Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Основные теоретические положения 10
1.1. Концепт и лингвокультурная идея 10
1.2. Идея счастья в институциональном дискурсе 25
1.2.1. Идея счастья в этической парадигме 26
1.2.2. Идея счастья в социально-психологической парадигме 37
1.2.3. Идея счастья в религиозном дискурсе 48
1.3. Наполнение лингвокультурной идеи счастья 57
Выводы 70
Глава 2. Идея счастья в русском языковом сознании 74
2.1. Понятийная составляющая идеи счастья 74
2.1.1. Понятийная составляющая по данным лексикографии 74
2.1.2. Идея счастья в паремиологии 79
2.1.3. Идея счастья в художественном дискурсе 98
2.2. Образная составляющая идеи счастья 114
2.2.1. Метафорическо-образная составляющая идеи счастья 114
2.2.2. Прецедентно-образная составляющая идеи счастья 128
2.3. Значимостная составляющая идеи счастья 133
Выводы 145
Глава 3. Идея счастья во французском языковом сознании 148
3.1. Понятийная составляющая идеи счастья 148
3.1.1. Понятийная составляющая по данным лексикографии 148
3.1.2. Идея счастья в паремиологии 151
3.1.3. Идея счастья в художественном дискурсе 163
3.2. Образная составляющая идеи счастья 173
3.2.1. Метафорическо-образная составляющая идеи счастья 173
3.2.2. Прецедентно-образная составляющая идеи счастья 188
3.3. Значимостная составляющая идеи счастья 191
Выводы 209
Заключение 213
Библиографический список 218
- Идея счастья в этической парадигме
- Идея счастья в религиозном дискурсе
- Идея счастья в художественном дискурсе
- Понятийная составляющая по данным лексикографии
Введение к работе
Данная работа выполнена в русле лингвокультурологии. Объектом исследования является лингвокультурная идея счастья, вербализуемая средствами русского и французского языков. Предметом данного исследования являются сходства и различия в вербальном наполнении идеи счастья в русском и французском языках, охватывающем как научное, так и обыденное сознание носителей соответствующих языков в разных типах дискурса (философско-этическом, социально-психологическом, религиозном, художественном и обыденном).
Введение термина «лингвокультурная идея» дало толчок к расширению лингвистического мировоззрения от анализа просто концептов к рассмотрению пары «концепт-антиконцепт»: «идея - диалектически развивающаяся семантическая сущность, источник её развития заключается в присутствии отрицающих её категориальных противоречий: вместе с "тезисом" в ней содержится и "антитезис", вместе с "концептом" и "антиконцепт"» [Воркачев, 2007, с. 19]. Так, счастье неотделимо от несчастья.
Актуальность темы исследования обусловлена следующим: 1) линг-вокультурология относится к наиболее активно развивающимся областям лингвистики; изучение лингвокультурных концептов позволяет раскрыть общие закономерности и специфику человеческого освоения мира посредством языка, при этом идеи как особый тип ментальных образований изучены еще недостаточно; 2) счастье относится к числу абсолютных ценностей в разных лингвокультурах, однако моделирование идеи счастья в лингвистической литературе еще не осуществлялось.
В основу проведенного исследования положена следующая гипотеза: эмоционально- и рационально-оценочное отношение человека к своей судьбе, его представления об успешности-неуспешности собственной жизни в русской и французской лингвокультурах вербализуются в виде идеи счастья.
Цель исследования состоит в комплексном описании идеи счастья в русской и французской лингвокультурах.
Исходя из цели, объекта, предмета и сформированной гипотезы исследования нами были выдвинуты следующие задачи:
дать определение лингвокультурной идеи;
рассмотреть идею счастья в различных типах дискурса;
раскрыть наполнение идеи счастья;
выявить специфику представления идеи счастья в сравниваемых лингвокультурах на материале лексических, фразеологических, паремиологических единиц, различных типов текстов и данных психолингвистического эксперимента.
Материалом для исследования служили данные сплошной выборки из толковых, синонимических, фразеологических и идиоматических словарей французского и русского языков, словарей и сборников французских и русских пословиц, из художественных произведений на французском и русском языках, а также данные, полученные методом экспериментального анализа. В качестве единицы анализа рассматривался текстовый фрагмент, в котором вербально объективируется идея счастья. Всего проанализировано 5573 текстовых фрагмента.
В работе использовались следующие методы исследования: дефи-ниционный анализ, интроспекция, компонентный и интерпретатив-ный анализ, а также прием развернутой экспликации информантами образно-понятийного содержания концепта.
Научная новизна работы заключается в комплексном описании лингвокультурной идеи счастья и способов ее реализации в русском и французском языках; определении признакового состава идеи счастья; в построении модели лингвокультурной идеи счастья на базе материалов различных типов дискурса и установлении общих и специфических характеристик данной идеи в русской и французской линг-вокультурах.
