Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История и проблемы изучения именного словообразования в арамейском языке 15
Глава 2. Особенности именного словообразования в арамейском языке (на материале Таргума Онкелос) 22
I. Терминология 22
II. Понятие модели и ее значение 27
III. Проблема модели у первичных имен 37
IV. Взаимосвязь именного словообразования и словоизменения 40
V. Типы словообразовательных процессов 45
Глава 3. Именные модели, засвидетельствованные в Таргуме Онкелос (в сопоставлении с классическими арамейскими диалектами) 52
Двусложные основы, чередующиеся с односложными 52
Прерывистые морфемы-трансфиксы 54
Адъективные модели 58
Дериватемы, занимающие промежуточное положение, между адъективными и субстантивными 60
Трансфиксы, включающие внешние элементы (префигированные и постфигированные) 62
I. Модель порядковых числительных первого десятка 62
II. Модели, содержащие /-постфиксацию 62
III. Модели, содержащие ял-постфиксацию 67
IV. Модели с m-префиксацией 69
Модели инфинитивов 70
V. Модели с ^-префиксацией 74
Словообразовательные суффиксы 75
Композиты 78
Заключение 80
Примечания 87
Приложение 1. Первичные имена, засвидетельствованные в Таргуме Онкелос 108
Нерегулярные (нетиповые) основы .'. 108
Типовые основы 113
Приложение 2. Общие сведения об арамейском языке 125
Место арамейского языка в семитской языковой семье 125
Периодизация арамейских диалектов 128
Список использованной литературы 148
Список сокращений и условных обозначений 154
- История и проблемы изучения именного словообразования в арамейском языке
- Взаимосвязь именного словообразования и словоизменения
- Модель порядковых числительных первого десятка
История и проблемы изучения именного словообразования в арамейском языке
Значительной вехой в области изучения семитской именной деривации стал труд Я.Барта, посвященный внутреннему именному словообразованию (выражаясь современной терминологией, инфиксации и диффиксации) в семитских языках (Barth 1889). Работа, в которой доминирует сравнительно-исторический подход, выстроена на двух основополагающих принципах:
1. Модели (нем. Bildung) — это один из деривационных (словообразовательных) механизмов семитских языков и, следовательно, модели необходимо реконструировать самостоятельно, а не в составе лексем.
2. Большинство моделей имен образовано от спрягаемых глагольных основ: либо от имперфекта { уУССУС-) либо от перфекта ( CaCVC-) .
Подклассификации словообразовательных моделей включают причастия / прилагательные, с одной стороны, и инфинитивы / субстантивы — с другой. Я.Барт представляет словообразовательные модели не в соответствии с их реконструируемыми формами, т.е. не чисто формально, а исходя из того, как он понимает принципы деривации, хотя последние понимались им действительно в основном формально (см. Схема 1).
Нередко на протяжении книги Я.Барта одна и та же словообразовательная модель может занимать по существу несколько позиций предложенной им системы. Например, СаСТС связывается с перфектом (Barth 82) и с имперфектом (там же, с. 182-190); СаСаС — это инфинитив, связанный и с переходным перфектом (там же, с. 57), и с непереходным имперфектом (там же, с. 140); СаСаС оказывается и инфинитивом-субстантивом (там же, с. 105), и прилагательным (там же, с. 166).
По Я.Барту, вокализм производных имен обусловлен гласным перфектной или имперфектной основы ("тематический гласный"), в зависимости от того, какая из форм является источником деривации того или иного имени. Этот тематический гласный находится после С2 в двусложных моделях и после С/ — в односложных и обусловлен законом расподобления гласных ( Закон Барта или Закон двойной апофонии ) Многие именные модели Я.Барт возводит непосредственно к спрягаемым формам глагола (т.е. перфекту и имперфекту). Другие модели развиваются на основе первых с помощью таких процессов как удлинение гласного (нем. Dehnung), удвоение согласного (нем. Sharftmg), расширение какой-либо модели изнутри (нем. Verstarkung). Последнее еще не описывалось в то время как инфиксация. Используемые Я.Бартом термины следует понимать исключительно формально, поскольку сами вновь образованные именные основы не имеют значения длительности, подчеркивания или усиления.
