Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История вопроса 7
Глава 2. Признаки, формирующие символический образ растений 17
1. Внешние признаки 19
Цвет 19
Форма 30
Количество 39
Другие внешние признаки 41
«Поведение» 42
2. Время 42
3. Место, пространственные характеристики 46
4. Вкус 48
5. Запах 49
6. Звук 51
7. Особые свойства, воздействие на человека 52
Ядовитые растения 52
Жгучесть, ожоги 54
Медицинское применение 54
Магия 59
Бытовое использование 60
Глава 3. Этноботанические очерки 64
Василек 64
Зверобой 71
Иван-да-марья 76
Крапива 82
Лютик 91
Одуванчик 101
Первоцвет - 104
Подорожник 105
Полынь 109
Цикорий 125
Чертополох 127
Заключение 139
Литература 143
Приложения 163
Введение к работе
Настоящая работа посвящена описанию механизма отражения объективных признаков дикорастущих травянистых растений в их названиях и роли этих признаков в формировании их семиотического статуса и символического образа в традиционной культуре славян, а именно в той ее части, что образована традиционными представлениями о флоре (народная ботаника, этноботаника).
Травянистые растения выбраны как объект исследования в связи с тем. что в большинстве работ, посвященных символике растений в народном творчестве, основное внимание уделяется культу деревьев, роль же цветов и трав изучена не так глубоко1.
Этноботаника как раздел науки может пониматься по-разному. Так, в трактовке П. Фолкса (Faulks) «предмет этноботаники определяется отношениями между человеком и миром растений» (Faulks 1958: VII), при этом как «человек», так и «мир растений» рассматриваются как одно целое (человечество с одной стороны и растительный мир с другой) и исключительно с прагматической точки зрения. Рассматриваются и классифицируются, например, товары, изготовляемые из растений, причиняемый растениями вред, факторы взаимного влияния человека и растений и т. д,
Несколько иначе предмет этноботаники трактуется у К. Коттака (Kottak). С его точки зрения, этноботаника (как часть «этнонауки», «этносемантики», или «народной таксономии») «включает анализ и описание способов, которыми различные культуры обычно подвергают категоризации мир с помощью различий, вовлекая лексикон. Она изучает контрасты и классификации, инкорпорированные в язык, которые являются значимыми для различных культур» (Kottak 1979: 274).
В данной работе этноботаника будет рассматриваться как часть этнолингвистики - «дисциплины, которая изучает язык сквозь призму человеческого сознания, менталитета, бытового и обрядового поведения,
Вероятно, ученые, исследовавшие духовную культуру славян, придерживались того же мнения, к которому пришел Е. Кагаров при работе с древнегреческим материалом. Признавая немалую роль цветов и полевых трав в народной медицине, магии и «(хтоническом ритуале», автор, тем не менее, считает, что «о культе их в том смысле, в каком мы понимаем поклонение деревьям и кустарникам, не может быть и речи» (Кагаров 1913: !92).
мифологических представлений и мифопоэтического творчества» (СД 1995: 5). Это значит, что анализу подвергнется не только лексика, обозначающая растения, но и тот круг представлений, который характеризует отношение к растительному миру в славянской традиционной культуре.
Основная цель диссертации - показать зависимость названия и семиотического статуса того или иного растения от его признаков и свойств (причем как объективных, так и приписываемых). Исходя из этого, в рамках диссертации последовательно решаются следующие задачи: 1) выявить признаки, релевантные для номинации, символики и использования растений; 2) продемонстрировать, как признаки растений отражаются в различных уровнях народной культуры - прежде всего, в наименовании этих растений в диалектах славянских языков, затем во фразеологии, фольклоре (прежде всего этиологических легендах), и, наконец, на акциональном уровне - в различных обрядах, в народной магии, медицине и ветеринарии; 3) описать признаки и их сочетания в одном растении; 4) проанализировать интерпретацию этих признаков народной культурой; 5) сопоставить особенности интерпретации и, соответственно, символики растений у разных групп славян.
Работа состоит из трех глав, введения, заключения и приложений. В первой главе рассматривается литература, в которой в той или иной степени отражена роль признака в народной культуре на разных ее уровнях - языковом, фольклорном, этнографическом. Вторая глава представляет собой попытку классификации тех признаков растений, которые так или иначе были отмечены традиционной культурой, и, очевидно, послужили причиной их относительно высокого семиотического статуса. Для каждого признака приводится подборка примеров, иллюстрирующих его актуальность. Третья глава содержит ряд этноботанических очерков, посвященных более конкретному описанию отдельных растений и их символики. Выбор их обусловлен значимостью этих растений в народной культуре славян и, соответственно, количеством материала. В этой главе делается попытка продемонстрировать, почему и в каких случаях становится значимым использование данного конкретного растения, какими качествами растения мотивирована та или иная его роль. В Приложении 1 содержится список действий, совершаемых с растениями, в Приложении 2 -список мотивов, упомянутых в работе. Диссертация снабжена иллюстрациями.
