Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Текст как объект интерпретации 14
1.1. Интерпретация в семантике 14
1.1.1. Условно-истинностная семантика 14
1.1.2. Когнитивная семантика 17
1.1.3. Интерпретирующая семантика 24
1.2. Различные подходы к интерпретации текста 30
1.2.1. Интерпретация текста с позиции автора 32
1.2.2. Интерпретация текста с позиции читателя 33
1.2.3. Имманентное исследование текста 35
1.2.4. Интерпретация текста на основании кода 37
1.2.5. Контекст 38
Выводы по главе 1 41
ГЛАВА 2. Взаимодействие разных типов языковых знаков как способ формирования смысла текста
2.1. Взаимодействие между фонетической и лексико-семантической структурами текста как проявление интерсемиотичности
2.1.1. Явление звукового символизма 46
2.1.2. Анаграммирование 53
2.2. Графика и изобразительность во взаимодействии с семантикой 60
2.2.1. Графема в функции знака 61
2.2.2. Визуальная поэзия 63
2.2.3. Возможности шрифта. Визуальная проза 70
2.2.4. Организация текстового пространства 77
2.2.5. Значимое отсутствие знаков препинания 85
2.3. Взаимодействие лексических, фонетических и графических средств
Выводы по главе 2 91
ГЛАВА 3. Взаимодействие разных типов системности как реализация интерсемиотичности 93
3.1. Теории двойного смысла 95
3.1.1. Концепция двух смыслов в библейской герменевтике 95
3.1.2. Современное понимание проблемы нескольких смыслов 98
3.2. Проблема формирования и взаимодействия множеств 103
3.2.1. Понятие «множество» в логике 103
3.2.2. Понятие «множество» в интерпретирующей семантике 105
3.2.2.1. Образование классов в языке 105
3.2.2.2. Образование классов в контексте 107
3.2.2.3. Виды взаимодействия между изотопиями текста 116
3.3. Взаимодействие различных систематик в тексте 123
3.3.1. Факторы понимания текста 123
3.3.2. Мифопоэтическое прочтение текста 125
3.3.3. Социологическое прочтение текста 135
3.3.4. Психоаналитическое прочтение текста 139
3.3.5. Совмещение психоаналитического и социологического подходов 140
при интерпретации текста
Выводы по главе 3 144
Заключение 146
Библиография 150
- Интерпретирующая семантика
- Графика и изобразительность во взаимодействии с семантикой
- Концепция двух смыслов в библейской герменевтике
- Взаимодействие различных систематик в тексте
Введение к работе
Актуальность исследования обусловливается существующей в современной лингвистике необходимостью исследовать смысловую структуру текста комплексно в плане взаимодействия формирующих ее систематик как «многослойное» поликодовое образование. Отвечая общей тенденции к интеграции, данный подход позволяет установить, как взаимодействуют в качестве факторов смысла лингвистические и экстралингвистические средства и тем самым подтвердить неразрывную связь между семантикой и прагматикой.
Объектом исследования является текст в общелингвистическом его понимании – как построенная лингвистами модель и как засвидетельствованное в социальной практике языковое произведение, а предметом такая категория текста, как интерсемиотичность: взаимодействие участвующих в формировании смысловой структуры систематик, в том числе графики, фонетики, лексики, а также воплощенных в тексте социальных норм.
Материалом исследования послужили художественные произведения французских авторов XIXXXI вв. общим объемом свыше 1 млн. знаков. Отбор текстов был обусловлен характером решаемых проблем. Так, при разборе корреляции лексических средств и звукового ряда наибольший интерес представляли поэтические произведения, при мифопоэтической интерпретации – тексты писателей-романтиков, при социологической интерпретации – тексты писателей-реалистов. В работе представлены также наиболее примечательные интерпретации некоторых текстов, выполненные известными исследователями и позволяющие осознать, как зависит от занимаемой исследователем позиции выведение смысла.
Цель работы состоит в изучении явления интерсемиотичности как фактора формирования смысловой структуры текста в ракурсе образующих ее систематик.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
исследовать изучаемое явление интерсемиотичности как
интерактивное взаимодействие семантических и прагматических факторов
смысла;
выявить, как взаимодействуют в художественном тексте разные типы
языковых знаков, в том числе лексические, фонетические и графические
единицы;
установить, как функционируют в качестве внутритекстовых
интерпретантов графическое оформление текста, звуковой символизм,
анаграммирование;
установить, как взаимодействуют в качестве затекстовых
интерпретантов различные социальные нормы;
показать, как зависит смысловая структура текста от стратегии
интерпретации.
