Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Имя действия и масдар в общей грамматике: проблема определения частеречной принадлежности и лексико-грамматической природы 20
Выводы по главе I 45
Глава II. Масдар в сопоставлении с именами действия в романо-германских языках и отглагольными существительными в славянских: общее и различное 50
1. Морфемно-словообразовательная характеристика масдара в нахских языках 50
2. Масдар нахских и других кавказских языков и арабский масдар 62
3. Масдар и имена действия романо-германских и иных языков 66
Выводы по главе II 100
Глава III. Типологическая характеристика масдаров и имен действия 107
1 Лексико-словообразовательные свойства масдаров и имен действия в плане их типологии 108
2. Типология масдаров и имен действия в лексико семантическом плане 118
3. Морфологические свойства масдаров и имен действия 126
4. Функционально-синтаксические свойства масдаров и имен действия 143
Заключение 158
Литература 168
- Имя действия и масдар в общей грамматике: проблема определения частеречной принадлежности и лексико-грамматической природы
- Морфемно-словообразовательная характеристика масдара в нахских языках
- Лексико-словообразовательные свойства масдаров и имен действия в плане их типологии
- Функционально-синтаксические свойства масдаров и имен действия
Введение к работе
Актуальность темы настоящего диссертационного исследования обусловлена, в первую очередь, недостаточной изученностью рассматриваемых разрядов слов – масдаров и имен действия – как в отдельности в чеченском и других нахских языках и вообще в большинстве языков, в которых они сложились в соответствующие классы слов, так и в сопоставительном плане. При достаточно полной изученности nomina actionis в некоторых из рассматриваемых языков (например, в английском и немецком, французском и итальянском, русском) и удовлетворительной степени изученности масдара в некоторых языках, в которых он отмечен, например, в арабском и грузинском (в нахских и других северокавказских языках масдар изучен наиболее слабо), нет работ, в которых проводится системный сопоставительный анализ масдарных слов и имен действия. С учетом этого в работе делается попытка сопоставительного анализа этих дериватов в лексико-словообразовательном, лексико-семантическом, морфологическом и функционально-семантическом плане. В качестве основы для сопоставления избраны нахские языки (в основном чеченский), с нахским масдаром сопоставляются масдары арабского, грузинского, некоторых кавказских языков, а также имена действия ряда индоевропейских языков.
Нахский масдар, так же как и аналогичные ему формы в других языках – nomina actionis, представляет собой чрезвычайно интересный пласт лексики. Интерес масдар вызывает в силу нескольких факторов, исследование которых до сих пор не привело ученых к однозначному определению места этой формы в системе языка.
Объектом исследования в нашей работе являются в первую очередь масдары нахских языков (чеченского, ингушского и бацбийского). Этот основной объект рассматривается в его связи с именами действия в близкоструктурных и иноструктурных языках.
Предметом нашего исследования являются лексико-семантические, лексико-словообразовательные и грамматические особенности масдаров, получивших большое распространение в иберийско-кавказских, семитских и некоторых других языках, и имен действия, рассматриваемых преимущественно на материале индоевропейских языков: английского, немецкого (германская группа) и французского (романская группа); кроме того, в сопоставлении с масдаром и именами действия нами анализируются эквиваленты имен действия – отглагольные существительные русского языка (славянская группа). Масдары рассматриваются преимущественно на материале нахских языков (чеченского, ингушского, бацбийского), однако в работе уделяется место и масдарам других языков, в частности – арабского языка (семитская ветвь семито-хамитских языков), грузинского и некоторых дагестанских языков.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые проводится сопоставительно-типологический анализ имен действия в романо-германских языках, отглагольных существительных славянских языков и их эквивалентов – отглагольных дериватов в нахских языках, именуемых масдарами.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что в диссертации впервые подвергаются комплексному исследованию масдары чеченского и других нахских языков, это исследование, также впервые, проводится в плане типологического сопоставления не только с иберийско-кавказскими языками, но и с генеалогически и структурно отдаленными от нахских семитскими и индоевропейскими языками. Теоретическая ценность состоит еще в том, что в данной работе ставятся значимые в плане изучения этих дериватов вопросы, на некоторые из которых предлагаются сформулированные на основе самостоятельного анализа материала решения.
Практическая ценность диссертации состоит в том, что ее материалы могут найти применение в курсах лекций и на практических занятиях по сопоставительной грамматике и лингвистической типологии. Результаты исследования, кроме того, могут быть полезны в изучении и преподавании рассматриваемых в диссертации языков, особенно – чеченского и ингушского, в общеобразовательной школе и в средних и высших профессиональных учебных заведениях. Также эти результаты могут быть применены в переводческой практике.
Целью исследования является комплексное исследование масдара в нахских языках – в сравнении с масдарными образованиями других языков, именами действия европейских языков, отглагольными существительными славянских языков – в словообразовательном, лексико-семантическом и морфологическом планах и выявление как общих для всех этих дериватов свойств, так и основных различий между ними.
