Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историческая мысль эпохи Каролингов и ее роль в идентификации «норманна» как самостоятельного сегмента политической культуры и исторической памяти
1.1. Светские биографы каролингского общества о «норманнах» и их месте в политической истории ранней Империи 96
1.2. Анналистика как способ формирования образа «норманна» в исторической мысли раннего средневековья 131
1.3. Историография на переломе: от «норманнов» к Нормандии. 188
Глава 2. Становление официальной историографии Нормандии как условие самоидентификации «норманна» в политической культуре посткаролингской эпохи
2.1. Дудо Сен-Кантенский - первый историк Нормандии 230
2.2. «Деяния нормандских герцогов» Гильома Жюмьежского -«живой» текст и реальная история нормандского княжеского дома. 260 Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи: завершающий этап складывания образа «норманна» как части исторической памяти gens Normannorum 305
Глава 3. Каролингская и посткаролингская историография «норманнской проблемы» и новый взгляд на политическую историю конца VIII - начала X в.
3.1. «Датский вопрос» во внешней политике Карла Великого 345
3.2. Людовик Благочестивый и норманны: проблемы взаимоотношений. 374
3.3. От Франкской империи к Западно-Франкскому королевству: Карл Лысый и норманнская проблема 415
3.4. «Норманнский фактор» во внутриполитической борьбе
в Западно-Франкском королевстве в последней четверти IX в 496
Заключение 5
- Анналистика как способ формирования образа «норманна» в исторической мысли раннего средневековья
- Историография на переломе: от «норманнов» к Нормандии.
- «Деяния нормандских герцогов» Гильома Жюмьежского -«живой» текст и реальная история нормандского княжеского дома. 260 Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи: завершающий этап складывания образа «норманна» как части исторической памяти gens Normannorum
- Людовик Благочестивый и норманны: проблемы взаимоотношений.
Введение к работе
Актуальность исследования.
Одним из образов, уже не одно столетие будоражущих мысли и чувства европейцев как на Западе, так и на Востоке, был образ средневековый скандинава-норманна, или викинга, разбойника и воина, грабителя и торговца, разрушителя и созидателя королевств и княжеств. Более того, этот образ не только стал частью исторической памяти разных европейских этносов, но и обрел характер неотъемлемого компонента их политической культуры.
Актуальность избранной нами темы исследования не исчерпывается только проблемой сохранения и актуализации в исторической памяти матрицы представлений о «норманнах» и их месте в историческом развитии европейской цивилизации. «Норманнская проблема», оставаясь в центре многочисленных дискуссий разного уровня на протяжении многих столетий, как нельзя лучше выступает связующим звеном между двумя подходами к изучению историографии как отрасли исторической науки, сформулированными в свое время М.А.Баргом. Она позволяет соединить консерватизм и традицию изучения истории исторической науки как смены научных парадигм, кристаллизованных в виде отдельных исторических течений, направлений и школ, с новыми подходами в рамках современной интеллектуальной истории, где приоритетное место занимает анализ истории исторического познания, сознания и мышления. Кроме того, избранная нами тема исследования связана с возможностью пересмотра или, по крайней мере, нового прочтения сохраненного исторической памятью эмпирического материала.
Актуальность избранной нами темы связана с таким явлением средневековой истории, которое было результатом двух волн Великого переселения народов, как формирование совершенно новых этнических пространств, которые, по мнению В.П.Будановой, следует понимать как всю «совокупность племен и народов, связанных конкретным историческим явлением и его этническим образом в истории». Все это делает весьма актуальным взгляд на интересующую нас проблему через призму этнонимии как главного конструкта этнического пространства, ибо, во-первых, сам этноним может быть объектом исследования, так как этноним – это слово, а значит, подчиняется законам языка и может меняться вместе с его носителями; во-вторых, объектом изучения становится сам носитель этнонима, хотя не всегда одно и то же название могло обозначать одного и того же носителя, а сам этноним мог превратиться в собирательное понятие; в-третьих, этноним завоевателей мог быть перенесен на завоеванных; наконец, в-четвертых, содержание этнонима могло меняться и независимо от его владельца. При этом вовсе не обязательно, чтобы изменился сам этнический объект, достаточно было, чтобы иным стало представление у тех, кто использовал данный этноним.
Этническое пространство априори предполагает существование некоей территории, которую оно покрывает, а поскольку данное пространство есть продукт сложного взаимодействия двух вступающих между собой в контакт цивилизаций, находящихся на разном уровне общественного развития, поэтому его формирование проходит определенный исторический путь. В итоге сама эта территория может претерпеть существенные перемены как в географическом, так и в этнополитическом смысле. В данном случае актуальным становится использование наработок, сделанных в отечественной историографии в последние десятилетия. Речь идет о концепции «контактной зоны», впервые сформулированной В.Д.Королюком на материале Юго-Восточной Европы применительно к периоду перехода от античности к средневековью, и ее дополненном и расширенном, за счет введения понятия «зона контактов», варианте Е.А.Мельниковой, использовавшей скандинавский материал.
Прежде всего, подобные этнически-территориальные пространства представляли собой своеобразные «перекрестные поля», в пределах которых процессы этнополитического и этносоциального развития могли в итоге приобрести самые различные результаты – от ассимиляции одного этноса другим до процесса этнической амальгамизации, итогом которой становилось появление нового, синкретического общества.
Исходя из этого, история становления и развития герцогства Нормандия – это уникальный случай превращения «зоны контактов» в «контактную зону» в пределах Французского королевства. В данном случае именно анализ формирования и функционирования «исторической памяти» жителей этого княжества является ключевым моментом в нашем понимании места и роли «норманнов» и «нормандцев» в истории средневековой Европы, ибо, как указывает Л.П.Репина, «историческая память – не только один из главных каналов передачи опыта и сведений о прошлом, но и важнейшая составляющая самоидентификации индивида, социальной группы и общества в целом, ибо оживление разделяемых образов исторического прошлого является таким типом памяти, который имеет особенное значение для конструирования и интеграции социальных групп в настоящем. Зафиксированные коллективной памятью образы событий в форме различных культурных стереотипов, символов, мифов выступают как интерпретационные модели, позволяющие индивиду и социальной группе ориентироваться в мире и в конкретных ситуациях».
