Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Сопоставление единиц интонационной системы языка и единиц музыкальной системы как аналогичных структур 11
1.1 Аналоговая модель в интонационном исследовании 11
1.1.1 Аналогия - основание для сопоставления двух систем 11
1.1.2 Аналогия - основание для построения модели 16
1.2 Дискретный характер интонационной модели 20
1.2.1 Принципы дискретного мышления в интонологии 20
1.2.2 Функциональная дискретность музыкальной системы 26
1.2.3 Дискретная единица речевой и музыкальной интонации 30
1.3 Дифференциальные признаки интонационной структуры 35
1.3.1 Дифференциальные признаки интонационных единиц языка 35
1.3.2 Дифференциальные признаки интонационной единицы музыкальноладовой системы 40
1.4 Ладовая структура интонационной единицы языка.. 44
1.4.1 Вопрос о применимости к речи музыкально-ладовых категорий 44
1.4.2 Проблема выделения интонологических единиц языка 49
1.5 Выводы 54
Глава II. Восприятие музыкально-ладовых параметров речевой интонации. психолингвистический аспект 56
2.1 К проблеме изучения восприятия интонации 56
2.1.1 Восприятие как основное звено в исследовании интонации 56
2.1.2 О музыкальном подходе к изучению интонации и его лингвистическом статусе 63
2.2 Речевой и музыкальный слух 68
2.2.1 Типы восприятия интонационных параметров речи 68
2.2.2 Специфика речевого слуха в отличие от музыкального 73
2.3 Перцептивная база языка и единицы восприятия интонационных структур 81
2.3.1 Эталоны интонационных единиц языка и музыки 81
2.3.2 Ладовая структура - перцептивный коррелят ИЕ 91
2.4 Ладовая структура интонемы как психолингвистическая единица 95
2.4.1 Субъективный характер “музыкального” восприятия ИЕ 95
2.4.2 “Музыкальное” восприятие иноязычной интонации “через призму” родного языка 100
2.5 Выводы 106
Глава III. Экспериментально-фонетическое исследование музыкально-ладовой структуры интонационных единиц русского и немецкого языков 108
3.0 Общие замечания, рабочие гипотезы экспериментального исследования 108
3.1 Материал экспериментального исследования 111
3.1.1 Принципы отбора речевого материала 111
3.1.2 Аудитивный анализ речевого материала и подготовка экспериментального корпуса 113
3.1.3 Методика монтирования записи 117
3.2 Перцептивный анализ музыкально-ладовой структуры интонационных единиц 120
3.2.1 Экспериментальный корпус перцептивного анализа русской и немецкой звучащей речи 121
3.2.2 Состав аудиторов 122
3.2.3 Методика проведения перцептивного анализа звучащей русской и немецкой речи 123
3.2.4 Трудности при проведении аудитивного анализа 125
3.2.5. Результаты аудитивного анализа музыкально-ладовой структуры звучащей русской и немецкой речи 127
3.2.5.1 Перцептивные корреляты тональной структуры звучащей речи 127
3.2.5.2 Статистический анализ тональностной корреляции единиц 133
3.2.5.3 Музыкально-ладовая структура русской и немецкой звучащей речи 136
3.3 Опыты по восприятию музыкально-ладовой структуры русской и немецкой звучащей речи 145
3.3.1 Материал эксперимента, состав аудиторов 145
3.3.2 Экспериментальный корпус и процедура эксперимента 148
3.3.3 Результаты эксперимента 152
3.4 Выводы 158
Заключение 161
Список использованной литературы 166
Приложение 1 182
Приложение 2 190
Приложение 3 203
- Принципы дискретного мышления в интонологии
- Специфика речевого слуха в отличие от музыкального
- “Музыкальное” восприятие иноязычной интонации “через призму” родного языка
- Перцептивные корреляты тональной структуры звучащей речи
Принципы дискретного мышления в интонологии
Построение модели, несомненно, должно базироваться на дискретных свойствах интонации. Вслед за И.И. Ревзиным мы считаем, что “осознание дискретного характера любой лингвистической модели чрезвычайно важно”, поскольку “теория моделей языка всегда имеет дело с некоторыми дискретными единицами” [Ревзин И.И., 1962, с. 10].