Для работы привлекались лингвистические, фольклорные и этнографические источники. Хронологические рамки исследования обусловлены имеющимися в распоряжении материалами - преимущественно XIX-XX веков (за исключением нескольких старинных «Травников» и «Цветников» более раннего времени).
Из лингвистических источников использовались прежде всего различные словари - толковые, переводные, диалектные, этимологические. Кроме того, привлекалась специальная ботаническая литература в целях определения внешнего вида, времени цветения и других характеристик того или иного растения.
Среди фольклорных источников были использованы тексты народных песен, заговоров, легенд, в которых выявляется символическая роль того или иного растения, рассказывается о его происхождении и т. п.
В качестве этнографических источников рассматривались такие описания обрядов, обычаев и поверий, в которых эксплицитно названы те или иные растения. Из архивных источников использовались старинные травники, цветники и лечебники, из современных полевых записей - материалы Полесского архива Института славяноведения, архива Полевого центра факультета этнологии ЕУСПб, а также личного архива автора, в который вошли материалы двух экспедиций в село Старые Бросковцы Сторожинецкого района Черновицкой области (1999 и 2000 гг.)
Среди словарей, использованных в работе, некоторая часть представляет собой узкоспециализированные ботанические словари. Первое издание такого рода в России - это, видимо, «Ботанический подробный словарь, или Травник» А. Мейера (1781-1783). Со времени появления этой книги интерес к такого рода изданиям уже не исчезал. Ряд подобных словарей составлен Н. И. Анненковым, и среди них - несколько раз переиздававшийся «Ботанический словарь». Он отличается от предшествующих работ А. Мейера и Ю. М. Максимовича-Амбодика (1804) тем, что включает русские диалектные и инославянские названия растений. Помимо этого, в словаре содержится множество сведений по народной медицине и некоторые легенды о растениях. Обратный словарь к этой работе составляет книга Е. Н. Залесовой и О. В. Петровской «Полный иллюстрированный словарь-травник и цветник, составленный по новейшим ботаническим и медицинским сочинениям врач. Е. Н. Залесовой и О. В.
Петровской» (1898-1901). Те диалектные названия, которые в словаре Н. И. Анненкова собраны под одним латинским заголовком, здесь вынесены в русский алфавитный список с указанием русского и латинского номенклатурных названий.
Словари подобного типа могут содержать сведения о народных названиях растений на территории какой-либо страны или же локальной традиции. Так, ботаническая лексика Полесья представлена в работе Д. А. Бейлиной (1968), Тамбовской области - С. Ю. Дубровиной (1999), Урала - Н. И. Коноваловой (1993; 2000). Белорусские диалектные фитонимы собраны в работе М. М. Ганчарыка «Беларускія назовы расьлін» (Ганчарык 1927а, 19276), а украинские -в работе А. С. Роговича (1874). В ботанических словарях Б. Шулека (Sulek 1879) и Д. Симоновича (Симоновип 1959) собраны научная и народная фитонимическая лексика сербохорватского языка, а фитонимия юго-западной Бачки описана в статье (Шпис-Ттулум 1995). В другую категорию словарей, которую можно назвать этнографической, попадают такие работы, как, например, «Главнее битье у народном вероваюу и певан>у код нас Срба» П. Софрича (Софрип 1912) и «Речник српских народних вероваььа о билжама» В. Чайкановича (Ча]кановип 1985), представляющие собой собрания верований о растениях и подборку фольклора на тему народной ботаники.
Место, пространственные характеристики
Растения могли получать имена на основании того места, где они росли. Так, растения, произрастающие на воде или в мокрых, заболоченных местах, носили названия мокруша, болотне зіллє, србх. поводница лютик ; водянка кувшинка Nyrnphaea , лютик ползучий Ranunculus repens L. (СРНГ 4: 350); болотина клевер (Олои.), болотник стрелолист стрелолистный Sagittaria sagittifolia L. (Твер.) (СРНГ 3: 79); бел. багно, багуи, багульнік багульник болотный Ledum palustre L. (Ганчарык 1927а: 195), укр. калуэюница, калюжнща, србх. kaljuznica калужница Caltha palustris (при укр. калюжа лужа ) (Анненков 1876: 78-79)19, болг. blainik калужница Caltha (Machek 1954: 41). В народной медицине травами, растущими около воды, во многих случаях лечили лихорадку, очевидно, уподобляя место происхождения болезни и средства, способного ее вылечить. К таким травам относятся: вахта трилистная, лютик болотный, лютик ядовитый, калужница болотная, прыщинец (Торэн 1996: 173).
