Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Основные положения теории метафоры
1.1. Аспекты изучения метафоры с. 12
1.2. Лингвистическая теория метафоры с. 13-15
1.3. Сравнительно-фигуративная теория метафоры с. 15-19
1.4. Интеракционистская теория метафоры с. 19-23
1.5. Прагматические теории метафоры с. 24-27
1.6. Когнитивная теория метафоры
1.6.1. Когнитивная лингвистика с. 27-32
1.6.2. Теория концептуальной метафоры с. 32-52
1.6.3. Когнитивные основы процесса метафоризации с. 52-65
1.7. Синергетическая теория метафоры с. 66-70
1.8. Выводы с. 70-72
Глава 2. Когнитивные модели как отражение механизма метафоризации
2.1. Модели метафоризации терминов родства с. 73-96
2.2. Модели метафоризации орографических терминов с. 97-116
2.3. Модели метафоризации воинской терминологии с. 117-144
2.4. Продуктивность когнитивных моделей метафоризации с. 144-148
2.5. Выводы с. 148-156
Заключение с. 157-161
Список литературы с. 162-176
- Сравнительно-фигуративная теория метафоры
- Когнитивные основы процесса метафоризации
- Модели метафоризации орографических терминов
- Продуктивность когнитивных моделей метафоризации
Сравнительно-фигуративная теория метафоры
Сравнительно - фигуративная концепция объединяет наиболее распространенные, традиционные взгляды на метафору как на особый тип небуквального (фигурального) сравнения объектов, принадлежащих заведомо различным родо - видовым категориям. Начиная с «Поэтики» Аристотеля, такой взгляд на метафору не только утвердился на долгие столетия, но и получил широкое распространение и приобрел своих последователей.
В рамках сравнительно - фигуративной концепции метафоры понимание метафорических суждений реализуется либо путем трансформации в сравнение (сравнительный подход), либо заменой на буквальное выражение (субстантивный или «замещающий» подход). Оба направления, как отмечает О.М. Бессонова, формировались «в русле позитивистских поисков «идеального» языка науки, когда весь познавательно значимый багаж естественного языка рассматривался как состоящий исключительно из терминов с буквальными значениями» [Бессонова, 1987, с. 209]. Таким образом, согласно первой точке зрения, выражения «Ричард - лев», «гора мяса» трактуются как элипсис полного сравнительного выражения «Ричард похож на льва (потому, что храбрый)», «Куча мяса похожа на гору (потому, что большая)». Согласно второй точке зрения эти выражения перефразируются - «Ричард храбрый», «много мяса». И в первом, и во втором случае подразумевается, что метафорическое утверждение употреблено вместо буквального эквивалента. В основе такого употребления лежит принцип аналогии или сходства. В рамках этих подходов использование метафор объясняется двумя причинами: необходимость назвать что-то, что ещё не имеет названия, или стилистические потребности.
В связи с этим интересно соотношение сравнительного и субстантивного подходов с точкой зрения Аристотеля, на которого они ссылаются. Он определяет метафору как «несвойственное имя, перенесённое с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии» [Аристотель, 1984, с. 669]. Таким образом, в сравнительном и субстантивном подходе сохраняется только перенос по аналогии.
Первые три типа переноса Аристотель иллюстрирует следующим образом: 1) с рода на вид, например, «Вон и корабль мой стоит», так как «стоять на якоре» есть частный случай от стоять; 2) с вида на род, например, «тысячи славных дел», так как «тысячи» есть частный случай от «много», 3) с вида на вид, например, «медью вычерпнув душу» и «(воду от струй) отсекши безустальной медью», в приведенных примерах «вычерпнуть» и «отсечь» замещают друг друга, так как оба сводимы к родовому глаголу «отъять» [Аристотель, 1984, с. 669]. Именно в этих случаях происходит замена метафорического значения на буквальное. Рассматривая четвертый тип переноса (по аналогии), Аристотель уже не использует замену метафорического значения буквальным. Перенос по аналогии строится на взаимозамене первого и третьего элемента, в выражениях типа «щит Ареса - чаша Диониса». «Чаша так относится к Дионису, как щит к Аресу, поэтому можно назвать чашу «Щитом Диониса», а щит - «чашей Ареса»; или, старость так (относится) к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер «старостью дня»..., а старость - «вечером жизни» или «закатом жизни»» [Аристотель, 1984, с. 669]. Скрытая аналогия между чашей и щитом (круглая выпуклая форма, а также их функция -символ бога) позволяют приравнять значения первого и третьего элемента. То же самое во втором примере. Этот принцип переноса можно назвать переносом с рода на род. Таким образом, концепция Аристотеля отличается от сравнительно-функциональной концепции, так как он не сводил все метафоры к буквальным выражениям.