Несмотря на то, что на сегодняшний день ряд положений теории Я.Барта можно отнести скорее к истории науки, анализ, основанный на материале практически всех известных к тому времени семитских языков, заложил фундамент для современного понимания именного словообразования в семитских языках.
В работе П,Лагарда (Lagarde 1889), появившейся практически одновременно с трудом Барта, содержится тот же подход; лишь место имперфекта в качестве источника деривации занимает императив. Формально-диахронный метод К.Брокельманна (Brockelniann 1908, 329-404) на десятилетия вперед определил подход семитологов к описанию именного словообразования тех или иных семитских языков, в том числе, если не в особенности, арамейского, который до сих пор остается на периферии интереса семитологов. Ведь последний по-прежнему лежит преимущественно в сфере диахронии, т.е. ПС реконструкции, для которой арамейский материал действительно не представляет большого интереса, по крайней мере, явного; но ср. (Немировская 2002).
Теория консонантного семитского корня, носителя лексического значения, и вокалической внутренней флексии восходит к еврейской средневековой грамматической школе, развивавшей теорию трехсогласного еврейского корня, которую во времена гуманистов эпохи Возрождения переняла европейская наука. Основоположником теории считается еврейский грамматист X в. Абу Закария Яхья ибн Дауд из Феса (Марокко), больше известный под именем Иегуды Хайуджа (Майзель 1983,103-105).
У собственно арабских средневековых грамматистов, которые основывали свое учение о строении слова на ёмком понятии harfa,, никаких утверждений о трехсогласном составе корня — в этом случае, разумеется, арабского — нет (Габучан 1965). Встречающиеся в литературе указания на влияние арабской грамматической теории на европейских лингвистов в отношении трехсогласного семитского корня (Старинин 1963, 20) должны объясняться тем, что вплоть до XII в. свои труды еврейские ученые писали по-арабски.
Несмотря на то, что механизм взаимодействия корня и модели был хорошо известен ученым XIX в., ср., например, замечание Т.Нельдеке ("Die allgemeine Gesetze der semit. Wurzel- und Formbildung" в: Noldeke 1875, 82), все же теорию корень + модель сформулировал Ж.Кантино, написав, что существуют «две большие морфологически перекрещивающиеся системы: система корней и система моделей» (Cantineau 1950а, 73; 1950b, 123). На материале арабских диалектов Ж.Кантино анализирует изменения, которые претерпел этот механизм в большинстве семитских языков вследствие редукции гласных и алломорфемных чередований (Cantineau 1950ь).
Структура знаменательных слов в семитских, шире, семито-хамитских (в современной терминологии "афразийские") языках в сравнительно-историческом плане была предметом многолетних научных изысканий Н.В.Юшманова, подытоженных в работе «Структура семитского корня» (Юшманов 1998, 126-199). Отталкиваясь от термина схема (франц. scheme), употребляемого Ж.Кантино (то же, что «модель»), И.А.Мельчук доказывает, что эта специфическая структура семитской морфологии должна рассматриваться как тип аффиксации (и по форме, и по функции). С целью упорядочения формального описания И.А.Мельчук вводит в научный оборот термин трансфикс как разновидность внутренней флексии, который носит агглютинативный характер и способен разрывать корневой морф, одновременно разрываясь при соединения с ним (Мельчук 1963). Эти разработки И.А.Мельчука, в том числе введенные им термины трансфикс и щркумфикс, включены в классические отечественные пособия по общему языкознанию (Реформатский 1967, 268-269; Маслов 1975, 171). Исследования по соотношению в слове консонантного корня и своего рода вокалических переменных, приведшие к выделению прерывистой морфемы (корневой и некорневой), в отечественном языкознании на семитском материале впервые обобщил В.П.Старинин (Старинин 1963).
В серии статей К.Петрачек прослеживает становление и распад семитской системы словоизменения корни + модели (Petracek 1960-64).