Историография. Анализ историографического осмысления интересующей нас проблемы порождает определенные трудности. Существует огромный пласт научных исследований, накопленных в различных национальных историографиях, от скандинавских стран до стран Западной и Восточной Европы.
Лидерами в изучении «норманнской проблемы» в зарубежной историографии с конца XIX века были французские медиевисты, главным образом представители так называемой «эрудитской» школы. И хотя в их работах интересующая нас проблема рассматривалась, как правило, косвенно, лишь постольку, поскольку она вписывалась в общую концепцию места и роли того или иного монарха, тем не менее, «норманны» прочно заняли свое место на страницах их сочинений
Одним из наиболее активных исследователей «эрудитской» школы, обращавшихся к изучаемой нами проблеме, был Ф.Лот. Он впервые в серии своих статей и монографий попытался осмыслить мотивы поведения участников событий, связанных с взаимоотношениями между франкским обществом и скандинавскими пришельцами..
Одновременно с этими исследованиями «эрудитов» во французской историографии в начале ХХ века стали появляться работы авторов, которые призывали к более осторожному отношению к основным источникам, на основе которых французские медиевисты реконструировали «норманнскую проблему», в одночасье превратившуюся в «проблему нормандскую». Главная роль среди них принадлежала А.Пранту, посвятившему все свои силы как историка и источниковеда обстоятельной критике главного источника по истории ранней Нормандии, сочинения Дудо Сен-Кантенского.
Стремление к созданию синтетической работы было присуще Л.Альфану, который опроверг распространенное мнение,о том, что скандинавские народы были чужды цивилизации и представляли собой диких и необузданных варваров. Л.Альфан впервые выделил и обосновал существование нескольких этапов проникновения «норманнов» в пределы Западной Европы.
Одновременно с сохранением приверженности к традиционной позитивистской парадигме в межвоенный период во французской медиевистике можно обнаружить новые подходы к изучению истории в целом, и «норманнской проблемы» в частности. Первую группу исследователей составляли историки, которых можно отнести к критическому направлению европейской историографии. Ключевой фигурой среди них был Ш.Пти-Дютайи. Значение его основной работы, построенной на принципе компаративистского анализа истории Франции и Англии в средние века, заключается в том, что он впервые попытался связать воедино два сюжета – история Нормандии и история нормандского завоевания Англии. Более того, он одним из первых среди французских медиевистов попытался изучать проблему становления средневековой государственности через призму складывавшегося менталитета, коллективной психологии двух наций – французской и английской.
К этой же категории исследователей принадлежал П.Андрэ-Житранкур, чье сочинение имело весьма примечательное название и было посвящено истории становления и развития так называемой «Нормандской империи». Вводя в научный оборот это понятие, он во многом предвосхитил труды послевоенных историков, для которых данное понятие стало ключевым в построении собственных концепций «норманнской истории» от ее истоков на рубеже IX–X вв. до расцвета и упадка на рубеже XII-XIII вв.
Второй подход к изучению истории и, в частности, проблем раннефеодальной Франции, был связан с именем М.Блока, основателя знаменитой школы «Анналов». Хотя М.Блок специально «норманнской проблемой» не занимался, тем не менее, его общие замечания заставляли исследователей по-новому взглянуть на казалось бы хорошо известные вещи. Его отношение к вторжениям «норманнов» в пределы христианских земель носило весьма выдержанный характер. Он предлагал и не преуменьшать степень насилия, которым они сопровождались, но и не преувеличивать ее, особенно когда речь шла о долгосрочных последствиях и уроках эпохи нашествий. По его мнению, все потрясения, которыми сопровождались эти вторжения, не имели исключительно негативный характер, ибо они изменили и порой весьма радикально те силовые линии, которые в итоге сформировали западную феодальную цивилизацию.
Одной из особенностей изучения «норманнской проблемы» на рубеже XIX –XX вв. был начавшийся процесс ее интернационализации. В частности, речь идет о немецком исследователе В.Фогеле который с присущим немецким историкам стремлением к точности и аккуратности в работе с первоисточниками собрал воедино, систематизировал, подверг критическому анализу все доступные на начало ХХ века сведения и в итоге реконструировал собственную модель норманнских вторжений в различные части европейского континента и на Британские острова.
Не менее значимую роль в историографии «норманнской проблемы» в этот период сыграл американский историк Ч.Хаскинс. Ему принадлежит первая попытка в историографии «норманнской проблемы» дать некие ответы на те вопросы, которые будут в центре внимания медиевистов во второй половине ХХ века: кто такие «норманны» и какова их роль в европейской истории сквозь призму того, как они понимали сами себя и как их понимали современники и потомки. Работы Ч.Хаскинса фактически подвели всю мировую историографию «норманнской проблемы» к теме, которую другой видный специалист в этой области, английский историк Р.Дэвис, определил очень кратко, но очень емко: «норманны и их миф».
Для отечественной исторической науки конца XIX – первой половины ХХ века западные сюжеты «норманнской экспансии» в целом оставались малопривлекательными. Это не означало полного отсутствия интереса, но этот интерес проявлялся лишь в частных замечаниях и поверхностных оценках в работах некоторых медиевистов, для которых история ранней Нормандии никогда не была объектом специального интереса. Лишь в середине 30-Х гг. ХХ века можно наблюдать кратковременный всплеск интереса к истории возникновения и становления герцогства Нормандия, связанных с именем А.С.Бартенева. Ряд сделанных им выводов перекликался с некоторыми тезисами, ставшими к тому времени общепринятыми в зарубежной медиевистике, но некоторые сюжеты, в частности, проблемы социальной борьбы в ранненормандском обществе, были новацией, не характерной для его зарубежных коллег.
