Содержание к диссертации
Введение
Глава I. НАСЛЕДИЕ ПЕРВЫХ ПЯТИЛЕТОК 59
Глава II. ПОСЛЕВОЕННЫЕ ЗАДАЧИ И ВЫЗОВЫ 85
1. По отработанным схемам 85
2. Военно-технический фактор 115
3. Успехи и диспропорции 150
ГЛАВА III. РЕГИОНАЛЬНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ: ЗАДЕЛЫ НА БУДУЩЕЕ 172
1. Преемственность приоритетов 172
2. Плацдармы комплексного освоения 198
ГЛАВА IV. ИМПЕРАТИВЫ ПОЗ ДНЕИНДУСТРИАЛЬНОИ МОДЕРНИЗАЦИИ 221
1. Новый курс 221
2. Зигзаги реформ 245
Глава V. ВОСТОЧНЫЙ СДВИГ «БОЛЬШОЙ НАУКИ 287
1. Проблемы регионализации 287
2. Академический вариант 311
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 345
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
И ЛИТЕРАТУРЫ 354
Введение к работе
Актуальность темы. Анализ мировых тенденций показывает, что основным источником развития в XXI веке станут не природные ресурсы и даже не финансы, а интеллектуальный потенциал. Страны, лишенные этого «капитала», неизбежно будут вытеснены на обочину экономического и социального прогресса. В лучшем случае, их ожидает участь поставщиков сырья и превращение в экологически грязные звенья глобального производственного процесса. В худшем - полная деградация как субъектов экономической деятельности и межгосударственных отношений. А их население станет влачить жалкое существование в сравнении с другими частями мирового сообщества1.
Эта особенность современного этапа человеческой цивилизации задает совершенно определенный ракурс при выборе стратегий развития. Создание современной, высокоэффективной инновационной системы становится важнейшим приоритетом для любого национального сообщества, если оно задумывается о своем будущем. В то же время очевидно, что не существует общего для всех решения данной задачи. Конкретные пути и способы интенсификации процесса производства и расширения масштабов практического использования знаний зависит от целого ряда факторов. В первую очередь, они должны соотносится с уже имеющимися в распоряжении научно-техническим и производственным потенциалом, образовательным и общекультурным уровнем населения и «вписываться» в действующую систему политических и экономических отношений.
Но есть еще одно обстоятельство, которое следует учитывать. Речь идет о базовых, структурообразующих элементах национальных общественных систем. Несмотря на изменения в экономической и социальной
См.: Кувалдин В. Глобальность: новое измерение человеческого бытия / В. Кувалдин// Грани глобализации: трудные вопросы современного развития / М.С. Горбачев, А.Г. Арбатов, ОТ. Богомолов и др. М: Альпина паблишер, 2003. С. 62-64.
структуре, разительные технико-технологические сдвиги в производстве, они мало меняются со временем. Устойчиво сохраняется позиционирование стран в геополитическом и геоэкономическом пространстве. Так, для нашей страны задача преодоления отставания от лидирующих экономик является актуальной уже несколько столетий. И несмотря на все усилия ее никак не удается решить в полном объеме. В поисках ответа на вопрос, почему предпринимавшиеся в прошлом попытки, не дали желаемого результата многое может объяснить обращение к историческому опыту. Конечно, его обобщение не дает законченного решения насущных проблем современности. Еще в меньшей степени он содержит рецепты практических действий. В то же время, осмысление исторического процесса как сложной вероятностной взаимосвязи между прошлым, настоящим и будущим позволяет прояснить механизмы социальных трансформаций, оценить возможность достижения желаемых целей. Чтобы конструктивно обсуждать значимые общественные проблемы, а тем более их решать - нужна длительная историческая ретроспектива, понимание логики долгосрочных изменений, порождаемых инерционностью институтов, созданных на более ранних стадиях развития1.
Сказанное определяет особую значимость анализа перехода российского общества к позднеиндустриальной стадии модернизации. Именно тогда были заложены основы национальной инновационной системы. Она в основном и главном сохранялась вплоть до распада Советского Союза. Да и сегодня ее «несущие конструкции» находятся в «рабочем состоянии». Благодаря своей инновационной системе стране удалось создать технико-технологические основы позднеиндустриального производства, заметно приблизиться в экономическом отношении к уровню наиболее развитых государств. Казалось, еще немного и она опередит их. Однако эти ожида-
1 См.: Алексеев В.В. Общественный потенциал истории. Екатеринбург / В.В. Алексеев. Екатеринбург: Уральский гуманитарный институт, 2004. С. 15,182; Гайдар Е.Т. Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории / Е.Т. Гайдар. 2-е изд. М.: Дело, 2005. С. 9.
ния не оправдались. По мере вхождения в позднеиндустриальную фазу инновационные механизмы все чаще «пробуксовывали». А снижение их эффективности вело к утрате советской экономикой былого динамизма и конкурентоспособности в глобальном масштабе.
Весомую долю ответственности за наращивание невосприимчивости производства к нововведениям несла научно-техническая политика. Но она была производной от реализуемой модели модернизации. Этим определялись ее сильные и слабые стороны, успехи и неудачи. Следовательно, научно-техническая политика должна рассматриваться не сама по себе, а в контексте модернизационной стратегии. Их ретроспективная оценка дает основания для размышлений почему в свое время они обеспечили достижение желаемых целей и от чего затем следовало отказаться, как лучше сохранить и приумножить то, что было создано предшествующими поколениями.
Проблема ретроспективного анализа научно-технической политики. Сегодня не существует общепризнанной трактовки научно-технической политики. Но при всех отличиях в интерпретации под ней, как правило, понимают деятельность органов государственной власти и управления по формированию и развитию научно-технического потенциала, организации научно-технических исследований и практического использования их результатов.
Это самое общее определение. И для целей ретроспективного анализа необходима его конкретизация. Во-первых, в научно-технической политике целесообразно выделить стратегический и тактический компоненты. Стратегия связана с выбором целей и приоритетов развития научно-технической деятельности, определением пропорций и темпов наращивания ее потенциала. Тактика - с использованием средств и механизмов достижения поставленных целей. Во-вторых, научно-техническая политика представляет собой совокупность общегосударственной, региональной и отраслевой (в соответствии с имевшим место в советские годы членением
научного потенциала на академический, вузовский и ведомственные сектора) составляющих. В-третьих, она, наряду с промышленной, образовательной, культурной и т. п. «политиками», являются частью политики «макросоциальной»1. Все компоненты последней связаны сложной системой взаимоотношений. А их вектор и рамки задаются избранным направлением общественного развития. В этом смысле научно-техническая политика, как и любая другая, является «искусством возможного». Такое уточнение имеет принципиальное значение для постановки исследовательских задач. Оно предполагает поиск ответов на следующие вопросы. Какую роль в определении содержания научно-технической политики играли отдельные факторы? Как она соотносилась с реальными потребностями общественного развития? Кого можно отнести к субъектам научно-технической политики и как они взаимодействовали? Какие средства и механизмы использовали для ее реализации? Почему стратегические цели научно-технической политики в одних случаях удалось достичь, а в других - нет?
Историография. Актуальность анализа научно-технической политики осознана достаточно давно. Поэтому на сегодняшний день существует солидный задел в ее изучении. Имеющуюся историографию можно разделить на советскую и постсоветскую. Первая, если судить по специальному обзору, изданному накануне распада Советского Союза, насчитывает сотни публикаций в той или иной степени, затрагивающих проблемы на-учно-технической политики . Многие из этих работ до сих пор не утратили научной ценности. Однако, они были нацелены не столько на объективную реконструкцию исторического процесса, сколько на выполнение социального заказа по обоснованию преимуществ «социалистического выбора» и основном принадлежали перу философов, экономистов, социологов, нау-
1 См.: Водичев Е.Г. Путь на восток: формирование и развитие научного потенциала Си
бири (сер. 50-х - 60-е гг.) / Е.Г. Водичев. Новосибирск: Экор, 1994. С. 4.
2 См.: Голеусова Л.П. Научно-техническая политики КПСС: некоторые итоги и про
блемы исследования / Л.П. Голеусова. М.: Мысль, 1987.158 с.
коведов. В них внимание акцентировалось на вневременных аспектах. Главным считалось выявление логики разработки и реализации научно-технической политики в «условиях развитого социализма». Такой ракурс задавался спецификой ее конституциирования в качестве предмета специального исследования. Оно происходило в рамках работ, посвященных организации научной деятельности. Первые обобщающие труды по данной проблеме были опубликованы в конце 1960-х гг.1 В них содержалось обоснование необходимости изучения организационной структуры науки в тесной связи с анализом деятельности по ее организации2.
Это требование учитывалось и в работах, вышедших в последующие годы, когда произошло масштабное расширение исследований, посвященных организационным проблемам развития науки. Одновременно в рамках данной темы выделяются направления, привлекавшие повышенное внимание исследователей. В первую очередь к ним относились проблемы управления наукой на всех уровнях, территориальные аспекты организации научной деятельности. Тогда же появились специальные работы, посвященные анализу механизмов взаимодействия науки с производством и систе-мой образования . Историографическая ценность всех этих работ опреде-
1 Организация научной деятельности / Редкол.: Е.А. Беляев и др.; АН СССР, Ин-т исто
рии естествознания и техники. М.: Наука, 1968. 444 с; Лахтин Г.А. Тактика науки (эко
номика и организация работы научно-исследовательских учреждений) / Г.А. Лахтин
Новосибирск: Наука, 1969; Добров Г.М. Организация науки / Г.М. Добров, В.Н. Кли-
менюк, В.М. Одрин, А.А. Савельев. Киев, 1970; Управление планирования и организа
ции научных и технических исследований. Труды международного симпозиума стран
членов СЭВ и СФРЮ. Москва, май 1968. Т. 1-5. М, 1970.
2 См.: Микулинский С.Ф. Некоторые проблемы организации научной деятельности и ее
изучение / С.Ф. Микулинский // Организация научной деятельности. М.: Наука, 1968.
С. 148-149.
3 Дубровский К.И. Организация управления научными исследованиями / К.И. Дубров
ский. Л., 1971; Проблемы управления наукой в условиях научно-технической револю
ции. М., 1972; Основные принципы и общие проблемы управления наукой / Под ред.
В.Г. Шорина. М.: Знание, 1972; Клименюк В.Н. Управление развитием и использовани
ем научного потенциала / В.Н. Клименюк. Киев, 1974; Научные основы организации и
управления наукой. Киев, 1974; Таксир К.И. Сущность и формы соединения науки с
производством / К.И. Таксир. М., 1974; Вопросы теории и практики управления и орга
низации науки / Под ред. В.М. Гвишиани. М.: Наука, 1975; Наука: организация и
управление. Минск, 1977; Архангельский В.Н. Организационно-экономические про
блемы управления научными исследованиями / В.Н. Архангельский. М.: Наука, 1977.
ляется, с одной стороны, наличием объемного конкретного материала, описывающего функционирование организационных механизмов науки в советской модели политико-экономических отношений, с другой - в системном подходе к изучаемой проблеме. Эти качества позволяют широко использовать их в современных исторических реконструкциях.
То же можно сказать о работах, непосредственно посвященных изучению научно-технической политики. Как самостоятельное направление в рамках организационно-управленческой проблематики оно оформилось в 1970-е гг. Это было вызвано ростом масштабов и сложности проблем управления наукой и осознанием, «что они поддаются решению только на государственном уровне»1. В результате появилось значительное число работ, анализирующих различные аспекты научно-технической политики и обосновывающие пути и способы повышения ее эффективности . Во мно-
163 с; Дуженков В.И. Проблемы организации науки (региональный аспект) / В. И. Ду-женков В.И. М.: Наука, 1978. 264 е.; Территориальная организация и эффективность науки. Опыт социалистических стран: сб. переводных статей / Под ред. М.Е. Половичкой и В.Т. Шимко. М.: Прогресс, 1978. 160с; Жамин В.А. Социально- экономические проблемы образования и науки в развитом социалистическом обществе / В.А. Жамин. М.: Экономика, 1979. (Социализм: Опыт. Проблемы. Перспективы). 183 с; Организационные формы связи науки с производством в промышленности. Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1980. 152 с; Комплексная организация исследований. М., 1981; Собровин А.В. Проблемы управления научно-техническим прогрессом / А.В. Собровин. М.: Советская Россия, 1981. 174 с; Пирогов. СВ. Управление наукой: Социально-экономический аспект / СВ. Пирогов. М.: Мысль, 1983.190 с; Совершенствование управления фундаментальными исследованиями в крупном городе. Л.: Наука, 1983. 212 с; Рассохин В.П. Механизм внедрения достижений науки: политика, управление, право / В.П. Рассохин. М., 1985. 286 с; Квинт. В.Л. Управление научно-техническим прогрессом: региональный аспект: Вопр. методологии и практики / В.Л. Квинт, отв. ред. В.М. Иванченко; АН СССР, Ин-т экономики. М.: Наука, 1986. 216 с; Колесов А.С Управление наукой в регионе: вопросы теории и практики / АН СССР, Карел, фил., Отд. экономики. Л., Наука. Ленингр. отд-ние,1988.150 с.
1 Гвишиани Д.М. Социальная роль науки и политика государства в области науки /
Д.М. Гвишиани // Социологические проблемы науки. М.: Наука, 1974. С 179.
2 Смирнов П.В. Научно-техническая политика Советского государства: научно-
аналитический обзор / П.В. Смирнов. М., 1976; Папьян З.Т. КПСС и главные направле
ния научно-технической политики на современном этапе / З.Т. Папьян. Ереван, 1977;
Косолапое В.В. Научно-техническая политика общества развитого социализма /
В.В. Косолапое. Киев, 1979; Данилин. Г.Д. Методологические принципы определения
начального периода научно-технической революции: Науч.-аналит. обзор / Г.Д. Дани
лин. М.: ИНИОНД 983. (Наука: теория, практика, управление (обзоры советской
гих из них делались попытки обобщения исторического опыта. К нему обращались в поисках дополнительной аргументации при обосновании перспективных направлений государственной политики в сфере науки. Поскольку решение последней проблемы предполагало проведение периодизации, то она оказалась в центре внимания исследователей. Здесь обозначились два подхода. В одном случае периодизация научно-технической политики проводилась в соответствии с развитием «политической системы социализма, т.е. субъекта реализации», в другом - «по этапам хозяйственной деятельности и экономической зрелости социализма, т. е. объекта реализации»1. Но эти различия в критериях по существу не играли большой роли. Оба подхода базировались на логических схемах, задаваемых идеологическими императивами. Анализ же конкретно-исторического материала скорей выполнял иллюстративную функцию, использовался для подтверждения готовых теоретических конструкций2.
Вообще же, ретроспективный анализ, осуществляемый экономистами, социологами, науковедами не может заменить собственно исторических исследований. Только они способны дать всеобъемлющую картину эволюции организационного оформления научной деятельности, проследить в исторической динамике все изменения в системе управления наукой. Другое дело, что свои изыскания историки должны согласовывать с исследованиями, выполняемыми представителями общественных дисциплин, занимающихся преимущественно «вневременными» аспектами. Историкам это позволяет правильно понять вектор трансформации изучаемых
лит.) /АН СССР, ИНИОН). 49 с; Жамин В.А. Научно-техническая политика КПСС / В.А. Жамин. М.: Сов. Россия, 1985.160 с. и др.