Вопрос о дискретности “составляющих интонации” был и остается довольно сложным в интонационной теории. “В связи с успехами электроакустической методики экспериментальной фонетики” этот вопрос “стало труднее решать”, - замечает А.А. Реформатский, имея в виду, очевидно, то обстоятельство, что все более подробный и совершенный объективный анализ в сущности только усложняет “картину” [Реформатский А.А., 1975, с. 17-18]. Совершенно очевидно, что речевая интонация представляет собой одну из сложнейших частей универсума, звуковой континуум которого обусловливает беспредельно широкий диапазон варьирования в области интонации. Как отмечает И.Г. Торсуева, эта особенность порой ставила в тупик исследователей и приводила их ”к выводу о том, что интонация не имеет дискретного характера” [Торсуева И.Г., 1979, с.70], тем самым подтверждая справедливость традиционного подхода к интонации как к непредельным (недискретным) фонетическим явлениям1. Такой подход прослеживается в работах отечественных и зарубежных интонологов [Л.В. Златоустовой 1970; О.Ф. Кривновой 1975; Ф. Либермана, 1967 и др.]. Объективная сложность материальной субстанции интонации, отсутствие изоморфизма между дискретностью сегментных (звуковых) и суперсегментных (просодических) средств” [Дубовский Ю.А., 1983, с. 55], с одной стороны, и задача выделения единиц интонации, с другой стороны, и определяют, по-видимому, сосуществование двух противоположных способов мышления в интонологии, один из которых выражается в подходе к интонационным фактам как к зыбкой, подвижной и непрерывной реальности”, другой основывается на теории оппозиций, являющейся крайним полюсом дискретного мышления” [Ревзин И.И., 1977, с. 73]. Эти два подхода, конечно, не исключают друг друга1 2. Однако при попытке фонологической интерпретации просодических явлений интонолог должен оставить фонетический уровень наблюдения, чтобы доказать, что явления интонации - это действительно единицы, обладающие дискретностью и могущие быть охарактеризованы через свои мерисмы (термин Э. Бенвениста) и, в частности, через свои дифференциальные признаки” [Реформатский А.А., 1975, с.18].
Представление о дискретном характере интонации ввела в интонологию американская школа (К.Л. Пайк, Р. Уэллс, Дж. Трейгер, Г. Смит). Этот метод, называемый “ярусным”, противопоставляется традиционному, или “контурному”. Сущность дискретного подхода заключается в выделении в качестве дискретных единиц интонации фонем тона (фонематические уровни), из которых состоят лингвистически значимые единицы - интонационные морфемы (мелодические контуры) [Глисон Г., 1959, с. 86-88]. “Действительно, представление интонации как прерывной последовательности тонов, каждый из которых может быть соотнесен с определенным значением, есть не что иное, как ее дискретное рассмотрение”, - пишет И.Г. Торсуева [Торсуева И.Г., 1968, с. 117]. Разработка идей дискретного анализа интонации была продолжена Ф. Данешем, Д. Кристалом, П. Делаттром, Д. Болинджером; в Германии О.фон Эссеном (1956), Х.-В. Водарцем (1960), А.В. Исаченко, X. Шэдлих (1966), Г. Хайке (1969), Г. Майнхольдом и Э. Штоком (1982) и др.; в отечественной лингвистике Т.М. Николаевой (1969), О.А. Норк (1964, 1970), В.А. Артемовым (1965), И.Г. Торсуевой (1968, 1976) Ю.А. Дубовским (1978) и др. Считается, что для лингвистической теории последних десятилетий сомнения относительно дискретности в речевой интонации - пройденный этап [Дубовский Ю.А., 1978, с. 20; Торсуева И.Г., 1979, с. 68]. В то же время говорить об окончательном выявлении дискретных единиц интонации представляется преждевременным. Не решена центральная проблема: каково предельное число лингвистически значимых уровней тона? [Дубовский Ю.А., 1978, Шахбагова Д.А., 1983]. Разные авторы выделяют от двух до семи уровней1. По мнению Д.А. Шахбаговой, опирающейся, видимо, на работы британского фонетиста Р. Кингдона (в частности, 1958), основанием для выделения разного числа уровней являются особенности исследуемого материала. Так, наибольшее число уровней может быть выявлено в материале, насыщенном эмоциями, где наряду с обычно выделяемыми тремя уровнями (низким, средним, высоким), на которые сегментируется, по Р. Кингдону, неэмфатический диапазон, выделяются эмфатические секторы или уровни - полюсные пределы голосового диапазона [R.Kingdon, 1958]. Вопрос о числе и критериях выделения высотных уровней решается, по всей видимости, с разных точек зрения, отражающих при этом в сущности две основные позиции: подход к интонационным фактам через установление выполняемых ими функций (функциональный подход) и с позиции установления их физических (акустических) и воспринимаемых качеств (условно, просодический подход).