Теоретической базой работы послужили труды отечественных и зарубежных исследователей:
по интерпретирующей семантике (A.-Ж. Греймас, Б. Потье, Ж. Курте, Ф. Растье, А.Е. Бочкарев);
по семиотике и литературоведению (Ю.М. Лотман, М.М. Бахтин, Р. Барт, Ю. Кристева, Р.О. Якобсон, Ж. Женетт);
по герменевтике как практике истолкования (П. Рикер, Х.-Г. Гадамер);
по звуковому символизму (М. Граммон, П. Леон, К. Нироп, Л.П. Якубинский, А.П. Журавлев, Д.М. Сегал, С.В. Воронин, Г.В. Векшин);
по анаграммированию (Ф. де Соссюр, Ж. Старобинский, В.В. Иванов, В.Н. Топоров, В.С. Баевский, К.Э. Штайн);
по графическому оформлению текста (А. Бийи, А.Г. Костецкий, И. Левый, И.Э. Клюканов);
по участвующим в порождении смысла систематикам (Ф. Растье, Ю.М. Лотман), в частности, мифопоэтике (Е.Г. Эткинд), социологии (П. Бурдье, П. Бонневиц, Ж.-П. Дюран, А. Вюрмсер) и психоанализу (З. Фрейд, К.Г. Юнг, Ж. Савиньо).
В соответствии с поставленной целью, а также решаемыми в работе задачами основными методами исследования послужили компонентный анализ, контекстуальный анализ, сопоставительный анализ, элементы статистического анализа.
Научная новизна исследования заключается в том, что изучаемое в работе явление интерсемиотичности представляется впервые как категория текста, настолько же значимая для понимания условий его строения и функционирования, как связность, когезия, интеграция, завершенность, ретроспекция, проспекция (И.Р. Гальперин), выраженность, структурность, отграниченность (Ю.М. Лотман), интертекстуальность (Ю. Кристева), гипертекстуальность (Ж. Женетт), коммуникативность (интегральное качество текста по Е.В. Сидорову).
Исследуемое явление позволяет осознать, что в качестве объекта интерпретации художественный текст является семиотически «многослойным» и что адекватное его истолкование возможно только в
ракурсе разных системных инстанций. В таком подходе по-новому предстают, кроме того, и такие традиционно известные аспекты текста, как графика, пунктуация, звуковой символизм, анаграмматизм и т. д.
Теоретическая значимость исследования заключается в разработке явления интерсемиотичности как неотъемлемого условия интерпретации. Применяемый к анализу художественных текстов интерсемиотический подход позволяет выявить, как взаимодействуют в качестве интерпретантов семантические и прагматические факторы смысла и тем самым подтвердить неразрывную связь семантики с прагматикой.
Практическая ценность работы состоит в том, что результаты исследования могут быть использованы в лекциях по теории текста при изучении таких основополагающих для теоретической подготовки проблем, как смысловая структура текста, многозначность, роль человеческого фактора в языке; а также в лекциях по лексикологии, стилистике и межкультурной коммуникации, спецкурсах по лингвистической интерпретации текста.
На защиту выносятся следующие положения:
-
В качестве объекта лингвистического анализа текст задается в соответствии с занимаемой исследователем позицией.
-
В ракурсе множества переменных системных инстанций, так или иначе участвующих в формировании смысловой структуры, текст подлежит изучению как мультимодальное семиотическое произведение.
-
Интерсемиотичность является неотъемлемым свойством художественного текста.
-
Интерсемиотичность реализуется в художественном тексте двояким образом: во-первых, в плане взаимодействия разных типов языковых знаков; во-вторых, в плане взаимодействия разных социальных норм.
-
Внутритекстовыми интерпретантами служат звуковая аранжировка, графическое оформление, отдельные слова, словосочетания и целые
высказывания, затекстовыми – социальные нормы и практики интерпретации.
6. Смысл текста является не данностью, а результатом интерпретации, поскольку смысл в значительной степени конструируется в ходе прочтения.
