Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Проблемы исторической фразеологии белорусского языка 36
Фразеологическая система белорусского языка 37
О некоторых аспектах диахронической /исторической/ фразеологии 75
Образование фразеологических единиц белорусского языка 93
Глава II. Ресурсы белорусской фразеологии 117
Развитие фразеологического состава старобело русского языка 117
Развитие фразеологического состава нового белорусского языка 156
Глава III. Типология и ареалы белорусско-иноязычных изофразем 222
Белорусско-русские изофраземы 240
Белорусско-украинские изофраземы 266
Восточнославянские изофраземы 282
Белорусско-польские изофраземы 297
Белорусско-литовские изофраземы 311
Заключение 337
Источники и сокращения 352
Список использованной литературы 364
- Фразеологическая система белорусского языка
- Образование фразеологических единиц белорусского языка
- Развитие фразеологического состава старобело русского языка
- Белорусско-русские изофраземы
Введение к работе
Среди проблем современной фразеологии как лингвистической дисциплины важное место занимает установление генетических источников фразеологических единиц (далее — ФЕ) в процессе развития познавательной деятельности человека и социально-исторической и национальной обусловленности становления фразеологического состава отдельного языка, а также групп родственных и неродственных языков. Тем не менее работ, связанных с изучением роли экстралингвистических факторов в формировании и развитии фразеологического состава в историческом аспекте, все ещё очень мало. Это в полной мере относится и к белорусской фразеологии, исследования которой в диахронической перспективе заметно отстает от русской фразеологии.
Степень развития фразеологического состава языка в данную историческую эпоху в первую очередь зависит от потребностей говорящих на данном языке в обозначении необходимых- понятий, наличия фразеологических ресурсов и активизации соответствующих семантических процессов. Эти факторы в свою очередь находятся в непосредственной связи с состоянием развития общества и мышления людей в каждый исторический период .
Переход от конкретного восприятия денотата к его обобщению и абстрагированию, т.е. выделению одного для данной ситуации характерного из числа его многочисленных признаков, является важнейшим при образовании ФЕ. В результате абстракции происходит превращение поступающей извне информации в образ, который не совпадает непосредственно с самим предметом, а является его отражением. "Обобщение и абстрагирование от бесконечного числа свойств вещи и фиксирование ее только наиболее устойчивых и постоянных черт превращает образ в некий идеальный объект, инвариант класса предметов"1. Активизация его в определенных условиях способствует образованию ФЕ, основанных на нестандартной сочетаемости лексем в результате возбуждения соответствующих сем последних.
Развитие фразеологического состава белорусского языка на разных исторических этапах происходило во всех сферах его функционирования, а также в ходе взаимодействия с соседними языками. Процесс этот никогда не прекращался, хотя в разные отрезки времени он протекал неравномерно: периоды активного фразообра-зования чередовались временными спадами. Наибольшего развития фразеологический состав белорусского языка достигает в определенные периоды формирования и функционирования языка белорусской народности и языка белорусской нации, когда возникали и закреплялись в их структуре живые тенденции в семантике, лексике и синтаксисе.
Основными этапами развития белорусской фразеологии, качественно отличающимися друг от друга, являются следующие. Первый, связанный с возникновением и функционированием старобелорусского языка, охватывает ХШ—ХУЛ вв. Второй этап включает период зарождения и функционирования национального языка ХУШ—XIX вв. Третий — от начала XX в. до наших дней. Эти периоды не совпадают с периодизацией истории белорусского языка1. Первый период совпадает с древнерусским и старобелорус-ским языком, второй включает последний этап развития старобелорусского языка (ХУШ в.) и начальный этап нового белорусского языка (XIX в.), третий период связан с современным белорусским языком (XX в.). Эта периодизация подтверждает отмеченную выше неравномерность развития фразеологического состава белорусского языка в целом.
В старобелорусском языке фразеологический состав представлен в основном устойчивыми словесными комплексами (далее — УСК) народно-разговорного (диалектного), делового и книжного (старославянского) характера. В своем большинстве это были образования аналитического типа, составлявшие синонимические фразеологические ряды (resp. гнёзда) с широким инвариантным значением и высокой продуктивностью. Напр.: дворъ господарский, дворъ (домъ) гостинный, дворъ (домъ) шинковий, домъ постоялый, домъ корчомный — все в значении »заезжее заведение с продажей вина, пива, меда (КЖ); брати закладъ, браги потъребу, брати заемъ получать, принимать (Вельск. 30, 46); брати прикладъ, брати причину перенимать» (ГСШ П 201); дати знати (Ст. 1566, 72), дати ведати (Сб. 752, 506), дати ведомо (КЦЦ 7), дати ведомость (РПП 216) сообщить и т.п. В процессе развития фразеологического состава такого рода дублетность УСК нивелируется.