В названиях отражены и другие локусы, например: ляднык Hierochloa растет по пустошам (при ляда, лядина пустошь, зоростль, покинутая заросшая лесом земля; низкая, мокрая и плохая почва ) (Даль (2): 286); бел. пяшчанка грыжник Herniaria glabra L.\ бессмертник песчаный, укр. цмин пісковий цмин песчаный Helichrysum arenarium L. - растут по песчаным местам; бел. пралескі печеночница Hepatica triloba Chaix , ветреница Anemone nemorosa L. - растет по пролескам; бел. дуброука ветреница дубравная Anemone silvestris L. - в дубравах; бел. пажарнік клевер Trifolium spadiceum L.\ гарнік арника горная Arnica montana L. - на лесных пожарищах, выгоревших местах; луговка кровохлебка аптечная Sanguisorba officinalis L. (Влад.) (СРНГ 17: 176), яуговник цикорий (Ворон.) (Там же) - на лугах, и т. д.
Травы, растущие вдоль дорог, часто получали соответствующие названия: попутник подорожник Plantago major L. и Plantago media L. (Волог.) (Иваницкий 1890: 153); подорожник подорожник ланцетолистный Plantago lanceolata L. (Бейлина 1968: 429); бел. дарожнік (Могил.), подорожник средний Plantago media L. (Ганчарык 19276: 16); укр. podoroinik (Lud Ukrainski 1857a: 168), придорожник спорыш Polygonum aviculare (Даль (3): 411) и даже подорожник любая трава, растущая вдоль дороги (Новосиб.) (СРНГ 28: 121). Этот локус мог отражаться в фитонимах и опосредованно: так, чешское название цикория cekanka происходит оттого, что он растет возле дорог, как бы ожидая кого-то (чеш. cekai ждать ) (Sobotka 1879: 252). Существует и чешская легенда о девушка Чеканке, которая была наказана за неверность превращением в растение cekanka, стоящее у дороги (с красными цветами и колючками) (Zibrt 1897: 569). Здесь очевидна роль места произрастания для образования фитонима: разные растения, растущие в одном и том же месте, получили одинаковые названия.
Народные названия василька, который обычно встречается среди хлебов, следующие: ржаные сишошки Centaurea cyanus L. (Потанин 1899: 234); синий цвет во ржи василек (Голев 1983: 87); жытнички василек синий Centaurea cyanus L. (Бейлина 1968: 420).
Несмотря на широко известный запрет закапывать в могилу живые растения, в Черновицкой экспедиции были получены сведения, что в могиле можно оставить барвинок, так как он растет не в огороде, а где-нибудь в другом месте - в поле или в лесу (ср. нежелание хозяек давать на похороны садовые цветы, предложение заменить их полевыми). Видимо, для жителей принципиально важно, росли ли растения, положенные в гроб, в своем пространстве (в саду), или в чужом, нейтральном.
Вкус растений отразился в их названиях: горчица, горькуха, горчак, лютик, лютый цвет, србх. ljutic, ljutik лютик ; србх. горчика Roripa silvestris (1.) Bess. ; горчин пупавка Anthemis arvensis L. ; србх. вуч/и чемер (букв, желчь, горечь; яд ) аконит ; горькуха одуванчик аптечный Taraxacum officinale L. (Пек.) (СРНГ 7: 82); горькуша полынь (Новг., Ряз.) (Там же); горькуша, горькушник, горчица, горчак горец почечуйный Polygonum persicaria L. (Даль 1: 384); кислица (Вост. Росс), кисличка (Оренб.), кисепица (Арх.), кислец (Волог.) и т. д.; бел. кисле ница, укр. квасец; србх. кисе/ьак, болг. кишлек щавель Rumex acetosa L. (Анненков 1876: 305) ; сяатковина березка, вьюнок полевой Convolvulus arvensis L. ; спатка трава ежовник, просо петушиное Panicum crus-galli L. ; сладкий ствол (Курск.) дягиль (Голев 1983: 84; Ганчарык 1927а: 195; Шпис-Тіулум 1995: 411(15)), медовник (Сарат., Арх., Волог.), медовик, медовник (и под.) (Вят., Казан., Моск., Сарат.) клевер (Анненков 1876: 359-360; Меркулова 1967: 90); укр. медунка медуница Pulmonaria angustifolia L., Pulmonaria azurea Bess., Pulmonaria officinalis L. ; медупиця Pulmonaria azurea Bess. (Рогович 1874: 25), медунка болотяна таволга вязолистная Spiraea ulmaria L. (Носаль, Носаль 1960: 49). Образования с корнем мед- вообще характерны для медоносов (Меркулова 1967: 106).