1 Голеусова Л.П. Научно-техническая политика КПСС... С. 75-77.
2 См.: Боборыкин А.Д. Научно-техническая политика КПСС и советского государства /
А.Д. Боборыкин А.Д., А.З. Ваксер // Рабочий класс и индустриальное развитие СССР.
М.: Наука, 1975. С. 275; Смирнов П.В. Научно-техническая политика Советского госу
дарства... С. 19; Косолапое В.В. Научно-техническая политика общества развитого со
циализма... С. 30.
объектов, а экономистам, социологам, науковедам - истоки современных проблем1.
В «советские годы» в реализации такого подхода был создан определенный задел. Вышел целый ряд работ, в том числе монографического характера, специально посвященных истории организации отечественной науки, в которых использовался междисциплинарный подход. В них обобщались результаты исследований по широкому кругу проблем: от формирования государственной научно-технической политики до территориальных аспектов развития сети научных учреждений. Особое внимание уделялось академическому сектору науки. В то же время ее отраслевая часть, особенно связанная с военно-промышленным комплексом, за отдельными исключениями, оставалась вне поля зрения исследователей. Практически не анализировалось реальное функционирование управленческой вертикали, особенности реализации военно-технических программ2.
Те же особенности были свойственны работам обобщающего характера по истории отечественной науки. В них организация и управление не являлись предметом специального исследования. Но в той или иной мере
См.: Яхиел Н. Социология науки. Теоретическая и методологическая проблемы / Н. Яхиел; пер. с болг.; общ. ред. А.А. Зворыкина. М.: Прогресс, 1977. С. 235-240. 2 Кольцов А.В. Ленин и становление Академии наук как центра советской науки / А.В. Кольцов. Л.: Наука, Ленингр. отд-е. 1969; Есаков В.Д. Советская наука в годы первой пятилетки. Основные направления государственного руководства наукой / В.Д. Есаков; АН СССР; отв. ред. М.П. Ким. М.: Наука, 1971. 271 с; Бастракова М.С. Становление советской системы организации науки (1917-1922) / М.С. Бастракова. М.: Наука, 1973. 294 с; Беляев Е.А. Формирование и развитие сети научных учреждений СССР: исторический очерк / Е.А. Беляев, Н.С. Пышкова. М.: Наука, 1979. 245 с; Организация и развитие отраслевых научно-исследовательских институтов Ленинграда, 1917-1977 / АН СССР, Ин-т истории естествознания и техники; под ред. Б.И. Козлова; Ин-т истории естествознания и техники. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние,1979.258 с; Кольцов А.В. Очерки истории организации науки в Ленинграде, 1703-1977 / АН СССР, Ин-т истории естествознания и техники; А.В. Кольцов, Ю.Х. Копелевич, Б.Д. Лебин и др.; Под ред. Б.Д. Лебина; Ин-т истории естествознания и техники. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980. 314 с; Беляев. Е.А. КПСС и организация науки в СССР / Е.А. Беляев. М.: Политиздат, 1982.143 с; Кольцов А.В. Роль Академии наук в организации региональных научных центров СССР. 1917-1961 / А.В. Кольцов; АН СССР, Ин-т истории естествознания и техники; отв. ред. Б.Б. Пиотровский. Л.: Наука, 1988. 264 с; Формы организации науки в Сибири: исторический аспект: сб. статей / АН СССР, СО; отв. ред. В.Л. Соскин. Новосибирск: Наука, 1988.223 с. и др.
они касались данной проблемы. И их вклад в историографию отечественной научно-технической политики нельзя игнорировать1. Аналогичную оценку можно дать фундаментальным трудам по истории экономики и со-ветского общества . В них содержатся краткие очерки в самых общих чертах характеризующие развитие науки и в какой-то, пусть ограниченной мере, позволяющие судить о векторе ее организационно эволюции. Но если оценивать советскую историографию научно-технической политики в целом, то она весьма фрагментарна. Причем положение усугубляет ее идеологизированный характер. Поэтому она, конечно, не дает адекватного представления об организации и управлении научной деятельностью в советском обществе на государственном уровне.
Такая оценка, по сути, стала доминировать уже в конце советского периода. Дело в том, что мажорный тон, свойственный исследованиям проблем развития отечественной науки, все больше расходился с реальностями жизни. Тратя на науку огромные средства (в конце 1980-х гг. доля расходов на НИОІСР в ВВП была одной из самых высоких в мире), СССР «уверенно» проигрывал странам Запада технологическую «гонку». Причем наблюдалось устойчивое снижение эффективности таких расходов . Столь
1 Князев Г.А. Краткий очерк истории академии наук в СССР / Г.А. Князев, А.В. Коль
цов. 3-е изд. М.; Л.: Наука, 1964. 226 е.; Комков Г.Д. Академия наук СССР - штаб Со
ветской науки / Г.Д. Комков, О.М. Карпенко, Б.В. Левшин, Л.К. Семенов. М: Наука,
1968. 220 с; Академия наук СССР. Научные центры АН СССР. М: Наука, 1969. 71 с;
Наука в советской Башкирии за 50 лет / Отв. ред. С.Ф. Рафиков. Уфа, 1969. 580 с; Нау
ка в Якутии за 50 лет. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. Изд-во: 1969. 125 с; Наука Союза ССР:
сб. стат. /Сост. Г.Д. Комков, пред. редкол. М.В. Келдыш. М: Наука; 1972. 427 с; Ком
ков. Г.Д. Академия наук СССР: Краткий ист. очерк: в 2-х т. Т. 2:1917-1976. /АН СССР,
Архив; Г.Д. Комков, Б.В. Левшин, Л.К. Семенов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Наука,
1977. 455 с; Академия наук и Сибирь. 1917-1957 / Отв. ред. А.П. Окладников. Новоси
бирск: Наука, Сиб. отд-е.1977. 320 с; Сажина З.Т. Горизонты высшей школы и науки
на Урале / З.Т. Сажина, М.Е. Главацкий. Свердловск: Сред.-Урал. кн. Изд-во, 1981.
144с; Академия наук СССР. Сибирское отделение: Хроника, 1957-1982 / Сост.
В.Л. Соскин и др. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1982. 337 с. и др.
2 История социалистической экономики СССР: В 7-ми т. /АН СССР, Ин-т экономики;
Редкол.: И. А. Гладков (отв. ред.) и др.; Ин-т экономики. М.: Наука, 1976-1980; Исто
рия СССР: С древнейших времен до наших дней: в 2-х сериях: в 12 т. / АН СССР, Ин-т
истории. М: Наука, 1966-1980.
3 Путь в XXI век: стратегические проблемы и перспективы российской экономики /
Ред. Д. С. Львов. М: Экономика, 1999. С. 347.
плачевные результаты требовали своего объяснения. И в обществе стало складываться мнение, что виной всему «командно-административная система». Логика подобных рассуждений была следующей. В отсутствии конкурентной среды хозяйствующие субъекты не заинтересованы в инновациях. Существующие структуры и механизмы управления экономикой разба-лансируются даже в случае скромных технологических нововведений и поэтому всячески сопротивляются им. Директивное планирование не может учесть динамики современной науки и следовательно ведет к консервации ее организационной структуры и поддержке неперспективных направлений.
К концу 1980-х гг. такие взгляды получили широкое распространение. Не случайно в решениях XIX Всесоюзной партийной конференции (1988 г.) прозвучало требование «создать качественно новый научный потенциал». Этот призыв, отвечавший общественным настроениям того времени, стимулировал пересмотр устоявшихся оценок. Он позволял критически посмотреть и на современную ситуацию, и на истоки накопившихся проблем. Причем общий тон задавали категоричные суждения: «сложившаяся на прежних этапах система научной деятельности исчерпала ресурсы саморазвития и дальнейшему совершенствования не подлежит»1. Такая общественно-психологическая среда создавала благоприятные условия для «нового прочтения» истории отечественной науки. Появился целый ряд статей, в которых достаточно убедительно аргументировалось, что далеко не все «действительное» было «разумным». И это, конечно же, в первую очередь относилось к научно-технической политике, на которую возлагалась весомая доля ответственности за такие атрибуты советской науки как монополизм, иерархичность, бюрократизация2.
1 Кара-Мурза С.Г. Застой в фундаментальных исследованиях: поиски путей преодоле
ния ошибок / С.Г. Кара-Мурза // Вестник АН СССР. 1989. № 4. С. 32.
2 Франк-Каменецкий М. Механизм и торможение в науке / М. Франк-Каменецкий //
Иного не дано. М.: Прогресс, 1988. С. 634-647; Александров Д.А. Опыт путеводителя
по неизведанной земле. Предварительный очерк социальной истории советской науки /
Д.А. Алексадров, Н.Л. Кременцов // Вопросы истории естествознания и техники. 1989.
Наиболее радикально настроенные авторы заявляли о тотальной утрате последней былых позиций. Подчеркивалось, что «оскудение нашей научной нивы» особенно бросается в глаза в сравнении с «лавинообразным нарастанием числа открытий» в западных странах. Под стать таким оценкам предлагались пути выхода из так называемого кризиса. По сути, они мало чем отличаются от сегодняшних «радикальных вариантов» реформирования научной сферы. В частности уже тогда утверждалось, что Академия наук «должна перестать быть государственным учреждением, фактически министерством науки, а быть формальным объединением, элитным клубом». И место ей в числе прочих «научных обществ», «дискуссионных клубов ученых и инженеров»1.
Очевидно, что подобные заявления выходили за рамки научных исследований. Они скорей являлись политическими заявлениями, призванными усилить негативное отношение ко всем без исключения общественным институтам. Но имел место и более взвешенный подход к переосмыслению организационного развития отечественной науки. Он нашел свое отражение в ряде монографических исследований. В принципе, в их основе лежали все те же побудительные мотивы: объяснить «глубокое противоречие между величиной накопленного потенциала» и его низкой практической отдачей, обосновать необходимость «формирования такой система организации и управления наукой и научно-техническим прогрессом, ко-
№ 4. С. 67-79; Ханин Г. И. Почему пробуксовывает советская наука / Г.И. Ханин // Постижение. М, 1989. С. 125-157; Кара-Мурза С.Г. Советская наука и бюрократическая система: грани взаимодействия / С.Г. Кара-Мурза // Вопросы философии. 1989. № 3. С. 57-67; Кулькин A.M. Научная деятельность в административно-бюрократической системе / A.M. Кулькин // Вопросы философии. 1989; № 12. С. 3-15; Шульгина И.В. Финансирование и организация науки в СССР: уроки истории и перспективы / И.В. Шульгина // Вопросы истории естествознания и техники. 1990. № 4. С. 123-132; Лосик А.В. Научно-технический прогресс в СССР: утраченные возможности (середина 50-х - начало 70-х гг.) / А.В. Лосик, Н.Б. Лебедев // В поисках исторической истины. Л.: Лениздат, 1990. С. 154-174; Артемов Е.Т. Экспансия науки в Сибирь: политологический аспект / Е.Т. Артемов, Е.Г. Водичев // Актуальные проблемы истории советской Сибири. Новосибирск: Наука, 1990. С. 202-220 и др. 1 См.: Франк-Каменецкий М. Механизм торможения в науке... С. 634; 646.
торая обеспечивала бы требуемое ускорение» . По своим концептуальным подходам эти работы сохраняли высокую степень преемственности с предыдущими исследованиями. В основном и главном они исходили из исторической предопределенности «социалистического выбора». Поэтому содержащиеся в них оценки и выводы в известной мере основывались на стереотипах прошлого, хотя налицо было стремление к объективному анализу. Их также отмечала солидная эмпирическая база. В целом эти работы можно рассматривать как важный шаг в создании более реалистичной, чем в традиционной советской историографии, картины эволюции организационного оформления научной деятельности2.
Распад Советского Союза, кардинальные перемены в условиях жизни привели к переоценке многих базовых представлений, доминировавших ранее в общественном сознании. В этих условиях прежние объяснения исторического процесса стали выглядеть, по меньшей мере, неубедительно. Серьезные претензии предъявлялись и к направлению научного поиска. Оказалось, что традиционная проблематика уже не способна удовлетворить общественный интерес. Ответ на эти вопросы был найден в акцентировании внимания на так называемых «белых пятнах» или, иными словами, негативных сторонах советской истории. В первую очередь, речь шла о «цене», которую российское общество заплатило за «социалистический эксперимент».
Доминирование такого ракурса в исторических, да и вообще в гуманитарных исследованиях отодвинуло тематику, связанную с реконструк-
1 См.: Лахтин Г.А. Организация советской науки: история и современность. М: Наука,
1990. С. 3.
2 Лахтин Г.А. Указ. соч.; Опенкин Л.А. Сила, не ставшая революционной. Историче
ский опыт разработки КПСС политики в сфере науки и технического прогресса /
Л.А. Опенкин Ростов-на-Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1990. 248 с; Артемов Е.Т. Формиро
вание и развитие сети научных учреждений АН СССР в Сибири. 1944-1980 гг. Новоси
бирск: Наука, 1990. 189 с; Научные кадры СССР: динамика и структура. М.: Мысль,
1991. 283 с; Бакунин А.В. Региональная научная политика / А.В. Бакунин, В.Э. Лебе
дев. Свердловск: АН СССР, УрО, ИИиА, 1991. 76 с; Лебедев В.Э. Научно-техническая
политика региона: опыт формирования и реализация (1956-1980 гг.) / В.Э. Лебедев.
Свердловск: Изд-во УрГУ, 1991. 216 с.
цией процесса развития отечественной науки как бы на второй план. Заметно сократилось число работ с соответствующим содержанием. Это, однако, не означало полного прекращения научного поиска в данном направлении. Более того, сложившаяся в историографии ситуация стимулировала разработку тем, которые раньше были фактически под запретом.
В их числе оказались проблемы взаимоотношения научного сообщества и власти, перипетии «репрессированной» науки, достижения науки «русского зарубежья» и т. д. Они рассматривались в широком историческом контексте, в рамках процесса так называемой «советизации» отечественной науки, завершившимся становлением весьма специфической формой ее организации с соответствующей конфигурацией внутринаучных отношений. Важно и то, что в данных исследованиях использовались нетрадиционные источники. В частности, весьма полезным оказался опыт реконструкции событий на основе устной истории. На практике было показано, что такой подход в ряде случаев может внести существенные коррективы в информацию, содержащуюся в официальных документах1.
