениями, а также «личный», «собственный» и т.д.
Как следует из этимологических источников, в древнеанглийском языке существовали возвратно-притяжательные формы местоимений, нейтральные по отношению к роду (См.: Сравнительная грамматика 1963, Т.З). Ограничение употребления возвратных местоимении связывается с вытеснением их формами косвенных падежей личных местоимений.
Э. Бенвенист упоминает о и-е. элементе swe , входящем в ряд составных слов swesor (сестра), swekru- (свекровь), swekure (свекор). По Бенвенисту, производные от swe относятся к родству в силу породнения, свойству, а не к родству кровному, например «сват» 1) желающий устроить брак; 2) родственник по браку; «свояк» - производное от «свой», «муж свояченицы», лит. «swainis» (брат жены или муж сестры), д.-в.-н. swio, geswio (муж сестры), и т.д.
Таким образом, русскому «свой» (обобщенному) может соответствовать в английском «свой» конкретного (1, 2, 3) лица.
В изданиях прошлых лет, в частности, словаре А.И. Смирницкого «свой» передается также как «thy» (поэт, устар.), «one s own» (неопределенного лица), чаще определяемого как «my(his, her) own» и т.д. Словарь приводит примеры с определенной и неопределенной референцией: Не acknowledges his faults («Он признает свои недостатки»), One should acknowledge one s faults («Следует признавать свои недостатки»). «Свой» появляется при анафорическом употреблении, которое является для данного местоимения основным (первичным). В некоторых случаях перевод допускает вариативность: My work had to be stopped at its very essence («Моя работа прекратилась в самом своем/ее начале»). Отметим также на указываемое данным словарем соответствие: свой-домашний (home-made).
Русская лексема «свой» способна иметь референт «человек» (Это свой (человек) в отличие от Это мой (предмет). Лангеншейдт указывает следующие эквивалентные единицы, отражающие посессивно-реляционные отношения субъекта и определяемого объекта: ту (мой), /ш(его), /zer(ee), z fo ero/ee), оиг(наш),уоиг(твой/ ваш), their(ux), one s с»юг(чей-либо собственный),peculiar (своеобразный, особенный, странный), one 5 own people, folks, relations (чьи-либо люди, родня). Рус. «свойственный кому/чему- либо» соответствует, по определению словаря, англ. peculiar (to), usual (to) (Лангеншейдт, 241).
Как семантические эквиваленты рус. «свой» могут рассматриваться англ. friendly troops («свои войска»), their own forces («свои»), in due time («в свое время»), die a natural death («умереть своей смертью»). Семантику «свой» содержат идиоматические выражения: Не is not himself («он сам не свой»), in its/ ту/ his ets. good time («своевременно»), he is not right in the head (он не в своем уме), he is quite at home here («он там (как) свой»).
По определению словарей, «свой» в английском языке имеют следующие признаки: 1) принадлежности/реляции по от отношению к субъекту; 2) о событии, процессе: происходящий в оптимальное для данного события или процесса время (ср. рус. «своевременный», «подходящий», «соответствующий»); 3) о процессе: естественный, не измененный в результате какого-либо внешнего вмешательства; 4) особенный, отличный от других, неповторимый, уникальный (о качествах, свойствах); 5) обычный, ожидаемый, предсказуемый, соответствующий обычному положению дел (о действии, процессе).
Значение и функционирование притяжательных местоимений английского языка (ту, his, their, her и т.д.) в составе более крупных единиц языка -словосочетании и предложении - сходно с аналогичными «мой», «ваш», «наш» и т.д. в русском. О способах выражения категории притяжательности в обоих языках существует обширная литература. Данная категория детально изучена на материале разных языков, поскольку притяжательные местоимения являются наиболее универсальным средством ее выражения. Притяжательные значения таких лексических единиц как friendly, natural, peculiar, due, good осложнено или семантикой производящей основы или существительных -определяемых слов в атрибутивных конструкциях.
