Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Языковое сознание и его национально-культурная специфика 14
1.1. Языковое сознание как объект исследования отечественной психолингвистики 14
1.1.1. Понятие сознания в теории деятельности 14
1.1.2. Структура сознания 20
1.1.3. Понятие языкового сознания 26
1.2. Национально-культурная специфика языкового сознания 31
1.2.1. Гипотеза лингвистической относительности 31
1.2.2. Проблема категоризации действительности 36
1.2.3. Национально-культурная специфика языкового сознания в межкультурном общении 39
Выводы по главе 1 43
Глава 2. Исследования национально-культурной специфики репрезентации эмоций в языке 45
2.1. Проблема определения эмоции 45
2.2. Эмоции и эмотивность 49
2.3. Проблема «базовых» эмоций 51
2.4. Подходы к классификации эмоций 56
2.5. Исследования национально-культурной специфики языкового/ речевого выражения эмоций 62
Выводы по главе 2 75
Глава 3. Анализ отражения национально-культурной специфики языкового сознания в языке на примере глаголов эмоций 78
3.1. Отбор исследовательских процедур 78
3.2. Определение материала исследования 82
3.3. Отбор потенциальных респондентов 90
3.4. Критерии обработки полученных результатов 94
3.5. Анализ ассоциативных реакций 95
3.5.1. Сфера «страх» 95
3.5.2. Сфера «беспокойство» 100
3.5.3. Сфера «страдание» 104
3.5.4. Сфера «любовь/ ненависть» 107
3.5.5. Сфера «сочувствие» 116
3.5.6. Сфера «уважение/ унижение» 119
3.5.7. Сфера «восхищение» 125
3.5.8. Сфера «вера/ надежда» 128
3.5.9. Доминирующие модели ассоциирования и их лексическое наполнение 134
Выводы по главе 3 142
Заключение 145
Библиографический список 151
Приложения 177
Введение к работе
Актуальность исследования обусловлена тем, что несовпадение представлений в различных культурах об одобряемом и порицаемом поведении приводит к конфликтам в межкультурной коммуникации. Изучение специфики применения эмоциональной лексики носителями разных национальных культур может стать средством доступа к национально-культурной специфике языкового сознания. Кроме того, в современной лингвистической науке представления о специфике языкового сознания определенных этносов в основном сформированы на языковом материале существительных или прилагательных, отражающих предметы и явления действительности, а также их качества, глаголам же как основным репрезентациям поведения человека, в том числе эмоционального, не уделялось должного внимания. Таким образом, мы столкнулись с противоречием: с одной стороны, для объективного изучения национально-культурной специфики языкового сознания необходимо изучить отношеїше к эмоциональным действиям и поступкам «своих» и «чужих», с другой, именно отражение эмоциональной деятельности глаголами является недостаточно изученным.
Теоретической основой исследования являются представления о сознании, разработанные в рамках теории деятельности А.Н. Леонтьева, основанной на идеях Л.С. Выготского, концепция языкового сознания Е.Ф. Тарасова, описание структуры сознания В.П. Зинченко, взгляды на национально-культурную специфику языкового сознания А.А. Леонтьева, В.В. Красных и И.А. Стернина, работы по изучению ассоциативных полей А.А. Залевской и исследования эмоциональности Е.Ю. Мягковой, Л.М. Веккер, В.И. Шаховского, А. Вежбицкой, В. Рейна. В диссертации использованы психологические классификации эмоций В. Вундта, К. Изарда, У. Джеймса и Я. Рсйковского, а также лингвистическая классификация Л.Г. Бабенко. При разработке методики проведения ассоциативного эксперимента использованы положения о категоризации действительности Дж. Лакоффа и опыт Е.Ю. Мягковой, Е.И. Горошко и Е.Н. Гуц.
В качестве объекта исследования выступает языковое сознание носителей русского, английского и французского языков и культур. Предметом исследования является отражение национально-культурной специфики языкового сознания носителей данных культур в моделях ассоциирования, выявленных нами в ходе свободного ассоциативного
эксперимента, где в качестве стимулов выступали глаголы, обозначающие эмоциональное поведение в изучаемых культурах.
Выдвигается гипотеза, что модели ассоциативных реакций на глаголы эмоций сходны для носителей английской, французской и русской культур, говорящих на типологически различных языках, а лексическое наполнение ассоциативных реакций значительно отличается в трех культурах, что позволяет говорить о влиянии национально-культурной специфики языкового сознания на речевое поведение.
Цель исследования заключается в выявлении национально-культурной специфики языкового сознания, отраженной в моделях ассоциирования на материале ассоциативных реакций на глаголы эмоций русского, английского и французского языков, а также в подтверждении или опровержении стереотипов эмоционального поведения носителей данных культур.
Задачи исследования:
-
определить подходы ведущих отечественных и зарубежных лингвистов к проблемам языкового сознания и отражения национально-культурной специфики в языке;
-
на материале словарных статей проанализировать репрезентативность глаголов, обозначающих эмоциональные проявления в интересующих нас языках, сравнить существующие классификации данных глаголов по психологическому и лингвистическому основаниям;
-
на основе полученных данных разработать теоретическое обоснование проведения ассоциативного эксперимента с участием носителей английской, русской и французской культур, выработать его методологическую основу и осуществить эксперимент;
-
проанализировать частотность и повторяемость моделей ассоциирования, использованных респондентами - носителями различных культур в ходе эксперимента, сравнить представленность этих моделей и их лексическое наполнение с данными Ассоциативного тезауруса Дж. Киша и Русского ассоциативного словаря;
-
определить на основе полученного материала доминирование определенных моделей ассоциирования у носителей разных культур;
-
сформулировать теоретические выводы об отражении национально-культурной специфики языкового сознания в языке.