В соответствии с целью исследования в диссертации ставятся следующие задачи:
-
комплексный анализ масдаров нахских языков в лексическом, лексико-словообразовательном и грамматическом планах;
-
сопоставительная характеристика нахского масдара с масдарами других северокавказских языков, арабского и грузинского языков;
-
сопоставительная характеристика масдара в нахских и других языках и сопоставимых с ним имен действия в индоевропейских языках (с охватом германской, романской и славянской групп);
-
определение таким образом типологически одинаковых, сходных и различных признаков в словообразовании, семантике и морфологии масдаров и имен действия в рассматриваемых языках;
На защиту выносятся следующие положения:
1. Не только в нахских, но и во всех сравниваемых с ним языках масдары и соотносимые с ними имена действия семантически близки к глаголу, тогда как в морфологическом и функционально-синтаксическом плане они, несомненно, ближе к именам существительным. Если вопрос частеречной принадлежности имен действия в индоевропейских и иных языках практически решен (они отнесены к именам существительным), то с масдарами в нахских языках и в тех языках, в которых масдары по своей лексико-грамматической природе типологически сходны с нахскими, необходимо определиться. Решение этого вопроса должно, по всем признакам, привести к включению масдаров в сферу имени существительного. Не только в чеченском и двух других нахских языках, но и в других языках, в которых присутствует «категория» масдара, имеются определенные основания для выделения масдаров как особой лексико-семантической и лексико-словообразовательной группы имен существительных.
2. В пользу такого решения вопроса о частеречной принадлежности масдаров говорит (косвенно) и статус соотносимых с масдарами отглагольных существительных в других языках, привлеченных нами для сопоставления и типологических обобщений: в этих языках nomina actionis целиком или в большем своем объеме почти потеряли связь с глаголом, в некоторых случаях даже семантическую, а в грамматиках соответствующих языков они безоговорочно отнесены к существительным. Кроме того, масдары характеризуются теми же грамматическими (словоизменительными и функционально-синтаксическими) признаками, что и имена существительные: причисление к глаголам слов, которые имеют словоизменительную парадигму имени существительного и характеризуются преимущественно именными функционально-синтаксическими свойствами, противоречит всякой логике.
3. При всех своих семантических сходствах и частичной сопоставимости грамматических признаков масдар нахских и других языков и имена действия обнаруживают и существенные различия: в частности, в тех языках, где имена действия представлены масдаром (арабский, чеченский), не наблюдается и в принципе невозможно безаффиксное словообразование имен действия (хотя сам тип используемых аффиксов может не совпадать: особенно в этом плане выделяется арабский масдар), тогда как в остальных языках (английский, немецкий, французский, русский) такое явление имеет довольно широкое распространение, имена действия могут быть представлены и дериватами без аффиксов (как правило, это слова, образованные способом дезаффиксации).
4. Хотя масдары и являются именами действия, между этими дериватами (масдарами и именами действия) есть определенные различия морфолого-словообразовательного и функционально-синтаксического плана.
5. В тех языках, где имена действия выражены масдаром, они характеризуются большей степенью лексико-словообразовательного единства, а, следовательно, большей степенью опознаваемости, тогда как в остальных языках эти дериваты в некоторых случаях не опознаваемы вне контекста.
6. И масдары нахских и других языков, и имена действия сравниваемых с ними языков характеризуются возможностью (разной степени в разных языках) приобретения конкретно-предметного значения и вследствие этого приобретения тех грамматических категорий и характеристик, которые отсутствуют или представлены минимально в собственно именах действия.
7. Масдары в кавказских языках, при всем их сходстве, характеризуются некоторыми различиями. В частности и особенно здесь обращает на себя внимание несовпадение этих единиц в количестве привлекаемых аффиксов масдара: в нахских языках, например, масдары характеризуются единым словообразовательным суффиксом (-р), используемым при образовании соответствующих дериватов от всех без исключения глаголов, тогда как в некоторых дагестанских языках такого морфемного однообразия масдаров не наблюдается и встречаются два и более формантов, образующих масдар. Различия между кавказскими языками проявляются и в том, что в некоторых из них для образования масдаров используются и иные, кроме суффиксов, аффиксы, и, если верить некоторым описаниям этих языков, иные, кроме глагольной, производящие основы (см. утверждение М.Д. Хангереева о масдарах, образуемых от имен существительных).
8. Несмотря на некоторые существенные различия, масдары нахских – кавказских и кавказских – арабского языков обнаруживают общности, объясняемые действием общих законов языка, общих «принципов образования формы» (например, отсутствие, как правило, противопоставления по числу, вернее – необразование множественного числа, характеризует и имена действия европейских языков, и масдары нахских и других языков). И такие явления, как возможность локализации во времени (наличия временной парадигмы) у, например, даргинского масдара, в то время как во многих других языках, в том числе и в арабском, масдар индифферентен к категории времени, являются исключениями, но не общим правилом.
