Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Универсум текстовых проекций 26
1.1. Референциальный механизм художественного текста 29
1.2. Пространство означаемых. К каким объектам текст осуществляет референцию 37
1.3. Текст как сложное событие в пространстве культуры 48
1.4. Интертекстуальность в контексте онтологического принципа «бытия-между» 52
Глава II. Текст-в-тексте как результат межтекстовых взаимодействий 59
2.1. Знак межтекстовых взаимодействий 59
2.1.1. Определение и пространство значения 61
2.1.2. Онтологические особенности и функции 68
2.1.3. Интерпретация знаков межтекстовых взаимодействий 81
2.2 . Теоретические подходы к интерпретации текста-в-тексте 94
2.3.Текст-в-тексте как композиция «возможного мира» (Ярослав Ивашкевич и Чеслав Милош) 100
2.3.1. Текст-в-тексте как основа сюжетно- композиционного построения (Opowiadanie z psem Я. Ивашкевича) 103
2.3.2. Фоновые тексты-в-тексте (Anna Grazzi Я. Ивашкевича) 117
2.3.3. Другие вероятностные способы представления действительности (...iv obronie honoru kota, Esse и др. Чеслава Милоша) 124
2.4. Вопросы об авторстве и границах интерпретации 144
2.4.1.Авторские стратегии отображения предшествующего корпуса текстов 146
2.4.2. Границы интерпретации референциально непрозрачных текстов 166
2.5. Lingua universalis пространства культуры 175
2.5.1. Семантические категории LU 179
Глава III. Межтекстовые взаимодействия и проблема художественного перевода 187
3.1. Онтологическая природа переводного текста 189
3.2. Возможность и условия сохранения «эффектов соприсутствия» в переводе 196
3.3. Анализ стратегий перевода референциально непрозрачных текстов 203
3.3.1. Сохранение в переводе экстенсивного способа означивания 205
3.3.2. Перевод текстов с преимущественно интенсивным способом означивания 217
3.3.2.1. Сохранение авторских символов в пространстве отдельно взятого переводного текста 220
3.3.2.2. Сохранение системы парадигматических и синтагматических знаковых множеств 227
3.3.2.3. Сохранение авторских і-символов в пространстве корпуса переводных текстов Я.Ивашкевича 239
3.4. Перевод как механизм становления культуры 249
3.4.1. Трансформационный характер метатекстового перевода 250
3.4.2. Проблема «истинности» переводов- интерпретаций 255
Заключение 263
Примечания 284
Библиографический список 290
Словари и энциклопедии 307
Список текстов, подвергшихся сплошной выборке при составлении базы данных 308
Условные обозначения 309
- Пространство означаемых. К каким объектам текст осуществляет референцию
- Интертекстуальность в контексте онтологического принципа «бытия-между»
- Теоретические подходы к интерпретации текста-в-тексте
- Возможность и условия сохранения «эффектов соприсутствия» в переводе
Введение к работе
0.1. Предметная область и задачи исследования
Топос теории определяет то, что будет видимым и наблюдаемым.
Мераб Мамардашвили
Данное исследование можно рассматривать как семиотическую интерпретацию сквозной идеи современной философии о «бытии-между», или существовании мира «на пересечениях». Обозначим ту проблемную ситуацию, которой обоснован выбор направления и темы работы.
Эмпирически нашему сознанию доступно лишь небольшое пространство окружающей действительности. Представление о «целостности» мира может быть только результатом взгляда «сверху», оно создается человеком и постигается через идеальные, мыслительные конструкты, в основе которых лежит положение о системе всеобщих отсылок и взаимосвязей. Целое, по Мерабу Мамардашвили, есть онтологическая абстракция - умозрительное усилие по «держанию мира», следствие человеческой культурно-знаковой размерности, налагаемой на мир [Мамардашвили 2002:67,137]. Целое одновременно существует как множественное (результат различных комбинаторных пересечений одного и того же набора единичностей) и, следовательно, как становящееся. Цель нашего мышления, таким образом, - не отдельные «точки» бытия, а смысл пересекающихся в бытии событий, образующих эти точки. Только «пересечения» дают нам достаточные основания для мысли. Они же являются инструментом, с помощью которого мы со-присутствуем миру и тому, что невозможно охватить в эмпирии.
«Пересечения» - это тот механизм, через который любые события обретают смысл. Мир предстает для нас как «бытие-между» (Ж.Делез), и каждый созданный человеком текст также отражает события, свершающиеся в зазоре между другими событиями. В процессе своего создания текст движется от хаотического ощущения мира к композиции ощущений и становится не просто отражением фрагмента действительности, но «парящим обзором всего поля (мира текстов) в целом». Текст несет в себе следы «универсальной коммуникации событий», «синтаксической связи с миром» [Делез 1998:267; 1995:213]. Так, в философии путем дальнейших абстракций принцип бытия-между, в силу его осознаваемой универсальности,
переносится и на действительность вторичную — пространство текстов о мире.
«Бытие-между», как всеобщий онтологический принцип существования, оказывается приложимым, в том числе, к тексту и к пространству культуры. Каждый возникающий текст рассматривается у М.Бахтина как событие, случившееся на пересечении других текстов-событий и движущееся к со-бытию с ними [Бахтин 1986, 1997]. На этом же принципе основывается заключение о тексте как производной интертекста во французской школе анализа дискурса: текст существует, т.е. создается и воссоздается (воспринимается) в межтекстовых пространствах, на пересечениях с другими текстами. Текст всегда выступает как интер-текст: а) по своей природе он есть место схождения всевозможных цитации, или то, что пишется в процессе считывания предшествующих дискурсов; б) текстовое «бытие-между» актуализируется исключительно через «текст-между» [Барт 2001:17-19]. Текст всегда говорит о «следах предшествующих конструкций»: в нем обнаруживаются комбинации языковых элементов, создающие эффект очевидного присутствия прошлых дискурсов в данном, а соответственно, выступающие в роли «преконструктов» создаваемого текста [Серио 2001:562]. Существуя на пересечениях, текст неизбежно отсылает за пределы себя самого, указывая этим на относительность границ языковой формы своего выражения. Любое созданное (текст) всегда выступает как условная конструкция, через призму которой мы видим мир в его многоплановости1, поскольку «точки одной фигуры отсылают нас к точкам другой фигуры, образуя совокупность созвездий смыслов» [Делез 1995:11]. Интертекстуальность, таким образом, должна рассматривается, прежде всего, как онтологическая проблема - один из способов представления «бытия-между». Текст существует через воспринимающее сознание, но единственно возможный способ его бытия в нашем сознании - это бытие «на пересечениях» (с другими текстами).
Другие тексты оказываются для автора базой, импульсом для создания собственного: «мир значений произведения сопричастен ... семантическим мирам, сложившимся к моменту возникновения текста» [Смирнов 2001:17]. Воспроизведение предшествующих текстов в пространстве данного совершается в условиях измененного контекста, и следовательно, постоянные семантические «удвоения», на которых построено пространство культуры, - это не абсолютные повторения или зеркальные отражения, а вариативное развитие «прежде сказанного». Текст - это всегда, в
определенной степени, вариации на тему предшествующего во времени. Бытие «на пересечениях» создает исследовательскую ситуацию, когда интерпретатор, работая с одним текстом, одновременно с неизбежностью выходит в пространство других текстов. Обладая формальными границами, текст как предмет исследования перестает обладать границами семантической структуры. Соответственно, встает вопрос о возможности определения границ интерпретирующего описания текста в условиях текстового «бытия-между».
Поскольку вопрос о взаимодействиях / взаимовлияниях, в целом, далеко не нов, в области языка и текста существуют множественные формы его интерпретации. Так, теория влияний (Ю.Тынянов) обращается к выявлению заимствованных элементов в структуре произведения (мотивов, стилистических приемов и др.), рассматривая влияния в качестве объективных условий эволюции литературного ряда [Тынянов 1977:280; см. также: Кузьмина 1999; Женнет 1998; Фатеева 2000; Смирнов 2001; Блум 1998]. Нередким подходом к интерпретации схождения в тексте следов других текстов является создание так называемой «библиотеки источников» [см., например,,интерпретацию текстов И.Бродского в: Ранчин 2001]. Однако и в этом случае мы все же в большей степени говорим о проблеме источников и влияний, нежели о проблеме текста как интертекста. Межтекстовые взаимодействия не могут объясняться причинно-следственной зависимостью одного текста от других и, следовательно, сводиться (в практике интерпретации) к выявлению так называемых «источников»2.