Методы исследования обусловлены целью исследования, его задачами и спецификой изучаемого материала. Метод сплошной выборки из словарей, толковых и ассоциативных, был использован на этапе первоначального отбора стимульного материала для
ассоциативного эксперимента. Свободный ассоциативный эксперимент на дискретные ассоциации позволил собрать корпус ассоциативных реакций носителей английской, французской и русской культур на стимулы - глаголы эмоций. С помощью метода моделирования, то есть создания теоретического конструкта, отражающего сущностные свойства изучаемого объекта, мы смогли отнести полученные ассоциативные реакции к различным моделям ассоциирования. На этапе проверки гипотезы были применены количественный, сравнительно-сопоставительный и описательный методы, которые позволили определить количественное соотношение выявленных моделей ассоциирования, примененных носителями изучаемых культур. Перечисленные методы дали возможность определить доминирующие модели ассоциирования в данных культурах, чтобы затем сделать вывод о национально-культурной специфике языкового сознания носителей английской, французской и русской культур.
Материалом исследования послужили данные толковых словарей, ассоциативных словарей и результаты, полученные в ходе ассоциативных экспериментов с носителями исследуемых языков и культур.
Научная новизна настоящего исследования состоит в том, что впервые экспериментальному исследованию подвергается отражение национально-культурной специфики языкового сознания в языке на материале глаголов, обозначающих эмоциональное поведение человека в трех языках: английском, французском и русском, - причем объектом анализа являются, в первую очередь, модели ассоциирования и лишь затем их лексическое наполнение.
Теоретическая значимость работы заключается в выявлении и анализе моделей ассоциирования на стимульный список, содержащий глаголы, обозначающие эмоции, что способствует дальнейшему этнопсихолингвистическому изучению отражения национально-культурной специфики языкового сознания в языке, во введении в научный оборот нового ассоциативного материала на трех языках, а также в сопоставлении полученных результатов исследования с существующими культурными стереотипами.
Практическая ценность диссертации состоит в том, что
полученные в ходе ее выполнения конкретные результаты могут быть
использованы в дальнейших исследованиях русского языкового
сознания в сопоставлении с языковым сознанием носителей
французской и английской культуры. Кроме того, они могут
применяться в преподавании психолингвистики, теории межкультурной
коммуникации, лингвокультурологии, социолингвистики,
практического курса языка, курса перевода и других предметов для специалистов в языковой и дипломатической сфере; при составлении лингвокультурологических словарей и рекомендаций по межкультурной коммуникации.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Модели ассоциативных реакций на глаголы эмоций сходны для носителей культур, использующих типологически различные языки (славянской, германской и романской группы), в механизме ассоциативного реагирования преобладают модели «объект действия» и «интерпретация через сияонимизацию».
-
Лексическое наполнение выявленных моделей ассоциирования значительно отличается в трех культурах, доказывая тем самым отражение национально-культурной специфики языкового сознания в языке и речи носителей культуры.
-
Для респондентов - носителей французской культуры -характерна некоторая напряженность в связи с доминирующим в обществе стремлением к успеху и боязнью неодобрения; английскому обществу свойственно неодобрительное отношение к проявлению сильных эмоций.
-
Общие группы реакций для носителей трех культур:
S страх связан с темнотой, пустотой, болезнями, смертью;
S страдание - с болью, болезнью, слезами;
S ненависть - с образом врага;
S унижение - со школой и тюрьмой;
S надежда направлена в будущее и связана с образом неба, света, чего-либо яркого и улыбки. Апробация и обсуждение результатов исследования осуществлялись на заседаниях школы-семинара по психолингвистике и когнитологии (Москва, 2007 - 2008 г.), на Международной научной конференции «Актуальные проблемы теоретической и прикладной лингвистики» (Челябинск, 2007 г.), на IV Международной научной конференции «Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах» (Челябинск, 2008 г.), на Международной конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. ГХ Кирилло-Мефодиевские чтения» (Москва, 2008 г.), на заседании Вузовской академической лаборатории межкультурных коммуникаций (Челябинск, 2008 г.), на Международной научной конференции «Язык - Сознание - Культура - Социум», посвященной памяти профессора И.Н. Горелова (Саратов, 2008 г.), а также на кафедральных научных аспирантских семинарах ЮУрГУ (кафедра
культуры речи и профессионального общения, кафедра лингвистики и межкультурной коммуникации, г. Челябинск, 2006-2008 гг.).
Структура работы: диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка литературы и двух приложений. В тексте представлены 12 таблиц и 3 диаграммы.
Понятие языкового сознания
Понятие языкового сознания, по Е.Ф. Тарасову, — это типичное понятие стыковой дисциплины - психолингвистики: «сознание как категория имеет общеметодический статус, обозначая высший уровень познания, а также функционирует как частнометодологическая категория в общей психологии или как теоретическое понятие в психологии сознания» (Тарасов Е.Ф. 2001: 303).