Следует отметить, что существует много метафор, в основе которых лежит буквальное сравнение, например, гора мяса, Джек - свинья (о нечистоплотном, грубом человеке). Но многие метафоры нельзя объяснить подобным образом, например, Салли - ледышка. Это метафорическое употребление подразумевает не оценку температуры Салли (холодна как лед), а ее неэмоциональность, которая связана со льдом только ассоциативно.
При этом возможность перефразирования метафорических выражений в буквальные ещё не означает их равенства, эквивалентности. Как справедливо писал М. Блэк, «полученные неметафорические утверждения не обладают и половиной проясняющей и информирующей силы оригинала» [Блэк, 1990, с. 168-169]. В ряде случаев метафора сама создает, а не выражает сходство, которое без метафоры нам было бы даже трудно заметить [Блэк, 1990, с. 162].
В связи с этим интересна концепция американского философа и логика Д. Дэвидсона. Он (и его сторонники) также считает, что «метафора целиком принадлежит сфере употребления» и не обладает самостоятельным значением [Дэвидсон, 1990, с. 175]. Со сравнительно - фигуративным подходом его роднит и то, что для него «метафора и сравнение - это только два вида приемов среди бесконечного множества средств, заставляющих нас сравнивать и сопоставлять, привлекающих наше внимание к тем или иным явлениям окружающего мира». При этом метафора направляет внимание реципиента на те же виды сходств, если не на те же самые черты, что и соответствующее сравнение. Основное же различие между метафорой и сравнение Д. Дэвидсон видит в том, что все сравнения истинны, а большинство метафор ложно (например, Сэм похож на свинью и Сэм -свинья; Салли мне как сестра родная, Салли мне сестра родная) [Дэвидсон, 1990, с. 184-185].
Для нашей концепции метафоры чрезвычайно важным является вывод Д. Дэвидсона, что метафора эксплицитно не утверждает наличие сходства (как это делает сравнение), но если нам ясно, что это метафора, то перед нами стоит задача поиска общих черт. Метафора заставляет нас увидеть один объект как бы в свете другого, тем самым привлекая наше внимание к каким-то определенным признакам. Д. Дэвидсон подчеркивает, что «то, что представляет нашему вниманию метафора, не ограничено» [Дэвидсон, 1990, с. 191].
Таким образом, это положение Д. Дэвидсона перекликается с вышеизложенным высказыванием М. Блэка и близко нашей точке зрения: метафоризация задаёт открытую динамическую схему познавательного процесса, что является важным для понимания когнитивных основ процесса метафоризации. Это наиболее актуально для «живых» (художественных) метафор. В языковых метафорах («мертвых») этот процесс почти прекращается, так как такие метафоры основываются на определённых конвенциональных чертах. Доказательством того, что раньше (когда они еще не стали языковыми) они тоже задавали открытый познавательный процесс, является наличие большого количества языковых метафор, в основе которых лежит не одна когнитивная модель, а несколько.
Когнитивные основы процесса метафоризации
В рамках когнитивной лингвистики языковая деятельность рассматривается как один из модусов когниции, составляющий «вершину айсберга», в основании которого лежат когнитивные способности, не являющиеся чем-то лингвистическим, но дающие предпосылки для последних. К таким способностям относят: построение образов и логический вывод на их основе, получение новых знаний исходя из имеющихся сведений, составление и реализация планов.