Большинство УСК старобелорусского языка являются однотипными составными терминами социально-правового или бытового характера, лишенные какой-либо коннотации. Включение этих безобразных языковых единиц в фразеологический состав обосновывается такими характерными для ФЕ чертами, как многокомпонентность и воспроив - 6 водимость . В ряде случаев подобные УСК развили переносное значение и (в противоположность УСК с ограниченной сферой функционирования) "стали употребительны в этом значении в общем литера р турном языке . Ср. напр.: куница свадебная дань жениха за невесту» (КЗ 546; АЗР П 35), куница вдовья дань за вдову при выходе ее замуж (АЗР I 362) и куницы вывозные дань жениха, вывозящего невесту в другую местность (АЗР П 35). Словосочетания терминологического характера развивают своё фразеологическое значение на основе процесса семантического переразложения, когда "смысл отдельного слова в той или иной степени бледнеет, убывает до полного исчезновения, смысл же словосочетания как целого при этом выигрывает, приобретая новые семантические качества .
Однако только часть УСК старобелорусского языка представляла такие номинативно-экспрессивные образования, которые по своей семантической структуре близко стоят к ФЕ или совпадают с ними. Они отличаются разной степенью невыводимости их значения из значений составляющих их компонентов. Наибольшей степенью идиоматич-ности характеризуются те из них, которые содержат в своей основе метафорически переосмысленный образ. Последний составляет основу сигнификативного значения ФЕ. Напр.: лопатки надворные пошлина за право продажи мяса (АВК ІУ 94), лицомъ вын ти конфисковать, забрать» (АВК XXI 256), упадывати въ рэчы остаться в проигрыше (Ст. 1566, 47), въ они колоти стыдить (Апокр. 178), водити за носъ вводить в заблуждение (Сб. 752, 486—4866) и т.п.
Большинство старобелорусских ФЕ характеризовалось недостаточной степенью спаянности их семантической структуры, что во многом объясняется слабостью отрыва обобщающе-переносного значения ФЕ от значений составляющих их компонентов" . Такая незавершенность в формировании семантической структуры ФЕ старобелорусского языка объясняется реальными возможностями последнего, а также потребностями коллектива в обозначении определенных понятий в данную историческую эпоху .
В этот период формируются фразеологические структурно-типологические модели типа "имя прилагательное + имя существительное" и "глагол + имя существительное", которые остаются ведущими и в современном белорусском языке.На развитие их семантической структуры решающее влияние оказывает система языка в целом, особенно изменения семантики его лексических единиц, которые на предыдущем этапе исторического развития имели более широкий понятийный охват и иную семантическую нагрузку. Движущей силой фразообразовательного процесса в старобелорусском языке являлись также "активные лексические заимствования, употребление слов в различных значениях и семантическое преобразование многих древ-нерусских слов .
Фразеологические фольклоризми, обозначающие предметы и явления природы, отличаются конкретностью значения и близки по своей семантической структуре к ФЕ терминологического характера. Напр.: шчыры бор »чиетый лес», »сосновый лес»(БВП I 344), бита (чорна) сцежачка хоженная, утоптанная дорога» (БВП Ш 217) и др. Такие ФЕ характеризуются номинативно-дифференциальной функцией, состоящей в опознании предмета по минимуму его дифференциальных признаков. Обобщенный образ предмета, характерный и для предыдущего типа фольклорных ФЕ (ясны месяц »жених»), типичен для более низкой ступени познания — представления.
Фразеологическая система белорусского языка
Проблема становления и развития фразеологического состава белорусского языка, выявление его исторических источников связаны с историко-социологическими аспектами его исследования в диахронической перспективе. Раскрытие процесса его эволюции в связи с поставленными задачами усложняется нередко неопределённостью сущности объекта фразеологии, характеризующегося как внутрилингвистическими, так и экстралингвистическими фактами.