Прежде всего необходимо разграничить понятия «мышление» и «сознание». По И.А. Стернину «термин мышление отражает логическую, рациональную часть сознания, это абстрактно-логическая часть сознания, в то время как сознание включает не только логические формы мысли, но и эмоционально-оценочную, волевую и чувственно-образную ментальные сферы. ... Таким образом, сознание включает мышление, но не исчерпывается им» (Стернин 2004: 141). Если в более ранних работах между «сознанием вообще» и языковым сознанием ставили знак равенства, а М.М. Бахтин считал, что сознание не может не быть языковым и что неязыкового сознания не существует (Бахтин 1979), то сейчас Е.Ф. Тарасов разграничивает сознание и языковое сознание. Ученый определяет языковое сознание как «совокупность образов сознания, формируемых и овнешняемых при помощи языковых средств - слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей. Главное в этой дихотомии «сознание и язык», естественно, сознание» (Тарасов Е.Ф. 2000). И.А. Стернин отмечает, что в данном определении Е.Ф. Тарасов совмещает два аспекта: «формирование сознания и его овнешнение, что далеко не одно и то же» (Стернин 2004: 143), так как процесс формирования сознания в филогенезе и онтогенезе происходит при участии языка и его знаков как средств обобщения опыта деятельности, однако «само сознание для функционирования не нуждается.в языке, осуществляется на универсальном предметном коде (Н.И. Жинкин, И.Н. Горелов). Что касается овнешнения сознания языком, то язык в этом случае обеспечивает возможность обмена информацией в обществе и делает содержание сознания доступным для наблюдения, но факт овнешнения сознания языком в целях коммуникации не может свидетельствовать о наличии некоторого особого языкового сознания» (Там же: 143).
Итак, языковое сознание не совпадает с «сознанием вообще», человеческое сознание осуществляется на универсальном предметном коде. И.А. Стернин определяет языковое сознание как «совокупность психических механизмов порождения, понимания речи и хранения языка в сознании, т.е. психические механизмы, обеспечивающие процесс речевой деятельности человека» (Там же: 144). В этом определении подчеркивается связь сознания и деятельности, процессуальное, а не статичности сознания, и взаимосвязь психических механизмов порождения речи, ее понимания и хранения языковых структур в сознании. В статье В.Г. Борботько подчеркивается как динамичность, так и игровое начало в формировании и деятельности языкового сознания (Борботько 2003).
В статье «Языковое сознание и его познавательный статус» Е.Ф. Тарасов приводит развернутое объяснение того, что он понимает под «языковым сознанием»: «это понятие нацелено, в первую очередь, на схватывание, описание и анализ содержательной стороны речевых процессов в контексте неречевой деятельности коммуникантов. При помощи речевых сообщений общающиеся управляют коммуникативным и посткоммуникативным поведением друг друга, поэтому содержание этих сообщений соотносимо (обусловлено) с их целями и мотивами» (Тарасов Е.Ф. 2001: 301). С одной стороны, термин «языковое сознание» используется Е.Ф. Тарасовым «для анализа образов (языкового) сознания, ассоциированных с языковыми знаками и потому вовлекаемых в производство и восприятие речи, а, с другой стороны, это понятие указывает на образы сознания, в качестве инструмента анализа знаний, ассоциированных с телами языковых знаков» (Там же: 301). Автор проводит параллели между знаниями, ассоциированными с телами языковых знаков и структурой сознания, в его представлении такие знания «полностью не схватываются значением: например, содержание любого высказывания включает в себя представление о чувственной ткани предметов, обозначенных языковыми единицами (чувственная ткань образа сознания - совокупность перцептивных данных, полученных от органов чувств человека и хранящихся в его памяти), а также знания об отношении высказывания к мотивам деятельности говорящего (это психологический смысл высказывания для говорящего) и к мотивам деятельности слушающего (это психологический смысл высказывания для слушающего)» (Там же: 302).
В понимании Т.Н. Ушаковой, языковое сознание имеет широкое референтное поле, исследователь также отмечает его динамическую природу, точнее, динамическую разновидность языкового сознания как вербальное овнешнение сознания и воздействие на него с помощью речи, но, кроме того, выделяет структурную его разновидность, которая образована языковыми структурами, формирующимися в процессе деятельности, работы сознания (Ушакова 2000).
Интересно, что в другой своей работе Е.Ф. Тарасов приводит описание образов сознания, близкое к определению языкового сознания И.А. Стернина, «как совокупность перцептивных и концептуальных знаний личности об объекте реального мира» (Тарасов Е.Ф. 2003). Н.В. Уфимцева, вслед за Е.Ф. Тарасовым, рассматривает языковое сознание как «опосредованный языком образ мира той или иной культуры» (Уфимцева 2003: 162).
Остается признать, что термин «языковое сознание» остается во многом неопределенным, либо всеохватным, либо немотивированно редуцированным, в связи с чем А.А. Залевская предпринимает попытку «эксплицировать различия между тем, что составляет фундамент языкового сознания, и тем, что фактически характеризует описательную модель языка, трактуемого как самодостаточная система» (Залевская 2003в: 43). И.А. Стернин также отмечает, что существует несколько уровней описания языкового сознания, выбор конкретного уровня описания зависит от общей парадигмы исследования, и от целей, которые исследователь планирует достичь в результате. Уровень традиционного лингвистического описания языкового сознания «предполагает обобщенное описание значений и употреблений языковых единиц и структур в отвлечении от психологии говорящего человека и психологической реальности выполняемого описания» (Стернин 2004: 145). Уровень психолингвистического описания «отражает результаты экспериментальных исследований, ... , которые позволяют выявить и описать содержание языковых знаков и структур в том виде, в каком они реально присутствуют в сознании носителей языка, а также выявить характер взаимодействия языковых единиц и структур в процессах понимания, хранения и порождения речевых произведений» (Там же: 145 -146). Возможен и уровень нейролингвистического описания -«исследование языкового сознания на уровне нейрофизиологических процессов в мозге» (Там же: 148). Об актуальности исследования языкового сознания в контексте деятельностного подхода пишет Т.Л. Калентьева (Калентьева 2006).
