Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1 Языковая картина мира 13
1.1. Языковая картина мира как объект лингвокультурологии 13
1.2. Формирование базовых терминов лингвокультурологии 29
1.3. Языковая личность как лингвокультурное понятие 51
1.4. Языковая личность Герольда Бельгера 58
Выводы по главе 1 65
ГЛАВА 2 Реализация мировоззренческого концепта судьба в сознании русского, казахского и немецкого народов 69
2.1. Представления о судьбе в мировых культурах 70
2.2. Судьба как важнейший концепт русской культуры 81
2.3. Национально-специфические характеристики концепта судьба в немецком языковом сознании и в немецкой литературе 95
2.4. Концепт судьба в казахской языковой картине мира 117
Выводы по главе 2 129
Глава 3 Концепт судьба и его вербализация в творчестве Герольда Бельгера 133
3.1. Функциональное поле и периферии авторского концепта судьба 133
3.2. Понятийный компонент концепта судьба у Герольда Бельгера 152
Выводы по главе 3 157
Заключение 160
Список использованной литературы 172
Список текстов герольда бельгера 184
Список использованных словарей 187
Список текстов художественной литературы 192
- Языковая личность как лингвокультурное понятие
- Языковая личность Герольда Бельгера
- Судьба как важнейший концепт русской культуры
- Понятийный компонент концепта судьба у Герольда Бельгера
Языковая личность как лингвокультурное понятие
Ю. Д. Апресян полагает, что при исследовании наивной языковой картины мира изучаются концепты, называемые лингвокультурными изоглоссами и пучками изоглосс, к которым относятся языковые и культурные «стереотипы» из числа концептов типично русского характера: судьба, удаль, воля, даль, авось и т. д. Сюда же можно отнести и неспецифичные концепты, например, называющие многократно исследованную символику цветообозначений в разных культурах (белый — здоровье, чистота; чёрный — смерть, зло и т.п.) [Апресян 1995: 349-350]. Национально-культурная специфика присутствует в наивной физике, наивной философии, наивной психологии и других науках, в которых отражён весь опыт народа. А. Вежбицкая отмечает, что они настолько противостоят научным физике, психологии, философии и другим наукам, насколько лексическое значение противостоит понятию. При этом она приводит в пример «ближайшее» и «дальнейшее» значения А. А. Потебни, «общесловарное» и «энциклопедическое» значения Л. В. Щербы, а также подчёркивает, что лексическим называется зафиксированное в словаре значение общеупотребительного слова [Вежбицкая 2001:236]. «Наивный» мир прямо противоположен научной картине мира, но его представления совсем не примитивны и обладают такой же сложностью и познавательностью, как и научные. Особый интерес вызывает внутренний мир переживаний человека, сведения о котором накоплены опытом поколений и являются надёжным проводником в мир слов.
Описание научной картины мира может возникать в разных языках и абсолютно не зависеть от них, наивные картины мира, получаемые путём раскрытия значений слов в разных языках, отличаются друг от друга. Наивные картины мира народов отличаются значительной прагматичностью. Их критерием выступает, как отмечает В. Б. Касевич, не «формально-логическая непротиворечивость, а целостная и универсальная модель, способная стать поясняющей матрицей для структурирования опыта» [Касевич 1988]. «Наивная картина мира» находит своё отражение в лексических единицах языка, а язык является способом концептуализации для выражения мира реальной действительности национальной языковой личностью [Вежбицкая 1999, Почепцов 1990]. Отсюда возникновение некоторой условности и схематичности в понятии «языковая картина мира». Для правильного воссоздания и восприятия языковой образ мира дополняется равными для представителей определённого языка эмпирическими познаниями о мире реальности.
В последние годы в лингвистической науке изучение проблем языковой картины мира становится всё более актуальным в связи с развитием когнитивистики, исследованием тем, связывающих язык с мышлением, сознанием, культурой и знаниями. Предметом обсуждения в лингвистике стал целый ряд вопросов, касающихся тем: 1) соотношение феномена языковой и концептуальной картин мира [Брутян 1976]; 2) языковой картиной мира является концептуальная картина мира или вербализованная с помощью языка; 3) наличие связи между языковой и концептуальной картинами мира.
Ряд российских ученых (Ю. Н. Караулов, Г. В. Колшанский, Е. С. Кубрякова, В. И. Постовалова, Г. В. Рамишвили, Б. А. Серебренников, В. Н. Телия, А. А. Уфимцева и др.) специфику языковой картины мира видит в том, что она не образует автономной картины мира, существующей наряду и параллельно с концептуальной картиной мира, и в то же время не тождественна ей.