9. Сопоставительное исследование имен действия и их эквивалентов – масдаров имеет большое практическое значение; особенно в этом плане велико значение результатов подобных сопоставлений для развития теории и практики перевода.
Методы исследования. Основной метод – сопоставительно-типологический, использование которого позволяет выявить сходные и различительные черты, представленные в структуре и семантике как родственных, так и неродственных языков. Описательный метод используется для описания характеристик имен действия и масдаров в каждом из привлекаемых языков. Для выявления семантической структуры имен действия и масдаров рассматриваемых языков использован семный анализ. Кроме того, в работе также применяется и статистический метод исследования.
Композиционная структура диссертации представляет собой введение, три главы, заключение и библиография.
Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались на заседаниях кафедры русского языка и методики его преподавания Чеченского государственного педагогического института и на научно-практических конференциях в Чеченском государственном педагогическом институте и Чеченском государственном университете (2005-2008гг.). Результаты исследования изложены в 4 научных публикациях.
Имя действия и масдар в общей грамматике: проблема определения частеречной принадлежности и лексико-грамматической природы
Исследованием имен действия? и масдаров, как; отмечалось выше, в; разное; время занимались многие лингвисты. Эта проблема так или иначе затрагивается, во; многих работах по общей? грамматике. Это, конечно же,, обусловлено тем что ввиду довольно- устойчивого и важного положения их в языках, языковеды осознают значимость, решения вопросов, связанных со взаимодействием; основных в любом. языке1 легксико-грамматических классов — имен существительных и глаголов. Тем. более, что имена действия — это древняя; категория, существующая, в: языках разных типов с самых ранних времен. Такие имена, называемые чаще всего девербативамиъ рассматривались. учеными с лексико-словообразовательной; лексико-семантической,. морфологической,, функционально-синтаксической; сторон: Кроме того; особое внимание; уделялось, определению места и статуса имен действия и, масдаров в? системе языка, и этот вопрос остается одним: из главных до-настоящего времени.
Конечно, ввиду существенных отличий, в .грамматических; системах. «масдарных» языков (хотж эти; языки тоже далеко не одинаковы; в плане сопоставления их грамматических систем - арабский и чеченский; например) от языков, в\ которых имена действия представлены различными другими способами (английский, французский, русский, немецкий и др.),. имеются различия в подходах лингвистов к рассмотрению и анализу девербативов как в частных вопросах их лексико-грамматической природы,, так. и в общеязыковых теоретических обобщениях. Имеются различия, во многих случаях вполне объяснимые, в определении и оценке эквивалентных друг другу форм, слущащих. для; номинации действия, в языках с различными, грамматическими системами.
В различных языках имена действия, безусловно, обладают своими особенностями, связанными со спецификой их грамматического? строя. Это могут быть различия в лексико-словообразовательном, семантическом,, морфологическом; или: функционально-синтаксическом плане:,
В? лексико-словооб]разовательном плане данные девербативы в разных языках:могут отличаться как по способу дёривациш (суффиксация , субстантивация;,, дезаффиксация? т др.), так-Й:- по? количеству словообразовательных моделей (от единственной в нахских языках до множества в зусском; и во?многих других языках).
Морфологические отличия могут касаться присутствия;, степени наличия или; отсутствия? в данных формах определенных! глагольных, илш именных категорий; (категории вида, времени;, залога, числа; определенности/неопределенности- № Т.Д.); СООТНОШеНИЯГ ЭТИХ ДВуХ; ТИПОВ; категорий - именных, и? глагольных Вісемантическом» плане, имена действия, разных моделей и: разных языков могут отличаться, в- основном ; по степени,, концентрации процессуальности, по типу выражаемого действия/состояния и ,т д.. Конечно; здесь общим признаком;; для» всех форм-является? обязательное наличие в их семантике также некоторого компонента значения предметности (предметности: условной;; характерной-; как: правило, для абстрактных имен существительных), так как эти словаї значительно приблизились к, имени: существительному и: по- мере: этого приближения предметность в них проявляется более рельефно.