Одним из важнейших положений в исследовании развития фразеологического состава является его связь с развитием самого языка, а через него с мышлением, духовной и материальной культурой народа, которые также находятся в состоянии постоянного развития. Как и сам язык, его фразеологический состав в современном состоянии может быть глубоко изучен только на основе рассмотрения его предыдущих состояний, раскрытия путей и характера его формирования.
Диахронический подход к фразеологическому составу помогает раскрыть его системные связи с самим языком, в который он входит, а следовательно, представить фразеологический состав как систему. Системность фразеологического состава, подвергающаяся сомнению некоторыми исследователями, подтверждается системными отношениями между компонентами ФЕ, ФЕ между собой и с лексическими единицами, а также ФЕ с системой обозначаемых ими понятий.
Субъективно-оценочная природа фразеологического значения с пейоративной коннотацией создает семантическую асимметрию фразеологической системы и помогает глубже раскрыть её специфику. Это характерное свойство фразеологической системы наблюдается и на межъязыковом уровне, когда ФЕ одного языка не всегда имеют фразеологические эквиваленты ; в другом языке.
Последнее обстоятельство связано с избирательным характером процесса фразообразования, основанного на семантических и семио-логических явлениях. Именно они в первую очередь учитываются в работе при рассмотрении процессов формирования и исторического развития фразеологической системы белорусского языка. Это положение находится в основе данной работы и определяет её характер.
Являясь неотъемлемой частью языка, фразеологический состав входит в его систему и развивается в русле последней. В силу ряда структурных особенностей ФЕ (парадигматическая ущербность, моносемантичность, исключительность и "единичность" семантики тех или иных компонентов , двойная асимметричность и др.) фразеологический состав долгое время рассматривался как набор гетерогенных застывших языковых единиц, характеризующихся формальной и семантической иррегулярностью и немоделируемостью. Структурно-семантическое своеобразие ФЕ обусловливалось, с одной стороны, единичной сочетаемостью ряда входящих в её состав компонентов, утратой внутрикомпонентных и нестандартностью её внешних синтаксических связей, индивидуальной образностью, национальной специфичностью.
Однако набор и этих разнородных признаков при соответствующей их упорядоченности и при определённых условиях может быть представлен в виде системы. А если набор признаков, постулируемых для описания определённых объектов, образует систему, то можно предположить, что и наделённая этими признаками "совокупность объектов образует систему"1. Из этого можно заключить, что проблема системности в первую очередь исходит из подобия признаков, которые более обозримы, чем факты языка.
Одним из таких наиболее общих признаков ФЕ является связь элементов и формы выражения, которые отражают важнейшие черты фразеологической системы. Обнаруженные свойства ФЕ позволили предпринять попытку выделить фразеологические ряды по структурно-грамматическим типам2. В результате содержательному многообразию фразеологического состава противопоставляется ограниченный крут грамматических форм, которые выполняют организующую строевую роль и делают ФЕ системно обусловленныьпг.
Хотя такого типа модели и отражают объективные отношения и связи между словами внутри ФЕ и объединяют их в один структурно-семантический ряд, многие из входящих в него ФЕ по своей семантике далеко отстоят от исходного инвариантного значения. Классификационная модель такого рода ограничивается описанием так называемой "поверхностной структуры" ФЕ, вытекающей из определённой связи их компонентов, представляющих различные части речи, единая грамматическая структура такого фразеологического ряда далека от полного обнаружения семантических свойств входящих в него ФЕ, Относительность регулирующей роли синтаксической модели в консолидации семантически тождественных ФЕ указывала на необходимость проведения внутри данного структурно-синтаксического ряда разграничения ФЕ по семантическим признакам1.
Аналогичной концепции на фразеологическую систему придерживался и В.В.Виноградов, который при выделении ряда идеографических групп также использовал семантический критерий, связанный "с выражением отдельных внешних проявлений чувств, эмоций, переживаний, состояний человека или же с общей экспрессивно-образной характеристикой его внутренней жизни" . Рассматривая структурно-синтаксические свойства ФЕ, он особое внимание обращал на тот факт, что "совершенно иная картина соотношений и взаимоотношений фразеологических оборотов вырисовывается и выступает тогда, когда группировка их происходит по чисто семантическим (разрядка наша — А.А.)
Образование фразеологических единиц белорусского языка
Проблема происхождения ФЕ является одной из центральных в теории фразеологии. Возникновение ФЕ белорусского языка восходит к самому древнему периоду его истории, о чём свидетельствуют письменные старобелорусские памятники, а также диалектный и фольклорно-этнографический материал, содержащий "большое количество архаических представлений, сопоставляемых с наиболее древними свидетельствами об остатках язычества в самых старых памятниках других славянских традиций"1.