Это положение противоположно принципу прямого соответствия, согласно которому элементы репрезентации прямо соответствуют сущностям в мире, то есть слова и словосочетания имеют референцию к конкретным предметам объективной действительности. По принципу же когнитивного соответствия слова и словосочетания соотнесены не с конкретными предметами в реальной жизни, а с некоторой сущностью в когнитивном представлении этого мира, в «проекции» мира на когницию человека. В силу принципа когнитивного соответствия, когнитивная структура заложена в значениях языковых выражений.
Оперируя дискретными, в высшей степени специализированными, различными и систематизированными единицами и структурами, когниция в высшей степени структурирована, а когнитивные структуры ориентированы на отражение структуры внешнего мира в связи с потребностями социальной деятельности, включая сюда и сообщение мыслей. В.З. Демьянков считает, что несмотря на то, что когнитивные структуры привязаны к вербальным структурам, а языки мира очень разнообразны, основные механизмы когниции универсальны, что и проявляется в семантике мира. Универсальные языковые структуры, универсальные грамматические категории, а также организация категорий вокруг прототипов свидетельствует о том, что человек не просто «осваивает» действительность, но активно и целенаправленно организует её определенным образом для конкретных целей.
Когниции базируются на установках или предположениях (схемах), выработанных в результате предшествующего опыта. Кроме того, когниция -это 1) формируемая, 2) миропреобразующая сила. Так, во-первых, перерабатываемое знание структурировано и упорядочено линейно в соответствии с очередностью его освоения данным человеком. Мир меняется, меняются и наши когниции. Поэтому человек пользуется не заранее «расфасованными» данными, а какой-то их организацией, позволяющей применять знание в новых контекстах и генерировать новое знание. Во-вторых, миры образов, в которых мы живем, не только отражают эмпирическую данность, но и продуцируют ее в меру нашей способности создавать символы. Когниция организует в человеке смыслообразование и использование знаний в рамках культуры [Демьянков, 1994, с. 24-25].
Сторонники когнитивизма выделяют универсальные (не зависящие от конкретного языка) и неуниверсальные когнитивные процессы при интерпретации текста и восприятии действительности.
Так, В.З. Демьянков говорит о «переменных когнициях», которые варьируются от языка к языку (например, сведения о морфемах, о синтаксических конструкциях, прототипах) и об универсальных стратегиях использования этих когниций при продуцировании и интерпретации сообщений на конкретном языке. Таким образом, сменный набор данных (языковых и внеязыковых) отделён от самих когнитивных процессов. Хранилище конкретных знаний «пристегивается» к универсальному и конечному (в конкретный момент, но потенциально неограниченному) набору когнитивных стратегий, обладающих скорее контролирующей (распознающей, или интерпретирующей), чем продуцирующей функцией [Демьянков, 1994, с. 28].
По мере взросления человека обновляется и набор знаний, и набор стратегий. Среди новых стратегий В.З. Демьянков выделяет и оптимизирующие стратегии, которые в отличие от исходных универсальных когнитивных стратегий, доступны далеко не каждому типу личности, хотя некоторые, возможно, также не зависят от конкретного языка. Расширение когнитивной системы - результат взаимодействия опыта человека со всё расширяющимся запасом оптимизирующих стратегий, а не просто прироста конкретных знаний. Приобретение оптимизирующих стратегий - это случай, когда уже модифицированный набор используется для своего дальнейшего усовершенствования. При таком усовершенствовании происходят: выдвижение гипотез, верификация их, индукция, дедукция, используются новые сведения и оценивается надежность такого использования, устанавливается место для новых сведений среди старых и методы доступа к ним [Демьянков, 1994, с. 28-29]. При этом универсальные стратегии встроены в человеческий мозг, заданы самой его биологической структурой. Знания же и оптимизирующие стратегии накапливаются и с течением времени приводят к перестройке универсальных стратегий. Каждое следующее поколение наследует частично то, что было новым для предков, уже как данное, исходное [Демьянков, 1994, с. 55, Демьянков, 1992, с. 31].
Таким образом, человек обладает некоторым набором знаний и представлений, которые приобретаются и обрабатываются, интерпретируются с помощью различных стратегий.