Идея открытости текста, становления его семантической структуры во времени и пространстве практически одновременно актуализируется в следующих авторских концепциях: чужое слово и диалогичность (М.Бахтин), интертекстуальность (Ю. Кристева), интердискурс (М. Пешё), текст в семиосфере культуры (Ю. Лотман). Ю.Караулов, по существу, переносит свою собственную теорию о тезаурусном видении литературного языка на текст, создавая, своего рода, тезаурусное видение пространства текстов: текст и обязательное наличие для него прецедентных текстов (сходным образом существуют «прецедентное имя» у Д. Гудкова и «коммуникативный фрагмент» Б. Гаспарова) [Караулов 1993; Гаспаров 1994; Гудков 1999]. Все указанные концепции говорят о том, что в любом дискурсе обнаруживаются элементы (следы) предшествующих дискурсов, что дискурс определенным образом соотносится с «уже сказанным».
Вопрос интерпретации семантических и структурных отношении между текстами, прежде всего, соприкасается с проблемой становления смысла как в пространстве отдельного текста, так и в пространстве культуры в целом. С нашей точки зрения, в описании межтекстовых взаимодействий должны быть обозначены новые приоритеты:
а) выявление инвариантного механизма смыслообразования в
текстовом пространстве культуры;
б) поиск возможностей для сохранения «следов» межтекстовых
взаимодействий в процессе перевода текста на другой вербальный язык;
в) определение авторских стратегий отображения предшествующего
корпуса текстов и др.
Основная тема данной работы - семантические отношения между
текстами: межтекстовые отношения, обнаруживаемые в процессах
интерпретации / переводов отдельного текста на другой метаязык описания
(на другой вербальный язык). Здесь мы отходим от традиционно
обсуждаемого в филологии вопроса о составляющих понятия
«интертекстуальность»: интертекстуальность как теория4 влияний, заимствований, реинтерпретации или «перечитывания», свободной игры знаков и языков, диалога или различного рода соответствий дискурсивных систем (в области топосов и жанров, например) . Любое «влияние» будет рассматриваться как результат / следствие существования тех или иных отношений между текстами. Таким образом, объектом исследования, т.е. фрагментом действительности, оказавшимся в фокусе нашего внимания, является текст, взятый в ситуации «бытия-между» и обнаруживающий в своей структуре следы обращения к предшествующему корпусу текстов (в отличие от текста, который рассматривается как дискретная единица -потенциальная структурная составляющая культурного пространства).
Открытость и переплетение текстовой структуры со структурами других текстов стало новой очевидностью XX века. Однако говоря о межтекстовых взаимодействиях, мы смещаем акцент с традиционного постмодернистского представления о текстовом пространстве как системе отражающих друг друга зеркал на вопросы механизма таких взаимодействий - механизма смыслообразования.
Вопрос о механизме межтекстовых взаимодействий как основном источнике процессов смыслообразования и становления культурного пространства был предопределен ведущей темой и предметом размышлений М. Бахтина: текст как диалогическое событие; текст, бытие которого есть со-
бытиё с другими текстами [Бахтин 1986]. Понимание текста как диалогического события, происходящего на пересечении с другими текстами, стало новым философским и методологическим обоснованием гуманитарных наук, предоставило им новую «размерность» - контекст для изучения общих вопросов смыслообразования. «Бахтин видит диалог там, где его раньше никто не видел; видит и дает увидеть другим» [Махлин 1995:70]. Текст для него - событие диалогического, а значит, связующего характера (отсюда и возникает представление о пространстве текстов как со-бьгош и о базовом феноменологическом отношении я - другой). Диалогизм, по М. Бахтину, это специфика гуманитарного знания. Гуманитарные науки имеют дело со смыслами, образование которых предопределяется «размерностью события», т.е. контекстом, в котором оно совершается. «Размерность», в которой существует текст, составляют позиция наблюдателя-интерпретатора, способ наблюдения (метод исследования), форма взаимодействя с другими текстами. «Актуальный смысл принадлежит ... только двум встретившимся и соприкоснувшимся смыслам», и потому каждый текст - это смысл «между», «смысл как звено смысловой цепи» [Бахтин 1986:370]. Отсюда, каждый актуализированный смысл является результатом изменившейся контекстной локализации4. Развивая представление о диалоге, в котором событие обретает жизнь, мы с неизбежностью должны выходить и на вопрос о его механизме.
Процессы (механизмы) смыслообразования в пространстве отдельно взятого текста / текстов культуры составляют непосредственный предмет данной работы. Находясь в контексте априорного представления о том, что пространство культуры - это тоже «текст», обладающий сходными с художественным текстом смыслообразующими механизмами, мы получаем возможность проецировать механизм смыслообразования отдельного текста на механизмы смыслопорождения в пространстве текстов. В целом, предметом исследования являются проблемы соотнесения текстового высказывания с его внешними (не данными напрямую в опыте коммуникации) референтами - другими текстами культурного пространства - и способы их актуализации в структуре интерпретируемого текста.
Определим целевые установки данного исследования: прежде всего, это рациональное выявление и осмысление механизма межтекстовых взаимодействий. Рациональность здесь отождествляется с возможностью отображения в сознании однозначных и/или многозначных связей между элементами изучаемой системы. Отображение структуры в этом случае происходит как процесс выведения определенных
семантических правил. В таком ключе, например, будет обсуждаться трансформационный переход имени в предикат, являющийся неизменным атрибутом межтекстовых отношений;
решение вопроса о границах дискурсной формации: определение инвариантов и общих закономерностей интерпретации референциально непрозрачных текстов и установление степени ее конвенциональности; определение семантических и функциональных параметров системных образований из знаков межтекстовых взаимодействий - текстов-в-тексте; выявление авторских стратегий означивания предшествующего корпуса текстов как расширение представления о «грамматике» идиостиля; определение возможностей для адекватного воспроизведения «следов» межтекстовых взаимодействий и сохранения авторских стратегий отображения текстовых пресуппозиций в процессе перевода текста на другой вербальный язык. Определение причин и следствий семантических трансформаций, связанных с «переводом» {-знаковых систем — текстов-в-тексте.
В работе решается также и ряд задач более частного характера:
представление межтекстовых взаимодействий как совокупности процессов, порождающих новую информацию;
выделение структурных и неструктурных явлений при описании исследуемого объекта - текста как интер-текста;
описание способов создания референциально непрозрачных текстов, когда намеренная семантическая непрозрачность выступает как стилистический прием;
представление знаков межтекстовых взаимодействий как маркеров референциальной непрозрачности;
описание лингвистических способов создания «возможных» (текстовых) миров;
создание семиотической модели интерпретации «следов» межтекстовых взаимодействий - отдельных интертекстуальных знаков и системы таких знаков («текста-в-тексте»). Такая модель может выступать в качестве инструмента, освобождающего процесс чтения (интерпретации) от субъективности;
описание семантических категорий Lingua Universalis культуры -языка-преконструкта для создания всех возможных текстов-в-тексте;
решение вопроса об «истинности» результатов
интерпретирующего описания и перевода референциально
непрозрачных текстов.
В определении целевых установок мы исходили из необходимости
соединить теоретические аспекты изучения межтекстовых взаимодействий
(онтологических характеристик текста) с практикой их интерпретации и
перевода, с вопросами восприятия польскоязычных, в частности текстов, в
пространстве другого языка и культуры. Обозначенные цели предоставили
возможность выбора, казалось бы, не характерных для лингвистики и
филологии в целом методологических принципов интерпретации текста:
текстовый объект исследуется нами как означающее, форма которого
обусловлена определенным способом референции и отображения.
0.2. Методы анализа и метаязык описания
Нестрогий характер изучаемого предмета и гибкость следующих за ним аналогических построений оказываются связанными отношениями соответствия.
Карл Аймермахер
... то, что сегодня известно под именем семантики, лишь частично охватывается лингвистическими методами исследования.
Мишель Пешё
Всякое научное высказывание о мире основано не только на целевых установках интерпретатора, но и на методах познания. Любое направленное восприятие осуществляется через выбор системы методологических подходов к исследуемому объекту и метаязыка описания. Вопрос о методе и метаязыке описания оказывается неизбежным, поскольку его выбор влияет на адекватность отображения исследуемого объекта. В ситуации означивания (а это всеобщий метод процесса познания) объект выступает как означаемое. Метод анализа и используемый язык описания (способ означивания) позволяют сконструировать определенное представление об означаемом объекте. Отсюда можно заключить, что метод и предопределяемый им метаязык являются инструментами исследования и познания.
Текст относится к крайне сложным объектам изучения. Принадлежа вторичной действительности, он существует только через сознание воспринимающего субъекта, и «самодостаточность текста иллюзорна» [Залевская 2001:22]. Интерпретация текста принадлежит к числу рефлексивных исследовательских процессов, поскольку акт мышления направлен на текст как на продукт собственного сознания, и «мысль как средство познания мира становится при этом предметом самой мысли» [Овчинников 1997:11]. Предмет и средство познания крайне трудно различимы на уровне рефлексии, а процесс познания недоступен для прямого наблюдения.