Несмотря на то, что положение о функциональной значимости уровня тона считается давно признанным как в отечественном, так и зарубежном языкознании, следует заметить, что в ряде современных работ содержится лишь констатация этого положения, сами же значения авторами не обговариваются [См. Дубовский Ю.А., 1978, Антипова А.М., 1979, КасевичВ.Б. и др. 1990]. На каком основании, например, многими авторами выделяются три уровня в неэмфатическом диапазоне, не ясно1. Утверждение же о том, что высотные уровни не являются знаками и образуют, подобно сегментным фонемам подсистему внутри интонационной системы [К. Пайк, 1945], в современной интонологии представляется спорным. Уровневые (или регистровые) различия играют большую роль в передаче общих эмоционально-модальных значений” [Антипова А.М., 1979, с. 25]. Они связаны также с передачей конкретных коммуникативных значений. Так, известно, что вопросительность в основном передается повышением регистра [Х.-И. Ульдалль, по: Антипова 1979]. В нашей работе тональный уровень рассматривается с позиции примата его функциональной значимости, а не с позиции потенциальной (теоретической) квантифицируемости голосового диапазона на дискретные элементы, например, полутоны1 2, или с позиции перцептивно дифференцируемых высотных модификаций [см. работу Дубовского Ю.А., 1978]. Следовательно, мы должны отказаться от выявления тонкой” структуры - возможных контрастирующих дискретных градаций [Дубовский Ю.А., 1978] - в пользу объективно-фонологического анализа высотных уровней тона, выявляющего на основе бинарных оппозиций лингвистически значимые единицы.
С точки зрения строго фонологического подхода безошибочным представляется рассмотрение двух уровней - дихотомии высокий/низкий или верхний/нижний, которые способны выражать оппозиционные значения: терминальность (завершенность) и прогредиентность (незавершенность). Верхний уровень, по нашим представлениям, допускает дальнейшую дифференциацию, подразделяясь внутри на два сектора (уровня), в плане содержания выступающие также в отношении противопоставления - прогредиентность и вопросительность. В немецком языке оппозиция прогредиентности/вопросительности выделяется очень четко1. В противоположность немецкому языку с четкой трихотомической категоризацией в славянских языках оппозиция антикаденции и полукаденции представлена по-разному [Николаева Т.М., 1977, с. 39]. По мнению ряда исследователей (например, М. Romportl, 1955), мелодические формы со значениями интеррогативности и прогредиентности в русском языке настолько близки, что можно говорить даже об их взаимопереходности, и, следовательно, допустить существование двойной категории (Doppelkategorie) [Wodarz H.-W., 1960, S. 86]. В то же время сам Водарц, осознавая некоторую поспешность выводов о совпадении данных категорий в русском языке, предполагает наличие в их мелодических формах регистровых различий (Registenmterschiede, в понимании Н.С.Трубецкого 1939), дифференцирующих значения прогредиентности и интеррогативности [Там же, с. 86]. Действительно, что как не тональный уровень отличает сегмент “Ты ...”, реализуемый в качестве элемента прерванного высказывания (например, Ты... не знаешь его), от “Ты?” как запроса информации.