Само: значение предметности, как отмечает В.ГГ. Литвинов, представляет собой-, «константный содержательный признак,, но: такой меры абстрактности, что его можно только объяснить в-описаг нии, но не:назвать» [Литвинов 1998: 32]. Безусловно, результаты исследования: имен действия смогут внести: большую ясность в.определение значения; предметности. Здесь заслуживает внимания; на наш взгляд, мнение В.В. Богданова, который утверждает, что «транспозиция объясняет существование категориальной, а не семантической предметности в языке, то есть предметности существительных, обозначающих не вещи, а действия, свойства и отношения. Наличие таких существительных всецело обусловлено функционально-синтаксическими потребностями. Если некоторое слово должно выполнять функцию актанта, то в нём непременно должно содержаться нечто такое, что хоть отдалённо напоминало бы семантическую предметность вещных существительных. Так, в силу функциональных потребностей возникает фиктивная, чисто категориальная предметность, природа которой вг продолжение десятилетий была постоянной загадкой для грамматистов» [Богданов 1977: 171-172]. Интересно также утверждение Э. Бенвениста, что различие «процесса» и «объекта» («вещи») не может иметь в лингвистике единого критерия, ни даже ясного смысла, являясь всего лишь результатом проекции на природу классификации слов, присущей индоевропейским языкам [Бенвенист 1969]
А.А. Реформатский отмечал, что глаголы - это слова, выраг жающие процесс, независимо от своего лексического значения, любые действия, состояния, становления как процесс..., то есть, как слово, которое имеет формы наклонения, лица, числа, времени, вида, залога, может быть, как правило, сказуемым в предложении, согласоваться с подлежащим, управлять дополнениями и определяться обстоятельствами. В то время как имя «имеет грамматически совершенно иную характеристику: его общее грамматическое значение, конечно, «предметность», но это не значит, что существительные только «названия вещей» или «предметов», наоборот, преодолевая все разнообразие «вещей, существ, явлений», существительное представляет в грамматике любое явление, действие как предметность» [Реформатский 2002: 322]. Согласно 3.А..Мироышиковой, «имена действия выражают идею устойчивости в противовес текучести действия, выраженного глаголом» [Мирошникова 2003: 99]. Рассуждая о возможности субстантивации, A.M. Пешковский отмечал, что «все непредметное может в языке при помощи определенных грамматических средств (то есть, с помощью категории существительного); опредмечено» [Пешковский 1956: 73]. Говоря о средствах субстантивации, В;В. Виноградов писал, что имя существительное «является, средством опредмечивания разнообразных понятии и представлений» [Виноградов 1975: 46].
В функциональном плане главным критерием оценки данных дериватов является, конечно, набор синтаксических функций, которые эти слова в той или иной степени способны выполнять.
Как пишет В.Н. Ярцева, «при сопоставлении тех или иных. грамматических явлений в разноструктурных языках необходимо отталкиваться от чего-нибудь общего, от сходного элемента структуры, поскольку от сравнительного изучения мало пользы, если приходится каждый раз констатировать, что сравниваемые предметы не имеют ничего общего» [Ярцева 1967: 5].
Это положение в. полной мере подтверждается и материалом, положенным в основу нашей работы. В рассматриваемых нами в сравнении с чеченским и другими нахскими языках имеются- определенные различия, некоторые существенные, но, вместе с тем,.между ними есть также много общего. Главная общность заключается в самой сущности имен действия и их эквивалентов — масдаров. Во всех языках сущность тех и других одинакова и заключается в способности номинации действия/процесса в отвлечении от некоторых языковых категорий, а именно, категории времени и лица как минимум. Много общностей обнаруживается и в других планах, особенно в функциональном. Как известно, и масдары, и имена действия способны выполнять в предложении почти все основные функции имени существительного, характеризуются схожей словоизменительной прарадигмой, совпадающей с основными морфологическими признаками имени существительного. Наличие этих общностей во многом объясняет отождествление некоторыми исследователями масдаров и имен действия, в частности, объединение их в одном ПОНЯТИИ «де-вербативы». Довольно значительные сходства в семантическом и функциональном плане, конечно, являются весомым аргументом для отождествления этих форм. Но если учесть, что имеются- определенные, в некоторых случаях довольно существенные, различия на всех уровнях языковой системы — в лексико-грамматическом и лексико-словообразовательном плане, то представляется возможным и даже необходимым разграничение масдаров и имен действия.
Морфемно-словообразовательная характеристика масдара в нахских языках
