Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Филантропические фонды и их роль в финансировании науки... 28
1.1 Формирование филантропических традиций в Европе и Соединенных Штатах 28
1.2 Приоритетные направления деятельности зарубежных филантропических фондов в области науки 48
Глава 2. Особенности развития международных научных связей в первой трети XX в 61
2.1 Российская наука в контексте международного научного развития 61
2.2 Появление зарубежных фондов в Советской России и основные направления финансовой поддержки 77
2.3 Принципы организации выезда советских ученых за рубеж: в 1920-е —начале 1930-х гг. 106
Глава 3. Зарубежные филантропические фонды в СССР и судьбы советских ученых 123
3.1 Выдающиеся отечественные физики 123
3.2 Математики и астрономы 144
3.3 Ученые в области биологии и медико-биологических наук 156
3.4 Русское научное зарубежье и Рокфеллеровский фонд 179
Заключение 185
Список сокращений 188
Список источников и литературы 191
Приложения 208
I. Списки советских ученых - стипендиатов Международного совета по образованию и Рокфеллеровского фонда 209
II. Основные типы документов, отложившихся в отечественных архивах в процессе взаимодействия советских учреждений и зарубежных филантропических фондов 217
- Формирование филантропических традиций в Европе и Соединенных Штатах
- Российская наука в контексте международного научного развития
- Выдающиеся отечественные физики
Введение к работе
История международных научных связей в первой трети XX в. представляет интерес, поскольку дает возможность проследить становление мирового научного сообщества: формы и методы взаимодействия ученых разных стран, характер и пути взаимовлияния национальных традиций и интернациональных общесоциологических факторов, организационных структур и т.п. Существенным моментом в истории международного научного сотрудничества является деятельность в СССР в 1920-е - начале 1930-х гг. зарубежных филантропических фондов. Эта тема заслуживает специального внимания, в связи с чем, становится актуальной разработка проблем, рассматривающихся в диссертационном исследовании. Изменения, происходящие в системе финансирования науки современной России, вызывают потребность в осмыслении и описании этого явления и, прежде всего, его исторических традиций и форм. Настоящее исследование предполагает развеять достаточно распространенное мнение о том, что открытие российскими учеными зарубежных фондов как источника финансирования произошло только в начале 90-х годов XX в. Кроме того, сегодня, в связи с определенным информационным прорывом и накоплением ранее неиспользованных архивных документов, появилась возможность ставить и изучать проблемы, которые раньше не поднимались.
Развитие взаимосвязей советских ученых с мировым научным сообществом в 1920-е - начале 1930-х гг. протекало не только в условиях изменившегося типа политического устройства России, но также и после почти полного прекращения отношений. Вместе с тем основой сотрудничества оставалась двухсотлетняя традиция самого тесного
взаимодействия российской и мировой наук, сохранившаяся несмотря на события начала XX в.
Данное исследование обращается к часто меняющимся, противоречивым отношениям науки и государства. При том, что ученые постоянно апеллировали к государственной поддержке, а государство, разумеется, желало пользоваться достижениями науки, отношения между ними развивались в духе конфликта, который развивался гораздо более интенсивнее и драматичнее, чем в Соединенных Штатах или европейских странах, с которыми часто сравнивают Россию. Время от времени это противостояние достигало такого накала, что можно было засомневаться, возможно ли вообще сосуществование науки и советского режима.
Научное сообщество, оказавшееся в условиях, когда средства для осуществления научных проектов могло предоставить только государство, вынуждено было искать особые формы взаимоотношения с ним. Диалог российских ученых с властями в первое послереволюционное десятилетие вселял немало надежд. Вера государственных чиновников и партийных функционеров в возможности науки побуждала их к организации новых научных учреждений и вузов в таких масштабах, о которых ученые в других странах не могли и мечтать. Государство при этом руководствовалось сиюминутными утилитарными соображениями военно-оборонного, социально-экономического или идеолого-политического порядка, а научное сообщество в целом старалось остаться в русле мировой науки.