Упоминается вкус и в поговорках, как. например: «Горек, как полынь (перец, горчица)-» (Даль 1997 (2): 271). Про того, кто кривил губы от недовольства, говорили «Квасит лице, як би полину покоштував» (Франко 1907: 251).
Горький вкус полыни обусловил ее использование как оберега от русалок. Причем считалось достаточным просто произнести слово полынь, чтобы русалки разбежались (Зеленин 1995: 162, 213). Кроме того, горькие растения, как правило, использовались в качестве лекарства от заболеваний пищеварительного тракта. Запах, как и другие признаки растений, отразился на всех уровнях - в фитонимах, фольклоре, этиологических легендах, магии, медицине.
Медицинское применение
Данная часть работы состоит из серии этноботанических очерков. Вкачестве объекта каждого очерка выступает «знак языка культуры» (СД 1995: 8), то есть растение как объект реальности в единстве со сложившимся вокруг него комплексом представлений. Предпринимается попытка заполнить некоторую часть «матрицы», отдельные ячейки которой уже описаны в таких работах, как (Цивьян 1989), (Усачева 1991), (Агапкина 1996)28. При этом иногда под одним заголовком может подразумеваться более одного растения (подобная проблема была детально рассмотрена на материале мифологических персонажей: «Известно, что одним и тем же именем в разных локальных традициях могут обозначаться разные МП [мифологические персонажи. - В. К], причем их отличия друг от друга могут касаться не только частных характеристик, но и существенных, определяющих черт. С другой стороны, под разными именами могут выступать МП, тождественные по сумме своих основных характеристик. Однозначное соответствие имени и референта возможно только для одной локальной традиции» (Виноградова, Толстая 1994: 19-20)). Василек
Под словом василек в основном имеется в виду растение василек синий Centaurea cyanus L. (семейство сложноцветных Compositae). Самая яркая отличительная черта этого растения - ярко-синий цвет лепестков. За это он назван голубоцветиик (Ворон.) (СРНГ 6: 341), синовиик (Могил.), синовиица, сипоцветка (Вятск., Арх.), синюшник (Вят., Твер.), синюшка, синюшки, синий цвет во ржи; синявка (Яросл.) (Анненков 1876: 89), синьки, синюха (Волог., Новг.), голубые цветки (Нижегор.), болг. сингец (Там же: 90), бел. сіноунік (Могил.) (Ганчарык 19276: 4), синюшки, ржейіьіе синюшки (Потанин 1899: 234), ербх. modrec, modrica, modrocvet, sinokvet (Machek 1954: 259), чеш. modrak, sinokwei, пол. modrak, modrzieniec для Centaurea cyanus L., а также голубец (Тул.), синеголов (Волын.) Centaurea jacea L.5 (Анненков 1876: 90), ербх. модра с]екавица (Герцеговина) Centaurea calcitrapa (Ча ановигї 1985: 306). Такие фитоиимы, как блават (Подол.), блаватна (Пет.), измен, глават (Волог.), очевидно, заимствованы у западных славян, ср. пол. biawatek, bfawai василек (Анненков 1876: 89-90). Более того, он настолько выделяется среди других растений, что получил названия србх. raziicje, raziicak, различак (Там же), а также различие, разпишпе, разлипе: «называется так потому, что отличается от окружающих растений из-за интенсивного синего цвета цветка» (Шпис-Ттулум 1995:415(19)).
Поскольку василек по большей части растет на полях с хлебными злаками, он имеет целую группу названий, таких, как синий цвет во ржи; ржевой цвет (Костром.) (Анненков 1876: 89), жытнички василек синий Centaurea cyanus L. (Бейлина 1968: 420), ржаные синюшки Centaurea cyanus L. (Потанин 1899: 234). Такая связь этого цветка с определенным локусом отразилась в загадке: «Что в хлебе родится, а есть не годится?» (Митрофанова 1968: 74. № 2074).
