Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические основы исследования политического дискурса. Политический дискурс как предмет лингвистического изучения
1.1 Сущность понятия «дискурс» 14
1.2 Политический дискурс как объект изучения политической лингвистики 41
1.3 Исследование политической лексики в татарском языкознании 60
1.4 Когнитивное направление в лингвистике как основа для изучения метафорического моделирования в татарских политических интервью 64
Выводы по главе 1 73
Глава II. Метафорическое моделирование действительности в татарских информационных интервью. Типы метафорических моделей в татарских политических интервью 76
М-модель «Путь-дорога» 78
М-модель «Пространство» 87
М-модель «Противоборство» 95
М-модель «Физический процесс, состояние» 102
М-модель «Персонификация» 108
М-модель «Анимализация» 113
М-модель «Орган человека» 117
М-модель «Неживая природа» 121
М-модель «Болезнь» 125
М-модель «Механизм, инструмент» 128
М-модель «Семья, родственные отношения» 131
М-модель «Строительство» 134
М-модель «Сверхъестественное существо» 137
М-модель «Транспорт» 140
Выводы по главе II 143
Глава III. Фразеология татарского политического дискурса. Семантическая классификация ФЕ
3.1 Особенности семантического исследования фразеологии 149
3.2 Типы семантических групп ФЕ в татарских политических интервью 153
3.2.1 ФЕ, выражающие взаимоотношения / межличностные отношения 153
3.2.2 ФЕ, выражающие состояние человека / явления 166
3.2.3 ФЕ, выражающие качества человека 181
3.2.4 ФЕ, выражающие особенности поведения человека и свойства явлений 193
3.2.5 ФЕ, относящиеся к области образования 210
Выводы по главе III 213
Заключение 219
Список принятых в работе сокращений 224
Список использованных источников 225
Словари и справочники 226
Список использованной литературы 227
- Политический дискурс как объект изучения политической лингвистики
- М-модель «Пространство»
- М-модель «Транспорт»
- ФЕ, выражающие особенности поведения человека и свойства явлений
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В последние десятилетия в нашем обществе наблюдаются демократические преобразования, в результате которых усиливается переосмысление роли языка в современном обществе, а также сфер деятельности, неразрывно связанных с общественным сознанием. Одновременно с этими процессами возрастает интерес к языку политики и политическому дискурсу, которые в настоящее время входят в число наиболее актуальных проблем политической лингвистики. В контексте изучения политического дискурса важнейшая роль принадлежит концептуальной метафоре как инструменту познания и категоризации политической действительности, а также фразеологизму как средству выразительности и экспрессивности, которые, отражая специфику национального сознания, способствуют более глубокому пониманию политических процессов и явлений.
Одними из перспективных направлений в современной когнитивной лингвистике являются исследования в области теории концептуальной метафоры и изучение конкретных метафорических моделей политического дискурса. Поскольку метафорика, будучи согласованной с основными культурными ценностями, отражает особенности национального мышления, изучение метафорического моделирования политических событий дает возможность выявить особенности метафорической картины мира определенной политической эпохи. При этом важную роль играют такие дискурсивные факторы как общественно-политическая ситуация, характеристики политических реалий, политологические особенности рассматриваемого явления и т.д.
Когнитивная лингвистика рассматривает язык как совокупность знаний человека о мире, которая проявляется через систему знаков, участвующих в репрезентации и трансформировании информации. Следовательно, в языке как системе репрезентации человеческих знаний о мире непосредственно отражается языковая картина мира. Одними из наиболее продуктивных средств исследования языковой картины мира являются фразеологизмы, которые содержат в себе характерологические черты мировидения. Значимую роль фразеологические единицы (ФЕ) играют при восприятии и описании политической действительности. По мнению исследователей, политические изменения в стране, связанные с общей демократизацией жизни общества, обусловили более свободное отношение участников коммуникации к выбору языковых средств выражения в целях повышения эмоциональности и выразительности речи, что в свою очередь привело к увеличению количества фразеологизмов в политическом дискурсе.
Изучение метафор и ФЕ в татарских политических интервью, наряду с выявлением особенностей татарского менталитета, будет способствовать определению в языке политики «проблемных мест», наиболее глубоко подверженных влиянию интерференции, что позволит в будущем избежать политикам употребления в своей речи лексики, не свойственной татарскому языку.
Степень изученности проблемы. В настоящее время, как в зарубежном, так и в русском языкознаниях существует большое количество работ, посвященных изучению метафоры в рамках когнитивного подхода. У истоков данного подхода, оформившегося во второй половине XX века, стояли основатели теории концептуальной метафоры Дж. Лакофф и М. Джонсон (1980; 1993). В зарубежном языкознании метафора с точки зрения общего когнитивного подхода рассмотрена в теории концептуальной интеграции М. Тернер и Ж. Фоконье (1988; 1998; 2002), теории первичных и сложных метафор Дж. Грэди (1996), теории концептуальной проекции К. Аренс (2002), коннективной теории метафорической интерпретации Д. Ричи (2003).
В отечественном языкознании когнитивному исследованию метафоры посвящены когнитивно-дискурсивная теория А.П. Чудинова (2001; 2003) и дескрипторная теория метафоры А.Н. Баранова (2003; 2004; 2006). Метафорические исследования в рамках теории метафорического моделирования представлены в работах Э.В. Будаева (2006), Т.С. Вершининой (2002), Н.М. Чудаковой (2005) и ряда других ученых.
