Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Национальное лингвокультурное пространство и его репрезентанты 11
1.1. Лингвокультурология как новый этап в изучении языка и культуры 12
1.2. Национальное культурное пространство и понятие когнитивной базы 23
1.3. Ментальность как лингвокультурологическая категория 46
1.4. Понятие прецедентности в лингвокультурологическом аспекте 51
1.4.1. Проблема прецедентности в современной лингвистике 51
1.4.2. Классификация прецеденых феноменов 58
Выводы по главе 62
Глава II. Прецедентное имя: лингвистический статус и аспекты изучения 63
2.1. Прецедентное имя как лингвокогнитивный феномен 64
2.1.1. О соотношении понятий «прецедентное имя» и «имя собственное» 64
2.1.2. Имена собственные и имена нарицательные в
свете понятия прецедентности 73
2. 1 3. Прецедентные имена и их роль в формировании национально-культурных стереотипов 85
2.2. Прецедентные имена и уровни прецедентности 97
Выводы по главе 119
Глава III Аксиологический аспект функционирования прецедентных имен 120
3.1. Понятие оценки и ее виды 121
3.2. Соотношение субъективного и объективного в оценке 134
3.3. Коннотация и оценка 144
3.4. Оценочная концептуализация мира 154
3.5. Особенности функционирования прецедентных имен в поле оценочности 158
3.5.7. Выражение общей и дискретной оценки 158
3.5.2. Эмотивный компонент оценочности прецедентных имен 175
Выводы по главе 182
Заключение 184
Библиография 190
Список произведений художественной литературы 206
Список сокращений 208
Приложение 209
- Лингвокультурология как новый этап в изучении языка и культуры
- Национальное культурное пространство и понятие когнитивной базы
- Прецедентное имя как лингвокогнитивный феномен
- Понятие оценки и ее виды
Введение к работе
Понятие прецедентное сравнительно недавно вошло в научный
обиход, однако очень быстро заняло заметное место в терминологической парадигме современно лингвистики. Обращение к проблеме прецедентное было обусловлено бурным развитием когнитивной лингвистики и, как следствие, становлением лингвокультурологии в качестве самостоятельной области научного исследования, нацеленной на раскрытие ментальности народа и его культуры через язык.
Изучение языка с позиций культуры народа, а также стремление познать культуру через язык привело исследователей к мысли о существовании в каждом языке весьма ограниченного, постоянно меняющегося и обязательного для всех членов этого лингвокультурного сообщества набора сведений, обеспечивающих понимание между носителями данного языка и культуры. Эти знания фиксируются в языке посредством афоризмов, крылатых фраз, безэквивалентной лексики и других культурно-языковых явлений, в частности, прецедентных феноменов.
Прецедентными могут быть не только широко известные тексты
художественной литературы или цитаты из них, но также мифы, предания,
устно-поэтические произведения, виды устной народной словесности
(притчи, анекдоты, сказки). Некоторые исследователи считают
прецедентными популярные фильмы, имена киногероев или их реплики, названия произведений искусства (скульптуры, куртины), уникальные архитектурные сооружения и т.п. Прецедентные тексты - это своего рода хрестоматийные тексты, знание которых является обязательным для всех членов одного культурного сообщества. При этом, «знание прецедентных текстов есть показатель принадлежности к данной эпохе и культуре, тогда как их незнание, наоборот, есть предпосылка отторженности от соответствующей культуры» (Караулов 1987,216).
Другими словами, это такие тексты, которые фиксируют культуру и исторический опыт носителей языка, являются обязательными в
познавательном плане, и на основе которых строятся модели поведения членов данного лингвокультурного сообщества.
Как и другие прецедентные феномены, рассматриваемые нами прецедентные имена (ПИ), входят в когнитивную базу лингвокультурного сообщества, что определяет их важность в построении как языковой, так и концептуальной картин мира, и позволяет говорить о них как о необходимом условии формирования культурно-языковой компетенции.
Особенностью ПИ является их способность опредмечивать образы и представления, посредством которых осуществляются мыслительные процессы, и фиксировать их в языке. Данный процесс языковой фиксации может быть представлен как кодирование культурной информации, которая впоследствии легко разгадывается членами культурного сообщества. Таким образом, изучение функционирования ПИ в текстах и дискурсе позволяет изучать культуру через язык, что, в конечном счете, дает возможность комплексного описания языка как системы «окультуренных языковых знаков» (Телия 2002).
