Содержание к диссертации
ВВЕДЕНИЕ 3
ГЛАВА 1. Лингвосемиотическое измерение политического дискурса 23
Лингвистические принципы анализа политического дискурса 23
Семиотические параметры процесса социального влияния 35
Психологическая природа манипулятивного воздействия 41
Процесс манипуляции межличностной коммуникации 57
Политическая реклама в психологии массовой коммуникации 64
Выводы 57
ГЛАВА 2. Механизмы социального воздействия в политическом дискурсе. 71
Методы изучения языковых средств социального влияния 71
Факторы успешного конструирования политического дискурса в манипулятивной деятельности 83
Особенности репрезентации сознательного и бессознательного в политическом дискурсе 90
Выводы 111
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 114
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 120
Введение к работе
Предметом настоящего исследования выступает процесс социального влияния политического дискурса на реципиентов в средствах массовой информации. Эта сторона является основной в политической коммуникации, составляющей объектную сферу научного поиска.
Актуальность проведенного исследования обусловлена целым рядом факторов:
описанием перехода от авторитарных систем управления к социаль-но-интегративным;
фиксированием повышенной роли информационных сообществ (информационная революция, Э. Тоффлер, 1999);
— лингвистикой смещения акцента в утверждении идеологических
ценностей из прямого противостояния в информационное пространство
(символическая борьба).
Для лингвистики, изучающей особенности языкового действия и воздействия, оказывается особенно актуальным проникновение в суть процесса влияния знаковых структур на сознание человека. Данная задача может решаться в рамках гуманистической парадигмы, когда в центре оказывается человек, вербализующий состояние сознания и использующий язык как инструмент в решении задач, а также процесс влияния политического дискурса на рецепиента. Одной из первичных функций языка в коммуникации многие ученые считают «суггестивную» (Поршнев, 1974; Романов, Черепанова, 1998 и др.). Поэтому обращение к проблемам дискурсивного воздействия на сознание человека позволяет реализовать антропоцентрический подход в изучении языка. Общественные процессы и требования современной научной парадигмы языка задают актуальность исследовательских процедур для проникновения в суть социального влияния, которое лежит в пограничной области различных наук — социологии, психологии, семиотики, логики, риторики.
Процесс социального влияния привлекал к себе представителей различных наук. Условно можно выделить три подхода к описанию указанного явления:
Лингвистический
Психологический
Семиотический
Лингвистический подход имеет достаточно сформированную традицию. Первоначально, т.е. в период холодной войны, основной акцент был сделан на лингвистические механизмы, лежащие в основе пропаганды и манипуляции сознанием реципиентов. В качестве методологического основания использовалась статическая модель прагматики, заимствованная из семиотики Ч. Морриса и Г. Клауса (1967). Наиболее яркое выражение данных идей эта модель получила в исследовании А.А. Стриженко (1988). Манипулирование общественным сознанием достигалось с помощью «идеологических коннотаций определенных слов, не соответствующих их значению». При этом отмечалась «трудность отграничения коннотаций от прямых денотативных значений» (1988:9). А.А. Стриженко выделяет 11 механизмов языка или способов семантико-прагматического моделирования языкового воздействия: «1) старое слово (форма)-новое содержание, 2) старое содержание - новое слово (форма), 3)перифраз, 4) подмена понятий, 5) расплывчатость значений, 6) внедрение идеологических сем буржуазного речевого общения, 7) выдвижение в слове идеологических сем буржуазного речевого общения, 8) двойственность значений, 9) идеологизация слов, 10) семантическая контаминация слов, 11) прямое использование выразительных элементов и терминологии идеологического противника империализма с внедрением в них нужного буржуазного пропаганде содержания» (1988:13).
Как видно, модели представляют гетерогенную систему способов использования языковых средств, но нечисто лингвистическую. Однако основной акцент смещен на структуру значения. При этом автор отмечает, что «противоречивость социально-индивидуальной природы значения может
5 проявляться и в динамике взаимодействия объективно-субъективного, имплицитно-эксплицитного, эмоционального-рационального» (1988:15). Среди средств, участвующих в воздействии на сознание, автор уделяет большое внимание изучению синтаксических построений. Пресуппозиции имеют ретроспективное воздействие, тогда как импликации имеют перспективную направленность.