Но набор знаний и представлений тоже неоднороден. В нем можно выделить три разновидности: 1) индивидуальные знания и представления, 2) групповые знания и представления (то есть связанные с принадлежностью человека к различным социальным группам, например, семейным, профессиональным, конфессиональным и т.д.), 3) национальные.
Соответственно, нами (вслед за В.В. Красных) выделяются: 1) индивидуальное когнитивное пространство - определённым образом структурированная совокупность знаний и представлений, которыми обладает человек, 2) коллективное когнитивное пространство -определённым образом структурированная совокупность знаний и представлений, которыми необходимо обладают все личности, входящие в тот или иной социум, ту или иную группу, 3) когнитивная база -определённым образом структурированная совокупность необходимо обязательных знаний и национально-детерминированных и минимизированных представлений того или иного национально-лингво-культурного сообщества, которыми обладают все носители того или иного национально-культурного менталитета, все говорящие на том или ином языке [Красных, 1998, с. 45].
В нашем исследовании нас прежде всего будет интересовать именно когнитивная база (вернее, её часть), то есть базовое стереотипное ядро знаний, которое в ходе социализации присваивается каждым членом этого общества.
Процесс социализации в рамках деятельностного подхода в отечественной психологии (и не только) воспринимается как главный процесс, характеризующий психическое развитие ребенка, это специфический процесс присвоения им достижений предшествующих поколений людей. В целом, мышление и знание у людей каждого последующего поколения формируются на основе усвоения ими уже достигнутых успехов познавательной деятельности прежних поколений. Таким образом, специфические человеческие способности, свойства и знания не передаются людям наследственным (биологическим) путем, а формируются у них прижизненно, в процессе усвоения ими культуры, созданной предшествующими поколениями. Но, безусловно, возможность формирования этих способностей заложена в человеке биологически.
Модели метафоризации орографических терминов
При этом представляется интересным наличие в английской когнитивной базе такого признака матери как привлекательность, красота. Это отголосок того факта, что еще в Средние века в Европе женщина воспринималась прежде всего как жена, основной её обязанностью было угодить мужу [Пушкарёва, 1996], отсюда важность привлекательности, красоты, что, конечно же, отражалось и в восприятии её детьми.
В русской же традиции женщина была прежде всего матерью, уже в воспитании маленьких девочек акцентировалось то, что их основной обязанностью будет роль матери, но при этом главным считалось не рождение детей (поэтому наш анализ показал, что потенциальная сема «источник» используется в русском языке только в терминологии), а любовь, забота о них, воспитание (есть русская поговорка: «Не та мать, что родила, а та, что воспитала») [Пушкарёва, 1996]. О высоком статусе матери в русской культуре свидетельствует и наличие матерной брани в русском языке.
В английской когнитивной базе сын и дочь представляются прежде всего как отпрыски (нечто, порождаемое другим), следствие. В меньшей мере реализуется представление о сыне, дочери как носителях характерных свойств родителей. Для русской когнитивной базы именно представление о детях как носителях характерных черт родителей является основным.
Русское и английское восприятие сестры и брата практически совпадают - они похожи друг на друга, в том числе равны между собой, и находятся в теплых, дружеских отношениях. При этом для носителей английского языка более актуально представление об их сходстве, равенстве, а для носителей русского языка эти представления (сходство, равенство и дружба) являются равноценными. Представление о роли дяди в русской и англоязычной культуре практически совпадают. Дядя - это лицо, которое заботится о своих племянниках, при этом основным видом его заботы является контроль, надзор, а в англоязычной культуре добавляется ещё и финансовая помощь.