По форме соцветия василек еще мог носить названия пугоеник (Дон.) -«преимущественно с красными цветами и цветочными головками в виде пуговиц» (Анненков 1876: 89), ср. тж. пугоеник (Ворон.) Centaurea phrygia L. , Centaurea scabiosa L. (Там же: 91). По некоторому сходству формы соцветий василька (особенно видов с красными лепестками) с чертополохом разные виды васильков получили названия чертополох Centaurea Less. , лесной репей (Тул.) Centaurea austriaca Willd. , полевой будяк (Полт.) Centaurea biebersteinii , бодяк (Волог.), мелкий дедовник (Вит.), переполох (Орл.), репейник-дятповник (Казан.), чертополох (Минск.) Centaurea jacea L.s, чертополох (Курск.) Centaurea nigra L.\ бодячок лесной (Волын.) Centaurea phrygia L.\ дикий репейник (Нижегор.) Centaurea phrygia L. , репехи (Екат.) Centaurea scabiosa L. (Там же. 89-91), сибирский чертополох Centaurea Sibirica L. (Торэн 1996: 64, 139), србх. околочеп Centaurea calcitrapa L. (при србх. околочеп чертополох ) а сходство по цвету с цикорием дало общее с ним название укр. петровы батоги (Анненков 1876: 89) (ср. чеш. cakdnek Centaurea scabiosa L. при cekanka цикорий (Там же: 91)).
Целая группа названий связана с неровными, рваными краями лепестков и общей формой соцветия: бабочки (Олон.) (Там же: 89), мотылёк (Моск.) (СРНГ 18: 307), а также лоскутница (Ворон.), лоскутный цвет Centaurea cyanus L. (Анненков 1876: 89), лоскутница, цвет лоскутный Centaurea jacea L. , лоскутный цвет Centaurea nigra L. (Там же: 90), лоскутница (Могил.) Centaurea scabiosa L. (Там же: 91). Очевидно, эта же форма лепестков, вырезанных в форме острых зубчиков, обусловила фитонимы типа дикая серпуха (Нижегор.) Centaurea phrygia L.\ большая зубчатая трава (Симб.), серпуха (Уф.) Centaurea scabiosa L. (Там же), серпуха (Казан.) Centaurea scabiosa L. (Крылов 1882: 58), србх. модра с/екавица Centaurea calcitrapa (Ча]кановип 1985: 306). Кроме того, вид Centaurea scabiosa L. в Пермской губ. пили от боли в пояснице и называли христосовы ребра (Анненков 1876: 91). Согласно сербской легенде, когда св. Паво строил дом, пришел дьявол и бросил траву «semesljiku , koja je suplja» (србх. suplji пустой, ажурный ), поэтому из-за травы дом остался полым {suplji), что и позволило злым чарам проникнуть внутрь (Palavestra 1953: 300).
Как уже говорилось выше, названия типа адамова голова, иванова голова часто даются растениям с элементами шарообразной формы. Василек не является исключением: головик (Твер), собачия голова (Влад.) Centaurea jacea L. ; головних. (Ворон.) Centaurea phrygia L. ; адамова голова (Сиб.), головик (Твер.), головач (Гродн.)3 красноголовки (Курск.) Centaurea scabiosa L. (Анненков 1876: 90-91). Вероятно, к этой же группе относятся и такие названия, как иаголоваток, наголоводки (Хар., Екат.) Centaurea biebersteinii ; наголоватки (Подол.) Centaurea jacea L. ; наголоватки (Екат.) Centaurea montana L. ; иаголоваток желтый Centaurea orientalis L. ; наголоватки (Полт.), синий иаголоваток (Хар.) Centaurea phrygia !_. ; иаголоваток белый Centaurea ruthenica L. ; наголоватки красный цвет (Екат.) Centaurea trichocephala L. ; иаголоваток фиолетовый Centaurea scabiosa Т. (Там же: 89-91).
Кроме вышеуказанных, есть две большие группы названий для василька. Одна из них относится преимущественно к васильку и редко - к другим видам: бел. волошка (Смол., Могил.) (Ганчарык 19276: 4), укр. волошки Centaurea cyanus L. (Маркевич I860: 86; Рогович 1874: 8), волошки (Хар.) (П. И. 1891: 125) вашлочек трава; волошка, волошечка (Юж. Рос), волошина, волошек, волошки (Гродн.) Centaurea jacea L., волосник (Ворон.) Centaurea phrygia L., волошки (юг России), лесовая волошка (Черн.) Centaurea scabiosa L. (Анненков 1876: 89-91). Другая группа названий относится как к васильку, так и к базилику. В России и Белоруссии под словом василек, как правило, имеются в виду растения рода Centaurea, ср.: василек Centaurea cyanus (больш. ч. России), василек, васильки, васильчик, василечик, васильковый цвет (Там же: 89), василька (Урал-) василек (СРНГ 4: 64), васильчик (Ржев. Твер.) Centaurea cyanus L. (СРНГ 4: 66).