Для раскрытия механизма фразообразования необходимо в первую очередь установить характер мотивированности ФЕ. Под мотивированностью в данном случае понимается связь между значением ФЕ и значением компонентов (мотивирующая база) до вхождения в её состав. Сам языковой материал представляет собой деривационную базу, на основе которой мотивирующая база (т.е. значение, подлежащее материализации в новой ФЕ) материализуется . В качестве таких баз выступают свободные словосочетания, лежащие в основе синтактико-фразеологического способа образования ФЕ, а также отдельные слова, на которых основан лексико-фразеологический способ3.
Степень мотивированности ФЕ устанавливается с помощью метода аппликации , состоящего в наложении ФЕ на эквивалентное свободное словосочетание. Самым простым видом аппликации является полное совпадение сравниваемых объектов в структурно-семантическом плане, т.е. когда и деривационная и мотивирующая база актуализируются. Образование ФЕ происходит в данном случае на основе полного переосмысления денотативного значения свободного словосочетания. Смысловое преобразование свободного словосочетания находится в прямой связи с его "потенциальной образностью: не было бы образности, нечего было бы и переосмысливать" . Напр.; віляль хвастом подлизываться» (ФС 44), вырваць з кілнюроу (з лап) освободить из-под чьей-либо власти» (ФС 59), заварочваць аглоблі отъезжать назад (ФС 99).
Однако нередко мотивирующая база оказывается многоплановой, в связи с чем возникает проблема выбора необходимой мотивирующей семы из ряда других, входящих в значение данного словосочетания. Например, словосочетание загнаць клін может быть сведено к ряду современных живых лексико-синтаксических связей со значением: »вбить, вогнать во что-н. силой , расколоть», заполнить», заставить войти во что-н.». Одно из свойство денотата (расколоть, разъединить) в отвлечении от всех остальных выступает в качестве мотивирующей базы, на основе которой сформировалось значение ФЕ загнаць клін разъединить, вызвать вражду между двумя особами» (ТСБМ П 699). По такому же принципу выделения одного из свойств данного денотата образовались ФЕ: заплюпгчыць вочы нарочно не обращать внимания (ФС 108), адным вокам слегка, исподтишка» (ФС 15), аж пыл курыць »очень быстро» (бежать, ехать и т.п.) (ФС 18) и т.п.
Образное переосмысление характерно и для словосочетаний с актуальной деривационной и затемнённой (неапплицируемой) мотивирующей базой. Так, значение ФЕ гарыць у руках »выполняется ловко, успешно» (ТСБМ П 37) только в некоторой степени соотносится с лексическими значениями входящих в неё компонентов. Отсюда степень её мотивированности незначительна. К числу таких ФЕ относятся: грэць лоб работать старательно, до пота» (ФС 72), рвацца на кавалкі выполнять одновременно разные дела» (ФС 252). Образование такого типа ФЕ происходит на основе различного вида денотативно-сигнификативного сходства (внешнего, функционального) в ходе реализации метафорических переносов сочетаний слов, которые, утратив некоторые признаки своего прямого значения,развиваются в направлении исключительности их семантики.
В ряде случаев абстрагированное содержание одного из компонентов актуализируется через конкретное содержание другого, создавая в результате наглядный образ обычных свойств, действий, состояний, а иногда и несуразных ситуаций. Напр.: выкручваць сы-рыцу «издеваться, муштровать» (БФ 95), где сырыца »кустарным способом обработанная шкура, которую долго вымачивают, мнут, выкручивают , малатарня пустая болтун» (БФ 222), где малатарня машина для обмолота сельскохозяйственных культур . Частичная утрата словами-компонентами их прежней денотативной соотнесённости (сырыца, малатарня) и в связи с этим самостоятельности значения приводит к потере ими знаковой функции. Их новое значение аккумулируется значением образованной на их основе ФЕ. Значение предшествующего ему сочетания слов, состоящее из сем входящих в него лексем, в результате их трансформации образует третью сему, не равную двум первым1, или, по Л.В.Щербе, соглашено правилу сложения смыслов, даёт не сумму смыслов, а новые смыслы.