Как уже отмечалось, в русском языке не отражены какие-либо представления, связанные с тётей. В английской культуре тётя является объектом насмешек и оскорблений. Это проявляется в обилии негативно окрашенных значений, в то время как для других терминов родства наличие отрицательно окрашенных значений в обоих языках не характерно. При этом представляется интересным сравнение значений слова aunt «содержательница публичного дома» с подобным значением словосочетания mother damnable. В данном словосочетании к слову mother добавляется слово damnable - «ужасная, заслуживающая порицание», то есть подчеркивается, что такое поведение не свойственно нормальной матери, противоречит самому пониманию свойств и роли матери. В случае со словом aunt ничего не добавляется, отрицательная оценка заключается в самом термине родства. Исходя из современной модели западной семьи, в которую ни дядя, ни тетя, как правило, не входят, объяснить различное отношение к этим родственникам не представляется возможным. В английском языке отражаются древнейшие принципы организации семьи. Как известно, для европейских народов всех этнолингвистических групп была характерна патрилокальная семья, то есть такая, при которой взрослые сыновья приводили жен в дом отца, а взрослые дочери после замужества уходили жить в дом родственников мужа. При такой модели проживания дядя по отношению к младшему члену семьи был кровным родственником (хотя и не прямым), «своим». Тетя же кровным родственником не являлась, была «чужой» (как и мачеха, отсюда и негативное отношение к мачехе в русской когнитивной базе, что отражается и в русском языке, но нет в английском). В обеих когнитивных базах дедушки и бабушки воспринимаются как предшественники, представители старших поколений (то есть пожилые люди, старики). Во многих культурах старость, т.е. то, что человек долго живёт, осмысляется двояко (об этом писала, например Н.Д.Арутюнова [Арутюнова, 1998]): и как ведущая к уважению, почтению, главенству (нами было установлено, что в русской и английской культурах это представление связано с дедушкой), и как устарелость, несоответствие современным нормам (в русской культуре - о дедушке).
Старость женщины в обеих когнитивных базах воспринимается как наличие опыта, мудрости, связанной с областью сакрального, магического знания («повивальная бабка», «гинеколог»), то есть опыт, связанный, прежде всего, с деторождением, а рождение и смерть всегда носили характер таинства, связывались с потусторонним миром. Вероятно, эти представления достаточно незначительны для английской когнитивной базы (или уже утратили свою актуальность), так как, в отличие от русского языка, переносные значения, основанные на данном представлении, являются не общеупотребительными, а сленговыми (медицинский сленг) В русской когнитивной базе мудрость старых женщин выходит за пределы сферы деторождения, оно относится к магическому знанию вообще («знахарка»).
В этом отношении интересным представляется наличие в русском языке слова матёрый - «опытный», являющегося дериватом слова мать. В данном случае реализуется представление о матери как о взрослой, поэтому опытной, женщине, но это бытовая, житейская опытность, навык совершать какие-то действия. Магический опыт, по-видимому, появляется в более позднем возрасте, так, например, известно, что повивальной бабкой могла стать только женщина, уже вышедшая из детородного возраста и имеющая здоровых, нормальных детей.
Продуктивность когнитивных моделей метафоризации
Основной характеристикой, качеством войны является вражда, ненависть: агрессивный - «враждебный», вооружить - «внушить кому-либо неприязнь, вражду против которого», неприятель - «человек, враждебно настроенный», война - «враждебные отношения с кем-то», враг - «тот, кто находится в состоянии вражды», ополчить - «восстановить против кого/чего-либо, побуждать к враждебным действиям» (в этом значении учитывается и результат), belligerent (агрессивный, воинственный) - «злой, готовый к драке, агрессивный», at daggers down (dagger кинжал) - «в состоянии открытой неприязни и готовности к конфликту», look daggers -«бросать злобные взгляды», up in arms - «очень злой и готовый спорить, драться», bellicose (воинственный) - «готовый к ссоре, драке», defensive (от defence оборона)- «ожидающий неприятие, нападки и т. п. со стороны других», offensive - «вызывающий нападки, неприятный», warly (от war война)- «очень осторожный», on the warpath - «злой, ищущий кого-либо для ссоры или чтобы наказать».
Мир - это, прежде всего, согласие и покой: мир - «состояние отсутствия вражды, ссоры; согласие», «спокойствие, тишина, покой», мирный - «лишенный враждебных намерений», «исполненный согласия, дружбы, миролюбивый», «чуждый треволнений, спокойный, тихий», мирно - «дружелюбно, миролюбиво», peace (мир) - «отсутствие неприятных, тревожных мыслей», «покой», peaceable (мирный) - «не любящий ссоры, споры», «спокойный», peaceful (мирный) - «тихий и спокойный».