Первичный анализ показывает, что данные прилагательные представляют собой единицы категориального поля «свой», имеющие каждый, в сочетании с определенным именем, конкретную область референции - то есть те объекты, которые могут называться (и осознаваться) как «свои». Для нас важно, какие это объекты и каковы их понятийные/когнитивные признаки. Это, на наш взгляд, определяет типы текстов, в которых функционируют данные лексические единицы. Так, например, friendly troops апеллирует к определенной тематической группе слов и соответствующему смыслу в оппозиции «friend-enemy». «Friendly» имеет следующие дефиниции: 1) showing or expressing liking, goodwill, or trust; 2) on the same side, not hostile; 3) tending to help or support; 4) Sport: a match played for its own sake and not as the part of a competition (Collins, 337). Содержание данного понятия может быть передано как «сторонник, помощник». Определяющим здесь, по-видимому, можно считать принадлежность к одной «стороне», что определяет положительную эмоциональную интенцию к действию.
Смысл «due» определяется ожидаемостью/предсказуемостью события, его долженствованию как норме: Не is due to return to Britain on Tuesday; the balance is now due; they finally agreed to pay her the money she was due; he was found guelty of driving without due care and attention. (Ср. происхождение слова «due» от лат. «debere» (to owe). Это соответствие нормальному положению дел оценивается говорящим положительно, например: Ifs a good time to clear the air.
С предсказуемостью, нормой связывается также смысл слова «natural» -это норма события или свойства объекта: the natural consequence, natural enthusias; Ср. также: Since it is not in Bueno s1 nature to run, (См. Приложение 1, пример 15);подлинности, естественности, качества, присущего объекту изначально: natural disasters, а также не предполагающая искусственного вмешательства: natural fibres such as wool. Оппозитом может выступать номинация объекта, испытавшего такое вмешательство: There are the great icons of the country, natural and man made.
«Natural» имеет также значение "кровные, а не приемные родители" (оппозиция «adopted») (Приложение 1, пример 16), (муз.) не повышенный и не пониженный (без модуляций) музыкальный звук: F natural (чистое фа). Характерно употребление прилагательного «natural» в отношении объектов естественной флоры той или иной местности, а также натуральных материалов, в частности, тканей. Последнее особенно частотно в газетных статьях рекламного характера, где качество «natural» означает положительно, высоко оцениваемое качество какого-либо материала, служит убедительным аргументом для предпочтения объекта, обладающего данным признаком.
Лангеншейдт указывает следующие дефиниции лексемы «.peculiar»: 1) своеобразный, 2) особенный, 3) странный. В толковании Коллинза на первом месте указывается признак «странности», несоответствия объекта чему-либо общепринятому (норме): a peculiar idea, указание на своеобразие, непохожесть на известное выступает как вторичный признак: a fish peculiar to these water. Данное значение может, очевидно, считаться коррелятом рус. «особенный», «своеобразный», однако, по сравнению с английской единицей, не содержит компонента «странный». Поскольку «своеобразный»-это «отличный от других, неповторимый, уникальный» (СОШ, 704), он скорее определяет признак как положительный, тогда как «peculiar» значит именно «эксцентричный», «странный» (Collins, 632).
Лексическая единица «own» соотносима по семантике с рус. «собственный» как интерпозитивное определение в атрибутивных конструкциях типа his own house (его собственный дом) и с рус. «владеть, иметь (в собственности)», выступая в функции предиката, например: he owns a house.
Роль ассоциативной связи «свой-чужой» в организации смысла текста
Текст как определенная в функционально-смысловом отношении упорядоченная группа предложений или их аналогов, предстающих, благодаря семантическим и функциональным взаимоотношениям элементов как законченное смысловое единство (М. Пфютце), представляет собой результат реализации определенной коммуникативной интенции (целевой установки). Являясь феноменом культуры и функционируя в ней, текст, с точки зрения современной психолингвистики, трактуется как «письменная форма фиксации языкового сознания индивида» (Борисова 1997, 7). Психолингвистический подход к проблеме текста предполагает его понимание как опредмеченной формы коммуникативного акта. С этой точки зрения смысловая структура текста представляет собой «процесс динамической структурации содержания» (Семантика,.. 1979, 117).