Очень часто мотивирующая база ФЕ оказывается настолько затемнённой, что деривационные отношения между ФЕ и свободным словосочетанием совсем не ощущаются. В таких случаях связь между производящим и производным оказывается полностью утерянной. Ср. напр. такие ФЕ, как пусціцца у сабачую скуру стать предателем» (ФС 248), з есці бярозавай кашы быть наказанным розгами» (ФС 34), вочы пазычыпь »устыдиться» (ФС 53), плесці лапці »говорить бессмыслицу» (БФ 312), у сабакі вачэй пазычыушы нахально, беззастенчиво» (БФ 298), лічьщь масціны испытывать чувство стыда» (ФС 168) и т.п. Все они представляют собой конденсаты конкретных бытовых ситуаций, в большинстве случаев не содержащие прямого намёка на ситуацию, их породившую. А если иногда такие намёки и просматриваются, то весьма слабо, сохраняясь в одной из потенциальных сем одного из компонентов ФЕ. Так, ФЕ глядзець на паповы сани находиться при смерти (БФ 107).содержит лишь оско q лок описания древнерусского похоронного обряда .
Развитие фразеологического состава старобело русского языка
Формирование и развитие фразеологического состава старобелорусского языка проходило на основе сложившегося к этому периоду "живого, устно-разговорного языка белорусской народности"1, который играл решающую роль в выработке и закреплении его характерных черт. Семантическая структура старобелорусских ФЕ формировалась на основе ассоциативных связей лексем в ходе оживления их коннотативных сем, а также актуализации переменных словосочетаний преимущественно разговорной образной речи, отражавших явления окружающего мира, социально-бытовые отношения через выражения чувств, восприятий и их оценок.
Процесс метафорического переосмысления переменных словосочетаний старобелорусского языка просматривается особенно на примерах апшшцируемых ФЕ, внутренняя форма которых является живой и воспринимается достаточно отчётливо . Напр.: головой муру не пробити не достичь цели», не переубедить (АЗР 17 82, 1595); въ дому засвети п оживать долгое время на одном месте, безвыездно (АВК П 301), дорогу засЬсти чинить кому-н. препятствия в каком-н. деле (АВК П, 302, 1597), ока не запорошити не обидеть» (Бельск. 2946), ногу за ногу волочити »едва передвигаться (Сб. 261, 128).
Начальный этап развития фразеологического состава старобелорусского языка характеризовался большим количеством входящих в него старославянских ФЕ. Напр.: гласъ божий голос всевышнего (Скар. ПБ 16), рабъ божий человек (КВЗС 126, 1539), мужъ божий проповедник (Бйбл . 438), премудрость божиа высший разум (Скар. ПБ I), слово божое повеление (Хрон. 1096), гневъ божий невзгоды» (Барк. 1646), войти до царствия небесное умереть» (Варл, 616), взыити на крестъ подвергнуться распятию (КБ 103), испити горкую чашу пострадать (Чет. 34) и многие другие.
Такое обилие старославянских ФЕ объясняется тем, что со старославянским (церковнославянским) языком было "тесно связано формирование и дальнейшее совершенствование восточнославянских литературных языков, в том числе и старобелорусского, на который он влиял, обогащая его изобразительные средства и одновременно отдаляя его от живой речи народа, наполняя её различными искусственными чертами . Проникновение старославянской фразеологии в белорусский литературно-книжный язык объясняется ещё и тем, что она представляла собой жесткую унифицированную систему, широко использовавшуюся в церковнославянском варианте старобелорусского языка. Вхождение её во фразеологический состав старобелорусского языка было вызвано тем, что религиозно-богословская литература на протяжении своей многовековой истории выработала такие специфические фразеологические выражения, эквиваленты которых отсутствовали в народном языке .
Однако степень старославянского влияния на белорусскую литературно-книжную фразеологию постепенно уменьшается: "церковнославянизмы",под воздействием народно-разговорной речи начинают растворяться в письменном языке. Это в первую очередь происходило потому, что "народу нужен был такой литературный язык, который был бы для него понятен"1. Поэтому очень часто отдельные компоненты старославянских ФЕ заменяются народно-разговорными лексемами, или ФЕ в целом заменяется общенародным фразеологическим эквивалентом. Ср. напр.: ако зЬницу ока и какъ зВнку шка (Сб. 262, 96), битисга въ перси каяться» ,(Сб. 752, 4576) и бити груди своё тс (Пак. Хр. 306, Калист. 16), испити горкуго чащу (Чет. 34) и испити горки келихъ (КИС).