Особенности политического языка давно привлекали внимание ученых. Так, М. Эдельман пишет: «Язык является неотъемлемым аспектом политической жизни: не просто инструментом описания событий, но частью событий, формируя их значения» (1977:4). Некоторые слова и словосочетания оказываются семантически пустыми, типа: «свобода», «равенство», «братство», «свободный мир». По мнению М. Эдельмана, «посредством языка мы не только описываем действительность, но и создаем формы, перекрывающие друг друга, но не всегда взаимно совместимые. Когда это нам удобно, мы видим «логическое обоснование» как основание, репрессию как помощь, искажение как созидание, или обратно противоположное любому из этих слов...» (подробнее см. 1977:58).
Анализу подвергался процесс восприимчивости аудиторией мысли, идей, интерпретаций в пропаганде. Для данного процесса было найдено определение индоктринации. (Подробнее о процессе индоктринации, см.: Ellul, 1966; Стриженко, 1988: 39). Тотальность, непрерывность и длительность воздействия имеют последствием факт того, что оно превышает способности человека к вниманию и адаптации и, следовательно, к сопротивлению. Анализируя эти процессы в западной пропаганде, Стриженко А.А. отмечает два главных приема: упрощение интерпретаций и обобщений, а также преувеличение сделанного, объявляя его историческим, оригинальным, новатор-ским.(1988:39).
Проблема отношения идеологии к языку в марксистской трактовке определялась установкой, что идеология не может быть нейтральной к языку как своеобразному атрибуту общества. Выделяется слой лексики идеологи-
чески дифференцированный, на что указывал Ю.Д. Дешириев (1984:24). В социолингвистике выделялась такая единица языка как «идеологема», трактуемая как «лингвистический инвариант с социальной релевантностью» (Neubert, 1974:26). Эти представления поддерживались и зарубежными исследователями. Правда, самим языковым явлениям уделялось меньше внимания, чем приемам социальных воздействий. Вероятно, это связано с тем, что западная прагмалингвистика шла в большей мере от деятельностной модели, которая в центр внимания помещала коммуникатора, а не результат его языковых действий - текст (дискурс) как это имело место на первом этапе развития прагмалингвистическои мысли в нашей стране. Так Р. Гордон (1966) выделил 16 приемов искажения фактуальной информации.
Стилистические (эвфемизмы и перифразы), а также синтаксические (пресуппозиция и имплицирование) средства также были предметом рассмотрения в лингвистике (подробнее см. Стриженко, 1988:75-90). При этом четко разграничивались два вида рекламы: политическая и коммерческая. Выделялось психологическое воздействие, которое затрагивало сферы сознательного и бессознательного в языковой личности. Но далее, чем констатация влияний прямых и косвенных ассоциаций, исследователи не шли. При этом отмечалось, что в политической рекламе апелляция к эмоциям аудитории ведется с целью убедить ее в том, что ее безопасность, защита ее интересов, ее благополучие могут быть обеспечены только в случае избрания определенного кандидата, поддержанного определенной политической партией. Однако, как создаются образы с помощью политических текстов и как они оказывают влияние на коммуникантов, не было предметом специальных исследований. Главный интерес был сосредоточен на роли метафоры в политической рекламе (см. например, De Vito, 1973).
Наиболее интересным предметом для исследования была лексика в политических дискурсах. К примеру, выделялась сниженная лексика, жаргонизмы, которые дают эффект приближения политической жизни к личной сфере участников коммуникации, на что указывал А. Дорлингийн (1999:179).
В различных исследованиях в центре внимания оказываются разные аспекты этого многомерного процесса манипулирования. Так, А.С. Плохино-ва и И.П. Ланинская верно отмечают направленность воздействия к «чувствам человека, прежде всего к страху, гневу, ненависти»(2002:178). А наличие конструкций с пассивным залогом позволяет снять ответственность с говорящего за истинность, утверждаемую в высказываниях. При этом важную роль отводят метафоре как средству манипуляции, «... образ действительности меняется в зависимости от того, видится ли она как борьба, как строительство или как движение по дороге» (Плохинова, Ланинская 2002:180). Однако глубинный анализ механизмов воздействия так и остается на уровне констатации.
Более углубленное рассмотрение воздействия на адресата предпринималось в рамках психолингвистического подхода. Так, О.А. Довыденкова выделяет три базовых составляющих воздействия на адресата: «а) формирование положительного мнения об объекте на основании имеющихся знаний у адресата, б) формирование диссонанса имеющихся знаний и полученных, в) обеспечение особого способа восприятия объекта с опорой на эвристическую обработку» (2003:71).