Другая особенность ПИ, а именно их способность выступать как средство языковой фиксации опыта народа, а также формировать морально-этические нормы, задавая, тем самым, модели поведения членов лингвокультурного сообщества, делает возможным изучение данных феноменов как единиц поля оценочности. С этой точки зрения важно понять, каким образом ПИ, будучи феноменами языкового и когнитивного планов, участвуют в формировании отношения народа к действительности и каким образом они фиксируют материальные и духовные ценности данного лингвокультурного сообщества.
С другой стороны, прецедентное имя может выступать и как средство выражения субъективной оценки, сформированной под воздействием ценностей, господствующих в данной культуре. Это обусловлено тем, что именно автор оценочного суждения выбирает для своих целей конкретное прецедентное имя из числа возможных средств выражения
отношения к предметам и явлениям действительности. Таким образом, оценочные суждения, выражаемые при помощи прецедентных имен, могут отражать как личные взгляды и отношения субъекта оценки, так и мнения определенного лингвокультурного сообщества.
Важно подчеркнуть, что при этом на передний план выдвигается такое свойство прецедентных имен, как способность выражать точку зрения субъекта оценки на обозначаемый прецедентным именем «культурный предмет», выступающий в качестве эталона для целого класса подобных объектов. Другими словами, прецедентное имя выступает как средство выражения субъективной оценки, сформированной под воздействием ценностей, господствующих в данной культуре. Это обусловлено тем, что именно автор оценочного суждения выбирает для своих целей конкретное прецедентное имя из числа возможных средств выражения отношения к предметам и явлениям действительности. Таким образом, оценочные суждения, выражаемые при помощи прецедентных имен, отражают личные взгляды и отношения субъекта оценки, к характеризуемому объекту, сформированные на основе сложившихся в данном лингвокультурном сообществе стереотипов и нормативных представлений о социуме и человеке, о его качествах и свойствах.
Оценка, выраженная через употребление того или иного прецедентного имени, не рациональна, а эмоциональна, она подчеркнуто эмотивна, следовательно, субъективна.
Актуальность диссертации определяется недостаточной изученностью прецедентности как когнитивного и лингвокультурного явления. Вместе с тем современная лингвистика характеризуется когнитивным подходом к языку, предполагающим решение задачи установления и объяснения связи между структурами языка и структурами знания. Прецедентные имена, будучи лингвокогнитивными феноменами и выступая в этом качестве как компоненты когнитивной базы лингвокультурного
сообщества, оказываются в центре внимания лингвистики и когнитологии, что требует их тщательного изучения.
Целью диссертационного исследования является определение роли ПИ в формировании оценочности высказывания.
В соответствии с целью исследования выдвигаются следующие задачи:
определение лингвистического статуса прецедентного имени в свете двойственности его природы;
разграничение между прецедентными именами, именами собственными, а также именами нарицательными, образованными от имен собственных;
установление роли прецедентных имен в формировании когнитивной базы лингвокультурного сообщества;
анализ коннотативного аспекта семантики прецедентных имен;
обоснование возможности использования прецедентных имен как средства выражения авторской субъективной оценки;
выявление особенностей функционирования прецедентных имен в тексте как компонентов поля оценочности.
Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней:
впервые проводится комплексный анализ одной из групп прецедентных феноменов - прецедентных имен с точки зрения выражения ими эмоциональной оценки;
впервые прецедентные имена рассматриваются как средства выражения авторской субъективной оценки, основанной на стереотипных оценочных представлениях;
- предпринимается попытка разграничения прецедентных имен, имен
собственных, а также имен нарицательных, образованных от имен
собственных;
- прецедентные имена рассматриваются как вербальные явления,
выступающие в роли маркеров когнитивных феноменов, входящих в
когнитивную базу лингвокультурного сообщества.
Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что исследования феномена прецедентное в отечественной науке о языке обобщены и представлены как одно из направлений в рамках современной лингвокогнитивной парадигмы; прецедентные имена рассматриваются как элементы поля оценочности, выступающие средством выражения субъективной оценки и одновременно формой хранения оценочно-характеризующей информации в когнитивной базе сообщества, что вносит определенный вклад в изучение семантики оценки; прецедентные имена интерпретируются как языковые единицы, напрямую связанные с когнитивными структурами, отражающими особенности национального менталитета и специфику этнического лингвокультурного пространства.
Практическая значимость диссертации состоит в возможности использования полученных результатов в курсе общего языкознания, а также в спецкурсах по лингвострановедению, лингвокультурологии и лингвистике текста в языковых вузах. Список прецедентных имен, представленный в виде краткого словаря, может быть использован как на семинарских занятиях по указанным курсам, так и при изучении русского языка как иностранного.
В диссертации использовались следующие методы исследования: метод сплошной выборки, контекстуальный анализ, дефиниционный анализ, сопоставительный анализ.
В качестве материала исследования использовались содержащие ПИ тексты разного жанра, представленные в основном произведениями художественной литературы, а также газетно-журнальными статьями на русском и английском языках.
Достоверность полученных результатов и обоснованность выводов обеспечиваются комплексным подходом к изучаемому вопросу, объемным теоретическим и обширным практическим материалом, включающим анализ 160 прецедентных имен, отобранных из произведений русскоязычной и англоязычной литературы и периодических изданий.
Структура диссертации.
Работа состоит из Введения, трех Глав, Заключения, Библиографии и Приложения.
Во Введении обосновывается выбор темы диссертации, ее актуальность, научная новизна теоретическая и практическая значимость, а также формулируются цели и задачи исследования.
В Главе 1 рассматривается проблема прецедентности в современной лингвистике, понятие и классификация прецедентных феноменов, а также обосновывается возможность изучения прецедентных имен в рамках национального лингвокультурного пространства с позиций когнитивной лингвистики и лингвокультурологии. В этой связи определяется место лингвокультурологии как самостоятельной области научного исследования, что обусловливает необходимость рассмотрения также понятийно-терминологического аппарата данной научной дисциплины.
Лингвокультурология как новый этап в изучении языка и культуры
Язык теснейшим образом связан с культурой: он прорастает в нее, развивается в ней и отражает ее особенности. Язык является культурной памятью народа, формой существования и сохранения культуры, ее неотъемлемой частью. Развитие культуры неизменно влечет за собой языковые новации, причем культурные изменения происходят быстрее, чем изменения в системе языка. Языковые изменения в первую очередь затрагивают ту часть лексической системы языка, которая фиксирует культурную составляющую общественной жизни. Возникновение новых слов, приобретение старыми словами новых значений, утеря старых слов или значений, заимствования - все эти языковые процессы лежат на поверхности и являются неоспоримыми доказательствами связи языка и культуры.
Существует и другая точка зрения, в соответствии с которой возможно изучение языка как явления, автономного по отношению к культуре, как «вещи в себе и для себя». О таком подходе к изучению языка пишут Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров, имея в виду лингвистов, которые исключают значение из предмета своей дисциплины «и вовсе отрицают какую-либо связь между языком и культурой и настаивают на изучении языка исходя из языковых единиц каждого уровня» (Верещагин, Костомаров 1980, 106). Нам представляется, что в условиях господствующего в наши дни антропоцентрического подхода к языку невозможно ограничиваться чисто языковыми рамками исследования, поскольку язык - достояние народа, а каждый народ создает свою культуру. «Язык не существует вне культуры, т.е. вне социально унаследованной совокупности практических навыков и идей, характеризующих наш образ жизни» (Сепир 1993, 185).
Изучение связи языка и культуры на материале этнолингвокультурных особенностей, закрепленных в языке и проявляющихся в речи, составляет предмет лингвострановедения и имеет давнюю традицию, восходящую к трудам таких отечественных исследователей, как Ф.И. Буслаев, А.А. Потебня, В.А. Аврорин, В.З. Панфилов и др. Зарубежные ученые также обращались к данной проблеме (В. Гумбольдт, Э. Сепир, Б. Уорф, К. Леви-Стросс, К. Пак).
Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров, помимо сугубо теоретических положений, разработали в рамках лингвострановедения новую методику преподавания иностранного языка, согласно которой в процессе обучения студенты должны получить необходимые для коммуникации сведения из области культуры, имеющиеся у среднего носителя языка. Сюда предлагается относить и невербальные средства общения, например, жесты. В своей работе «Язык и культура. Липгвострановедение и преподавание русского языка иностранцам» ученые обращают внимание на то, что в каждом языке есть единицы, отражающие культуру народа, например, фразы, принадлежащие к числу воспроизводимых. Это пословицы, поговорки, крылатые слова, девизы, лозунги и т.п. Самым важным является то, что их «воспроизводимость имеет массовый, а не индивидуальны/характер» (Верещагин, Костомаров 1976, 166).
Так, изучая афоризмы, Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров пришли к выводу о существовании довольно ограниченного числа пословиц и крылатых фраз, которые известны повсеместно и активно употребляются в речи, получая тем самым право называться элементами общенародного языка. При этом основная «функция афоризмов состоит в отражении ими коллективного опыта и культуры языковой общности» (Верещагин, Костомаров 1976, 175).
По мнению авторов, особое место в каждом языке занимает безэквивалентная лексика - «слова, служащие для выражения понятий, отсутствующих в иной культуре и в ином языке, слова, относящиеся к частным культурным элементам, а также слова, не имеющие перевода на другой язык одним словом» (там же, 53).
Безэквивалентная лексика, пословицы, крылатые фразы и другие элементы языка, семантическая самобытность которых объясняется расхождением культур, являются непременной и особой составляющей фоновых знаний. Фоновые знания - понятие многоплановое, содержащее, прежде всего, общечеловеческие знания, региональные сведения и те сведения, которыми располагают все члены этнической и языковой общности. Эти знания всегда связаны с национальной культурой. «Фоновые знания образуют часть того, что социологи называют массовой культурой, т.е. они представляют собой сведения, безусловно, известные всем членам национальной общности» (Верещагин, Костомаров 1976, 218). При этом объем этих знаний не является устойчивым, поскольку «новые знания, понятия и образы всегда вытесняют какую-то часть старых» (там же, 219).
При обращении к фоновым знаниям возникает вопрос об их природе. В этой связи следует упомянуть кандидатскую диссертацию Е.В. Владимировой, в которой автор обосновывает лингвистическую природу фоновых знаний и системно представляет сферу имплицитных смыслов, в которой фоновые знания обладают своей спецификой. Автор отмечает, что зачастую данное понятие толкуется слишком широко и относится к неязыковой сфере, а это ставит под сомнение вопрос об отнесенности фоновых знаний к языковым формам. Тем не менее, Е.В. Владимирова приходит к выводу о том, что фоновые знания «предстают в виде своего рода двух сторон одной медали, т.к. в одном отношении принадлежат к сфере мышления, в другом отношении - они также принадлежат языку», подчеркивая тем самым мысль, что фоновые знания не соотнесены с языковыми выражениями как нечто внешнее, как неязыковое с языковым, а именно принадлежат языку (Владимирова 2003, 21). Такой подход к категории фоновых знаний ведет к признанию их языкового статуса, в свете чего данные феномены могут быть определены как «специфическая имплицитная категория, представляющая собой не текущее, само собой разумеющееся подразумеваемое содержание, как это характерно для пресуппозиции, а имплицитные смыслы-знания, узуально закрепленные за языковыми выражениями в системе языка и репродуцируемые в сфере коммуникации» (там же, 22).
К фоновым знаниям относятся, по нашему мнению, и интересующие нас прецедентные имена, поскольку данные феномены, независимо от того, являются ли они составляющими общечеловеческих знаний или принадлежат отдельной культуре, известны всем членам национальной общности и обеспечивают понимание внутри этой общности. Кроме того, прецедентные имена — это сущности и когнитивного, и языкового планов, содержащие именно «смыслы-знания», узуально закрепленные за тем или иным языковым знаком.
Национальное культурное пространство и понятие когнитивной базы
Лингвокультурология как одно из новейших направлений лингвистики формируется на фоне бурного развития когнитивной науки, определяющей в наши дни общее направление движения научной мысли. В этой связи лингвокультурология, как и другие научные дисциплины, во многом опирается на основополагающие постулаты когнитивистики, в том числе использует ее понятийно-терминологический аппарат.