К середине ХУЛ века доля старославянских ФЕ в старобелорусском языке значительно сокращается в связи с ростом числа народно-разговорных ФЕ, содержавших в себе отпечатки живых говоров белорусской народности с их местными лексико-грамматическими чертами. Напр.: до сивого волоса до старости» (АЕК ХХП 326, 1556), зъ руки выгодно» (АВК ХШ 326, 1556), на руку (Диар. 50), мимо уши пустити не обращать внимания (АЗР Ш 34, 1551), дати волю языку много говорить, болтать (Буд. 102, 1562) и т.п.
Разговорный характер старобелорусских ФЕ особенно заметен на примерах устойчивых сравнений, где в качестве определяющих компонентов выступали общеизвестные названия различных явлений природы и животных. Напр.: якъ блискавица быстро (Мам. 185), 4къ снегъ белый ослепительно» (Цяп. 55), іакь коза по лЬсе зблйдитисД »запутаться в чём-н.» (Абух. 441), гакъ свин въ болоте вал тис находиться в состоянии сильного опьянения (Варл. 172) и т.п. Древнее происхождение этих компаративных ФЕ подтверждает образная характеристика человека с помощью аналогии — человек: природа и человек : животное. Поэтому"они всего более напоминали человека: здесь далёкие психологические основы животного аналога..."
Обогащение фразеологического состава старобелорусского языка проходило также в ходе редукции пословичных и нравоучительных выражений, афоризмов, основанных на наблюдениях преимущественно бытового характера. Напр.: на свой млынъ воду лиги поворачивать дело с выгодой для себя (Апокр. 76, 1598), кождагд сосна своемя боря шумит помогать ближнему (Стрийк. 5016), сивизна въ бороде и чертъ въ лидвяхъ старость (СЕЛХ 318), баба на двое выоро-жила: былъ бы паномъ, быль а не быль неизвестно, как ещё будет (АЗР Ш 171, 1574).
Наибольшее развитие в этот период получают ФЕ макросистемы "взаимодействие", которые на основе общего семантически ключевого слова образуют фразеологические ряды (resp.гнёзда) с широким или узким инвариантным значением.
Белорусско-русские изофраземы
Межъязыковое белорусско-русское фразеологическое взаимодействие происходило на всех этапах исторического развития этих языков. Оно раскрывает процесс формирования фразеологических составов белорусского и русского языков, а также имеет немаловажное значение в решении вопроса происхождения восточнославянского фразеологического фонда. Белорусско-русские изофраземы по причине их многочисленности и уникальности являются не менее надежным материалом для реконструкции древних и позднейших взаимоотношений между белорусским и русским языками, чем, например, факты фонетические или морфологические. Так, происхождение изофраземы бел. за царом гарохам — рус. при царе горохе связано с периодом мотыжной обработки земли, когда некоторые восточнославянские племена культивировали преимущественно такие растения, как горох, просо, мак. В русском и белорусском языках сохранилось немало ФЕ с компонентом-лексемой горох. Ср. рус: как об стенку горох, пугало гороховое, шут гороховый (ФСРЯ 118), бел.: даць гарохавы вянок отказать жениху при сватаньи , не у бабкі гарох далеко ещё до завершения какого-либо дела, свершения замысла», гарох брыняе, наесціся гароху забеременеть , па-став і ць на гарох наказать , памяшаць гарох с капустаю запутать, перепутать», як у сцяну гарох без результата , хто у боб, хто у гарох вразброд, нестройно , у гаросе засталі кто-то остался за столом последним . (БЛ П 69—70). Ряд примеров из белорусской народной фразеологии (гарох—гаспадар, капуста—гаспадыня, цар— гарох и т.п.) дают основание предполагать, что данная ФЕ образовалась на основе метафоризации стержневого компонента "горох". "Антропоморфизация" горох — царь имеет параллели в отношении и к другим растениям (ср. укр. за царя хмеля, як було людей жменя, УРРУФС 304). Ареалом распространения изофраземы бел. за паром гарохам (пры цару гароху), рус. при царе горохе является почти вся Белоруссия, преимущественно её северо-восточная часть с выходом далее на восток и север .