Текст не может быть дан исключительно в коллективном опыте, его восприятие происходит в контексте предшествующего знания - текста памяти индивида. В процессе интерпретации мы постоянно балансируем на грани, разделяющей коллективную и индивидуальную составляющие восприятия. Индивидуальное видение обладает в неменьшей степени объективностью существования, что и конвенционально закрепленное (коллективное), поскольку процессы смыслообразования мы прослеживаем в своем сознании5. Проблема объективности восприятия и отображения семантической структуры художественного текста - постоянная и неизбывная проблема интерпретации. Возможно, именно этим и объясняется столь частая (по сравнению с естественными науками, например) смена исследовательских парадигм в области интерпретации и художественного перевода.
Обоснуем, почему обозначенные в 0.1. предмет и цели исследования заставляют нас выходить за границы «традиционных» системно-структурного, сопоставительного и лингво-стилистического методов анализа текста.
Так, структуралисты «сознательно хранят полное молчание», когда обсуждаются вопросы об онтологическом статусе объекта исследования, характере его репрезентативных взаимосвязей с миром и о том, «в каком отношении он (объект) находится с конкретными речевыми актами» [Пассмор 2002:34]. Структурное описание объекта не охватывает его внешний контекст, в том числе, и те воздействия, которые оказывает на объект сознание наблюдателя. По Мишелю Фуко, в структурализме мы наблюдаем анонимный тип мышления, мышление без субъекта. Именно в этом смысле Ж. Деррида неоднократно говорит о том, что структурализм «закрывает метафизику», что он становится концом «частной собственности»
и «индивидуальной личности» [Деррида 1999]. Выделение и изучение отдельных элементов структуры неизбежно ведет к их искусственной изоляции от целого, что представляет реальную угрозу сложившимся еще в античности представлениям о цельности как сущности бытия: структурирование любого объекта имеет своей оборотной стороной деструкцию, разрушение этого же объекта. Структурализм уделяет внимание инвариантным свойствам объектов, стараясь не учитывать их способность к вариативным проявлениям и, таким образом, не рассматривая проблему значения как развивающегося процесса. Поэтому следствием даже самой успешной попытки структурирования текста становится «множество не поддающихся однозначной интерпретации зон» [Аймермахер 2001:25], чем и обусловлена, по Ю. Кристевой, «беспомощность» структурализма при анализе текста [Кристева 2004:305].
Методы лингво-стилистического и интерпретирующего описания (включая сопоставительный стилистический анализ оригинального и переводного текстов) также в большей степени направлены на отображение свойств единичного, выделенного из пространства других текстов объекта. ;й
Столь же недостаточными для интерпретации процессов межтекстовых взаимодействий становятся философские положения об «ускользающем значении» (Р.Барт, Ж.Делез), о том, что «значение утаивает себя самим фактом своего обнаружения» (Деррида), что следствием открытости текстовой структуры становится возможность бесконечных (гипер-) интерпретаций одного и того же объекта.
Область интерпретации (и перевода) художественного текста не может рассматриваться как область исключительно гуманитарных (в противовес «точным») исследований: наука, по определению, создает объективно точную картину мира. То положение, что уже на первом этапе процесса интерпретации текста мы сталкиваемся с крайне сложным, двойственным проявлением объективности наблюдаемых фактов (языковые факты и «объективно» обнаруживаемые в сознании смыслы), заставляет нас искать иные методы и метаязыки описания, позволяющие создавать объективную картину развития для человекомерных и самоорганизующихся систем6. Осознаваемая нами сложность нестабильного, процессуального объекта исследования (текст в ситуации «бытия-между»), его принадлежность вторичной действительности, его неданность в коллективном, по преимуществу, опыте (в отличие от биологических систем или естественного языка) заставляет нас, «испытывая смущение перед лицом столь сложных
систем» [Аймермахер 2001:28], выходить за границы «традиционных» лингвистических (системно-структурного, лингво-стилистического, сопоставительного) методов анализа текста и включаться в поиск иного метаязыка, который помог бы выявить механизм смыслопорождения и представить текстовую систему в общем контексте саморазвивающихся систем.
Сложившаяся в настоящее время в науке интеллектуальная ситуация по-прежнему демонстрирует разрыв в способах осмысления и методах анализа предмета познания в так называемых «точных» и гуманитарных науках (теоретической физике и теории текста, например). Если теория текста занимается, в основном, вопросами организации «предмета» вторичной действительности, то физические теории уже рассматривают более вопрос о самоорганизации своих предметов исследования. Наблюдая любую систему, мы видим, что ее развитие протекает в пространстве двух координат: под влиянием внешних системе сил и в результате энергии взаимодействия собственных элементов системы. Следовательно, предметом научного интереса не может быть исключительно организация системы как таковая: организация выступает лишь как промежуточный этап становления системы к минуте я-здесь-сейчас (так, в грамматике английского языка «результативный» Perfect дополняется «становящимся перфектом» Perfect Progressive). В исследованиях такого рода наряду с понятием максимальной сложности (А. Н. Колмогоров) неизбежно возникает и понятие вероятности, что является знаком нелинейного характера развития системы и знаком нелинейного способа мышления о ней. Синергетическая парадигма мышления - отличительная особенность современной постнеклассической науки. Исследования в области интерпретации художественного текста также могут быть включены в современную теорию эволюции сверхсложных, открытых, неравновесных динамических систем, поскольку синергетические закономерности имеют всеобщий характер, распространяясь и на уровень вторичной действительности - пространства культуры.
Столь же всеобщий характер, по крайней мере для человекомерных систем, имеют и вопросы, связанные с процессами референции, означивания, истинности отображения. «Привычные» для логики и аналитической философии, эти вопросы могут обсуждаться и в связи с проблемами интерпретации художественного текста. Если исходить из того, что референция - это отношение между именами и тем, что они именуют, между предикатами и классами объектов, с которыми они соотносятся, то понятие
референции с неизбежностью приложимо и к тексту, существующему через отсылки к своим пресуппозициям. Объяснение самого факта присутствия в структуре текста знаков, представляющих другие тексты, и выявление инвариантного (для перевыражающих процессов) механизма отображения становится возможным в рамках референтной семантики (Г.Фреге, А.Тарский, Д.Дэвидсон).
Невозможно заниматься вопросами смыслообразования, не связывая этот процесс с механизмами соотнесения текстового знака со внеположенными ему объектами-ситуациями. Упоминание о возможности описания референциального значения текста (связанного только с экстенсиональной семантикой) встречается у ван Дейка и И.Смирнова (например, при обсуждении вопроса об отчуждении символистов от «референтного языка») [Смирнов 2001:41]. Вопросы текстовой референции частично затронуты в работах [Кузьмина 1999; Кронгауз 2001]. Дж. Лайонз, проводя границу между денотацией и референцией, говорил о том, что референция устанавливается исключительно в контексте высказывания (текстового, в том числе) [Лайонз 2003:95]. Соответственно, это позволяет использовать теорию референции в практике интерпретирующего описания: не только для описания остенсивного (прямого) обозначения, но и для интерпретации процесса производства смысла7 - интерпретации отношений между знаками, человеком (мышлением) и миром [Марков 2000:34]. Понимая референцию текста как процесс, в котором указание на объект референции сопровождается его отображением, мы в данной работе стоим на позиции «расширенной» теории референции (по аналогии, например, с «расширенной рациональностью» И. Пригожина и с «расширением» семантических описаний у М. Кронгауза), или философской позиции референции» [Растье 2001:235].
В рамках референтной семантики для описания межтекстовых взаимодействий частично применялся язык математической логики (описание систем парадигматических и синтагматических (-знаковых множеств), элементы дескриптивной логики (описание отношений именования посредством дескрипций) и логики предикатов. Для нас было важным то обстоятельство, что логико-семантический метод анализа позволяет интерпретировать не только язык как систему, но и непосредственное употребление языка - соотнесение текстового высказывания с его пресуппозициями в определенной речевой ситуации [Кронгауз 2001: 54].
То же верно в отношении семиотических вопросов о сущности знака, его модели, процесса означивания. Из семиотики эти вопросы закономерно переходят в область лингвистики текста. Правомерность использования семиотического подхода к языку художественных текстов объясняется тем, что, по Ю.С.Степанову, язык, с одной стороны, «включен в линию эволюции знаковых систем и сам, в конечном счете, является лишь ступенью в этой эволюции, с другой - включает в себя все знаковые системы в ментальном, информационном смысле» [Степанов 1998:15]. Семиотические интерпретации межтекстовых взаимодействий рассматривались нами как соединительное звено между логическими и лингвистическими описаниями. Семиотический анализ, как и логический, также обладает возможностями «однозначного ... и систематического постижения знаково интерпретируемых фактов объекта исследования», стремясь к выявлению «гетерогенности различных знаковых систем» - типологически неоднородных текстов, например [Аймермахер 2001:74-75,80]. Семиотически объясняемые акты текстопорождения - это возможности «контролируемых» способов интерпретирующего описания. Так, при анализе систем знаков межтекстовых взаимодействий мы получим возможность:
а) задать список (словарь) дискретных знаков межтекстовых
взаимодействий;
б) говорить о них как о предикатных знаках, назначение которых
состоит в установлении тождества между неизвестным (описанием
индивидов, предметов в создаваемом тексте) и уже известным (сущностными
свойствами индивидов и предметов, актуализированных в предшествующих
текстах;
в) объединять знаки межтекстовых взаимодействий в множества (по
семантике, способам отображения пресуппозиций или по функциональному
назначению);
г) описывать правила вхождения переменных в создаваемое
высказывание (текст);
д) говорить о способах функционирования системы переменных (так
называемом тексте-в-тексте);
е) формулировать семантические правила, отражающие
онтологическую природу отношений текста со своими пресуппозициями.