Апробация работы. Основные положения и результаты диссертации обсуждались на заседаниях кафедры французской филологии ФГБОУ ВПО «НГЛУ» (1998–2014 гг), а также научных конференциях: III Международная научная конференция «Исследования в области французского языка и французской культуры. Языковая картина мира и межкультурная коммуникация» (апрель 2009 г., Пятигорск: ПГЛУ), II Международная научно-практическая конференция «Французский язык и культура Франции в России XXI века» (ноябрь 2009 г., Нижний Новгород: НГЛУ), XV международная научно-практическая конференция «Язык и культура Франции в России XXI века» (сентябрь 2011 г., Нижний Новгород: НГЛУ), Международная научная конференция «Язык, культура и общество в современном мире» (май 2012 г., Нижний Новгород: НГЛУ), Международная научная конференция «Романские языки в межкультурном пространстве» (июнь 2012 г., Москва: МГОУ).
Результаты исследования изложены в одиннадцати публикациях, включая три статьи в изданиях, рекомендованных ВАК.
Структура диссертации. Настоящая работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии, списка литературных источников и условных обозначений.
Интерпретирующая семантика
Близко к трактовке взаимодействия социальных норм по Ф. Растье толкование термина «интерсемиотичность», предложенное Ж. Курте [Courtes 1991]. Автор вводит этот термин, изучая некоторые ритуалы, принятые в обществе. В частности, французский ученый рассматривает как интерсемиотические отношения взаимодействие между вербальными и мимико-жестикуляционными компонентами, которые используются участниками траурного обряда. Автор приходит к выводу о взаимодополнении указанных компонентов для передачи эмоционального состояния участников церемонии. Более того, само место человека в похоронной процессии автор рассматривает как знак, указывающий на степень близости этого человека к умершему, отсюда и различное -вербальное и паравербальное - проявление эмоций [Courtes 1991: 51-54]. Схему интерсемиотических отношений, согласно анализу Ж. Курте, можно представить следующим образом: место человека в процессии — интенсивность речи, мимики и жестов — степень переживаний. Следовательно, смысловая структура ситуации формируется взаимодействием разных систематик.
Положение о взаимодействии различных социальных норм, своего рода «кодов», тесно смыкается с известным тезисом Ю.М. Лотмана о множественности кодировок художественного текста [Лотман 1970] и с мнением М.М. Бахтина о «полифонии» художественного текста [Бахтин 1979]. Действительно, любой художественный текст можно рассматривать как минимум дважды закодированный: с помощью естественного языка и языка художественной литературы. Язык художественной литературы, равно как и языки театра, кино рассматриваются в качестве «вторичных моделирующих систем» (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский), причем вторичность не означает ущербность, а указывает только на факт их создания по «первичной» модели языка.
«Поликодовость» текста (употребляются также термины «интермедиальность», «креолизованный текст», «мультикоммуникативный текст», «контаминированный текст», «гибридный текст», «лингвовизуальный комплекс») стала предметом множества исследований последних лет [Ворошилова 2006, Сонин 1999, Тишунина, Чигаев 2010, Harmat 2010, Porcher 1987 и др.].
Между тем, областью рассмотрения таких исследований выступает в основном не художественный текст, а рекламные объявления, политические плакаты, комиксы, газетный текст и т. д. Кроме того, многие французские авторы, лингвисты и не только, рассматривают взаимодействие между различными видами искусства: музыки, кинематографа, архитектуры, живописи, театра и литературы. Пристальное внимание к этой проблеме объясняется «общей тенденцией современности к взаимодействию и взаимопроникновению различных видов искусств» [Harmat 2010]. Однако данные труды далеко не всегда относятся к области лингвистики, а являются, скорее, искусствоведческими или литературоведческими. Что же касается именно лингвистического освещения проблемы, то оно представляется явно недостаточным . В данной работе предпринята попытка описать многообразие видов взаимодействия между разнотипными систематиками на единой методологической основе (семный анализ) и эксплицировать их функционирование в тексте как проявление категории интерсемиотичности.
В настоящем исследовании мы будем рассматривать явление интерсемиотичности также в плане взаимодействия разных типов языковых знаков. Ф. Растье указывает на такое взаимодействие в «Интерпретирующей семантике», не называя его эксплицитно «интерсемиотическим». Так, согласно французскому ученому, поскольку естественные языки являются
Тем не менее, необходимо отметить пособие Е.Е. Анисимовой по лингвистической интерпретации креолизованных текстов [Анисимова 2003]. «полисемиотическими системами», то в тексте как произведении на естественном языке взаимодействие устанавливается между разными семиотическими типами языковых знаков, такими как просодия, пунктуация и т.п., что влияет на содержание текста [Растье 2001: 16].