Сравнение северо-восточных белорусских говоров с соседними русскими (псковскими, смоленскими и брянскими) обнаруживает их значительное сходство, что даёт основание говорить об их едином источнике. На этот факт в разное время обращали внимание многие исследователи. Напр., К.В.Горшкова отмечает, что"по целому ряду исконных черт "северо-восточный диалект белорусского языка сближается со смоленским диалектом, а на юге — с брянскими говорами русского языка...На Северной Руси к таким говорам относится та часть псковских говоров, которая в своём развитии отличалась от новгородских и сближалась со смоленско-полоцкими" .
Многие белорусско-псковские фразеологические эквиваленты различных типов сохранили элементы первоначальной структуры и в силу своей уникальности являются надёжным источником в реконструкции древних и позднейших типов фразеосочетаний.
Сравнивая $Е различных идеографических групп белорусских говоров с псковским, обнаруживаем их совпадение по компонентному составу, синтаксической структуре, внутреннему образу и значению. Многие из них совпадают по большинству компонентов, образуя абсолютные (полные) и эквивалентные белорусско-псковские изофраземы. Так, извлечённые нами из КПОС ФЕ с ключевым словом "душа" почти все ФЕ имеют полные эквиваленты в северо-восточных и некоторых других белорусских говорах. Напр., пек. жывая душа кто-нибудь (Печ. КПОС), бел. жывая душа; Хоць жывая душа у хаце ёсць (Докш., Мет. КФС, Ю I 223), пек. не к душе (не в душу) не нравится (Порх., Остр. КПОС), бел. не да душы (Докш., Вит. ШС); пек, без душы в состоянии испуга» (Пуст. КПОС), бел. бездушы (Вил., Докш., Мин., Пух. КФС, БФ 63); пек. против души насильно , через силу (ВД. КПОС), бел. проціу душы (Докш., Вит. КФС); пек. душа на месте состояние спокойствия (Дн. КПОС), бел. душа на месцы (Вит., Докш., Мет. КФС, Ю I 213), Як ты прый-шоу, дык і душа стала на месцы (Докш. КФС) и т.п.
Из общего числа зафиксированных в различных источниках единиц (30) этого фразеологического ряда только две ФЕ в сравниваемых диалектах не образуют абсолютных (полных) изофразем. Это в псковских говорах ФЕ душа не варочаецца нет склонности, расположения к чему-нибудь, к кому-нибудь : Душа не варочаицца за яво слава, душа к няму варочацца ня хочить (Локн. ПОС ІУ. 168) и вредная душа (Остр. КПОС), которым в белорусском соответствуют фразеологические эквиваленты душа не прыстаець (Докш. КФС) и кривая душа нечестный человек (Лоев. ЛС III), чортава душа »о непослушном, вредном человеке (ТСБМ Ш 213).
Такой же абсолютный изофраземный ряд образуют в сравниваемых говорах ФЕ с ключевым словом "дух". Ср.: пек. в добрых духах в хорошем настроении (Локн., Порх., Слан., Стр. КПОС), бел. у добрым дусе (духу) те» (Докш., Вит. КФС); пек. вольный дух умеренно нагретая, не жаркая печь (баня) (Вл. КПОС, Гд, Дн., Ляд., Нев., Пуст., Себ. ПОС ІУ 139)..Ани бутылку закупорят и в вольны дух (Тор. ПОС ІУ 139), бел. вольны дух тс. Ідзі мыц-ца, як ужо будзе вольны дух, Пастау піраті у вольны дух (Докш. КФС); пек. духи затаить притаиться (Себ. КПОС), бел. дух (ду-хі) затаіць (Докш. КФС); пек. духу не дыхнуць очень душно, не вздохнуть» (Холм. КПОС), бел. духу не дыхнуць (не прадыхнупда) (Докш., Мет. КФС, Ю I 209); пек. духу не стянуть чуть дышать ; ja духу не стяну, ня то шо слава плести (Вл. КПОС), бел. духу не стягнуць (Докш. КФС); пек. закладывает дух трудно дышать ; JaBO (боган) п Зут кагда закладывает» дух каму (Палк. КПОС), бел. дух закладывав тс (Докш. КФС); пек. ни духа ничего»; Иногда што гавор а (па радио) ни духа н»е панима»jy, ja прежний челъвек (Слан. КПОС), бел. ні духа тс (Докш., Вит. КФС); пек. святым духам не знать »абсолютно не знать о чём-л. (Карц. КПОС), бел. святым духам не знань (Докш., Мет. КФС, Ю Ш 55) и ДР.