На данном этапе мы пришли к пониманию языкового сознания как процесса, совокупности психических механизмов, задействованных в производстве и понимании речи, с одной стороны, и связанных с хранением языковой информации (например, слов и их форм в лексиконе индивида), с другой стороны. Из возможных уровней описания языкового сознания и его национально-культурной специфики, цели нашего исследования отвечает уровень психолингвистического описания, ПОЗВОЛЯЮЩИЙ ВЫЯВИТЬ психологически реальное значение единиц языка для носителей определенных культур. Необходимо уточнить, что в данной работе мы используем определение Т.А. Голиковой, к которому она пришла в результате анализа существующих определений культуры и согласно которому культура - «это совокупность искусственных порядков и объектов, созданным людьми в дополнение к природным, заученных форм человеческого поведения и деятельности, обретенных знаний, образов самопознания и символических обозначений окружающего мира» (Голикова 2005: 24).
Зарубежные лингвисты не используют категорию «языковое сознание», но рассматривают взаимосвязь языка и сознания — «Language and mind» (Chomsky 2006), языка, памяти и мышления - «Language, memory and thought» (Anderson 1976), языка и общества «Language and society» (Downes 2005), языка и культуры (Wierzbicka 1992; Bonvillain 1997; Kramsch 2000). Психолингвистика (в западном понимании) (Clark 1977, Garman 1990, Gleason, Ratner 1993, Levinson 2003), социолингвистика (Ager 1999; Crystal 2007), этнография говорения (Hymes 1995), этнография общения/ коммуникации (Savilleroike 1996), так называемая психология языка, проблемам которой посвящен сборник «Progress and progression in the psychology of language» (Ellis 1985-87), так или иначе касаются проблем языкового сознания. В отличие от них отечественная психолингвистика занимается изучением соотношения языка и сознания, причем сознание (по А.Н. Леонтьеву) определяется деятельностью, которая совершается в определенном социальном контексте. Е.Ф. Тарасов подчеркивает, что внешняя материальная среда неизбежно воздействует на сознание человека, но «это воздействие опосредовано культурным (общественным) опытом субъекта сознания и специфическими свойствами человеческой психики» (Тарасов Е.Ф. 2001: 306). Носители различных культур получают несовпадающий общественный опыт относительно того, что в данной культуре считается принятым, какое поведение поощряется, а какое преследуется, таким образом, языковое сознание носителей различных культур отмечено национально-культурной спецификой.
Проблема «базовых» эмоций
Прежде чем перейти к классификации эмоций, рассмотрим принципиальный вопрос о «базовых» эмоциях, если они действительно существуют, нам нужно будет только сравнить ассоциативные реакции носителей изучаемых культур на ограниченный стимульный список, содержащий «базовые» эмоции и сделать заключение о национально-культурной специфике языкового сознания в данной сфере. Е.Ю. Мягкова отмечает, что «общепринятым критерием такой эмоции является то, что она не может быть сведена к более элементарным эмоциям. Списки таких эмоций весьма разнообразны, однако большинство исследователей включают в них следующие шесть эмоций: happiness, sadness, fear, disgust, surprise и anger (курсив E.M.)» (Мягкова 2000: 55). Несмотря на отсутствие согласия в данном вопросе многие ученые, например Е.Н. Белая (Белая 2006), активно используют термин «базовые эмоции» в своих исследованиях.
Теория дифференциальных эмоций К. Изарда получила свое название из-за фокусирования внимания на отдельных эмоциях, которые признаются отличающимися переживательно-мотивационными процессами (Изард 1980). В основе теории лежат пять основных допущений: девять фундаментальных эмоций образуют основную мотивационную систему человеческого существования; каждая фундаментальная эмоция уникальна мотивационно и феноменологически; фундаментальным эмоциям соответствуют различные внутренние переживания и их акцентировано различные внешние проявления; эмоции взаимодействуют; эмоциональные процессы взаимодействуют с другими психическими процессами (Там же). Согласно К. Изарду, именно эмоции детерминируют поведение человека во всех его проявлениях, кроме того, они рассматриваются как личностные процессы, придающие смысл человеческому существованию. Личность, как утверждает К. Изард, является сложной организацией шести взаимодействующих систем: гомеостатической, эмоциональной, перцептивной, когнитивной, моторной и системы побуждений.
С точки зрения К. Изарда, мотивационная основа существования человека, независимо от его национально-культурной принадлежности, определяется следующими базовыми эмоциями: interest, joy, surprise, sadness, anger, disgust, contempt, fear, shame/shyness, guilt (Изард 1980). В переводе почти для всех фундаментальных эмоций даны два термина (интерес-возбуждение, удовольствие-радость, удивление, горе-страдание, гнев-ярость, отвращение-омерзение, презрение-пренебрежение, страх-ужас, стыд-застенчивость, вина-раскаяние). Базовые эмоции, по К. Изарду, могут взаимодействовать, объединяясь в диады и триады, их взаимодействие может быть гармоничным или конфликтным (Там же).