Говоря о национально-культурном пространстве и когнитивной базе как основных понятиях лингвокультурологии, невозможно избежать обращения к таким устоявшимся в когнитивной лингвистике терминам, как концепт, понятие, представление, картина мира и др., что обусловливает необходимость рассмотрения данных категорий.
Согласно мнению Дж. Лакоффа и М. Джонсона, тремя основными открытиями когнитивной науки следует признать следующие: человек с рождения обладает образным мышлением, мыслительные процессы происходят неосознанно, абстрактные понятия метафоричны по своей природе. "In cognitive science the term cognitive is used for any kind of mental operation or structure that can be studied in precise terms" (Lakoff, Johnson 1999,11).
В этой связи особенно актуальными становятся исследования когнитивной сферы человеческого мышления и тех присущих ей единиц, которыми она оперирует, а также законов, по которым эти единицы существуют и взаимодействуют в интеллекте и коммуникации человека. Академик Б.А. Серебренников указывал, что в центре внимания современной лингвистической парадигмы и соответствующего ей когнитивного подхода находится выявление роли языка в построении языковых концептуальных картин мира (Серебренников 1988). Таким образом, предметом изучения когнитивной лингвистики можно, в определенном смысле, считать взаимодействие языка и мышления, или, другими словами, «изучение единиц, а также явлений и процессов концептуально-понятийного (ментального) уровня в их сопоставимости, взаимосвязи и взаимодействии с соотносимыми единицами, явлениями и процессами языкового уровня» (Корнеева 2003, 250). С точки зрения лингвокогнитивизма каждый язык соотносится с определенной системой концептов, посредством которой носители языка воспринимают и обрабатывают информацию, поступающую из внешнего мира. При этом центральной единицей системы является концепт. «Язык представляет собой лучшее свидетельство существования в нашей голове разнообразных структур знания о мире, в основе которых лежит такая единица ментальной информации как концепт» (Кубрякова 2004, 57).
Будучи крайне многогранным и неоднозначным понятием, концепт по-разному определяется и трактуется учеными. Обратимся к определению, зафиксированному в «Кратком словаре когнитивных терминов», согласно которому «концептом является оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга, всей картины мира, отраженной в человеческой психике. Понятие концепт отвечает представлению о тех смыслах, которыми оперирует человек в процессах мышления, и которые отражают содержание опыта и знания, содержание результатов всей человеческой деятельности и процессов познания мира в виде неких «квантов» знания» (Краткий словарь когнитивных терминов 1997, 90).
Е.С. Кубрякова подчеркивает познавательную сторону концепта: «концепты разного типа (образы, представления, понятия) или их объединения (картинки, гештальты, схемы, диаграммы, пропозиции, фреймы и т.п.) рождаются в процессе восприятия мира, они создаются в актах познания, отражают и обобщают человеческий опыт и осмысленную в разных типах деятельности с миром действительность» (Кубрякова 2004, 57). Кроме того, концепты - то, чем оперирует человек в мыслительных процессах, и что имеет языковую привязку к слову, и именно язык дает возможность взамен сложной структуры знания использовать довольно простую, гештальтную (там же, 316).
Дж. Лакофф и М. Джонсон отмечают метафоричность концептуальной системы, указывая на то, что концепты определяют не только нашу мысль, но и всю нашу жизнь до мелочей. Концепты определяют то, как мы воспринимаем действительность, помогают ориентироваться в мире и общаться с другими людьми. Но концептуальная система - это то, что существует неосознанно. В большинстве наши ежедневные действия совершаются автоматически, по определенным схемам, природа которых не столь очевидна. Одним из способов познания природы этих схем является язык, поскольку общение также основано на концептуальной системе. Потому, как язык фиксирует наши мысли, можно предположить, что концептуальные системы метафоричны по своей природе. В качестве примера названные авторы приводят концепт «спор», который сравнивают с войной. Как и войну, спор можно выиграть и проиграть, для обоих концептов релевантными являются такие понятия, как стратегия, противник. Немаловажным является замечание о том, что трудно вообразить культуру, в которой концепт «спор» не соотносится с концептом «война» (Lakoff, Johnson 2003, 3-8).