Теоретическая значимость исследования состоит в дальнейшем развитии методологии и категориального аппарата лингвокультурной концептологии. Полученные результаты могут послужить основой при синхроническом или диахроническом изучении лингвокуль-турных концептов, функционирующих в коллективном сознании социума или индивидуальном сознании носителя языка, моделировании жанровых и дискурсивных картин мира, при выявлении механизмов трансляции концептов от одной лингвокультуры к другой.
Практическая ценность выполненной работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в теоретических курсах языкознания, лингвокультурологии, стилистики и интерпретации текста, лексикологии русского и французского языков, теории межкультурной коммуникации, спецкурсах по лингвострановедению, социолингвистике, прагмалингвистике и лингвистике текста, в практике лексикографического описания лингвокультуры.
В качестве методологической основы исследования взяты работы учёных в области лингвокультурологии, концептологии, эмотиоло-гии, этнолингвистики и теории межкультурной коммуникации (Н Д. Арутюнова, А.П. Бабушкин, Е.В. Бабаева, Н.Н. Болдырев, А. Вежбиц-кая, С.Г. Воркачев, В.И. Карасик, Н.А. Красавский, В.В. Красных, Л.В. Куликова, О А. Леонтович, В.А. Маслова, В.П. Москвин, Е.А. Пименов, М.В. Пименова, З.Д. Попова, А.Н. Приходько, Г.Г. Слышкин,
Ю.С. Степанов, И А Стернин, В.Н. Телия, С.Г. Тер-Минасова, В.И. Ша-ховский и др.).
На защиту выносятся следующие положения:
Оценочное отношение человека к своей судьбе реализуется в виде идеи счастья, содержащей базовые концепты «счастье» и «несчастье».
Лингвокультурная идея счастья, включающая в себя концепты «счастье» и «несчастье», является этномаркированным семантическим образованием, определяющим национально-специфичный поведенческий модус человека в избирательно-личностных отношениях.
Концепт «счастье» как аксиологическая ментальная единица языковой картины мира репрезентирует такие базовые смыслы, как «благосклонность судьбы», «удача», «интенсивная радость», «положительный баланс жизни», «чувство удовлетворения жизнью», выступая чувственно-эмоциональной формой идеала, а концепт «несчастье» - «неудача», «горе», «беда», «тяжелое событие», «тяжелые неблагоприятные обстоятельства, положения», причиняющие человеку глубокую душевную, боль, страдания.
Идея счастья имеет исторически эволюционирующий и изменчивый характер, что нашло отражение в особенностях ее реализации в различных типах текстов.
Сходства концептов «счастье» и «несчастье» в сравниваемых лингвокультурах наблюдаются в понятийной (паремиология) и образной (метафорика) составляющих.
Основные отличия концептов проявляются в области понятийной составляющей (словарные дефиниции).
Этнокультурная специфика идеи счастья сосредоточена прежде всего в области эссенциальной семантики, связанной с набором сложившихся в социуме концепций как житейских и теоретических взглядов на природу и сущность счастья и несчастья.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования были изложены на II и III межрегиональных научных семинарах молодых ученых «Язык и национальное сознание: проблемы сопоставительной лингвоконцептологии» (Армавир, 2007,2008), Международной научно-практической конференции «Инновационные технологии в преподавании иностранных языков» (Армавир, 2010), II Всероссийской научной конференции «Научное творчество XXI века» (Красноярск, 2010), XIII Международной научно-практической конференции «Система ценностей современного общества» (Новосибирск, 2010), VII Международной научно-практической конференции «Россия и Славянский мир в контексте многополярно-
сти» (Славянск-на-Кубани, 2010), Всероссийской научной конференции «Наука о языке и Человек в науке» (Таганрог, 2010), конференциях профессорско-преподавательского состава Армавирского государственного педагогического университета (Армавир, 2007-2010), научных школах-семинарах по философии (Армавир, 2008-2010), на заседаниях кафедры английской филологии и методики преподавания английского языка и кафедры иностранных языков Армавирского государственного педагогического университета.
По теме диссертационного исследования опубликовано 10 работ общим объемом 3,9 п.л.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка и приложения.
Идея счастья в этической парадигме
Концепт - понятие, широко эксплуатируемое в современной лингви t стике. Известно, что приобретение термином статуса «модного» всегда вы S h
I зывает некоторую расплывчатость его понимания и беспорядочность упо требления, так как «модный» термин часто выполняет в научной работе не столько информативную, сколько парольную функцию.
Мы ограничимся упоминанием о существующих подходах к рассмотрению концепта, более подробно остановившись на тех определениях, которые отражают наше понимание данного термина, подчеркнем наиболее ценные для нас характеристики.