В целом, изучение интересующей нас проблемы «норманны и их образ в исторической памяти» в медиевистике, как зарубежной, так и отечественной, к середине ХХ века в основном осуществлялось в рамках национальных историографий и носило зачаточный характер. Фактически можно говорить лишь о первых попытках некоторых исследователей оторваться от изучения более частных проблем, таких, как экспансия норманнов в западном направлении и их взаимоотношения с франкским миром, возникновение Нормандии как наиболее устойчивого политического образования со скандинавскими корнями в континентальной части Европы и, наконец, проблема нормандского завоевания Англии в связи с оценкой состояния Нормандии как матрицы для формирования нового англо-нормандского общества.
Во второй половине ХХ в. процесс интернационализации в изучении «норманнской проблемы» пошел быстрыми темпами. Толчком к этому послужили две международные конференции, специально посвященные комплексному изучению данной проблемы как феномена, не только имевшего весьма важные последствия для средневековой истории, но и сохраняющего свою актуальность в современном мире.
Одним из важных моментов, связанных с новыми подходами к изучению «норманнской экспансии», стал призыв А. д’Энен по-новому взглянуть на устоявшиеся представления о норманнской экспансии в пределы Франкской империи. Основной акцент ставился на необходимости нового прочтения исторических, прежде всего, нарративных, источников, дабы получить ответ на вопрос, а были ли эти вторжения катастрофой для европейской цивилизации.
Эти призывы совпали с формированием в изучении «норманнской проблемы» нескольких узловых тем, по которым во второй половине ХХ - начале ХХI вв.в мировой историографии развернулись оживленные дискуссии. Первая тема была связана с изучением проблемы континуитета или цезуры между франкским обществом и скандинавским миром в пределах Нормандии. К настоящему времени сформировались два диаметрально противоположных взгляда на данную проблему. Первую группу составляют исследователи (М. де Бойар, Ж.Ивер, Л.Мюссе, Д.Дуглас, Д.Бейтс, М.Бейль, Э. ван Хоутс, Э.Табюто, Дж.Феллоус- Йенсен), которые отстаивают точку зрения о том, что, несмотря на наличие скандинавских элементов в материальной, политической и духовной культуре ранней Нормандии, главным фактором развития этого княжества и населявшего его народа было сохранение как определяющих институтов более развитого франкского общества.
Второй подход представлен исследованием раннего нормандского общества, предпринятого Э.Серл. Она активно развивает тезис о сохранении в полном объеме скандинавской природы нормандцев. По ее мнению, вторжения норманнов привели к полному разрушению старого каролингского общества, и новая Нормандия строилась исключительно на фундаменте скандинавских обычаев. Ключевым моментом в сохранении скандинавской идентичности нормандцами она считает сохранение и укрепление скандинавской системы родства, которая пронизывала все нормандское общество сверху донизу.
Вторая тема в современной историографии «норманнской проблемы» может быть обозначена как проблема Normannitas , что на русском языке может звучать как «норманность», а по сути дела сводится к проблеме самоидентификации норманнов в иноэтнической среде. Л.Бём выделила четыре основных признака Normannitas: апологетический характер всех сочинений, в которых речь идет о деяниях норманнов в различных регионах Европы, и подчинение авторского замысла одной цели – защите перед современниками и потомками завоеваний как образа жизни «норманна»; проявление этнического самосознания, прежде всего как чувства гордости за свое нормандское отечество; свидетельство, по ее выражению, «империалистического плана», выражающегося в пан-норманнской экспансии в Европе; специфическая нормандская идея лидерства, оформленная в виде идеи «господства всадника».
Дискуссия по данной теме привела к формированию двух точек зрения на природу Normannitas. Первую отстаивал Р.Дэвис, считавший, что само это понятие, но, самое главное, его содержимое было всего лишь историко-политическим мифом, созданным в XII в. знаменитым англо-нормандским хронистом Ордериком Виталисом, мифом, который отнюдь не соответствовал реалиям тогдашней Европы.
Вторая точка зрения, пользующаяся большей популярностью среди современных исследователей, была сформулирована Г.Лоудом, который настаивал на том, что геополитическое пространство Normannitas обладало единством самосознания уже в XI в. и хранителями этого единства выступали именно нормандские хронисты того времени. В середине 90-х гг. ХХ в. идеи Г.Лоуда были развиты К.Поттс, которая окончательно сформулировала идею о том, что формирование Normannitas была главной задачей, которую ставили перед нормандскими хронистами их заказчики, сначала нормандские герцоги, а затеи англо-нормандские короли.
Третью тему составили работы тех авторов, которые попытались вывести проблему Normannitas за пределы только нормандского и английского обществ, расширить географию исследований «норманнской экспансии». Наибольший интерес среди историков был проявлен к сюжетам, связанным с «нормандским завоеванием» Италии. Результатом научных изысканий стало признание большинством из них того факта, что эта экспансия может рассматриваться как составная часть единого европейского феномена «норманна» и Normannitas .
Наконец, четвертая тема, являющаяся логическим продолжением первых трех, наиболее тесно связана с интересующей нас проблемой идентификации и самоидентификации норманнов в иноэтнической среде. Эта проблема была поставлена Э. ван Хоутс в работах 80-х гг. ХХ в., когда она приступила к изучению механизмов взаимного влияния различных культурных стратов, результатом чего, по ее мнению, стало появление в конце Х – XI вв. специфически нормандских литературных произведений. Её исследования дали старт для более взвешанного изучения вопросов нормандской историко-политической культуры XI – XII вв. с точки зрения как осознания этой культуры самими её носителями, так и закрепления основных её характерных особенностей в исторической памяти последующих поколений.