По утверждению Ю. Н. Караулова, для анализа языка первостепенную важность имеют концептуальная картина мира (ККМ) и национально-языковая картина мира (НЯКМ) [Караулов 2004: 244].
Первая правдиво отражает действительность в сознании людей как результат работы мышления и содержит в себе понятия, категории, писаные и неписаные этические нормы, различные концепты, артефакты, поясняющие значение предметов и явлений этого мира. Вторая предметно выражается в разных системах познания, например, в мифологии, религии, художественном творчестве, науке, производстве и языке.
Национальная языковая картина мира (НЯКМ) составляет вербализованную часть концептуальной картины мира. НЯКМ в лингвистической науке называется «... приведённая в порядок знаковая модель, содержащая сведения о мире и человеке в нем, выраженная средствами языка» [Караулов 2004]. Ей приписывают две основные задачи: 1) определение основных частей концептуальной картины мира; 2) объяснение концептуальной картины мира с языковой помощью. Учёный элементами или единицами языковой картины мира называет поля и их имена, единицами концептуальной картины мира - обобщения элементов языковой модели мира, имена объединения полей [Караулов 2004].
По Ю. Н. Караулову, концептуальная картина мира представлена ярче, чем языковая: человек воображает её себе, используя большее количество языковых средств (и концептов), и она выходит более сложной по своему образованию [Караулов 2002: 142].
Культурные и традиционные различия вызывают специфический национальный колорит в разных языках, создающих свои, присущие только им, картины мира.
Сама языковая картина мира является национальным культурным достоянием каждого народа, она многоуровневая и чётко структурирована и развивает коммуникативные отношения между людьми.
Мы в своём изучении языковой картины мира, как и В. Н. Телия, близки к определению того, что это исторически возникшая и отражённая в языке совокупность различных значений, языковых образов и стереотипов, которые представляют знания о действительности определённого этноса.
Знания, возникшие в результате познания окружающего мира, оцениваются человеком в соответствии с общественными правилами и нормами поведения и выражаются языковыми средствами [Телия 1996: 214-237].
Языковая личность Герольда Бельгера
Концепт судьба является одной из важнейших ментальных категорий в жизни человека и по-разному отражается в его культуре, сознании и языке. В свою очередь вербализация концепта также может влиять на судьбу его носителя.
Тысячелетия в сознании людей существовало представление о судьбе как высшей силе, влияющей на жизнь человека. Однако на множество вопросов, связанных с этим понятием: какова природа судьбы, каков охват и характер её влияния, каковы результаты этого влияния и так далее - единого ответа не было, нет и, наверное, не будет. В разных мифологических системах, религиях, философских учениях судьба трактуется весьма неоднозначно. То же самое можно сказать и об обыденном сознании людей, которое, конечно, с известной долей условности поддается унификации, но всё же каждый человек, если задумывается о том, что есть судьба, сам для себя ищет ответ, и этот ответ часто индивидуален и неповторим.
Вера в судьбу или в рок - одно из древнейших и наиболее распространённых религиозных верований. Во все века и во всех цивилизациях люди верили в некую божественную силу, управляющую людскими судьбами, приписывая ей всё, чего они не могли объяснить в своей жизни и найти какой-то смысл во всём, что происходило вокруг.
Философы и богословы всех времён и народов задумывались над проблемой появления и развития судьбы. «Энциклопедия религии» отмечает, что в проявлении любых оттенков значения, форм и языков понятия судьбы постоянно наличествует «элемент... тайны» [Энциклопедия религий, 2008]. Все их знания объединены одной идеей о высшей силе, управляющей людьми свыше и предопределяющей судьбу как каждой личности в отдельности, так и общества в целом, когда события прошлого и будущего являются одинаково неизбежными.
Во все времена была распространена вера в предначертание судьбы, этим человек пытался объяснить необъяснимое в своей жизни и найти смысл во всём, что происходило вокруг. Историки считают, что именно отсюда вытекают такие понятия, как судьба, рок.
Понятие судьбы в том значении, которое нам известно в настоящее время, появляется в эпоху античности, создавая различные модификации: Случай, Фортуна, Рок, Фатум и формируя их внутренний смысл, близкий представлениям современного человека. Судьба - одно из ключевых слов культуры с древности, которые, на протяжении многого времени не исчезают из языка и культуры, несмотря на различные изменения в человеке и мире в целом. В. И. Постовалова справедливо отмечает, что слово судьба можно отнести к словам, оберегаемым культурой, так как оно содержит в себе культурный и социальный опыт всего человечества и является «попыткой человека найти жизненные силы, управляющие человеческим и мировым поведением» [Постовалова 1994: 37].