А. Вежбицкая в главе «Are emotions universal or culture-specific» своей монографии (Wierzbicka 1992) оппонирует данному утверждению: «If lists such as the preceding are supposed to enumerate universal human emotions, how is it that these emotions are all so neatly identified by means of English words? For example, Polish does not have a word corresponding exactly to the English word disgust» (Там же: 119). Возможно, список «фундаментальных человеческих эмоций» выглядел бы по-другому, если бы психолог, работающий над ним, говорил не по-английски, а по-польски. Далее А. Вежбицкая приводит примеры того, как в различных культурах перечисленные эмоции не выражаются эксплицитно, либо несколько эмоций из данного списка могут репрезентироваться одной лексемой. Например, в одном из языков австралийских аборигенов, Gidjingali, существует единственная лексема для обозначения переживаний, которые в английском языке получили бы раздельные номинации fear и shame.
Английские названия эмоций, причем в американском варианте, описывают сферу, характерную для данного общества, обусловленную его деятельностью, и, по мнению А. Вежбицкой, не могут претендовать на то, чтобы выражать универсальные человеческие понятия или основные психологические реалии (Там же).
Возражения А. Вежбицкой продиктованы не позицией релятивизма или эмпиризма в узком его понимании, так как исследователь сама посвятила долгие годы поискам фундаментальных универсальных «семантических примитивов». Она выделяет некоторые аспекты исследования эмоций, которые, по ее мнению, не получили должного внимания. Так, А. Вежбицкая считает, что «if we want to posit universal human emotions we must identify them in terms of a language-independent semantic metalanguage; . the study of the interplay between the universal and the culture-specific aspects of emotions must be seen as an interdisciplinary undertaking ... ; a considerable amount of lexical data collection, and of serious semantic analysis, is needed before any tenable universals in the area of emotion concepts can be plausibly proposed» (Там же: 120). To есть, удовлетворяющий критерию научности поиск фундаментальных/ базовых эмоций возможен лишь при междисциплинарном подходе с привлечением репрезентативной лексической выборки и с переходом от средств какого-либо естественного языка к семантическому метаязыку для их описания. Вопрос об универсалиях, например, о «базовых» цветовых терминах, подробно рассмотрен в исследовании «Psycholinguistics: psychology, linguistics, and the study of natural language» (Kess 1992).
Вернемся к тем случаям, когда в каком-либо языке нет отдельной лексемы для описания определенной эмоции. По мнению А. Вежбицкой, это не означает неспособности носителей данного языка испытывать данную эмоцию: «nor does a fact that a language has not encoded a particular emotion in a separate word mean that the speakers of this language cannot perceive this emotion as a distinct, recognizable feeling or that they cannot talk about it» (Wierzbicka 1992: 123). Часто в общении или литературных произведениях эмоции достаточно точно определяются описательным способом, с использованием метафор и сравнений. Это означает только, что для конкретной культуры эмоции, не получившие отдельного лексического выражения, не представляют первостепенной важности, что в общественной деятельности выделение этих эмоций не является аксиологически значимым. «Each language has its own set of ready-made emotion words, designating those emotions that the members of a given culture recognise as particularly salient. Presumably, these language-specific sets overlap and, presumably, the closer two cultures are, the greater the overlap between their respective sets of emotion words» (Wierzbicka 1992: 124).
Рассмотрим взгляды других ученых на проблему «базовых» эмоций.
Н.А. Красавский в своей монографии (Красавский 2008) выделяет четыре эмоции, которые встречаются во всех психологических классификациях эмоций, и рассматривает их в качестве базовых {страх, радость, печаль, гнев), так как они первичны с точки зрения генезиса, как считает исследователь, ссылаясь на Э. Нойманна и Ф. Римана (Нойманн 1998; Риман 1998).
В.И. Шаховский пишет, что, хотя по А.Н. Леонтьеву, «формирование сознания происходит в процессе деятельности, . мотив такой деятельности всегда эмоциональный - стремление к успеху» (Шаховский 2003: 217). В.И. Шаховский поддерживает точку зрения К. Изарда на то, что «девять фундаментальных эмоций образуют основную мотивационную систему человеческого существования» (Изард 1980: 52), и можно говорить об «эмоциональной доминанте сознания» (Шаховский 2003: 217).
В.И. Шаховский считает, что существование «эмоциональной доминанты сознания» подтверждают следующие факты: «... внешняя экспликация внутренних психологических и физиологических процессов симптоматична. Имеются и многие другие симптомы: эмоционально окрашенная информация запоминается быстрее и прочнее по сравнению с безразличной информацией» (Там же: 218).
Действительно, многие ученые, в том числе В.З. Демьянков, считают «где эмоция, там и когниция» (Демьянков и др. 2002). На основе этих представлений В.И. Шаховский делает вывод о том, что «наше мышление базируется не столько на языке, сколько на субъективных, в том числе и эмоциональных, понятиях, которые задаются эмоциональным деиксисом говорящего и его эмоциональным ментальным стилем, входящим в его эмоциональный интеллект» (Шаховский 2003: 219). Проблема эмоций как мотивационной основы сознания нам представляется не вполне решенной. В работе Е.Ю. Мягковой (Мягкова 2000), как мы уже отмечали, вопрос о том, являются ли мотивы основой эмоций или эмоции вызывают мотивы и потребности, остается открытым (Там же).