В.В. Карасик обращает внимание на ценностную и личностную стороны концепта: «Концепт - это хранящаяся в индивидуальной или коллективной памяти значимая информация, обладающая определенной ценностью, это переживаемая информация» (Карасик 2004, 128). «Никакой концепт не выражается в речи полностью, так как 1) концепт - это результат индивидуального познания, а индивидуальное требует комплексных средств для своего выражения; 2) концепт не имеет жесткой структуры, он объемен, и поэтому целиком его выразить невозможно; 3) невозможно зафиксировать все языковые средства выражения концепта» (там же, 130).
Прецедентное имя как лингвокогнитивный феномен
Прецедентные имена являются лингвокогнитивными и культурно детерминированными сущностями, реализующимися на языковом уровне посредством имен собственных. Именно последняя особенность изучаемых нами феноменов определяет необходимость рассмотрения вопроса о соотношении прецедентных имен и имен собственных, разграничения их как единиц разного порядка.
Имя собственное издавна являлось объектом научного исследования. Согласно античной теории именования, имя отображало свойства внешности, характера, вида деятельности или профессии именуемого. Со времен античности и до сих пор существуют некие мотивы выбора имени ребенка, с личными именами связаны определенные стереотипы, и зачастую родители ориентируются не на наиболее популярные имена, а вкладывают в процесс именования глубокий смысл, давая своим детям имена библейских персонажей, звезд театра, кино и спорта, политиков, надеясь, что сходство имен окажет позитивное влияние на судьбу ребенка. Хотя нередки случаи, когда имя выбирают просто потому, что оно красиво звучит.
Имя помогает человеку ориентироваться в мире, экономит языковые средства и время. Если бы не было имен, мы бы тратили невероятные усилия только на то, чтобы назвать того, кто нам нужен, так, как это описывает Умберто Эко: - Скажи хотя бы вот еще что, - перебил он ее. Вы гипатии, по имени той Гипатии, это понятно. Но тебя-то как зовут? - Гипатия. - Нет, я спрашиваю, как зовут тебя именно в отличие от твоих товарок... Ну, в смысле, как тебя окликают остальные? - Гипатия. (...) - Так что Dice, вас всех зовут Гипатия? - Ну разумеется, всех гипатий зовут Гипатиями, ни одна не отличается от прочих, иначе она не была бы гипатией. - Но если тебя начнет разыскивать какая-нибудь гипатия, разыскивает именно сейчас, когда тебя дома пет, и спрашивает у прочих гипатий, не видел ли кто ту самую гипатию, которая ходит с единорогом по имени Акакий, то как ей надо спрашивать? - Вот именно так: не видел ли кто гипатию, которая ходит с единорогом Акакием? (Умберто Эко «Баудолино»).
В современной лингвистике под именем собственным понимают разновидность имен существительных, служащих средством дополнительного именования лиц и других единичных объектов. Согласно А.В. Суперанской, «имена собственные - это индивидуальные обозначения, данные объектам, имеющим, кроме того, общие наименования» (Суперанская 1973, 324). При такой постановке вопроса в качестве основного назначения собственных имен всех классов выступает их способность выделять индивидуальные предметы из класса однородных, а основным отличительным признаком является неспособность имени собственного быть связанным с понятием и иметь на уровне языка четкую однозначную коннотацию. «Имена собственные отличаются от имен нарицательных ослабленной связью с понятием и усиленной связью с именуемым объектом» (Суперанская 2002, 7). Действительно, называя человека по имени, мы не задумываемся о значении и происхождении этого имени, для нас оно только один из признаков данного человека, поэтому личные имена можно признать семантически ущербными.
Тем не менее, И.А. Стернин считает, что у имени собственного есть системное значение, поскольку фамилия Смирнов, например, свидетельствует о том, что человек, носящий эту фамилию, во-первых, русский, во-вторых - мужчина (Стернин 1987). Данное положение справедливо не столько для языка, так как Смирновых может быть огромное количество, сколько для речи, поскольку при упоминании конкретного имени или фамилии в сознании всегда всплывают знания об этом человеке.