В работах рубежа ХХ – ХХI вв.зарубежные историки еще более углубили представления о том, как и с какой целью средневековые авторы создавали образ «норманна», который все более принимал универсальный характер, в силу чего «норманн» из Нормандии легко сравнивал и даже в какой-то степени отождествлял себя с «норманном» из Англии, Южной Италии, Византии и даже Африки. При этом для данных исследований характерно, что их авторы не стремились возвести в абсолют «норманнское» начало, но стремились выявить механизмы адаптации «норманнов», вырванных из привычной социально-политической среды обитания, к культурам их новых Отечеств
Важное значение для понимания сложившейся ситуации в современной историографии «норманнской проблемы» под интересующим нас углом зрения имеет уже достаточно богатый опыт изучения проблемы «история и память» в рамках активно развивающейся интеллектуальной истории. Общие теоретические и методологические представления о том, какую роль играла и продолжает играть историческая память в самом существовании человеческого общества в прошлом, настоящем и с перспективой для будущего, сформулированные как в работах зарубежных, так и отечественных авторов, становятся основой для формирования совершенно иных подходов в изучении, казалось бы, давно и хорошо известных исторических сюжетов, в том числе и в истории средневекового общества.
Это в полной мере относится к периоду, когда скандинавские воины, столкнувшись с более высокой или, точнее, иной культурой западного христианского мира, были вынуждены определять свое место в новой социально-политической и культурной действительности, которую они сами создали, начав процесс насильственной интервенции в чуждое для них геополитическое пространство. Сам процесс этой интервенции, сопровождавшийся разного рода контактами с другими этническими и социально-политическими компонентами данного пространства, приводил к появлению взаимной надобности понять друг друга и определить место каждого из этих компонентов, как старых, так и новых, в условиях развертывавшегося процесса амальгамизации конкурентных культур. Итогом этого стало появление совершенно нового «нормандского общества», в значительной степени отличавшегося от своих родовых «норманнских» истоков, но и не принадлежавшего полностью автохтонному обществу позднекаролингской Европы. Однако это общество не могло и не желало существовать без памяти о своих истоках, а его особость, подчеркивающая отличие и от старых истоков, и от окружающего и современного ему мира, требовала превратить историческую память в один из ключевых инструментов собственной политической и социальной самоидентификации, использовав, по сути дела, единственный доступный и наиболее действенный способ – создание новых исторических текстов, задачей которых было разрушение стереотипа, сложившегося на основе иных текстов, иных носителей и хранителей иной исторической памяти, не приемлемой в конкретной ситуации современности.
В отечественной историографии, вслед за зарубежной, сложился определенный задел в изучении проблемы образа истории, исторического сознания и исторической памяти в средневековую эпохуОднако интересующая нас проблема по-прежнему остается вне поля специального интереса, косвенно присутствуя лишь тогда, когда речь идет о нормандском завоевании Англии Вильгельмом Завоевателем и об истории Англо-нормандского королевства при Анжуйской династии Плантагенетов.
Таким образом, этот, отнюдь не претендующий на полноту анализ историографического наследия свидетельствует о том, что проблема формирования образа «норманна» в средневековой историографической традиции остается проблемой малоизученной. Некоторые подходы к ее изучению наметились как в зарубежной, так и в отечественной историографии, лишь на рубеже 80-90-х гг. ХХ в., сохраняя при этом один весьма существенный недостаток. Он заключается в том, что вопрос об идентификации и самоидентификации «норманнов» и роли в этом процессе исторических сочинений как формы хранения и способа трансляции исторической памяти поднимается и исследуется в современной медиевистике исключительно на основе памятников XI – XII вв. Все начинается с Дудо Сен-Кантенского и завершается, в лучшем случае, художественными памятниками, вышедшими из-под пера Васа и Бенуа де Сен-Мора. При этом весь предшествующий, огромный и не менее ценный пласт исторических сочинений, на страницах которых «норманны» фигурируют в самых разных объемах и качествах, оказывается исключенным из этого анализа. Фактически в рамках современной западной и частично отечественной «норманнистики» мы можем видеть образ зрелого «норманна», но вне пределов исторического анализа остается образ «норманна» детского, подросткового и юношеского периодов. Сложившаяся ситуация позволяет, таким образом, заметно расширить границы возможного изучения данной проблемы, определив объект и предмет нашего исследования следующим образом.
Объектом исследования является историческое наследие средневековых авторов каролингской и посткаролингской эпохи, в рамках которого идет процесс становления и оформления историографического образа «норманна» как структурного элемента исторической памяти в пределах этнически-территориального пространства Нормандии.
Предметом изучения является эволюция складывания представлений о «норманне» как объекте и субъекте этнополитического развития нормандского общества в условиях трансформации территории от «зоны контактов» в «контактную зону».
Исходя из этого, целью исследования является изучение процесса формирования историографического образа «норманна» путем анализа творческого наследия средневековых авторов в условиях трансформации каролингского и посткаролингского обществ под воздействием внутри- и внешнеполитических факторов и выявление на этой основе политических предпосылок возникновения Нормандского княжества.
Достижение поставленной цели возможно при условии решения следующих задач:
- анализ формирования представлений о «норманне» у средневековых авторов каролингской и посткаролингской эпохи как неотъемлемом компоненте исторической памяти;
- выявление механизма и определение основных этапов данного процесса, определение их специфики применительно как к периоду до возникновения Нормандии, так и в условиях существования этого княжества;
- исследование взаимосвязи между процессом идентификации «норманна» со стороны представителей франкского общества и самоидентификацией «норманна» в иноэтнической среде в условиях изменения самой историографической традиции, сформированной средневековыми авторами;
- реконструкция на основании нового осмысления проблемы «норманна» в средневековой историографической традиции способов взаимоотношений между франкским и скандинавским обществами, приведших в итоге к возникновению новой геополитической единицы в пределах франкской этнополитической территории.
Хронологические рамки определяются целью и задачами исследования и охватывают период от рубежа VIII-IX вв. до второй половины XII в.
