Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Обзор литературы, источников и методология исследования 17
1.1.Обзор литературы 17
1.2.Источники 95
1.3.Методология исследования 100
Глава 2. Механизмы модернизации (теоретическое осмысление) 134
2.1. Структурно-функциональная дифференциация 134
2.2. Индустриализация 155
2.3.Диффузионнный механизм 205
Глава 3. Модернизация: обновление дискурса 223
3.1. Модернизация: концептуализация/реконцептуализация понятия 223
3.2. Теоретико-методологическое обоснование многоуровневого изучения модернизации 250
3.3. Регион-ориентированный подход изучения модернизации 290
Глава 4. Темпоральные аспекты модернизации 301
4.1.Традиция в контексте модернизации 301
4.2.Время как фактор модернизации 319
4.3.Постмодерн или поздний модерн 334
4.4. Временные уровни российских модернизаций XVIII - начала XX в .359
Глава 5. Пространственное измерение модернизации 379
5.1. Типологические схемы в изучении модернизации 379
5.2. Россия в контексте макротеорий исторической динамики 398
5.3. Пространственные аспекты российских модернизаций 420
5.4. Фронтирная модель модернизации (на примере восточных регионов России XVIII - начала XX в.) 429
Заключение 452
Список источников и литературы 463
- Структурно-функциональная дифференциация
- Теоретико-методологическое обоснование многоуровневого изучения модернизации
- Временные уровни российских модернизаций XVIII - начала XX в
- Фронтирная модель модернизации (на примере восточных регионов России XVIII - начала XX в.)
Введение к работе
Актуальность исследования. Особое внимание ученых привлекают широкие исторические трансформации (которые, не ограничиваясь лишь количественным приростом каких-либо параметров, приводят к модификации самих этих параметров, к изменению способов организации общества), составляющие наиболее важные вехи на пути человечества, такие как становление человека, переход от присваивающей к производящей экономике, возникновение ранних цивилизаций, переход от традиционного к современному обществу и др. Подобные трансформации нередко именуются революциями, настолько всеобъемлющ их характер и настолько значимы их последствия для развития человечества. Последняя из названных кардинальных трансформаций получила в науке наименование модернизации.
В современной литературе понятие модернизация употребляется в различных смыслах: 1) для обозначения широкого многовекового перехода от традиционности к современности (хронологически совпадающего с переходом от Средневековья к Новому и Новейшему времени); 2) многовариантного процесса, в ходе которого отставшие догоняют ушедших вперед; 3) для объяснения усилий, предпринимаемых странами третьего мира с целью приблизиться к характеристикам наиболее развитых обществ; 4) для описания трансформаций, переживаемых постсоциалистическими странами; 5) для характеристики преобразований, совершенствований, реформ, внедрения инноваций, которые осуществляются в современных уже модерных обществах в ответ на новые вызовы.
Модернизация в первом, широком, смысле слова, как движение от «традиционности» к «современности» (в той или иной степени включающее в себя и все прочие интерпретации), трактуется исследователями как протяженный, охватывающий несколько столетий всеобъемлющий исторический процесс инновационных мероприятий, обусловленный действием в первую очередь эндогенных факторов, который, в свою очередь, может быть представлен как совокупность подпроцессов: структурной и функциональной дифференциации общества, индустриализации, урбанизации, бюрократизации, профессионализации, рационализации, социальной и политической мобилизации, демократизации, становления современных ценностно-мотивационных механизмов, образовательной и коммуникативной революций.
Начало процесса модернизации обыкновенно относят к XV–XVII вв. Протестантская религия и этика способствовали становлению и упрочению капиталистической системы хозяйствования, основанной на предпринимательстве и получении прибыли в Западной Европе. В это время были заложены основы для современной модели экономического роста. Именно в этой эпохе, эпохе раннего нового времени, призывал искать корни современного динамизма известный футуролог А. Тоффлер. Во второй половине XVIII в. в Великобритании началась индустриальная революция, в результате которой зародилась «современная» крупная машинная промышленность, значительно ускорившая процесс перехода от традиционного современному обществу. На протяжении XIX в. индустриальная система осуществила «мирное завоевание» континентальной Западной Европы и Северной Америки. Становление «индустриальной цивилизации» сопровождалось институциональной перестройкой, социальной мобилизацией, ускоренной урбанизацией, трансформацией образа жизни.
В XX в. опыт развития стал более разнообразным. Значительные успехи продемонстрировали социалистические страны. Молодые нации, возникшие в середине столетия в результате распада колониальных империй, столкнулись с проблемой выбора путей развития. Экологические последствия колоссального роста производительных сил заставили в значительной степени откорректировать ориентиры дальнейшей эволюции.
В 1970–1990-е гг. мир стал свидетелем сдвигов глобального значения. Грандиозные трансформации в Восточной Азии – ускоренная модернизация стран «конфуцианско-дальневосточной цивилизации» – привели к появлению новых серьезных конкурентов (Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур) для наиболее развитых стран мира. Вторым важным сдвигом стала социально-политическая трансформация СССР, которая началась с признания провала прежней политики в сфере экономики и поиска путей экономической и политической модернизации («перестройка»). Затем последовали объединение Германии, падение коммунистических режимов в СССР и странах Центральной-Восточной Европы (ЦВЕ). В результате этих колоссальных сдвигов изменился мировой порядок, бывшие страны социалистического лагеря занялись переосмыслением перспектив своей эволюции.
Таким образом, и в начале XXI в. проблемы развития и модернизации сохраняют прежнюю значимость. Данные проблемы актуальны для значительной части стран и этносов, населяющих современную планету; особую значимость эти проблемы приобрели в современной России, политическое руководство которой связывает с модернизацией выход страны из кризиса, переход на инновационный путь развития, отказ от прежней политики опоры на сырьевые отрасли. Проблема модернизации сохраняет определенную актуальность и для наиболее развитых обществ мира, в которых индустриальный сектор экономики по-прежнему играет немаловажную роль, а процессы глобализации предъявляют им новые вызовы, требующие новых ответов. В этой связи сохраняется теоретическая значимость модернизационного направления, плодотворность его использования для объяснения механизмов широких исторических процессов.