Исследования фразеологии с точки зрения ее семантики нашли отражение в трудах Н.Ф. Алефиренко (1993), В.Л. Архангельского (1964), В.М. Мокиенко (1982), В.Н. Телия (1996) и др. К настоящему времени в лингвистике представлен целый ряд работ, рассматривающих изменения в политической лексике и фразеологии русского языка на стыке XX–XXI веков (Л.А. Жданова; Г.А. Заварзина; А.К. Карамова; Е.В. Ганапольская; Ю.В. Ошеева и др.).
В татарском языкознании метафоры и ФЕ изучаются в рамках стилистики как средство выразительности в трудах Г.Х. Ахунзянова (1972), Х.Р. Курбатова (1971), Г.Х. Ахатова (1954; 1979), В.Х. Хакова (1979), Ф.С. Сафиуллиной (1999), А.А. Нугумановой (2009), Р.А. Юсупова (2009) и др. С точки зрения словообразования метафоры и ФЕ исследованы в работах Ф.А. Ганиева (2002). Комплексное изучение общественно-политической лексики представлено в диссертации Г.У. Алеевой (2009). Изучению фразеологии татарского и английского языков в сопоставительном аспекте посвящено исследование Г.А. Багаутдиновой (2007). Особенности употребления метафор в отдельных литературных произведениях рассмотрены в диссертациях Г.Р. Газизовой (2002) и С.С. Арслановой (2004). Взаимодействие татарского и русского языков и проблема билингвизма изучены в работах Э.Н. Ахунзянова (1965), З.А. Исхаковой (1999; 2002), Ф.К. Сагдеевой (2003) и др.
Исследованиям фразеологических групп, отобранных на основе семантической близости, посвящены диссертации Р.А. Юсупова (1982), С.Г. Шафиковой (1998). Фразеология в творчестве отдельных писателей рассмотрена в исследованиях C.C. Арслановой (2004), Л.Р. Сафиной (2005) и некоторых других ученых. Семантические особенности функционирования татарских фразеологизмов в сопоставительном аспекте исследуются в работах Р.Ф. Абдуллиной (2008) и А.М. Яхиной (2008).
Цель и задачи диссертации. Целью диссертационного исследования является исследование метафор и ФЕ татарского политического дискурса (на примере информационных интервью), выявление специфики и особенностей их употребления.
Для достижения цели исследования были поставлены следующие задачи:
– изложить теоретические основы когнитивного исследования метафоры и семантической классификации ФЕ в политическом дискурсе;
– выявить и систематизировать метафорические модели (М-модели) в татарских политических информационных интервью;
– осуществить семантическую классификацию ФЕ, выявленных в татарских политических информационных интервью;
– на основе анализа определить наиболее распространенные в татарском политическом дискурсе М-модели и семантические группы фразеологизмов;
– охарактеризовать особенности употребления метафор и ФЕ в татарском политическом дискурсе, связанные с национальной спецификой и менталитетом.
Объектом исследования в настоящей диссертации является татарский политический дискурс 1991–2009 гг. в контексте осмысления реалий постсоветской действительности.
Предметом исследования в работе выступают метафоры и фразеологизмы, специфика их функционирования в татарских политических интервью.
Методы исследования. В процессе проведения диссертационного исследования, исходя из его цели и задач, были использованы методы когнитивно-дискурсивного анализа, описательный, моделирования, контекстуального анализа, семантической идентификации, лексико-семантический, стилистический, статистической обработки материала, дистрибутивный.
Теоретико-методологическая база исследования. Теоретико-методологической базой исследования послужили научно-теоретические труды ученых по теории концептуальной метафоры (Дж. Лакофф, М. Джонсон), получившие развитие в теории метафорического моделирования на основе когнитивно-дискурсивных исследований (А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский, Ю.Н. Караулов, И.М. Кобозева, Е.С. Кубрякова, Т.Г. Скребцова, Ю.Б. Феденева, А.П. Чудинов и др.). В частности, классификация М-моделей в данной работе основана на дескрипторной теории метафоры, разработанной А.Н. Барановым. Данное исследование также опирается на исследования по фразеологии, представленные в научно-теоретических трудах В.В. Виноградова, В.М. Мокиенко, А.И. Молоткова, В.Н. Телия, Н.М. Шанского, А.М. Чепасовой, Г.Х. Ахунзянова, Х.Р. Курбатова, Ш.З. Рамазанова, Г.Х. Ахатова, В.Х. Хакова, Ф.С. Сафиуллиной, А.Г. Шайхулова и др.
Источниковедческая база диссертации. В качестве материала для исследования были привлечены политические информационные интервью на татарском языке за 1991–2009 гг., опубликованные в печатных и электронных СМИ. В качестве печатных СМИ были выбраны такие общественно-политические издания как журналы «Татарстан», «Казан утлары» («Огни Казани»), газеты «Ватаным Татарстан» («Республика Татарстан»), «Шри Казан» («Город Казань»), «Ирек Мйданы» («Площадь Свободы»), «Татарстан яшьлре» («Молодежь Татарстана»), «Мдни омга» («Культурная Пятница») и др., в которых представлены интервью с самыми известными татарстанскими политиками – М. Шаймиевым, Ф. Мухамметшиным, В. Лихачевым, Р. Валиевым, Р. Хакимовым и др. Из электронных ресурсов в качестве основного источника был выбран интернет-сайт «Радио Азатлык» («Радио Свобода»), который содержит интервью, посвященные национальным вопросам. Отбор материала осуществлялся на основе лексико-семантического и тематического принципов.