Таким образом, логико-семиотический метаязык описания (точнее было бы его обозначить как логико-семантический и семиотический) рассматривается нами как приоритетный для интерпретации отношений
текста с предшествующим ему корпусом других текстов (отношений отображения). Логико-семиотический анализ позволяет получить ответ на вопрос, каким образом в текстовом пространстве культуры происходит фиксация и переработка информации. Речь не идет о механическом перенесении положений теории систем, логического и знакового анализа естественного языка в теорию и практику интерпретации текста. Оправданность обращения к логико-семиотическому метаязыку описания объясняется тем, что этот язык достигает большой степени точности при обращении к интерпретации различного рода отношений: в этом языке отношения не описываются (соответственно, не трансформируются), а символически отображаются.
Поскольку межтекстовые взаимодействия, как объект нашего внимания, мы будем наблюдать в различных системах координат, выявляя онтологическую, системную и, главное, стилистическую составляющие этого процесса, нам представляется правомерным использовать для описания механизмов смыслопорождения интегративный метаязык, созданый на базе системно-структурного, лингво-стилистического, логико-семантического, семиотического, сопоставительного, культурологического методов анализа.
Синтез различных методов описания в интерпретации художественного текста оказывается возможным в силу того, что философия, логика, семиотика, теоретическая лингвистика, стилистика и теория и практика перевода, культурология ориентированы в настоящее время не на описание языковых структур «самих по себе» (семантическое и синтаксическое измерения знаков), но, прежде всего, занимаются вопросом прагматического характера: какое влияние оказывают языковые структуры на воспринимающего их человека, как с их помощью моделируется мир действительности и внутренний мир человека. Это так называемое личностное измерение в пространстве этих наук, предполагающее что в исследование будет включено не только наблюдение объекта, создание его структурно-описательной модели, но и «участие» в его процессуальное, в динамике его смыслопорождения. Наблюдение-участие (метод, предложенный одним из ведущих физиков современности Дж.Уилером) является отправным пунктом в создании современной научной картины мира.
Отметим, что поскольку объект нашего анализа принадлежит не пространству языка, а текстовому пространству культуры, в интегративном метаязыке происходит неизбежная трансформация, «расширение» исходных
базовых терминов логической семантики и семиотики, например. Так, референция будет пониматься не только как указание на внеязыковой объект (отношение между знаком и внеязыковой частью практики), но и как связующее отношение между текстом и другим текстовым объектом пространства культуры. Поскольку всякое высказывание предполагает наличие пресуппозиций (существование говорящего, собеседника, определенных ситуаций, объектов - смысловой предзаданности, на основании которой делаются заключения об истинности / ложности), мы находим возможным говорить, что в акте создаваемого текстового высказывания в качестве пресуппозиций выступают представления об объектах текстовой референции - других текстах. Мы поддерживаем тезис М.Кронгауза о «неполноте и принципиальной открытости семантики как науки» [Кронгауз 2001:359], осознавая при этом всю сложность, которая связана с переосмыслением и «расширением» традиционной терминологии. Вся совокупность терминов используемого метаязыка описания будет вводиться непосредственно в ходе анализа материала.
Еще одно замечание к проблеме выбора языка описания. Процесс поиска, выбора или создания адекватного метаязыка бесконечен, поскольку в основе этого процесса лежит неустранимое противоречие между «дискретностью языка и его претензией на полноту изображения» [Аймермахер 2001:27]. Дискретность отдельных языков неизбежно требует их интеграции. Аналитические языки (формальная логика, например), интерпретирующие знаки в жестких однозначных рамках, должны по принципу дополнительности сочетаться и взаимодействовать с языками, учитывающими динамический, открытый характер текстовых знаков (семиотическое и стилистическое описание).
Таково общее представление о методологических принципах, на которых строится эта работа. Непосредственно используемая в ней методика интерпретации знаков межтекстовых взаимодействий, текстов-в-тексте и референциально непрозрачных текстов обоснована и представлена в разделах 2.1. и 2.2.
Новизна исследования состоит в обращении к проблеме механизма, обеспечивающего любой тип межтекстовых взаимодействий. Неизбежность межтекстовых отношений определяется онтологической природой самого текста (бытие-между). Отношения текста с другими текстами представлены как результаты референциальных отсылок текста-знака к другим знакам, прочитываемым как тексты (фрагментам действительности, тексту памяти
воспринимающего сознания и др.). Референциальное указание на другой текстовый знак имеет характер отображающего указания (трансформация «имени» означаемого текста в предикатный для означающего текста знак).
Теоретическая значимость. В работе дается ряд новых положений, применимых к практике интерпретации и перевода художественного текста:
знаки межтекстовых взаимодействий семантически определяются как предикатные - отображающие свойства и отношения, актуализированные в предшествующих текстах. К описанию семантики предикатных знаков применяется трехплоскостная система Г.Фреге, что дает возможность ответить на вопросы, что и как эти знаки в тексте отображают;
референция текста к предшествующим текстам пространства культуры описывается в рамках расширенной теории референции и интенсиональной семантики (указание как отображение);
опосредованная форма референции текста к действительности закономерно связывается с возникновением референциально непрозрачных текстов;
через интерпретацию системы знаков межтекстовых взаимодействий актуализируется идея Ю. Лотмана о тексте-в-тексте;
семиотический анализ авторских стратегий отображения предшествующего корпуса текстов позволяет «расширить» область описания индивидуальных стилистических приемов и выявить референциальные критерии интерпретации и перевода художественных текстов;
референциальное отношение текста к другим текстам рассматривается в качестве одного из условий производства смысла. Критерием оценки интерпретирующего описания текста принимается авторская схема референции. В этом смысле работа посвящена способам выявления неактуализованных в тексте содержаний. Эти способы формируют так называемое продуктивное, по Ф. Растье, прочтение текста, основанное на интерпретации семантических связей текста с объектами его референции.
Форма представления результатов исследования - аналитико-интерпретационная: в текст диссертации включаются схемы, таблицы (общее число 20) и их интерпретирующее описание. В качестве полученных
результатов могут рассматриваться и предложенные в разделах 2.3., 3.3. модели интерпретации и перевода различных типов текстов-в-тексте и референциально непрозрачных текстов в целом. Отсюда и практическая значимость работы как возможность использовать ее результаты в практике интерпретации и перевода художественных текстов, в преподавании соответствующих университетских курсов, курсов стилистики текста, стилистики художественного перевода, семиотики (текста), анализа дискурса и философии языка.
Материалом исследования послужили оригинальные и переводные тексты Чеслава Милоша и Ярослава Ивашкевича, принадлежащие, во-первых, одному пространственно-временному срезу (европейская культура второй половины XX века), а во-вторых, представляющие из себя множество текстов, объединяемых на основе нескольких общих для них семантико-стилистических признаков:
все отобранные для анализа тексты отличает единая модель коммуникативной ситуации - «я - я», когда субъект передачи информации является одновременно и одним из ее адресатов [Лотман 1999:36]. Передача сообщения в канале автокоммуникации всегда носит ретро- и интроспективный характер (ср., у Ярослава Ивашкевича: jako pisarz interpretujz tylko siebie), происходит более во времени, чем в пространстве (отсюда и постоянная обращенность к текстам памяти сознания), и приводит к референциальной непрозрачности создаваемого текста;
Чеслав Милош и Ярослав Ивашкевич в равной степени принадлежат не исключительно польской, но европейской культуре XX века. Центральная проблема их творчества - антиномия понятий вечность / конечность, континуальность / дискретность бытия мира и бытия человека. Соответственно, тексты обоих авторов носят экзистенциальный и ретроспективный характер;
стилистической чертой как Чеслава Милоша, так и Ярослава Ивашкевича является отрицание деления на поэзию и прозу. Сравните у Чеслава Милоша: Ja jednak wolaibym wreszcie bye poza wierszem і /?rozq...(«Zapisane wczesnym rankiem») или в его «Ars Poetica?» - Zawsze tesknilem do formy bardziej pojemnej, ktora nie bylaby zanadto poezjq_ ani zanadto prozq. Та же мысль неоднократно подчеркивается и Ярославом Ивашкевичем: poezja, czy dramat, czy opowiadanie - всегда лишь proba nazywania («Podroze do Wloch»);
тематическое поле текстов культуры, на которые проецируются тексты обоих авторов (и соответственно, «репертуар» знаков межтекстовых взаимодействий), можно считать приблизительно одинаковым: мифология, польская и западно-европейская литература XVIII-XX вв., философия, музыка, живопись, архитектура, теология, ... - поле, которое в целом можно определить как интеллектуальное пространство Европы.