Обращение к драматическим, а порой и трагическим страницам социальной истории отечественной науки было, безусловно, положительным явлением. Оно позволило по новому взглянуть на многие обстоятельства ее развития, задуматься о балансе понесенных при этом потерь и достижений. Вместе с тем «критический настрой», имеющий место в историографии, зачастую переходит в огульное отрицание очевидных успехов. В первую очередь этим страдают работы публицистического характера. Но и в ряде научных исследований навязываются новые стереотипы, которые хо-
1 Репрессированная наука = The Oppressed Science / РАН, Санкт-Петербург, фил. Ин-та истории естествознания и техники им. СИ. Вавилова и др. СПб.: Наука, 1994. Вып. 2 / Под общ. ред. М.Г. Ярошевского; ред.-сост. А.И. Мелуа. 319 с; Шноль С.Э. Герои и злодеи российской науки / С.Э. Шноль. М.: Изд. дом "Крон-пресс", 1997. (Экспресс). 463 с; За "железным занавесом": Мифы и реалии советской науки=Біе "wissenschaft hinter dem eisemen vorhang"/ РАН, Ин-т истории естествознания и техники, С.-Петерб. филиал; Ганноверский ун-т, под ред. М. Хайнеманна и Э.И. Колчинского. СПб.: Дмитрий Буланин, 2002. 528 с; Сойфер В.Н. Власть и наука (Разгром коммунистами генетики в СССР) / В.Н. Сойфер. М.: Изд-во «ЧеРО», 2002.1024 с. и др.
рошо работают на сомнительные концепции, но плохо согласуются с исторической реальностью.
В числе последних особое место занимает тезис о прогрессирующей деградации науки в советский период, об ее «обезмысливании»1. Естественно, такая наука в принципе не могла, да и сегодня не может обеспечить расширенное воспроизводство нововведений. Отсюда логично следует вывод о сугубо имитационном характер научно-технического прогресса в СССР. Прежде всего речь идет о «сталинском» периоде истории. Единственным источником осуществленной тогда грандиозной модернизации производства объявляется импорт «высококачественного капитала с Запад». Подчеркивается, что он поставлялся в обмен на традиционные российские товары «насильственно отбираемые» у голодной деревни или «добываемые в жутких условиях узниками ГУЛАГа». И если бы западные страны придерживались собственных законов, запрещающих закупки товаров, производимых рабским трудом, то «сталинская экономика не просуществовала. .. и одной пятилетки»2.
Подобные утверждения базируются на ряде имевших место фактов. Однако от их констатации еще далеко до вывода о неспособности советской экономики к саморазвитию, об ее фатальной зависимости от внешних источников научно-технического роста, о бесплодии отечественной науки. Точно также нельзя сводить советскую научно-техническую политику к погоне за зарубежными новшествами и к их имитации. Круг ее приоритетов был гораздо шире. В конечном счете, она ориентировалась на создание самодостаточного научно-технического потенциала, на достижение полной технико-экономической независимости страны. Другое дело, что для глобализирующегося мира это была нереальная установка. На практике ее,
См.: Романовский СИ. Наука под гнетом российской истории. СПб.: С.-Перербург. ун-т, 1999. С. 185-217.
Найшуль В. Высшая и последняя стадия социализма / В. Найшуль // Погружение в трясину. М: Прогресс, 1991. С. 36.
конечно, не удалось реализовать. Как, впрочем, не удалось достичь и многих других амбициозных целей.
Такой вывод подтверждают вышедшие в последние годы работы, освещающие отдельные аспекты советской научно-технической политики1. В целом в них дается взвешенная оценка деятельности властных и управленческих структур в организации научных исследований. На конкретном материала прослеживается ее детерминированность социально-политическим процессами, зависимость от общего уровня экономического развития и изменения приоритетов во внутренней и внешне политике. Традиционно большое внимание уделяется региональной составляющей научно-технической политики, выявлению ее вклада в индустриализацию страны, технический прогресс. Большой интерес представляет исследование социокультурных аспектов развития научного сообщества, его взаимодействия с властными структурами, идеологией. Важно и то, что в названных работах наряду с историографическим заделом широко используются документальные источники, многие из которых впервые вводятся в научный оборот. С одной стороны, такой подход позволяет по новому взглянуть на целый ряд казалось бы хорошо известных событий и процессов, а с другой - «поднять» темы, которые раньше находились вне поля зрения исследователей.
В первую очередь это относится к научно-техническому обеспечению оборонных программ. В советской историографии названная проблема практически не обсуждалась. Но как справедливо отмечается, исследование «формирования научно-технической политики СССР будет весьма
1 Водичев Е.Г. Путь на восток: формирование и развитие научного потенциала в Сибири (середина 50-х - 60-е гг.) / Е.Г. Водичев Новосибирск: Экор, 1994. 202 с; Балакин B.C. Отечественная наука в 50-е - серед. 70-х гг. XX в. (Опыт изучения социокультурных проблем) / B.C. Балакин. Челябинск: ЧГУ, 1997. 204 с; Krementsov N. Stalinist is Science. Princeton University Press, 1997; Безбородое А.Б. Власть и научно-техническая политика в СССР середины 50-х - середины 70-х гг. М.: Мосгорархив, 1997. 214 с; Машковская Т.О. / Т.О. Машковская. Федеральные и региональные особенности развития российской науки (середина 50-х - 90-е годы). Кемерово, 1998. 197 с; Козлов Б.И. Академия наук СССР и индустриализация России. Очерк социальной истории. 1926— 1963 / Б.И. Козлов; РАН, Архив РАН. М.: Academia, 2003. 272 с. и др.
поверхностным, если не отразит ее немалой специфики в сфере советского военно-промышленного производства и управления»1. В данном направлении пока делаются лишь первые шаги. Тем не менее, уже создан определенный задел. Ряд аспектов научно-технической политики в оборонной сфере освещается в исследованиях, посвященных развитию военно-промышленного комплекса страны. Причем нужно заметить, что на Западе подобного рода работы появились значительно раньше. А в целом этот корпус литературы содержит чрезвычайно интересную информацию, позволяющую существенно скорректировать имеющиеся в историографии представления о целях, задачах, механизмах и результативности советской научно-технической политики2.
Аналогичную оценку уместно дать работам, посвященным ретроспективному анализу экономического развития нашей страны. Для них главная тема - характеристика тенденций, этапов и движущих сил экономического роста в условиях «социалистической» модели общественного устройства. Но решая эту задачу авторы естественно обращаются к проблемам политики, ее результативности с точки зрения стимулирования научно-технического прогресса. Их взгляды на советский опыт весьма различаются. Отсюда - противоположные оценки ряда ключевых процессов в общественном развитии. Тем не менее, названные работы вносят опреде-
Безбородов А.Б. Власть и научно-техническая политика в СССР... С. 65. 2 Nuclear Weapons Databook ГУ. Soviet Nuclear Weapons I Ed. By Thomas B. Cochean and etc. New York, 1984; Soviet Decision - Making For National Security I Ed. J. Valenta and W. Potter. London, 1984; Holloway D. Stalin and the Bomb: the Soviet Union and the Atomic Energy. 1939-1956. New Haven: Yale University press, 1994; Симонов H.C. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920-1950-е годы: темпы роста, структура, организация производства и управления / Н.С. Симонов. М.: РОССПЭН, 1996. 336 с; Jo-sephson P. Red Atom: Russia's Nuclear Program from Stalin to Today. New York, 1999; Советская военная мощь от Сталина до Горбачева / Под ред. А.В. Минаева. М.: Военный парад, 1999. 624 с; Быстрова И.В. Военно-промышленный комплекс в годы холодной войны: (вторая половина 40-х - начало 60-х годов) / И.В. Быстрова; РАН. Ин-т рос. истории. М.: ИРИ РАН, 2000. 361 с. и др.
ленный, а по отдельным аспектам и весьма существенный вклад в историографию научно-технической политики1.
Сказанное позволяет сделать вывод, что в последние годы она обогатилась интересными работами. Но позитивные сдвиги пока еще не привели к качественному приращению знаний, имея в виду получение целостного представления о советской научно-технической политике. Отсутствует ясное представление об ее основных направлениях и этапах, средствах и механизмах достижения поставленных целей. Общегосударственные, отраслевые и региональные аспекты научно-технической политики преимущественно рассматриваются сами по себе, а не в рамках единой системы. Те же претензии можно предъявить к анализу ее организационного, экономического и идеологического направлений. По имеющимся публикациям трудно оценить роль и место научно-технической политики в модерниза-ционной стратегии. В первую очередь это относиться к позднеиндустри-альной стадии последней, когда формировалась национальная инновационная система. Большинство работ, так или иначе касающихся этой темы, затрагивают лишь ее отдельные аспекты. Некоторые из них излишне идеологизированы. Ряд важных событий вообще остается за «кадром», что затрудняет выявление долгосрочных тенденций.
Еще одна проблема - взаимодействие субъектов научно-технической политики. В публицистике, да и специальной литературе оно при советском режиме, зачастую, трактуется весьма упрощенно. Механизм социального управления подается как выстроенная строго по вертикали одномер-
1 Кудров В.М. Советская экономика в ретроспективе. Опыт переосмысления / В.М. Кудров; РАН, Ин-т Европы; отв. ред. Н.П. Шмелев. М.: Наука, 1997. 301 с; Белоусов А. Становление советской индустриальной системы / А. Белоусов // Россия XXI, 2000. № 2. С. 28-77; Ханин Г. Десятилетия триумфа советской экономики. Годы пятидесятые / Г. Ханин // Свободная мысль - XXI. 2002. № 5. С.72-89; Он же. Ханин Г. Советское экономическое чудо: миф или реальность? Статья третья / Г. Ханин // Свободная мысль - XXI. 2003. № 7. С. 52-62, № 8. С. 58-70, № 9. С. 103-125, № 12. С. 61-76.; Белоусов Р. Экономическая история России: XX век. Книга IV: Экономика России в условиях «горячей» и «холодной» войн / Р. Белоусов. М.: ИздАТ, 2004. 415 с; Гайдар Е.Т. Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории. 2-е изд. М.: Дело, 2005. 656 с.
ная система. Утверждается, что стратегические решения в сфере экономики, политики, науки и т. д. были исключительной прерогативой партийно-правительственной «верхушки». Только ей принадлежала инициатива, а управленческие импульсы шли «сверху вниз» и команды директивных органов не подлежали обсуждению.
На самом деле все было гораздо сложнее. Если говорить о научно-технической политике, то в ее разработке участвовал ряд субъектов. Разумеется, ведущие позиции занимали центральные партийные и советские органы. Но не только являлись источником принимаемых решений. Развитие научного потенциала страны шло под сильным влиянием отраслевых ведомств, Академии наук. К стратегическим решениям в сфере науки также имели доступ местные партийные, советские и хозяйственные органы. При определенных условиях инициатива могла принадлежать «внесистемным» структурам, формально не включенным в управленческую вертикаль. В частности, многое зависело от советов главных конструкторов, создававшихся в ходе реализации ряда оборонных программ. Интересы всех этих субъектов были зачастую альтернативы, а реальное влияние в тот или иной период различно. Следовательно, практически все принципиальные решения являлись результатом согласования и притирки позиций отдельных влиятельных сил. Но как это происходило на практике -особой ясности нет. Таким образом, даже краткий обзор историографического задела свидетельствует о наличии значительного числа научных проблем, не получивших еще должного освещения в литературе.
Объект и предмет исследования определяются с учетом предложенной интерпретации содержания научно-технической политики и анализа ее историографии. В качестве объекта исследования выступает научно-техническая политика. Очевидно, что она, как часть исторической реальности неисчерпаема для изучения. И в этом смысле предмет исследования не может быть тождественен объекту познания. Отсюда проистекает необходимость вычленения в научно-технической политике отдельных фраг-
ментов, которые должны стать предметом специального изучения. В данной работе таковыми являются ее принципиальные особенности, реализовавшиеся в контексте решения задач позднеиндустриальной модернизации. В их число включается выбор приоритетов научно технической деятельности, определение темпов наращивания и пропорций ее потенциала, формирование механизмов и использование средств достижения поставленных целей, роль и место в этих процессах отдельных субъектов научно-технической политики, соотнесение планов и результатов.
Территориальные и хронологические рамки. Введение этих ограничителей является обязательной процедурой, необходимой для уточнения предмета исследования. Если говорить о научно-технической политике как
0 составной части модернизационной стратегии советского государства, то
территориальные рамки исследования тождественны территории всей
страны. Основные принципы и общие подходы к руководству научно-
технической сферой носили универсальный характер и не имели простран
ственной привязки. Также обстояло дело с отраслевым аспектом научно-
технической политики.
Вместе с тем, нашей стране всегда были свойственны существенные различия в региональном развитии. Они объяснялись исключительными масштабами территории, полиэтничностью и поликонфессиональностью населения, сохранявшего «исторические коды» разных цивилизаций и культур и т. п. факторами. Это обстоятельство учитывалось и в модернизационной стратегии, и в практической политике. В последние годы существование Советского Союза в предплановой работе использовались членение страны на три экономические зоны: европейские районы и Урал, Сибирь и Дальний Восток, Казахстан и Средняя Азия1. Такая схема достаточно полно отражала существовавшее разнообразие в условиях хозяйствования. Правда включение Урала в «европейские районы» с точки зрения
1 Политика партии и правительства в области размещения производительных сил /
Н.Н. Некрасов, И.Г. Шалин, Ф.В. Дьяконов, СИ. Савин // Особенности и проблемы раз
мещения производительных сил СССР в период развитого социализма. М., 1980. С. 19.
длительной ретроспективы вряд ли являлось оправданным. Не случайное его сегодня относят к «Азиатской России», объединяя с Сибирью и Дальним Востоком .
Обоснованность данного подхода подтверждает содержание региональной научно-технической политики советского государства. Развитие научно-технического потенциала восточных районов являлось одним из ее приоритетов. Это рассматривалось в качестве важнейшей предпосылки вовлечения в интенсивный хозяйственный оборот огромных, еще слабо освоенных территорий. Данные обстоятельство было учтено в настоящем исследовании. В нем реализация региональной научно-технической политики в основном прослеживается на материалах восточных районов, что позволяет прояснить ключевые аспекты ее стратегии и тактики.
Хронологически исследование ограничено двадцатилетним периодом: от окончания Второй мировой войны до середины 1960 гг. Нижняя граница определяется вступлением нашей страны в позднеиндустриальную стадию модернизации. Авторская позиция в данном вопросе отличается от общепринятой. Как правило, начало этого процесса относят к середине 1950-х гг. Утверждается, что именно тогда завершился индустриальный переход и возобладало производство развитого индустриального типа2. Однако, такая хронология плохо согласуется с историческими реалиями. Действительно, Советский Союз, осуществляя догоняющую модель модернизации, вступил в ее позднеиндустриальную стадию позже стран -экономических лидеров. Они вышли на этот уровень гораздо раньше: Соединенные Штаты сразу после Первой мировой войны, а Западная Европа - в 1930-е гг.3 Но в ходе «сталинской» индустриализации разрыв был со-
См.: Алексеев В.В. Введение // Азиатская Россия в геополитической и цивилизацион-ной динамике XVI-XX века. М., 2004. С. 9-Ю.
2 См.: Лейбович В.А. Позднеиндустриальная модернизация / В.А. Лейбович, Л.Н. Мар-
тюшов // Опыт российских модернизаций XVHI-XX века. М: Наука, 2000. С. 175-176
и др.
3 Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века / В.А. Красильщи
ков // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 45.