Научная новизна диссертации заключается в том, что в данной работе впервые в татарском языкознании метафорика и фразеология исследуется в рамках татарского политического дискурса: метафора рассматривается с точки зрения когнитивного похода; ФЕ исследуется с точки зрения ее стилеобразующей функции; проведен целостный и системный анализ метафор и ФЕ, отражающих особенности татарского национального менталитета при построении национально ориентированного политического дискурса.
Теоретическая значимость данного исследования состоит в том, что его результаты вносят вклад в разработку проблем когнитивной лингвистики, лексикологии татарского языкознания, фразеологической семантики и теории текста.
Практическая значимость диссертации связана с возможностями использования ее материалов при разработке лекций и специальных курсов по лексике и фразеологии татарского политического дискурса, культуре речи и риторике, при изучении лексики татарских СМИ, составлении как общеязыковых, так и специальных словарей, посвященных языку политики. Также результаты данного исследования могут быть использованы профессиональными политиками, политологами и журналистами при подготовке политических текстов.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Концептуальная метафора в татарском политическом дискурсе является важнейшим средством категоризации и оценки политической действительности, представленной в татарских информационных интервью.
2. Для татарского политического дискурса характерно употребление метафор, отражающих менталитет и национальную специфику, которые играют важную роль при осмыслении политической действительности. В то же время, определенная часть функционирующих в исследуемом политическом дискурсе метафор является заимствованной с русского языка методом семантического калькирования, что подтверждает наличие языковой интерференции в условиях двуязычия, сложившегося в Республике Татарстан.
3. Фразеологизмы являются одним из наиболее продуктивных средств исследования политической картины мира, выполняют функцию передачи отношения автора к действительности, способствуя более глубокой оценке политических процессов.
4. Явления и процессы политической действительности в татарских политических интервью актуализируются в ФЕ литературно-художественного и разговорного стилей, которым, в первую очередь, присуща эмотивная оценочность и мотивационная образность, отличающиеся особой степенью выраженности в языке политических интервью. Значимое место в политическом дискурсе занимают ФЕ, в которых проявляются национальные черты, связанные с образом жизни и менталитетом татар. В языке интервью также наблюдается употребление ФЕ, заимствованных с русского языка путем семантического калькирования, что обусловлено языковой интерференцией в сфере политической коммуникации.
Апробация работы. Основные положения и результаты диссертации были опубликованы в 9 работах, докладывались на итоговых научных конференциях преподавателей и аспирантов факультета татарской филологии и истории Казанского (Приволжского) федерального университета (2007–2009 гг.), на международной научной конференции «Татарская культура в контексте европейской цивилизации» (2010 г.), на региональной научно-практической конференции студентов и аспирантов, посвященной памяти заслуженного профессора Казанского государственного университета В.Х. Хакова (2010 г.), международной конференции «Russia And Islam: institutions, regions and foreign policy» (Россия и Ислам: институты, регионы, зарубежная политика) в Эдинбургском Университете (Великобритания, 2008 г.).
Структура работы. Структура диссертации определяется ее задачами и отражает основные этапы и логику развития исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического раздела, списка словарей и справочников.
Политический дискурс как объект изучения политической лингвистики
В последние десятилетия в обществе отмечается повышенный интерес к проблемам политической коммуникации, обусловленный тем, что в условиях демократического социального устройства обсуждение вопросов власти носит открытый характер, и решение политических проблем во многом зависит от того, насколько адекватно они будут отражены в языке. В этом отношении политический дискурс, имеющий особое социальное значение в жизни общества, представляется очень важным объектом исследования с точки зрения языкознания. Политическая коммуникация, политический дискурс являются объектом исследования широкого круга ученых, как отечественных (В.Н. Базылев, А.Н. Баранов, И.О. Воробьева, В.З. Демьянков, О.П. Ермакова, Е.А. Земская, О.С. Иссерс, Е.Г. Казакевич, В.И. Карасик, Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров, Л.П. Крысин, Н.А. Купина, Г.Г. Почепцов, Ю.А. Сорокин, А.П. Чудинов, В.Н. Шапошников, Е.И. Шейгал и др.), так и зарубежных (А. Вежбицка, Р. Водак, В. Клемперер, Н. Хомский, Н. Фэйрклаф, Г. Лакофф и др.).
Как отмечает Е.И. Шейгал, «язык как абстрактная знаковая система реально существует в виде дискурса, вернее дискурсов. ... Общение всегда протекает в определенной сфере человеческой деятельности, в определенном социальном пространстве» [Шейгал 2004: 15]. Политику от ряда других сфер человеческой деятельности отличает ее преимущественно дискурсивный характер: многие политические действия, по сути, представляют собой речевые действия. Не случайно среди ученых бытует мнение, что политическая деятельность есть деятельность языковая [Edelman, 1988], а в современной политологии иногда язык рассматривается не как средство отражения политической реальности, а как компонент поля политики [Ealy, 1981].