Понятие «полисемиотичности» языка и текста близко, по сути, термину «полисистемность» текста, который использует Е.В. Сидоров. Полисистемность текста, в основании которой лежит «многоаспектность языка», заключается в соотнесенности со многими системами, в частности, с лексикой, морфологией, синтаксисом, логической системой, системой стилистических приемов и т.п. [Сидоров 2009: 221]. Совместное действие многих подсистем изучается в современной лингвистике также в ключе такого феномена, как синергия, в рамках синергетики [Борботько 2009]. Синергия трактуется В.Г. Борботько как «эффект взаимодействия двух или более энергий» [Op. cit.: 283], «сопряженный смысл» [Op. cit: 209].
Применяя данные положения к художественному тексту, мы изучаем в качестве интерсемиотических отношений взаимодействие, которое устанавливается между звуковым рядом текста, его графическим воплощением, пунктуационными особенностями и лексико-семантическими средствами.
Представляется целесообразным начать исследование именно с этого, «языкового», внутрилингвистического взаимодействия и затем перейти к изучению взаимодействия различных систематик, которое требует привлечения внелингвистического контекста.
Актуальность исследования обусловливается существующей в современной лингвистике потребностью исследовать смысловую структуру текста комплексно в плане взаимодействия формирующих ее систематик как «многослойное» поликодовое образование. Отвечая общей тенденции к интеграции, данный подход позволяет установить, как взаимодействуют в качестве факторов смысла лингвистические и экстралингвистические средства, то есть учитывать и прагматические, и семантические факторы. Объектом исследования является текст в общелингвистическом его понимании - как построенная лингвистами модель и как засвидетельствованное в социальной практике языковое произведение, а предметом такая категория текста, как интерсемиотичность: взаимодействие участвующих в формировании смысловой структуры систематик, в том числе графики, фонетики, лексики, а также воплощенных в тексте социальных норм.
Графика и изобразительность во взаимодействии с семантикой
Одно из ключевых понятий проведенного исследования - понятие интерпретации. По форме интерпретация - это своего рода «перевод» с языка произведения на метаязык интерпретатора [Михайлов 1990: 10], по содержанию - это «приписывание значения» изучаемой языковой последовательности [Растье 2001: 362].
Следовательно, семантика как наука о значении непосредственно связана с интерпретацией, т. е. установлением и толкованием значения. Различие между семантическими теориями заключается в основном в разной трактовке значения и способов его изучения. Обратимся к нескольким семантическим направлениям, активно разрабатываемым в последние десятилетия, чтобы показать, как они определяют смысл, а, следовательно, на чем основывается интерпретация в рамках соответствующих направлений.
Условно-истинностная семантика
Для условно-истинностной семантики установление смысла высказывания означает определение условий, которым должно удовлетворять это высказывание, чтобы его можно было считать истинным. В качестве таких условий берется прежде всего соответствие того, о чем идет речь, объективным знаниям о мире. Высказывание признается истинным тогда и только тогда, когда установлено его соответствие какому-то объекту или явлению действительного мира. Если свойства объекта, о котором говорится в высказывании, согласуются со свойствами соответствующего референта, то высказывание признается истинным, если нет, то ложным. Например, высказывания типа «Обезьяна ест банан» или «Обезьяна лазает по деревьям» будут признаны истинными, так как предикации «есть бананы» и «лазать по деревьям» соответствуют таксономическим сведениям об обезьянах. Напротив, высказывание «Обезьяна говорит по-французски» в условно-истинностной семантике будет признано ложным, поскольку членораздельная речь в целом и умение говорить на каком-то человеческом языке в частности не свойственны классу обезьян. В условно-истинностной семантике сведения об объектах действительного мира опираются в основном на научную картину мира, на онтологическое знание. Определение истинности значения в этом случае опирается на референцию к реалиям.