История употребления слова «концепт» связана с латинской традицией. Как отмечает В. 3. Демьянков, пассивное причастие conceptiis в латинском языке интерпретировалось в значении «зачатый», его суффиксальное производное conceptaculum как «вместилище, хранилище», глагол concipio как «собирать, содержать» (см.: [Демьянков, 2001, с. 35]).
Рассмотрим словарное значение понятия «концепт». Слово conceptus — позднелатинское, средневековое образование (ecclesiastique - [DLFL, 1993, с. 393]), производное (причастие) от глагола concipere - con-capere «со-би-рать», «с-хватывать», «загораться», «задумывать», «зачинать». В классической латыни conceptus зафиксирован лишь в значениях «водоем», «воспламенение», «зачатие» и «плод (зародыш)» (см.: [Дворецкий, 1949, с. 195]). Слово «концепт» вместе со своим производящим глаголом вошло, естественно, во все романские и в английский языки (фр. concept - concevoir, ит. concetto — concepire, исп. concepto - concebir, порт, conceito - conceber, англ. concept — conceive), в русском же языке оно было еще и семантически калькировано, т.е. его «внутренняя форма» была воспроизведена морфемными средствами русского языка: по-(н)ятъ - по-(н)ятие (см.: [Степанов, 1997, с. 40]).
В Словаре итальянского языка Дзингарелли «концепт» (concetto) — это «мысль (pensiero), идея (idea), мнение (nozione)» [Zingarelli, 1999, с. 420]).
В английских словарях «концепт» - «идея, лежащая в основе целого класса вещей», «общепринятое мнение, точка зрения» (general notion) [Hornby, 1974, с. 176]. Здесь концепт приближается к стереотипу. В Longman Dictionary of Contemporary English «концепт» определяется как «чья-то идея о том, как что-то сделано из чего-то или как оно должно быть сделано» (someone s idea of how something is, or should be done) [LDCE, 1995, с 279]. Возникает неожиданное указание на мыслящее лицо, деятеля, обладателя некой идеи и точки зрения.
Этимологический словарь французского языка указывает на то, что в XV-XVI веках слово «концепт» понималось как «план, замысел, проект» (dessein, projet). Связь между французским concept и латинским conceptus прослеживается следующим образом: «le fait de contenir, reunion, procreation» [Blochet, 1950, с 141]. И здесь заметны семантические мотивы синтеза, интеграции, проектирования и творения.
Сложность, возникающая при анализе концепта у франкоязычных авторов, связана с тем, что во французском языке и понятие, и концепт обозначаются одним словом «le concept». Однако переводить французское 1е concept как понятие не представляется уместным, поскольку в своем содержании оно концентрирует такие особенности, как персонажность, субъективность, интенциональность, историчность и т.п. М. Гравиц пишет: «A noter la difference entre le terme NOTION au contenu peu systematise qui, en francais, equivaut a idee, et CONCEPT, terme devant etre defini rigoureusement, qui corre-spondrait plutot a I anglais CONSTRUCT, alors que pour les anglo-saxons concept signifie conception» [Grawitz, 1981, c. 72]. Отсюда следует, что концепт - это строго определенное понятие, которое приравнивается к английскому слову «конструкт». Специфичность философского дискурса, сложившегося во французской традиции, состоит в том, что в нем понятие изначально заточило в себе концепт, характеризующийся не столько идеальностью, сколько авторской конкретностью (см.: [Филатова, 2006, с. 63]). В современном французском языке концепт понимается как универсальная и абстрактная ментальная репрезентация объекта: «Representation mentale universelle et abstraite, obtenue en retenant les aspects essentiels de l objet» [Grawitz, 1981, c. 72].
В традиционной лингвистике концепт рассматривается как синоним понятия и трактуется как мысль, отражающая в обобщенной форме предметы и явления действительности посредством фиксации их свойств и отношений [БЭС, 1998, с. 384].
Также в лингвистике концепт — это «явление того же порядка, что и значение слова, но рассматриваемое в несколько иной системе связей: значение — в системе языка; понятие (концепт) — в системе логических отношений и форм, исследуемых как в языкознании, так и в логике» [ЛЭС, 1990, с. 384].
Философия трактует концепт как формулировку, умственный образ, общую мысль, понятие; а в логической семантике — как смысл имени [ФС, 1991, с. 203].
МЭС Брокгауза и Ефрона дает следующее определение концепту: «Концепт, лат. 1) план, очерк сочинения; 2) филос, общее представление. -Концептуализм, такое направление в учении о родовых понятиях (universalia), по которому они состоят из представления одних лишь общих признаков. Возникло в XII веке» [МЭС, http://www.encycl.yandex.ru].
Новейший словарь иностранных слов и выражений дает следующее определение концепта: «концепт (лат. conceptus мысль, понятие) 1) смысловое содержание понятия, объем которого есть предмет (денотат) этого понятия; 2) произведение концептуального искусства» [НСИСВ, 2001, с. 433].