Как мы уже видели, термин «дискурс» в современной науке трактуется с точки зрения множества подходов [см. П. Серио, 1999; В.Г. Борботько, 1981; Т. ван Дейк, 1989; Е.С. Кубрякова, О.В. Александрова, 1997; Чан Ким Бао, 2000; СИ. Виноградов 1996]. Как показывают современные исследования по политическому дискурсу [А.П. Чудинов, 2001; Е.И. Шейгал, 2000; П.Б. Паршин, 1999; В.З. Демьянков, 2001; А.Н. Баранов, Е.Г. Казакевич, 1991], данное понятие также не имеет однозначного определения.
Как справедливо отмечает В.З. Демьянков, политический дискурс является сложным объектом исследования, поскольку лежит на пересечении разных дисциплин — политологии, социальной психологии, лингвистики и связан с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определенных («политических») ситуациях [Демьянков 2001: 118].
А.Н. Баранов и Е.Г. Казакевич, дают узкое определение политического дискурса, определяя его как «совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освещенных традицией и проверенных опытом» [Баранов, Казакевич 1991: 6]. Такая трактовка политического дискурса ограничивает его институциональными формами общения.
Рассматриваемый с точки зрения семиотического подхода, политический дискурс является особой знаковой системой, в которой происходит модификация семантики и функций разных типов языковых единиц и стандартных речевых действий [Шейгал 2000: 3]. Политический дискурс характеризуется также как институциональное общение, использующее определенную систему профессионально-ориентированных знаков, то есть обладающее своим подъязыком (лексикой, фразеологией и паремиологией). Учитывая ситуативно-культурный фактор, политический дискурс может быть выражен в виде формулы «дискурс = подъязык + текст + контектс» [Там же: 15].
В некоторых исследованиях существование феномена политического дискурса ставится под сомнение: к примеру, П.Б. Паршин -считает, что чисто языковые черты своеобразия политического дискурса немногочисленны и не столь просто поддаются идентификации, а то, что обычно называют «языком политики» не выходит за рамки грамматических и лексических норм соответствующих идиоэтнических («национальных») языков. П.Б. Паршин приходит к выводу о том, что под политическим языком подразумевается вовсе не язык, или, по крайней мере, не совсем и не только язык. Ученый высказывает мнение, что предметом политической лингвистики является идиополитический дискурс, под которым следует понимать «своеобразие того, что, как, кому и о чем говорит тот или иной субъект политического действия» [Паршин 2001: 194].
Д. Грейбер выдвигает схожий с предыдущим тезис, выделяя в качестве основных составляющих политического языка социальный контекст и наличие определенных политических целей: ««Политическим язык делает не наличие какого-то специфического вокабуляра или специфических грамматических форм. Скорее это содержание передаваемой информации, обстоятельства, в которых происходит распространение информации (социальный контекст), и выполняемые функции. Когда политические агенты (actors) общаются на политические темы, преследуя политические цели, то, следовательно, они говорят на языке политики» (Graber 1981: 196).
Этот вопрос находит также отражение в анализе политического дискурса, предпринятого Т. А. ван Дейком [van Dijk 2001]. По его мнению, хотя и существуют возможные стилистические, тематические и интеракциональные маркеры, способствующие выявлению дистинктивных признаков политического дискурса, не представляется возможным создать какую-либо типологию политического дискурса на основе только вербальных свойств. Т.А. ван Дейк приходит к выводу о том, что основополагающей категорией для выделения политического дискурса является контекст, а не сам текст.
А.П. Чудинов характеризует политический язык как «особую подсистему национального языка, предназначенную для политической коммуникации: для пропаганды тех или иных идей, эмотивного воздействия на граждан и побуждения их к политическим действиям, для выработки общественного консенсуса, принятия и обоснования социально-политических решений в условиях множественности точек зрения в обществе» [Чудинов 2001: 11].
В политическом языке отражаются политическая реальность, изменения, происходящие в ней, в то же время и сам язык влияет на политическую реальность. Н.Н. Миронова рассматривает политический дискурс как совокупность текстов, отображающих политическую и идеологическую практику какого-либо государства, отдельных партий и течений в определенную эпоху [Миронова 1997: 40].
Некоторые исследователи выдвигают предположение о том, что языку политики характерно специфическое содержание, нежели форма. С точки зрения формы язык политики отличает лишь небольшое число канонизированных выражений и клише. Ю.С. Степанов, рассматривая работы П. Серио, указывает на «особый» язык советского политического дискурса, определяя его как «первоначально особое использование языка, в данном случае русского, для выражения особой ментальносте, в данном случае также особой идеологии». Особое употребление языка, по мнению Ю. С. Степанова, «влечет активизацию некоторых черт языка и, в конечном счете, особую грамматику и особые правила лексики» [Степанов 1997: 723].
В.З. Демьянков в качестве основных отличительных особенностей политического языка от обычного приводит следующие:
- политическая лексика терминологична, а обычные, не чисто «политические», языковые знаки употребляются не всегда так же, как в обычном языке;
- специфичная структура дискурса - результат иногда очень своеобразных речевых приемов;
- специфична и реализация дискурса - звуковое или письменное его оформление [Демьянков 2001: 117-118].
Несмотря на множество подходов к определению политического дискурса, в настоящем исследовании нам представляется целесообразным исходить из широкого понимания политической коммуникации, которая включает любые речевые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфере политики.