Различают три основных вида референции: определенную, неопределенную и нулевую. При определенной референции, когда объект, на который указывается в высказывании, является не только известным участникам коммуникации, но к тому же единичным, проблем с установлением истинности высказывания не возникает. В большинстве концепций, связанных с референцией, имеется в виду именно определенная референция, осуществляющаяся определенной дескрипцией. Развивая понятие «определенных дескрипций», введенное Б. Расселом [Рассел 1982], К.С. Доннелан различает их референтное и атрибутивное употребление в речи. При референтном употреблении «говорящий полагает, что некоторый фиксированный предмет или лицо удовлетворяет дескрипции»; при атрибутивном использовании «говорящий не думает ни про кого в частности» [Доннелан 1982: 143], и дескрипции могут, в принципе, удовлетворять разные лица или предметы.
Так, в примере К.С. Доннелана «Дай мне книгу, которая лежит на столе!» [Доннелан 1982: 142], определенная дескрипция употребляется референтно, если говорящий имеет ввиду конкретную книгу (знает ее название и автора). Даже если книга окажется не на самом столе, а около него, то просьбу говорящего все равно можно выполнить. Главное, чтобы это была та самая книга (того автора и с тем названием), которую имеет ввиду говорящий.
Если же книга лежит на антикварном столе, на который нельзя ничего класть, то той же самой фразой «Дай мне книгу, которая лежит на столе!» дескрипция будет употреблена атрибутивно. Говорящему не важно в этой ситуации, какая именно книга лежит на столе (кто ее автор и как она называется), важно убрать ее со стола. В этом случае, если на столе книги не окажется, то просьбу говорящего выполнить нельзя. Какая-нибудь книга, находящаяся около стола, уже не подойдет. Основным свойством книги в этой ситуации будет именно факт ее нахождения на столе, а названия и автор не имеют никакого значения.
Между тем в условиях неопределенной и нулевой референции задачи условно-истинностной семантики значительно осложняются.
Речь идет о неопределенной референции, если референция осуществляется к объекту, «не входящему в фонд знаний собеседников»: «Петр женился на какой-то студентке» [Арутюнова 1990: 411]. Такая референция «непрозрачна» [Куайн 1982: 87-108], в отличие от прозрачной, когда «сквозь значение выражения просвечивает тот объект, на который оно указывает» [Арутюнова 1982: 22]. В условиях непрозрачной референции соотнесенность имени с объектом реального мира неясна.
При нулевой референции, как указывает сам термин, имени или выражению ничего не соответствует в реальном мире. Нулевую референцию в действительном мире имеют, например, русалки, лешие, единороги, кентавры, драконы и тому подобные существа. Такие объекты, по мнению Б. Рассела, не более чем «псевдообъекты», которые противоречат «здоровому чувству реальности» [Рассел 1982: 44]. Ибо, по убеждению исследователя, «существует только один мир - мир «реальности» [Рассел 1982: 43].
Отсутствие референта, на первый взгляд, противоречит и основной общепринятой аксиоме, относящейся к акту референции: «то, к чему производится референция, должно существовать» [Серл 1982: 179].
Цитируя эту аксиому, Дж. Серл показывает ее ограниченность. По его мнению, помимо реального мира, речь может идти о так называемых «вторичных формах дискурса» [Серл 1982: 181], в частности, о художественной речи. Так, референта имени «Шерлок Холмс» в реальном мире не существует, референция этого имени - нулевая. Однако в мире, созданном художественным произведением, имя «Шерлок Холмс» референтно, ибо данный персонаж действительно существует в литературе. Но если мы будем говорить о «миссис Шерлок Холмс», то референция этого имени будет нулевой даже в литературе, поскольку нам ничего не известно о таком персонаже.
Реальный мир, таким образом, не является единственно возможным при интерпретации. В этом мы полностью согласны с Дж. Серлом, и это допущение принципиально важно для нашей работы. Помимо реального, окружающего нас мира, есть художественная реальность - литература, театр, кино и т. д. Поскольку объектом исследования в нашей работе является художественный текст, создающий свой собственный универсум, то мы не можем не считаться с объектами, которые имеют референтную отнесенность только в пределах этого текста. При этом в реальном мире им может не найтись никакого соответствия, либо мнимое внешнее соответствие может опровергаться контекстом произведения. При оценке персонажей и событий из таких «возможных» миров критерий «истинно / ложно» не применим, речь идет, скорее, о большем или меньшем «правдоподобии / неправдоподобии».