Масдар, как известно, кроме семитских и тюркских языков, имеет также большое распространение и в подавляющем болынинст-ве иберийско-кавказских языков. «Масдар образуется в большинстве этих языков суффиксальным способом, наиболее распространенным, но не единственно возможным в данном случае: в сванском языке, в диалектах грузинского языка, например, и сейчас употребляются префиксально-суффиксально образованные масдары» [Халидов 2003а: 137-138]. В общем же здесь «господствует суффиксальное образование масдара» и «суффиксальное образование масдара является последним этапом развития данной категории» [Церцвадзе 1987: 137]. Вполне возможно также, что «префиксально-суффиксальный» способ образования масдаров в сванском выделен так же, как это было сделано в отношении чеченского масдара Ю.Д. Дешериевым, писавшим, с примерами масдарных существительных, включающих в себя префиксы и префиксоиды, о том, что в чеченском языке среди словообразовательных способов присутствует и способ префиксальный. Возражая ему, в этой связи А.И. Халидов пишет: «Приводимые Ю.Д. Дешериевым примеры префиксально-суффиксальных образований типа d adierzuor «урегулирование» (префикс d a-, суффикс -г-), belxa-z-a-lla «безработица» (окаменелый префикс Ъ-, -Па//-1), jiiqamettig (префикс juqа-, суффикс -ig) на самом деле таковыми не являются. Они действительно содержат в себе префиксы и суффиксы, в том числе выделяемые часто только в диахронии, но это не значит, что сами слова образованы одновременным присоединением двух разных морфем (конфикса). В первом случае мы имеем масдар, образованный суффиксальным способом от префиксального глагола (d adierzuor — d adierzuo), во втором случае «окаменелый префикс б, суффикс -лла//-л», т.е., с точки зрения синхронного словообразования, префикса нет вообще, в третьем — наречный послелог-префикс, соединенный с синхронно нечленимой основой; даже в случае признания -ig суффиксом здесь нет конфиксального образо-вания. В том, что в чеченском языке возможно образование имен существительных префиксально-суффиксальным способом, не убеждают и остальные приводимые Ю.Д. Дешериевым примеры» [Хали-дов 2010: 110]. В адыгских языках масдар также представляет собой «отглагольное образование, характеризующееся неглагольным словоизменением (имеет падежные, посессивные и другие формы: адыг., каб. к1уэны-р /им.п./, к1уэны-м /эрг.п./ «хождение», тхэны-р /им .п./, тхэны-м /эрг.п./ «писание» [КЧЯ 2006: 279]. В этих языках масдар образуется при помощи суффикса -н, который является-здесь также и суффиксом будущего времени, а также инфинитива: От формы будущего- времени и инфинитива масдар отличается, «по строению и функционированию». Следует отметить, что в этих языках имеются также и «субстантивированные формы типа адыг. шхын/ы/, каб. шхын «пища», адыг. дын/ы/, каб. дын «шитье», обладающие в отличие от масдара полной субстантивной парадигмой» [КЧЯ 2006: 279]. Данное явление, в той или иной степени присутствующее во всех рассматриваемых нами языках, можно наблюдать и в нахских языках на примере таких собственно субстантивов. (предметных существительных), как даар «пища, еда» (от даа «съесть», малар «напиток» (от мала «выпить», обычно об- алкоголе), духар «одежда» (от духа «одеть», ловзар «свадьба» (от ловза «играть», кхаллар «хлеб» (от кхалла «откусить; проглотить», лазар «болезнь» «от лаза «болеть» и-др., то есть масдаров, «полностью перешедших» в разряд имен существительных — принявших собственно предметное значение.
Масдар в чеченском языке и в нахских языках в целом, несомненно, составляет большой интерес и имеет существенное значение при составлении общей картины данных форм в различных языках. Как, известно, в чеченском языке (и в ингушском тоже) это отвлеченное отглагольное существительное маркируется суффиксом- -р: вада" «бежать; убежать» — вадар «бегство; убегание; бежание», лов-за" «играть» — ловзар «играние», лаца" «ловить» —» лацар «пойма-ние; поимка», дуохка «продать» — дуохкар «продажа», латта «стоять» - латтар «стояние» и т.д. Важной особенностью чеченского и ингушского масдаров является то, что он может быть образован ис-ключительно от всех глаголов и имеет один единственный показатель - суффикс -р.(в бацбийском языке в принципе так же, но здесь масдар образуется и в тех случаях, где в чеченском мы имеем отглагольные существительные на -м). В этой связи следует отметить, что чеченский и в целом нахский масдар своими морфемно-словообразовательными признаками выделяется, среди множества кавказских языков предельной унифицированностью формы. Во многих кавказских языках при образовании масдара используются два и более словообразовательных форманта. Например, в аварском языке, как отмечено у М.Д. Хангереева и других авторов, можно говорить о наличии «масдарных» суффиксов -и, -ин, -ай, -ей, при этом с помощью этих суффиксов масдар образуется, по описанию М.Д. Хангереева, не только от глаголов, но и от имен существительных [Ханге-реев 2004: 4]. Однако не приводится ни одного примера отсубстан-тивного масдара, что заставляет усомниться в том, что аварский язык действительно обнаруживает подобную уникальность. В основном же масдар как отглагольное имя в этом языке «маркируется суффиксами -и ( -й у основ на гласный) и -гш: боси «взятие», хъвай «писание», вачіин «приход» [Алексеев, Атаев 1997: 60].