Судьба является абсолютно жизненной и совершенно реальной категорией, изучение которой вызывает у исследователей неизменный интерес. По мнению выдающегося русского философа А. Ф. Лосева, наша жизнь и есть наша самая настоящая судьба, с ней мы сталкиваемся постоянно и видим, насколько она может быть безжалостной, неотвратимой и всесокрушающей.
В условиях культуры Запада двадцатого столетия, в обстановке постмодернистской нестабильности, «безыдейности» и хаоса, всеобщего тревожного ожидания, обозначился неофатализм как особое мировоззрение. Человек в подобной жизненной ситуации жил одним днём, не мог быть хозяином своей судьбы и полностью полагался на волю случая, удачи - отсюда рождение повального увлечения, благодаря западному влиянию, различными рулетками, розыгрышами, телевизионными шоу, лотереями, позволяющими испытывать судьбу, заигрывать с ней, пытаться победить. В то же время это отвлекало человека от мыслей о тягостной и несправедливой судьбе, давало ему какую-то надежду на будущее.
Свою точку зрения на неофатализм выражает современный исследователь Д. В. Грожан: «Неофатализм или идея божественного предопределения позволяют человеку чувствовать некое равновесие и спокойствие (ибо в данном случае можно вообще не утруждать себя мыслями о судьбе), «творческая» же вера в судьбу, когда человек ищет ее, идет к ней навстречу, пытается вступить в диалог, дарит противоположные чувства. В этом случае мы обречены на постоянную тревогу, сомнения, отчаяние, но, в то же время, в этом процессе человек ощущает истинную свободу и сопричастность к изменениям в своей судьбе. С древних времен человек пытался разгадать загадку внешних сил, действующих на него, которые зачастую объяснял наличием некой судьбы, рока или фортуны» Црожан 2003: 17].
Исследователь В. П. Горан в своей работе «Древнегреческая мифологема судьбы» (глава «Проблема минойско-микенских истоков гомеровских представлений о судьбе») отмечает: «Эта идея, по-видимому, была общекультурным достоянием всего Ближнего Востока. Подтверждением этому служит то, что она фигурирует даже в международных договорах. Так, в договоре между египетским фараоном Рамзесом II и хеттским царем Хаттусили III, заключенном около 1269 г. до н.э., имеется выражение «гнаться за своей судьбой». Все это позволяет предполагать, что, если у греков в микенскую эпоху свои собственные представления о судьбе еще не сформировались, с идеей судьбы они вполне могли быть уже знакомы благодаря своим контактам с ближневосточными культурами. Во всех древних ближневосточных источниках, которые привлекались при обсуждении вопроса о влияниях древневосточных культур на древнегреческую мифологию, мотив судьбы так или иначе присутствует» [Горан 1990: 217].
Согласно догматике Ислама, в этом мире всё всецело зависит от воли бога: «не подобает душе умирать иначе, как с дозволения Аллаха, по писанию с установленным сроком» (Коран, сура 3, аят 139). «Скажи: Ничто и никогда нас не постигнет / Кроме того, что нам предначертал Аллах /. Он покровитель наш, / И на Него пусть верующие уповают» (Коран, сура 9, аят 51).
Судьба как важнейший концепт русской культуры
Структура концепта Schicksal представлена как понятийными, этимологическими, так и метафорическими (основанными на анализе лексической сочетаемости слов-репрезентантов) признаками.
В работе «Судьба и предопределение» А. Вежбицкая даёт следующую характеристику немецкой судьбы, отмечая особенности её употребления: «Неотвратимость, заключенная в слове Schicksal, проявляется в особенностях его атрибутивного употребления, в частности в составе прилагательного schicksalsbeding.
«Пессимистическая» ориентация Schicksal, которая проявляется также в том, что хотя о Schicksal человека можно сказать schreckliches (ужасный), trauriges (печальный), tragisches (трагический), или schweres (тяжелый), о нем нельзя сказать gluckliches (счастливый) или leichtes (легкий). Правильно говорить: Sie hatte ein schreckliches / schweres Schicksal. У нее был ужасный / трудный Schicksal. Но нельзя сказать: Sie hatte ein gluckliches / leichtes Schicksal. У нее был счастливый / легкий Schicksal [Вежбицка 1994: 100]. Как абстрактная сила, Schicksal может быть охарактеризован как добрый или хороший по отношению к кому-то, но о личном Schicksal человека нельзя сказать, что он хороший или счастливый. Это тем более интересно, что по-русски можно говорить о счастливой судьбе, завидной судьбе, талан - судьбе (ср. Мельчук, Жолковский 1984:862). На этом основании можно сделать вывод, что если судьба связана с представлением о том, что в жизни человека будет больше плохих событий, чем хороших, Schicksal сильнее акцентирует вероятность плохого» [Вежбицка 1994: 100].