Э.А. Сракаева анализировала воздействие миссионерских текстов, опираясь на модель В.П. Белянина (2000). Воздействие объясняется совпадением/несовпадением доминанты текстов и личностной доминанты реципиентов текстов (подробнее см. Расторгуева, 2001:138). Однако задача воздействия отмечалась в данном исследовании в общих чертах.
Для описания коммуникативных аспектов политической рекламы предпочитается лингвопсихологический анализ текстов кандидатов. Автор обнаружил зависимость воздействия текстов от таких факторов, нашедших в тексте свое выражение: «а) мотив отношения преобладает над мотивом власти, б) самооценка преобладает над национализмом и самоуверенностью, в) доверие преобладает над недоверием и соревновательностью. А использование двухфакторного контент-анализа дает представления о преобладании у
8 текстов с социальным влиянием оптимизма над неудовлетворенностью и пессимизмом. Однако операционализации процедур анализа политических дискурсов не было предпринято в полном объеме, чтобы понять работу механизмов воздействия на адресата.
В целом определены направления исследования дискурса на современном этапе: это роль бессознательного в восприятии политических дискурсов, акцентируется при этом роль метафоры. Разработаны принципы выделения психотипов политиков с их речевым воплощением (Матевосян, Фрунджян, 2002:59). Однако это скорее перспектива, чем сами результаты поиска в этих направлениях.
Общую проблематику рекламного текста и манипулятивных техник решает Е.С. Попов (2005). Автор выявляет прототипическую структуру рекламного текста: Я (продавец) прошу/призываю тебя (покупатель, потребитель) купить/воспользоваться этот хороший товар/этой хорошей услугой, потому что это выгодно. Манипуляция осуществляется через стратегии, тактики, приемы. Смысл тактики заключается в акцентировании трех компонентов текста: адресата/качества товара/выгоду адресата. Политическая реклама предлагает депутатов в качестве товара, используя схожие средства для влияния на выбор электората. Особенность манипуляции заключается в удвоении рекламной стратегии, связанное с камуфляжем интересов рекламодателя. Выделяются три универсальные манипулятивные тактики воздействия: «подмена целей», «надевание маски», «игра с мотивом».
Более обширная сфера научного поиска представлена М.Р. Желтухи-ной. В качестве объекта ее изучения выступает масс-медиальный дискурс. Она выделяет общие характеристики масс-медиального дискурса - это информативность и суггестивность. Однако наличие суггестивных и психотехнических механизмов только констатируется, а не подвергается достаточному анализу. Акцент исследователя главным образом направлен на жанровые особенности масс-медиальных дискурсов и на их когнитивную организа-цию(2003:87-89). Когнитивные методы позволяют «выделить два блока фак-
9 торов, оказывающих влияние на воспринимаемую адресатом информацию: факторы, связанные с адресантом (личностный, информационно-технический и др.) и факторы, связанные с адресатом (личностный, мировоззренческий, культурологический, национальный, религиозный, возрастной, тендерный, социальный, политико-экономический и др.» (Желтухина, 2002: 30-31). Автор, верно, обнаруживает влияние когнитивной установки на активизацию информации по той или иной теме. Однако главные усилия сосредоточены на особенностях жанра политической коммуникации. Отмечаются условия создания политических новостей(2002:36). Обобщая накопленный опыт, автор отмечает четыре аспекта обработки политической информации: личностные факторы кандидата, рассматриваемые вопросы, групповые взаимоотношения и партийная идентификация (подробнее см. 2002:39). Однако операционали-зация данных понятий, т.е. перевод понятийной сферы изучаемого явления на язык исследовательских процедур, не была предпринята. М.Р. Желтухина выделяет психологические методы политической рекламы: обращение к безопасности, аппеляция к страху, патриотические призывы, символы, обращение к семье и привязанностям, личные свидетельства. Однако психологичность этих приемов только иллюстрируется. М.Р. Желтухина внесла серьезный вклад в понимание природы комического в политическом дискурсе. Она определяет функции комического в политическом дискурсе: атональная, гармонизирующая, волюнтативная и характеризующая (2000:26). Волюнта-тивная гиперфункция распадается на функции фасцинации, аргументации, манипуляции. К сожалению, последняя функция не получает достаточно углубленной интерпретации.