кращен и уже во второй половине 1940-х гг. советская экономика в технологическом отношении вплотную приблизилась к той же Западной Европе. Более того, СССР заметно опережал последнюю в формировании наукоемких производств - атомной энергетики, ракетостроении, радиоэлектроники, авиационной промышленности и ряда других. Поэтому начало его позднеиндустриальной модернизации, если руководствоваться технологическими критериями относится к первым послевоенным годам.
Верхняя граница исследования также нуждается в развернутом обосновании. В литературе встречается утверждение, что позднеиндустри-альная модернизация успешно осуществлялась в 1950-1960-е гг. А в следующие два десятилетия - происходила ее «имитация» и, как следствие, -потеря темпов экономического роста и нарастание отставания от развитых стран1.
Однако такая интерпретация реальных фактов не дает внятного ответа на простой вопрос: удалось ли Советскому Союзу создать производство развитого индустриального типа, либо эту задачу он так и не смог решить? На этот вопрос нужно дать однозначный ответ. К середине 1960-х гг. и по уровню, и по масштабам советский производственный потенциал являлся позднеиндустриальным образованием. В технологическом отношении он в целом не уступал своим аналогам в странах так называемого «первого мира». Не случайно Советский Союз в это время рассматривался наряду с Соединенными Штатами в качестве бесспорного мирового научно-технического лидера.
Избранные автором хронологические рамки исследования согласуются с теоретическими представлениями современной версии модерниза-ционной парадигмы. Еще У. Ростоу обратил внимание, что в экономическом развитии наблюдаются т. н. стадии «взлета» ("take-off). Они охватывают относительно краткие интервалы времени, в течение которого эконо-
1 См.: Тертышный. А.Т. Российская история: модели измерения и объяснения / А.Т. Тертышный, А.В.Трофимов. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. экон. ун-та, 2005. С.294-295; 350-351.
мика и общество подвергаются такой трансформации, которая обеспечивает впоследствии автоматическое расширение производства и социальный прогресс. Однако «взлет» еще не гарантирует устойчивого поступательного движения. За ним может наступить время «усталости», сопровождаемое лишь «слабыми попытками подъема и обновления»1. Если говорить о советском обществе, то для него послевоенное двадцатилетие оказалось периодом такого «взлета». Затем, с точки зрения модернизационного процесса, наступило время «топтания на месте», «застоя» и «кризиса».
На первый взгляд, предложенная периодизация объединяет весьма непохожие годы советской истории. Представление о существенных отличиях «сталинских» лет от «хрущевских» времен прочно утвердилось в историографии. Его подтверждают многими фактами экономической, социально-политической и культурной жизни, внутренней и внешней политики. Гораздо меньше внимания обращают на единство «позднего сталинизма» и «хрущевского десятилетия». А оно, с точки зрения понимания причин «исторического финала советского общества», может быть важней, чем различия. Это единство объясняется двумя обстоятельствами. Во-первых, общностью задач позднеиндустриальной модернизации, которые решало советское общество на протяжении двадцати послевоенных лет. Во-вторых, сохранением в основном и главном общественно-политических институтов и отношений собственности, господствовавших в стране.
У названных периодов, конечно, была своя специфика. Прежде всего она задавалась последовательностью решаемых задач. Существовали различия и в тактических подходах достижения поставленных целей. Эти обстоятельства, естественно, учитывались в настоящем исследовании, в том числе при структурировании работы. Ее основную часть предваряет экскурс в 1930-е гг. Их наследие во многом определяло научно-техническую
1 Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации / И.В. Побережников. М.: РОССПЭН, 2006. С. 94; 140.
политику на стадии позднеиндустриальной модернизации. И целый ряд особенностей последней просто невозможно адекватно оценить не обращаясь, хотя бы кратко, к предшествующему периоду.
Высказанные суждения позволяют определить цель и задачи исследования. Цель диссертации заключается в выявлении основных факторов, тенденций, этапов формирования и реализации стратегических установок научно-технической политики, осуществлявшейся в контексте советской модели позднеиндустриальной модернизации. Ее достижение предполагает решение ряда познавательных задач. К числу основных относятся следующие:
характеристика императивов (социальных потребностей) и соотнесение факторов (движущих сил, причин), определявших содержание научно-технической политики, оценка ее роли и места в модернизационной стратегии;
установление целей и приоритетов в развитии научно-технической сферы и причин их трансформации в рассматриваемый период;
описание процесса детализации стратегических установок научно-технической политики применительно к развитию и использованию потенциала академической, вузовской и ведомственной науки;
соотнесение общегосударственной, отраслевой и региональной составляющих научно-технической политики, выявление особенностей ее реализации в восточных районах страны;
характеристика механизмов достижения поставленных целей, определение роли организационно-административных, экономических и идеологических средств, использовавшихся в практике управления научно-технической сферой;
структурирование субъекта научно-технической политики, выявление вклада отдельных властных и управленческих структур в ее разработку и реализацию;
- оценка результативности научно-технической политики, ее соот
ветствия текущим и перспективным потребностям модернизации, задаче
создания предпосылок, условий и возможностей для эффективного осуще
ствления научно-технической деятельности и практического использова
ния ее результатов.
Научная новизна диссертации заключается в формулировке проблемы, постановке и решении исследовательских задач, в ряде выводов и обобщений. Системный подход к анализу содержания научно-технической политики позволил:
получить упорядоченное представление о взаимосвязи ее стратегических установок с задачами позднеиндустриальной модернизации; обусловленности тактических решений политико-экономическими и идеологическими рамками;
дать свою периодизацию научно-технической политики и показать вклад различных факторов в изменение ее содержания;
охарактеризовать механизмы разработки и реализации стратегических решений в научно-технической сфере, согласование общегосударственных, отраслевых и региональных интересов;
выявить специфику управления научно-техническим прогрессом на общегосударственном, ведомственном и региональном уровне, показать, что несмотря на все декларации так и не удалось обеспечить системность научно-технической политики;
предложить свою интерпретацию причин нарастания трудностей в достижении поставленных целей, объяснить снижение эффективности директивно-распределительных методов управления усложнением научно-технических задач и действием субъективных факторов;
обосновать вывод, что созданная в рассматриваемый период национальная инновационная система обеспечила переход к позднеиндуст-риальному в технико-технологическом отношении типу производства, но в
силу своих особенностей еще не гарантировала устойчивой жизнеспособности советской экономической системы в перспективе.
Все это дало основание увязать логику позднеиндустриального перехода с практической политикой советского государства и поставить вопрос об «утраченных иллюзиях» и неиспользованных возможностях реализовавшейся модели модернизации.
Методология и методы исследования. Теоретико-методологические основания играют исключительно важную роль в историческом познании. Не случайно их догматическая интерпретация, базировавшаяся на упрощенном понимании экономического детерминизма, привела советскую историческую науку к кризисному состоянию1. Политико-экономические изменения начала 1990-х гт. и последовавшее за ними снятие идеологических ограничений принципиально изменили ситуацию. В результате сегодня в отечественной науке имеется широкий спектр разнообразных теорий, концепций, подходов так или иначе объясняющий исторический путь, пройденный Россией2.
Методологический плюрализм - безусловно положительное явление. Он способствует расширению исследовательской проблематики, адекватной реконструкции исторической реальности. В то же время, методологическая «разноголосица» зачастую вызывает чувство растерянности, когда приходится выбирать, какими объясняющими моделями следует воспользоваться при интерпретации конкретно-исторического материала. Отсюда, вновь возрождается поиск «универсальной» теории. Только вместо экономического детерминизма в качестве таковых рассматриваются концепции, некритически заимствованные в зарубежной историографии. С другой
1 См.: Гуревич А.О. О кризисе современной исторической науки / А.О. Гуревич // Во
просы истории. 1991. № 2. С. 21-36; Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические
проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах /
И.Д. Ковальченко // Новая и новейшая история. 1995. № 1. С. 3-33; Согрин В.В. Теоре
тические подходы к российской истории конца XX века / В.В. Согрин // Общественные
науки и современность. 1998. № 4. С. 124-134. и др.
2 См.: Тертышный А.Т., Трофимов А.В. Указ. соч. С. 4-16.
стороны, методологический плюрализм провоцирует эклектизм, соединение разнородных, в принципе несоединимых концепций и подходов. В результате, вместо упорядоченных знаний появляются фрагментарные, несо-гласуемые сведения о тех или иных исторических событиях и процессах.
Действенным способом преодоления подобных «негативов» является правильное понимание функций методологии, ее дифференциация на различные уровни, логически непротиворечивое и взаимодополняемое использование отдельных категорий, понятий, методов, приемов. Основу методологии составляют философские принципы и общенаучные средства познания. Они задают ракурс исследовательскому процессу и выступают в качестве критерия, позволяющего отнести полученные знания к собственно научным. Однако ими методология не исчерпывается. Общефилософские и общенаучные подходы обязательно должны получить предметную интерпретацию и быть соответствующим образом доработаны. Эту задачу решают так называемые теории среднего уровня. Опираясь на мировоззренческие и общеметодологические ориентиры, они представляют собой совокупность методов и принципов, применяемых в какой-либо конкретно-научной области при анализе различных классов объектов. В этом смысле можно говорить о методологии изучения именно общественных явлений. К ней, в частности, относятся теоретические конструкции, объясняющие историческую динамику отдельных сфер и процессов социальной жизни и определяющих подходы к их изучению.
Было бы однако неверным считать, что существует единственной «истинный» инструментарий исследования. Разные мировоззренческие установки акцентируют внимание на тех или иных аспектах исторического процесса и определяют специфику его интерпретации. На полученные результаты также влияет то, каких теорий среднего уровня придерживается исследователь и какие общенаучные методы он использует. Однако в любом случае, многообразие исторической реальности столь велико, что ее реконструкция всегда останется неким описанием отдельных аспектов
«поведения» объекта, каковым является общество либо его сегменты. Но дело даже не только в этом. История, по своей сути, и не может дать «всеобъемлющего» знания1.
Сказанное отнюдь не означает абсолютизации относительности, условности и субъективности исторического познания. Оно лишь подчеркивает неизбежность различий в интерпретации исторических явлений, необходимость сопоставления и взаимообогащения научных знаний, полученных с помощью различного инструментария, акцентирует внимание на безграничности процесса реконструкции исторической динамики. Это принципиальная установка, которой автор старался придерживаться в настоящей работе. Ее отправной методологической категорией является понятие социальное изменение. Оно отражает фундаментальное качество общественных систем. В социальной среде, на разных ее уровнях (принято говорить о микро-, мезо- и макроуровне) постоянно происходят демографические, экологические, технологические, экономические, политические, социокультурные, социально- психологические и т. п. изменения различной скорости, масштаба, сложности, направленности2.
Вместе с тем, это не отменяет высокой степени преемственности между историческими явлениями. Не случайно крупнейший социолог современности И. Валлерстайн одно из своих программных заявлений озаглавил так: «Социальные изменения? Изменения бесконечны. Ничего не меняется»3. По его мнению, оба эти утверждения отражают эмпирическую реальность. Действительно, кто будет возражать, что наша страна сегодня выглядит совсем иначе, чем двадцать лет назад. Естественно, еще большие перемены произошли за последние шестьдесят-сто лет. И все же во многих отношениях российское общество мало изменилось. Вполне узнаваемы особенности его культуры и национального характера населения. Похожим
1 См.: Поль Вен. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. (Приложение) - Фуко со
вершает переворот в истории / П. Вен. М: Научный мир, 2003. С. 145.
2 Побережников И.В. Указ соч. С. 14.
3 Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века / И. Валлерстайн. М.:
Логос, 2003. С. 162-183.
образом действуют механизмы социальной стратификации. Сохранилась геополитическая диспозиция России в мировом раскладе сил. По уровню экономического развития она по-прежнему отстает от наиболее «продвинутых» стран и решает задачу «догнать» и в обозримом будущем «перегнать» их.
Признание преемственности в качестве другой базовой категории имеет не только познавательное значение. Оно позволяет рассматривать ретроспективную оценку прошлого в его отношении к последующему развитию и к итогам этого развития с позиций социальной практики1. Другими словами, историческое исследование является основой как для оценки современной ситуации, так и для долгосрочного прогнозирования. По сути, преемственность задает рамки возможных (и желаемых) изменений. Сами же социальные изменения будучи важнейшим атрибутом исторического процесса, характеризуют чрезвычайно широкий круг явлений. Отсюда вытекает необходимость предметной интерпретации данного понятия. Его конкретизация позволяет ввести еще одну категорию - социальные трансформации. При всей похожести этих понятий между ними не существует полного тождества.
Под трансформацией следует понимать такие изменения, которые не ограничиваются приростом каких-либо параметров, а ведут к модификации самих параметров, к новым способам организации общества, его ин-статутов и базовых отношений. Отличительной чертой социальных трансформаций является их локализация во времени и пространстве. В заданных ими рамках происходит количественное накопление изменений частного порядка, которое по достижении некоего «критического порога» переходит в качественное преобразование общественных систем. Пространственная и временная локализация «вписывается» в цивилизацион-
1 Исторический опыт регионального развития (Урал и сопредельные территории): Це
левая научно-исследовательская программа / В.В. Алексеев, Е.Т. Артемов, А.В. Баку
нин и др. Свердловск: ИИиА УрО АН СССР, 1989. С. 4.
2 См.: Артемов Е.Т. Проблемы социальных трансформаций в истории / Е.Т. Артемов,
И.В. Побережников, А.В. Головнев // Новая и новейшая история. 2005. № 1. С. 249.
ную динамику. Отсюда следует, что человеческие метасообщества, обладающие устойчивым социокультурным своеобразием, проходят тождественные стадии развития. С одной стороны, это определяет уникальность отдельных этносов, обществ, культур, стран и т.д., а с другой - задает вектор мирового развития, направленный на «усложнение» общественных систем и гомогенизацию1.
Очевидно, что существуют различные уровни социальных трансформаций. Одно дело - изменение локальных общественных систем и отдельных подсистем общества и другое - преобразования, определяющие направление общественно-исторического процесса и затрагивающие в той или иной мере человеческое сообщество в целом. К числу последних относится переход от традиционного аграрного общества к городскому современному, сначала индустриальному, а затем и информационному, постиндустриальному.
По мнению многих исследователей, этот процесс стартовал еще в эпоху Возрождения. Он прошел несколько фаз и постепенно охватил весь мир . Сегодня имеется широкая гамма объяснений его сущностных характеристик. В основном они реализуются в рамках так называемой теории модернизации. В настоящей работе она принята в качестве базовой теории среднего уровня. За время своего существования эта теория претерпела длительную и сложную эволюцию. Ее ответвления опираются на различные методологические подходы. Но их последователей объединяет общая интерпретация общественно-исторического процесса. Они считают, что его магистральными направлениями являются:
- в экономике - углубленное разделение труда и расширение масштабов обмена результатами деятельности, появление вторичного (индустрия) и третичного (услуги) факторов хозяйства, развитие рынка товаров,
1 См.: Сенявский А.С. Социальные трансформации в России в контексте цивилизаци-
онной специфики / А.С. Сенявский // Социальные трансформации в российской истории. Екатеринбург; Москва: Академкнига. 2004. С. 94-95.
Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 43.
капиталов и труда, неуклонный рост производительности труда на основе технического, а затем и научно-технического прогресса;
в социальной области - разделение функциональных ролей, выполняемых индивидами в обществе, вытеснение отношений личной зависимости между людьми отношениями личной независимости, смену социального критерия «сословные» на критерий «классовые отношения», исключение социальных различий между полами;
в политической сфере - образование централизованных государств и разделение властей, интеграцию широких масс населения в политический процесс;
в области культуры - дифференциация культурных систем и ценностных ориентации, секуляризация образования и массовое распространение грамотности, развитие средств передачи информации, диффузия или взаимообмен между отдельными сообществами новыми технологиями, культурными ценностями, образцами поведения и социальной организации1.
Видимо, с такой трактовкой следует согласиться, но это, конечно, некий «идеальный вектор» общественно-исторического развития. Движение от традиционности к современности не является линеарным. В реальности существует множество модификаций этого пути. Они обусловливаются временем вхождения в модернизационный процесс, цивилизацион-ным «наследием» тех или иных сообществ, особенностями их исторического пути. В частности, в классическом варианте непременным атрибутом модернизации являются частная собственность, рыночные отношения и гражданское общество (или их зачатки). Однако в ряде стран на определенных стадиях развития эти свойства отсутствовали. Тем не менее они успешно решали многие сущностные задачи перехода от традиционного к современному обществу. Поэтому следует говорить о различных «мо-
1 См.: Алексеев В.В. Модернизационная перспектива: проблемы и подходы / В.В. Алексеев, И.В. Побережников // Опыт российских модернизаций XVIII-XX века. М: Наука, 2000. С. 19-20.
делях» модернизации, понимая под моделями «способы действия, которые фактически и создают будущее»1.
У России также была своя «модель», отличавшаяся весьма существенной спецификой. Прежде всего, она не принадлежала к числу стран-«пионеров» модернизации. Если на Западе последняя прокладывала себе путь как результат внутреннего развития, то российское общество было вынуждено модернизироваться под влиянием внешних вызовов. Такая модель развития являлась своеобразным ответом на геополитические угрозы. По существу она носила догоняющий характер и предполагала активное заимствование у «продвинутых» стран новых технологий, культурных ценностей, форм социальной организации. Но в силу исключительных масштабов территории, региональных различий в условиях хозяйствования, полиэтничности и поликонфессиональности населения, сохранившего «исторические коды» разных цивилизаций и культур, заимствованные новации трудно приживались. Их приходилось навязывать силой. И эту задачу решало государство, наиболее активная и сильная структура российского общества. В своей модернизационной политике оно в значительной мере опиралось на внеэкономическое принуждение. А это предопределяло прогрессирующую централизацию и бюрократизацию управления социальными и экономическими процессами, создавало препятствия для развития частной собственности, рыночных отношений и гражданского общества2.
Очевидно, что в основе социальной трансформации такого масштаба и такой длительности, каковой является модернизация, не может лежать один фактор. Тем не менее, стоит отметить особую роль современной науки, этого феномена западной цивилизации. В качестве примера сошлюсь на два авторитетных высказывания. Одно из них принадлежит известному
1 Вартофский М. Модели. Репрезентация и научное понимание / М. Вартофский. М:
Прогресс, 1988. С. 125.
2 См.: Алексеев В.В. Волны российских модернизаций / В.В. Алексеев, И.В. Побереж-
ников // Опыт российских модернизаций XVIII-XX века. М., 2000. С. 53.
футурологу Э. Тоффлеру. Он констатирует: «Западное общество в последние триста лет было охвачено бурей перемен», которая «сейчас похоже набирает силу». Она вызвана ускорением процесса приобретения знаний, питающих технологии, - этого «великого двигателя» преобразований1. Авторы другого высказывания выдающийся физико-химик, лауреат Нобелевской премии И. Пригожий и его коллега И. Стенгерс утверждают, что «поразительный успех современной науки привел к необратимым изменениям наших отношений с природой. В этом смысле термин «научная революция» следует считать вполне уместным и правильно отражающим суть дела. История человечества отмечена и другими поворотными пунктами.., приводившими к необратимым изменениям.. Так называемая неолитическая революция длилась тысячелетия. Несколько упрощая, можно утверждать, что научная революция началась всего лишь триста лет назад»2.
Можно привести еще целый ряд аналогичных суждений. Конечно, при их интерпретации необходим взвешенный подход. Было бы неправильно утверждать, что только благодаря развитию науки и техники западное общество обрело динамизм, не имеющий аналогов в истории человечества. Не меньшую роль в этом сыграли социокультурные, институциональные факторы. Да и сама современная наука является продуктом специфической общественной среды. И, тем не менее, ее рождение в лоне западной цивилизации, и начало масштабной экспансии последней совпадают по времени. Их успехи в последующие столетия шли «рука об руку». Сегодня же, по большому счету, ни у кого не вызывает сомнений, что будущее за экономикой знаний, основанной на науке. Способность создавать, распространять и использовать знания является ключом к процветанию. Отрезанность от мира знаний наглухо закрывает дверь в будущее. Оказавшись в такой ситуации, страны и народы выталкиваются на обочину миро-
1 Тоффлер. Э. Шок будущего / Э. Тоффлер. М: ACT, 2004. С. 21,45.
2 Пригожий И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой /И. Пригожий,
И. Стенгрес. М: Прогресс, 1986. С. 45.
вого развития со всеми вытекающими отсюда последствиями . Это подтверждает и исторический опыт. Овладение научными, научно-техническими знаниями стало для самых разных стран главным фактором успеха в переходе от традиционного к современному обществу. Особую значимость он приобретает на позднеиндустриальной стадии модернизации, когда происходит становление научно-индустриального производства. А ее завершающая фаза по времени совпадает с научно-технической революцией - важнейшим этапом глобальной научной революции.
Прежде чем говорить о взаимосвязи этих явлений, целесообразно остановиться на понимании сущности научной революции. Традиционно этим термином обозначают «более или менее точно фиксируемый период быстрого и существенного продвижения в познании объекта в отдельной или нескольких связанных друг с другом науках...»2 В частности, им ха- / рактеризуется открытие неевклидовой геометрии, создание интегрального исчисления в математике, квантовая революция в физике и т.п. И такая интерпретация вполне обоснована при выявлении логики развития тех или иных научных дисциплин. Однако возможно и другое понимание «научной революции». Оно следует из теоретических построений описывающих процесс становления науки как особого социального института. Использование эвристического потенциала этих теоретических конструкций способно существенно дополнить объяснение исторического процесса, реализуемое в рамках модернизационной парадигмы.
Отправной точкой такого дополнения является признание глобального характера научной революции. По сути, оно предполагает, что наука как систематическое познание законов окружающего мира, самого человека, а также способов их практического применения предопределяет прогресс общественного производства. Причем ее развитию с самого начала
См.: Кувалдин В. Глобальность: новое измерение человеческого бытия ... С. 62-63. 2 Научно-технический прогресс. Словарь. М.: Политиздат, 1987. С. 157.
свойствен перманентно революционный характер . В результате происходит стремительное накопление научных знаний и не менее стремительное расширение масштабов их использования (прямого или косвенного) повсюду - от энергетики до политики. Вместе с тем нельзя отводить науке роль единственной движущей силы всех перемен. Даже в технико-технологическом развитии производства она отнюдь не является таковой. Обстоятельные исследования с использованием широкой гаммы экономико-статистических методов и моделей показывают, что постепенная модификация на основе практического опыта уже существующих технологий и технических средств, а также накопление производственных навыков, повышение общеобразовательного и общекультурного уровня персонала и т.п. играют важную роль. Иначе говоря, научный прогресс и прогресс технический реализуются автономно. Но в процессе научной революции их взаимосвязь неуклонно растет. В результате наука и технология начинают действовать в рамках одной системы, все больше взаимодополняя и взаи-мообогащая друг друга. В конечном счете, это позволяет говорить о едином научно-техническом прогрессе2.
Важно также отметить, что помимо эндогенных источников развития техники и технологии (как, впрочем, и науки) огромную роль играют факторы социально-институционального порядка. В первую очередь они влияют на масштабы и скорость нововведений, способность экономики и других сфер человеческой деятельности к восприятию научных и технических достижений. В свою очередь научные открытия и технологические сдвиги ведут к глубоким последствиям социально-экономической природы. Здесь налицо явная взаимозависимость. И это обстоятельство необходимо учитывать при реконструкции исторических аспектов научно-технического прогресса. Есть еще одна важная особенность социального
1 См.: Агасси Дж. Революция в науке - отдельные события или перманентные процес
сы? / Дж. Агасси // Современная философия науки: знания, рациональность, ценности в
трудах мыслителей Запада. М: Логос, 1996. С. 136-137; 15(М52.
2 См.: Сахал Д. Технический прогресс: концепции, модели, оценки / Д. Сахал. М.: Фи
нансы и статистика, 1985. С. 86-87; 340-341.
функционирования научных знаний. Овеществленные в каких-то носителях, они поступают в совокупный информационный фонд мирового сообщества. Отсюда, по идее, их могут «брать» для своих нужд любые субъекты социальной деятельности. Следовательно, научное знание обладает самостоятельным социальным существованием. И в этом качестве оно в принципе не является исключительным достоянием каких-либо стран, регионов и т.д. Ну а если научное знание не имеет границ, очевидно, что отставшие в своем развитии сообщества могут, по крайней мере потенциально, использовать мировой научный задел в интересах ускорения своего экономического роста.
Последнее обстоятельство является важным аргументом при интерпретации сущности науки. Отношение к ней лишь как к системе знаний абстрагируется от деятельности познающего субъекта. В результате весь цикл социального функционирования научного знания - т.е. его производство, хранение, трансляция, потребление - остаются как бы «за кадром». Поэтому представление о науке как системе знаний необходимо дополнить понятием о ней как об особой сфере человеческой деятельности. И в этом качестве она, во-первых, целенаправленна и, во-вторых, социальна. Потребности, которым она служит, и ее осознанные цели в обслуживании этих потребностей есть общественные потребности и общественно осознанные цели1. Причем разнообразие «потребительских» свойств научного знания выдвигает перед научной деятельностью задачу не только продуцировать новое знание, но и приспосабливать его к возможностям практического использования. Отсюда проистекает известное расчленение исследовательского цикла на фундаментальные и прикладные исследования.
Другими словами, научная деятельность всегда связана с научными знаниями в качестве его производителя (и потребителя тоже). Само же произведенное знание функционирует и вне научной деятельности, обеспечивая потребности всех сфер социальной жизни. В силу такой взаимоза-
1 Вартофский М. Указ соч. С. 115.
висимости революция в науке не ограничивается экспоненциальным наращиванием научных знаний и расширением сферы их практического приложения. Она сопровождается кардинальным преобразованием самой научной деятельности и ее социального оформления. В результате возникает особый социальный институт науки, ядром которого является система специализированных учреждений. Деятельность этого института регулируется посредством специальных механизмов - правовых, экономических, коммуникативных, этических и т.д., встраиваемых в общую систему социального управления.
Еще одной важной особенностью научной деятельности является ее локализация. Именно в таком смысле можно говорить о науке национальной (как, впрочем, и о региональной). Ее потенциал определяется количеством, качеством и эффективностью использования имеющихся в наличии кадровых, материальных и информационных ресурсов. Причем на межгосударственном уровне он распределяется весьма неравномерно. А от этого зависит, с одной стороны, вклад конкретных стран в глобальный процесс накопления знаний, а с другой - возможность усвоения ими общемирового научного задела в интересах своего экономического и социокультурного развития. Сущностные черты научной революции не проявились в одночасье. В своем развертывании она прошла ряд этапов, которые различались по многим параметрам. Каждый из них охватывал достаточно большой промежуток времени. Однако общепризнанной периодизации научной революции сегодня не существует. Правда, есть согласие о начале процесса становления современной науки. Его, как правило, относят ко второй половине XVII в. С одной стороны, это связывают с разработкой основ научного метода исследований, а с другой - с появлением первых специализированных структур (научных обществ), ставивших своей целью изучение природных явлений в интересах практики1. Также очевидно, что три по-
1 Бернал Дж. Наука в истории общества / Дж. Бернал. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1956. С. 246-248.
следующих столетия ознаменовались разительным расширением масштабов научной деятельности, крупными достижениями в изучении природы, человека и общества. Однако непосредственное воздействие науки на материальное производство носило все же ограниченный характер. И только в середине XX века здесь произошел перелом. Не случайно многие исследователи считают ее важнейшим рубежом в развитии науки1. И для такого вывода есть веские основания.
Действительно, к середине XX века в наиболее развитых странах был завершен процесс институализации научной деятельности. Это привело к ее качественному изменению. Она активно технологизировалась. Труд в сфере науки приобрел массовый характер, став некоей разновидностью труда индустриального. В первую очередь он оказался сконцентрированным в специализированных научных и научно-технических учреждениях. На их основе развернулось формирование национальных инновационных систем. Это позволило выйти на новый уровень в интеграции научного и технического прогресса. Материализация фундаментальных научных знаний стала превращаться в главный источник расширенного воспроизводства.
Изменения касались не только форм организации исследований, но и менталитета ученых. Массовый характер так называемой «большой науки» оборачивался трансформацией внутринаучных отношений. Место ученого-одиночки в ней занял коллектив, чья трудовая деятельность организовывалась в зависимости от внешнего финансирования. Работа в специализированных исследовательских организациях, воспроизводящих структуры индустриального производства, требовала от ученых совмещения весьма различных обязанностей и постоянного подтверждения общественной значи-
См.: Анчишкин А.И. Наука, техника, экономика / А. И. Анчишкин. М.: Экономика, 1986. С.177-178.
мости своей деятельности. Это непосредственно сказалось на ее мотивации и в конечном счете - на выборе направлений научного поиска1.
Научно-техническая революция и инициированные ею преобразования в производстве обернулись важными социокультурными последствиями. Во-первых, качественно менялось соотношение людей, занятых простым репродуктивным и творческим трудом. Если для более ранних стадий типичным было наличие относительно немногочисленных элитных групп с высоким уровнем общеобразовательной и специальной подготовки, то теперь слой высококвалифицированных специалистов становился массовым. Причем особенно быстро росла численность исследователей, конструкторов, проектировщиков - научно-технической интеллигенции в целом. Во-вторых, набирал силу процесс интеллектуализации всех видов труда. Активно пересматривались прежние стандарты, фиксировавшие необходимый минимум знаний. Это резко повышало требование к качеству всей рабочей силы. Одновременно изживали себя жесткая зарегулирован-ность общественных отношений, а тем более произвол в социально-политической практике. Цена таких действий с точки зрения интересов научно-технического прогресса становилась явно неприемлемой.