Специфика речевого слуха в отличие от музыкального
Слух человека неразрывно связан с восприятием языка и музыки [Rubinstein S.L., 1959, с. 286]. При этом речевой слух не тождествен музыкальному слуху. Лингвистика, музыкальная теория и психология сходятся в положении о том, что специфическим моментом, отличающим музыкальный слух от речевого, является выделение высотного качества звуков при музыкальном восприятии. Основой же речевого восприятия является выделение тембрового качества звуков. Отправным пунктом для установления различия между музыкальным и речевым слухом стало учение о двухкомпонентной теории звуковысотного слуха, описанной, в частности, в книге Б.М. Теплова “Психология музыкальных способностей” [1985]. Согласно этой теории, восприятие высоты звука складывается из собственно звуковысотного и тембрового - “светлотного” компонентов. Специфическим признаком речевого (и шумового) слуха является нерасчлененность, недифференцированность двух компонентов высоты [Теплов Б.М., 1985, с. 84]. Как показали эксперименты, проведенные отечественными психологами Ю.Б. Гиппенгейтер и О.В. Овчинниковой под руководством А.Н. Леонтьева, испытуемые без музыкального слуха пользуются главным образом тембровыми критериями в определении высоты звука. Так, светлый тембр “и” (синтезированного сигнала) оценивался как более высокий, чем темный “у”, хотя оба звука производились с одинаковой высотой и интенсивностью. Часто бывало даже, что реально более высокие звуки, “произносившиеся” на более “темной” фонеме, оценивались как более низкие по сравнению с действительно низкими, но светлыми звуками. Испытуемые же с хорошим музыкальным слухом1 различали высоту звуков, независимо от того, с каким тембром этот звук произносился [см. Леонтьев А.Н., 1981, с. 198-199]. Особенность речевого слуха ориентироваться на тембр звука при определении его высоты была подтверждена опытом, проведенным на материале английского языка [Борзов Е.Ю., Вишневская Г.М., 1981]. Результаты этих экспериментов показали, что речевой слух не равноценен музыкальному, их механизмы в процессе восприятия звучания как такового различны, потому, что различны их задачи. Ухо ориентируется в звучании на то, что для него в данном материале (звучащем тексте) наиболее информативно, существенно, то, что составляет смысл высказывания (речевого или музыкального). Если в речи основными различителями смысла, по традиционным представлениям, служат фонемы1 2, то в музыке в качестве основного носителя информации выступает звуковысотная структура - мелодический рисунок. При восприятии музыки внимание сосредоточено главным образом на двух свойствах звука - высоте (собственно звуковысотном компоненте) и длительности. Слушатель, под влиянием мнемической функции2 заинтересован в том, чтобы удержать в памяти саму звуковую основу музыки, чтобы легко ориентироваться в звучании, отличать один напев от другого, ставить звучащее в связь с прозвучавшим [Медушевский В.В., 1980, с. 183]. При этом именно выделение высотного компонента текста гарантирует узнаваемость мотива, независимо от того, будет ли он звучать на фортепиано или гитаре, громко или тихо, быстро или медленно, спет женщиной или мужчиной, вокальным приемом staccato (отрывисто) или legato (связно) и т.п. Если же в звуковысотном рисунке заменить хотя бы один тон, мотив будет другим, семантика изменится.
Для обоснования вывода о фонематичности речевого слуха и звуковысотности музыкального слуха психологи и лингвисты использовали данные физиологии слуха, сформировавшие известную моторную теорию восприятия (А.М. Liberman, Л.А. Чистович, Н.И. Жинкин). Согласно моторной теории, в процессе восприятия особую роль играет мышечная моторика голосового аппарата. Физиологический механизм сопереживания музыке связан с моторикой голосовых связок [см. работы Б.М. Теплова, 1985; А.Н. Леонтьева, 1981; В.П. Морозова, 1967; Л.А. Мазеля, 1983], иначе говоря, связан с фонационным органом, определяющим высоту тона и в речи, и в музыке. Фонетическая сторона речи оценивается главным образом благодаря связям слуховых представлений восприятий с артикуляционными представлениями и ощущениями [см. Чистович Л.А. и др., 1965; Назайкинский Е.В., 1967].
Моторная модель восприятия речевых знаков оспаривается давно. Еще Х.В. Фант (1964), сомневаясь в достоверности моторной теории, писал:
“Конечно, описание речевого элемента в виде моторных управляющих сигналов является наиболее экономичным его описанием. Конечно, человек пользуется таким описанием, когда он повторяет услышанный им речевой сигнал. Но где гарантия, что он пользуется этим описанием, когда он не повторяет, а просто слушает? Можно представить себе, что в этих условиях он пользуется сенсорными образами сигналов” [Fant 1964, цит. по: Соловьева А.И., 1972, с. 166]. Л.А.Чистович, придерживаясь моторной теории, приравнивает моторный образ сенсорному, допуская, что потери при преобразовании описания речевого элемента по сенсорным признакам в описание его по моторным признакам “существуют, но они не велики”, и, следовательно, “моторный образ может быть использован в качестве приближенного описания сенсорного образа” [Чистович Л.А., 1970, цит. по: Соловьева А.И., 1972, с. 167]. Основное доказательство правильности моторной теории ученые видят, наблюдая за процессом обучения неродной речи, в котором собственные артикуляторные действия являются необходимым условием для опознания речевых сигналов [Чистович Л.А., 1970, Lindner G., 1977, с. 177]. Поскольку ни одна из моделей восприятия (ни акустическая, ни моторная) не может быть признана как полная и совершенная [Serebrennikow В.А., 1973, с. 293], моторная теория не отвергается и сегодня.