Проблему жанровой особенности политического дискурса исследует Е.И. Шейгал (2000). Автор выделяет три возможных подхода к ее изучению -дескриптивный (риторический анализ языкового поведения политиков), критический (выявление социального неравенства, выраженного в тексте) и ког-нитивный(анализ фреймов и концептов политического дискурса). В рамках концепции автора политический дискурс может быть выражен формулой
10 «дискурс=подъязык+текст+контекст» (2000:15). Подъязык политического дискурса представлен специализированными вербальными политическими терминами и антропонимами и невербальными (политические символы) знаками. Важным принципом организации политического дискурса является полевое строение жанров, в которых живет политический дискурс. В центре находятся жанры, в которых наиболее выражена интенция борьбы за власть. Автор ранжирует жанры политического дискурса. При этом политическая реклама определяется как гибридный жанр политического и рекламного дискурса, для которого характерно резкое сужение тематики, упрощенность в подаче проблемы, употребление ключевых слов, простых, но выразительных образов, повторение лозунгов, тавтологичность. Кроме пересечения с рекламным политический дискурс может сопрягаться с религиозным, когда сознание мифологизируется через веру в магию слова и признание божественной роли лидера. При этом используются приемы манипулятивного воздействия и ритуалы. Анализ политического дискурса позволяет выделить разные его функции: инструментальная (борьба за власть), регулятивная, референтная и магическая. В качестве системообразующих признаков выделяются: институциональность, специфическая информативность, смысловая неопределенность, фантомность, фидеистичность, эзотеричность, особая роль фактора масс-медиа, дистанциторованность, авторитарность, театральность, динамичность. Все эти признаки можно измерять с помощью шкал (подробнее см. Шейгал, 2000:73). Однако сам механизм воздействия на сознание адресатов так и не получил операционализации, то есть воплощение в конкретных исследовательских процедурах. Так, не выяснено, как же функционирует магия слова в языковом сознании адресатов, каковы принципы объяснения этого социального влияния. Е.И. Шейгал ограничивается констатацией: «... эзотеричность обусловлена тем, что обладание тайной является одной из сил, составляющих власть» (2002: 133). Отдельные особенности механизма влияния описаны в виде стратегий, «стратегия диффамации - внедрение в сознание реципиента ощущения опасности и угрозы... тактики: псевдоаргумента-
ции, оценивания, инвективы, принижения...» (2002:122). При этом отмечается, что инвектиный ярлык снижает социальный статус противника и позволяет не относиться к нему как к равному, соответственно пренебрегать его мнением.
Более основательно описана лингвистами когнитивная структура концепта «политик», представленная фреймом с 8 слотами, а также прагматические особенности иллокутивных актов, совершаемых в политической коммуникации. Выявлены разновидности вербальной агрессии. Языковые особенности политических дискурсов представлены номинализацией, эллипсом, метафоризацией как способами сокрытия своих целей (подробнее см. Попова, 1995).
В рамках описания жанровых особенностей особый интерес представляет работа Т.Г. Федотовских (2005). Автор дает перечень концептов, реализуемых в листовках: пенсия, здоровье, медицина, образование. Формула листовки как жанра сводится к интенции «Выбери меня, так как я обещаю вам благо». Обещание дать благо в формах: возможности, долженствования, уверенности, намерения. Сами блага могут быть конкретными как социальные явления материально, выраженные и абстрактные, не имеющие четких границ.
Ценным выводом о единицах политического дискурса можно считать ту -его особенность, что «политически корректные единицы сближаются с идеоматическими мифологемами, поскольку отражают направление категоризации в сторону удаления от прототипа и размывания референтной соотнесенности», полагает Ж.В. Асеева (1999:5).
Лингвистический интерес представляет и тендерный аспект агонально-го политического дискурса (Верзун, 2005). При этом автор проецирует атональность на семиотическую оппозицию «свои-чужие». А.Б. Верзун выявляет главные функции политического дискурса:
— инструментальность
—стереотипичность
идеоматичность
интертекстуальность
диалогичность
оценочность
эмоциональность
инсценированность
Тендерная атональность реализуется в дискурсе посредством метафо-ризации «как проявление семантической двухплановости в результате комбинации фреймовых трансформаций» (Верзун, 2005-4).
Политический дискурс, или процесс социального влияния может рассматриваться сквозь призму суггестивности. При этом суггестия понимается как способ информирования при отсутствии контроля сознания по её обработке, т.е. вербальная суггестия связана с бессознательным. Различают два вида суггестивного воздействия: «осознанное и неосознанное» (Симкина, 2003:247). Рядом исследователей предпринимались попытки описания прагматики суггестивных речевых актов. К таковым относят речевой акт совета в его разных вариантах (подробнее см. Шеловских, 1995). В рамках более широкого контекста Е.Г. Романова (2002) усматривает назначение таких актов совета в изменении личностных установок участников сакральной коммуникации.