Объект исследования. В качестве объекта анализа выбрана модернизационная парадигма в ее разнообразных полидисциплинарных версиях, разработанная для объяснения процессов и состояний перехода от традиционного к модерному обществу.
Предметом исследования являются теоретико-методологические и концептуально-историографические подходы, ориентированные на исторический анализ пространственно-временных процессов модернизации.
Хронологические рамки диссертации определяются длительностью периода формирования основных версий модернизационной парадигмы, а также ее последовательной эволюцией. Начальной гранью являются 1950-е гг., время появления классических работ Т. Парсонса и Э. Шилза. Поскольку разработка модернизационной теории продолжается до настоящего времени, конечной гранью исследования условно можно считать начало XXI в.
Территориальные рамки исследования определяются локализацией центров разработки модернизационной парадигмы. Первоначально это были США (Гарвардский, Колумбийский, Калифорнийский университеты), затем страны Западной Европы. В эпоху наивысшей популярности модернизационного подхода в 1960-е гг. исследования велись как в развитых, так и в развивающихся странах за исключением СССР, где их распространению препятствовала монополия марксистского подхода в социальных науках. С 1990-х гг. модернизационный подход активно развивается в России (Москва, С.-Петербург, Екатеринбург) и странах СНГ. Неомодернизационная перспектива разрабатывается в США, Великобритании, ФРГ, Франции и др. странах.
Степень изученности темы. Именно с целью объяснения процессов перехода от традиционного к современному обществу в середине XX в. была разработана теория (теории) модернизации, которая изначально носила мультидисциплинарный характер, объединяя социологов, экономистов, политологов, историков, антропологов, культурологов, философов, психологов и др. В рамках модернизационного направления глубокую теоретическую разработку получили вопросы движущих сил, источников, механизмов, этапов модернизации, национально-страновых вариантов перехода от традиционного к современному обществу.
Классический модернизационный подход был ориентирован на страновой макроуровень в изучении процессов развития, что делало естественным использование концептуальных моделей, позволявших агрегировать большие массивы данных и конструировать более-менее точные имитации исследуемых достаточно масштабных объектов, акцентируя в них наиболее значимые взаимосвязи и взаимодействия и тем самым содействуя общему пониманию проблем. Подобные модели применялись как аналитические инструменты, однако первоначально иногда недооценивались крайняя вариативность истории и уникальность конкретных исторических событий, обременявшие итоги модельных исследований множеством недоговоренностей и шероховатостей. Сторонники модернизационного подхода лишь со временем осознали необходимость фокусировать весь свой теоретико-методологический инструментарий на конкретные исторические ситуации, чтобы действительно их объяснять, распутывая клубки взаимодействующих и противодействующих установок, интересов, стратегий, контекстных ограничителей, не пытаясь сразу наложить всеобъясняющую априорную схему.
При этом наиболее широкое развитие в рамках модернизационной перспективы получили системно-функциональные, процессуальные, сравнительно-исторические модели. Системно-функциональным моделям характерен целостный подход при рассмотрении человеческой деятельности, высокий теоретический уровень, стремление охватить максимум общественных уровней и взаимосвязей между социальными параметрами, идентифицировать функции общества. Итогом ориентации на системно-функциональные модели обыкновенно становятся «универсальные» и, в то же время, абстрактные конструкции модернизированного и традиционного состояний, дающие некоторые концептуальные рамки для продуцирования «обобщений среднего уровня». Следующий, социально-процессуальный подход акцентирует внимание на процессах индустриализации, урбанизации, бюрократизации, коммерциализации, секуляризации, распространения грамотности, профессиональной мобильности и взаимоотношениях между ними. Эффективность социально-процессуального подхода заключается в стремлении установить характер взаимосвязей между переменными, характеризующими различные процессы. Правда, переменные, которые используются в рамках данного подхода, отражают скорее уровень, а не степень изменений. Сравнительно-исторические модели дают возможность сопоставлять страновые варианты модернизации, реконструировать общие стадии и специфические исторические маршруты, которыми могут двигаться общества.
Активное освоение модернизационной макротеории отечественными обществоведами началось относительно недавно, лишь в постсоветской России. Интерес к модернизационной парадигме во многом объяснялся возможностями ее применения при изучении той коренной общественно-политической и экономической трансформации, которая началась в стране с конца 1980-х гг. Теория модернизация казалась более прагматической и более «осязаемой» при соотнесении ее с современными российскими реалиями в сравнении с другими влиятельными макротеориями – общественно-экономических формаций и цивилизаций. В отечественном формате модернизационный подход сохранил свой полидисциплинарный характер, проникнув в российскую социально-философскую, экономическую, политологическую, историческую литературу. Опубликовано уже немало работ, в которых даются обзоры теорий и концепций модернизации зарубежных авторов; модернизационный подход применяется с целью объяснения российского исторического процесса. Предприняты попытки определения специфики российских модернизаций, нашедшие, в частности, отражение в формулировании их моделей («имперская модель», модели «консервативной», «рецидивирующей» модерниазции, «псевдомодернизации», «контрмодернизации», «деархаизации» и т.д.); доказывается волнообразный, циклический характер российских модернизаций; получили разработку проблемы соотношения модернизации и имперского строительства, модернизации и революции в России, воздействия политики модернизации на отдельные периоды российской истории, трансформации функций модернизации в условиях глобализации и т.д.
Сложилась уральская школа под руководством ак. В.В. Алексеева, разрабатывающая конкретно-проблемную методологию изучения российских модернизаций, акцентируя внимание на соотношение страновой и региональной динамики, эндогенных и экзогенных факторов модернизации, цивилизационного своеобразия российских модернизаций.