Таким образом, материал исследования - это, по П. Торопу, - «одноязычные
многокультурные тексты» [Тороп 1995:59].
Выбирая для анализа исключительно «несюжетные» и
«многокультурные» тексты, мы исходили из того, что:
именно в этом типе текстов можно с большой степенью отчетливости увидеть функционирование знаков межтекстовых взаимодействий, поскольку их комбинаторные последовательности часто являются единственным «сюжетом» в референциально непрозрачных текстах, - в частности, текстах так называемой психологической прозы / поэзии;
на основе такого множества текстов, за которым стоит универсум текстов культуры, могут моделироваться процессы межтекстовых взаимодействий (включая авторские стратегии отображения пресуппозиций).
Здесь важно подчеркнуть, что временная и тематическая «одинаковость» отобранных текстов Чеслава Милоша и Ярослава Ивашкевича, тождественность в плане используемой ими коммуникативной модели позволяют, тем не менее, показать «разность» авторских стратегий включения в пространство других текстов, индивидуальность способов референции к объектам вторичной действительности.
Язык текстов, послуживших материалом анализа, - польский (хотя частично в список текстов включены и англоязычные произведения / переводы Чеслава Милоша, и русскоязычные переводы обоих авторов). Список текстов, подвергшихся сплошной выборке (включая переводы на русский и английский языки) при составлении базы данных - первичной картотеки знаков межтекстовых взаимодействий, приводится в конце библиографического списка использованной литературы.
Прежде всего, в базу данных включались первичные единицы анализа - культурные константы (имена индивидов, объектов вторичной действительности - текстов / их фрагментов и т.д.). В качестве единиц выбирались имена только в предикатной, характеризующей функции.
Выделение единиц анализа (знаков межтекстовых взаимодействий, или знаков і) основывалось на референциальных и семантических критериях: знак і как текстовый фрагмент, референтом которого выступает фрагмент или пространство другого текста.
Эти единицы обладают неоднородным планом выражения: с точки зрения структурно-уровневого подхода к языку, они могут быть тождественны слову, словосочетанию, предложению-высказыванию и тексту; с точки зрения способа актуализации, эти единицы обладают как эксплицитной, так и имплицитной формами выражения. Таким образом, о них не всегда можно говорить как о дискретных единицах, а скорее как о семантических, дискурсивных, или о контекстах как единицах анализа. Число таких первичных контекстов - более 800, причем, неединичны случаи, когда один контекст содержал несколько 1 знаков. Контексты сразу классифицировались по способу корреспондентного соотношения со своим референтом - как индексальные, иконические и символические, т.е. рассматривались с семиотической точки зрения, как знаковые образования. Цели анализа (выявление механизма межтекстовых взаимодействий, функционирование систем і знаков в текстах, определение функционального назначения этих систем, или текстов-в-тексте и т.д.) не позволяли работать с дискретными знаками. Поэтому мы не стремились к «инвентаризации» включенных в текст фрагментов, к количественной составляющей как таковой. Увеличение числа первичных контекстов не повлияло бы на достоверность результатов. Таким образом, представляя материал, следует говорить все же о текстовой базе данных (она составила более 6000 проанализированных страниц) и о тексте как основном уровне анализа.
Список символов, вошедших в систему условных обозначений, приводится после библиографического списка.
Основные положения, выносимые на защиту:
Семантические «диалоги» текста с другими текстами, процессы отображения корпуса предшествующих текстов, составляющие основание для возникновения каждого последующего текста, должны рассматриваться как отдельный вид метатекстового перевода - основного способа коммуникации в пространстве культуры (традиционно к видам метатекстового перевода относятся перевод текста на другие вербальные / невербальные языки; интерпретирующие описания текста, включая способы отображения его структуры средствами формальных языков);
Механизм межтекстовых отношений актуализируется через
трехэтапный перекодирующий процесс, включающий:
Референциальное указание текстом на корпус предшествующих текстов, осуществляемое в форме интенсионального отображения;
Возникновение в структуре текста знаков, представляющих отображаемый текст в отображающем (і знаков) и функционирующих на первом этапе как «имена» своих текстов;
Трансформация «имени» предшествующего текста в предикат, создающий пространство нового высказывания.
Метатекстовый перевод каждого отдельного текста
происходит в максимально широком контексте его существования -
референциальном универсуме, границы которого очерчиваются
другими текстами как объектами его референции. Все объекты
текстовой референции в знаковой форме представлены в его
структуре как системное образование из і знаков - текст-в-тексте.
Совокупность і знаков, выводимых из генерального множества
текстов определенного временного среза культуры и обладающих
общим функциональным назначением - быть маркером-знаком
другого текста, выступает как «язык»-преконструкт для создания
всех возможных текстов-в-тексте - Lingua Universalis культуры.
Универсальный механизм межтекстовых взаимодействий и априорно заданная структурная включенность текста в пространство культуры не исключают возможности авторских стратегий отображения корпуса предшествующих текстов. В качестве основных стратегий выступают экстенсивный и интенсивный способы вхождения в текстовое пространство культуры.
Вопросы интерпретации и переводимости і знаков могут рассматриваться в рамках «расширенной» теории референции как составляющая проблемы истинного соответствия отображенного знака отображающему.
Сохранение авторской стратегии отображения предшествующего корпуса текстов выступает «достаточным основанием» адекватного перевода. При этом экстенсивный способ означивания в большей степени предполагает сохранение в переводе, нежели интенсивный.
Апробация работы. Основные результаты исследования были обсуждены на 21 международных, всероссийских и межвузовских конференциях. В их числе:
а) международные: «Slowa w komunikacji jezykowej» (Гданьск, 2000, 2004); «Синтез в русской и мировой художественной культуре (Москва, МШУ, 2001); «Теория и практика перевода» (Пермь, ПГТУ, 2002); «Славистические чтения» (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2002, 2004); «Язык и культура» (Москва, 2003); «Теоретический семинар по проблемам логического анализа искусственных, естественных языков и текстов» (Люблин, 2002); «Исследования славянских языков и литератур ...» (Москва, МГУ, 2003); «Язык и социум» (Минск, БГУ, 2004); «Проблемы изучения и преподавания современных литератур» (Пермь, 2005); XXXIV Международная филологическая конференция (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2005); III Международная научная конференция «Национально-культурный компонент в языке и тексте» (Минск, 2005); «PRO=3A 3: Предмет» (Смоленск, 2005);
б) всероссийские: «Всесоюзное совещание по проблемам, славянских
языков и литератур» (Москва, РАН, 2003); «Современная логика: проблемы
теории и применения в науке» (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2003);
в) межвузовские: «Словесность и современность» (Пермь, ПГПУ,
2000), XXX, XXXI, XXXIV межвузовские научно-методические
конференции (Санкт-Петербург, 2001, 2002, 2004); «Лингвистические и
психолингвистические проблемы усвоения второго языка» (Пермь, ПГПУ,
2002).
По теме исследования опубликовано 26 работ. Общий список включает две научные монографии - «Текст в пространстве культуры» (Пермь, 2001. 114 с); «Текст культуры: от события - к со-бытию. Логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий» (Пермь, 2004. 286 с), 2 учебных, пособия, статьи и работы в форме тезисов научных докладов. Кроме того, многие положения данной работы были включены в разработанные и читаемые автором в Пермском государственном педагогическом университете курсы «Философии языка», «Семиотики текста» и «Стилистики художественного перевода».
Общий план работы следующий.
Работа делится на три основные части. Глава I посвящается описанию референциального механизма текста, функционирующего в пространстве культуры как знак других текстов. Пространство всех означаемых, к которым
текст осуществляет референцию, определяется как универсум текстовых проекций, на базе которого и формируются все потенциально возможные для текста-знака смыслы. Одновременно референтный универсум текстовых означаемых позволяет говорить о природе отдельного текста и культурного пространства в целом как о «бытии на пересечениях», «бытии-между», т.е. рассматривать межтекстовые взаимодействия как онтологическую, прежде всего, проблему.