Как неоднократно? отмечалось выше, масдар неоднороден и в самих северокавказских языках. «Закрепленность за.масдаром.одного только аффикса— редкое явление,.и, если подходить к этому с типологической; точки зрения; то, видимо, только нахская группа характеризуется тем, что от. всех без исключения глаголові масдар образуется, только с помощью одного словообразовательного суффикса (-г); В других языках, как правило, масдарных суффиксов- больше» [Халидов 2010: 185]: по два и более: аффиксов масдара выделяют в большинстве дагестанских языков. Кроме того, что в: дагестанских и некоторых, других, кавказских языках, в.отличие: от нахских,, масдар может образовываться с помощью не одного, а двух и более-суффиксов, выясняется, что В; этих языках возможно использование в образовании масдаров т иных аффиксов - не только суффиксов. Например, по описанию-Р..О. Муталова, в даргинском языке, при образовании.масдара используются? как суффиксальный, так и бессуфиксаль-ный (дезаффиксация) способы образования масдара. Наиболее распространенными суффиксами масдара в даргинском являются: -ни, -деш, -ала. Относительно признаков даргинского масдара Р:0-, Мута-лов утверждает, что ,в нем: (в масдаре) «сохраняются видовое противопоставление, агентивность и глагольное управление; масдар изменяется по классам, числам; имеет формы- негатива; в\нем сохраняются глагольная основа и семантика», а также, подобно существительным,, масдары «изменяются по-падежам» [Муталов 2003: 205]. Действительно, все, что перечислено у этого автора в качестве глагольных признаков масдара, у этих отглагольных образований присутствует, но вряд ли это основание для- того, чтобы включать слова, «изменяющиеся, подобно существительным, по падежам»,, в сфере глагола. Єледует также иметь В: виду, что изменение по классам и чис 53 . лам вряд ли охватывает все масдары: ограничения на словоизменение в рамках этих категорий свойственны именам действия практически всех языков, в том числе и нахских и дагестанских, даргинский язык вряд ли является исключением.
Лексико-словообразовательные свойства масдаров и имен действия в плане их типологии
Сопоставительный анализ словообразовательных свойств! имен действия романо-германских языков и масдаров нахских языков позволяет выявить довольно существенные расхождения в. образовании данных форм-в рассматриваемых языках. Это,.в первую.очередь, наличие в романо-германских языках нескольких (а в некоторых случаях и- множества) моделей образования соответствующих производных, тогда как в «масдарных» языках имена действия (масдары) или образуются по одной «масдарной» словообразовательной модели (в нахских языках, в том числе даже в испытавшем сильное влияние грузинского бацбийском языке), или этих моделей предельно мало, обычно две или три, реже больше, но не более пяти (дагестанские и другие северокавказские языки). В некоторых «масдарных» языках, правда, есть множество способов образования имен действия (в арабском), но все эти слова однозначно относятся к категории масдаров, а используемые словообразовательные средства исчисляемы (они точно исчислены и тщательно квалифицированы арабистами) и употребляются, как правило, только при образовании масдаров.
Самым существенным отличием «масдарных» нахских языков (чеченского,. ингушского, бацбийского) в лексико словообразовательном плане является то, что, масдары могут быть образованы; исключительно от всех глаголов, тогда: как в остальных языках есть- определенные ограничения ш выделяются, те: илт иные группы, глаголов, от которых масдары или: имена действия не обра-зуются Особенно в этом? плане выделяются: индоевропейские языки, в, которых формальных ограничений для- образования имен: действия от глаголов нет (в морфонологическом плане это почти всегда оказывается- возможным без существенных изменений на морфемном шве), но реально некоторые семантические группы глаголов в качестве производящих основ для nomina actionis не используются. Так, например, по; существующей в английском языке модели отглагольного именного словообразования V + -in g потенциально могут быть образованы: имена практически от всех глаголов. Вместе с тем многими авторами ставится под сомнение продуктивность данного способа деривации (особенно образования герундия) от глаголов, выражающих чувства, эмоции, а также умственное состояние. Некоторые герундиальные формы, образованные от подобных глаголов, иногда встречаются, но они являются- редкими исключениями из общего правила: hearing «слышание», thinking «думание» [Усманов 2007: 51]. Некоторые авторы (Г. Марчанд, Т.Н. Суша) признают за,данным способом деривации возможность образования существительных от любых глаголов. Так, например, Т.Н. Суша характеризует данные формы как герундиальные имена. Следовательно, данная модель, хотя и уступает в словообразовательном отношении: масдарам, все же является наиболее близкой к последним из всех существующих в: английском языке. Здесь, следует отметить также чрезвычайную продуктивность способа субстантивизации инфинитива и отглагольного словообразования; с помощью родственного, английскому -ing: суффикса -ung в немецком языке; субстантивные образования? нами? иллюстрировались многократно, приведем примеры субстантивизации инфинитива:-lesen «читать» — das Lesen «чтение»; produzieren «производить, показывать свое умение» — - das Produzieren «производство» и т.д. Данные способы- деривации-; особенно субстантивация инфинитива тоже могут быть применимы практически? ко всем- немецким глаголам.