Отмечая роль суггестивной функции языка, некоторые исследователи предлагают целое лингвистическое направление (Черепанова, 1995; Романов, Черепанова, 1998; Мегентесов, Мохамад, 1997). Ю.И. Черепанова исследует фоно-просодический уровень. Однако психологическая реальность данных исследований требует практической верификации. Так, А.Р. Лурия отмечал, что «в нормальном состоянии человек отвлекается от звуковых ассоциаций в пользу смысловых связей» (1998: 115). Данное положение обосновывается действием закона силы, согласно которому сильные раздражители вызывают сильную реакцию, а слабые (или несущественные) раздражители - слабую. Только при фазовых состояниях головного мозга «закон силы» нарушается,
13 т.е. релевантность фоносемантического воздействия возможна, с точки зрения нейропсихологов, лишь при парадоксальной или ультрапарадоксальной фазах сознания.
Работы С.А. Мегентесова, опираясь на психотерапевтическую модель, разработанную в НЛП, касаются лингвистических механизмов суггестивного воздействия. К таким механизмам относят понятие пресуппозиции, которое реализуется в конструкциях со вторичной предикацией, «которая отвлекает на себя внимание слушающего» (1997:25). Хотя сама модель ЫЛП не имеет экспериментальной верификации, однако она получила широкое применение для объяснения многих механизмов воздействия. В качестве суггестивной техники может выступать процесс перегрузки сознания информацией. Вслед за психотерапевтами С.А. Мегентесов (1997:34) признает значимость метафоры в процессе влияния. По мнению автора, главным средством индуцирования транса являются номинализации и их генитивные нагромождения.
Важным положением в изучении процесса воздействия можно считать отсутствие равенства между языковой суггестией и манипулированием сознания, что убедительно доказывается С.А. Мегентесовым. Однако проблема манипулирования массовым сознанием ограничивается утверждением, что «в случае манипулирования массовым сознанием, ориентированным на усредненного представителя данного общества или члена какой-нибудь группы, средства и методы более ограничены и неспецифичны... скудный арсенал тем и приманок, на которые можно поймать среднестатистического человека: стремление к материальной выгоде, к престижу, хорошему здоровью, сексу» (Мегентесов, Мохамад, 1997:60). В целом авторы признают четыре способа психологического давления на адресата:
генерализация для обхода критического восприятия;
маскировка под пресуппозиции;
неопределенный референтный индекс;
коммуникативный саботаж(сбивка стереотипов).
По мнению И. Мохамада, фонетико-просодический уровень участвует в индуцировании измененных состояний сознания, в то время как собственно программирование - введение мировоззренческой и поведенческой установки - реализуется посредством знаковых уровней языка: лексического, синтаксического, текстового. Делается вывод о родственности суггестивного и манипулятивного воздействия. Однако, данные представления релевантны в рамках общей теории, а выявление конкретного воздействия, к примеру, текстового уровня, на сознание реципиента не производилось, т.е. какие компоненты текста и как воздействуют на сознательную и бессознательную сферы выпадают из поля зрения лингвистов.
В рамках суггестивной лингвистики разрабатываются: принципы психопрограммирования, факторы формирования суггестивной эмпатии, стратегии представлений, типология мифов, которые используются в тек-стах(подробнее см. Романов, Черепанова, 1998).
А.А. Романов выделяет более специфическую сферу использования суггестии - это политическая лингвистика, предметом которой является речевая дискурсия власти. «Политический дискурс как предмет политической лингвистики... анализируются функции языка политической власти и устанавливается зависимость приемов воздействия от политической ориентации субъекта, порождающего политический дискурс»(2002:6). В основе понимания процесса воздействия лежат механизмы, описанные в НЛП. Поэтому схемы построения воздействия психопрограммирующего дискурса также опираются на правила НЛП, которые нуждаются в серьезной эмпирической верификации.
Психологический подход к изучению процесса воздействия представлен тремя моделями:
Моделью социального влияния (Тернер, 2003; Зимбардо, Ляйп-пе,2000; Праткинс, Аронсон, 2003; Хассен, 2001; Московичи, 2001).
Моделью методов психологического воздействия (Кабатченко, 2000; Шейнов, 2000; Доценко, 1996; Сидоренко, 2000).
3. Прикладной моделью (Лебедев-Любимов, 2002; Дилигенский, 1996; Гозман, 1996; Демоз, 2000).