Широко отечественными исследователями применяется модернизационный подход при изучении стран Востока, Латинской Америки, развивающихся стран.
При этом наиболее востребованными оказались модернизационные исследования классической поры, выполненные преимущественно в 1960-е гг. Чаще всего цитируются авторы того периода – С. Блэк, Д. Лернер, М. Леви, Д. Эптер, Ш. Эйзенштадт и др., создавшие работы на основе использования эволюционистских и функционалистских постулатов, позднее подвергнутых критике. Гораздо меньшее внимание уделяется работам более позднего периода, методология которых подверглась существенному обновлению. Данное обстоятельство актуализирует обращение к теоретико-методологическим проблемам модернизационной перспективы.
Проблемы модернизации рассматриваются не только в рамках модернизационного подхода, но и в контексте других макроисторических теорий, конструирующих собственные модели модернизации: предлагающих свои трактовки хронологии, предпосылок, движущих сил, механизмов, последствий перехода от традиционного к современному обществу. Значительная часть теоретических подходов связывает этот переход с генезисом капиталистической системы (например, теории К. Маркса, М. Вебера, В. Зомбарта, К. Поланьи, Ф. Броделя, И. Валлерстайна, Дж. Арриги, Р. Лахмана и др.), однако, имеются и иные теоретические трактовки этого грандиозного перехода (например, фигурационная теория процесса цивилизации Н. Элиаса, концептуальная схема эволюции от суверенной монархии к дисциплинарному обществу, а затем к обществу контроля – в теоретических разработках М. Фуко, Ж. Делёза, Ж. Бодрийяра и др.).
Представляется, что творческий потенциал теории модернизации не раскрыт в полной мере, порой трактовки модернизации грешат схематизмом, сводят описание процесса к взаимодействию абстрактных категорий, нередко в исторических исследованиях процесс модернизации трактуется односторонне, лишь как движение в сторону рыночной экономики и ценностей либеральной демократии. Порой историки, работающие в рамках модернизационной парадигмы, ориентируются на модернизационные исследования классической поры, что вызывает обвинения в архаичности модернизационного подхода в целом.
Цель и задачи исследования. Целью исследования является разработка теоретико-методологической модели для анализа пространственно-временных сдвигов в контексте модернизации с учетом современного состояния исторической науки.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач: 1) выявить теоретико-методологические предпосылки формирования современного модернизационного подхода; 2) определить механизмы и этапы эволюции модернизационного подхода, выявить результаты его взаимодействий с конкурирующими теоретико-методологическими подходами, параллели в развитии модернизационного и других макроисторических подходов; 3) концептуализировать/реконцептуализировать понятие модернизации с учетом современного состояния социальных наук; 4) определить роль и место различных механизмов в обеспечении динамики модернизации; 5) дать теоретико-методологическое обоснование возможности многоуровневого изучения модернизационных процессов; 6) разработать основные принципы конкретно-проблемной методологии анализа регионального компонента модернизации; 7) определить возможности познавательных инструментов модернизационного подхода в изучении временных измерений процесса перехода от традиционного к современному обществу; 8) сопоставить эффективность применения модернизационного подхода с другими макроисторическими подходами для изучения процессов перехода от традциионного к модерному состоянию, продемонстрировать возможности и пределы использования методологии модернизационного анализа в сопоставлении с другими теоретическими перспективами.
Научная новизна исследования обусловлена новаторским теоретико-методологическим подходом, положенным в основу исследования. До сих пор исследование модернизации осуществлялось преимущественно на страновом (или макрорегиональном) уровне и в режиме линейного времени. В диссертации на основе обобщения опыта модернизационных исследований с учетом современных потребностей гуманитарного знания предпринята попытка теоретического обоснования пространственно-временной модели, учитывающей темпоральную и пространственную вариативность модернизационных процессов, обоснована необходимость многоуровневого анализа модернизаций, обусловленная разнородностью факторов и механизмов, действующих на различных общественных уровнях, сформулирован синтетический теоретический подход, учитывающий воздействие на результат модернизационных преобразований факторов макро-, мезо- и микроуровня. Разработанная автором модель верифицируется на историческом материале. Впервые в отечественной историографии сформулирована концепция фронтирной модернизации, которая осуществляется в условиях незавершенного освоения территорий.
Практическая значимость работы. Исторический опыт и теоретические обобщения модернизационных процессов обладают несомненной научной и прикладной ценностью. Выявление природы механизмов реализации модернизационной политики, распространения модерных практик, усвоения инноваций в модернизационном контексте, определение положительных и негативных эффектов новаций в институционально-политической, хозяйственно-экономической, социокультурной сферах в различных социальных средах имеют несомненное практическое значение. Данные результаты могут быть использованы при подготовке научно-аналитических материалов для органов законодательной и исполнительной власти федерального и регионального уровня.
Теоретические наблюдения автора доказывают возможность и целесообразность применения модернизационной парадигмы для исследования динамики ускорения общественного развития и являются актуальными в свете современных дискуссий о путях и перспективах модернизации России.
Научные результаты диссертации могут быть использованы при подготовке учебников и учебных пособий по теории и методологии истории, отечественной истории, экономической истории, исторической регионалистике, а также специальных курсов по проблемам модернизации.
Апробация исследования. Ключевые положения и результаты исследования отражены в 1 авторской монографии, в разделах 11 коллективных монографий, 87 статьях и докладах на научных конференциях, основная часть которых представлена в библиографическом разделе автореферата. Общий объем публикаций 143 п. л.
Основные положения диссертации представлялись в виде докладов и сообщений на конференциях: международных (Выкса, 2007; Екатеринбург, 1999, 2001, 2003, 2004, 2006, 2007, 2008, 2009; Уфа, 2000; Березники, 2001, 2009); всероссийских (Екатеринбург, 2000, 2001, 2002, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008, 2009, 2010, 2011; Челябинск, 2003, 2009; Пермь, 2011; Тюмень, 2000, 2009, 2010), региональных (Екатеринбург, 2002; Новосибирск, 2010).