Последнее обстоятельство объяснялось следующими причинами. С одной стороны, повышение образовательного уровня населения вело к росту его самосознания и, следовательно, к широкому неприятию прямого политического, экономического и идеологического диктата. С другой стороны, научно-индустриальное производство нуждалось в работниках определенного типа. Даже рядовые участники хозяйственной деятельности, не говоря уже о специалистах и управленцах, должны были обладать неким минимумом таких качеств как инициативность, предприимчивость, сознательная ответственность. Однако эти качества трудно формируются в условиях жесткой иерархии управленческих отношений, политического
См.: Мирская Е.З. Этос классической науки: Р.К. Мертон и современность / Е.З. Мирская // Вопросы истории естествознания и техники. 2005. № 3. С. 10-11.
произвола, подавления инакомыслия. Отсюда следовала необходимость демократизации общественной жизни, укрепления ее правовых основ, духовного раскрепощения.
Особенно настоятельно такие требования проявлялись в сфере научной деятельности. Некомпетентное вмешательство в ее процесс, авторитарные способы определения истины, административное и идеологическое давление оборачивались здесь невосполнимыми потерями и в конечном счете негативно сказывались на научно-техническом уровне всего общественного производства. Вместе с тем соблюдение подобных «правил поведения» вступало в определенное противоречие с национальными нуждами. Превращение науки в особый социальный институт означало, что она уже не может оставаться частным делом отдельных личностей и организаций. Ответственность за ее развитие ложилась на все общество. Отсюда определялись действия государства. С одной стороны, оно начинает активно поддерживать те научные направления, которые считает важными для решения национальных задач, а с другой - вводит внутринаучные отношения в определенные рамки, гарантирующие «целевое» использование выделяемых ресурсов. Очевидно, что реализация такого подхода объективно создавала условия для ограничения свободы творчества. И задача государства заключалась в нахождении некоего компромисса между этой «свободой» и «необходимостью». Это определило осознанное отношение к науке как к объекту государственного воздействия. Таким образом, переход к позднеиндустриальной стадии модернизации означал вычленение научно-технической политики в качестве особого направления в деятельности государства. Даже в странах с рыночной экономикой оно стало играть роль основного заказчика, производителя и потребителя научных зна--1
НИИ .
В Советском Союзе, с его директивно-планируемой экономикой, это произошло даже раньше, чем в западных странах. Тотальное огосударст-
1 См.: Политика США в области науки. М.: Прогресс, 1971. С. 21-22.
РОССИЙСКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ
БИБЛИОТЕКА
вление всех сфер общественной жизни по определению ограничивало число управленческих субъектов в сфере науки. Кроме государственных структур, места здесь никому не оставалось. Они изначально были вынуждены взять на себя всю ответственность за развитие научно-технической деятельности. В результате к середине XX века Советскому Союзу не было нужды начинать все «с нуля». Перед ним стояли иные задачи: с учетом национальных интересов и целей привести имеющиеся структуры и механизмы управления научной деятельностью в соответствии с новым этапом научной революции и задачами позднеиндустриальной модернизации.
Ракурс научного поиска, заданный избранным теоретико-методологическим подходом, он позволил упорядочить эмпирически выявленные факты и «сконструировать» из них целостную картину, дающую представление о принципиальных особенностях советской научно-технической политики, реализовывавшейся в контексте решения задач позднеиндустриальной модернизации. Методологическое основания работы непосредственно соотносятся с методами исследования. Причем между ними не существует четко очерченной границы. Не случайно, в научной литературе прошлого три этимологически и по смыслу близкие термина -методология, методы, методика - употреблялись как синонимы. Со временем, однако, утвердилась точка зрения, что метод - понятие более узкое, чем методология. Последняя может использовать любые научные методы. Но их совокупность не составляет методологии1. Если методология решает проблему теоретической интерпретации результатов, то метод фиксирует способы интерпретации конкретно-исторического материала при помощи определенных приемов, процедур и операций.
В диссертации прежде всего используются методы давно и широко применяющиеся для реконструкции исторической реальности: историко-генетический, историко-сравнительный и причинно-следственный. Они
См.: Вайнштейн О.Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в ХГХ-ХХ вв. Л.: Наука, 1979. С. 205-212 и др.
позволяют выявить истоки, описать генезис изучаемых процессов и явлений, проследить их эволюцию, межстрановую и межрегиональную специфику. Эти подходы сочетаются с структурно-функциональным методом. Он менее традиционен, а его эвристические возможности широко дискутируются в исторической науке в последние десятилетия. По сути, он представляет собой конкретизацию системного подхода и общей теории систем, разработанных еще в 1950-1960-х гг. для исследования и конструирования сложных и сверхсложных объектов. Продуктивным оказалось и его применение в целях управления социальными, экономическими, человеко-машинными и техническими системами1.
Правда, использование системного подхода в социальных исследованиях сталкивается с определенными трудностями. В исторической науке это проявляется в поиске оптимальных способов сочетания системного анализа с генетическим. Акцентирование внимания на структуре и функциях порой достигается в ущерб историзму, выявлению направлений, тенденций и этапов развития социальных объектов. С такой проблемой столкнулась и социальная история науки. Необходимость использования структурно-функционального метода при проведении соответствующих исследований была обоснована достаточно давно. Тогда же справедливо подчеркивалось, что он, в силу сложности и системности самой науки как общественного образования, является одним из наиболее адекватных средств ее познания2.
Однако на практике, а не на словах, его применение, в силу вышеназванных причин, все же носит ограниченный характер. Тем нее менее, это не умаляет эвристического потенциала системного анализа. При историческом изучении научно- технической политики он позволяет охватить все многообразие связей и отношений, возникающих в ходе реализации соот-
1 См.: Блауберг И.В. Системный подход в социальном исследовании / И.В. Блауберг,
Э.Г. Юдин // Вопросы философии. 1967. № 9. С. 100-111
2 См.: Соскин В.Л. Методологические аспекты изучения науки как предмета граждан
ской истории / В.Л. Соскин, Е.Г. Водичев // Развитие науки в Сибири: методология, ис
ториография, источниковедение. Новосибирск: Наука, 1986. С. 15-21.
ветствующих управленческих действий, соотнести ее цели, задачи, средства, механизмы с ожидаемыми и реальными результатами. Другое дело, что «системно-структурный срез» исследования необходимо рассматривать в контексте диахронического анализа. Только в таком случае можно получить адекватное представление о научно-технической политике как части исторической реальности.
Источники. Очевидно, что «поведение» любого социального объекта находит отражение в разнообразных источниках, ряд которых в количественном отношении неисчерпаем. Отсюда неизбежно возникает проблема «необходимого» и «достаточного». Другими словами - выявления и анализа тех источников, которые адекватно характеризуют события и процессы, относящиеся к предмету исследования. Решение этой задачи предполагает структурирование источников. Еще недавно их, как правило, делили на опубликованные и неопубликованные. А научную новизну исследования сводили к «введению в научный оборот» ранее неизвестных историкам документов и материалов. Современное источниковедение справедливо отрицает продуктивность такого подхода. Сегодня, применительно к новейшей истории, прочно утвердилась классификация исходящая из функций источников и учитывающая их происхождение, идеологическую и политическую «окраску», замысел конкретно-исторического исследования. Это позволяет целенаправленно подходить к отбору комплексов и групп источников, их анализу и синтезу результатов в интересах объективной реконструкции исторического процесса1.
Очевидно, что классификация определяется положенными в ее основу критериями. Но здесь не может быть каких-то жестко заданных схем. Важно, чтобы используемая классификация соответствовала задачам практического исследования и обеспечивала охват как можно большего количества источников. Это требование автор старался учесть в настоящей ра-
1 См.: Соколов А.К. Путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России / А.К. Соколов // Источниковедение новейшей истории России: теория, методология, практика. М.: Высш. шк., 2004. С. 69-70.
боте. В качестве ориентиров в ней использовались подходы, обоснованные отечественной школой источниковедения1. Они позволили определиться с кругом источником и их видовой классификацией. В первую очередь учитывалось, что изучение научно-технической политики в контексте модер-низационных процессов должно основываться на «макропоказателях», отражающих явления экономической, политической, социальной, культурной, научно-технической сфер жизни на общегосударственном уровне2. Отсюда, важнейшим источником настоящего исследования являются законодательные и нормативно-правовые акты.
В совокупности они составляют единый комплекс документов, являвшихся «продуктом» деятельности «директивных органов». К последним, однако, относились не только собственно государственные структуры. В силу специфики политического устройства реальными властными и управленческими полномочиями обладали партийные органы. Более того, в советской системе, пожалуй, только за исключением первого послевоенного десятилетия, они играли доминирующую роль. Их «руководящие указания» определяли главные направления развития и использования научно-технического потенциала страны. Зачастую они оформлялись как «решения партии и правительства». Содержащиеся в этих документах «предписания» предусматривали практические меры по реализации стратегических установок, одобренных высшими форумами партийной власти и закрепленные в «советском порядке» законодательными актами разного уровня. Они являлись обязательными для всех партийных, советских и хозяйственных структур.
1 См.: Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории:
Учеб. пособие для вузов по гуманитар. Специальностям / И.Н. Данилевский, В.В. Ка
банов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева; Рос. гос. гуманитар, ун-т; Рос. гос. гумани
тар, ун-т. М.: РГУ, 2000. 701 с; Источниковедение новейшей истории России: теория,
методология и практика: Учеб. пособие для вузов / А.К. Соколов, Ю.П. Бокарев, Л.В.
Борисова и др.; Под ред. А.К. Соколова. М.: Высшая школа, 2004. 686 с.
2 Соколов А.К. Путь к современной лаборатории изучения новейшей истории... С. 35.
Различия в функциях «директивных органов» отражалось на содержании принимаемых ими решений. Они делятся на две группы. Одни - носили общий характер, определяли принципы и намерения в развитии научно-технической сферы. Это были постановления съездов и пленумов ЦК партии, правовые акты, принимаемые высшими органами государственной власти. Помимо управленческих функций они несли солидную политико-идеологическую нагрузку. Отсюда - их во многом декларативный характер, что необходимо учитывать в исследовательском процессе.
Другая группа документов отражает деятельность исполнительских структур, относившихся к различным уровням управления. Общенормативный характер носили постановления и распоряжения ЦК партии и Совета Министров СССР, а также надведомственных и центральных функциональных органов управления: Госплана, Минфина, различных комитетов, комиссий, действовавших при правительстве. Но наиболее массовым источником является отраслевое нормотворчество. Им регулировались различные аспекты деятельности отдельных групп научных учреждений и организаций. По происхождению - это «руководящие» документы (приказы, постановления, распоряжения), принимавшиеся министерствами и их аналогами, президиумами Академии наук и отраслевых академий. Их компетенция была строго ограничена подведомственными структурами, которым они же доводили предписания вышестоящий органов. Похожие функции, но только в отношении научных учреждений, расположенных на определенной территории, выполняли местные партийные и хозяйственные (совнархозы) органы управления.
При интерпретации нормотворчества управленческих органов требуется критический подход. Помимо управленческих функций они несли солидную политико-идеологическую нагрузку. Прежде всего, это относилось к документам, принимавшихся высшими партийно-государственными инстанциями. Но и ведомственная документация была подвержена политико-идеологическим штампам. Отсюда, в нормативно-правовых актах, зачас-
тую желаемое выдавалось за действительное, особо подчеркивалась преемственность при обосновании тех или иных действий, даже если таковой реально не существовало. В зависимости от контекста, в котором принимались документы, внимание в них могло концентрироваться либо на достижениях, либо на недостатках. «За кадром» оставались перипетии подготовки решений, связанные с противостоянием различных групп интересов. Из самих актов трудно понять их результативность, правильно оценить в какой степени прошлые аналогичные решения реально влияли на развитие научно-технической сферы.
Эти особенности нормативно-правовых актов снижают их ценность как исторического источника. Но указанные недостатки можно преодолеть, если анализировать их в комплексе с делопроизводственной документацией. Последняя образуется в результате деятельности любого органа управления и отражает процесс подготовки, принятия и контроля за ходом выполнения решений, раскрывает механизмы их реализации. К делопроизводственной документации относятся различные положения, инструкции, должностные обязанности, протоколы и стенограммы заседаний, деловая переписка, «обоснования» предлагаемых действий и заключения по ним, справки и доклады информационного и отчетного характера и т. д. В первую очередь они дают представление о деятельности самих управленческих структур. Однако отдельные материалы более информативны и позволяют судить об основных тенденциях в развитии научно-технической сферы и ее потенциале, особенностях выбора приоритетов в научно-технической политике и механизмах ее реализации. Конечно, содержащиеся в этом виде документов оценки и выводы не всегда объективны. Нередко их подоплекой были личные мотивы или групповые интересы. Взгляд на ту или иную проблему во многом определялся функциями, правами и обязанностями управленческих структур, в «недрах» которых он формулировался. А сами документы и инициированные ими действия могли не иметь серьезных последствий.
Но все же главной проблемой является доступность делопроизводственных документов как, впрочем, и нормотворчества, отражающих процесс разработки и реализации научно-технической политики. Дело в том, что это очень «деликатная» сфера деятельности органов государственной власти и управления. Она напрямую связана с обеспечением обороноспособности страны и расширением ее технико-экономических возможностей. Отсюда - стремление ограничить свободный доступ к данной информации. Особенно оно было характерно для такого «закрытого» общества как советское. Но, конечно, абсолютного запрета на подобного рода информацию не существовало.
Это справедливо и для исследуемого периода. Принципиальные направления развития научно-технической сферы обнародовались в официальных публикациях. Прежде всего к ним принадлежали стенографические отчеты партийных съездов и пленумов ЦК, заседаний высших государственных органов1. Это были представительские форумы. Главным в их решениях являлось обоснование политического курса. Но они определяли и основные приоритеты научно-технической политики. В частности, такие установки содержались в т. н. «директивах», «контрольных цифрах» развития народного хозяйства на пятилетний период.
Девятнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Бюллетень № 1-Ю. М., 1952; XX съезд Коммунистической партии Советского Союза, 14-25 февраля 1956 г.: стенографический отчет: В 2 т. М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1. 640 с, Т. 2. 559 с; Заседания Верховного Совета СССР четвертого созыва, седьмая сессия, 7-10 мая 1957 г.: стенографический отчет. М.: Верховный Совет СССР, 1957; Внеочередной XXI съезд Коммунистической партии Советского Союза, 27 января - 5 февраля 1959 г.: стенографический отчет: В 2 т. М.: Госполитиздат, 1959. Т. 1. 592 с, Т. 2. 615 с; Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии советского Союза, 24-29 июня 1959 г.: стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1959. 830 с; Пленум Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, 13-16 июля 1960 г.: стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1960. 339 с; XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза, 17-31 октября 1961 г.: стенографический отчет: В 3 т. М.: Госполитиздат, 1962. Т. 1. 608 с, Т. 2. 672 с; Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, 19-23 ноября 1962 г.: Стенографический отчет. М.: Госполитиздат,, 1963. 607 с.