Г.В. Колшанский полагает, что значение имени собственного в принципе носит обобщающий характер, о чем свидетельствует возможность именования разнородных предметов одним и тем же именем, правда, в пределах некоторого общего семантического поля, например, Николаи, Надежды (Колшанский 1975, 68). Данный тезис является очень важным, особенно в тех случаях, когда имена собственные изучаются с точки зрения диахронии, поскольку при этом встает вопрос этимологии имен, непосредственно связанный с вопросом о значении.
Существует мнение, что любое имя собственное в диахронии - это имя нарицательное, перешедшее в разряд собственных имен в результате диалектической способности языка обозначать как общее, так и единичное. Зародившись первоначально в речи, в основном, в результате действия механизма переноса наименования (метафорического или метонимического), имя собственное становится достоянием языка, где постепенно утрачивает свое предметно-логическое значение, оказывается семантически опустошенным и служит только средством называния объектов (Авентьева 1987,3).
А.В. Суперанская, тем не менее, придерживается несколько другой точки зрения по поводу первичности или вторичности имен собственных относительно имен нарицательных. «Возможно, они создавались одновременно, заимствуя друг у друга языковой материал» (Суперанская 1990, 7). Следует отметить, что произошедшие от имен нарицательных имена собственные, как правило, обнаруживают с первыми формальные различия, на что указывает, например, Е. Курилович. Эти различия могут заключаться в акцентуации, в употреблении артикля, в склонении и т.д. Так, имя Wolf произошло от немецкого слова der (ein) Wolf (волк), при этом артикль отпал (Курилович 1962, 255).
Рассматривая происхождение имен собственных, А.В. Суперанская выделяет ряд моментов, учитывавшихся в Древней Руси в процессе именования - это внешний вид (Большой, Толстый), черты характера (Добрый, Щедрый) и т.д. Зачастую тот или иной род людей вел свое происхождение от определенного вида животных (Волк, Медведь, Заяц и т.п.).
По мере принятия христианства на Руси стали заимствовать византийские имена, которые всегда имели значение. Так, Валентина значило «здоровая», Виктор - «победитель» и т.д. (Суперанская 1990, 8- 9). Однако, исторически сложилось, что русские имена, такие как Иван, Татьяна, ничего не значат, кроме того, что это имена (там же, 40). Тем не менее, следует отметить, что в 18 веке эти имена имели определенную коннотацию, и их давали только людям не дворянского сословия. Можно предположить, что отсутствие значения и послужило фактором, определившим место этих имен в именослове.
Понятие оценки и ее виды
Известному логику, математику и философу Г. Фреге, создателю аксиоматики логики высказываний и предикатов, принадлежит следующая мысль: эстетика возникает из слова «прекрасный», этика - из слова «хороший», логика - из слова «истинный». Из этого следует, что понятие оценки есть феномен в равной степени эстетический, этический и логический. В задачи нашего исследования входит описание лингвистического отражения философской категории ценности, являющейся составной частью картины мира, включающей «и то, к чему человек стремится, и то, что он воспринимает, и то, что он потребляет, и то, что он создает, и то, как он действует и поступает; наконец, в нее входит целиком и полностью сам человек. Оценка целеориентирована в широком и узком смысле. Она применима ко всему, что устремлено к облагороженной модели малого и большого мира, то есть к тому, что человек считает добром» (Арутюнова 1999, 181).
Н.Д. Арутюнова относит оценку к числу собственно человеческих категорий. Оценка задана физической и психической природой человека, его бытием и чувствованием; она определяет его мышление и деятельность, его отношение к другим людям и предметам действительности, его восприятие искусства. Оценка всегда направлена на что-то конкретное и является следствием особого, ценностного отношения к миру (Арутюнова 1999). Таким образом, оценка выступает как средство реализации ценностей конкретного индивида, делающего, тем не менее, свои суждения на основе тех моральных норм и нравственных ценностей, которые он впитал, будучи членом определенного лингвокультурного сообщества.