Сравнение: арабского- масдара с нахским и в целом; кавказскими? масдарами и именами действия в других языках особенно необходимо так как он существенно отличается и от кавказского масдара;, и от имен действия в европейских языках. Эта задача; могла-бьь быть выполнена лишь, прирусловий достаточной- изученности- соответствующего языкового материала Bt лингвистике. В" этом плане мы -. в выгодном; положении, так как, как отметил в своей работе А. А. маров, «номенклатура более или менее известной библиографиш масдара в» современном арабском? языкознании; включая и западную № российскую арабистику,, насчитывает около тридцати» наименований» [0ма-ров: 2009: 6], к которым следует добавить работу самого А.А.:ма-рова,. а также несколько работ других авторов: [Мельянцев 1990; Мельянцев 2004; Преображенская; 2004]. Во всех этих исследованиях признается,- что в формальном, плане арабский масдар имеет несколько десятков моделей образования. Более сорока- из них относятся к первой, так называемой «основной» глагольной породе. Следует также отметить отсутствие строгого правила распределения этих моделей, или формул. Имеется возможность только для некоторых обобщений о данном виде словообразования, например: переходным глаголам часто соответствует модель J 1- [fa lun] — f i [fa-hima] «понимать» - — [fahmun] «понимание»; непереходным глаголам типа d -a [fa ala] обычно соответствует формула dj- . -J» [fu u:lun] - Jc aj [wasala] «прибывать» — Jj aj [wusu:lun] «прибытие» [Ковалев,.Шарбатов 1999: 218,219]. Но далеко не все масдары могут быть отнесены к определенным правилам и формулам образованиям
Все модели образования- масдаров арабского языка в своем строгом написании! морфологически соответствуют именному классу слов. Однако все; равно моделей их образования довольно много, ив этом плане наиболее удобным и совершенным представляется; нахский масдар, который, как известно, от,всех глаголов без исключения; образуется исключительно по одной модели — прибавлением суффикса -р к любому глаголу независимо от его семантики: хаа «знать» — хаар «знание», лаа «хотеть» - — лаар «хотение», кхолла «создавать» — кхоллар «создание, создавание», вада «побежать» .— вадар «бег; побег», лаза «болеть» — лазар «боление; болезнь», лепа «сиять» —» лепар «сияние», дуохка «продать» — дуохкар «продава-ние; продажа То есть, как указывалось выше в-обеих главах, чеченский масдар (и в целом нахский) в максимальной; степени унифицирован. Такой унифицированности не проявляют масдары в других языках: даже считающиеся близкородственными и типологически, во многом совпадающие с нахскими дагестанские языки обычно имеют два и более словообразовательных форманта: масдаров. К разобранным в предыдущих главах примерам такого рода можно.прибавить. еще факты из других языков дагестанской группы, например, .лез-гинского. В лезгинском языке можно встретить масдары двух типов, - оканчивающиеся на -un и на -in. Здесь масдар от глаголов, типа (класса) -а/-а, -u/-a, -i/-a, -a/-u оканчивается на -un, в то время как на -in оканчивается значительно меньшее количество этих слов, образованных от глаголов типа (класса) -i/-e, -е/-е [Starostin 1994: 211].
Типологическое несходство нахского масдара с масдарами других кавказских языков состоит также в том, что суффиксальный способ здесь единственный, другие способы и; средства в образовании масдаров здесь не используются. Нет достаточных оснований предполагать, что масдар образовывался иначе в прошлом: на сегодняшний день неизвестны исследования, рассматривающие масдар и вообще словообразование нахских языков в- историческом плане. В других кавказских языках не только в, их истории, но и в современном состоянии отмечены и другие, кроме суффиксации, способы образования масдаров.
Функционально-синтаксические свойства масдаров и имен действия
Специфические особенности, которыми обладают масдары и имена действия в различных языковых сферах, довольно рельефно отражается и на функционально-синтаксическом уровне. Как пишет К.З. Плоткин, «специфика природы ИД, в которых сосуществуют два полярных начала - именное и глагольное — и которые поэтому занимают особое, периферийное положение среди имен существительных, не может не проявиться в синтаксических свойствах ИД» [Плоткина 1970: 41]. Определенная близость масдаров и имен действия к глаголу, несомненно, оказывает влияние на функционирование данных форм, в результате чего они- ведут себяі в составе синтаксического единства несколько иначе по сравнению с обычными» «ядерными» именами существительными. Утверждение Е.Д. Маневской, что соотнесенность имен действия с глаголами означает, что они «наследуют» от глаголов не только значение, но и» некоторые грамматические свойства, можно уверенно отнести и к области синтаксиса [Маневская 1970: 45]. Более того, данное утверждение справедливо также и относительно масдаров и имен действия всех рассматриваемых в работе языков.
Функционирование в основных синтаксических позициях имени существительного является, несомненно; одним из существенных моментов, который сближает масдары с аналогичными формами? остальных рассматриваемых языков». Кроме этого, как известно, многими учеными данный аспект считается? одним из основных критериев при определении, грамматического статуса того или иного разряда слов.
В" нахских языках масдар, несомненно, имеет широкий спектр функционирования. Являясь в определенной степени и глагольной,, и субстантивной, формой, масдар сочетает в себе синтаксические функции того и другого. В этих языках именная морфологическая маркировка масдара, на наш взгляд, оказывает влияние на его функционирование в различных позициях в составе предложения. То есть, масдарный суффикс -р влияет и в некоторой степени обусловливает принятие данными словами валентностных свойств имени существительного. Помимо этого, масдар «полностью сохраняет валентные свойства-глагола» [Гиреев 1988: 38]. Разумеется, на синтаксис масдаров и имен действия всех рассматриваемых языков также оказывают влияние их морфологические свойства, которые, как мы видели выше, в основном соответствуют именным формам. Согласно А.П. Шапкину, сочетательные свойства наиболее легко, передаются-и приобретаются в пограничных зонах между грамматическими классами слов» [Шапкин 1969: 77] Вообще же, считается, признанным , что «морфологическая типология может включаться в синтаксическую как выполняющая в ней служебное значение» [Березин, Головин 1979: 350].