Сфера «страх»
В качестве операционной гипотезы было выдвинуто предположение о том, что аналогичные модели ассоциирования при различной их актуальности будут представлены в ответах респондентов английской, французской и русской культур (далее АК, ФК и РК). В плане лексического наполнения мы предположили, что во всех трех культурах архетипические страхи будут совпадать (страх высоты, темноты), а осознаваемые, современные страхи -значительным образом отличаться. Согласно гипотезе, для носителей русской культуры доминирующими являются экономические страхи (потеря работы, нехватка денег) (Жельвис 2002), для англичан важен страх «потерять лицо», либо чрезмерно проявить свои эмоции, либо поступить не так, как этого ожидает общество (Майол, Милстед 2001). Согласно этническим стереотипам, для носителя французской культуры аксиологически важным является триумф в разговоре, успех в личной жизни и безукоризненный внешний вид (Япп, Сиретт2001).
При анализе данных, полученных в сфере страха, и после консультации с В.А. Пищальниковой по психологическому основанию мы выделили следующие модели ассоциирования в АК, ФК и РК соответственно: воздействующее лицо или предмет (enemy; guerre; семинар) , интерпретация через синонимизацию (dread; реиг; паника) или через определение лексического значения (to be made concerned; выводить из равновесия других); субъект страха (children; enfants;- трус); боязнь страха (nothing; не надо); физические проявления страха (tremble; cri; орать, прятаться); оценка (по justification; anormal; плохо); культурологическая реакция (всегда).
Надо отметить, что в вопросе выделения моделей ассоциирования мы ориентируемся на работу А.А. Залевской (Залевская 2000), в которой в качестве универсальных моделей (стратегий ассоциирования) описаны симиляры и оппозиты, подведение под суперординату, актуализацию мысленного образа, уточнение через субъекта или объект действия. В нашей работе симилярам соответствует интерпретация через синонимизацию, оппозитам -интерпретация через антонимизацию, подведение под суперординату было включено в интерпретацию через определение лексического значения слова-стимула, актуализация мысленного образа соответствует модели «образ», уточнение через субъекта или объект действия соответствует моделям «субъект действия» и «объект действия». В ряде случаев полученные реакции не могли быть отнесены ни к одной из этих групп, в таком случае они выделялись в отдельную модель и подвергались анализу, включая единичные реакции. Модель ассоциирования «воздействующее лицо» была выделена в связи с тем, что субъектом мы посчитали лицо, переживающее страх, мы не могли отнести его к объекту действия. Лицо или предмет, вызывающий страх, таким образом, не мог быть назван субъектом и был выделен в отдельную модель.
К моделям ассоциирования «интерпретация через синонимизацию» и «интерпретация через антонимизацию» мы отнесли реакции, не обязательно совпадающие по частеречной принадлежности со стимулом, квазисинонимы и квазиантонимы, поскольку «для глубинного яруса лексикона формальные признаки слов являются не релевантными, слово идентифицируется как словоформа лишь на поверхностном уровне» (Горошко 2001: 43). Так, в нашем исследовании к модели «интерпретация через синонимизацию» на стимул бояться относятся реакции страх, беспокоиться, тревога.
Необходимо также описать параметры модели ассоциирования «оценка». По Е.И. Горошко, оценка - это «эмоционально окрашенный признак (обманывать - плохо, стыдно)» (Горошко 2001: 221). Согласно результатам исследования Н.В. Уфимцевой, наиболее распространенные оценки у русских: хорошо, плохо, много, быстро, далеко (Уфимцева 2003а). Таким образом, как эмоционально окрашенный признак модель ассоциирования «оценка» в рамках данной работы включает реакции типа хорошо/ плохо, приемлемо/ неприемлемо, да/ нет, никогда и т.п., мы оперируем понятием оценки в широком смысле.
В Таблице 2 приведено процентное .соотношение выявленных моделей ассоциирования на материале РАС (РАС 2002), ассоциативного тезауруса Дж. Киша (Kiss et al. 1972), анкет носителей английской (АК), французской (ФК) и русской (РК) культур:
Основной результат сопоставления процентного соотношения моделей ассоциирования - при сходных моделях ассоциирования для носителей английской и французской культуры ассоциирование происходило, в основном, по модели «интерпретация через синонимизацию» (worry/ apprehender), в то время как носители русской культуры называли в 41-43% анкет воздействующее лицо (насекомые/ неизвестного). Данные эксперимента согласуются с данными РАС и ассоциативного тезауруса Дж. Киша, хотя в прямом РАС респонденты приводят 48% реакций по модели «субъект страха», а в анкетах носителей РК таких реакций лишь 8% (дети). По результатам обработки анкет, для носителей РК более актуальными являются модели «воздействующее лицо» и «интерпретация через синонимизацию» {нервничать). В целом, первая часть гипотезы о том, что носители различных культур применяют ограниченное количество моделей ассоциирования при различной актуальности этих моделей, подтвердилась.
Рассмотрим лексическое наполнение ответов респондентов. Здесь мы акцентируем внимание на приведенных причинах страха, воздействующих лицах и факторах. Мы выделили 4 подгруппы архетипических причин страхов: животные (АК 10 реакций, ФК 14, РК 5, причем ожидаемой реакции волк не было отмечено в РК, но реакции wolf и loup присутствовали в АК и ФК соответственно), болезни, смерть (АК 4, ФК 9, РК 7), неизвестное (АК 6, ФК 5, РК 16, в эту группу вошли такие реакции, как темнота, высота, пустота и т.п.) и мифологические персонажи (АК О, ФК 6, РК 7, в этом плане ФК и РК сходны, респонденты упоминают монстров, привидений и т.п.). В плане архетипических страхов наша гипотеза подтвердилась, по данным эксперимента архетипические страхи сходны в трех подвергшихся анализу культурах. Мы предполагаем, что возникновение архетипических причин страха восходит к ранним стадиям развития человеческого общества, и эти причины существуют в сознании людей безотносительно их национальной и культурной принадлежности. Боязнь темноты связана с боязнью неизвестности и, как нам кажется, является общечеловеческим достоянием. Страх перед дикими животными, возможно, является эхом тех времен, когда люди не были ограждены от нападения хищников ничем, кроме огня и оружия.