Главный акцент психологи делают на изучение условий, при которых человек подчиняется давлению, на соотношение когнитивных установок с реальным поведением, на соотношение ситуативных и диспозиционных факторов, а также установок и когниций. Для объяснения изменений в поведении человека привлекаются теории социального сравнения, когнитивного диссонанса, защитных механизмов, психологического сопротивления, формирования установок.
Так, В.П. Шейнов (2000) в основе скрытого управления человеком видит эксплуатацию потребностей, использование слабостей, использование психических особенностей, использование стереотипов. А Т.С. Кабатченко (2000) различает воздействие: на источники активности, на процессы смыс-лообразования, на факторы — регуляторы проявления активности.
Чтобы понять феномен социального влияния, психологи вынуждены разрабатывать концепцию социальной нормы. «Центральной теоретической проблемой социального влияния является выявление основ субъективной ва-лидности и невалидности» (Тернер, 2003:18). При этом проводится различие между влиянием и вынужденной уступчивостью. Большое значение придается, конечно, роли стереотипов в процессе влияния.
«Скелет» манипулятивного воздействия в межличностной коммуникации достаточно хорошо описан в исследовании Е.Л. Доценко (1996) и представляет собой пятиэлементную базу:
оперирование информацией,
сокрытие манипулятивного воздействия,
степень и средства принуждения,
применения силы,
мишени воздействия.
Психологи выстраивают типологию личностей, склонных манипулировать (Шостром, 1994). Однако информационная составляющая процесса воз-
действия так и не получает достаточного освещения. Как и какими средствами создаются образы, воздействующие на психику реципиента остается открытым вопросом. Лишь в одном из исследований Л. Демоза можно обнаружить принципы фантазийного анализа целого политического дискурса (2000:255-257). Однако развернутой верификации на большой выборке материалов эти принципы не получают.
В рамках изучения законов убеждающей коммуникации выделяются три закона:
понять — не значит принять;
доказать - не значит убедить; -эмоционально расположить к себе. (Панасюк, 1998)
Далее автор ограничивается описанием воздействия на подсознание с помощью вербальных (использование «золотых слов», любимой темы, имени и имени отчества) и невербальных средств (установление раппорта, симметричная имитация действий партнёра). Если А.Ю. Панасюк исследует механизмы воздействия как на рациональную, так и на иррациональную сферы, то В.И. Курбатов (1997) изучает философские традиции, опирающиеся на теорию аргументации, риторические фигуры, т.е. во главу угла ставит рациональные аспекты влияния. А.А. Леонтьев (1997) выделяет три способа речевого воздействия. При первом способе в поле значений реципиента вводятся новые значения, при втором способе изменяется структура поля значений реципиента, не вводя в него новых элементов. А при третьем способе воздействия осуществляется убеждение, которое предполагает «изменение смыслового поля без изменения поля значений» (1997:276).
Третий подход к изучению социального влияния на массовое сознание можно определить как семиотический. Одним из идеологов данного направления является Г.Г. Почепцов (1998; 1999; 2003). Автор строит типологии коммуникаций, сферы функционирования коммуникаций, методы их анализа. Данный подход отличает интегративность различных сфер знаний: философии, психологии, семиотики, политологии. Ср., например, методы анализа:
17 психологический анализ мотивов, мотивационный анализ, когнитивного картирования, нарративный анализ, двухфакторный вариант контент-анализа, ролевой анализ Э. Берна. Однако интервал абстракции семиотической модели не позволяет проникнуть в глубь знакового конструирования дискурса, оказывающего влияние на коммуниканта.
Акцентируя жанр нарратива в информационно-политических технологиях, Г.Г. Почепцов описывает их функции, которые заключаются в поддержании или изменении модели мира. При этом главной методологической посылкой является факт наличия между человеком и миром символического пространства, которое включает пространство знаний и информации, называемого Г.Г. Почепцовым виртуальным пространством. «Виртуальный мир способствует структурированности реального мира. В результате мы (глазами масс-медиа) видим то, что должны видеть и не видим того чего нет в структуре виртуального мира. ... человек в первую очередь является «символическим животным», виртуальный мир обладает авторством, реальный мир тяготеет к анонимности» (2003:40). «... между нами и реальностью помещается псевдореальность и именно на нее мы реагируем» (Матвеева, 2002:112). При этом героизация и демонизация выступают методами управления виртуальным пространством. Однако у Л.В. Матвеевой не достаточно исследованы причины или глубинные основания подобного поведения масс-медиа. Главный вклад автора состоит в установлении- в определенные исторические периоды процессов идентификации коллективного коммуниканта с символикой исторических фигур. Эти семиотические процессы возвеличивания исторических фигур опираются на действия с информацией: ограничения, иллюстрации, системности (2003:133). Однако, несмотря на теоретическую обоснованность информационной модели, многие положения нуждаются в экспериментальной верификации. В такого рода проверке нуждаются сами требования к построению пропагандистских сообщений, или выводы относительно того, что «наши действия строятся не на определенном и непосредственном знании, но на основе картин мира, обычно представляемых нам кем-то дру-
18 гими» (см. Матвеева 2002:112). Это не соответствует в полной мере психологической реальности, так как разные психотипы по разному строят картины мира, действия и когниции не обязательно совпадают в практическом поведении человека, на что указывали Росс и Нисбетт (2000).