Методологическая основа исследования определяется подходом к изучению истории и историографии и исторической науки, сформулированным в отечественной историографии. Основу его составляет мнение Е.А.Косминского о том, что историографию нельзя рассматривать вне зависимости от общего политико-философского состояния общественной жизни, ибо при таком отрыве их друг от друга историография как традиционный обзор работ тех или иных историков не дает ни достаточной полноты, ни достаточных выводов для практического осмысления интересующей историка проблемы. Этот тезис в дальнейшем был развит и окончательно сформулирован М.А.Баргом, считавшим, что историю историографии и исторической науки необходимо изучать в том числе и с ее «невидимой», внутренней стороны, то есть «как процесс, обусловленный системными связями историографии с данным типом культуры, определяемым ее мировоззренческой сутью, которую в наиболее доступной историографии форме выражает именно историческое сознание».
В соответствии с этим подходом система методов исследования, примененных для достижения поставленной цели, отличается широтой спектра и междисциплинарным характером. Среди использованных нами методов можно назвать описательно-повествовательный, сравнительно-исторический, ретроспективный, метод терминологического анализа, а также биографический метод.
Источниковая база исследования формировалась в соответствии с определенными предметом, целью, задачами и хронологическими рамками. Принцип отбора источников опирался на степень интереса, который проявлял тот или иной анонимный или известный средневековый автор к проблеме взаимоотношений между франкским и скандинавским мирами в условиях расширявшихся между ними контактов в каролингскую и посткаролингскую эпохи.
Основную массу источникового корпуса составляют письменные источники, прежде всего нарративные памятники, систематизировать которые нам представляется удобным по их жанровым особенностямНарративные памятники в наибольшей степени показывают особый характер взаимодействия личности и общества, а дихотомия «свободы – несвободы творчества» создает великолепные возможности не только для реконструкции образа «норманна» как главного действующего лица исторической драмы, но и для понимания механизма функционирования самого пространства историографии, во временном континиуме которого этот образ рождался, развивался и жил, обретя в итоге значение самостоятельного сегмента исторической памяти.
Когда речь заходит о существовании какого-либо цельного исследования, зарубежного или отечественного, которое представляло бы собой последовательный и углубленный анализ источников, связанных с интересующей нас проблемой и под интересующим нас углом зрения, то в целом мы получим отрицательный ответ.
Основную группу источников составляют нарративные памятники, в первую очередь светские биографии первых каролингских императоров Карла Великого и Людовика Благочестивого, у которых есть вполне конкретные авторы. К ним относятся сочинение Эйнхарда «Жизнь Карла Великого», анонимного автора, известного как Астроном, трирского хорепископа Тегана, аристократа и воина Нитхарда, монаха Эрмольда Черного. Все эти каролингские авторы в разной степени интересовались проблемой «норманнов», но так или иначе оставили свои весьма ценные суждения по этому вопросу, фактически приступив к созданию историографического образа «норманна» как отражения реальной ментальности тогдашнего общества.
Во вторую группу нарративных памятников входят анналы, весьма многочисленные как в меровингскую, так и в каролингскую эпохи. Все франкские анналы могут быть разделены на две большие группы. Первую составляют так называемые «малые анналы», которые характеризуются более примитивной формой изложения, малым кругозором авторов, обычно имеют дело с событиями VIII-IX вв. и весьма редко затрагивают последующие столетия. Их ценность заключается в том, что многие из этих анналов послужили своеобразным фундаментом для создания более поздних сочинений, аналогичных по форме, но с более насыщенным содержанием. Именно к этой группе относятся так называемые «большие анналы», которые охватывают собой историю всего IX века, последовательно сменяя друг друга. К ним относятся «Анналы королевства франков», «Сен-Бертенские анналы», «Ведастинские анналы» и «Хроника деяний норманнов во Франкии». К этой же группе относится авторское сочинение знаменитого реймского каноника Флодоарда, оставившего потомкам весьма пространное историческое сочинение под назваением «Анналы», в котором он запечатлел широкую панораму политической жизни в Западно-Франкском королевстве в первой половине Х века.
Отдельно следует упомянуть сочинение еще одного реймского историка Рихера, которое он назвал «История» и которое является практически единственным источником по политической истории Франции второй половины Х века.
Следующую группу источников составляют труды историков, которые являются создателями официальной историографии Нормандии. Это Дудо Сен-Кантенский, Гильом Жюмьежский, Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи. Их труды, созданные в период расцвета Нормандского княжества, когда один из его герцогов, Вильгельм Бастард, сумел в 1066 году овладеть короной Англосаксонского королевства и объединить обе территории в единое Англо-нормандское королевство, служили этому величию нормандского княжеского дома, создав в итоге образ «норманна», который диаметральным образом отличался от предшествовавших представлениях о них как варварах и грабителях.
Научная новизна диссертации:
1. В диссертации впервые в отечественной историографии предпринимается комплексное исследование средневекового исторического наследия каролингской и посткаролингской эпох с точки зрения формирования представлений о «норманнах» и их деяниях в условиях менявшихся геополитических и этно-территориальных элементов раннесредневекового западноевропейского общества.
2. Проблема, составляющая предмет диссертации, не получила до настоящего времени всестороннего освещения как в отечественной, так и в зарубежной медиевистике, поскольку изучение «норманнов» и их места в истории европейского средневекового общества сводилось, как правило, к изучению конкретной военной, экономической, этнической, культурной экспансии скандинавов, что в значительной степени создавала порой однобокую, а иногда и необъективную картину диалога между франкским и скандинавским мирами.
3. Впервые в научной литературе в диссертации осуществлено систематическое исследование всего корпуса средневековых источников, авторы которых в разной мере касались «норманнской проблемы», но совместными усилиями создавали тот образ «норманна», который длительное время, в разных своих ипостасях, сохранялся и ретранслировался исторической памятью поколений европейцев.
4. Доказано, что для того, чтобы зафиксировать образ «норманна» в исторической памяти последующих поколений, одних устных преданий было недостаточно, и что в этих условиях функцию ее сохранения и ретрансляции взяли на себя исторические тексты, однажды зафиксированные на пергамене и растиражированные переписчиками, которые имели ярко выраженную социально-политическую ангажированность.
5. Выявлено, что образ «норманна», формировавшийся в иноэтнической среде в условиях столкновения и взаимодействия разных культур и мировоззрений, оказывался теснейшим образом связан с определенной территорией, в границах которой этот синтез осуществлялся. Изменение территории влекло за собой изменение, а иногда и качественную трансформацию самого образа «норманна».