Итак, между внутренней формой слова и его базовым значением сохраняется напряжение, которое можно истолковать следующим образом: «концепт» содержит одновременно 1) «общую идею» некоего ряда явлений в понимании определенной эпохи и 2) этимологические моменты, проливающие свет на то, каким образом общая идея «зачинается» во множестве конкретных, единичных явлений.
Идея счастья в религиозном дискурсе
Н. А. Красавский считает концепты неким суммарным явлением, по своей структуре состоящим из самого понятия и ценностного (нередко образного) представления о нем человека. Такой подход берет за основу влияние культуры, общества на языковую личность. «Концепты как мыслительные конструкты, размещенные и функционирующие в человеческом сознании, существуют в культурно-семиотическом пространстве и времени» [Красавский, 2001, с. 78]. Также автор отмечает, что концепт есть более широкая когнитивная единица, отягощенная средой своего существования — культурой (см.: [Красавский, 2007, с. 117]).
Д. Попова и И. А. Стернин определяют концепт как «глобальную мыслительную единицу, представляющую квант структурированного знания. Концепты — идеальные сущности, которые формируются в сознании человека» [Попова—Стернин, 1999, с. 3-4]). Авторы считают концепт единицей кон-цептосферы, имеющей или не имеющей словесное выражение. Цитируемые лингвисты справедливо считают, что язык является лишь одним из способов формирования концептов в сознании человека. Важным моментом в рассматриваемом понимании концепта является также тезис о том, что «никакой концепт не выражается в речи полностью», так как: 1) концепт - это результат индивидуального познания, а индивидуальное требует комплексных средств для своего выражения; 2) концепт не имеет жесткой структуры, он объемен, и поэтому целиком его выразить невозможно; 3) невозможно зафиксировать все языковые средства выражения концепта (см.: [Попова— Стернин, 2002, с. 11]).
Считается, что в современных исследованиях часто наблюдается смешение понятий «когнитивный концепт» и «лингвокультурныи концепт» (см.: [Карасик-Слышкин, 2001, с. 75]).
В. И. Карасик разграничивает понятия лингвокогнитивный и лингвокультурныи подходы к пониманию концепта и считает, что «лингвокогнитивный концепт - это направление от индивидуального сознания к культуре, а лингвокультурный концепт - это направление от культуры к индивидуальному сознанию» [Карасик, 2002, с. 139].
В качестве рабочего мы выбираем определение концепта, данное С. Г. Воркачевым: концепт — это единица коллективного знания/сознания (отправляющая к высшим духовным ценностям), имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой. По существу, единственным лингвокультурологическим основанием терминологизации лексемы «концепт» является потребность в этнокультурной авторизации семантических единиц — соотнесении их с языковой личностью (см.: [Воркачев, 2001, с. 47]).
Как отмечает Г. Г. Слышкин, теория лингвокультурных концептов дает прекрасные возможности для построения качественно новых представлений о коммуникации как совокупности апелляций к различным концептам. В рамках концептологического подхода коммуникативная компетенция должна, таким образом, рассматриваться как сочетание умения выбрать культурные единицы (концепты), наиболее пригодные для оказания желаемого воздействия на адресата и найти языковые средства адекватного выражения этих культурных единиц (см.: [Слышкин, 2000, с. 10-15]).
Однако, как представляется, простого перечисления эссенциальных признаков концепта для выявления общей направленности национальной языковой личности — доминирующей системы мотивов и мировоззренческих принципов — недостаточно.
С. Г. Воркачев вводит термин «лингвокультурная идея», который еще более органично соответствует семантическим сущностям, обладающим набором перечисленных признаков.
Уместность этого имени в подобной знаковой функции подтверждается как данными лексикографических источников, «отражающих "наивную семиотику" носителей языка, а также представлениями об идее в истории философии» [Воркачев, 2009, с. 6-7], где среди прочих признаков отмечается ее универсальный характер: она «может выражаться и как представление, и как понятие, и как теория» [Копнин, 1962, с. 234].
Большая советская энциклопедия трактует идею как «форму постижения в мысли явлений объективной реальности, включающую в себя сознание цели в проекции дальнейшего познания и практического преобразования мира» [БСЭ, 1972, с. 41].
В энциклопедическом словаре дается следующее определение идеи: «идея (греч. idea) - 1) первоначально в древнегреческой философии «то, что видно», «видимое « (как эйдос), затем видимая сущность, прообраз» [НИЭС, 2000, с. 274].