А. Вежбицкая показывает использование немецкого и русского слова судьба во множественном числе: «Главное, что следует уяснить здесь, — это что Schicksale (множественное число) не имеет импликаций неотвратимости (и, возможно, несчастья), в отличие от Schicksal. Русская судьба также теряет многие из своих импликаций, когда используется во множественном числе — как это происходит, когда говорят о судьбах русской интеллигенции, британского флота или французской литературы. Большой Академический словарь (1963:1163) раскрывает значение слова судьба во множественном числе как «история существования, развития чего-либо», и такое же грубое определение могло бы быть дано Schicksale. Множественное число, Schicksale, должно рассматриваться как расширение и одновременно редукция значения формы единственного числа, Schicksal, которое действительно предполагает нечто подобное неотвратимости — в том смысле, что если воображаемая сила «хочет, чтобы что-нибудь случилось, это случится.
А. Вежбицкая отмечает, что «кажется, что судьба знает, что делает (даже когда она использует случай), и ее можно уважать и смиренно почитать. Schicksal, по-видимому, не ведает, что творит, — даже когда он благосклонен к нам, знаки его расположения кажутся капризами, непонятными и полностью лишенными смысла. Такие выражения, как Gunst des Schicksals (капризная благосклонность Schicksal), Ungunst des Schicksals (капризная немилость Schicksal), eine Laune des Schicbals (причуда Schicksal), ein Wink des Shicksals (кивок Schicksal), свидетельствуют о том, что Schicbal считается капризным и своевольным, — ив этом смысле он больше похож на польский los, чем на русскую судьбу...
Поэтому можно прийти к заключению, что Schicksal отражает представление о непостижимой силе, которая определяет течение человеческой жизни, причем предполагается, что она является причиной того плохого, что случается с людьми, и делает это совершенно произвольным образом [Вежбицкая 1994: 102].
«Язык свидетельствует о том, что в отличие от судьбы Schicksal не занимает центрального места в немецком видении жизни. Schicksal — общеупотребительное немецкое слово, но по частотности употребления оно несопоставимо с судьбой. И судьба, и Schicksal представляют жизнь человека как то, что человек не может полностью контролировать и что контролируется «высшими силами»; но судьба предполагает, что это «нормальная» точка зрения на человеческую жизнь, a Schicksal — что это «особый», мифологический взгляд на нее».
«В немецкой национальной мифологии идея Schicksal прекрасно сочеталась с идеей о том, что немцы являются «избранной нацией». Например, после поражения 1918 г. возникло ощущение, что «Судьба послала Германии поражение, чтобы выделить ее среди других наций. Судьба выбрала ее быть первой великой страной, добровольно принявшей поражение... Даже в глубинах мазохистского самоуничижения — столь впечатляюще осужденного Максом Вебером — мировая история все равно воспринималась как тайное соглашение между тевтонским духом и Богиней Судьбы» [Вежбицкая 1994: 105].
Как своеобразное обобщение звучит следующее высказывание Вежбицкой: «Немецкий концепт Schicksal не согласуется с картиной «практического, эмпирического, немагического подхода к социальному и природному миру» (вспомним замечание Эриксона о том, что, даже будучи реалистом, немец говорит Schicksal вместо того, чтобы обращаться к фактам истории и географии» [Вежбицкая 1994: 139].
Понятийный компонент концепта судьба у Герольда Бельгера
Герольд Бельгер, будучи яркой языковой личностью, сформировал свой концепт судьбы. Этому способствовали его генетические корни, уходящие в тысячелетнюю историю и культуру немцев, сложные перипетии судеб российских немцев, которые за триста с лишним лет впитали в себя богатую историческими коллизиями многонациональную культуру России. Жизнь самого автора неотделима от трагических судеб советских немцев, переживших сталинскую депортацию. Уникальна жизнь его семьи, оказавшейся фатально единственной немецкой семьёй в огромной казахской степи на берегу Есиля-Ишима: «С того времени и начинается отсчёт моей сознательной жизни. Река Есть, прибрежный тугай, перелески, берёзовые колки, ковыльная степь.., бураны и ливни благодатного северного Казахстана я воспринял как родное, как нечто изначальное. Они вошли в моё сознание, в мою плоть. Вся моя жизнь, творчество, думы, дела, надежды связаны с Казахстаном» [Бельгер 2009: 12].