В диссертационной работе акцентируется внимание на вопросах профессионального общения ученых. Коммуникация в науке представляет собой сложную целостную систему, различные компоненты которой (формальные и неформальные, устные и письменные, межличностные и массовые и т.д.) тесно связаны меду собой. Более того, сама эта целостная система является продуктом исторического развития. Соответственно и
состав каждого компонента этой системы в разные исторические периоды выглядит по-разному. Так, в первой трети XX в. наряду со средствами формальной коммуникации (журнальная статья, научная монография) все большое значение приобретают средства неформальной коммуникации (личные контакты, переписка). Исследования показывают, что в некоторых областях научной деятельности обращение только к неформальной коммуникации уже было не в состоянии обеспечить ученому должный уровень осведомленности о том, что происходит в интересующей его области.
Годы вынужденной изоляции советской науки доказали особую ценность межличностной коммуникации. Как известно, международные научные контакты были довольно успешны в период НЭПа, а в 1930-х годах они оказались свернуты. Ситуация с заграничными поездками советских ученых радикально изменилась и здесь уже не дефицит финансов, а политический контроль стал решающим фактором. Необходимые и естественные элементы научного взаимодействия — командировка за границу, переписка и встречи с иностранными коллегами в начале 1930-х гг. — начали восприниматься в СССР как чреватые возможными обвинениями в шпионаже, антисоветской деятельности или вредительской работе. Уже в конце 1920-х гг. резко сокращается число командируемых за границу ученых. В своих мемуарах Н.В.Тимофеев-Ресовский, работавший в это время в берлинском институте, возглавляемом О.Фогтом, выразительно обозначил 1929 год как переломный в контактах советской науки с загрничной: «До 1928 г. каждый год десятки, несколько дюжин командированных ученых проезжало через Берлин... В 29-м как обрезало. Несколько человек в 29-м году было, а с 30-го - никого» .
1 Тимофеев-Ресовский Н.В. Воспоминания. - М., 1995. - С. 203.
Становление изоляции советской науки обычно связывают как с ростом политического национализма в СССР, так и с начавшимися чистками и политическим террором второй половины 1930-х гг., когда любые связи с иностранными гражданами и учреждениями могли быть опасны. Ученые, естественно, хотели как можно больше и активнее сотрудничать со своими зарубежными коллегами, в то время как правительственная политика не просто препятствовала этому, а сделала научную работу за рубежом опасным и почти невозможным делом.
Диссертационная работа ставит своей главной целью изучение деятельности зарубежных филантропических фондов в Советской России в первой трети XX в. и выявление особенностей взаимодействия зарубежных фондов и советской науки. В соответствии с целью исследования были поставлены следующие задачи: проследить формирование филантропических традиций в Европе и Соединенных Штатах; определить приоритетные направления деятельности зарубежных филантропических фондов в области науки; раскрыть этическую и социально-экономическую природу благотворительной деятельности; выявить особенности развития международных связей отечественной науки в первой трети XX в.; всесторонне показать характер, масштабы и своеобразие деятельности зарубежных филантропических фондов в СССР; установить, какие факторы препятствовали налаживанию полноценного и долгосрочного сотрудничества западной филантропии и советской науки; рассмотреть важнейшие научные достижения советских ученых — стипендиатов зарубежных фондов.
Хронологические рамки исследования охватывают первую треть XX века. Именно в этот период в США и европейских странах появляются крупные филантропические организации, действовавшие в сфере науки. Основной объем финансовой помощи советской науке со стороны зарубежных благотворительных фондов приходится на 1920-е — начало
1930-х годов. Обозначить какие-то конкретные исторические факты, соответствующие начальной и конечной датам хронологических рамок исследования, не представляется возможным, ибо деятельность зарубежных фондов в Советской России трудно уложить в строго очерченные временные границы. К тому же, сама логика раскрытия темы вынуждала автора при рассмотрении ряда вопросов выходить за указанные пределы.