В словарях русского языка отражены такие семантические характеристики идеи, как: 1) мировоззренческая направленность («основной принцип мировоззрения» [ИЭС, 2001, с. 336]; «определяющее положение в системе взглядов, воззрений» [КСРЯ, 2001, с. 317]; «понятие, представление, отражающее действительность в сознании человека, выражающее его отношение к ней и являющееся основным принципом мировоззрения» [СРЯ02, 2005, с. 305]); 2) семантическая сложность («сложное понятие» [ТСРЯ4, 1998, с. 236]); 3) аксиологичность («понятие, выражающее отношение к действительности [ТСРЯ4, 1998, с. 236]); 4) теоретичность («принцип устройства» [ТСРЯЗ, 2000, с. 1134]; «замысел, определяющий содержание чего-нибудь» [СРЯОІ, 1953, с. 207]). Также фиксируется семиотическая универсальность, синтетичность идеи («понятие, представление» [ТСРЯ4, 1998, с. 236]; «постигаемый разумом образ» [ТСРЯЗ, 2000, с. 1134]; «продукт мышления -общее представление, понятие о предмете или явлении» [НСИСВ, 2001, с. 321]).
В речевом употреблении «идеи» отражаются такие её признаки, как этически-оценочный характер и теоретичность, концептуальность (см.: [Пименов-Пименова, 2005, с. 150, 153]).
В истории философии понятие идеи было выдвинуто ещё в античности. Демокрит называл идеи, неделимыми умопостигаемыми формами, атомы. Для Платона идеи — это идеальные сущности, лишенные телесности и явля 23 ющиеся подлинно объективной реальностью, находящейся вне конкретных вещей и явлений; они составляют особый идеальный мир.
В средние века идеи понимались как прообраз вещей, принадлежащий божественному духу; бог творил вещи согласно своим идеям, идеальным формам. В новое время, в XVII-XVIII вв., на первый план выдвигается теоретико-познавательный аспект идеи - разрабатывается учение об идеи, как способе человеческого познания, ставится вопрос о происхождении идей, их познавательной ценности и отношении к объективному миру. Эмпиризм связывал идеи с ощущениями и восприятиями людей, а рационализм — со спонтанной деятельностью мышления. Большое место учение об идеи занимало в немецком классическом идеализме: Кант называл идеями понятия разума, которым нет соответствующего предмета в нашей чувственности; по Фихте, идеи — это имманентные цели, согласно которым «Я» творит мир; для Гегеля идея является объективной истиной, совпадением субъекта и объекта, венчающим весь процесс развития (см.: [Гегель, 1939, с. 214]).
Идея счастья в художественном дискурсе
Язык и религия — основные характеристики этноса, определяющие культурно-психологическое своеобразие народа - его менталитет; именно в них коренятся универсальные начала человеческой культуры, и «заветные смыслы» — высшие жизненные ценности, сосредоточенные в вере, оказываются неотделимыми от своей исходной вербальной формы. Анализ религиозного дискурса позволяет вскрыть глубинные характеристики, как языка, так и религии (см.: [Мечковская, 1998, 4-5, 37]).
Религиозный дискурс имеет четко выраженную структуру. Его специфика заключается в том, что в отличие от других типов дискурса, конститутивными участниками этого общения являются не только священнослужители и прихожане (внутренние и внешние участники), но Бог, к которому обращены молитвы, псалмы, исповеди в ряде конфессий и т.д.
Цель религиозного дискурса состоит в приобщении к вере в рамках определенной конфессии. Ценности религиозного общения сводятся к ценностям веры, таким, как признание Бога, понимание греха и добродетели, спасение души, ощущение чуда, соблюдение обрядов. В религиозном общении суть дискурса состоит в открытом утверждении ценностей. Эти ценности выражаются в чистом виде, в форме иносказания и притчи, а таюке в повествовании, когда логика сюжета является фактором убеждения (см.: [Карасик, 1999, с. 7, 9, 12]).
Специфика рассматриваемого дискурса состоит в том, что если в других типах институционального общения ценности могут быть скрытыми, подразумеваемыми и выводимыми, то в религиозном общении суть дискурса состоит в открытом утверждении ценностей. Религиозные ценности определяют смысл жизни человека, можно привести лишь некоторые из формулировок: Поистине, бесконечное — счастье. Нет счастья в малом, лить бесконечное — счастье. Но следует стремиться к постижению именно бесконечного (Индуизм. Чхандогья упанишада); Ибо царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе (Христианство. Послание к римлянам); О! Живем мы очень счастливо, хотя у нас ничего нет. Мы будем питаться радостью, как сияющие боги (Буддизм. Дхаммапада) (цит. по: [Всемирное писание, 1995, с. 106, 108]). Полный список религиозных ценностей, сформулированных в виде норм и правил поведения, составил бы целый фолиант, эти ценности вербализованы не только в текстах священных книг, но и в многочисленных комментариях (см.: [Карасик, 2002, с. 321]).