6. Выделены четыре основных этапа трансформации образа «норманна» в исторических источниках, каждый из которых был связан с определенной группой исторических источников, фиксировавших данное изменение в прямой связи с общим изменением внутри- и внешнеполитической среды существования «норманнов» и как акторов международных отношений, и как историко-литературных героев.
Практическая значимость работы. Методологические подходы, основные положения и выводы диссертации могут использоваться в исследованиях по истории развития средневековой исторической мысли, а также по социально-политической истории и истории международных отношений в каролингскую и посткаролингскую эпохи. Они также могут быть использованы в исследованиях по историографии истории средних веков и методологии истории. Представленный материал может привлекаться для использования в учебно-образовательном процессе при подготовке лекционных курсов по истории средних веков, историографии средних веков, истории международных отношений в средние века, а также для дисциплин культурологического цикла.
Апробация результатов исследования. Основные выводы и результаты диссертации апробированы на заседаниях кафедры всеобщей истории и кафедры истории и теории международных отношений исторического факультета Омского государственного университета им. Ф.М.Достоевского, в докладах на 6 международных и 4 региональных конференциях. По теме диссертации опубликовано 26 исследовательских работ. Ключевые идеи диссертации нашли отражение в монографии, статьях (в том числе в 8 статьях, опубликованных в ведущих российских рецензируемых журналах), докладах и тезисах.
Структура диссертации обусловлена ее целью и задачами. Диссертация состоит из введения, 3 глав, состоящих из разделов, заключения и списка использованной источников и литературы.
Анналистика как способ формирования образа «норманна» в исторической мысли раннего средневековья
Вне всякого сомнения, мы имеем полное право использовать подобный термин, когда обращаемся к «норманнской проблеме» и пытаемся осмыслить ее через категорию «историческая память», поскольку этническое пространство состоит из двух компонентов: реальных участников данных событий, связанных с миграцией, адаптацией и ассимиляцией вступающих в контакты друг с другом этносов, и системы представлений об этих племенах и народах, некоем этническом образе, который первоначально создавался современниками событий, а затем ретранслировался в рамках исторической памяти национальными историографиями нового и новейшего времени. Все это делает весьма актуальным взгляд на интересующую нас проблему через призму этнонимии как главного конструкта этнического пространства, ибо, во-первых, сам этноним может быть объектом исследования, так как этноним - это слово, а значит, подчиняется законам языка и может меняться вместе с его носителями; во-вторых, объектом изучения становится сам носитель этнонима, хотя не всегда одно и то же название могло обозначать одного и того же носителя, а сам этноним мог превратиться в собирательное понятие; в-третьих, этноним завоевателей мог быть перенесен на завоеванных; наконец, в-четвертых, содержание этнонима могло меняться и независимо от его владельца. При этом вовсе не обязательно, чтобы изменился сам этнический объект, достаточно было, чтобы иным стало представление у тех, кто использовал данный этноним12.
Этническое пространство априори предполагает существование некоей территории, которую оно покрывает, а поскольку данное пространство есть продукт сложного взаимодействия двух вступающих между собой в контакт цивилизаций, находящихся на разном уровне общественного развития, поэтому его формирование проходит определенный исторический путь. В итоге сама эта территория может претерпеть существенные перемены как в географическом, так и в этнополитическом смысле. И в этом случае весьма важным, по нашему мнению, является привлечение тех наработок, которые сделаны в отечественной историографии в последние десятилетия. Речь идет о концепции «контактной зоны», впервые сформулированной В. Д. Королюком на материале Юго-Восточной Европы применительно к периоду перехода от античности к средневековью, и ее дополненном и расширенном, за счет введения понятия «зона контактов», варианте Е.А. Мельниковой, которая как раз и обращается к скандинавскому материалу.
Прежде всего, подобные этнически-территориальные пространства представляли собой своеобразные «перекрестные поля», в пределах которых процессы этнополитического и этносоциального развития могли в итоге приобрести самые различные результаты - от ассимиляции одного этноса другим до процесса этнической амальгамизации, итогом которой становилось появление нового, синкретического общества. Именно В. Д. Королю к, используя эмпирический материал, территориально принадлежащий к стыку Юго-Восточной, Центральной и Восточной Европы, выделил эту часть Европейского континента в особую «контактную зону», для которой, по его мнению, были характерны особые социально-экономические, политические, культурные процессы, далеко не аналогичные или даже близкие процессам, одновременно протекавшим в соседних регионах синтезного или бессинтезного путей генезиса феодального общества.
Исследование В.Д. Королюком этих специфических этнически-территориальных пространств привело его к некоторым выводам, которые, по нашему мнению, можно принять в качестве основных признаков «контактной зоны»: - наличие определенного континуитета между подосновой общественных отношений, существовавших на данной территории до момента появления нового этноса с последующим развитием синкретического общества в пределах этой же территории; - определяющая роль этнической интеграции в процессе формирования «контактной зоны»; - преобладание в ходе этнической интеграции пришлых, стоящих на более низкой ступени общественного и культурного развития элементов над автохтонным населением; - необходимость точной локализации исходных пунктов этнических переселений с целью определения готовности переселявшихся этносов к процессам этнической интеграции с коренным населением; - определение факта резкого нарушения в развитии материальной культуры как результата данной этнической интеграции. Таким образом, по мнению В.Д. Королюка, главной особенностью любой «контактной зоны» должно быть, с одной стороны, сохранение общественной подосновы «коренного» общества, но серьезное нарушение или искажение процесса континуитета, способного возникать между «коренным» и «некоренным» обществами в момент их встречи - с другой
Историография на переломе: от «норманнов» к Нормандии.