В отечественной исторической литературе еще не было работ, посвященных специальному монографическому изучению деятельности зарубежных филантропических фондов в СССР. Впервые к этой теме исследователи обратились в начале 1990-х годов . Это были отдельные статьи о деятельности Рокфеллеровского фонда в Советской России. Они основаны преимущественно на материалах архива Рокфеллеров в Нью-Йорке3 и в этом плане представляют значительный интерес, поскольку вводят в научный оборот малодоступные для российских исследователей источники. До настоящего времени эти публикации остаются единственными работами, посвященными истории взаимодействия западной филантропии и советской науки. Указанным авторам принадлежит приоритет в исследовании обозначенной темы, однако в своих исследованиях они практически не привлекают документы российских архивов.
В ряде монографий и статей, посвященных истории отдельных научных отраслей, и биографических исследованиях упоминаются имена крупных советских ученых, названия научно-исследовательских институтов или выдающиеся достижения, которым в той или иной степени
Френкель В.Я., Джозефсон П. Советские физики - стипендиаты Рокфеллеровского фонда // Успехи физических наук. - 1990. - Т.160. Вып.11. - С. 103-134.; Кожевников А.Б. Филантропия Рокфеллеров и советская наука // Вопросы истории естествознания и техники (далее - ВИЕТ). - 1993. - № 2. - С. 80-111. Он же. Филантропия Рокфеллеров и советская наука. - СПб.-М., 1993.
3 Фурсенко А.А. Архив Рокфеллеров // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. VII. - Л., 1976. -С.319-329.
способствовала западная филантропия. При этом авторы не развивают эту тему, ограничиваясь простой констатацией фактов4.
В диссертационном исследовании нашли отражение публикации, хотя и не затрагивающие непосредственно вопросы деятельности зарубежных благотворительных фондов в Советской России, но содержащие богатый фактический материал по истории: создания и деятельности крупных филантропических фондов за рубежом , научной политики частных фондов , организации науки в СССР и западных странах8, международных связей советской науки9.
При написании диссертации были учтены методологические и теоретические разработки отечественных и зарубежных ученых в области источниковедения10, архивоведения и археографии11, науковедения . Особое внимание обращено на науковедческие работы, в которых
См., например: Левина Е.С. Вавилов, Лысенко, Тимофеев-Ресовский. Биология в СССР: история и историография. - М., 1995. - С. 42-43; Галл Я.М., Попов И.Ю. Еще раз о рождении теоретической экологии: роль международных связей // Природа. - 1998. - № 10. - С. 99-102.
s Fosdick R.B. John D. Rockefeller. A portrait. - N.Y., 1956; Fosdick R.B. The story of the Rockefeller Foundation. - New York, 1962; Shaplen R. Toward the Weil-Being of minkind: fifty years of the Rockefeller Foundation. - N.Y., 1964; Nielsen W.A. The Big Foundations. - N.Y., 1972 и др.
* Рейнгольд P. Национальная научная политика в частном фонде: Институт Карнеги в Вашингтоне //
ВИЕТ. - 1996. - № 1. - С. 23-60; Коулер Р. Менеджмент науки в Рокфеллеровском фонде: Уоррен Уивер и
программа фонда по молекулярной биологии // ВИЕТ. - 1996. - № 2. - С. 48-85.
7 Есаков В.Д. Советская наука в годы первой пятилетки. Основные направления государственного руководства наукой. - M., 1971; Бастракова М.С. Становление советской системы организации науки (1917-1922). - M., 1973; Беляев Е.А., Пышкова Н.С. Формирование и развитие сети научных учреждений СССР. - M., 1979; Кольцов А.В. Развитие Академии наук как высшего научного учреждения СССР. 1926-1932. - Л., 1982; Vucinich A. Empire of knowledge. The Academy of sciences of the USSR (1917-1970). -Berkeley, 1984; Лахтин Г.А. Организация советской науки: история и современность. - М., 1990; Стрекопытов СП. Административно-командная система и организация науки в 20-30-е гг. // Административно-командные системы управления: Проблемы и факты. - М., 1992; Krementsov N.L. Stalinist science. - Princeton, 1997; Грэхэм Л.Р. Очерки истории российской и советской науки. - М.,1998.