Е.Курилович (Kurylowicz 1973) и В.Айлерс (Eilers 1964) показали, как взаимодействуют морфология и семантика. Слова колеблются между такими категориями (т.е. частями речи и их подклассами), как существительное и прилагательное, существительное с конкретным значением и абстрактным, производные и непроизводные.
А.Б. Долго польский рассматривает именные модели в рамках выдвинутой им гипотезы фонематического ударения в ПС (Dolgopolsky 1978); критический разбор предпринят Л.Е.Коганом (Коган 1997). В этой реконструкции различия между именами, которые большинством ученых реконструируются как односложные (CVCC-) и двусложные (CVCVC-), часто сводятся к постулированию различного положении ударения. Например, и ПС kalb «собака» и Sakar «самец» объявляются изначально бивокалическими, различавшимися лишь положением ударения: kalab (с последующей синкопой гласного в заударном слоге) и Sa kar.
Взаимосвязь именного словообразования и словоизменения
Для основной массы арамейских диалектов модели с исключительно лексической семантикой (прилагательные цвета, название болезней, инструментов и т.д.), похоже, не слишком продуктивны и скорее всего должны быть отнесены к словарю. Напротив, модели с семантикой, которую можно считать грамматической (имена-агенсы, имена пациенсы, имена действия), весьма, многочисленны и продуктивны. Здесь происходит смыкание со словоизменением.
В научной литературе взаимосвязь словоизменения и словообразования рассматривается под разными углами зрения. Линейный, или формализованный подход состоит в том, что словоизменение и словообразование образуют полюса флективно-деривационного континуума (Bybee 1985, 81-110), определяемого степенью регулярности и продуктивности использования морфологических механизмов.
Противопоставление необязательного, своего рода творческого характера словообразования и обязательности (автоматичности) выбора грамматической категории и формы, навязываемого словоизменением (Никитевич 1982, 29; Мельчук 1998, 374). «Производное слово как лингвистический феномен представляет собой явление исключительно своеобразное, отражающее напряжение между лексикологией (тенденцией к знаку произвольному) я грамматикой (тенденцией к знаку мотивированному)» (Земская 1978, 118).
Иерархический подход заключается в системном представлении уровней абстракции (см. Введение). Если на вершинном уровне абстракции реализуются основные категориальные значения (предметные, процессуальные и признаковые), соответствующие основным частям речи, то на последующем уровне абстракции у разных частей речи реализуются их грамматические категории. «Можно представить разные словообразовательные значения либо как продолжающие и развивающие значения, выделенные на грамматическом уровне (отсюда тесная связь словообразования и грамматики), либо как детализирующие сами понятийные категории» (Кубрякова 1981,132).
Примером тому, что различие между словообразовательными и словоизменительными морфемами можно описывать с точки зрения их размещения относительно друг друга на флективно-деривационном континууме, служат инфинитивы и причастия производных пород вместе с примыкающими к ним моделями, которые обнаруживают достаточную регулярность, например, имя деятеля nomen agentis (типично для восточноарамейских диалектов). Словообразовательная система нередко берет на себя словоизменительную функцию и наоборот.
В отношении словоизменения отчасти и у первичных имен может идти речь о значении формальной структуры в силу того, что чередования в основах (частью исторические) могут сопутствовать морфологическим способам выражения грамматических значений. Примеры: СэСУС (ст.абс.) / CVCC-a (ст.дет.): Ьэкдг I Ьикга «первенец»; Ьэзаг / bisra «плоть, мясо». CVCVCa (ед.ч. ст.дет.) / CVCC- (мн.ч. ст.дет.): Tagalta I faglata «тёлка». CVCC-a (м.р.) / CVCVCa (ж.р.): Tigla/ Tagalta «телёнок I тёлка» (ближе к словообразованию).
При сравнении словоизменения имен первичных и производных обнаруживается неодинаковый характер категории грамматического рода существительных. Для первой группы она весьма размыта, в определенном смысле факультативна. Образование существительных, обозначающих живые существа (люди, животные) женского пола, от соответствующих наименований мужского с помощью окончания жен. рода среди имен производных встречается чаще. Например: gayyapdta «прелюбодейка» ( gayyap «прелюбодей») (Lv 20:10).