Стратегии религиозного дискурса определяются его целями и жанрами. К важнейшим целям религиозного общения, уточняющим его главную цель — приобщить человека к Богу, - относятся следующие: 1) получить поддержку от Бога, 2) очистить душу, 3) призвать ближних к вере и покаянию, 4) утвердить верующих в вере и добродетели, 5) разъяснить вероучение, 6) осознать через ритуал свою принадлежность к той или иной конфессии. Соответственно можно выделить следующие стратегии религиозного дискурса: молитвенную, исповедальную, призывающую, утверждающую, разъясняющую и обрядовую (см.: [там же, с. 325]).
Для религиозного дискурса характерно в высшей степени «трепетное» отношение к слову: языковой знак — гностический логос священных текстов — отнюдь не условен, а напрямую связан с природой и сущностью денотата -«имя вещи есть явление вещи» [Лосев, 1997, с. 181], с помощью слова творится мир, именно оно «было в начале».
Религиозный дискурс может быть эксплицитным, когда все элементы значения слова более или менее ясны, или имплицитным, т.е. некоторые элементы смысла могут быть скрыты. Тем не менее, этот «покров тайны» может быть снят с помощью некоторых научных методик (см.: [Чернобров, 2007, с. 95]).
Таким образом, религиозный дискурс - разновидность жестко фиксированного институционального дискурса (см.: [Карасик, 1999, с. 5-6]), организованного вокруг ключевого концепта — веры как доверительного союза человека с Богом (см.: [Степанов, 1997, с. 270]), основанного на соблюдении закона, конкретизируемого в заповедях. Институционализованность проявляется здесь прежде всего во включении в его фрейм, помимо субъекта веры и Бога, церкви: священнослужителей и их «добровольных помощников» - пророков, праведников, святых, блаженных и пр., а также в специфических условиях функционирования и речевой манифестации - наличию типичных хронотопов, ритуалов, трафаретных жанров и прецедентных текстов (см.: [Воркачев, 2004, с. 140]).
Рассмотрим идею счастья в религиозном дискурсе. В 306 г. до Р.Х. Эпикур купил сад и над его входом он поместил вывеску: «Гость, тебе будет здесь хорошо. Здесь удовольствие - высшее благо». Так впервые было сформулировано право, которое позже войдет во все политические лозунги, — «право человека на счастье», понимаемое как синоним удовольствия во всем. Это эпикурово счастье с юмором описал А. Черный: Упьемся! И в хмеле, таком же дешевом, / О счастье нашем грошевом / Мольбу к небу пошлем, / К небу, прямо в серые тучи: / Счастья, здоровья, веселья, / Котлет, пиджаков и любовниц, / Пищеваренъе и сон— /Пошли нам, серое небо! (А. Черный).
Как представыляется, между этими словами и словами Христа о человеческом счастье лежит «пропасть», так как для Христа счастливы — по-славянски блаженны — те, кто с точки зрения эпикурова счастья и есть самые несчастные - нищие духом, искатели правды, чистые сердцем, кроткие и немстительные миротворцы, гонимые и угнетаемые со всех сторон.
Существенным и наиболее значимым влияние православного христианства было в России. Характерной особенностью системы представлений о счастье и несчастье в русском национально-культурном самосознании оста 50 быть снят с помощью некоторых научных методик (см.: [Чернобров, 2007, с. 95]).
Таким образом, религиозный дискурс - разновидность жестко фиксированного институционального дискурса (см.: [Карасик, 1999, с. 5-6]), организованного вокруг ключевого концепта — веры как доверительного союза человека с Богом (см.: [Степанов, 1997, с. 270]), основанного на соблюдении закона, конкретизируемого в заповедях. Институционализованность проявляется здесь прежде всего во включении в его фрейм, помимо субъекта веры и Бога, церкви: священнослужителей и их «добровольных помощников» — пророков, праведников, святых, блаженных и пр., а также в специфических условиях функционирования и речевой манифестации - наличию типичных хронотопов, ритуалов, трафаретных жанров и прецедентных текстов (см.: [Воркачев, 2004, с. 140]).
Рассмотрим идею счастья в религиозном дискурсе. В 306 г. до Р.Х. Эпикур купил сад и над его входом он поместил вывеску: «Гость, тебе будет здесь хорошо. Здесь удовольствие — высшее благо». Так впервые было сформулировано право, которое позже войдет во все политические лозунги, — «право человека на счастье», понимаемое как синоним удовольствия во всем. Это эпикурово счастье с юмором описал А. Черный: Упьемся! И в хмеле, таком же дешевом, / О счастье нашем грошевом / Мольбу к небу пошлем, / К небу, прямо в серые тучи: / Счастья, здоровья, веселья, / Котлет, пиджаков и любовниц, / Пищеваренъе и сон—/ Пошли нам, серое небо! (А. Черный).