Иван-да-марья
Зверобой, как растение «святое», доброе - что, очевидно, вызвано легендами о его происхождении - не используется для наведения порчи, и единственное связанное с ним магическое действие, не направленное на защиту от злых духов - любовная магия. По своей семантике, по восприятию в народной культуре он стоит близко к таким благородным, «божественным» растениям, как базилик или барвинок. Интересно, однако, что зверобой, в отличие от названных растений, также имеющих в традиционной культуре функцию оберега, выступает как апотропей, не будучи при этом привязан к конкретным обрядам жизненного цикла, в то время как использование барвинка и базилика на крестинах, свадьбе или похоронах строго регламентировано.
Обобщая вышесказанное, можно сказать, что символика зверобоя в традиционной культуре (а следовательно, и его применение) главным образом определяется легендами о его происхождении, что обеспечило ему положительно окрашенный образ, не в последнюю очередь связанный с любовной магией (гадания, привороты) и женским плодородием. При этом наблюдается относительное «равновесие» отмеченных признаков (и функций) у всех групп славян - наиболее важным, как кажется, считается связь с кровью через красный цвет и связанный с этим комплекс поверий о происхождении и использовании растения. У всех славян зверобой связан с образом Иоанна Крестителя, а у восточных и южных - также с образом Богородицы. Иван-да-марья
Одинаково часто под этим названием имеются в виду два растения -марьянник дубравный Melampyrum nemorosum (семейство норичниковых Scrophularineae) и фиалка трехцветная Viola tricolor (семейство фиалковых Violaceae). Оба растения отличаются необычной окраской органов: лепестки фиалки окрашены в разные цвета, а у марьянника прицветники фиолетового цвета, в отличие от нижних зеленых листьев, и поэтому воспринимаются как цветы наряду с настоящими, желтыми, цветами. Этот признак позволяет рассматривать оба названных растения в пределах одного очерка и под одним названием . Он же, очевидно, и послужил причиной этиологических легенд, удивительно схожих по сюжету на всей восточнославянской территории. Так, в Холмской Руси (Литинский у.) рассказывали, что брат и сестра, не узнав друг друга после долгих странствий, обвенчались; узнав правду, брат сказал: «Ну, сестра, пойдем в поле, посеемся: ты будешь цвесть лиловым цветом, а я желтым». Это растение стало называться «братки» (Чубинский 1872 (I, 1): 82); ср. тж.: «Отеє ж тая - травиця: / Що з братіком сстриця!» (Чубинский 1874 (5): 201). Белорусская легенда с тем же содержанием приводится в другой работе: брат женился на сестре, и они обратились в цветок, который называется «братки» (Богданович 1895: 120). Также по белорусским материалам, браг и сестра превратились в цветок «брат сестра» с синими и желтыми цветами (Котау 1927: 213). Этот сюжет существует и в виде песни; варианты ее записаны, например, в Белоруссии (Виленская губ.) (Шейн 1887: 233-234. № 247), на Украине (Маркевич 1860: 87-88).
Подобные же рассказы можно записать и в наши дни. Так, в с. Радутино (Трубчевский р-н Брянской обл.) рассказывали: когда брата и сестру повели венчаться, «во время венчания их венцов не стало. Оказались их венцы на главе церкви. Брат с сестрой стали цветами. Говорят: вон тая травица, шчо брат и сестрица». При этом уточняют, что «синенький - эта брат, а жоутая - эта сястричька» (ПА, XXI 10 е.). В полесской песне говорится о происхождении цветка братыкы из брата и сестры, которые сочетались браком (Смирнов 1978: 244. № 30; 1986: 261. № 30; 253. № 9). Та же история бытовала и в форме прозаического рассказа - уйдя в лес, брат и сестра превратились в цветы: «найшлы тое место, дэ воны стоялы і росходылыся: і туды цвітьі пошлы, так і так... І воттакіе є цвітьт, воны ростуть - братыкы» (Смирнов 1986: 261).
Возникновение цветка из брата и сестры отражают и те сюжеты, которые не связаны с темой запретной любви: «В с. Верхние Жары Брагинского р-на Гомельской обл. записана легенда о брате и сестре, которых отец отвел в лес. С горя «они скинулись травою, штоб люди рвали, брата и сестру споминали: два цветочка [на стебельке]: белый и синий, братки»» (ПА, зап. В. И. Харитонова; цит. по: Усачева 2000: 282). В украинском варианте «розсердивсь брат на сестру, та побіг за нею, надушив іі: вона й пожовкла, а він, злякавшись, сам посинів» (Роговин 1874:33).