* Эволюция форм организации науки в развитых капиталистических странах. - М.: Наука, 1972.
9 Иоффе А.Е. Международные связи советской науки, техники и культуры. 1917-1932. - М., 1975;
Международные научные связи Академии наук СССР. 1917-1941. - M., 1992; Советско-германские
научные связи времени Веймарской республики. - СПб., 2001 и др.
10 Медушевская О.М. Теоретические проблемы источниковедения. - M., 1977; Ковальченко И.Д. Методы
исторического исследования. - M., 1987; Илизаров С.С. Источниковедение истории науки. Развитие,
состояние, перспективы // Архив истории науки и техники. Вып. 1. - М., 1995. - С. 19-36; Кабанов В.В.
Источниковедение истории советского общества: Курс лекций. - М.,1997; Источниковедение: теория,
история, метод. Источники российской истории: Учеб. пособие. - М., 1998 и др.
11 Проблемы публикации документов по истории России XX века. Материалы Всероссийской научно-
практической конференции научных и архивных работников / Отв. ред. А.Д.Степанский. - М., 2001.
12 Карцев В.П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. - М., 1984;
Келле В.Ж. Наука как компонент социальной системы. - М., 1988; Кузнецова Н.И. Наука в ее истории
(Методологические проблемы). - М., 1982; Огурцов А.П. Дисциплинарная структура науки: Ее генезис и
обоснование. - М., 1988; Старостин Б.А. Параметры развития науки. - М., 1980 и др.
анализируются самые различные аспекты науки и научной деятельности: функционирование науки как особого социального института, особенности организации исследовательских учреждений, проблемы научного творчества, вопросы подготовки научных кадров. В исследовании научной деятельности одно из центральных мест занимают вопросы профессионального общения ученых - научной коммуникации. И хотя коммуникация в науке не являлась для нас объектом специального анализа, эта проблема находится в фокусе нашего исследования.
Наличие в работе большого количества архивных документов советского периода потребовало обращения к справочно-информационным изданиям о структуре и личном составе высших партийных и советских органов13.
В представленной диссертации помимо обобщения и осмысления событий и фактов, нашедших отражение в литературе, значительное место отводится разнообразным источникам по теме, как опубликованным, так и архивным.
Диссертант изучил мемуары основателей самых крупных американских филантропических фондов: Э.Карнеги, Дж.Д.Рокфеллера и Г.Форда14; воспоминания и эпистолярное наследие советских ученых15, партийных и государственных деятелей16.
Ценная информация по теме исследования была почерпнута из советской научной и общественно-политической периодики 1920-30-х годов. Исключительное место среди источников подобного рода занимают журналы: «Научный работник», «Научное слово», «Известия
13 Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы. 20-е годы: Руководящие кадры государственного аппарата
СССР. - М., 2001; Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители.
1923-1991 гг. Историко-биографический справочник / Сост. В.И.Ивкин. - М.: РОССПЭН, 1999; Лубянка.
ВЧК - ОГПУ - НКВД - НКГБ - МТБ - МВД - КГБ. 1917-1960. Справочник. - М., 1997.
14 Карнеги Э. История моей жизни. - Пг.-М., 1924; Рокфеллер Дж.Д. Мемуары американского
миллиардера. - СПб., 1910; Форд Г. Моя жизнь, мои достижения. Сегодня и завтра. - Минск, 2003.
15 Александров П.С. Страницы автобиографии // Успехи математических наук. - 1979 - Т. 34. Вып. 6 (210).
- С. 219-249; Гамов Г.А. Моя мировая линия: неформальная автобиография. - М., 1994; Иоффе А.Ф.