Однако не все медиевисты разделяли восхищение этой части французских и английских историков относительно миссии норманнов в европейской истории. Так, Р. Дэвис призывал более осторожно подходить к вопросу о единстве Normannitas, якобы существовавшего в средневековой Европе. Он отстаивал мнение о том, что само это понятие, но, самое главное, его содержимое было всего лишь историко-политическим мифом, созданным в XII в. знаменитым англонормандским хронистом Ордериком Виталисом, мифом, который отнюдь не соответствовал реалиям тогдашней Европы100.
Но эта точка зрения, хотя и пользовавшаяся определенной популярностью среди историков, подверглась сомнению со стороны Г. Лоуда, который настаивал на том, что геополитическое пространство Normannitas обладало единством самосознания уже в XI в. и хранителями этого единства выступали именно нормандские хронисты того времени. Более того, по мнению Г. Лоуда, в качестве модели и для литературного изложения, и для исторического обоснования ими были выбраны античные историко-литературные образцы. Историческая память прошлого становится основой для конструирования модели настоящего. Ключевой фигурой в этом процессе Г. Лоуд считал исторический труд Дудо Сен-Кантенского, который, как мы увидим далее, специально обратился к античному наследию. Он использовал его для того, чтобы помочь новым властителям бывших каролингских земель обрести связь не со скандинавским миром, а с рафинированным культурным наследием древней античной цивилизации101. В середине 90-х гг. XX в. идеи Г. Лоуда были развиты Кассандрой Поттс, которая продолжила изучение творчества Дудо Сен-Кантенского под углом зрения его роли в формировании Normannitas. В частности, она окончательно сформулировала идею о том, что формирование Normannitas было главной задачей, которую ставили перед нормандскими хронистами их заказчики, сначала нормандские герцоги, а затем англо-нормандские короли. Но подобный вывод заставил К. Поттс сделать шаг в сторону признания исключительно литературного бытия категории Normannitas, а значит, и «норманнского этноса». Не Роллон создал «один народ из многих» (atque unum ex diversis gentibus populum effecit), как говорит анонимный автор «Чудес св. Вульфрана», написанных около 1053-1054 гг., а Дудо Сен-Кантенский создал «норманнов» как самостоятельный и самодостаточный «народ»102.
В целом интерес среди представителей различных национальных историографии, но прежде всего, конечно, среди французских и англоязычных авторов, к проблеме Normannitas потребовал дальнейшего расширения географии исследований «норманнской экспансии». Наибольший интерес среди историков был проявлен к сюжетам, связанным с «нормандским завоеванием» Италии. Результатом научных изысканий стало признание большинством из них того факта, что эта экспансия может рассматриваться как составная часть единого европейского феномена «норманна» и Normannitas . Доказательством этого, например, по мнению Г. Лоуда и Дж. Шепарда, был вполне очевидный и подтверждаемый многочисленными итальянскими и греческими письменными памятниками XI-XII вв. факт жесткого разделения «норманнов» и «франков». Каждый этнос запомнился самостоятельно, хотя в историю Южной Европы они вошли по отдельности .
Наконец, четвертая группа проблем, впрочем, являющаяся логическим продолжением первых трех, оказывается наиболее близко связанной с интересующей нас проблемой идентификации и самоидентификации норманнов в иноэтнической среде. Надо сказать, что начало этой дискуссии было положено в 80-е гг. XX в. работами голландской исследовательницы Э. ван Хоутс. Одной из первых среди медиевистов она приступила к изучению механизмов взаимного влияния различных культурных стратов, результатом которого стало появление в конце X-XI вв. специфически нормандских литературных произведений. Поскольку Э. ван Хоутс придерживается взглядов Ж. Ивера и Л. Мюссе о роли скандинавского фактора в становлении нормандского геополитического пространства, она приходит к выводу о том, что хотя в области историко-литературной, по ее мнению, скандинавские корни сохранялись, однако в итоге более высокий каролингский культурный потенциал привел их к увяданию
«Деяния нормандских герцогов» Гильома Жюмьежского -«живой» текст и реальная история нормандского княжеского дома. 260 Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи: завершающий этап складывания образа «норманна» как части исторической памяти gens Normannorum
Наконец, четвертую группу приоритетов составляют отношения с народами, которые лишь недавно стали втягиваться в орбиту внешнеполитических интересов империи. Именно к ним относятся выходцы из Скандинавии. Эйнхард называет два народа: даны и свеоны, но для общего их описания он использует обобщенный термин -норманны. Однако среди северных народов наибольший интерес у Эйнхарда вызывают даны. Вероятно, это объясняется тем фактом, что даны принимали весьма активное участие в событиях на северовосточных рубежах империи еще с 80-х гг. VIII в., которые напрямую были связаны с саксонскими кампаниями Карла Великого. Более того, после покорения Саксонии даны стали непосредственными соседями империи . Но при описании так называемой «датской воины», которая хронологически представлена Эйнхардом как последнее военное предприятие Карла, не покидает ощущение того, что автор «Жизни Карла Великого» испытывает явное опасение перед данами. На такое предположение наталкивает на явный диссонанс с описанием всех предшествующих приоритетов внешней политики Карла Великого, описание которых должно было не только укрепить мнение читателей в непобедимости Карла, его богоизбранности как вершителя судеб множества народов и стран, но и служить своеобразным наставлением новому императору в его внешнеполитической деятельности. В данном случае образ Карла несколько тускнеет, ибо он скорее выступает как лицо, вынужденное обороняться . Вероятно, во многом поэтому, а отнюдь не из-за хронологии война с данами оказалась в изложении Эйнхарда последней. С одной стороны, Эйнхард не может отступить от задачи создания панегирика Карлу как императору-победителю, что заставляет его всячески затушевывать не очень очевидные успехи императора в военных столкновениях с ними. Но с другой стороны, он не может «забыть» об этой войне, поскольку «норманнская угроза» для Франкской империи становится все более и более осязаемой.