Итак, обозначая речевой слух тембровым, а музыкальный слух звуковысотным, специалисты подчеркивают, что при восприятии речи и музыки выделяются разные “образующие и константы” - “специфические тембры, иначе говоря, характеристики их спектра” (в речи) и основная частота тона (в музыке) [Леонтьев А.Н., 1981, с. 197]. Важно отметить, что в работах по звуковысотному слуху (Б.М. Теплова, цикле исследований, проведенных под руководством А.Н. Леонтьева) не затрагивалась проблема восприятия речевой интонации, ее мелодического компонента. Нет никаких оснований сомневаться в том, что в опыте речевого восприятия есть не только фонематическая тембровая сфера, но и “специализированная” интонационная, позволяющая различать одинаковые по фонемному составу речевые сигналы (например, “Там?”, “Там.”, “Там!”, “Там...”). Поскольку для нас это разные по коммуникативному значению высказывания, следует признать наличие в речевом восприятии и собственно высотной сферы. “По отношению к речи категория высоты применима только в ее тембровых компонентах”, - пишет Б.М. Теплов [Теплов Б.М., 1985, с. 79]. И далее: “... в шумах и звуках речи высота воспринимается суммарно, нерасчлененно - тембровые компоненты не дифференцируются от собственно высотных” [там же, с. 84]. Такого же мнения придерживается А.М. Антипова, полагая, что высоту речевых тонов нельзя определить в количественных терминах, как в музыке, а только через качество (светлый, темный, звонкий и т.д.) [Антипова А.М., 1982, с. 89]. Принято считать, что, эта недифференцированность двух компонентов высоты является специфическим признаком шумового и речевого слуха. Действительно, в речевом материале гораздо труднее, чем в музыкальном “отфильтровать” мелодику. Тембровая окраска является постоянным фактором речи, участвуя “не только в спектральных характеристиках сегментных единиц, но в определенной степени и в интонационных” [Медведева Т.Г., 1984, с. 141]1. По отношению к мелодическому компоненту тембровый, безусловно, вторичен. Для некоторых функций интонации (в частности, для выражения коммуникативного типа высказывания) понятие тембра избыточно [Светозарова Н.Д., 1982. с. 54, 55]. Совершенно очевидно, что основной дифференциальный признак коммуникативной интонационной единицы - направление движения основното тона - воспринимается независимо от тембрового состава сегментных структур. В этой связи понятно суждение Б.М. Теплова о восприятии речевой интонации. В речи, по его мнению, “высота в собственном смысле поглощается тембром” [Теплов Б.М., 1985, с.84]. При этом Теплов нисколько не сомневается, что “непосредственное восприятие направления движения звуков присуще и нерасчлененному ощущению высоты”, однако возможно оно “за счет собственно высотных, а не тембровых компонентов высоты” [там же, с. 88]. По мнению Е.В. Назайкинского, в речевой практике развиваются и функционируют две слуховые системы: артикуляционная и интонационная [Назайкинский Е.В., 1972, с. 313]. Вопрос, как функционирует механизм собственно высотноинтонационной слуховой системы далеко еще не исследован и ждет своего решения.