В создании смысловой структуры текста могут принимать участие ассоциативные связи его элементов (слов). Так, И.Г. Овчинникова рассматривает вербальные ассоциативные структуры как один из способов языкового воплощения цельности текста, под которой понимается «соотнесенность текста с объектом описания, простым или сложным, в сознании носителей языка» (Овчинникова 2002, 4). Формирование смысловой программы текста при его порождении и восприятии, согласно выводам И.Г. Овчинниковой, обусловлено влиянием на него силы ассоциации. Кроме того, как показывают ее исследования, «механизм ассоциирования опосредует перевод информации из вербальной формы в образную и, наоборот, в идиолекте» (Там же, 12). Таким образом, признается важная роль ассоциативного механизма в структурировании смысла при порождении текста, состоящая в том, что он оказывает влияние на заполнение семантических валентностей и распределение синтаксических ролей. Сильные ассоциации, в конце концов, обусловливают наиболее вероятное сочетание лексем в контексте.
В настоящей работе сделана попытка выделить общие элементы смысловой структуры текста, содержащего противопоставление «свой-чужой». В соответствии с данными РАС, отношение компонентов этой оппозиции может быть интерпретировано как сильная ассоциативная связь: один из компонентов, предъявленный как стимул в ассоциативном эксперименте, часто вызывает другой в качестве реакции («CBOH»(S) -«чужой»(11) -9,7%; «чужой»(8) -«свой»(11) -7,6%).
Данное противопоставление в тексте проявляется в оппозиции конкретных лексических единиц, которые могут рассматриваться как контекстуальные антонимы: «отечественный/российский- иностранный заграничный/американский/импортный» (товар, производитель, инвестор), «принадлежащий/входящий/посвященный - включенный/не принадлежащий» (какой-либо социальной группе человек), а также «странный-привычный», «искусственный - натуральный/естественный» и т.д. Эти и многие другие варианты могут рассматриваться как частные (конкретные) проявления противопоставления «свой - чужой», носящего в русской языковом сознании более обобщенный характер, чем, например, в английском.
Анализ данных РАС позволил нам констатировать устойчивость ассоциативной связи «свой-чужой», а предварительный анализ ряда текстов, содержащих эти лексические единицы, - отметить частотность противопоставления там, где указанные единицы относятся к обозначениям человека, и в этом отношении «свои - чужие» так же частотны в текстах (чего нельзя сказать на основании данных ассоциативного эксперимента), особенно в таких, которые описывают (или предполагают) противопоставление каких-либо сообществ друг другу. Таким образом, предсказуемость связи «свой-чужой», подтверждаемая РАС и проявляющаяся в текстах, является отражением существующих в коллективном и индивидуальном сознании социально-этнических стереотипов. Этническая обусловленность стереотипных реакций подтверждается рядом фактов, полученных непосредственно в результате экспериментальных исследований, позволяющих зафиксировать отличия в АП эквивалентных слов.
В этой связи упомянем некоторые особенности контекста, в котором можно выделить отмеченные смысловые противопоставления. С целью минимизации субъективного приписывания смысловым оппозициям характера «свой-чужой» мы рассматривали только такие тексты, в которых единица «свой» или «чужой» была представлена вербально. Далее предпринималась попытка конкретизировать 1) объекты противопоставления, 2) их характеристики, свойства и признаки, которые оказываются основанием для противопоставления, 3) их оценки субъектом. Мы полагаем, что эти три компонента являются основными составляющими смысловой структуры текста данного типа.