Встречи с физиками. Мои воспоминания о зарубежных физиках. - Л.: Наука ЛО, 1983.
16 Бухарин Н.И. Избранные труды: История и организация науки и техники. - Л., 1988.
ВАРНИТСО», «Вестник знания», «Природа», а также специализированные научные журналы.
Настоящее исследование опиралось на публикации исторических источников , характеризующие ключевые события российской истории XX века. Особое внимание уделено сборнику ранее не публиковавшихся документов, освещающих историю неофициальных отношений СССР и Соединенных Штатов в период с 1927 г. по 1933 г. , в котором опубликовано закрытое постановление коллегии НКИД СССР о работе советских ученых в научных учреждениях Рокфеллеровского фонда от 14 января 1929 г.
Основной корпус неопубликованных источников составили документы, хранящиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Архива Российской Академии наук (включая его Петербургский филиал), Архива УФСБ России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области, Вельского муниципального краеведческого музея.
Наиболее значительный комплекс документов по теме исследования отложился в ГАРФ в фондах Наркомата просвещения РСФСР (Ф. 2306) и его подразделений - Главного управления научных, музейных и научно-художественных учреждений (Главнаука) (Ф. 2307), Государственного Ученого Совета (Ф. 298); Наркомата здравоохранения РСФСР (Ф. 482); Всесоюзного общества культурных связей с заграницей (Ф. 5283); Ученого комитета при ЦИК СССР (Ф. 7668); Совета народных комиссаров РСФСР - СССР (Ф. 5446); Комиссии по содействию работам АН СССР при СНК СССР (Ф. 8429); Комиссии содействия ученым при СНК СССР (Ф. 4737). В РГАСПИ были исследованы фонд Политбюро ЦК ВКП(б) (Ф. 17), личный фонд А.В.Луначарского (Ф. 142). В Архиве Российской Академии наук
17 Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сб. документов. — М., 1995.
18 Советско-американские отношения. Годы непризнания. 1927-1933. - М., 2002.
изучены фонды КН.Лузина (Ф. 606), Б.ИЛаврентьева (Ф. 1613), И.Е.Тамма (Ф. 1654), Д.В.Скобельцына (Ф. 1706), а в его Санкт-Петербургском филиале - А.Ф.Иоффе (Ф. 910), Ю.А.Круткова (Ф. 946), В.А.Фока(Ф. 1034).
Диссертант предпринял попытку изучить документы по теме в Архиве внешней политики РФ, но, к сожалению, открытая для исследователей информация не включала требуемый комплекс документов. Впрочем, многое из того, что так бдительно до сих пор охраняют архивы отдельных ведомств и спецслужб, вполне может быть воссоздано по материалам других архивов. Автор также считает своим долгом высказать искреннюю признательность А.Б.Кожевникову, предоставившему возможность ознакомиться с копиями документов по теме диссертации из архива Рокфеллеров в Нью-Йорке.
Документальные материалы, использованные при написании
диссертации, можно разделить на две крупные группы. Первую, самую
обширную, составляют делопроизводственные документы
государственных учреждений и общественных организаций. Здесь необходимо отметить, что по широкому кругу вопросов, касающихся контактов зарубежных филантропических фондов и советских ученых, велось секретное делопроизводство. Именно в документах с грифами «секретно», «совершенно секретно» содержатся сведения, во многом позволяющие понять истинную подоплеку реальных событий. При этом необходимо помнить, что многие важнейшие решения в советское время принимались в устной форме, т.е. немало страниц отечественной истории навсегда оказались утерянными.
Вторую группу источников представляют документы личного происхождения (в том числе опубликованные): мемуары, дневники, письма, автобиографии, анкеты, характеристики, отчеты о заграничных научных командировках. Документы личного происхождения помогли
восстановить множество фактов, которые не отразились в других источниках, и в ряде случаев имели решающее значение для реконструкции того или иного события. Анализ всей совокупности таких источников позволил адекватно воссоздать картину происходивших событий и выявить их суть.