В главе II рассматриваются отношения между системой знаков межтекстовых взаимодействий (текст-в-тексте) и отображаемой ею «реальностью» предшествующего корпуса текстов. От теоретических подходов к интерпретации отдельных і знаков мы переходим к анализу систем знаков межтекстовых взаимодействий, а) представляя их как неактуализированные сюжеты новых «возможных миров»; б) определяя функциональные типы текстов-в-тексте (сюжето-, фонообразующие и др.). В этой же главе представлены модели авторских стратегий вхождения в пространство культуры, основанные на выборе культурных знаков (Lingua Universalis пространства культуры), семиотическом способе отображения корпуса предшествующих текстов и отдельных текстовых референтов. Здесь же определяются критерии (границы) интерпретирующего описания референциально непрозрачных текстов - схема их референции (опосредованная форма референциального указания и сопутствующие ей формальные признаки).
Референция текста к объектам вторичной действительности (корпусу предшествующих текстов) создает проблему так называемых референциально непрозрачных текстов, или текстов с опосредованной (к реальному миру) референцией. В главе III проблемы, связанные с интерпретацией референциально непрозрачных текстов, обсуждаются, в том числе, и в связи с проблемами их перевода. Сохранение авторских стратегий означивания рассматривается здесь как «достаточное основание» адекватного перевода, или как критерий адекватности. Межтекстовые взаимодействия в пространстве культуры представлены как процесс отображающего «перевода» одних текстов другими, что дает основание говорить о переводе как основном механизме становления культуры.
В заключении диссертации подводятся итоги исследования. Работа завершается библиографическим списком, включающим 413 наименований (в основном, это монографические тексты, включая 125 текстов на английском и польском языках).
Таким образом, работа, посвященная проблемам межтекстовых взаимодействий (т.е. в целом - проблемам отображения), композиционно построена «от общего к частному»: отношения отображения как ведущий тип отношений в текстовом пространстве культуры; описание знаков межтекстовых взаимодействий / их систем как маркеров отображающих процессов; проблемы, связанные с переводом (т.е. вновь отображением) текстов, которые содержат в своей структуре знаки эксплицитного или имплицитного обращения к корпусу текстов пространства культуры.
Пространство означаемых. К каким объектам текст осуществляет референцию
Для интерпретации текста и мира необходима изначальная интенция их упорядочивания. Как знак развивается в диалоге с другими знаками, так и текст детерминирован той системой коммуникации, частью которой он является: «тексты - это составные части контекстов, в которых они производятся» [Лайонз 2003:275]; «...мир значений произведения сопричастен ... семантическим мирам, сложившимся к моменту возникновения текста» [Смирнов 2001:17]. Индивидуальная структура текста оказывается производной от структуры мира, структуры индивидуального сознания, структуры других текстов. Сопричастность текста данным семантическим мирам обеспечивается референциальным на них указанием. Текст осуществляет множественную референцию к объектам реального и контрфактических (возможных) миров. Объектами референции очерчивается пространство референтного универсума, который обеспечивает возникновение той или иной формы (текстовой) актуализации авторского представления о действительности.
Описывая далее структуру референтного универсума, мы будем обращаться к объектам текстовой референции, к его означаемым, т.е. говорить о проекциях текста на различные формы действительности, существующей через наше сознание. Любое высказывание основывается на предпосылках или «обстоятельствах», которые чаще всего непосредственно в нем не представлены. Используемое в логике и лингвистике понятие пресуппозиции15 позволяет указать на неявное присутствие в сообщении некоторого множества предполагаемых высказываний, обеспечивающих его осмысленное восприятие. Пресуппозиция всегда предполагает отношение дискурса к «уже сказанному». Вопрос о пресуппозиции - это вопрос о неизбежности отношения знаков к своим референтам. Элементы пресуппозиции образуют рамку, в / на основе которой разворачивается любое высказывание. Следы предшествующих текстовых конструкций, обнаруживаемые в каждом тексте, - это: а) основание для производства текста-высказывания; б) способ создания эффекта «отсутствующего присутствия»; в) источник производства новых значений через комбинации (конфигурации) следов или знаков предшествующих текстов в данном. В этом смысле элемент пресуппозиции в теории дискурса Мишеля Пешё выступает как преконструкт: преконструкт отсылает к независимому внешнему текстовому референту и принимает участие в конструировании нового высказывания.
Совокупность текстов, выступающая необходимым условием для возникновения данного, может определяться как архив (М. Фуко), элементы которого комбинируются субъектом высказывания (автором текста, например) на основе созданного / выбранного им определенного порядка. Важно подчеркнуть, что архив не только позволяет создавать эффект множественности смыслов, но и детерминирует смысл, очерчивая экстралингвистическую рамку создаваемого высказывания или создавая модус интерпретации. С точки зрения производства высказывания, т.е. с точки зрения непосредственного участия элементов архива в формулировании высказывания, архив - совокупность текстов-пресуппозиций - может рассматриваться и как интердискурс (М.Пешё), в пространстве которого на основе «памяти» о предшествующих дискурсах происходит конституирование речи.
Таким образом, анализ референциальных отсылок текста к внешним дискурсным формациям позволяет делать заключения о характере межтекстовых взаимодействий и о механизмах производства новых смыслов. Что означивается, неадекватность означающего своему означаемому, означаемые в роли пресуппозиции знака-высказывания, степень прозрачности референции, условия интерпретируемости знака - вот круг вопросов, составляющих предмет данного раздела. а) Действительность как объект референции
Импульсом художественного творчества, по Чеславу Милошу, является поиск действительности в процессе заключения ее в слова («Речь в Шведской королевской академии»). Сформулировав ту же мысль в терминах и категориях семиотического описания, получим, что текст есть результат означивания того или иного фрагмента мира. Под фрагментом мира (действительности) можно понимать сектор пространства, локализованный для воспринимающего субъекта в определенной точке времени. Действительность, или данный в акте коммуникации сектор пространства, не имеет отношения исключительно к предметам или вещам, существование которых может быть эмпирически проверено. Фрагмент мира составляет множество субъектных и объектных предметов, к которым текст ситуативно прилагается. Отсюда, и положение Чеслава Милоша о том, что в польском языке слово «действительность», к сожалению, опосредовано только своей внутренней формой {rzeczywistosc от rzecz, вещь), тогда как «истинное» представление о действительности как о ткани причин и следствий связывается с действием, с ситуативно изменяющимся миром. И в этом смысле, русское слово «действительность» (от действие, изменение) действительности адекватно («Rzeczywistosc»).
Интерпретация референциальных отсылок текста к реальному миру предопределяется существованием одного и того же фрагмента действительности для автора и читателя. В идеале, автор и читатель должны обладать тождественным представлением об одном и том же объекте референции - экстенсионально очерченной предметной области, к которой текст ситуативно прилагается, т.е. обладать сопоставимым объемом экстралингвистических данных. В этом случае, интерпретируя текст-знак, читатель будет иметь в виду ту же экстенсиональную составляющую знака, что и автор. Однако отображение мира в текстовом знаке происходит только как интенсиональное, только с «искажениями». Процесс интерпретации знака демонстрирует нам постоянно сохраняющийся «зазор неадекватности» (М. Мамардашвили) между сущностями, составляющими предмет означивания, и «видимостями», представленными в форме знака.
Интертекстуальность в контексте онтологического принципа «бытия-между»
Еще раз возвратимся к мысли о том, что диалогические пересечения -это живое состояние текста. Говоримое (текст) возникает вслед и на основании сказанного в других текстах. Текст может обладать значениями только в связи с условиями его производства. Значение текста-знака поддерживается и обеспечивается контекстом его существования. Однако контекст нельзя понимать как статичное и предзаданное знаку окружение. В каждый момент времени текст актуализирует определенную и возможную только на момент «сейчас» форму того неустойчивого равновесия, которая обеспечивается пересечениями составляющих его референтного универсума. Но тогда можно говорить о том, что контекстное окружение создается самим текстом (вернее, стоящим за ним автором), и мы имеем дело не столько с контекстом, сколько с контекстуализацией текстового знака. Контекстуализация является показателем интегрированности текста в культурное пространство. Раздвигая рамки референтного универсума, увеличивая число возможных для текста коммуникативных актов, мы увеличиваем генеративную силу текстового знака.