К названным публикациям примыкают сборники постановлений партийно-государственных органов1. Их главная задача заключалась в максимально широком ознакомлении населения и управленцев разного ранга с «руководящими указаниями» центра. Отсюда - специфический отбор публикуемых документов. В первое послевоенное десятилетие их число вообще было сведено к минимуму. С началом «хрущевской оттепели» ситуация заметно изменилась. Но и тогда издавались лишь те документы, которые считались необходимыми для разъяснения «политической линии» нового руководства. Сохранялись и жесткие ограничения по причинам «секретности». Любые сведения, имеющие хоть какое-то отношение к научному обеспечению оборонных программ, исключались из публикаций. Но главное все же заключается в том, что по официальным публикациям советского периода практически невозможно составить цельное представление как определялись основные направления научно-технической политики, какую роль в этом процессе играли отдельные партийные и государственные структуры, каков был порядок принятия решений, какие механизмы использовались для их реализации. Тем не менее, официальные советские издания остаются одним из важнейших исторических источников. И это обстоятельство, естественно, учитывалось в настоящем исследовании.
«Пробелы» советского источниковедения в значительной мере восполняют документальные публикации последних лет2. Благодаря им ис-
Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам. 1917— 1957 годы. М: Госполитиздат, Т. 1.1917-1928 годы. 1957. 880 с, Т. 3.1946-1952 годы. 1958. 704 с, Т. 4. 1953-1957 годы. 1958. 864 с; Законодательные акты по вопросам народного хозяйства СССР. В 2-х т. М.: Гос. изд-во юридич. лит-ры, 1961. Т. 1. 784 с, Т. 2. 687 с; Высшая школа: сб. основных постановлений, приказов и инструкций. В 2-х ч. М.: 1965. Ч. I, 1965. 399 с, Ч. П. 1968. 360 с; КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференциях и пленумов ЦК. М.: Политиздат, 1971. Т. 5.479 с, Т. 6. 527 с, Т. 7.1972. 558 с, Т. 8. 566 с; Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. М.: Политиздат, 1968. Т. 3.750 с, Т. 4. 783 с, Т. 5.750 с, Т. 7.1970.750 с. и др. 2 Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. / Сост. Н. Ковалева, А. Короткое, С. Мельчин, Ю. Сигачев. А. Степанов. М.: Материк-альфа, 1998. 848 с; Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. / Сост. В. Наумов, Ю. Сигачев. М.: Демократия, 1999. 512 с; Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители. 1923-1991 гг. Историко-биографический справочник. / Сост.
следователи получили возможность использовать в своей работе документы, считавшиеся ранее совершенно секретными. В их числе нормативно-правовые акты, данные государственной статистики, материалы к принимаемым решениям, протоколы и стенограммы заседаний высших органов управления, деловая переписка. В первую очередь они «проливают свет» на принципы функционирования власти в советской модели общественного устройства. Однако в них содержатся и материалы, относящиеся к отдельным направлениям внутренней и внешней политики советского государства, в том числе в научно-технической сфере.
Особый интерес с точки зрения настоящей работы представляет публикация комплекса документов, освещающего реализацию атомного проекта в СССР1. Это уникальный, но пока еще слабо «освоенный» исследователями источник. Он издается в соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 17 февраля 1995 г. в целях реконструкции объективной картины становления отечественной атомной промышленности. В сборник входят материалы, всесторонне отражающие процесс организации
В.И. Ивкин. М.: РОССПЭН, 1999. 639 с; Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС, 1922-1991 / 1922-1952. Сост. В.Д. Есаков. М.: РОССПЭН, 2000. 591 с; Политбюро ЦК РКЩб)-ВКП(б). Повестки дня заседаний. 1919-1952: Каталог / Т. III. 1940-1952. М: РОССПЭН, 2001. 1200 с; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945-1953 / Сост. О.В. Хлевнюк, И. Горлицкий, Л.П. Кошелева, А.И. Менюк, М.Ю. Прозуменщиков, Л.А. Роговая, СВ. Солюнова. М.: РОССПЭН, 2002. 655 с; Рубежи созидания. К 70-летию академической науки на Урале. Документы и материалы. 1932-2002 гг. / Сост. А.В. Жук, СВ. Воробьев, А.В. Иванченко, Е.Н. Колосова, B.C. Терехов, Г.И. Якунина. Екатеринбург: УрО РАН, 2002. 455 с; Президиум ЦК КПСС. 1954-1964. Черновые протокольные записи заседаний: стенограммы / Гл. ред. А.А. Фурсенко. М.: РОССПЭН, 2003. 1344 с; ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. 1945-195. / Сост. В.В. Денисов, А.В. Квашонкин, Л.Н. Малашенко, А.И. Минюк, М.Ю. Прозуменщиков, О.В. Хлевнюк. М.: РОССПЭН, 2004. 496 с; Советская жизнь. 1945-1953. / Сост.: Е.Ю. Зубкова, Л.П. Косилова, Г.А. Кузнецова, А.И. Минюк, Л.А. Роговая. М.: РОССПЭН, 2003. 720 с; Сталин и космополитизм. 1945-1953. Документы Агитпропа ЦК / Сост. Д.Г. Наджафов, З.С. Белоусова. М.: МФД: Материк. 2005. 768 с. и др.
1 Атомный проект в СССР: Документы и материалы: В 3-х т. / Под общ. Ред. Л.Д. Рябе-ва. Т. 2. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. 1 / Сост. Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Мак-сименко, В.П. Федоритов. М.; Саров, 1999. 718 с; Кн. 2. / Сост. Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко, В.П. Федоритов. М.; Саров, 2000. 639 с; Кн. 3. / Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко. М.; Саров, 2002. 896 с; Кн. 4. / Г.А. Гончаров (отв. сост.), П.П. Максименко. М.; Саров. 2005. 816 с.
научных исследований по проблеме использования атомной энергии на протяжении первого послевоенного десятилетия. В их числе постановления и распоряжения Совета Министров СССР, протоколы заседаний Специального комитета и его Технического и Инженерно-технического советов, деловая переписка, информационные и отчетные документы.
Реализация атомного проекта официально считалась «проблемой № 1». Естественно, что главные силы страны были «брошены» на ее решение. Это потребовало внесения существенных корректив в научно-техническую политику. Одновременно произошло повышение ее статуса в системе управления социально-экономическими процессами. Наращивание научно-технических возможностей страны стало одним из высших государственных приоритетов. Публикуемые в сборнике документы наглядно показывают как это все происходило. Следовательно, их использование является обязательным условием при изучении научно-технической политики первого послевоенного десятилетия, да и последующих лет. Данное требование учитывалось в настоящей работе. Ее оценки и выводы в значительной мере основываются на анализе опубликованных материалов, относящихся к атомному проекту.
Было бы, однако, неверно считать, что современные публикации «сняли» проблему документального обеспечения исследований, посвященных советской научно-технической политики. Здесь еще остается широкое поле для архивных изысканий. Однако многие комплексы документов, отражающих процесс разработки и реализации научно-технической политики все еще остаются «закрытыми» для исследователей. В частности это относится к большинству фондов Политбюро и Президиума ЦК партии, Совета Министров СССР. По-прежнему секретными являются документы Совета обороны, Военно-промышленной комиссии при Президиуме Совмина, специальных комитетов (кроме атомного, чья деятельность, как уже отмечалось, достаточно подробно отражена в многотомном издании
документов), министерств оборонной промышленности и соответствующего отдела ЦК КПСС и др.
И все же, несмотря на все препятствия историкам сегодня доступен обширный комплекс архивных документов. В их числе многие материалы Госплана СССР, Гостехники СССР и ее воспреемников, Академии наук, других ведомств, центрального и местного партийного аппарата. Их анализ в совокупности с опубликованными материалами позволяет выявить основные факторы, тенденции и этапы формирования и реализации стратегических установок научно-технической политики в исследуемый период. Дело также облегчается особенностью делопроизводства советского партийно-государственного аппарата. Оно предполагало дублирование многих решений на различных стадиях их согласования и практической реализации. Поэтому в открытых для историков архивных фондах можно, хотя бы частично, ознакомиться с содержанием тех документов, которые до сих пор считаются закрытыми.
Особой информативностью отличается делопроизводственная документация центрального партийного аппарата. Она отложилась в фондах двух архивов: Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Российского государственного архива новейшей истории (РГАНИ). Хранящиеся в них материалы широко использовались в настоящем исследовании. Автор исследовал документы Ф. 17 (Центральный комитет ВКП(б), Ф. 82 (личный фонд В.М. Молотова), Ф. 558 (личный фонд И.В. Сталина) из РГАСПИ и Ф. 5 (аппарат Центрального Комитета КПСС) из РГАНИ. В их числе информационные материалы, характеризующие состояние научно-технического потенциала, всевозможные справки, отчеты, проекты постановлений, предложения и заключения по организации научных исследований и внедрении их результатов в производства. Значительный массив составляет деловая переписка различных органов управления, отвечавших за развитие науки в стране.
Анализ этих документов позволил прояснить многие важные аспекты содержания научно-технической политики, уточнить оценки ее результативности. Благодаря им удалось выявить различия в позициях отдельных управленческих структур, подоплеку принятия ряда решений. Они могли возникать относительно частных проблем: создания филиалов Академии наук, организации конференций по развитию производительных сил, передаче отдельных научных учреждений в ведение совнархозов, осуществлявшейся в ходе реформы управления промышленностью и т. д. Но существовали и разногласия по поводу «глобальных» вопросов. В их числе были поиски оптимальной структуры отечественной науки. Они касались роли и места в ее системе академического, отраслевого и вузовского секторов, территориальной конфигурации научного потенциала, организации внедрения научных результатов в производства. На протяжении исследуемого периода активно дебатировалась проблема создания общегосударственного органа, призванного отвечать за управление научно-техническим прогрессом в масштабах всей страны. Все эти обсуждения являлись обязательным этапом подготовки стратегических решений в области развития отечественной науки.
Материалы, образовавшиеся в ходе деятельности аппарата ЦК партии дополняют документы центральных функциональных органов управления. Они отложились в фондах Российского государственного архива экономики (РГАЭ) - Ф. 7 (Государственный научно-экономический Совет Совета Министров СССР), Ф. 399 (Совет по изучению производительных сил при Госплане СССР), Ф. 4372 (Госплан СССР), Ф. 9480 (Государственный комитет Совета Министров СССР по науке и технике) и в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ) - Ф. 408 (Государственный научно-технический комитет Совета Министров РСФСР), Ф. 409 (Государственный Комитет Совета Министров РСФСР по координации научно-исследовательских работ), Ф. 416 (Главное управление научно-
исследовательских учреждений Государственного комитета при Совете Министров РСФСР по координации научно-исследовательских работ).
Эти документы использовались при подготовке диссертации. Они позволили уточнить механизм реализации стратегических установок высших органов государственной власти и управления по развитию научно-технической сферы. Особенно ценными представляются материалы, помогшие реконструировать ход перманентной перестройки организационной структуры науки, происходившей в годы «хрущевского десятилетия». Столь же значительными для темы настоящего исследования оказались документы, отражающие процесс перспективного планирования. Их анализ позволил соотнести желаемые цели и представления с реальными возможностями и результатами. Таковыми, в частности, являются проектировки наращивания научного потенциала, разрабатывавшиеся в рамках Генерального плана развития народного хозяйства СССР на 20-летний период, основные положения которого вошли в третью программу КПСС, принятую на XXII съезде партии.
В своих изысканиях автор также опирался на архивы Российской Академии наук. В первую очередь ее нормативные и делопроизводственные документы отражают ход академического строительства. Однако их значение этим нет ограничивается. АН СССР, как высшее научное учреждение страны, обладала более широкими полномочиями, чем управление академическим сектором науки. Поэтому знакомство с материалами ее руководящих органов, хранящихся в Архиве Российской Академии наук (АРАН) Ф. 2 (Президиум Академии наук); Ф. 591 (Совет по координации научных исследований), в Научном архиве Сибирского отделения Ф. 1 (Западно-Сибирский филиал АН СССР), Ф. 4. (Организационный комитет Сибирского отделения), Ф. 10 (Президиум СО РАН), «проливает свет» на общие проблемы организации науки в стране.
Исключительно ценным для настоящего исследования оказались документы и материалы архивной службы Российского федерального ядер-
ного центра - ВНИИ технической физики им. Академика Е.И. Забабахина и архивных фондов Уральского электрохимического комбината. В первую очередь, это многотомная рукопись отражающая «секретную» историю создания, разработки и производства ядерного оружия. Ее подготовка осуществлялась на всех предприятиях ядерного оружейного комплекса в соответствии с приказом министра среднего машиностроения Е.П. Слав-ского, изданного в 1978 г. Эта работа в целом не завершена. Но во ВНИ-ИТФ удалось подготовить ряд томов1. Они включают как выдержки из документов, так и комментарии к ним. Причем деятельность Института рассматривается в широком контексте, что позволяет получить представление
0 важнейших тенденциях в развитии советского ядерно-оружейного ком
плекса, его научно-технической составляющей.
Еще один комплекс документов архивной службы ВНИИ технической физики, использованный в настоящем исследовании, представляет собой коллекцию выписок из приказов Министерства среднего машиностроения, главка опытных конструкций и переписка Института за 1955-1969 годы. В силу уже упоминавшихся особенностей советского делопроизводства, в этих документах излагается ряд решений «директивных инстанций» по организации научно-технического обеспечения важнейших оборонных программ Советского Союза. Естественно, что знакомство с ними имело принципиальное значение для достижения целей диссертационного исследования.
Важным источником для реконструкции региональных аспектов научно-технической политики стали документы местных архивов. В их числе фонды ряда областных и краевых партийных комитетов, органов хозяйственного управления: Центр документации общественных организаций Свердловской обл. (ЦЦООСО. Ф. 4 - Свердловский обком КПСС), Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО. Ф. 127 - Иркутский обком КПСС), Центр хранения и изучения документов
1 См.: Литвинов Б.В. Грани прошедшего (триптих). М.: ИздАТ, 2006. С. 567-570.
новейшей истории Красноярского края (ЦХИДЫИКК. Ф. 26 - Красноярский крайком КПСС), Государственный архив Новосибирской области (ГАНО. Ф. 4 - Новосибирский обком КПСС), Государственный архив Кемеровской области (ГАКО. Ф. Р-889 - Кемеровский СНХ). Особое значение хранящиеся в них документы имели для исследования т. н. восточного сдвига академической науки, выразившегося в организации Сибирского отделения АН СССР и в разработке проектов формирования Уральского научного центра.
В работе над диссертацией автор использовал материалы государственной статистики. Но ее возможности как источника информации ограничены. Попытки оценить эффективность научно-технической политики, основываясь на статистике научных кадров и динамике расходов на науку малопродуктивны. Это важные показатели. Но они характеризуют общественные затраты на науку, а не ее результативность. И их абсолютизация может привести к неадекватному пониманию происходящих процессов. Хороший пример тому - Советский Союз в последние годы своего существования. Тогда с гордостью говорили, что четверть всех научных сотрудников мира составляют советские ученые и их число растет опережающими темпами. Одновременно с каждой пятилеткой увеличивался удельный вес затрат на науку в национальном доходе (ВВП) страны. По данному показателю СССР вышел чуть ли не на первое место в мире. В то же время наблюдалось явное снижение эффективности используемых ресурсов, заметное падение темпов научно-технического прогресса и как следствие - «застой» в экономическом развитии.