Концепция двух смыслов в библейской герменевтике
Рассматривая графическую структуру стиха, Ю.М. Лотман определил шрифт как «графику лексической интонации», а пробелы и расположение стихов - как «графику ритмико-синтаксической организации». Как уже отмечалось, смысл текста создается не только лексическими средствами. Визуальный облик текста в немалой степени направляет прочтение текста, коррелируя с вербальной информацией. В последние годы можно говорить уже не только о «визуальной поэзии», но и о «визуальной прозе», аппелирующей к зрительному восприятию.
Широкое использование графических возможностей в современной художественной прозе объясняется, очевидно, не столько прогрессом технологий и общедоступностью компьютерной техники, сколько стремлением автора сделать свой текст оригинальным, неповторимым, запомниться читателю.
В своих произведениях авторы широко используют возможности разного шрифтового набора, в частности, курсив, заглавные буквы, полужирный шрифт, особые шрифты.
К наиболее распространенному приему шрифтовой акциденции, курсиву, авторы прибегают в следующих целях:
1) для выделения иноязычных слов и выражений, а также всевозможных названий (компаний, торговых центров, пароходов, газет, песен, стихов, романов и т.д.): La vie avait repris son cours. Business as usual [Musso 2004: 25]. Pour Bonnie, il avait son arme secrete : une cassette video de La Belle et le Clochard [Musso 2004: 81].
2) для передачи мыслей персонажей (несобственно-прямая речь): Chaque fois qu il abattait un tuyau, il verifiait si le flacon ne s etait pas coince dans un coude. Ne laisse rien au hasard. Tiens bon tant qu il reste une chance. C est ce qu il avait toujours fait dans son metier et, en trente-cinq ans de carriere, il lui etait parfois arrive de sauver des cas exasperes. Alors, pourquoipas aujourd hui Sa hache a la main, de l eau jusqu au genoux. Elliott aurait pu facilement passer pour un fou. [Musso 2006: 122].
Такой внутренний монолог героя, набранный курсивом, бросается в глаза и избавляет рассказчика от необходимости заключать его в кавычки и сопровождать ремарками типа «dit-il», «pensa-il». 3) для маркирования чужой речи на фоне речи повествователя:
Camille venait d y dessiner une multitude de bambous. Leurs tiges et leurs feuilles etaient ce qu il у avait de plus difficile a realiser. Une feuille, petite, une simple feuille, qui se balance dans le vent exigeait de ces maitres des annees de travail, une vie entiere parfois... Joue avec des contrastes. Ти n as qu une couleur a ta disposition etpourtant tuрейх tout suggerer... [Gavalda2004: 60] Курсивом выделены слова учителя Камиллы, которые она вспоминает, когда решается снова начать рисовать.
Для ввода «чужого слова» авторы используют не только курсив, но и особые шрифты, позволяющие максимально точно воспроизвести текст «первоисточника». В частности, в романах Г. Мюссо выписки из журнала наблюдений за больными за 1972 год и письма, датированные 1976 годом, набраны как бы на печатной машинке [Musso 2004: 162-164; Musso 2006: 176, 183-184], газетные статьи [Musso 2007: 79-80; Musso 2006: 206, 208-209, 254-255] и выдержки из виртуальной энциклопедии [Musso 2006: 107-108] выполнены особым прямым шрифтом, создающим ощущение аутентичности, а личные послания персонажей стилизованы под рукописный текст [Musso 2006:314-315,245]. 4) для подчеркивания наиболее значимой информации, выделения основного смысла:
Pourquoi n avez-vous rien fait puisque vous saviez qu il allait mourir? [Musso2004:41]. - Tu ne comprends pas :je ne t aimeplus Ilena. [Musso 2006: 215]. Для выделения таких эмоционально нагруженных слов авторы нередко прибегают и к заглавным буквам: Oh, j ai mal et ne suis que SOLITUDE [Jardin 1992: 178]. Подчас заглавные буквы еще и набраны жирным шрифтом: Je suis seul, irremediablement SEUL [Jardin 1992: 196]. Сочетание нескольких приемов шрифтового набора встречается довольно часто, например, ключевые слова выделены заглавными буквами на фоне курсива, призванного передать размышления персонажа: Elle est VIVANTE. Tu 1 as toujours su. Ти ne sais pas tres bien pourquoi, mais tul as TOUJOURS su. [Musso 2007: 54].