Основными систематизирующими источниками являются анкеты и отчеты о заграничных командировках. Столь специфический архивный документ как анкеты выбран в качестве объекта исследования не случайно. Именно анкеты с подробнейшим набором пунктов предоставляют богатый фактический материал. То же самое можно сказать и об отчетах о загранкомандировках, в которых в соответствии с установленной формой последовательно фиксировались промежуточные и окончательные результаты научной работы.
В процессе выявления и изучения документов по теме проводился их критический анализ: устанавливалась подлинность и достоверность, аутентичность текстов, границы и степень тенденциозности, определялись авторство и датировка, а также работа по расшифровке неясных мест рукописей, помет, резолюций, рукописной правки в машинописном тексте. Необходимо отметить, что каждый отдельный факт прошел оценку на достоверность путем сверки по возможно большему числу источников. Не исключено однако, что дальнейшие исследования будут способствовать уточнению имеющихся данных.
Существенным моментом явилось то, что документы по теме отложились в нескольких фондах, размещавшихся в разных архивохранилищах. Их изучение и реконструкция событий 1920-30-х гг. были трудоемким процессом, но при этом, на наш взгляд, удалось исключить или, по крайней мере, почти свести на нет случайность любого упущения.
Диссертант использовал широко распространенную сегодня практику воспроизведения текста документов, которую условно называют публикацией-контаминацией19. Суть ее в частичном или полном воспроизведении текстов архивных документов в контексте авторского текста, как бы комментирующего документы и их части.
Научная новизна диссертации определяется тем, что впервые введен в научный оборот корпус источников по теме, хранящихся в отечественных архивах, и предпринята попытка их анализа. Обращение к архивным документам позволило воссоздать достаточно панорамную, строго научную картину сотрудничества зарубежных филантропических фондов и советской науки. Не менее важно, что изучение новых источников позволило сформулировать новые, перспективные задачи исторического исследования.
Диссертация состоит из введения, трех глав, подразделяющихся на параграфы, заключения, списка сокращений, списка использованных источников и литературы, приложений. В приложениях представлены: списки советских ученых - стипендиатов Международного совета по образованию и Рокфеллеровского фонда; основные типы документов, отложившихся в отечественных архивах в процессе взаимодействия советских учреждений и зарубежных филантропических фондов.
Во введении обосновывается актуальность темы, раскрывается ее научная новизна, формулируются цели и задачи исследования, мотивируются его хронологические рамки, определяется степень изученности проблемы, дается общий историографический обзор и анализ трудов, касающихся данной темы, характеристика источников, раскрывается методологическая база диссертации, обосновывается структура работы.
Проблемы публикации документов по истории России века. Материалы Всероссийской научно-практической конференции научных и архивных работников / Отв. Ред. А.Д.Степанский. - М., 2001. - С. 15.
В первой главе («Филантропические фонды и их роль в финансировании науки») рассматриваются социокультурные факторы и моральные аспекты благотворительной деятельности, анализируются предпосылки и условия формирования первых научных филантропических фондов в Соединенных Штатах и европейских странах, включая Россию, характеризуется их роль в поддержке науки. Значительное внимание уделено анализу целей и методов деятельности крупнейших благотворительных фондов, в первую очередь Рокфеллеровского фонда. На конкретных исторических примерах показывается, что финансовые ресурсы филантропических фондов были существенной силой в определении научных приоритетов.
Благотворительность формировалась и развивалась, опираясь, прежде всего, на идеи христианства, при этом, однако, православная и протестантская культуры демонстрируют совершенно разное отношение к ней. Важным источником российской благотворительности была народная традиция взаимопомощи, которая основывалась на опыте человеческого общежития в тех суровых условиях, в которых складывались русский этнос и российская государственность. Для православного человека благотворительность была не столько вспомогательным средством общественного благоустройства сколько необходимым условием личного нравственного здоровья. Православная культура предполагала возможность искупить грехи с помощью добрых дел. В протестантизме, на базе которого выросла благотворительность США и ряда государств Европы, спасение определяется не отдельными «хорошими поступками», а рациональной системой жизни в мире. Здесь важны не столько душевные переживания, сколько польза, которая проистечет из акта даяния. В деловом протестантском мире благотворительность теряет свои религиозные корни, превращаясь в инструмент преобразования социума.