Другими словами, необходимы иные измерители социальной результативности науки и, соответственно, эффективности научно-технической политики. Очевидно, они должны учитывать уровень исследований, новизну технических решений, масштабы технологических сдвигов, воздействие нововведений на динамику производительности труда. Однако это преимущественно качественные характеристики. Их невозможно точно
выразить в действующих статистических показателях, хотя такие оценки существуют. Они показывают, что обозначившийся в середине XX века стремительный рост общественных затрат на науку обернулся резким повышением ее вклада в экономическое развитие. По некоторым данным она стала обеспечивать до двух третей прироста ВВП. Но главное все же заключалось в другом. Благодаря крупным технологическим открытиям произошло качественное изменение экономической жизни. И в основе произошедших сдвигов лежали новые научные знания1.
Другой проблемой использования данных советской госстатистики является их информативность и достоверность. Сведениям, содержащимся в официальных ежегодных справочниках «Народное хозяйство СССР», можно предъявить серьезные претензии. Они дают лишь самое общее представление о численности занятых в сфере науки и ее финансировании. В то же время, отсутствуют данные о распределении кадрового потенциала в разрезе ведомств и регионов, отраслей научной специализации, нет информации о структуре расходов и источников их покрытия и т. д. В определенной степени эти пробелы восполняют материалы, хранящиеся в Ф. 1562 (Центральное статистическое управление при Совете Министров СССР) РГАЭ. Однако и там доступны в основном лишь сводные данные, которые трудно сопоставимы за более или менее длительный период. Прежде всего, они не дают полной ясности о распределении научных учреждений в соответствии с ведомственной принадлежностью. Непонятно, каким образом учитывались научно-исследовательские и конструкторские организации, относившиеся к оборонному комплексу. То же можно сказать
0 территориальной конфигурации сети научных учреждений. Не проясняет
ситуации и обращение к т. н. титульным спискам, содержащим перечень
всех научных организаций, сведения об их кадровом потенциале, ведомст
венной принадлежности и месте расположения. Во-первых, они доступны
1 См.: Шульгина И.В. Оценка влияния науки на экономический рост: новые подходы /
И.В. Шульгина // Науковедение и новые тенденции в развитии российской науки. М:
Логос, 2005. С. 107-121.
лишь до начала 1950 гг. Во-вторых - далеко не полны. В частности, отсутствуют данные об организациях, подведомственных Первому и Третьему главным управлениям, отвечавшим за реализацию программ создания ракетно-ядерного оружия. И трудно сказать, каким образом их потенциал учитывался в сводных таблицах.
Еще большие проблемы возникают с оценкой масштабов финансирования научно-технической сферы. Во-первых - это «закрытость» подобных сведений и, во-вторых, - трудности с выражением затрат в сопоставимых ценах. Иначе говоря, детальная динамика общественных вложений в развитие научного потенциала в рассматриваемый период должна быть предметом специального исследования. Что касается настоящей работы, то в соответствии с ее целями и задачами можно ограничиться лишь некоторыми общими оценками, базирующимися как на данных статистики, так и на ее обобщениях, имеющихся в литературе.
В качестве дополнительного источника в диссертационном исследовании использовались материалы «личного происхождения». Прежде всего это статьи и выступления в средствах массовой информации руководителей, отвечавших за разработку и реализацию научно-технической политики. С одной стороны, их задача заключалась в популяризации и комментировании принятых решений, с другой - в конкретизации и интерпретации стратегического курса с учетом субъективного восприятия, групповых и ведомственных интересов. В целом они позволяют лучше понять контекст эпохи, подоплеку событий, фиксируемых другими источниками. Среди источников личного происхождения особую группу составляет мемуарная литература. Эти труды, конечно, в первую очередь отражают личность самих авторов, особенности общественного сознания на момент написания воспоминаний. И все же, почерпнутые в них сведения позволяют прояснить ряд событий и процессов, которые плохо прослеживаются по другим имеющимся в распоряжении источникам.
Апробация и практическая значимость работы. Основные положения, результаты и выводы диссертационного исследования изложены в 50 публикациях автора и доложены на международных, всероссийских и региональных конференциях и симпозиумах. Они использованы при подготовке обобщающих трудов («Уральская историческая энциклопедия» и др.), реализации научных проектов (как участника и руководителя), получивших поддержку в виде грантов Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), «Научные предпосылки, технико-экономические и геополитические факторы становления атомного научно-производственного комплекса Урала (2002-2004 гг.); «Академическая наука Урала в стратегии регионального развития (1945-1971 гг.) (2005-2006 гг.). Отдельные положения и выводы исследования использованы при разработке целевой научно-исследовательской программы «Исторический опыт регионального развития (Урал и сопредельные территории), научной концепции «Перспективы социокультурного развития Российского Севера», Стратегического плана развития г. Екатеринбурга, Концепции региональной научно-технической политики Ямало-Ненецкого автономного округа и других документов, готовившихся по заданиям государственных и муниципальных органов управления.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников и литературы.
Наследие первых пятилеток
Как же императивы мирового научно-технического развития согласовались с ситуацией в нашей стране? С каким багажом она подошла к середине XX столетия? Прежде чем ответить на эти вопросы, необходимо сделать одно замечание. Середина XX века - понятие достаточно условное. Резкие переломы и четко очерченные границы между периодами не часто встречаются в историческом процессе. Их трудно привязать к конкретному году. Но окончание Второй мировой войны стало важным рубежом в развитии отечественной науки. С одной стороны, победоносное завершение острейшего вооруженного конфликта естественно открывало новую эпоху в жизни страны, а с другой - подводило итоги предвоенной политики индустриализации. И эти итоги, в том числе в научно-технической сфере, были весьма впечатляющими.
Действительно, на рубеже 1920-1930-х гг., в общем-то, отсталая страна взяла курс на форсированное создание мощной, передовой по тому времени индустриальной базы. Причем сроки ставились самые жесткие. Достаточно вспомнить известное «руководящее указание» И. Сталина: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»1. Это была установка победившей в большевистской партии фракции, которая связывала свои перспективы с укреплением «социалистического государства», наращиванием его военно-политического и экономического могущества. Причем подразумевалось, что «мы за ценой не постоим». Главное - достижение намеченной цели в кратчайшие сроки. Все остальное - «издержки роста», как говорится, «лес рубят - щепки летят».
Такой подход не просто декларировался, а последовательно и жестко осуществлялся на практике. Главным инструментом его реализации стали пятилетние планы. Они предусматривали исключительно высокие темпы экономического роста, которые подкреплялись огромными капиталовложениями. В результате норма накопления в национальном доходе достигла беспрецедентного по мировым меркам уровня, превысив по ряду оценок 40%1. Основные усилия были сосредоточены на всемерном развитии тяжелой индустрии. Не считаясь с огромными затратами, страну превратили в гигантскую строительную площадку. Ударными темпами возводились промышленные объекты. Коренной технической реконструкции подверглись действующие предприятия. Миллионы людей, по сути дела насильно, перемещались в города, пополняя армию промышленных рабочих.
Конечно, установка на «прыжок» в будущее наряду со стремлением достичь нереальных социально-политических целей, задаваемых идеологическими императивами, вели к перенапряжению сил общества, человеческим жертвам. Однако вряд ли стоит1 отрицать очевидные успехи. Благодаря экстраординарному, чрезвычайному характеру политики индустриализации удалось обеспечить высокие по любым оценкам - официальным и альтернативным - темпы экономического роста. Они резко контрастировали с аналогичными показателями западных стран, переживавших тогда застой. Более того, только в самые лучшие годы своего развития экономика отдельных «капиталистических» государств демонстрировала такую же динамику .
По отработанным схемам
Вторая мировая война явилась строгим экзаменатором для технико-экономического потенциала нашей страны. И он выдержал это испытание на прочность. Модернизационный рывок, осуществленный в предвоенное десятилетие, заложил военно-технические основы победы над германским фашизмом и японским милитаризмом. Правда, досталась она дорогой ценой. Миллионы людей погибли на фронте и в результате террора, развязанного оккупантами против мирного населения. Украина, Белоруссия, значительная часть европейской России были превращены в руины. Без крыши над головой осталось более 25 миллионов человек. Десятки тысяч промышленных и сельскохозяйственных предприятий оказались полностью или частично разрушенными. Всего страна утратила треть своего материального богатства1.
Естественно, что с переходом к мирной жизни восстановление понесенных потерь становилось первоочередной задачей. Нужно только было определить пути и способы решения этой проблемы. В ожидании многих они связывались с заметным улучшением жизненных условий. Однако стремление высшего руководства извлечь из победы максимальные геополитические выгоды диктовало иную политику. Приоритетом, как и в предвоенные годы, объявили развитие тяжелой индустрии. Выступая с обоснованием принятого в марте 1946 г. четвертого пятилетнего плана, председатель Госплана СССР Н.А. Вознесенский настаивал, что только такой курс может обеспечить «быстрое и успешное восстановление и развитие всего народного хозяйства ..., закрепить технико-экономическую независимость страны. Опоздать в этом деле - значит потерять те материальные предпо сылки, которые обеспечили нам в период Отечественной войны военную, экономическую и политическую победу»1.
На деле такой подход означал, что восстановление экономики планировалось осуществлять не через высвобождение финансовых средств из военно-промышленного комплекса, а за счет материальных потерь населе-ния . В том же направлении разрабатывались и перспективные планы. В самом общем виде их изложил И.В. Сталин в 1946 г. В своей программной речи перед избирателями он поставил задачу в течение ближайших пятнадцати лет увеличить в три раза производство чугуна, стали, угля, нефти3. Его установки рассматривались как директивные при подготовке генерального плана развития народного хозяйства страны на двадцатилетний период, работа над которым велась в 1947-1949 гг. Они же легли в основу директив XIX съезда ВКП(б) по пятому пятилетнему плану, особо отмечавших преемственность экономической политики советского государст-ва4.
Другими словами, и текущие, и перспективные проектировки строились по предвоенным схемам. Приоритет отдавался наращиванию производства несколькими базовыми отраслями тяжелой промышленности. Считалось, что реализация такой стратегии является необходимым и достаточным условием достижения военно-экономического могущества, обеспечивающего стране, по образному выражению И.В.Сталина, гарантию «от всяких случайностей»5. В то же время проблеме активизации собственных научно-технических разработок, их превращению в главный фактор экономического роста не уделялось особого внимания. Так по крайней мере было на уровне политических деклараций. По-прежнему, если не на словах, то на деле адаптация зарубежного научно-технического опыта и форсированное наращивание на этой основе экономических возможностей страны рассматривались в качестве первоочередной задачи. Такой подход позволил Советскому Союзу заметно «подтянуться» до уровня передовых в экономическом отношении государств, отстоять в ходе войны свою национальную независимость. Отсюда следовал казалось очевидный вывод о целесообразности продолжения в основном и главном предвоенного внутриполитического курса, о необходимости упрочения действовавшей политико-экономической системы. И это была не только установка, навязываемая «сверху» «широким массам», но и социальные представления большинства населения, ощущавшего себя победителем в окончившейся войне1.
Преемственность приоритетов
Два с половиной века тому назад выдающийся российский ученый М.В. Ломоносов заявил, что «могущество России будет прирастать Сибирью и Северным Ледовитым океаном». Это был смелый прогноз. Но он основывался на объективно существующих реалиях. Начиная со второй половины XVI в., страна стала активно осваивать огромные территории, находящиеся к востоку от ее исторического ядра. Восточный вектор экспансии дополнялся широтными колебаниями к югу, а также периодическими попытками продвижения на запад. Однако южное и западное направления оказались весьма проблематичными. Здесь Россия сталкивалась с интересами ее ближайших соседей и геополитических конкурентов. Это создавало трудно преодолимые ограничения для территориальной экспансии.
В отличие от запада и юга путь на восток и северо-восток в политическом смысле был открыт. Но хозяйственное освоение вновь присоединяемых территорий оказалось непростым делом. Прежде всего тому препятствовали факторы естественно-географического и климатического характера. Огромные пространства Урала, Сибири и Дальнего Востока - не лучшее место для проживания и активной экономической деятельности. Их освоение требовало времени, огромных ресурсов и целенаправленных усилий. По большому счету, эта задача в полном объеме не решена и сегодня. Но все же Россия весьма успешно «приращивала» свое «могущество» за счет восточных районов. Их освоение прошло три этапа: промысловый, аграрный и индустриальный. Во времени они могли накладываться друг на друга, однако каждая стадия была типична для конкретного периода1.
Наиболее значимой по последствиям для экономики страны стала индустриальная стадия. Ее начальная, протоиндустриальная фаза относится к XVIII в. Уже тогда на Урале и в ряде районов Сибири появились мощные по тому времени очаги горнометаллургической промышленности. По своим производственным возможностям и технической оснащенности они занимали ведущие позиции в мире. Создание на слабо обжитых территориях крупных промышленных предприятий, с одной сторон, стимулировало процесс общего хозяйственного освоения восточных районов, а с другой - подтолкнуло к началу их систематического изучения. У истоков последнего стояла Академия наук. И это было вполне объяснимо. По сути, тогда она являлась единственным специализированным научным учреждением страны. Причем с самого начала задачи Академии не ограничивались «размножением наук». Со дня основания ей было «предписано» оказывать всемерное содействие развитию промышленности и земледелия. Еще не став как следует «на ноги», Академия развернула широкомасштабные экспедиционные исследования. Они отличались по своим маршрутам, программам. Однако всем им вменялось в обязанность сбор сведений о климате, природных ресурсах, населении и хозяйстве охваченных ими территорий. Такая ориентация экспедиционной работы отвечала первостепенным нуждам страны и хорошо согласовывалась с возможностями Академии.
Главным объектом экспедиционных исследований с самого начала избрали восточные районы страны. Особенно большой размах они приобрели в последней трети XVIII века. В 1768-1774 гг. состоялось три так называемых Оренбургских экспедиции. Их маршруты пролегали по территории Поволжья, Европейского Севера, Урала, Прикаспия, Сибири. Обследование и описание тех или иных объектов, предусмотренных экспедиционными программами, сопровождались выяснением возможностей хозяй ственного освоения природных ресурсов1. Полученные в ходе экспедиций сведения о природно-климатических условиях, месторождениях полезных ископаемых, а также статистические, этнографические, лингвистические и т.п. материалы еще долго сохраняли свою практическую значимость2.
Новый виток в «научном освоении» восточных районов стартовал на рубеже XIX-XX вв. Он был связан с политикой, называемой ныне «капиталистической (или индустриальной) модернизации», идеологом которой выступал известный политический деятель СЮ. Витте, выдвинувший так называемый «зауральский план» экономического освоения восточных территорий страны3. Эта политика предусматривала постепенное перемещение центра тяжести индустриального развития на восток. В ходе ее реализации предполагалось решение сложного спектра экономических и социально-демографических задач: ускорение развития в азиатской части России транспортной инфраструктуры, создание здесь новых топливно-энергетических и металлургических предприятий, массовое переселение сюда из европейских районов страны экономически активного населения.