Научной дисциплиной в языкознании, изучающей политический дискурс является политическая лингвистика. Будучи одним из новых исследовательских направлений в современной науке, она носит ярко выраженный междисциплинарный характер, находясь на стыке с лингвистикой текста, когнитивной лингвистикой, социолингвистикой, социальной психологией, политологией, стилистикой, риторикой и другими дисциплинами.
Предметом изучения политической лингвистики является, с одной стороны, политическая коммуникация, рассматриваемая как речевая деятельность, направленная на внушение адресатам (гражданам сообщества) определенных идей и побуждение их к тем или иным политическим действиям. С другой стороны, политическая лингвистика применяет дискурсивный подход к изучению политических текстов, который, при рассмотрении конкретного текста, учитывает политическую ситуацию, в которой данный текст был создан, соотношение с другими текстами, целевые установки, политические взгляды и личностные качества автора, а также значимость этого текста в системе политических текстов и шире - в политической жизни страны.
М-модель «Пространство»
В терминах данной модели раскрываются преимущественно проблемы федерализма, особенности отношений российских властей и субъектов федерации. Довольно часто в татарских интервью встречается пара десркипторов "ас" («низ») - "ее", "югары" («верх»), посредством которых обычно описываются политические процессы, связанные с распределением властных полномочий на уровне «Федеральный Центр - регионы». Данные метафоры характерны для татарского дискурса первой половины 90-х годов, поскольку именно в этот период проблемы государственности Татарстана, а таюке вопросы взаимоотношения с Федеральным Центром стояли наиболее остро:
""Югарыда" хокукый пэм башкарма хакимият вэкиллэре узара килешеп маташкан вакытта биредэ, "аста ", тормыш узара менэсэбэтлэр моделей узе тези. Бу гажэп тэ тугел, ченки ицгэ-иц торып, янэшэ бергэ яшэгэн кешелэргэ урындагы проблемаларны бергэлэп чишу купкэ ансатрак ич" (Лихачев В. // Татарстан. - 1993. - № 2. - С. 5) («Пока «наверху» представители судебной и исполнительной властей пытаются между собой договориться, здесь, «внизу» жизнь сама строит модель отношений. Это и неудивительно, ведь людям, живущим бок о бок, намного легче решать местные проблемы»).
"Административ-территориаль субъектны местэкыйль дэулэт белэн бутарга ярамый: республикаларныц хокуклары узлэрендэ, пэм алар милекне-вазифаны уз телэклэре белэн булешэлэр — федераль хекумэткэ узлэре тэкъдим итэлэр, димэк булешу астан вскэ кучэ; э менэ территория генэ билэуче елкэлэргэ килгэндэ, пэммэ нэрсэ югарыда хэл ителэ, ягъни эш булешу дэ встэн аска кучэ" (М. Шаймиев // Татарстан. - 1993. - № 10. - С. 6) («Не нужно путать административно-территориальный субъект с независимым государством: права республик принадлежат им самим, и они распределяют имущество и полномочия по собственному желанию, т.е. сами предлагают это федеральному правительству - значит, разделение происходит снизу вверх; что касается областей, которые владеют лишь территорией, все решается наверху, т.е. и разделение обязанностей происходит сверху вниз»).
Ъэм анда, "встэ" дэ безнец тышкы эшлэрдэ билгеле роль уйнарга телэвебез Ьэм беренче дэгъваларыбыз елмаю гына уята иде" (В. Лихачев // Татарстан. - 1994. - № 7. - С. 3) («И там, «наверху», наше желание играть определенную роль во внешней политике и наши первые притязания вызывали лишь улыбку»).
"Астан торып тезелгэч кенэ чын нормаль федерация туачак. Федераль органнар формалаштыруны да без астан башлаячакбыз (В. Лихачев // Там же. - С. 12) («Настоящая федерация появится только тогда, когда она будет построена снизу вверх. Формирование федеральных органов мы тоже начнем снизу»).
Проблемы взаимоотношений национальных движений и татарстанских властей были также актуальны в 1990-е годы прошлого века. В этом контексте было выявлено употребление метафоры "югары" («верх») в занчений «высшие слои власти»:
"Татар ижтимагый узэге узе дз бик сак эш итте, югарыдагы турэлэр белзн кицэшмичэ берни эшлэмилэр иде..." (Ф. Байрамова // URL: http://tatarica.vuldash.com/society/article2Q5/) («Татарский общественный центр и сам действовал очень осторожно и ничего не предпринимал, не посоветовавшись с чиновниками сверху...»).
Метафоры данной группы встречаются также при описании экономических процессов:
"Хужалык итунец яца базар системасында, догматик, югарыдан кечлэп тагылган чынга ашмас планнарга урын калмаган системада, экономика комитеты халык хуждлыгын анализлау пэм прогнозлар ясау, республика программалары эшлэу белэн шегыльлэнэ" (Ф. Хамидуллин // Социалистик Татарстан. - 1991. - 5 апр.) («В новой рыночной системе хозяйствования -системе, где нет места догматичным, насильно навязанным сверху несбыточным планам, комитет экономики занимается анализом и прогнозированием сельского хозяйства и разработкой республиканских программ»).