Как представыляется, между этими словами и словами Христа о человеческом счастье лежит «пропасть», так как для Христа счастливы - по-славянски блаженны — те, кто с точки зрения эпикурова счастья и есть самые несчастные — нищие духом, искатели правды, чистые сердцем, кроткие и немстительные миротворцы, гонимые и угнетаемые со всех сторон.
Существенным и наиболее значимым влияние православного христианства было в России. Характерной особенностью системы представлений о счастье и несчастье в русском национально-культурном самосознании остается проблема морально-этической правомерности счастья и нравственно очищающий, искупительный смысл, который придается страданию и несчастью.
Христианство лишало земное счастье собственной ценности, поскольку его всегда сравнивали с будущим счастьем. В сравнении с раем и адом счастье и несчастье на земле представлялись ничтожными. Жизнь, с одной стороны, является злом, поскольку в ней не может быть уверенности в будущем и она далека от Бога, но, с другой стороны, жизнь — творение Бога, дает возможность приблизиться к нему. Отсюда надежда людей на счастливое будущее.
На существование общей доли, определенного количества счастья и несчастья в мире указывает также А. А. Потебня. Суть его взглядов заключается в том, что общая доля может быть понимаема как некое «постоянное количество вещества», которое не исчезает и не появляется вновь, а всего лишь плавно перетекает, перераспределяется между членами социальных групп: Бог не гуляет, а добро перемеряет (см.: [Лапухина, 2006, с. 114]). В соответствии с этим выводом очевидным становится традиционное объяснение того, почему не все люди одинаково счастливы и удачливы. Бог дает некоторым людям меньшую долю объективного счастья, но при этом сохраняет для каждого потенциальную силу и возможность изменить эту меру. Так, в течение жизни человек несколько раз имеет возможность изменить свою судьбу.
Истина, открытая Христом, проста: не ищи счастья для себя, ищи его для других — и тогда оно само найдет тебя. Ведь на самом-то деле счастье не зависит от внешних условий: главное условие, и в то же время главный тормоз для счастья - сам человек.
Понятийная составляющая по данным лексикографии
Художественный текст - объект хранения и передачи информации о мире (см.: [Мостовская, 1998, с. 97]). Текст обладает семантическим пространством, которое представляет собой ментальное образование, в формировании которого участвует, во-первых, само словесное литературное произведение, содержащее обусловленный интенцией автора набор языковых знаков (виртуальное пространство); во-вторых, интерпретация текста читателем в процессе его восприятия (актуальное семантическое пространство) (см.: [Бабенко, 2003, с. 51]).
Концептуальное пространство текста формируется на основе слияния, сближения, стяжения общих признаков концептов, репрезентируемых на поверхностном уровне текста словами и предложениями одной семантической области, что обусловливает и определенную цельность концептосферы текста, а ключевой концепт представляет собой ядро индивидуально-авторской художественной картины мира, воплощенном в отдельном тексте или в совокупности текстов одного автора (см.: [там же, с. 58]).
В силу того, что язык тесным образом связан с менталитетом народа, в художественной литературе в той или иной степени отражаются его характерные черты. Поэтому достоинства, которые, по мнению Гёте, французы ищут в литературе, и составляют черты их национального характера: «Глубина, гений, воображение, возвышенность, естественность, талант, благородство, ум, остроумие, здравомыслие, чувствительность, вкус, умение, точность, приличие, хороший тон, сердце, разнообразие, обилие, плодовитость, теплота, обаяние, грация, живость, изящество, блеск, поэзия стиля, правильная версификация, гармония и т.д.» [Фуллье, http://www.magister.msk.ru].
Прежде всего, в отобранном материале следует отметить определение счастья как абсолютной ценности, ставшей неотъемлемой частью французской культуры: Roi de I immensite, / Ти pouvais cependant, au gre de ton envie, / Puiser pour tes enfants le bonheur et la vie / Dans ton eternite. / Sans t epuiser jamais, sur toute la nature / Ти pouvais a longs flots repandre sans mesure / Un bonheur absolu. /L espace, lepouvoir, le temps, rien ne te coute. /Ah! ma raison fremit; tu le pouvais sans doute, / Ти ne I as pas voulu. / Quel crime avons-nous fait pour meriter de naitre? /L insensible neant t a-il demande I etre, / Ou Га-il accepte? / Sommes-nous, 6 hasard, Tceuvre de tes caprices? / Ou plutot, Dieu cruel, fallait-il nos supplices /Pour tafelicite? (A. Lamartine).
В текстах французской литературы представлено понимание счастья-блаженства: Les fruits, du raisin et les poires, acheverent cet heureux abandon desfins de dejeuners copieux (E. Zola); Que le soleil est beau quand toutfrais il se leve, / Comme une explosion nous lanqant son bonjour! / Bienheureux celui-ld qui peut avec amour I Saluer son coucher plus glorieux qu un revel (Ch. Baudelaire). Однако авторы указывают на тот факт, что блажен тот, кто гоним за справедливость: Un ecolier des Bernardins [...] s en vint precher a Port-Royal; il le fit assez bien et s etenditfort sur la huitieme beatitude: Bienheureux ceux qui souffrent persecution pour la justice (Ch. Sainte-Beuve).