Текст рождается и продолжает свое существование только во взаимодействии с другими текстами. Декарт по этому поводу мог бы перефразировать сам себя: пересекаюсь, следовательно, существую. Оказываясь в зазоре между другими текстами, текст вынужден нести на себе этот след «между», отсылающий ко внеположенным тексту контекстам. Текст выступает как «продукт впитывания и трансформации какого-либо другого текста», как «подвижный элемент в ряду или потоке других текстов, границы между которыми размыты» [Ранчин 2001:10]. По своей природе текст - это ткань, переплетение кодов, сложная оркестровая партитура, в которую вписаны «голоса» предшествующих текстов [Барт 2001], пространство схождения и пересечения предшествующих текстовых плоскостей, - текст есть не что иное как интертекст [Кристева 2000:428]. В исследованиях по теории текста конца XX века звучит явный примат интертекстуальности над текстуальностью: текст не может рассматриваться как самодостаточная изолированная структура, поскольку он оказывается включенным в пространство других структур и соотнесенным с ними. Каждый последующий текст образуется из в разной степени осознанных или неосознанных цитат - «цитат без кавычек» - и в этом смысле несет в себе следы отношений к другим текстам - источникам этих цитат. Текст является своего рода «паутиной смыслов», в которой каждая затронутая нить вызывает ответную вибрацию других нитей [Барт 2001:20]. Юлия Кристева, выдвинувшая в 1967 году понятие интертекста, рассмотрела эту традиционную для интерпретации текста проблему источников и заимствований как проблему бытия текстового дискурса, погруженного, даже независимо от воли автора, в иные всевозможные дискурсы культурного пространства (художественные, научные, бытовые и т.д.): интертекст пишется в процессе считывания чужих дискурсов, реструктурируя и трансформируя их. Введенные Ю.Кристевой понятия «интертекстуальности» и «интертекста» также возникли как плод считывания «чужого» дискурса - диалогической концепции М.Бахтина.
В основу одной из наиболее рациональных, на данный момент и с нашей точки зрения, классификаций меж- или транстекстуальных отношений культурного пространства (Ж.Женетт) был положен способ и характер обращения к пресуппозициям. Присутствие одного текста в другом может обеспечиваться с помощью цитации (собственно инте/тгекстуальность), отсылок в названии, предисловии / послесловии, иллюстрациях (гатротекстуальность). Комментарии к тексту рассматриваются как результат .метаггекстуальных отношений, а возникновение текста на базе некоторого источника приводит к возникновению гниертекстуальных отношений в текстовом пространстве. Наиболее имплицитную форму отсылок (архитекстуальность) можно наблюдать в случае обращения текста к стилистическим, жанровым архетипам и символам различных культур [Женнет 1998].
В список теорий, в том или ином контексте говорящих о взаимовлияниях, можно включить и «идею подобий» Фомы Аквинского, отраженную в его «Summae», рассуждения св. Августина о предшествующем как «основании» последующего, вероятностную (отталкивающуюся от понятия пресуппозиций) модель языка В.В.Налимова, размышления Борхеса об оттисках, повторениях и двойниках, а также эстетические установки постмодернизма на повторение и воспроизведение (эстетика серийности и «повторительное искусство»),
В конце XX века стало очевидно, что не только творческое, гуманитарное, но и и в целом научное мышление «интертекстуально» по своей природе, что интертекстуальность можно с уверенностью определять как парадигму современного способа мышления о мире. Наша коммуникация с миром всегда опосредована информационным пространством гипертекстом или такой формой организации дискурса, в которой каждый отдельный текст теряет свою дискретность и превращается в структуру, позволяющую выходить в пространство других текстов и неограниченно в нем перемещаться. Гипертекст алинеарен и ахронологичен, каждый конкретный текст культуры существует в нем как форма его отображения. Практически единственным обязательным условием передвижения в таком информационном пространстве становится наличие в тексте отсылок, позволяющих переходить к другим текстам, преодолевая пространственную (границы отдельных культур) и временную (историческую) линеарность.
Представление о культуре как гипертексте может привести нас и к иному взгляду на процесс творчества. Так, по Альфреду Шнитке, «возникает новый тип культуры, элементами которой становятся целые культурные традиции, мифологические структуры, знаки разных эпох»; «укрупнение» процесса творчества позволяет сделать материалом искусства конденсат человеческого опыта, представленный в стилистических архетипах. Гипертекст предоставляет автору возможность полистилистического мышления - смещения материала во времени и актуализации его в различных стилистических формах [Шнитке 1998:23].
Поскольку мы соглашаемся с ведущим положением постмодернизма, согласно которому все может быть прочитано как текст19, вопрос межтекстовых пересечений - это вопрос о единстве всего сущего и о сущности этого единства для воспринимающего субъекта. «Все во мне, и я во всем» реализуется только через диалогические пересечения всех объектов, находящихся в поле восприятия субъекта, а следовательно, и во взаимодействии с ним. Интертекстуальность - лишь частное проявление гармонии мира, основанной на всеобщей семантической, прежде всего, связанности и на предзаданности связей, еще не обнаруженных человеком. Вопрос о межтекстовых пересечениях, таким образом, может быть рассмотрен в контексте всеобщего онтологического принципа «бытия-между». Взаимосвязи всего сущего (в том числе, текстов) и рождение значений на пересечениях - это максимально общее свойство бытия, демонстрирующее отражение бесконечности мира в каждом локальном здесь-сейчас. В таком расширенном понимании интертекстуальность - это онтологическое представление о способе бытия текста.
Теоретические подходы к интерпретации текста-в-тексте
Теперь нас будет интересовать вопрос о «непосредственном» взаимоотношении между і знаками и тем, что они отображают. В настоящем разделе будут анализироваться структура, форма отображения (способ представления) действительности через систему і знаков. Таким образом, предметом внимания становится конфигурация і знаков в структуре текста. Мы будем исходить из положения Л. Витгенштейнаю том, что конфигурации знаков текста (у Витгенштейна - предложения) соответствует конфигурация объектов, взятых в определенной ситуации, или конфигурация определенного положения дел. Изоморфизм конфигураций знаков и положений дел состоит не в сохранении числа и порядка отображаемых «вещей», а в отображении сущностных связей между ними. Сама конфигурация і знаков предстает как форма отображения действительности предшествующего текста: irA, где і отображает (г) структуру мира А. Подстановка различных значений переменных в эту формулу (х// у // с в качестве значений і) представляет нам одно из возможных положений дел, характеризующее один из возможных миров (А). Перефразируя Л.Витгенштейна, можно сказать, что конфигурация і знаков демонстрирует нам «показанность смысла» предшествующего текста/текстов [Витгенштейн 1958:21-22], и именно эту конфигурацию мы будем интерпретировать как текст-в-тексте.
Сам термин текст-в-тексте обладает на данный момент, подобно термину интертекст, достаточно подвижными понятийными границами. Прежде всего, это лотмановское определение - система разнородных семиотических пространств, или внешних текстов, вводимых в данный [Лотман 1998:429]. Умберто Эко, характеризуя стилистику постмодернизма, говорит о тексте-в-тексте как о ловком манипулировании-игре общими местами: закавычивание, ироническое цитирование топосов, оркестровка потоков выродившихся архетипов — все это конструкции текст-в-тексте [Есо 1979:274]. В целом, вопрос определения текста-в-тексте оказывается связанным с проблемой отношения текста к культурному пространству как к «чужому» тексту, с проблемой существования текста как открытого произведения. Однако рассматривая в качестве текста-в-тексте систему знаков межтекстовых взаимодействий, мы получаем иную трактовку этого термина. Текст-в-тексте уже не имеет в качестве основного значения «чужое слово». Напротив, в таком ракурсе это уже текст «новый», т.е. авторский, сконструированный из і знаков и, соответственно, продуцирующий новое знание. В таком понимании текст-в-тексте имеет гораздо большее отношение к индивидуальной авторской практике означивания мира.
Всякий смысл, по Ф. Растье, есть результат интерпретации и, следовательно, зависит от ее стратегии. В самом общем понимании, интерпретация текста-в-тексте заключается в преобразовании синтаксической последовательности его символов в последовательность символов семантических, в создании имманентного к данной минуте описания текста-в-тексте. Таким образом, отправной точкой интерпретации становится синтаксическая структура высказывания, а ее задачей - механизм производства смысла внутри этой структуры. Стратегии интерпретации текста-в-тексте могут быть многоразличны. Так, на основе анализа конкретного текста мы можем выходить на модели текстов-в-тексте в культурном пространстве (логико-семиотическая интерпретация), или встать на точку зрения П. Рикера, переходя от модели к дискурсу, уделяя особое внимание экстралингвистическим данным дискурсов, условиям их создания и прочтения [Рикер 1995]. Различие между этими стратегиями можно сформулировать в терминологии Пирса как различие между внешним и внутренним. В первой преобладают теорематические заключения, и она выявляет интерсемиотические отношения текста к другим текстам. Вторая же направлена на выявление актуализированных в данном тексте значений, и, следовательно, в ней применяются непосредственно вытекающие заключения [Gorlee 1993]. Различие между этими интерпретациями не является абсолютным: так называемая внутренняя интерпретация определяется экстршшнгвистическими условиями дискурса, а внешняя делает теорематические заключения на основе анализа последовательности отдельных текстов. Тем не менее, еще раз подчеркнем, что цели данной работы определяют выбор логико-семиотической стратегии для интерпретации текста-в-тексте. По существу, эту стратегию можно определить и как гешталътную, позволяющую создать целостный образ, конфигурацию символов текста-в-тексте, не сводимую к их сумме.