Рукопись диссертации обсуждена на заседании Отделения истории Института истории и археологии УрО РАН.
Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и литературы.
Структурно-функциональная дифференциация
Значение структурно-функциональной дифференциации как универсального механизма исторического развития было открыто еще представителями классического эволюционизма XIX в. (О. Конт, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм). Представители модернизационной парадигмы шли по следам предшественников, обосновывая роль дифференциации уже в контексте модернизации.
Классическая версия структурно-функциональной дифференциации (Н. Смелзер)
Большую популярность в рамках модернизационного подхода получила модель структурно-функциональной дифференицации, призванная объяснить механизм перехода от традиционного к обществу модерна. В рамках данной модели процессы структурной и функциональной дифференциации трактуются как неизбежные, «естественные». Сторонники данной модели признают возможность некоторого замедления, торможения или даже временной приостановки модернизации, которая, тем не менее, все равно в конце концов должна найти продолжение (для этого необходимо лишь выявить и устранить, минимизировать воздействие тормозящих структурно-функциональную дифференциацию факторов).
В основе теоретической схемы, предложенной в середины XX в. для объяснения процессов модернизации, лежал дихотомический принцип, радикальное противопоставление традиционного («агрикультурного») и современного («индустриального») обществ, параметры которых обычно описывались как диаметрально противоположные (например, Ф. Саттон, М. Леви) . Предполагалось, что в ходе модернизации происходит полная перестройка общества, касающаяся его институциональных и социокультурных основ.
Подобный дихотомический подход формировал крайне пессимистический взгляд на перспективы использования интегративных механизмов, существовавших в традиционном обществе, в процессе модернизации. Традиционные институты и ценности рассматривались в качестве барьеров, которые в ходе модернизации должны подвергнуться эрозии, мутации, трансформации. Проблема барьеров модернизации получила широкую разработку в литературе. Возможно, наиболее детальную инвентаризацию препятствий переменам в социальном, культурном и психологическом аспектах предпринял американский социолог Джордж М. Фостер. Последний выделил социальные (групповая солидарность: взаимные обязанности в рамках семьи, фиктивное родство (fictive kin), дружественные связи, малые группы, общественное мнение, клановые разборки, статусные интересы; устоявшиеся местные авторитеты: семейные, политические, неординарных личностей; кастовые и классовые барьеры и т.д.), культурные (ценности и ориентации: традиции, фатализм, культурный этноцентризм, чувства гордости и достоинства, нормы скромности, локальные ценности; структура культуры: логическая несовместимость культурных характеристик и непредвиденные последствия планируемых инноваций; моторные образцы и привычные телесные позиции) и психологические барьеры, относимые к категории межкультурного восприятия (восприятие характера власти, отношение к подаркам, дифференциации ролей и т.д.; коммуникативные трудности: языковые, демонстрируемые предупреждения об опасности и т.д.; проблемы переобучения и т.д.)142.
Вызовы модернизации по отношению к традиционным социальным единицам выступали как разрушительные. Модернизация, сопровождавшие ее интенсификация социальной мобилизации и социально-структурные сдвиги понимались как процессы, в ходе которых «кластеры старых социальных, экономических и психологических обязательств подвергаются эрозии и разрушению, и появляются новые модели социализации и поведения» (Ш. Эйзенштадт, Э. Десаи).
Для описания процесса перехода от традиционного к индустриальному, современному обществу была предложена концептуальная схема структурно-функциональной дифференицации. В основе данной схемы лежала идея разделения труда Э. Дюркгейма, которой был придан всеобъемлющий социетальный характер в работах Т. Парсонса 1950—1960-х гг. Согласно Т. Парсонсу, развитие общества может быть измерено в понятиях «общей адаптивности» человечества к условиям внешней среды. Он доказывал, что достижение большей адаптивности возможно путем увеличения функциональной дифференциации социальной системы или организации143.
Окончательное оформление схема структурно-функциональной дифференциации в контексте модернизации получила в трудах Нейла Смелзера144. Н. Смелзер определяет структурную дифференциацию как процесс, посредством которого «одна социальная роль или организация... дифференцируется в две или более роли или организации, которые функционируют более эффективно в новых исторических условиях»; «новые социальные единицы структурно различны, но в совокупности являются функциональным эквивалентом первоначальной (неразделенной. — И.П.) социальной единицы»; т.е., согласно Н. Смелзеру, это переход от многофункциональной ролевой структуры к набору более специализированных структур .
Смелзер предлагает рассматривать структурную дифференциацию широко, не ограничивая ее лишь технологической специализацией. По мнению ученого, структурная дифференциация тесно связана с социальным процессом модернизации в целом; данная связь обнаруживает себя в том, что для каждой социальной функции можно подобрать определенный набор структуральных условий, при наличии которых достигается оптимум в ее обслуживании.
Таким образом, модель структурной дифференциации позволяет представить модернизацию как процесс приобретения структурной независимости социальными функциями. Традиционные социальные единицы, по мнению Н. Смелзера, выполняли множество разнообразных функций. По мере же модернизации возникают специальные социальные единицы для сепаратного осуществления социальных функций.
Использование модели структурной дифференциации позволяет продемонстрировать, как в процессе модернизации происходит трансформация традиционных социальных структур — семьи и общины. Так, согласно Н. Смелзеру, традиционная семья, имевшая усложненную структуру (большая и многопоколенная, включавшая родственников, живущих под одной крышей), выполняла множество функций, была многофункциональной. Она отвечала не только за репродукцию и эмоциональную поддержку, но и за производство (домохозяйство), образование (неформальная родительская социализация), социальное благополучие (забота о старших), отправление религиозных потребностей.
В процессе модернизации семья подвергается структурной дифференциации. Существенно упрощается ее структура: происходит переход от расширенной семьи к небольшой по размерам, нуклеарной; ослабевает влияние и контроль со стороны стариков и родственников. Модернизированная семья освобождается от выполнения множества социальных функций, которые прежде реализовывались в рамках традиционной семьи, и, таким образом, сама становится более специализированной социальной единицей.