В рамках теории коммуникации (Василина, 2000) основной акцент делается на политическую систему как информационно-коммуникативную систему. Все информационные потоки имеют три уровня. «Третий уровень обращается непосредственно к общественному мнению, массовому сознанию, политическому поведению» (2003:517). В качестве разновидности политической коммуникации выступает электоральная политическая коммуникация, связанная в сюжетно-тематическом временном и пространственном отношении с выборами. Конкретно лингвистические процессы, обеспечивающие влияние политического дискурса, в рамках теории коммуникации не рассматриваются.
Журналисты также изучали процесс воздействия политического дискурса (Рунов, 1998). Однако выводы ограничивались утверждениями типа «эффект парадокса в воздействии достигается семантической подсистемой через ассоциативные и ассоциативно-деривационные отношения»(1998:6). Отсутствие экспериментальной проверки модели воздействия позволил сделать автору вывод о том, что «кто выступил в СМИ- тот и прав; что сообщено - то и истина»(1998:12). Более продуктивной в понимании процесса воздействия оказываются технологии исследований психосемантики. Экспериментально с помощью шкал по оценке содержания телепередачи и личности коммуникатора можно выделить факторы, определяющие восприятие текста. Такими факторами оказались: занимательность, степень специализации текста, научность, достоверность, ясность, понятность изложения (Петренко, 1997:361).
На уровне журналистских технологий проблема воздействия исследована достаточно глубоко. Так, А.С. Миронов описывает, как раскрутить вялую, но желательную тему с помощью 10 приемов, или как незаметно «за-
19 душить» нежелательную тему, а также переломить нежелательную тему или как незаметно подменить тему, замаскировать пропаганду с помощью 6 приемов. Автор обобщает технологии Западных СМИ в манипуляции сознанием коммуникантов, а также анализирует приемы мягкой пропаганды (Миронов, 2001).
На более раннем этапе исследования, в период «холодной войны» политическая коммуникация приравнивалась к пропагандистской коммуникации (Войтасик, 1981). Однако лингвистическая составляющая воздействия не рассматривалась, а определялись лишь общие психологические механизмы построения информационных стратегий.
Наиболее абстрактное прочтение политическая коммуникация имеет в философской интерпретации, что предполагает движение человека неполи-тизированного к человеку относительно политизированному и к человеку абсолютно политизированному, т.е. когда личность осознает себя политической фигурой, (Лещев, 2002). В философской модели СВ. Лещева предпринята попытка соотнесения формы государственной организации с символической, семиотической организацией. Связь означающего и означаемого, с точки зрения философии, определяется аристократией, тиранией, демократией (подробнее, см.: 2002:148-150).
Как показывает анализ накопленных представлений о политическом дискурсе в электоральной коммуникации, специальных исследований вербальных образов, обладающих силой социального влияния на психику реципиента, предпринято не было. Отсутствует целостная концепция манипуля-тивного воздействия, позволяющая интерпретировать сам процесс влияния. Поэтому целью настоящего исследования является выявление механизмов социального влияния политической дискурса на реципиента.
Для достижения поставленной цели необходимо решение ряда задач:
— выявить концептуальные основания для проведения экспериментального исследования;
разработать процедуру анализа механизмов влияния политических дискурсов;
определить значимость эксплицитных и имплицитных механизмов влияния политических дискурсов на реципиентов.
Решение данных задач базируется на гипотезе, согласно которой дискурсы, опирающиеся на синергетизм информации, направленной к сознательной и бессознательной сферам психики реципиента, обладают силой социального влияния.
Для проверки гипотезы был проведен эксперимент, на первом этапе которого отбирались материалы предвыборного агитационного характера. На втором этапе производилась оценка респондентами данных материалов. На третьем этапе выявлялись глубинные факторы, обусловливающие привлекательность корпуса текстов политического дискурса.