Весьма примечателен тот факт, что датский конунг Готфрид -один из немногих военно-политических оппонентов Карла Великого, которого Эйнхард в своем сочинении называет по имени. Это могло лишь означать признание того, что датский конунг как личность и как политик достоин противостоять самому победоносному императору. Отношения между Карлом и Готфридом обладают совершенно новым качеством, прежде всего это столкновение двух личностей. Поэтому слова Эйнхарда о похвальбе Готфрида следует рассматривать не столько как проявление хвастовства со стороны датского конунга, что, как правило, выпячивается в последующей историографии, сколько как осознание истинности подобных угроз со стороны датского конунга. Более того, Эйнхард явно вздыхает с облегчением, когда пишет, что Готфрида от исполнения этой угрозы остановила лишь его внезапная смерть.
Еще одной весьма примечательной особенностью главы, посвященной «датской войне», является то, что ни глава, ни сама «война» не имеют логического завершения. Эйнхард фактически признает, что в ней нет ни победителей, не побежденных, она обладает «открытым финалом». Но он не может исключить эту войну из своего повествования, поскольку это означало бы дезинформировать нового императора об угрозе, таящейся на северных рубежах империи . При этом, как уже отмечалось, Эйнхард не может нарушить целостность формируемого им образа Карла Великого как императора-победителя, признав его несостоятельность в решении «норманнского вопроса». И в этой ситуации Эйнхард находит блестящий выход. Уже за пределами внешнеполитического блока своего сочинения он вдруг неожиданно возвращается к «норманнской проблеме», всячески восхваляя Карла Великого за создание сильного флота и развитой системы береговой охраны, которые, по его словам, защитили побережье Германии и Галлии от нападений с моря199. В результате вынужденная оборонительная тактика Карла становится, напротив, еще одним дополнительным штрихом в создании образа императора-победителя и защитника Отечества.
«Деяния нормандских герцогов» Гильома Жюмьежского -«живой» текст и реальная история нормандского княжеского дома. 260 Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи: завершающий этап складывания образа «норманна» как части исторической памяти gens Normannorum
Наконец, третью группу манускриптов, сохранивших либо прямой текст анналов, либо в которых материалы «Сен-Бертенских анналов» достаточно широко использовались для создания собственных интерпретаций событий IX в., представляют так называемые рукописи «косвенной традиции». Это прежде всего «Анналы Меца» , «Ведастинские анналы»298, «История франков» Эмуана де Флери и «Хроника деяний норманнов во Франкии»299. Однако об этой категории сочинений и их интерпретации деяний норманнов у нас будет особый разговор.
При сравнительном изучении текстов «Сен-Бертенских анналов», представленных рукописями как «прямой традиции», так и «традиции косвенной», исследователи приходят к выводу, что в изучении событий IX в. следует руководствоваться следующими выводами. Во-первых, полный текст анналов как наиболее близкий к архетипу представлен только «версией О» (начало XI в.), тогда как «версия В», составленная в том же столетии, является всего лишь копией, которая, однако, может привлекаться для восполнения некоторых лакун базовой версии. Во-вторых, «версия О» не является цельной, количество разделов текста соответствует количеству копиистов. В-третьих, текст «версии О» может быть поделен на несколько хронологических отрезков, а именно шесть, каждый из которых может быть проверен другими версиями анналов как «прямой», так и «косвенной» традиции. Так, первая часть, с 830 по 837 гг., может быть проверена при помощи манускриптов «косвенной традиции» «М» и «D»; вторая часть, с 837 по 839 гг., «О» может быть проверена только при помощи «D»; в третьей части, 839-844 гг., к «D» присоединяется манускрипт «прямой традиции» «С»; для четвертой части, 863-869 гг., нет лучшего визави, чем Флодоард, особенно для 867 г., который вообще можно считать отдельной, пятой, частью; наконец, для шестой части, охватывающей период с 869 по 882 гг., два манускрипта - «О» и «Р» - составляют друг другу весьма большую конкуренцию .
Итак, наиболее существенным недостатком «Сен-Бертенских анналов» является отсутствие манускрипта, наиболее приближенного по времени к излагаемым в этом сочинении событиям. Но вместе с тем количественный плюрализм авторов анналов, проживавших и писавших в разные хронологические отрезки излагаемого ими событийного ряда, сама специфичность подачи материала, присущая каждому из них, свидетельствуют о начавшейся постепенной трансформации историографического осмысления «норманнской проблемы» через менявшееся восприятие самих норманнов современниками тех событий, о которых писали Фульк, Пруденций и Хинкмар. Кроме того, устойчивость транскрибирования этнонимов, топонимов, титулатуры скандинавских князей и вождей в рукописях как «прямой», так и «косвенной» традиции, что было, например, нехарактерно для манускриптов обеих версий «Анналов королевства франков», свидетельствует о постепенно формировавшемся, в ходе и результате этой трансформации, устойчивом образе «норманна» во франкском обществе IX в.
Итак, каковы были представления Фулька как автора первой части «Сен-Бертенских анналов» о скандинавах и скандинавском мире? Прежде всего, следует отметить, что этот представитель духовенства и видный политический деятель практически полностью игнорирует существование «норманнской проблемы». Будучи фактически официальным историографом при дворе императора Людовика Благочестивого, он, по сути дела, продолжает предшествующую традицию, сложившуюся как в авторских сочинениях, так и в «Анналах королевства франков». Для Фулька скандинавы этнически определяются исключительно как даны, с которыми империя продолжает поддерживать официальные внешнеполитические контакты, хотя даны могут нападать и наносить определенный ущерб приморским территориям Империи. Весьма примечательно, что Фульк вообще не использует этноним «норманн», описывая события 830-835 гг. Да и даны упоминаются им лишь дважды: в первый раз при описании переговоров, которые вел с ними в 832 г. император Людовик Благочестивый301, а во второй, когда речь идет об опустошении приморских районов Фризии в 835 г.302 Именно в данном случае он впервые использовал для описания этих событий глагол devasto, are (опустошать, разорять, уничтожать) , который уже очень скоро примет весьма устойчивое парное использование совместно с этнонимом «норманн».
Похожие диссертации на Образ "норманна" в западноевропейском обществе IX - XII вв. становление и развитие историографической традиции