Поэтому герои его книг и очерков, как и сам автор, «депортированные и ссыльные немцы, люди искалеченной судьбы, взрослые и малые, постоянно и настойчиво рассуждают на тему: что такое родина, где наша родина, есть ли у нас вообще родина? Или мы вечные скитальцы, изгои, бездомные, неприкаянные на этой земле?» [ Бельгер 2009: 14].
Он, органично впитав богатейшую культуру и традиции трёх народов, ярко выразил в своём творчестве мировоззренческие интенции российских немцев, сумел философски осмыслить менталитет казахов, казахстанских немцев и русских. Поэтому многосторонний анализ «судьбоносного» концепта в творчестве Бельгера как нельзя лучше раскрывает языковую личность автора и синтез трёх культур в менталитете российских (можно продолжить -советских и казахстанских) немцев.
Концепт не только слово, являющееся ядром понятия, а «результат, - как отметил Д. С. Лихачёв, - столкновения словарного значения слова с личным опытом человека», и при строительстве концептуальной системы человека вербализируется не изолированно, а в индивидуально неповторимых контекстах, образующих, обогащающих периферию концепта. При изучении концепта личности поэтому важно выявить его словарное окружение, характеризующее индивидуальный мир автора, его лексическое богатство и неповторимость [Лихачёв 1993:4].
Концепт судьба является одним из самых частотных ключевых понятий Г. Бельгера, который активно используется им как в художественных, так и в публицистических произведениях, когда писатель делится своими собственными размышлениями или использует его в монологах героев.
Рассказывая о драматической и трагической судьбе немцев, депортированных в Казахстан, он пишет о своей судьбе, о том, что видел собственными глазами и через что ему пришлось пройти. Лейтмотив судьбы красной нитью проходит через всё его творчество и обрастает огромным числом контекстуальных синонимов. В качестве примера мы в небольшом отрывке из его романа «Зов» отметили синонимы, а парафразы и обновлённые фразеологизмы к концепту судьба выделили подчёркиванием. Автор пишет: «И в самом деле, оказывался не раз на грани. И каждый раз каким-то образом выкарабкиваюсь. И потому давным-давно уверовал, что я для чего-то создан, что некая чудодейственная сила благоволит ко мне, оберегая меня... и я стал фаталистом и как-то самому себе внушил, что меня ведёт по жизни некое предназначение, судьба, что ли фатум, рок. Блажь, наверное. Самовнушение. Утешение. И всё же, всё же... Кто-то меня опекает. С некоторых пор придерживаюсь библейской формулы: что должно быть, то и будет, а что будет, то уже было.
Говорят: человек - кузней своего счастья. Сам творит свою судьбу. Сам вырабатывает свой характер, своё кредо, свою манеру поведения в жизни. И я так полагал. Теперь же считаю, что далеко не все зависит от воли самого человека. Если некая таинственная сила, то, что казахи называют «щдірет», изначально не благоволит к тебе, то ты хоть расшибись, всё пойдёт у тебя сикось-никось, всё сложится наперекосяк, ибо шелудивый пёс твоей судьбы вдруг сорвался с цепи и понесся, куда глаза глядят. Всю жизнь, надрываясь, тащишь на себе свою нескладную судьбу — непосильный груз ящика Пандоры...» [Бельгер 2010: 170-172].
Значение слова реализуется в контекстах, минимальным из которых является двухкомпонентные сочетания со словом судьба. Наиболее разнообразными среди них оказались предикативные, вербальные, атрибутивные и поссесивные сочетания. Мы со всего компендиума авторских текстов выписали и классифицировали такие сочетания и привели обширные примеры, посчитав, что концепт способен реализоваться в мини- и макроконтекстах, которые мы назвали функциональным полем контекста.
Предикативные сочетания типа «судьба сделала» у Бельгера реализуются в таких ярких и часто неожиданных формах: судьба разлучила, судьба распорядилась, судьба играет человеком, судьба разметала, заносила судьба, судьба решила (решает), судьба смилостивилась, судьба оказалась благосклонной, судьба указывает, судьба определила, судьба не даёт, судьба благоволит, судьба столкнула, судьба разгневалась, судьба повернулась, судьба забросила, судьба спохватилась, судьба связала, судьба расправилась, судьба пощадила, судьба не балует, судьба даёт возможность (не даёт), судьба сложилась, судьба пригнала, искривилась стёжка-дорожка судьбы, судьба благодарила, судьба нашла, изначально предначертана, судьба свела, судьба тасовала, судьба поспешила, скряга-судьба позавидовала.