К данной модели также можно отнести метафору «центр» ("узэк"), под которой понимается Москва как центр федеративной России:
"Алар карашынча, федерация сыгылмалы Ьэм ассиметрияле була алмый, ул фэкать узэк хакимлек итз торган катгый система булырга тиеш. Принципта без дэ бит кечле узэк ягында, шул ук вакытта без кечле республикалар пэм регионнар булуын да утэ зарур дип исэшшбез" (В. Лихачев // Татарстан. - 1994. - № 7. - С. 7) («На их взгляд, федерация не может быть гибкой и ассиметричной, а должна быть только такой системой, которой будет править центр. В приницпе, мы ведь тоже на стороне сильного центра, но в то же время считаем крайне необходимым наличие сильных республик и регионов»).
"Россиянец 40 тан артык тебэге федераль узэк белэн икеяклы килешулэр тезеде инде" (М. Шаймиев // Татарстан. - 1998. - № 4. — С. 9) («Более 40 регионов России уже заключили двусторонние соглашения с федеральным центром»).
К М-модели «Пространство» относится семантически связанная с ней модель «геометрия», которая включает в себя такие метафоры как «вертикаль» (власти), «пирамида», «симметрия». Данные метафоры изображают структуру власти, характеризуя политику как определенное «иерархическое пространство», в котором положение каждого из участников четко определено. В частности, это относится к проблеме федерализма в России. Метафоры модели «геометрия» были выявлены в татарском дискурсе первой половины 90-х годов - в период, когда данный вопрос довольно часто обсуждался в СМИ. Дескрипторы этой М-модели употребляются для осмысления России как федеративного государства, модели взаимоотношений Федерального Центра с субъектами федерации, а также характеризуют политику взаимодействия Татарстана с другими регионами России:
"Рэсэйнец килзчэге куп кешегз сгшметриясез, ягъни тигезле-тигезсез булып куренэ" (Ф. Саетбатталов // Татарстан. - 1993. - № 10) («Будущее России многим представляется асимметричным, то есть неровным»).
"Эйтергэ кирзк, бэйлелекне вертикаль буенча карарга мэжбур итеп, сез бик хэйлэкэр сорау бирдегез мица" (Ф. Мухамметшин / Татарстан. - 1994. -№ 3. - С. 7) («Следует отметить, что, заставив рассмотреть зависимость по вертикали, вы задали мне очень коварный вопрос»).
"Белэсезме, минем бу сузлэр сезгэ бэлки мактану булып ишетелер, эмма лэкин Россия регионнары белзн элемтэлэрне "горизонталь" килешу нигезендэ кору - безгэ калса, дипломатиядэ эле яца суз" (Лихачев В. // Татарстан. — 1993. - № 2. - С. 4) («Вы знаете, может быть мои слова будут звучать как хвастовство, но установление связей с российскими регионами на основе «горизонтального» соглашения, на наш взгляд, в дипломатии явление новое»).
Таять читен кучеш чоры кичерэбез: вертикаль элемтэлэр жимерелэ, э горизонталь элемтэлэр исэ ныгытылмаган" (Ф. Хамидуллин // Социалистик Татарстан. - 1991. - 5 апр.) («Мы переживаем довольно сложный переходный этап: вертикальные отношения разрушаются, а горизонтальные еще не окрепли»).
"Ул узара буйсыну пэм вертикаль принцибында тугел, э симметрия рэвешендэ тезелгэн дип эйтелгэн була" (Ф. Мухамметшин // Татарстан. -1994. - № 3. - С. 5) («Можно сказать, что он (договор о разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти РФ и органами государственной власти РТ от 15.02.94 г. - прим. Хурматуллин А.К.) построен не на принципе взаимного подчинения и вертикали, а в виде симметрии»),
В татарских информационных интервью также встречаются метафоры «вертикаль власти», «вертикальное правительство» и «пирамида», которые также относятся к модели «геометрия». Метафоры «вертикаль власти» и «вертикальное правительство» употребляются для выражения иерархии, в которой субъекты государства подчинены Федеральному Центру:
"Ойтик, вертикаль хакимият эле элекке совет стиле заманнарында ук искелек калдыгы (архаика) и де. Ал га киткэн барлык иллэр куптэн инде моннан баш тартты" (Р. Хакимов // Татарстан. - 2002. - № 1. — С. 8) («Скажем, вертикальное правительство было пережитком прошлого (архаикой) еще во времена старого советского стиля. Все развитые страны уже давно от него отказались»).
"Гэрчэ, В.В. Путин ил президенты итеп сайлангач, хакимият вертикале тезу турында игълан итсэ дэ, мин аны беренчелэрдэн булып хупладым" (Шаймиев М. // URL: http://shaimiev.tatar.ru/tat/pub/view/791 - 12.03) («Даже когда после своего избрания президентом страны В.В. Путин объявил о создании вертикаля власти, я одним из первых одобрил это решение»).