Также мы встречаем в текстах примеры, где представлено счастье-удача, а именно совокупность благоприятных обстоятельств, успех: Le 165 marquis d Ajuda [...] avait regarde cette brouille et ce raccommodement comme une circonstance heureuse (H. Balzac); J ai eu de la veine. Je pouvais me tuer en tombant [...] (B. Clavel); 7/ avait eu de la veine de s en etre tire a si bon compte, qui sait ой il serait a I heure qu il est s il n avaitpas eu la bonne idee de se debiner (E. Triolet); Elle se leva, chercha un vieuxjeu de cartes et commenga une reussite. — Ти vas voir, ma fille, que demain t auras de la veine [...] (G. Huysmans); Je ne dis point que la victoire ne recompense exceptionnellement une ceuvre libre. Mais ne comptez point sur ce coup de des! (R. Rolland); [...] la loterie, ou le coup de des, me semble le plus honnete moyen de faire fortune (A. Suares); редкое везение, фарт: Ти те refuses un theatre, et tuflanques I argentpar lafenetre. Oui, tu as une veine de соси. Mais pas comme tu lepenses! (L. Aragon).
Приведем примеры, где отражается понимание судьбы как нейтральной или позитивной силы, которая дарит человеку удачу: Elle le voulait heureux, et elle le voyait deperissant, s etiolant dans sa mansarde (H.Balzac). Done, j etais heureux avec ma vie (P. Verlaine). Nous devons etre heureux de tous les maux qui ne nous arriventpas (Voltaire).
В языке французской художественной литературы мы находим примеры, где очень часто причина счастья усматривается в любви: Marescot affirma qu il existe beaucoup d unions heureuses (G. Flaubert); Mais au moins dites-moi, Madame, par quel sort / Votre Clitandre a I heur de vous plaire si fort? (Moliere); J aimais ma fille «pour toutes les felicites qu elle me prodiguait» (H.Balzac); О fortune sejour! 6 champs aimes des deux! / Que, pour jamais foulant vos pres delicieux, I Ne puis-je ici fixer ma course vagabonde! (N. Boileau); Leurs mains etaient unies I Comme au jour fortune des unions benies (A. Vigny). Тем не менее, очень часто любовь несчастна: Се malheureux amour, dont votre dme est blessee (Voltaire).
Мы также находим примеры, где авторы показывают, что счастье — это жизнь, понимание смысла жизни: Hippolyte est heureux qu aux depens de vos jours / Vous-тёте en expirant appuyez ses discours (J. Racine); // est naturel a I homme d aimer la vie des bien heureux, qui n est rien autre chose qu une joie interieure de la verite connue (L. Bourdaloue). Для французов цель жизни -быть счастливым, однако этот процесс медленный и требует много усилий: Le but, c est d etre heureux. On n y arrive que lentement. Ilyfaut une application quotidienne. Ouand on Vest il reste beaucoup a /aire: a consoler les autres (J. Renard).
Противоречиво выражено отношение к материальным благам, деньгам и власти. Так, например, в некоторых примерах они считаются необходимыми для приобретения счастья: C est pourquoi le monde regarde toujours un heureux joueur dans Vhomme tres puissant ou tres riche (P. Valery); A en croire les bien-pensants, I ouvrier frangais, comble, creverait de bien-etre (G. Bernanos); Ти ne penses pas que je vais laisser топ pere se saigner aux quatre veines pour me permettre defaire une carrier e, et briser, moi, celle-ci dans I ceuf, sur un coup de tete? (L. Aragon); Ouantite de gens restent assez fortunes pour n avoir pas beaucoup a pdtir des restrictions (A. Gide); Y m a dit que la compagnie pour qui qu y travaillait etait contente que j aye gagne le million de timbres-primes ... que j etais ben chanceuse... moe, I savais pas que c est dire (M. Tremblay); Si sa fortune etait petite, Elle etait sure tout au moins (La Fontaine).
В некоторых примерах отмечается, что деньги счастья не приносят: J ai amasse une immense fortune, dit Rothschild, et, comme elle ne me donnait aucune jouissance, j ai continue a acquerir, esperant retrouver lajoie que m a donnee le premier million» (M. Jacob); Ni Vor ni la grandeur ne nous rendent heureux (La Fontaine); La misere de Vhomme se conclut de sa grandeur, et sa grandeur de sa misere (B. Pascal). Как отметил французский писатель Дидро, благополучие раскрывает пороки, а невзгоды добродетель: La prosperite decouvre les vices et Vadversite les vertus (D. Diderot).