Вероятно, один из наиболее важных субпроцессов модернизации связан с отделением экономической деятельности от семейных, родственных связей и зависимостей. В традиционных обществах функция производства осуществляется преимущественно в родственных коллективах — домохозяйствах; преобладает потребительское сельское хозяйство; прочие виды производства, например, промыслы, играют вспомогательную роль и обычно размещаются в рамках семьи и деревенской общины. Последние также являются также основным местом осуществления операций обмена (реципрокного) и потребления, лишь в незначительной степени выходящих за границы семьи и селения (например, стратификационная редистрибуция в соответствии с кастовой принадлежностью; выплата налогов, дани, принудительный труд, осуществляемые в рамках политической системы). Таким образом, в условиях традиционного общества товарно-денежные отношения развиты слабо, роль денег как дирижера экономического развития, регулировавшего потоки товаров и услуг, была невелика.
В процессе модернизации начинается отделение производственных функций от семьи (домохозяйства) и общины. Внедрение товарных культур в сельском хозяйстве содействовало дифференциации между социальными контекстами производства и потребления; распространение наемного труда в аграрной сфере подрывало основную производственную единицу традиционного общества — семейное домохозяйство.
Теоретико-методологическое обоснование многоуровневого изучения модернизации
Модернизация - всеобъемлющий, многоплановый, многомерный процесс, протекающий на макро- (мировом, цивилизационном, страновом, региональном) и микроуровнях (локальном, личностном). При этом факторы, закономерности, механизмы осуществления модернизационных преобразований на разных общественных уровнях не являются идентичными, подчиняются различным логикам. Соответственно, выводы, справедливые применительно к одному общественному уровню, не могут автоматически переносится на другой. Таким образом, существует необходимость самостоятельного анализа модернизационных процессов на различных общественных уровнях и установления соответствия, согласования (также как и несоответствия, расстыковки) между ними. Процессы модернизации можно и следует изучать на разных общественных уровнях, поскольку последние не сводимы элементарно друг к другу, и ни один вывод, касающийся определенной сферы, не может, согласно «закону уровней» 3. Кракауэра, автоматически переносится на более общую сферу. Положение усугубляется тем, что до сих пор исследования модернизации велись преимущественно на страновом и региональном макроуровнях.
Системно-мировой уровень. Наиболее высокий уровень обобщения -мировой или мир-системный (функциональная специализация стран ядра, периферии и полуперифии в рамках капиталистической мир-экономики). Применительно к мировому уровню обсуждение модернизационнои проблематики можно начинать, вероятно, со второй половины XV - XVI столетий, когда на волне подъема в рамках очередного «векового» цикла в экономической, политической, духовной сферах ряда стран Западной Европы появляются новые черты: развитие рыночных отношений в сельском хозяйстве, которое начало ориентироваться не только на местные, но и на более отдаленные рынки; расцвет торгового капитализма; становление колониализма как части экономической, политической и общественной жизни; рост народонаселения и интенсификация урбанизации; образование государств современного типа; изменения в образе мышления (индивидуализация веры, критическое восприятие Библии).
Начало модернизации в ряде регионов, стран ознаменовало наступление модерной эпохи и постепенное втягивание в мировой модернизационный процесс все большего числа территорий как вследствие эндогенных трансформаций, так и в результате колонизации или вынужденных (экзогенных) модернизаций. Процесс протекал с ускорением -и уже к середине XVII в. капиталистическая мироэкономика утвердилась в Европе, консолидировалась до 1760-х гг., а затем - с конца XVIII по начало XX столетия, по мнению И. Валлерстайна, пережила «вторую эру великой экспансии», «втянув» в себя остальной мир.
При этом наиболее развитые страны продвинутой модернизации стали оказывать трансформирующее/деформирующее воздействие на менее развитые, вследствие чего модернизации последних уже не могли протекать по тем же сценариям, которые были реализованы в первых.
Единство развития в контексте системного уровня оказывается своеобразным, поскольку применительно к взаимодействующим территориям функционируют разнонаправленные механизмы, что имеет следствимем обратную зависимость между динамиками развития взаимодействующих пространств. Тенденции восходящего развития в одних пространствах вызывают тенденции нисходящего (параллельного, «другого») развития в других. Рост капитализма в странах западного «ядра» вызывает, например, распространение принудительного труда («вторичное закрепощение») в странах Центральной-Восточной Европы (Ф. Бродель, И. Валлерстайн), кризис перенакопления в Западной Европе сопровождается индустриализационным рывком в России на рубеже XIX—XX вв.258, деиндустриализация в США в начале 1980-х гг. оборачивается индустриализационным ростом в странах полупериферии259 и т.д.
Естественно, процессы модернизации имели различные последствия для разных стран - положительные для одних, негативные (деформации, ловушки, тупики развития) для других. Итак, можно говорить об эпохе модерна, modernity (возможно, с XVI в., хотя существуют и более осторожные и ограничительные версии - вплоть до сведения данной эпохи к периоду зрелого индустриального общества XIX столетия ) в целом, имея в виду, что ее характер начинает определять авнгард модернизации -вырвавшиеся вперед страны Западной Европы в самом начале, затем - США, сегодня США-Япония-ЕС. Используя данное понятие, мы должны хорошо понимать, что модернизация изначально носила очаговый характер, лишь со временем втягивая разные общества, до сих пор не завершив процесс тотальной модерной гомогенизации. Это означает, что существовали и существуют общества, подвергшиеся в разной степени модернизации. Далее, это означает, что существовали и существуют общества, испытавшие воздействие модернизации по-разному: включенные в эпоху модерна на разных основаниях. Наконец, это означает, что существовали и до сих пор существуют общества/сегменты обществ, сохранившие домодерные традиционные устои.