В группе осознаваемых причин страха можно выделить 3 подгруппы: общественно-политические, карьерные и личностные страхи. Вопреки предположению, респонденты РК более подвержены карьерным {отчисления из ВУЗа/ провалиться, неудач/ семинар/ экзамен) и личностным {мужик плохой/ позор/ за детей) страхам, нежели общественно-политическим {война/ демократы). Для респондентов АК, напротив, карьерные страхи не играют большой роли (0 реакций), общественно-политические страхи представлены 1 реакцией {war), высказанной женщиной 62 лет, однако четко выражены личностные страхи (enemy, knife, attack, nasty people), связанные с неуверенностью в своей безопасности и, скорее всего, вызванные общественными причинами. Было отмечено большое количество осознаваемых страхов респондентов ФК, а так же их разнообразие: общественно-политические причины страха (guerre 2/ racisme/ Sarkozy), карьерные (chef, defaillance, epreuve, fin de mois, la pauvrete, superieurs), личностные (la perte d identite, pas avoir assez de temps, actualite, mere, violence). Как оказалось, респонденты ФК одержимы самыми различными страхами, постоянно думают о работе и нехватке денег, озабочены проблемой потери идентичности и насилия. Таким образом, данная часть нашей гипотезы, основанная на этнических стереотипах о беззаботности носителей ФК, неэмоциональности носителей АК и постоянной боязни финансового кризиса, характерной для носителей РК, не подтвердилась. Для носителей РК финансовые проблемы не кажутся столь актуальными сегодня, носители АК в реакциях не боялись проявлять свои эмоции, а у носителей ФК были выявлены более глубокие причины страха, чем внешний вид или успех в обществе. Тем не менее, успех, а точнее, соревновательность и перспектива неуспеха находят отражение в анкетах носителей данной культуры.
Сфера «уважение/ унижение»
При изучении реакций на глаголы-стимулы, относящиеся к данной сфере, мы выделили модели ассоциирования, представленные в Таблице 8. Кроме того, некоторые респонденты, в особенности, носители РК, отреагировали отказом, что также отражено в Таблице 8.
Прежде всего необходимо пояснить, что в обратном словаре РАС реакцию унизить вызвало всего 9 стимулов, поэтому эти данные не могут считаться релевантными в количественном аспекте. В качественном же отметим, что реакцию унизить вызвали следующие стимулы: обидеть, обольстить, обругать, одолжение, опускать, сплетни — с использованием модели ассоциирования «интерпретация через синонимизацию», противника -модели «объект» и сострадание - с применением модели «интерпретация через антонимизацию».
В анкетах представителей АК, ФК и РК на этот раз доминировала модель -«интерпретация через синонимизацию» (embarrass/ devaloriser/ издеваться), хотя в РК она представлена значительно меньшим количеством реакций, а модель «объект» {ребенок в дет. саду) - значительно большим, чем в АК и ФК. Можно заключить, что для носителей РК модель «объект» является достаточно актуальной и значительно более актуальной, чем для носителей АК и ФК.
По модели «объект» в анкетах возникли реакции, связанные с маленькими, слабыми, тщедушными, незащищенными людьми: a idiot / poor/ small; mauviette; слабых, ничтожество, слабый. В РК, кроме того, проявляются социальные проблемы: народ 2/ бомж/ женщина/ старость. Так, с помощью ассоциативного эксперимента с глаголами эмоций вскрываются многие проблемы, тревожащие людей в настоящее время, подтверждением этому может служить и реакция носителей ФК на глаголы сферы «страх». С этим связаны и реакции носителей РК по модели «субъект унижения» - это гад/ грубая сила/ начальник.
Анализируя реакции по модели «интерпретация через синонимизацию» мы обнаружили, что для носителей АК психологически реальное значение глагола humiliate многоаспектно. Это, прежде всего, «смущать, ставить в неловкое положение» - embarrass (22 реакции в четырех вариантах написания -некоторых носителей АК смущает количество букв г и s в слове), «презирать» — scorn (3 реакции), здесь присутствует элемент страха — fear (2 реакции). Унижение другого может быть способом заявить о себе, выделиться — show off.
В ФК унижение связано с наказанием: (punir/punition), со стыдом (honte 16) и предательством, изменой (trai r ), то есть возможно применение унижения в качестве наказания или же носители ФК воспринимают наказание как унижение. Многие реакции связаны с изменением воспринимаемого образа унижаемого человека - с его превращением из уважаемого в унижаемого и связанным с этим изменением его качеств: abetir/deprecier/devaloriser/reduire.
В PK представления об унижении связаны с оскорблением, высокомерием, ненавистью, низостью и слабостью. Частотна стилистически низкая лексика: опустить, кинуть, сажать — она связана с тюрьмой как местом унижения, так же как в АК, в РК представлена реакция самоутверждаться.