Основой метафоризации могут быть и представления о различных предметах воинского быта: здания, оружие и т.п., отсюда: бивачный -«неблагоустроенный, неоседлый», казарма - «строение казенного вида», castle in the air (воздушный замок) - «мечты», артиллерия - «о наиболее веских, неотразимых аргументах», «кто-либо тяжелый на подъем, медлительный и неповоротливый», кинжальный - спец. «действующий, производимый на очень близком расстоянии», пост - «ответственная должность», на посту - «при исполнении обязанностей», bomb (бомба) -«очень хорошо идти, работать», spend/cost a bomb (стоить как бомба) -«потратить/стоить очень много», gunmetal (орудийно-металлический) -«темно-серый цвет», shot (выстрел) - «кадр», «небольшая порция алкоголя», like a shot - «без задержки», shoot up (выстрелить) - «увеличиваться, быстро расти», uniform - «одинаковый, обычный, неизменный, ничем не отличающийся», war-horse (боевой конь) - «бывалый человек», «нечто, часто используемое, видимое, слышимое и т.п.». Эти представления многообразны и не совпадают в русской и английской культурах.
В целом, данная модель широко реализуется в обоих языках. Представления об основных явлениях (мир, война) и действующих лицах (военный, командир, солдат, герой и т.д.) совпадают. Война в обеих когнитивных базах представляется как конфликт, отмеченный враждебностью, даже ненавистью сторон. С войной ассоциируются такие качества, как неприязнь, агрессивность, злость. Мир, соответственно, в обеих культурах воспринимается как полная противоположность войне, то есть отсутствие конфликтов, согласие между сторонами, дружба, а также покой.
В восприятии военных, свойственном носителям русского и английского языков, репрезентируются такие качества, как смелость, стойкость, решительность, активность и т.п. Все они являются необходимыми для военных, без них армия не сможет выполнять свои функции, то есть отражается идеал солдата и офицера, то, какими они должны быть. История наших стран насыщена войнами и вооружёнными конфликтами, при этом обоим государствам удавалось отстаивать свои территории от многочисленных захватчиков и даже присоединять чужие, исторические документы и художественные произведения фиксируют массовые проявления героизма. Всё это свидетельствует о том, что вышеперечисленные качества не только должны, но и присущи солдатам и офицерам разных стран.
Следует отметить, что (также как в когнитивной модели «Функция») метафорические значения, развивающиеся по модели «Качества», актуализируют иерархические отношения, свойственные как офицерам, так и рядовым.
Восприятие конкретных предметов (бомба, казарма и т.д.) значительно различаются в русском и английском языках, что свидетельствует о несовпадение когнитивных баз.
В основе переносного значения может быть результат действия, его осмысление, оценка: демобилизационный -«характеризующий упадок, снижение сил, энергии» (мобилизация страны подразумевает, что собраны все силы и ресурсы для достижения цели, за счёт этого происходит усиление государства, обратный же процесс воспринимается русской когнитивной базой как упадок, снижение сил), завоевания - «успехи, достижения, победы», to conquer (завоевать) -«разбить врага» (завоевание чужих территорий, которое сопровождается победой над противником, его армией, может восприниматься как успех, достижение поставленной цели, что позволяет любые успехи, достигнутые с приложением усилий, метафорически осмыслять как завоевание), обоюдоострый - «способный вызвать как хорошие, так и плохие последствия» (восприятие холодного оружия, имеющего лезвие с обеих сторон, соответствует русской идиоме «палка о двух концах», то есть о таким оружием можно защищаться, сражаться, но и пораниться самому), up to the hilt (по эфес, рукоятку) - «целиком, полностью» (основой метафоры является серьёзное ранение противника, когда клинок полностью входит в тело, этот процесс может переноситься на любой предмет (или человека), полностью вовлечённый в какую-либо деятельность, явление, состояние, как клинок в тело).