Принадлежность существительного к одному из двух родов (мужскому или женскому), выраженная в согласовании с местоимением, прилагательным, глаголом, нередко не соответствует форме самого существительного; кроме того, многие существительные могут согласоваться по обоим родам. То есть соответствие между формой и грамматическим родом субстантивов (в особенности первичных) не носит обязательный характер. Закономерность отнесения существительных, не обозначающих людей, к тому или иному грамматическому роду может быть сформулирована лишь для нескольких смысловых групп.
К жен. роду обычно относятся парные части тела, названия животных, названия орудий и инструментов, погодные явления, слова со значением «земля». Названия растений обычно мужского рода. Для многих производных субстантивов показатель жен. рода является главным образом словообразовательным аффиксом или его частью (постфигированным элементом), как, например, для абстрактных имен на -й/-Щ-.
Весьма распространенным является следующее чередование: в ед. числе субстантивы жен. рода имеют показатель жен. рода, а во мн. числе — нет. Причем формальная структура основы роли не играет.
Модель порядковых числительных первого десятка
ТО talTtay «третий» ( telat); гэЫТау «четвертый» ( Parbaf); hamisay (пауз.) «пятый» ( harries); ЪШау (пауз.) «шестой» ( sei)\ ст.дет. эЫ?а?а «седьмой» ( sabaf); ст.дет. 1этта?а «восьмой» ( tamne); ст.дет. ШїІа7а «девятый» ( te$af); ст.дет. hswa?a «десятый» ( Tasar).
Манд, имеет не вполне четкий рефлекс этой общ.-арам. модели (во всяком случае, на письме), но поскольку в большинстве основ помимо яу-постфиксации наблюдается инфигированный —І-, этот способ словообразования в мандейском, видимо, нельзя отнести к чисто суффиксальным, в отличие от производных прилагательных со значением «первый»: kadmaya ( kadma «прежний, предшествующий»), risaya ( risa «голова»).
II. Модели, содержащие t-постфиксацию41.
Термин 7-постфиксация носит отчасти этимологический характер и применяется нами для краткости. На практике V-постфиксация проявляется только в связанных формах имени (ст.констр, ст.проном., ст.дет.); ст.абс. таких имен имеет исход на У(-а, -й, -7, -о).
г? шж- :гюя!тжж ЪЖ Ж Для неодушевленных существительных /-постфиксация является по преимуществу не самостоятельным аффиксом, а внешним сегментом прерывистой морфемы. К примеру, тип СэСУСа (Уфа), т.е. модели действия и результата СэСйСа и СзСїСа, синхронно не возводится к адъективному типу СэСУС (Уфа) соответственно к СэСйС и СэСТС.
Ввиду наличия аффикса -a I -at- в семитологии подобное явление традиционно трактуется как субстантивация прилагательных и причастий жен. рода (АТТМ 433; Kienast 1989, 280). Синхронно описывать это явление как словообразование через транспозицию, видимо, нецелесообразно, поскольку предполагаемое мотивирующее слово нередко не только отсутствует фактически, но и вряд ли мыслится теоретически, например: gabura I gabmta «сила, могущество» (возможно, отыменное gdbar «мужчина, человек», как и глагол GBR Ре. «преобладать»; но не от gdbur);
В синхронном плане речь должна идти не о субстантивации, а о моделях с семантикой имя действия и результата , экспонент которых включает -постфиксацию. Только механически это можно описывать как прибавление Г-постфиксации к основе, совпадающей с той или иной моделью.
Ср.: CVCCa, а также СэСаСШ (вост.-арам.) и такие основы, как СэСУС/СаСС-, CuCVC/CuCC-, СэСУС/CiCC-; СэСаСШ (вост.-арам.) и СэСаС; CaCCaCta (вост.-арам.) и СаССаС; СэСТСа и СэСТС; СэСйСа и СэСйС.
С точки зрения диахронии, здесь действительно можно усмотреть связь с одним из предполагаемых значений исторически отделяемого аффикса , а именно, с семантикой собирательности, обобщения.