В свернутом виде эти представления отразились в целой группе фитонимов, причем многие из них одинаковы для обоих растений. Так, фиалка трехцветная Viola tricolor L. получила названия Иеан-да-Марья (Костром.) (Торэн 1996: 42), братки (Бейлина 1968: 417), бел. диап. братачкі, брат з сястрою, браткі (Менская губ.), брат з сястрой (Смоленская, Могилевская губ.), браткі лясныя (Гродзенская губ.), браткі (Ганчарык 1927а: 202), укр. братки, братики, 1ван-да-Маръя (Рогович 1874: 33). А для растения марьянник дубравный Melampyrum nemorosum L. зафиксированы такие названия: ваия-да-маня (Дон.) (СРНГ 4: 38), брат и сестра (зап. Росс), брат с сестрой (Тамб.), анютины глазки (Ряз.), Иван да Марья (Вел. Росс), иоакгш и анпа (Нижегор.), адриаи и марші, братики, браток (юж. Росс), бел. брат-сестра, братовка (Могил.) (Анненков 1876: 211), бел. брац щ-сястрыца (Смол.), брат-сястра (Могил.), братоука (Могил.) (Ганчарык 19276: 228), укр. brat s sestroju (Sobotka 1879: 317)38.
В данном контексте интересно обратить внимание на еще одно лексическое образование: «Прежде всего в говорах известно сложное образование Сидор-Марья для обозначения гермафродита (кстати, с той же внутренней структурой). Народные представления о гермафродитизме как результате, в частности, брака брата с сестрой отсылают нас к купальским образам брата и сестры Ивана и Марьи, совершивших инцест и обращенных в двуединый цветок иван-да-марья... При этом следует напомнить, что именно инцест связывается с максимальным плодородием» (Топоров 1978: 430).
Логично предположить, что именно такими представлениями можно объяснить применение обоих упомянутых растений в определенных магических целях. Так, марьянник знахари использовали «для водворения согласия между супругами» (Анненков 1876: 211), а фиалку - «при лечении любострастных болезней» (Арандаренко 1848 (1): 47). Не исключено, что с представлениями о любовной магии связаны финонимы липняк (Олон.) марьянник дубравный Melampyrum nemorosum L.! (Анненков 1876: 211) и србх. милованка фиалка трехцветная Viola tricolor L. (Ча)кановигї 1985: 84).
Подорожник
Последняя крупная группа заболеваний, от которых применяли полынь -заболевания психические: истерика, падучая (черная немочь): «Чернобыльный корень дают от падучей» (Даль 1991 (4): 595), а также судороги и конвульсии (Носаль, Носаль 1960: 34). Само слово чернобыль (праслав. сьтоЬу1ь) известно многим славянским языкам: укр. cornobyl, бел. чарнабыль, чарнабуль, чарнобыльшк, чеш. cernobyl, србх. crnobil, cmobilnik, словен. ста Ы1. Возможно, это название и обусловлено применением растения от падучей, ср.: «Черная немочь, падучая; паралич» (Даль 1991 (4): 594), или: «трава Чернобылец... добра от черной болезни» (Флоринский 1879-1880: 10). В Винницком у. записан следующий рассказ: видя, как татарский знахарь съел мясо змеи, его пленник-казак сделал то же самое и стал понимать язык всех растений. Среди прочих трав он услышал голос чернобыля, который говорил: «я от чорной болезни» (Чубинский 1872 (I, 1): 210). В Приаргунском и Томском крае чернобыльник применяли с той же целью; «от этой болезни его употребляли... даже многие врачи» (Торэн 1996: 82). Лечились полынью от падучей в Пермской (Крылов 1876: 93) и Вологодской губ. (Иваницкий 1890: 151). В Могилевской губ. от падучей и от истерики принимали «3 раза в день порошок корней чернобыля Artemisia vulgaris L.» (Демич 1889: 37). Таким же образом его применяли в Полтавской губернии: «Чернобыльник с давних времен пользуется известностию при лечении истерических и других нервических болезней... корням приписывается свойство прекращать припадки падучей болезни...» (Августинович 1853: 18). Из него же делали ванны «для излечения истерических страданий» (Арандаренко 1848: 38; 1849: 232).
Различие между экземплярами одного и того же вида дало повод к применению магии, в частности, цветовой: чернобыль или чернобыльник (Artemisia vulgaris L.) в Казанской губ. в виде отвара экземпляров с красными стеблями давали пить при остановке месячных очищений или же делали ванны из чернобыльника с зелеными стеблями (Крылов 1882: 68). «Черный чернобыль» в «Прохладном Вертограде» упоминается как средство, которое «движет менстрово течение», а «белый чернобыль» его «заключает» (Флоринский 1879-1880: 102). В Тверской губ. полынь (Artemisia vulgaris L.) с зелеными стеблями, как полагали, останавливала обильные кровотечения, а с красными - открывала «задержанные крови» (Демич 1889:9)52.