Некоторые авторы настолько активно используют графические элементы, что книгу не только читаешь, но и рассматриваешь и даже разгадываешь, как занимательную шараду. Проанализируем в этой связи использование основных приемов визуально-графического оформления прозаического текста и их соотнесенность с лексическими средствами на примере романа Александра Жардэн «Le Petit Sauvage» Маленький дикарь.
Главный герой романа, Александр Эйфель, ведет обычную жизнь взрослого делового человека. Но неожиданно, в возрасте 38 лет, он осознает, насколько заурядным и предсказуемым он стал, что озорство и изобретательность Маленького дикаря, как его называли в детстве, полностью покинули его. И Александр решает во что бы то ни стало возродить в себе того ребенка, каким он был лет двадцать пять назад. Он переезжает на юг, где жил в детстве, выкупает родовое поместье, забирает бабушку, «душу» этого поместья, из дома престарелых. Понемногу, «выдавливая» из себя взрослого, Александр обретает черты былого сорванца, тонко чувствующего людей и природу.
Фактически, роман делится на две части: жизнь взрослого Александра до того, как он заново обрел черты ребенка, и после этого. Такое смысловое построение романа поддерживается графическими средствами, причем их использование постоянно нарастает по мере того, как главный герой все более превращается в ребенка.
Так, при описании монотонной жизни взрослого человека, погруженного в повседневные заботы и потерявшего способность тонко и глубоко чувствовать, автор использует стандартный, «монотонный» типографский набор. Однако постепенно равномерный шрифтовый рисунок становится лишь фоном, на котором все больше значимых для героя слов пишутся ЗАГЛАВНЫМИ буквами, а многие понятия, относящиеся к детским воспоминаниям, выделяются курсивом
Взаимодействие различных систематик в тексте
С философских позиций миф переосмысливается основоположниками экзистенциализма (Ж.-П. Сартром, А. Камю). Так, Сизиф у А. Камю - герой абсурдный [Camus 1966: 162]. Абсурдны как его земные страсти, так и загробные мучения. Трагизм же мифа А. Камю видит в том, что Сизиф осознает бессмысленность и безнадежность своего труда. Трагедия начинается именно со знания и с осознания ситуации. И тогда уже не боги управляют жизнью человека, а он сам.
Помимо огромного количества произведений, воспроизводящих мифы более или менее близко к тексту, существует не менее значительный пласт текстов, в которых лишь упоминается тот или иной античный или библейский герой или сюжет. Подобный намек отсылает к энциклопедическим знаниям читателя, который, пользуясь этой подсказкой, развертывает сюжет по известной схеме.
Обратимся в этой связи к стихотворению Т. Готье «Carmen» Кармен.
Подробный разбор этого произведения был сделан Е. Г. Эткиндом [Эткинд 1964: 93-97]. Он отмечает, что у Т. Готье Кармен дается в оппозиции Венере: пленительная дьявольской красотой Кармен противопоставляется классическому идеалу красоты. Образ «некрасивой цыганки поднимается до мифологического обобщения» [Эткинд 1964: 95]. «Образ Кармен у Готье опирается (...) на греческий миф об Афродите, на живописные и скульптурные изображения античной богини любви» [Эткинд 1964: 96]. Е. Г. Эткинд делает вывод, что Кармен от сравнения с богиней выигрывает, превосходит ее («la moricaude / Bat les plus altieres beautes»).
Проведенный нами микросемантический разбор данного произведения полностью подтверждает выводы Е. Г. Эткинда. Отметим последовательное противопоставление образа римской богини, закрепленного в сознании читателя, и образа цыганской «богини», нарисованного Т. Готье. Противопоставление осуществляется по ряду семантических признаков, причем признаки, относящиеся к Венере, не лексикализованы в тексте, но понятны читателю, знакомому с греко-римской мифологией: /божественный/ vs /дьявольский/ в контексте интерпретантов: sinistre зловещий, le diable la tanna дьявол ее окрасил, son oeil de gitana ее цыганские глаза; /классическая красота/ vs /некрасивость/ в контексте sa laideur piquante ее возбуждающая красота, laide некрасивая; /светлый/ vs /темный/+/яркий/ noir черный, trait de bistre коричневый штрих, tanna окрасил, rouge красный, fleur ecarlate алый цветок, pourpre пурпуровый цвет. Несмотря на, казалось бы, отрицательные признаки, характеризующие Кармен, она, в представлении автора, побеждает классическую красоту Венеры и покоряет мужчин.