Одновременно с увеличением масштабов благотворительности в начале XX в. меняется ее стиль. Во-первых, благотворительность оформляется в виде организованной деятельности, где отсутствует непосредственный контакт между ее объектом и субъектом, где сам факт даяния остается индивидуальным, но распределение помощи осуществляется специальной организацией, например фондом. Во-вторых, благотворительные организации стремятся активно участвовать в решении серьезных социальных проблем, поэтому делают акцент не на непосредственную помощь нуждающимся, а на поддержку определенных социальных институтов: здравоохранения, образования, науки.
Хотя генезис и особенности функционирования российской национальной модели благотворительности не являются предметом данного исследования, в работе рассказывается о первом российском благотворительном фонде, появившимся примерно в одно время с аналогичными организациями на Западе. Речь идет о созданном в 1909 г. по инициативе купца и предпринимателя Х.С.Леденцова Обществе содействия успехам опытных наук и их практических применений, которое могло бы превратиться в мощную филантропическую организацию. Примечательно, что Обществом была выработана схема работы и принятия решений, которая только впоследствии была освоена американскими фондами: рассмотрение заявок экспертными комиссиями, отбор наиболее достойных и передача их совету Общества, который принимал окончательное решение. За недолгое время своего существования Леденцовское общество немало поспособствовало достижению того высокого уровня, с которым российское естествознание и техника подошли к 1917 г. Достаточно сказать, что Общество финансировало научные работы В.И.Вернадского, Н.Е.Жуковского, П.Н.Лебедева, П.П.Лазарева, И.П.Павлова, А.Е.Чичибабина. Интеллектуальная мощь, крепкий финансовый фундамент, полная юридическая самостоятельность
не могли не привести к результатам, которые и поныне позволяют считать эту структуру уникальной, не имеющей аналогов в российской истории.
Не менее показательно участие московских деловых кругов и прогрессивной общественности в создании Общества Московского научного института в 1912 г. К 1917 г. Обществом были созданы Институт физики во главе с П.ПЛазаревым и ставший впоследствии одним из главных генетических центров страны Институт экспериментальной биологии, возглавляемый Н.К.Кольцовым. Попытки частной финансовой поддержки научных исследований были пресечены вскоре после революции. Традиция государственного контроля над наукой, унаследованная советским правительством от царского, составляла характерную черту развития отечественной науки и техники вплоть до последнего десятилетия XX века.
Роль частной благотворительности в западной истории XX века трудно переоценить. С самого начала фонды Д.Рокфеллера, Э.Карнеги, затем Г.Форда стремились научно обосновать свою активность. Крупные промышленные и финансовые магнаты приложили немало усилий, чтобы филантропия была рационализирована не меньше, чем их собственная экономическая деятельность. В ходе развития благотворительных фондов фактически сформировалось новое пространство общественной практики, где в основе принятия решений и оценки их исполнения лежит экспертиза профессионалов, а не тех, кто осуществляет общее управление или исполняет решения.
Наибольшее распространение филантропия в сфере науки получила в Соединенных Штатах, где участие государства в решении социальных проблем было традиционно меньшим, чем в Европе. Самой крупной филантропической акцией американского капитала стало создание Дж.Д.Рокфеллером в 1913 г. Рокфеллеровского фонда (The Rockefeller Foundation). Несмотря на противоречивые оценки Дж.Д.Рокфеллера как
бизнесмена и человека, масштабы и высокая эффективность его филантропии не подлежат сомнению. В 1920-х годах функционировало сразу несколько основанных им благотворительных фондов. В истории рокфеллеровской филантропии особое место занимает деятельность Международного совета по образованию (International Education Board), который разработал, а потом на протяжении нескольких лет осуществлял программу международных стипендий молодым ученым из разных стран для работы в ведущих мировых исследовательских центрах: Институте теоретической физики в Копенгагене, Математическом институте в Геттингене, криогенной лаборатории в Лейдене, биологической лаборатории Т.Х.Моргана в Калифорнийском технологическом институте и других.