Понятие ценности неотделимо от понятия нравственности, точнее сказать, что нравственность служит основой для большинства ценностных ориентиров и этических оценок. С точки зрения философии, сфера этического охватывает такие понятия, как нравы, характер, привычные формы поведения. Объектом изучения этики является мораль как форма общественного сознания. Этика выясняет место морали в системе других общественных отношений, анализирует ее природу и внутреннюю структуру, изучает происхождение и внутреннее развитие (ФЭС). Многие этические проблемы представляются неразрешимыми, поскольку невозможно дать ответы на такие вопросы, как: связаны ли основные моральные понятия с природой всего сущего, можно ли сформулировать конкретные нравственные принципы, является ли нравственная деятельность по своей сущности целесообразной, служащей осуществлению какой-либо практической цели, или же она целиком внецелесообразна, представляет собой лишь исполнение закона, требований некоторого абсолютного долженствования, предшествующего всякой потребности и цели.
Понятие нравственности неотделимо от понятий добра и зла. Согласно словарю русского языка «добро» - все положительное, хорошее, полезное, а также имущество, вещи. То есть «добро» представляет собой концепт, совмещающий в себе как материальное, так и духовное. «Зло», в противовес добру, означает нечто дурное, вредное, а также несчастья и неприятности (Ожегов 1964). В понимании добра и зла человек, как правило, исходит из личных представлений и интересов, то есть добро и зло - понятия субъективные. Однако, это не означает, что нет общепринятого понимания этих двух ипостасей, поскольку есть ценности, в данном случае духовные, значимые для всех возрастов, социальных групп и целых сообществ, и именно они определяют поведение людей, являются неким идеалом, в соответствии с которым добро - это то, что заслуживает одобрения, а зло - то, что подлежит осуждению. Другими словами, добро и зло выражают положительное и отрицательное значение вещей, событий и явлений в их отношении к идеалу. Под идеалом в этическом смысле можно понимать некий универсальный стандарт, некое общее представление о правильном (благом) и должном, чем определяется содержание добра и зла. Особенности моральных, этических или нравственных ценностей заключаются в том, что они ориентируют человека в его поведении.
В рассуждениях об этике, или нравственности, нельзя не сослаться на философа В. Соловьева, с точки зрения которого нравственная философия «есть не более как систематический указатель правого пути жизненных странствий для людей и народов» (Соловьев 1988, 79). Нравственность имеет религиозное начало и исчерпывается чувством стыда, жалости и благочестия. Основным моментом нравственности выступает добродетель как должное отношение человека ко всему, а ее собственным предметом - понятие добра. Человек в своей оценке способен выйти за пределы единичных ощущений и частных представлений и возвыситься до идеи добра и зла. При этом идея добра выступает как безусловная норма, разновидностями которой можно считать щедрость, терпимость, великодушие, бескорыстность, правдивость (Соловьев 1988, 56-98).
Последнее положение теории добра по Соловьеву заслуживает особого внимания. Понятию добра и каждой из разновидностей добра в языке соответствует одна или несколько противоположностей: добро - зло, щедрость - скупость (мелочность), терпимость - нетерпимость, великодушие — мелочность (низость), бескорыстие — корыстность, правдивость - лживость.
С другой стороны, если рассматривать названные концепты в их крайнем проявлении, то можно сказать, что эталонное представление о добре и терпимости возможно выразить в ПИ Иисус Христос, а о зле - в ПИ Сатана. Что касается перечисленных разновидностей добра, то число прецедентных имен, служащих средством их реализации, довольно ограничено, во всяком случае, их гораздо меньше, чем прецедентных имен, при помощи которых выражаются различные отрицательные характеристики. Очевидно, это связано с тем, что ярко выраженное положительное качество некоторым образом стирается под воздействием других, не всегда благовидных поступков или характеристик. Поэтому, что касается таких добродетелей, как бескорыстие, правдивость или глубокая нравственность, то мы затрудняемся подобрать имена, которые даже в первом приближении могли бы служить символом названных качеств, за исключением, разумеется, имени ПИ Христос.
Напротив, эталоном скупости можно признать Гобсека, Плюшкина, Кощея Бессмертного; эталоном лживости - Барона Мюнхгаузена, эталоном жестокости - Гитлера, Ивана Грозного, а распутства — Фальстафа, Мессалину. По нашим наблюдениям, ПИ, служащие средством выражения отрицательных характеристик, гораздо более многочисленны, чем ПИ, привлекаемые для выражения положительных оценок.