И масдары, и имена действия, и отглагольные существительные действия, в общем, обладают достаточно высокой синтаксической активностью. Синтагматическая сочетаемость данных девербативов, несомненно, предопределяется их семантической структурой. В отличие от исходных глаголов, рассматриваемые дериваты могут выражать не прямую предикативность, а только вторичную, или свернутую предикацию. Эта способность проявляется наглядно в возможности трансформации этих форм в предикативные предложения. Следовательно, в тексте данные формы могут являться знаковыми заменителями ситуации, события, т. е. выражать не единичное абстрактное понятие, а служить обозначением субъектно-предикативного отношения, имеющего событийное значение [Арутюнова 1971: 65]. Далее, как утверждает П. Адамец, а со ссылкой на него и В. Балакирев, относительно немецких имен действия на -ung, данные деверба-тивы, организуя вторичную предикативную линию, несут функцию «главного члена номинализованной (зависимой) предикации» [Адамец 1973: 40], [Балакирев 1980: 18]. Это положение, на наш взгляд, имеет силу и относительно масдаров (нахского, кавказского вообще и арабского), и имен действия романо-германских языков, и отглагольных существительных действия русского языка.
Здесь необходимо отметить, как утверждает сам В .Ф Балакирев, что данное утверждение не относится к девербативам, принявшим конкретно-предметные значения и которые присутствуют во всех рассматриваемых языках, так как «происшедший в них семантический сдвиг (опредмечивание) обусловил и изменение сочетаемост-ных свойств имен» [Балакирев 1980: 18]. То есть, как отмечает Г.А. Золотова, «семантический сдвиг влечет за собой синтаксическую перестройку — «отказ» от всей синтаксической специфики» слов отглагольного происхождения? [ЗолотоваЛ976: 154]. На наш взгляд, хотя; безусловно, процесс опредмечивания и влечет определенную «синтаксическую перестройку», все же в отношении всех рассматриваемых языков нельзя говорить об «отказе от всей синтаксической специфики», во всяком случае, в отношении отглагольных дериватов действия. Как отмечалось ранее, данные дериваты способны выполнять в предложении почти весь набор основных синтаксических функций имен существительных, и, опредмечиваясь, эти слова меняют свою синтаксическую структуру в плане сочетаемости все же не настолько, чтобы говорить о кардинальном преобразовании. Кроме того, в рассматриваемых языках есть множество слов, принадлежность которых к именам действия или конкретно-предметным существительным затруднительна, так как они находятся- как бьъ на граничной зоне данных классов слов, выступая в некоторых случаях как истинные имена действия, а в других - как предметные существительные: чеч. ловзар, англ. coming, рус. оснастка и т.д.
Валентность является индикатором необходимого и возможного окружения слова, то есть появления в предложении его необходимых и возможных партнеров [Степанова, Хельбиг 1978: 138-139]. Валентность, как известно, — важный критерий в синтаксическом анализе рассматриваемых элементов, так как потенциальная сочетаемость в составе предложения может в некоторых случаях являться основанием для синтаксической оценки. В нашем случае относительно всех рассматриваемых в работе форм можно определенно утверждать, что их синтаксические свойства находятся в прямой зависимости, или напрямую мотивированы синтаксическими и семантическими валентностями исходных глаголов. Саму валентность разделяют на два вида - логико-семантическую и синтаксическую, которые дополняют друг друга т не должны смешиваться [Heelbig 1976]. Кстати, способность отглагольных существительных сохранять процессуальное значение производящих глаголов и их синтаксические валентности породила, вероятно, представление о. том, что отглагольные имена действия являются особой формой глагола [Вайан 1952: 277].
Исследования Л. Назаренко показывают, что у процессуальных имен действия при транспозиции «действие — опредмеченное действие» семантико-синтаксические характеристики незначимы для словообразовательного потенциала глагола и не ограничивают транспозицию, в то время как-появление предметных имен находится в зависимости от семантических свойств мотивирующего глагола, регламентируются его синтаксическими и семантическими валентностями, что и объясняет значительно, меньшее количество предметных производных единиц по сравнению с процессуальными [Назаренко 1985:30].
В, общем, синтаксический анализ рассматриваемых форм не будет полноценным, если исходить только из чисто- синтаксического аспекта. Представляется важным и необходимым в данном анализе также и использование ситуативного аспекта, с привлечением единиц логико-семантического анализа. Для описания логико-семантической валентности предложение сопоставляется пропозиции, состоящей из глагольного ядра и семантически равноправных именных спутников-аргументов, которые характеризуются по их отношению к ядру, то есть предикату.