Мы выделяем два основных типа контекста, условно называемых статическим (контекст контраста) и динамическим (контекст превращения).
Контекст контраста конструирует смысловые отношения противопоставления двух объектов, явлений или сущностей друг другу по их признакам (характеристикам, свойствам) и, как правило, содержат явно демонстрируемое сравнение «своего» и «чужого», например: (Мать -ребенку, который хочет взять игрушку): Не бери, это чужое.
Объектом оценки «чужое» является конкретный материальный объект. Его признаком- причиной совершения (точнее, запрещения совершения) действия является факт его принадлежности другому (неконкретному, не определяемому здесь) лицу. За данным текстом можно увидеть скрытое противопоставление: если предмет принадлежит «себе» и оценивается как «свой», то им можно распоряжаться, то есть взять его. Здесь проявляется еще одно важная, на наш взгляд, характеристика противопоставления «свой-чужой» - оно подразумевает существование такого критерия оценки как норма.
Поскольку существует норма отношения к «чужому», то запретным оказывается совершение такого действия, которое является нормой по отношению к «своему» объекту. Факт существования нормы в тексте является отражением существования ее в реальном мире, наличием у реалии функционального или деятельностного контекста, в который включается и понятие нормы обращения с ним, отношения к нему, взаимодействия с ним и т.д. Ср. также: Не открывай дверь чужим. Он свое возьмет и др.
Другой выделяемый нами тип смысловых отношений, в противоположность первому, можно было бы назвать динамическим. Л.А. Новиков отмечал, что для антонимов характерен контекст превращения. В нашем случае это означает, что один и тот же объект переходит из одного статуса в другой (в оценке субъекта), например, из статуса «свой» в статус «чужой», например:
Посмотрел в зеркало - и не узнал себя. Бледное лицо с опухшими глазами казалось странным, чужіш. (Объект - «лицо», оценка - «чужое», признаки -цвет, глаза, эмоциональная оценка - «странное», рефлексивная оценка -«не узнал»).
Отношения противопоставления здесь также формируются на основе противопоставления признаков: предполагается, что в зеркале можно увидеть свое (не чужое) лицо, то есть не бледное, не с опухшими глазами и т.д., которое будет обычным, а не странным и которое, соответственно, узнаваемо самим обладателем. Признавая некоторую условность «расчленения» целостного смысла предложения, мы признаем и не абсолютную интенсивность признака «чужого» (лицо того же человека, а не другого), интенсивность действия («не узнал» не значит здесь полного неведения, а скорее указывает на эмоциональное восприятие). Однако представление о норме присутствует и здесь, точнее, о норме и ее нарушении в силу того, что объект получает иной статус.
В текстах, содержащих явно или имплицитно противопоставление «свой-чужой», действительно содержится указание на норму оценок своего и чужого, признаков и характерных действий по отношению к объекту, имеющему (получающему) тот или иной статус. Кроме того, в таких текстах содержится эмоциональная оценка «контраста» или «превращения» объекта, даваемая этому факту субъектом.
Выше высказывалось предположение, что за «своим» и «чужим» закреплен нормой набор характерных состояний, признаков, а также нормативных действий - его самого или по отношению к нему. В этой связи мы воспользовались определениями «положительная эмоциональная оценка» и «отрицательная эмоциональная оценка», в сущности называющих те противоположные аффективные доминанты, о которых упоминалось в связи с психологическими исследованиями. Характерно, что, как правило, нарушение «нормы» отношения с объектом или к нему сопровождается отрицательной эмоциональной оценкой («плясать под чужую дудку»). В случае «Не открывай дверь чужим» логично предположить положительную оценку предписываемого действия, по той очевидной причине, что отношение недоверия к чужим - это норма, нарушение которой здесь не предполагается. В упомянутом выше примере «Братья стали чужими» скорее можно предположить отрицательную оценку сообщаемого факта, поскольку нарушение нормы очевидно.