“Музыкальное” восприятие иноязычной интонации “через призму” родного языка
Итак, говоря словами В.А. Артемова, “восприятие интонации не налагается просто, механически на ее физический объективный облик, а служит его субъективным образом”, зависящим от фонологического слуха того языка, носителем которого является слушающий [Артемов В.А., 1953, с. 11]. При восприятии интонации (как и звуков) неродного (и малознакомого) языка “картина чрезвычайно усложняется, воспринимаемое не соотносится прямо с реально произносимым” [Величкова Л.В., 1989, с. 9]. “Безусловно установлено, - пишет А.А. Леонтьев, - что восприятие чужого языка происходит, так сказать, через призму родного: иными словами, мы “категоризуем” воспринятую нами речь, приписываем ей определенную структурность постольку, поскольку такая категория свойственна нашему родному языку” [Леонтьев А. А., 1970, с. 360]. Из рассуждений Е.Д. Поливанова о субъективном характере звуковосприятия представляется вполне логичным вывести закономерность восприятия структур надсегментного уровня. Очевидно, что слыша “отрезок чужой речи, по своєму объему способный быть схваченным слуховым вниманием”, слушающий не только “пытается найти в нем комплекс (т.е. последовательный ряд) своих фонологических представлений, т.е. разложить на свои фонемы”, но и соизмеряет его посредством своего интонемического слуха с одним из интонационных значений, “сообразно своим (т.е. присущим родному языку слушающего)” интонационным представлениям [Поливанов Е.Д., 1968. с. 236]1. Следовательно, звуковые (в том числе, интонационные) различия, которых нет в данном языке, не будут восприниматься носителем этого языка в процессе слушания иноязычной речи (следует сразу оговориться, без специальной тренировки) [Величкова Л.В., 1989, с. 10].
Причина невосприятия интонем неизвестного языка заключается в том, что физические структуры ИЕ распознаются не первосигнально, а второсигнально (по учению И.П. Павлова). Так же как и физические структуры фонем, интонационные структуры “воспринимаются как принятая у данного народа система сигналов общения, иначе говоря, как имеющие языковые значения” [Артемов В.А., 1960, с. 462]. Явление невосприятия звуковых различий иноязычной речи объясняется наличием фонологического “сита” [Поливанов Е.Д., 1968, с. 237; Щерба Л.В., 1963, с. 57; Реформатский А.А., 1970, с. 506; Бернштейн С.И., 1975, с. 15]. Чрезвычайно важным представляется замечание лингвистов о том, что “расхождения между восприятием звукового комплекса и его истинным значением в речи может иметь место и в том случае, когда число дифференцируемых единиц данного класса оказывается одинаковым и в языке воспринимающего, и в языке говорящего” [Величкова Л.В., 1989, с. 10]. Так, в разных языках для категорий завершенности/незавершенности дифференцирующим признаком служит общее направление движения основного тона: нисходящее для завершенности, восходящее для выражения незаконченности1. Тем не менее, как утверждают интонологи-практики [см. работы: Светозарова Н.Д., и др. 1980; Вишневская Г.М., 1985; Величкова Л.В., 1989; Stock Е., Zacharias С., 1982; Muller U., 1996, 1998], представленность единиц данного класса (коммуникативного типа) в интонационной системе двух языков (родного и иностранного) так называемыми универсальными моделями понижения/повышения не гарантирует адекватного восприятия ИЕ неродного языка. Г.М. Вишневская убеждена, что “не только различия в системах, но и сходства, общетипологические свойства языков могут производить “обратное действие” и порождать иноязычный акцент” [Вишневская Г.М., 1985, с. 49]. Искаженность восприятие звукового (тонального) комплекса обусловлена несовпадением “порогов различения” данных фонологических единиц в двух языках (термин Поливанова 1968, с. 247). Причину несовпадения “порогов различения” интонационных единиц (ИЕ) следует, очевидно, искать в их количественных показателях, составляющих, по выражению Г.М. Вишневской, “качество мелодики конкретного языка” [Вишневская Г.М., 1985, с. 46]. Речь идет, в первую очередь, о таких показателях, как величина частотного диапазона в подъеме и падении, мелодическая фигура на участке терминального тона, высотное положение в общем голосовом диапазоне. Как мы отметили ранее (см. п. 1.3.1), мелодические контуры ИЕ сопоставляемых языков (русского и немецкого) не совпадают ни по высотным (уровневым), ни по диапазональным характеристикам. Искаженность восприятия ИЕ немецкого (неродного) языка через призму русского (родного) языка выражается, по нашим представлениям, в том, что более низкая позиция “мелодической области” (выражение Л.В.