Цивилизационный макроуровень. Одна из кардинальных проблем, стоящим перед историческим познанием, состоит в противоречии между прогрессизмом и историцизмом (в данном случае имеется в виду не уничижительный термин, введенный К.Р. Поппером, а обозначение очевидного историку явления - уникальности и неповторимости исторических событий, действий, процессов, эпох). Представляется, что данная проблема может быть решена за счет синтеза модернизационного и цивилизационного подходов и, соответственно, мультипликации их познавательных возможностей.
С XVIII в. мыслители пытались решить противоречие, которое неизбежно возникало при изучении прошлого, - между наблюдаемым в истории ростом сложности, организованности, интеграции, адаптивности человеческих сообществ и уникальностью и неповторимостью исторических культур и эпох. Дж. Вико, написавший в 1725 г. «Основания новой науки об общей природе наций» , ввел в научный дискурс историцистский принцип индивидуальности, согласно которому каждая культура и эпоха отличаются уникальностью и неповторимостью, новые формы жизни не хуже и не лучше прежних, они лишь отличаются друг от друга. В соответствии с этим принципом индивидуальности Дж. Вико отрицал существование абсолютных стандартов, критериев оценки, поскольку каждая эпоха обладает своей собственной формой выражения.
Проблема соотношения между внутренними и внешними критериями оценки исторических эпох в полный рост ставится в творчестве И.Г. Гердера262, который считается основоположником историцизма. Как и для Дж. Вико, для Гердера исторические явления и эпохи являются уникальными и специфичными. Историцистский принцип индивидуализации, которого придерживается И.Г. Гердер, требует оценивания исторических периодов на основе внутренних, а не внешних критериев (т.е., историческое понимание должно базироваться на собственных предпосылках эпохи). В рамках подобной исследовательской программы важным становится проникновение в исторический контекст и исторические связи, в свете которых явление и получает свой конкретный исторический смысл.
Понятно, что принцип индивидуализации может входить в конфликт с идеей исторического прогресса и развития. Если исходить из признания того, что история имеет более глубокий смысл, движется к специфической цели, то трудно согласиться с тем, что любая историческая эпоха имеет собственную абсолютную самоценность. Если все эпохи развиваются в определенном направлении, движутся к некоторой общей цели, тогда естественно требуются внешние критерии для их оценивания. В этом случае историческая эпоха получает смысл именно в свете учета более общего контекста и общей цели.
Проблема соотношения между историцизмом и прогрессивизмом так и не была решена в гердеровской философии истории, полной противоречащих утверждений и наблюдений (апология историцизма и использование в то же время нормативных категорий типа «период расцвета» и «период упадка», признание в поздних работах в качестве однозначной цели истории роста гуманности).
В рамках модернизационного подхода указанная проблема решается по разному в зависимости от того, как трактуется сам процесс модернизации, т.е. перехода от традиционного к современному обществу. Представляется, что соединение модернизационного (векторность) и цивилизационного подходов (уникальность) в определенной степени позволяет решить познавательную проблему.
Временные уровни российских модернизаций XVIII - начала XX в
Неисчерпаемость, разнообразие, многоуровневость исторического универсума раздвигают горизонты познания прошлого до бесконечности. Исторические явления и процессы на разных общественных этажах, в различных исторических нишах обладают своеобразными логиками развития, подчиняются специфическим механизмам и принципам организации, что превращает их в самоценные объекты исторического анализа, не сводимые элементарно друг к другу. Существенное разнообразие исторической реальности обусловлено ее темпоральным измерением. Известно, что «этажи» исторического универсума отличаются своими временными режимами. Еще Э. Лабрусс, выдающийся французский экономический историк, предлагал выделять в истории уровни «экономики», «общества», «цивилизации». Согласно его схеме, скорость изменений на этих уровнях различна: быстрее всего — на уровне экономики; медленнее изменяется социальные структуры, постепенно уступая требованиям экономики; еще медленнее подвергаются трансформации идеология и культура, выступающие чаще всего в роли тормоза. Позднее Ф. Бродель также выделил 3 уровня истории по параметру скорости происходящих в них изменений346. Согласно его схеме, нижний уровень общественного бытия, скорее, характеризуется господством постоянства, стабильных структур, медленного, почти неподвижного, времени (это слой «ансамбля, архитектуры исторических явлений»; уровень взаимоотношений человека и природы, привычек мыслить и действовать). На среднем уровне локализуются экономические и социальные структуры, где скорость изменения измеряется десятилетиями. Наконец, в самом верхнем — политическом — слое истории события определяются не отрезками времени, а хронологическими датами.
Дифференцированное отношение ко времени представляется весьма продуктивным при анализе российских модернизаций. В частности, можно выделить «медленное» время, время «векторное» и время циклических изменений.
«Медленное» время
«Медленное» время позволяет фиксировать цивилизационный подход. Собственно, «медленное время» можно трактовать как время цивилизационного контекста модернизационных преобразований. Модернизационные процессы приобретали различные конфигурации в разных цивилизационно-культурных контекстах. Цивилизации складывались исторически, под влиянием географических условий, в процессе ответов на вызовы экологической и общественной среды, в результате осуществленных когда-то ценностно-культурных выборов и т.д. Сформировавшиеся как преимущественно надстрановые культурно-исторические массивы, занимающие обычно большие территории, цивилизации в определенном смысле выступали в качестве стратегий выживания, самоорганизации человеческого времени-пространства. При этом фундаментальные базовые (матричные) структуры и ценности, выступающие в качестве каркаса, ядра цивилизаций, обнаруживают завидную, «вневременную» устойчивость, накладывая отпечаток на цивилизационную динамику, в том числе модернизационную. Принято считать, что в качестве таких глубинных структур выступают ментальные установки массового сознания; народный характер; модели взаимоотношений власти и общества; мотивационные механизмы; представления о жизни и смерти, о любви, о человеческом предназначении; природно-климатические условия и т.д.3 7. По существу речь идет о месторазвитии цивилизации и о ее институциональной системе (причем, скорее, о неформальной части последней).