Тюрьма как образ присутствует и в анкетах носителей ФК, кроме этого, к образам, связанным с унижением, относятся cour de recreation/ ecole, то есть школа. В АК наряду с образами gun, red встречается реакция school/ schoolyard. В РК это грязь/ пасмурно/ черно-белый цвет и ребенок в детском саду. Если данные анкет релевантны для оценки состояния культуры и ситуации в обществе, а мы полагаем, что это так, вышеперечисленные реакции дают тревожную картину. В сознании носителей различных культур к местам унижения относятся тюрьма, школа и детский сад.
В описании реакций на глаголы страха мы отметили, что языковое сознание носителей ФК является довольно политизированным, та же тенденция наблюдается и в данном случае, реакциями на глагол «унизить» являются: George Bush/ irak / Palestinien/ rouge et vert. К группе культурологических реакций относится также выражение plus bas que terre — возможный русский эквивалент - «ниже плинтуса».
Все респонденты высказали исключительно отрицательную оценку глагола «унижать»: interdit/ поп/ pas du tout; mean/ nasty/ shame/ a sin no Christian should do; нельзя 2/ никогда 2/ безобразие/ не допускать унижений. Один респондент ФК отреагировал словом оиі, но нам кажется, что это не положительная оценка феномена, а признание его существования.
Таким образом, феномен унижения многоаспектен, объектами унижения обычно становятся слабые, незащищенные люди, некоторые нации, а субъектами, по данным ФК - представители сверхдержав, по данным РК - грубая сила, представители власти. Унижение связано с образом тюрьмы, школы и детского сада и оценивается исключительно негативно.
При анализе данных, полученных в сфере «уважение», по психологическому основанию мы выделили следующие модели ассоциирования: объект уважения (father/ les parents/ старшие), три вида интерпретации: через синонимизацию (admire/ aimer/ почитать), через антонимизацию (hate/ detruire/ унижать) и через определение лексического значения (part of love/ avoir beaucoup d egards/ проявлять глубокие чувства). Мы также выделили физические проявления уважения (bow/ стоя), оценку (good/ surement/ зря), культурологические реакции (бояться — происходит от распространенного в русской культуре выражения «Боишься, значит, уважаешь») и индивидуальные реакции (stylo/ линять), которые наблюдателю кажутся немотивированными, но, возможно, имеют личностный смысл.
Респонденты всех изучаемых использовали ограниченное количество моделей ассоциирования, в данном случае семь, с различной частотностью. Модель «интерпретация через синонимизацию» (love) преобладает в анкетах АК, что не согласуется с данными ассоциативного тезауруса Дж. Киша, а модель «объект действия» (chef/ отца, мать) - в анкетах ФК и РК. Мы вновь отмечаем сокращение частотности модели «интерпретация через антонимизацию» в АК и увеличение частотности применения модели «интерпретация через синонимизацию». За 35 лет в АК могли произойти изменения, связанные с еще большей ориентированностью на действие, а не на человека, возрастающей анонимностью, безличностью культуры. Отмечены случаи, когда респонденты старшего возраста после заполнения анкеты жаловались на то, что раньше в паб приходили поговорить, а сейчас многие приходят туда в наушниках и общения не происходит. На увеличение дистанции между людьми влияет и возможность работать дома на компьютере, не приходя в офис, развитие Интернет-сервиса, что ведет к проблемам в личном общении.
На данном этапе наша гипотеза о существовании ограниченного ряда моделей ассоциирования, применяемых носителями различных культур с различной частотностью, находит свое подтверждение, хотя в предыдущих рассмотренных нами случаях модель «объект действия» доминировала лишь в РК. В корпусе реакций на данный стимул модель «объект действия» доминирует и для респондентов - носителей ФК. Модель «интерпретация через синонимизацию» доминирует в АК, как и в предыдущих случаях.
Обратимся к лексическому наполнению данных моделей ассоциирования. В сравнении с ассоциативным тезаурусом Дж. Киша, в анкетах АК представлено меньше ассоциаций типа «parents/ elders» (15 и 12 соответственно), аналогичная ситуация наблюдается в анкетах РК по сравнению с РАС (22 и 24 ассоциации ,.типа «родители/ старшие» соответственно). Традиции уважения по отношению к старшим постепенно теряются как в английской, так и в русской культуре. В анкетах ФК ассоциаций такого типа представлено меньше, чем в анкетах АК и РК (8 реакций), но обнаружилось, что носители ФК склонны уважать начальство, авторитет, систему, право, иерархию (9 реакций), а также образование (3 реакции). Кроме того, в анкетах ФК проявилось значительное беспокойство по отношению к окружающей среде — отмечено 5 таких реакций (environnement 2/ la nature/ la planete / nature!).
Интересно, что реакция типа «собутыльник/ пить вместе», отмеченная в Русском ассоциативном словаре (РАС 2002), в анкетах РК не встречается. Тем не менее, изученного материала недостаточно, чтобы делать выводы о позитивном сдвиге в решении проблемы алкоголизма в России.
Еще одним важным показателем, на наш взгляд, являются реакции, относящиеся к модели «объект» и представляющие собой имена известных личностей. Для РК это «Михаил Ульянов», для АК — «Ghandi/ Mandela» — эти имена являются своеобразным ориентиром для исследователя культуры как объект уважительного отношения со стороны респондентов.
Интерес представляют качества человека, вызывающие уважение респондентов. В АК это strong/ tall/ hero, в ФК - grand/ honneur/ intelligence/ la gentillesse/ noble/ serieuse, в РК — ум/ опыт, знания, порядочность/ порядочного человека/ репутация/ сильный. На их основе можно смоделировать образ человека, внушающего уважение, таким образом, полученные данные могут иметь практическое применение.