Величковой 1989) немецкого языка в общем 1 2 голосовом диапазоне не воспринимается как специфический языковой интонационный признак (относящийся к третьему, собственно языковому слою фразы в концепции Т.М. Николаевой). Можно предполагать две реакции в восприятии данного параметра русскими: либо он оценивается как просодический признак индивидуального тембра голоса говорящего (более низкого чем индивидуальный голос слушающего), либо как просодический признак, несущий эмоциональную информацию (негативную для русского). Таким образом, высотная позиция ИЕ в качестве интегрального признака интонемы отсеивается языковым сознанием говорящего на русском языке. Неслучайно немецкие фонетисты отмечают, что одним из признаков интонационной интерференции в произношении русских является именно завышенный высотный уровень в реализации ИЕ немецкого языка [Stock Е., Zacharias С., 1982, Stock Е., 1996 , Muller U., 1998]. Различие в локализации ведущего признака ИЕ - направление тона - также сказывается в восприятии ИЕ немецкого языка. Начало реализации нисходящего движения тона в русской ИЕ (ИК-1, по Брызгуновой) приходится на доядерную часть структуры, в немецкой ИЕ падение тона осуществляется в ядерном слоге и распространяется на заядерную часть. Несовпадение места ДП в двух языках приводит к тому, что русские не слышат глубокого падения терминального тона в немецкой интонации, т.е. признак “Losungstiefe” отсеивается как незначимый. Другими словами, заядерный перелом мелодики Tonbruch выпадает из сферы звуковысотной чувствительности (речевого и музыкального) слуха русского аудитора.
В связи с выше сказанным парадоксальным, на первый взгляд, кажется наблюдение, что мелодическое движение (“пение”) больше замечается в иностранной речи, нежели в родной [что отмечают J. Storm 1892; Щерба Л.В., 1963, с. 121; Реформатский А.А., 1955; L.Ch.Anders 1999, с. 34].
Видимо, обращают на себя внимание не сами качественные характеристики мелодики, а то, что они контрастируют с привычными, свойственными родному языку слушателя представлениями. Речь на любом языке тональна (музыкальна) [Вааракс П.К., 1964, с. 59]. Поэтому совершенно прав Л.К. Андерс, который считает, что “мы все “поем” ” [Anders L. С., 1999, с. 34].
“Каждый с детства приучается к определенным модификациям голосового тона своей родной речи, - пишет В.А. Богородицкий. - Понятно, что если мы желаем научиться говорить хорошо на иностранном языке, то должны путем упражнения выработать привычку к новым для нас тоническим отношениям, свойственным изучаемому языку; иначе мы будем говорить на иностранном языке, подчиняя его слова мелодии своей родной речи” [Богородицкий В.А., 1939, с. 134, выделено нами: Е.П.]. Правильная (нормативная) реализация и восприятие тональной структуры ИЕ изучаемого языка предполагает осознаваемость мелодики [Светозарова Н.Д., и др. 1980; Вишневская Г.М., 1985; Величкова Л.В., 1989]1. “Мы знаем, как трудно что-либо услышать, чего мы не научились слышать”,- пишет У. Мюллер, известный немецкий фонетист, имеющая большой практический опыт в обучении иностранцев (в частности, русских) немецкому языку [Muller U., 1998, с. 81, перевод наш: Е.П.]. В то же время она отмечает, что именно потому, что различие в тональном плане между двумя языками довольно велико, оно может восприниматься “натренированным слухом” [там же, с. 82].
Понятие “натренированный слух” используется не в качестве синонима “фонологического слуха”. Формирование фонологического (интонемического) слуха включает этап сознательной установки на тональный параметр речевого сигнала, что, безусловно, повышает степень общей натренированности слуха в восприятии звуковых последовательностей (интонационных). Как нам видится, выработка новых для человека “слуховых привычек” (иначе, фонологического слуха) осуществляется на основе перцептивной базы (ПБ), имеющейся у взрослого человека уже “в готовом виде”. Создание новой ПБ предполагает определенную “переструктуризацию” (Umstmkturierung, по G. Lindner, 1977, с. 162), в том смысле, что эталоны языка другого звукового (интонационного) строя формируются “отталкиваясь” от перцептивных эталонов родного языка, в том числе от его музыкальных эталонов. Важно подчеркнуть, что до сих пор нет таких исследований, которые бы показывали, на какие именно мелодические особенности ориентируется обученный реципиент, отождествляя интонацию неродного языка (на что указывает Торсуева И.Г., 1978, с. 11-12)
Перцептивные корреляты тональной структуры звучащей речи
С помощью проведенного перцептивного анализа тонального контура звучащих русских и немецких текстов были получены сведения о музыкально-гармонической стороне речи; определены музыкально-ладовые характеристики ИЕ разных коммуникативных типов в двух сопоставляемых языках.