Цивилизационный подход фокусирует внимание исследователя на комплексе достаточно медленно менющихся параметров, характеризующих социокультурное и цивилизационное ядро общественной системы. В рамках данного подхода исследователь делает акцент на инерции истории, на континуитете исторического прошлого и настоящего, на выделение некоего ядра, неизменяемого во времени или в очень слабой степени подверженного изменениям, которое и характеризует культурную и даже цивилизационную специфику России.
Так, акад. В.В. Алексеев выделяет следующие фундаментальные особенности разных сторон жизнедеятельности населения, сформировавшиеся в ходе развития Российской цивилизации, своего рода цивилизационные коды: 1) гигантские размеры территории, важное геостратегическое положение между Востоком и Западом; 2) географическая и климатическая специфика, тяготеющая к Северу; 3) трудные условия воспроизводства основ человеческого существования; 4) изначально земледельческий характер экономики; 5) незащищенность естественными рубежами от посягательств извне; 6) продолжительное отсутствие выхода к морю; 7) стабильность и длительность существования; 8) самобытность, оригинальность культуры и традиций; 9) общность исторической судьбы, полиэтничность и многоконфессиональность народов, их толерантность; 10) православная вера как консолидирующая основа цивилизации; 11) политическая самостоятельность, державность, унитаризм; 12) своеобразие форм государственного, социального, городского устройства; 13) общинность, идеи социальной справедливости, нестяжательства, миссионизм; 14) экономический, культурный и мировоззренческий экспансионизм; 15) мобилизационный тип развития .
Применительно к XV-XVIII векам М.А. Чешков определяет следующие признаки этого цивилизационного ядра: экономическая, политическая, культурная разнородность общества; разнообразие исторических форм (взаимодействие западных и восточных элементов); централизованно-иерархический способ соотнесенности компонентов; двойственный тип целостности (противостоящие начала - государственное и общинное; восточное и западное), неорганический характер этой целостности; смешанный - системно-конгломеративный - тип социальной организации (от системы - целостность, от конгломерата -неартикулированность элементов); коллективистский тип общественного сознания (и его ценности - соборность, общинность, традиционализм); доминирующий тип общественного сознания - религиозно-мифологический («православное язычество»); субъекто-объектное членение в виде противоположения власти народу («массе»); принудительно-распределительный тип общественного воспроизводства; внутренняя самодостаточность общественного воспроизводства и его же «референтность во вне» (по отношению к Западу); роль полупериферии в мировых экономических отношениях; разрешение внутренних противоречий по типу антиномии («раскол»)349.
Цивилизационные «инварианты» несомненно оказывали воздействие на ход исторического процесса, однако они не могли оградить Россию от вируса развития. Несомненно, однако, и то, что под их влиянием само развитие приобретало очень своеобразный национальный облик.
«Векторное» время
Векторное время - собственно время модернизационных сдвигов, наблюдаемых на длительном временном интервале. В данном ракурсе исследование направлено на выявление накопления нового качества, сдвигов в экономической, социокультурной, институционально-политической сферах жизни, определенных этапов, которые проходит общество в своем развитии, двигаясь вдоль гипотетической линии от состояния недостаточной развитости, сложности, дифференцированности к точке большей продвинутости.
Специфика России обусловила особенности ее модернизации. Если на Западе модернизация прокладывала себе путь как результат внутреннего развития, на своей собственной базе, то в нашей стране во многом использовался опыт других держав, который силой авторитарного режима навязывался не всегда удачно. Инициатором модернизации выступало государство - наиболее активная и сильная общественная структура. На эпоху Петра I приходится начало становление политического режима, который получил наименование полицейского государства (Polizeistaat) — конкретного варианта абсолютистской монархии раннего периода новой истории. Являясь наследственной монархией, узаконенной рационалистическими законами секуляризированного естественного права и договорной теории, полицейское государство предоставляло самодержцу право заботиться о всеобщем благоденствии, т.е оберегать и поднимать материальное и духовное благосостояние своего народа всеми законодательными и административными методами, в том числе принуждением.
Фронтирная модель модернизации (на примере восточных регионов России XVIII - начала XX в.)
Страновая модель перехода от традиционности к современности, как и локально ограниченные деятельности, ее созидающие, несут отпечаток не только общей логики процесса модернизации (структурная дифференциация, рационализация, мобилизация, индустриализация, урбанизация и т.д.), но и места его протекания. Особенные условия для модернизации возникали в странах фронтира, которые продолжали осваиваться в модерную эпоху. К числу таких стран можно отнести Россию, США, Канаду, Австралию, Новую Зеландию.
В монографии «Динамика модернизации» С. Блэк выделил в особый тип модернизации «филиалы» Великобритании и Франции в Новом Свете (имелись в виду такие страны как США, Канада, Австралия и Новая Зеландия)429. С. Блэк обращал внимание на значение для развития стран данного типа доступных пограничных областей, которые служили не только источником богатства, но также и клапаном для разрядки социальных проблем более плотно заселенных регионов. Личности и группы, которые считали себя незаслуженно обиженными, которые не сумели обеспечить себе удовлетворительных условий существования или мечтали культивировать нетрадиционные представления, как отмечал историк, имели возможность переселиться в пограничные области вместо того, чтобы пытаться найти компромисс или понести возможное поражение на прежнем месте жительства. С. Блэк указывал и на ряд проблем, создаваемых фронтиром. Наиболее существенную он видел в том, что избыточные ресурсы не могли быть разработаны без дополнительной рабочей силы. Большой же приток иммигрантов, в свою очередь, создавал проблему ассимиляции, которая наиболее критические очертания приобрела в Соединенных Штатах, в то время как в других странах в силу сложившихся обстоятельства иммиграция имела более постепенный и гомогенный характер.