Материалом исследования послужили дискурсы политической коммуникации: агитационные тексты, тексты политической рекламы, телевизионные дискурсы, политические статьи в журналах "Spigel" и "Focus", подборка газетных статей, представленных во второй части книги В.Л. Величко. В общей сложности корпус текстов составил 157 единиц.
Методологическую базу работы составляют категории семиотики и лингвопсихологии. Исследование опирается на представления об антропном принципе целостной' организации языкового субъекта и его речевой деятельности, а также и интегративности исследования, включающего лингвоп-сихологические параметры. При этом основу лингвистических процедур составляют: интерпретация значения предложений через элементарные пропозиции, факторный анализ, контурный анализ, фантазийный анализ, особенности развертывания информации в дискурсе через тематические прогрессии, а также использование при описании когнитивных структур процедуры соотношения рецептов и ретушей (Блакар, 2000; Демоз, 2000; Романов, 2002; Сухих, 1998; 2000; 2001; Уилсон, 1998; Шабес, 1989; Шенк, 1983).
Научная новизна работы состоит в верификации новых методов контурного и фантазийного анализа процесса влияния политического дискурса на рецепиента.
Теоретическая значимость исследования заключается в дальнейшем развитии принципов психолингвистического анализа процесса влияния политических дискурсов на потенциальных реципиентов, а также в построении общей теории манипулятивной деятельности в СМИ.
Практическая значимость работы состоит в возможности оценивать построение эффективных политических дискурсов специалистами в области PR и рекламной деятельности. А выявленные процедуры анализа могут быть использованы в теоретическом курсе психолингвистики для студентов отделений прикладной и теоретической лингвистики филологических факультетов университетов, других высших учебных заведений, политологов, а так же для всех интересующихся современными направлениями развития языкознания и его приложений.
Положения, выносимые на защиту:
Политический дискурс (ПД) как предмет лингвистического исследования имеет все характерные для семиотического объекта признаки. Однако специфику политического дискурса составляют сферы референции комплексного знака. С одной стороны, отношение к политическим взаимоотношениям, стратумам в обществе, с другой — к сознанию людей, воспринимающих тексты как апелляцию к действиям, с третьей, к культурным традициям и нормам дискурсивных практик. Поэтому сами свойства объекта задают методологический подход его изучения - а именно интегративный.
ПД как семиотической объект может исследоваться с помощью лин-гвосемиотического анализа, который позволяет описывать эксплицитную и имплицитную составляющую ПД. К эксплицитной составляющей относится информация, представленная в ПД, а имплицитная составляющая ПД соответствует скрытому процессу воздействия на рецепиентов и может быть формализована при помощи контурного и фантазийного анализа.
Сила социального воздействия политического дискурса имеет в качестве приоритетного отношения имплицитную прагматическую составляющую, ибо интенция ПД лежит в плоскости косвенного убеждения, побуждения, формирования когнитивных установок как основы принятия решения по выбору электората. ПД имеет эксплицитную направленность на предметное информирование как один из способов маскировки скрытого воздействия (манипуляции) через формирование идентичности адресата и адресанта. Пропозициональная часть политического дискурса содержит информацию о лидере, подтверждающем групповые фантазии, связанные с чувством безопасности, способностью контролировать события, с возрождением этнической гордости.
Механизм воздействия политического дискурса на адресата включает 8 контуров (уровней) эволюции сознания человека. Наиболее существенным для манипулятивной деятельности является биовыживательный уровень, в основе воздействия на который лежит сюжетный миф об угрозе. Второй уровень, эмоционально-территориальный, подвергается воздействию дискурса с сюжетной схемой мифа об уникальности нации, народа. Третий уровень, семантический, чувствителен к воздействию дискурса с темой о мудром герое с «антикризисной программой». Моральный уровень уязвим к воздействию дискурса с мифологической схемой о «заботящемся отце народов».
Методы исследования: фантазийный анализ, контурный анализ, реконструкция когнитивных структур (реконструкция/идентификация пропозиций), профильный метод, ассоциативный эксперимент.
Апробация работы. Основные положения и результаты диссертационного исследования обсуждались на научных конференциях в г. Майкопе (2001 г.), Краснодаре (2002, 2003 гг.). Пензе (2004). По теме исследования опубликовано пять работ.
Структура и объем работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, заключения, библиографического списка (150 наименований), Приложения. Общий объем диссертации 130 страниц.