Применялись и другие виды магии. В Воронежской губ. в зависимости от цели - «для открытия кровей и задержания излишних» - стебли полыни (Artemisia abrotanum L.) срезали «ножом книзу или кверху» (Там же). В Сербии тот, кто хотел вылечиться от чахотки, должен был откусить верхушку растущей полыни: если полынь высыхала, больной ждал выздоровления (Ча]кановип 1985: 190). Тут передача болезни растению подкрепляется языковыми связями: србх. сушица чахотка . Здесь жизнь человека как бы находится в обратной зависимости от жизни растения - выжить может только один из них.
Впрочем, народной медицине была известна и обратная сторона применения полыни: «продолжительного употребления [Artemisia absinthium L.] избегают, так как оно производит нервное расстройство» (Иваницкий 1890: 151). Ее чрезмерное употребление могло «вызвать судороги и конвульсии, галлюцинации, а также помешательство» (Носаль, Носаль 1960: 32).
Применение полыни в народной ветеринарии по целям практически совпадает с лечением людей, например, в Проскуровском уезде лошадям от глистов давали пить «цытварное семя» (Чубинский 1872 (I, 1): 57); на Украине полынь «старухи используют для окуривания... больных животных» (Носаль, Носаль 1960: 193). Ср. тж.: «Если стельная корова ушибется, или ее боднут другие, ей дают есть boze drzewko (Artemisia Abrotamun L.), чтобы у нее не было выкидыша. С той же целью на Подгалье женщины пьют при испуге листки божьего дерева с чистой водой. Служит оно также для окуривания скота, перегоняемого с одного пастбища на другое» (Morawski 1884: 14); «Дается, смешанная с кормом, индюкам, отвар же коровам после отела, а иногда и роженицам (Краковский край)» (Там же: 26).
Полынь считалась в целом универсальным оберегом, спасающим от всяких чар: «хорошо носить при себе боже древце, чтобы быть защищенным от колдовства» (Sobotka 1879: 290). Божыш деревом (тж. божедревко, укр. биж-дереео, бел. божжа дзерава, божа дрэука, болг. божо дрвцо, србх. bozje drvcez, чеш. bozi drevce, bozi drevec, пол. boze drzewko) (Рогович 1874: 4; Анненков 1876: 47; Sobotka 1879: 289; Ганчарык 1927: 3; СРНГ 3: 64; Даль 1989 (1): 107) называют разные виды полыни: Artemisia vulgaris L., Artemisia campestris L., Artemisia abrotanum L., Artemisia procera Willd. По этому поводу существует несколько предположений. В. Махек, перечисляя несколько возможных вариантов - «великую лекарственную силу», разведение в монастырских садах, добавление в освященные букетики - подвергает их, однако, сомнению и высказывает свою версию об использовании в гадательных практиках древних пруссов и литовцев палочек из этого растения, хотя признает, что известий об аналогичном использовании полыни у славян не имеется (Machek 1954: 249-250). Однако здесь следует упомянуть о том, что болезнь злая немочь, падучая, которую лечили при помощи полыни, имела также название божье (Даль 1989 (1): 107). Некоторые магические свойства, приписываемые полыни, находятся в соответствии с ее употреблением на акциональном уровне: «кто носит ее в ботинке, получит аппетит» (Sobotka 1879: 287).
Полыни приписывается свойство отгонять пресмыкающихся: «Аще в которой храмине та трава лежит, тут пользующий ядовитый гад не входит» (Самолечение... 1884: 423) или: «Полынь, постланная или подкуренная, отгоняет змей» (Sobotka 1879: 290).
Очевидно, репутация полыни как универсального оберега обусловила ее применения как охранного средства от грозы: «В числе разных предохранительных средств во время грозы чернобыльник нужно считать одним из надежных. Посему в каждом доме чернобыльник держится на печи во весь год для куренья им в избе во время грозы. Весьма важно иметь в этом случае хотя немного освященного (24 июня, или 1 авг.) чернобыльника (местечко Придруйск Дриссенского у. Витебской губ., 1865 г.) (Никифоровский 1879: 214. № 1661)53.
Видимо, также к апотропеическим свойствам полыни следует отнести и веру в то, что ружье, вымытое отваром полыни, собранной в день св. Яна Крестителя перед восходом солнца, не знает промахов, и приписывание ей способности «возвращать мужественность и отгонять всяких чудовищ и чары, которые препятствуют естественному желанию» (Sobotka 1879: 289-290). В окрестностях Заечара (Сербия) также верили, что полынь стимулирует потенцию (4aJKaHOBHh 1985: 288). Не исключено, что именно с этим свойством полыни связано название мужичок для видов Artemisia prosera Willd. (Анненков 1876: 49 (Тамб. губ.)) и Artemisia abrotanum L. (Даль 1989 (2): 357 (без указания места)).