Интересно, что намек на Венеру содержится только в последней строке стихотворения («L acre Venus du gouffre amer»). Поэтому, дочитав текст до конца, читатель вынужден его еще раз перечитать, чтобы заново его осмыслить с учетом данного мифологического образа, сопоставить миф и стихотворение Т. Готье.
Одной из самых распространенных мифологем в современной литературе является мотив лабиринта, который отсылает к мифу о критском лабиринте, построенном Дедалом. Аллюзия на эту мифологему в романе Э. Сю «Les Mysteres de Paris» Парижские тайны позволяет проинтерпретировать это произведение в контексте данного мифа.
Так, квартал Сите в романе «Les Mysteres de Paris» представлен как темный страшный лабиринт, в котором орудует бандитская шайка. В романе семема Cite наделяется следующими признаками: /темный/ в контексте интерпретантов «rues obscures» темные улицы, «lueur blafarde» тусклый свет, «de noires, infectes allees» темные, вонючие проходы, «des escaliers plus noirs, plus infects encore» еще более темные, вонючие лестницы, «le sombre dedale des rues de la Cite» темный лабиринт улочек Сите; /опасный/ в контексте «се lugubre quartier» этот зловещий квартал, «sert d asile ou de rendez-vous aux malfaiteurs de Paris» служит прибежищем и местом встреч парижских злоумышленников, «се quartier de bandits» этот бандитский квартал, «des etres hideux et criminels» уроды и бандиты, «les horreurs de la Cite» ужасы Сите, «les marchands redoutaient les audacieux voleurs de ce quartier» торговцы боялись дерзких местных воров, «terrible scelerat» ужасный злодей, «deux hommes a figure sinistre» двое мужчин со зловещими рожами; /пагубный/ в контексте «l antre de l ogresse, autre prison horrible» притон Людоедки, еще более страшная тюрьма, «soumise au pouvoir de cette megere» отданная во власть этой ведьмы, «pouvoir infernal» дьявольская власть, «etres degrades, mediants, infames» опустившиеся, злобные, отвратительные люди, «air corrompu» гнилой воздух, «la horde de betes sauvages ou feroces qui infectaient la Cite» толпа диких, жестоких зверей, отравляющих Сите; /запутанный/ в контексте «dedale de rues obscures, etroites, tortueuses» лабиринт темных, узких, извилистых улочек Сите, «des rues cavemeuses» корявые улицы; /грязный/, /мерзкий/ в контексте «се cloaque infect» зловонная клоака, «les maisons, couleur de boue» дома цвета грязи, «le ruisseau d eau noiratre» ручей грязной воды, «ces rue immondes» эти омерзительные улицы.
Сите представлен как криминальный район, в котором находят прибежище самые низшие слои общества: воры, убийцы, бродяги, падшие женщины. Случайные прохожие, какое бы направление они ни выбрали, легко оказываются жертвами обитателей Сите и рискуют кошельком и жизнью.
Автор намекает на критский лабиринт: Сите - это такое же безвыходное ужасное место, в котором есть и свой «Минотавр». В контексте романа таким получеловеком-полузверем представлен Грамотей, главарь местных бандитов. При описании его внешности автор всячески подчеркивает его сходство с диким злобным зверем. В семеме Майте d ecole Грамотей в контексте романа актуализируются признаки: /звериный/ в контексте: «son front aplati comme celui d un tigre» лоб, сплюснутый, как у тигра, «la criniere du monstre» грива чудовища, «sa tete, demesurement grosse» его несоразмерно большая голова, «bete sauvage» дикий зверь; /пугающий/: «epouvantable» жуткий, «trous difformes» уродливые дыры, «ses yeux... etincelaient de ferocite» его глаза хищно блестели, «expression de ferocite» выражение жестокости, «masque affreux» ужасная морда.
Главная героиня романа, Лилия-Мария, представлена как жертва «Минотавра» и всего района в целом, что неоднократно подчеркивается лексическими средствами («se perdre» потеряться, «perdue» потерянная). Героем-спасителем, победившим «Минотавра» и спасшим его жертву из сетей лабиринта, выступает другой главный герой романа - благородный Родольф.
Похожие диссертации на ИНТЕРСЕМИОТИЧНОСТЬ КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ СМЫСЛОВОЙ СТРУКТУРЫ ТЕКСТА (на материале французских художественных текстов)