М-модель «Транспорт»
В татарском политическом дискурсе для презентации политической действительности метафоры данной модели употребляются довольно редко. Метафоры "арба" («телега»), "иномарка" («иномарка») отражают путь развития того или иного субъекта политики. В частности, под метафорой "арба" («телега») понимается путь Татарстана и других регионов России к независимости (здесь имеется в виду период начала 90-х годов прошлого века). Поскольку у Татарстана особые отношения с Россией (республика строит отношения с РФ на основе договора 1994 г.) его путь представляется как «новая телега» ("яда арба"). В то же время такому пути противопоставляется метафора "иске арба" («старая телега») - путь других российских регионов:
"Байтак регионнар узлэре дэ местэкыйльлекнец билгеле бер дэрэжэсенэ ирешергз омтыла. Менэ ни очен Россия структураларыныц, янарып килгэн тенденциялэрне алдан тоеп, аларга игътибар итеп, регионнар талэбенэ кире жавап бирмэве бик зарур. Монда инде, янэсе, иске "арба " да ярый, Татарстан гына яцасына кучеп утырсын, дигэн уйдырма файда бирмэячэк. Местэкыйльлекне яулауда без, чыннан да, башкалардан бик куп алга киттек. Лэкин шунысы хак: бу "яца арбалар" башка регион кулында да булырга тиеш бит!" (В. Лихачев // Татарстан. - 1994. - № 7. - С. 11) («Многие регионы и сами стремятся получить определенную степень независимости. Вот почему для российских структур очень важно предвидеть обновляющиеся тенденции, обратить на них внимание и не отвечать на требования регионов. Здесь уже от суждения типа - сойдет и старая телега, пусть только Татарстан пересядет на новую - никакой пользы не будет. Действительно, на пути к независимости мы намного опередили других. Но не вызывает сомнения то, что эти «новые телеги» должны быть и в руках других регионов!»).
Под «телегой» также может пониматься и деятельность парламента: "Шулай ул экрен-экрен генэ сузылды да, "Парламент" арбасыннан тешеп калды" (Р. Валиев // Шэпри Казан. - 2009. - 6 фев.) («Таким образом, он (татарстанский проект закона о гражданстве - прим. Хурматуллина А.К.) потихоньку откладывался и выпал из парламентской телеги».
В метафорах данной модели осмысливается и путь развития российского государства в целом. Дескриптор «иномарка» в следующем примере олицетворяет динамичность демократического развития: "Россия уз юлыннан "иномаркага" утырып бара!" (Р. Валиев // ВТ. -2007. - 14 авг.) («Россия проходит свой путь на иномарке!»).
Исследование данной метафорической модели показывает, что метафоры транспорта в татарских интервью раскрывают политические процессы с точки зрения их развития, динамики. Так, стремление Татарстана к суверенитету понимается политиками через образ телеги {арба), а демократическое развитие России осмысливается с помощью метафоры "иномарка".
25% метафор данной модели образованы на основе собственно татарских языковых средств (арба (телега)). Половину употребляемых метафор составляют семантические кальки.
Типы метафорических моделей и частотность употребления метафор представлены в Диаграмме № 1
ФЕ, выражающие особенности поведения человека и свойства явлений
Ряд ФЕ данной подгруппы способствует передачи точки зрения политиков при осмыслении национальных вопросов. Фразеологизм итэктэн тарту (держать за полу; доел, тянуть за полу) способствует раскрытию проблемы двуязычия в Татарстане, характеризуя поведение русских политиков:
"Яшерен-батырын тугел, референдумда да урысларныц шактый елеше итэктэн тартты" (М. Махмутов // Татарстан. - 1992. - № 5. - С. 43) («И на раферендуме значительная часть русских открыто держала за полу»), Итэктэн тарту — ФЕ разговорного стиля; значение данной ФЕ основано на сравнении с выражением "итэктэн тарту", которое указывает на задержку, препятствие в выполнении какого-либо действия.
Отстаивание своей позиции, действование в целях своей выгоды в татарском политическом дискурсе связано с ФЕ юрганны узецэ таба тарту (тянуть одеяло на себя; доел, соотв. рус. же.):
"Халкыбыз юрганны узенэ таба тартудан бигрэк, цивилизацияле тормышка омтыла" (Р. Закиров // Татарстан. — 2003. — № 3. — С. 33) («Наш народ скорее стремится к цивилизованной жизни, нежели пытается тянуть одеяло на себя»).
Тянуть одеяло на себя — ФЕ разговорного стиля. Значение данной ФЕ основано на образе одеяла, который выражает выгоду, разрешение вопроса в свою пользу.
Стремление повлиять на ситуацию в свою пользу выражается ФЕ бауны узецэ тарту (склонить чашу весов в свою сторону; доел, тянуть веревку на себя), являющейся синонимом предыдущей ФЕ:
"Шулай итеп, яца концепция эшлэнде. Элбэттэ, анда билгеле бер дэрэжэдэ бауны узэк ягына тарту сизелэ, эмма мин моныц вакытлыча куренеш булуына ышанам" (М. Шаймиев // URL: http://shaimiev.tatar.ru/tat/pub/view/791. - 12.03) («Таким образом, была разработана новая концепция. Естественно, там заметно определенное стремление склонить чашу весов в сторону центра, однако я расцениваю это как временное явление»),
Бауны узецэ тарту - ФЕ разговорного стиля; значение данной ФЕ основано на образе веревки, который выражает перевес, преимущество.
При помощи ФЕ кэртне уйнатырга (разыгрывать карту; доел, соотв. рус. же.) политика осмысливается как игра, участники которой пытаются удержаться у власти:
"Янэсе, Татарстан пэм Башкортстан ж,итэкчелэре узлэРенеЧ урынын саклар очен бергэлэшеп милли кэртне уйната" (Р. Вали // URL: http://www.azatliq.Org/content/article/l 621978.html. - 05.05.09) («Якобы, руководители Татарстана и Башкортстапа разыгрывают национальную карту для того, чтобы сохранить свои места»).