Данные аудитивного анализа были зафиксированы по каждой паре текстов одного сеанса в виде графиков; количественные показатели в цифровых выражениях были занесены в таблицы. На заключительном этапе данные были обобщены в таблицах, отражающих музыкально-ладовую характеристику интонационной структуры отдельно по каждому коммуникативному типу.
Например, Текст 1 (Сеанс І).
Нотные транскрипции русского и немецкого текстов, полученные от 7ми аудиторов, были перенесены вначале на Г рафик 1.
График 1 содержит следующую перцептивную фонетическую информацию;
1. Звуковысотные зоны русской и немецкой исследуемых единиц (далее - единиц) относительно друг друга в ПБ родного (русского) языка;
2. Позиция мелодической области единиц русского и немецкого языков в общем голосовом диапазоне;
3. Мелодический контур (форма) единиц;
4. Ширина мелодического диапазона единиц;
5. Высотные уровни 3-х релевантных участков контура: предтакта, ядра, затакта с учетом совпадения с одной из названных точек мелодического максимума.
Полученные по всем 60 текстам графики1 позволяют определить содержащуюся в них информацию как перцептивно, и значит, лингвистически значимую. Достаточно высокая степень объективности данной перцептивной информации подтверждается общностью основных тональных (звуковысотных) показателей. Общностью характеризуются:
1) звуковысотная позиция единицы в общей системе музыкального звукоряда (РТС);
2) основной рисунок мелодического контура единицы;
3) мелодический диапазон единицы.
Количественные характеристики интервалов в большинстве случаев обнаруживают незначительные различия - в 1-2 пт (полутона). Разница в 4-5 пт, отмеченная в интервале затакта некоторых немецких эмфатических и вопросительных каденций, объясняется проявлением в ряде случаев тенденции “недослушивания” немецкого затакта, а также определенной сложностью тональностной оценки фраз в мужском варианте звучания аудиторами-женщинами, о чем было сказано выше (п.3.2.4).
В целом, на основании Графиков 1 можно сделать вывод о наличии такого механизма восприятия тональной структуры речевого высказывания, который состоит в подключении звуковысотного компонента музыкального слуха, выделяющего из речевого контура кванты, соответствующие дискретным единицам универсальной музыкальной системы РТС. Иначе говоря, действие данного механизма обнаруживают особые перцептивные корреляты тональной структуры речи, соотносимые с музыкальными категориями.
Данные Графика 1, отражающего (условно) абсолютное положение единицы на шкале темперированного строя, затем были перенесены на График 2, интерпретирующий мелодический контур единицы в семиступенной ладовой системе.
График 2 представляет ступень лингвистически (фонологически) значимого обобщения, поскольку содержит следующую системную тональную информацию;
1. Мелодический (тональный) контур единицы в 7-ми ступенной диатонической системе - ладе;
2. Высотные уровни 3-х релевантных участков контура, соотнесенные с одной из ступеней лада (т.е. с одним из дискретных значений лада);
3. Тональный диапазон единицы относительно тоники;
4. Ладовая зона русской и немецкой единиц в ПБ родного (русского) языка;
5. Смещение каданса единицы неродного языка относительно каданса русской единицы.
Количественные показатели тонального параметра по каждому тексту были сведены в таблицы1. Так, к текстам 1-го сеанса получены ниже представленные таблицы.
Полученные графики и таблицы отражают, с нашей точки зрения, зонную природу музыкально-ладовой характеристики речевых интонационных единиц и позволяют говорить о ширине зоны каждого конкретного текста и текстов одного определенного коммуникативного типа (см. описание музыкально-ладовой структуры по коммуникативным типам ИЕ ниже, п.3.2.5.3).
На основании Графика 2 мы делаем второе важное заключение о механизме восприятия тональной структуры речевых единиц: в его основе лежит апперцепционная музыкально-ладовая система - европейская 7-ми ступенная диатоника. Хроматических тонов в нотных изложениях крайне мало.