Вернемся к мысли о том, что отправной точкой интерпретирующего описания становится актуализированная форма текста. Однако это положение требует уточнения в том случае, когда мы собираемся говорить об интерпретации текста-в-тексте. В отличие от того текста, в котором он существует как составная часть, текст-в-тексте, как правило, не имеет отдельной зафиксированной формы выражения. Он не дан нам изначально до момента интерпретации в виде линейной последовательности символов. В отличие от текста, он не имеет линейного измерения, существуя только пространственно и конструируясь интерпретатором. Таким образом, этап конструирования формы текста-в-тексте предшествует его интерпретации.
Анализируя открытость текстовой структуры, У. Эко пишет о том, что автор вводит в текст «формы организованного беспорядка» для увеличения способности текста передавать информацию [Есо 1989:60]. С нашей точки зрения, в качестве одной из таких форм может выступать система і знаков, являющаяся следствием опосредованного способа референции текста к действительности, разрушающая однозначность и каузальность связей текста с реальной действительностью. Системой і знаков текст отражает мир, эта система есть своего рода speculum mundi - зеркало мира. Логика знака, по Эко, - это «логика замещений»: каждый знак может открывать путь к другому знаку «благодаря скрытой сети потенциальных связей, существующих по воле культурных конвенций» [Усманова 2000:97]. В процессе образования различных знаковых комбинаций создаются разноплановые картины мира. И, следовательно, посредством описания системы і знаков конкретного текста мы получаем выход на индивидуальную авторскую картину мира. Система текстовых знаков - текст-в-тексте -выступает как устройство, интерпретирующее и преобразующее другие текстовые интерпретации мира. В системе і знаков совершается процесс перекодирующей интерпретации (переход имени в предикат) предшествующих текстов.
Возможность и условия сохранения «эффектов соприсутствия» в переводе
В данном разделе будут представлены теоретические положения, касающиеся условий и возможностей сохранения в переводе следов межтекстовых взаимодействий - «эффектов соприсутствия», определяющих существование оригинального текста. Необходимость очертить круг таких условий мы рассматриваем как составную часть переводческих стратегий.
Текст перевода является результатом конкретного процесса означивания, т.е. знаком, сохраняющим определенную степень «близости» со своим референтом (текстом-источником). Отсюда следует, что: а) процессу перевода, как и любому знаковому процессу, присущи и трансформационный характер, и стремление сохранить инвариант значения; б) стратегии перевода, которые могут рассматриваться в контексте семиотических стратегий означивания, должны основываться на выбранном инварианте значения и учитывать характер трансформационных изменений, предугадывая их результат.
В какой бы парадигме не рассматривался переводной текст, мы заранее предполагаем его изначальную нетождественность другим текстам референциального универсума. Результатом перевода становится переход текста из одного языкового и культурного пространства в другое. И наше априорное заключение, что это будет не «тот же самый» текст, на самом деле определяется фактом «пространственной расчлененности» оригинального и переводного текстов - их локализованностью в разных точках пространства и времени [Овчинников 1997:57]. Существование одной и той же вещи, но в разных местах пространства, по определению, невозможно: любая актуализация всегда относительна, поскольку свойства вещи зависят от выбранной системы координат. Поэтому и процесс перевода никогда не может являться формальным перемещением текста из одной языковой среды в другую. Перевод - это обязательно трансформационный процесс, сопровождающийся теми или иными структурными преобразованиями текста-источника. Сопоставляя исходный и переводной тексты48, мы даже теоретически не можем предполагать их тождественности. В данном случае присутствуют проявления только так называемого генетического тождества, когда в определенном отношении тождественными оказываются различные состояния одной и той же вещи. Физическая вещь (в нашем случае это текст) представлена серией событий (текстовых интерпретаций или переводов), тождественных как состояния одной и той же вещи [Рейхенбах 1962:58]. Иными примерами генетической тождественности являются экстенсиональное и интенсиональное представление об объекте референции, инвариант и вариант.
Процесс трансформации должен контролироваться сохраняющимся инвариантом значения, что тождественно понятию сохранения фундаментальных величин в процессах природных превращений [Овчинников 1997:60]. Трансформационное преобразование, как ни парадоксально, предполагает сохранение (означивание как отображение). Вид и направление преобразований будут предопределяться тем, что выбрано в качестве инварианта. С этой точки зрения, оказывается возможным существование нескольких различных и, тем не менее, эквивалентных одному и тому же источнику переводов. Эквивалентность может быть определена только в сопоставлении источника и результата трансформации, а сопоставление, в свою очередь, проводится одномоментно только в одной системе координат, в основе которой - выбранный инвариант значения. Эквивалентные в одних отношениях, тексты асимметричны в других и, следовательно, по-разному оценивают свойства одного и того же объекта в своих системах координат. Поэтому эквивалентность лучше понимать как соответствие тем или иным параметрам системы49. Вывод о том, являются ли текст и его перевод «конфликтующими или согласующимися мирами» (Н.Гудмен), можно делать только на основании определенного инварианта значения. В этом контексте рассматривается и концепция неопределенности перевода У. Куайна: indeterminacy of translaton есть невозможность единственно верного перевода. Все переводы одного и того же текста обладают различной степенью истинности.
В процессе перевода текст, созданный на одном языке, становится пресуппозицией и объектом референции текста-высказывания на другом языке. Мы обсуждаем ситуацию, когда объект референции (текст-источник) сам является референциально непрозрачным текстом. Его намеренная непрозрачность объясняется авторской интенцией отсылок к другим текстам с целью актуализировать то, что, по существу, не может иметь адекватной формы вербального выражения, но все же получило свое «имя» - было символизировано в культурном пространстве. Таким образом, объектом означивания становится текстовый знак, семантика которого создается и описывается через референцию к другим текстовым знакам. А поскольку именно пересечения с другими текстами создают «возможный мир» текста источника, надо стремиться к сохранению следов этих пересечений и в тексте перевода. В рамках поставленной цели инвариантом преобразования5 текста-источника в текст перевода будем считать систему і знаков источника, т.е. рассматривать его текст-в-тексте как инвариантное {-знаковое множество. Если мы действительно исходим из положения, что «семиотически оформленная семантическая субстанция текста» [Растье 2001:30] есть проявление определенного способа референции, перед нами стоит задача сохранить авторский способ референции и в тексте перевода. Способ референции текста-источника к другим текстам (или способ отображения структурой текста структуры его референциального универсума) актуализируется в авторских стратегиях присоединения к корпусу текстов, описанных в разд. 2.4. Это выбор і знака, способ сущностного обозначения текстов-пресуппозиций (индексальность как преимущественное указание, иконичность - демонстрация структурного подобия предшествующего и последующего текстов и символизация как отображение), способ введения і знаков в текст и форма их композиционной состыковки - текст-в-тексте).
Таким образом, основную задачу перевода текстов, несущих в себе следы межтекстовых взаимодействий и в силу этого референциально непрозрачных, можно определить как сохранение авторской концепции і знака и системы і знаков. Сохраняя, по Н.Гудмену, «систему координат референции» текста-источника, мы создаем текст перевода как кореферентный источнику знак, осуществляющий отсылку к той же текстовой пресуппозиции (трансцендентному референту). «Ядро правильного представления - это обозначение». Правильность изображения, истинность или адекватность перевода - это вопрос соответствия тому, к чему осуществляется та или иная референция, способу и методам структурной организации этого объекта, способам расстановки предикатов, демонстрирующих его существенные свойства [Гудмен 2001:227,244,253]. Так понимаемая адекватность предполагает, скорее, интенсиональный, чем исключительно экстенсиональный изоморфизм источника и перевода. Подчеркнем, что об адекватности текста-источника и перевода мы говорим на уровне системы, характер которой определяется «координатами референции», тогда как об эквивалентности можно рассуждать, анализируя соответствия отдельных параметров двух систем.
Необходимым условием, обеспечивающим перевод і знаков, является их индивидуация: выявление знаков, установление их значения, степени его конвенциональное, способа референциального указания на пресуппозицию. Несмотря на то, что исходный текст, изначально интегрирован в свою культуру, а затем в процессе перевода вливается в принимающую культуру, «границы отдельного текста не расплываются, а, наоборот, становятся более понятными» [Тороп 1995:96]. Это положение П.Торопа требует комментария: «границы» текста можно понимать как границы между «чужим» и «своим» словом, где функцию «чужого» выполняет система і знаков, референциально указывающих на другие тексты. Но тогда в тексте перевода требуется непременное узнавание культурных знаков текста-источника. А здесь встает вопрос об идентичности Энциклопедий автора и переводчика: то, как будет восприниматься текст перевода, определяется уровнем культурного потенциала переводчика.
![Соотношение системных характеристик фразеологических единиц [Электронный ресурс] : На материале](/i/i/4268/207164.png "Соотношение системных характеристик фразеологических единиц [Электронный ресурс] : На материале")