Кэртне уйнатырга - ФЕ публицистического стиля; значение данной ФЕ основано на термине карточной игры «разыграть карту», который означает игру теми или иными картами, основанную на определенной стратегии. Следовательно, разыгрывание «национальной карты» в данном контексте подразумевает использование национального вопроса в качестве инструмента для достижения определенных политических целей.
Утка тыгу (салу) (обречь на страдания (горе); доел, положить в огонь) - ФЕ, выражающая страдания народа, посредством которой политик подчеркивает стремление сохранить нацию, несмотря на расширение международной деятельности республики:
"Лэкин донья цивилизацияее жирлегендэ эш алып барсак, миллэтне утка тыгу узмаксат тугел" (Ф. Мухамметшин // Татарстан. - 1992. - № 7. -С. 4) («Если мы будем осуществлять деятельность на основе мировой цивилизации, то обречение нации на страдание не является самоцелью»).
Утка тыгу (салу) — ФЕ литературно-художественного стиля; значение данной ФЕ связано с образом огня (ут) как средства наказания за греховные и порочные деяния (в частности, это проявляется в религиозных доктринах).
Для описания событий, происходивших в период политических обострений, употребляется ФЕ убырларга ау ( охота на ведьм; доел, соотв. рус. же.):
"Хезмэт коллективларында донья мэшэкатьлэрен онытып жыелышлар оештырган булдылар: газеталарда язып чыгылганча "убырларга ау" башланды" (И. Файзрахманов // Безнец гэжит. - 2009. - 19 авг.) («В рабочих коллективах, забыв о насущных проблемах, были организованы собрания: как писали газеты, началась охота на ведьм»).
Убырларга ау - ФЕ публицистического стиля; значение данной ФЕ восходит к европейскому средневековью и связано с охотой на ведьм, которое означало борьбу с женщинами-колдуньями, знахарками и т.д., которые считались еретиками и по решению церковного суда должны были быть сожжены на костре. В настоящее время фразелогизм выражает преследование неугодных политических или идеологических противников.
Воплощение в жизнь резолюции Всемирного Конгресса Татар в начале 90-х годов XX века было очень важным для сохранения и развития татарской нации. Поэтому в данном контексте вполне оправдано употребление фразеологизма (халыкныц) йвзенэ кызыллык китермэу (не ударить лицом в грязь):
"Ул чакта эшлзячэк ждтэкчелэрнец, халыкныц йвзенэ кызыллык килмэсэ идеГ (Ф. Мухамметшин // Татарстан. - 1992. - № 7. - С. 6) («Хотелось бы, чтобы руководители и народ, которые будут работать в тот период, не ударили в грязь лицом!»).
Халыкныц йвзенэ кызыллык китермэу - ФЕ литературно-художественного стиля; значение данной ФЕ связано с понятием "йоз" (лицо). Поскольку на лице также может отражаться чувство стыда, в данном контексте посредством образа покрасневшего лица выражается позор, потеря достоинства.
Фразеологизмы данной группы уптребляются также для описания явлений, связанных с проявлением радикализма на почве нацизма и расизма:
"Петербургта чит иллэр студентларын утергэн скинхедларныц йвзен ак итеп курсэтергэ маташмадылармы?" (М. Шаймиев // URL: http://shaimiev.tatar.ru/tat/pub/view/1382. - 09.06) («Разве не пытались оправдать тех скинхедов, которые убили иностранных студентов в Петербурге?»).
Ивзен ак итеп курсэтергэ (оправдывать; доел, показывать лицо белым) - ФЕ разговорного стиля; значение данной ФЕ основано на образе белого лица (ак йез), белый цвет в котором выражает невиновность, непорочность.
Фразеологизм баш тартырга (отступать от своих слов / дать отказ; доел, тянуть голову) чаще всего употребляется при характеристике поведения республики в сфере политико-правовых отношений:
"Дэулэт суверенитеты турындагы декларацияне тормышка ашыру бик купне бирэ, Ьэм без аннан баш тартырга ниятлэмибез" (М. Шаймиев // URL: http://shaimiev.tatar.ni/tat/pub/view/919. - 02.05).
«Реализация декларации о государственном суверенитете дает очень многое, и мы не собираемся от нее отказываться».
"1993 елда тезелгэн килешулэрдэн чыгып фикер йортеэк, бер республиканыц да безнец белэн элемтэлэр корудан баш тартканы юк эле" (В. Лихачев // Татарстан. - 1993. - № 2. - С. 4) («Если рассуждать, исходя из соглашений, подписанных в 1993 году, то можно говорить о том, что ни одна республика еще не отказывалась строить с нами отношения»).
"Эмма безнец закон Россиянекеннэн яхшырак икэн, без ни очен аннан баш тартырга тиеш ди эле?" (М. Шаймиев // URL: http://president.tatar.ru/tat/pub/view/791. - 12.03) («Однако если наш закон лучше российского, то почему мы должны от него отказываться?»).
"Татарстан баш тартмый, ул бары тик гад эти халыкара хокуклар елкэсендэ узен бурычлы саный" (Ш. Исхаков // Татарстан. - 1999. - № 5. -С. 5) («Татарстан не отказывается, он лишь считает себя имеющим обязательства в области международного права»).
Баш тартырга - ФЕ разговорного стиля; значение данной ФЕ основано на значении жеста, делаемого движением головы (баш тарту - тянуть голову), который выражает отказ.