Сказанное не отрицает примеров субстантивации на синхронном уровне: bista «зло; злой поступок» ( bis «злой»); \аЪэХа «добро» ( tab. «хороший») (Gn 44:4+)42. При этом субстантивацию следует понимать скорее как «выступление слова в функциях разных частей речи» (Никитевич 1982, 54), а не как смену парадигмы, т.к. в арамейском все именные части речи имеют одинаковую парадигму.
Поскольку тип CVCCa заметно продуктивнее (особенно в позд.-арам.), чем CVCC-, то модели с основами типа CVCCa синхронно должны быть отнесены именно к трансфиксам с ґ-постфиксацией в качестве самостоятельного словообразовательного типа. ,
CVCCa (СаССа, если Сг гортанный; в остальных случаях CiCCa; СиССа; CVCCa/GdCVCt-. Наблюдаемый семантический переход к обозначению конкретных предметов у имен действия происходит нередко. ТО birka, ст.констр. birkat «благословение» (BRK Ра. «благословлять») (Gn 27:36; Num 6:27); ст.дет. dzbarta, ст.констр. dabrat «трофеи, угон (людей, скота)» (DBR Ре. «брать», Ра. «вести») (Num 31:11, 26); dahla, ст.констр. dahlat, ст.дет. dahfota (вар. dahalta) «страх, благоговение; фигуральн. божество, идол» (DHL «бояться») (Gn 35:5; Num 21:28; Gn 5:22, вар. Ex 15:16+); ст.дет. hilkdta «обычай, предписание» (HLK «ходить») (Gn 40:13); ст.констр. hobat, ст.дет. hobdta «грех» (HWB «быть виноватым») (Lv 4:3, 14); hadwa, вар. hidwa, ст.констр. hadwat «радость» (HDY «радоваться») (Gn 21:6; Num 10:10); ст.дет. hazwa, вар. hizwa (ст.абс. hezu\) «внешний вид; видение» (HZY «видеть») (Gn 29:17, 46:2); hukma, ст.дет. hukmata «мудрость» (НКМ «быть мудрым») (Gn 27:35; Ex 31:6); ст.констр. kinsat, ст.дет. кэпШа «община, собрание» (KNS «собирать») (Gn 28:3; Ex 12:3); mah(h)a, ст.дет, mah(h)3ta «удар; мор» (MHY «ударить») (Ех 8:19, Num 31:16); milla, мн.ч. тіїїїп «слово» (синхронно тесно ассоциировано с глаголом MLL Pa. «говорить», хотя порода указывает на то, что глагол деноминативный); ст.констр. niksat (вар. nuksat), ст.дет. nikssta «принесение в жертву; жертва» (NKS Ре. «резать, приносить жертву») (Ех 24:5, вар. Num 7:17; Gn 31:54); ст.проном. sigdat- «поклонение» (SGD «поклоняться») (Num 33:52); sin?a «ненависть» (SNYI?«ненавидеть») (Num 35:20); ст.констр. Tahlat, ст.дет. ЫаШ «урожай» (TLL Ре. «входить», Af. «доставлять») (Dt 14:22; Gn 47:24); ст.дет. szdaka «праведность» (SDK Ре. «быть справедливым», Af. «оправдывать»; семантически теснее связано с saddik «праведный») (Gn 18:19); siwha, ст.дет. szwahtd «крик» (SWH «кричать») (Gn 27:34; Ех 11:6); rafawa, ст.констр. и ст.проном. гзїЇЇі «желание» (R TY «желать») (Gn 4:4); tiwha «смятение» (TWH «волноваться») (Gn 27:33).
Палест. СиССа; СаССа: pvrhh / turha/ «бедствие» {TRH «беспокоиться») (Sok 222); nwwhh / nawha/ «отдых» (NWH «отдыхать»); nwhrh / nuhra/ «гнев» (NHR «сердиться») (Sok 344); nhmh / nahma/ «утешение» (ТУЯМ Pa. «утешать») (Sok 346); rhmh / rahma/ «любовь» (RHM «любить») (Sok 521).
Вав. hanayta «выгода» (HNY «удовлетворить, принести пользу»); hdzkata «предположение» (HZK Af. «предполагать») (Levias 1900, 196, 200).