Сама концепция фронтира, сформулированная в начале 1890-х гг. американским исследователем Фр.Дж. Тернером, стала удобным познавательным инструментом для изучения стран, в истории которых существенную роль играла колонизация, континентальная экспансия, имелись «свободные земли», были свои «запад» и «восток». При этом последователи концепции Тернера расширили понимание фронтира, показав односторонность тёрнеровского представления о пограничных условиях как ключевом факторе формирования страновых особенностей и обратив внимание на несомненную значимость для истории общества традиций, «ввезенных» из метрополии, характера и степени интенсивности взаимоотношений «ядра» и «границы», «запада» и «востока»4 .
Наличие больших массивов слабозаселенных территорий создавало предпосылки для дальнейшего переселения, миграций, разрядки демографического давления в густонаселенных районах. Колонизация тормозила переход от экстенсивных к интенсивным методам освоения пространства, закрепляла низкотехнологичные уклады в центре страны, транслировала их на периферию, ослабляя таким образом целый ряд модернизационных по своей природе процессов, таких как урбанизация, индустриализация и т.д. Вероятно, можно даже говорить о расширении базы для пространственно-временных исторических реверсов в процессе колонизации. Подобный характер «фронтирной» динамики обосновывался последователями фронтирной теории Ф.Д. Тернера применительно к североамериканскому континенту: «Эта вечно движущаяся пограничная полоса явилась одной из отличительных черт в развитии американского общества. Ясное понимание ее влияния разрешает многие трудные проблемы в этой истории. ... история Соединенных Штатов представляет собою описание движения могучей армии на Запад, на завоевание лесов и прерий. Эта армия имела своих разведчиков, свой авангард, своих саперов и минеров, свои оккупационные отряды. Эти различные отряды воспроизводили по очереди различные ступени общественного развития, пройденные в свое время всей расой. ... последовательные ступени заселения Запада надвигающейся армией пионеров Америки вновь воспроизводят перед нами историю социального развития. Авангард охотников, трапперов, рыболовов, разведчиков и борцов с индейцами с замечательной точностью воспроизводит дикое состояние общества. Они жили в примитивных жилищах, выстроенных из бревен, или в землянках, добывали себе пищу и одежду охотой на зверей, группировались вокруг отдельных вождей, часто не знали никаких законов, были грубы и легко возбуждали ссоры, хотя часто обнаруживали еще более характерные черты диких — молчаливость и фаталистическую храбрость. Эти люди заходили на целые сотни миль вглубь пустыни, вдаль от всяких постоянных поселений. Они нередко дружились и жили вместе с индейцами. Таковы были французские бегуны по лесам, которые собирали меха на пространстве от Гудсонова до Мексиканского залива, исследуя реки, нанесенные на карту лишь в течение последних десятилетий. Когда эти разведчики произвели разведку местности, появился первый отряд главной завоевательной армии. Он состоял из небольших групп поселенцев, лепившихся вдоль водяных потоков и главных путей, по которым прошел авангард. ... Люди этого периода представляли собою бродячий элемент. Едва успевали они расчистить небольшой участок в пустыне, как снова двигались в путь, чтобы опять взяться за эту же работу, дальше на Запад. Они тоже группировались вокруг отдельных вождей, обыкновенно соединяли охоту и рыболовство с земледелием, и во всех войнах, в которые оказывались втянутыми Соединенные Штаты, кроме последней, они давали самых лучших борцов»431.
Освоение новых пространств как ведущий региональный процесс сближало Россию с переселенческими странами, в частности, со странами Нового света . Хорошо известны сопоставления освоения восточных регионов России, в первую очередь Сибири, и западных территорий США (так называемого североамериканского фронтира)433. Прозвучали в литературе и мысли о сходстве в развитии России и Канады. В частности, подобные наблюдения высказал известный специалист по проблемам Канады А. Черкасов в предисловии к замечательной книге американского писателя-натуралиста Г. Бестона «Река Святого Лаврентия»: «Может быть, это что-то очень личное, но мне кажется, что терпимость к людям иной расы и иной культуры, сближение с коренным населением осваиваемых северных территорий — одна из общих черт франкоканадцев и русских. Эти черты, похоже, возникли вследствие сходства природно-климатических условий жизни и отчасти — особенностей исторического развития стран, по крайней мере в XIX веке: с одной стороны, длительное сохранение пережитков феодализма, безысходная нужда и насаждаемое сверху господство церкви, с другой — неукротимое стремление народа к свободе, находившее свой выход и в бегстве вольницы в таежные дебри Севера. Землепроходцы обоих народов сравнительно легко находили общий язык с таежными жителями, смешивались с ними, перенимали их обычаи и опыт и обогащали их своими знаниями. Г. Бестон отмечает скромность быта франкоканадского сельского жилища — "ничего лишнего". Но ведь такова и традиция русской избы. Те же зимние празднества с катанием на санях (только в Квебеке вместо троек, кажется, пары). У франкоканадцев такие же, как и у русских, протяжные, грустные народные песни, а есть и искрометные плясовые; мелодия припева одной очень популярной песни гребцов, возвращающихся домой, до удивления напоминает нашу "Светит месяц". Народные игрушки-самоделки — ни дать ни взять деревянные и глиняные лошадки наших умельцев. А самое популярное у франкоканадцев национальное блюдо — блины. Правда, с кленовым сиропом...»434. Показателен также тот интерес к Канаде, который сформировался в России еще в XVIII в. и сохранялся на протяжении всего последующего столетия: идеализированный портрет Канады (первый русский историк Канады П.Г. Мижуев образно охарактеризовал страну как «крестьянское царство»), противопоставляемой США, представлялся многим позитивной моделью общественного развития и модернизации, которой должна последовать и Россия. На рубеже XIX—XX вв. российских экспертов и ученых привлекал канадский опыт освоения в аграрных целях огромных пространств, а также строительства трансконтинентальной железной дороги . Параллели в развитии России и Канады бросались в глаза не только российским наблюдателям: «Россией Нового Света» охарактеризовал Канаду британский государственный деятель Б. Дизраэли.