В 1928 г. происходит реорганизация различных фондов Рокфеллера, в результате чего все финансирование науки сконцентрировалось в Рокфеллеровском фонде. Стратегия этого преобразования предусматривала переход от поддержки различных научных дисциплин ради них самих, к их включению в решение крупной центральной проблемы, сформулированной фондом, а именно — «науки о человеке». Политика Международного совета по образованию состояла в том, чтобы поддерживать проекты независимо от специальности, только бы это была наука самого высокого класса. В Рокфеллеровском фонде подход традиционно был другой, более тесно привязанный к конкретным целям и тематическим программам. Руководство фонда считало, что биология становится самой актуальной областью естествознания, к тому же она была ближе к практике и традиционным медицинским интересам фонда. Поддержка оказывалась в основном биологам: Т.Х.Моргану, Ф.Р.Лилли, М.Дельбрюку. Ученые, работающие в других областях науки, могли добиться финансирования, лишь сославшись на применение своих результатов в биологических исследованиях. Рокфеллеровский фонд
реализовал много полезных проектов, но прежнего универсализма и размаха, продемонстрированного Международным советом по образованию, не достиг.
Таким образом, в начале XX столетия только в Соединенных Штатах складывается мощная по возможностям и чрезвычайно разветвленная по охвату явлений культуры система благотворительности, которая до сегодняшнего дня демонстрирует свою жизнеспособность. Ее структурной основой стали филантропические фонды, представляющие собой организации со всеми юридическими правами, обладающие значительными денежными ресурсами, административным аппаратом для обеспечения финансирования соответствующих работ и имеющие, как правило, определенную программу деятельности.
Вторая глава посвящена истории развития международных научных связей в первой трети XX в., существенным моментом которых являлась деятельности зарубежных филантропических фондов в СССР в 1920-е — начале 1930-х гг.
Начавшиеся после 1917 г. преобразования норм и ценностей научного сообщества России, связанные с прямым подчинением науки партийно-государственному контролю, идеологизацией и политизацией многих отраслей знания, поставленных на службу социалистическому строительству и призванных обеспечить проведение в жизнь партийных планов, наложили свой отпечаток на процесс сотрудничества российской и мировой наук. «Советизация» оказала огромное влияние не только на связи ученых с зарубежными коллегами, но и на социальный контекст и организацию научных исследований, их институционализацию, становление новых поколений ученых, систему подготовки кадров и осуществление научной карьеры, на отношения науки с властью и обществом, на социальный статус ученых.
Деятельность зарубежных филантропических фондов в Советской России приходится на 1920-е — начало 1930-х годов, когда ученые и наука в целом оказались втянуты в водоворот сложных политических и социально-экономических процессов. Развитие науки в нашей стране было связано с тем, что государство приняло на себя заботы о ее кадровом, информационном и материальном обеспечении. Хотя советское правительство в 1920-30-е гг. поддерживало науку в масштабах, не сравнимых ни с каким другим государством мира, этого было недостаточно. К тому же оно ограничивало разнообразие исследований и препятствовало развитию творческой инициативы, создав систему, при которой все научные учреждения стали частью огромной государственной машины. Главным преимуществом зарубежной финансовой помощи являлась адресность поддержки, ее направленность непосредственно на исследователей, а не на управленческие структуры распределительного типа.
Интересно, что период 1920-х годов стал столь же серьезным испытанием и для немецкой науки. Однако немецкие ученые, отчаявшиеся получить от правительства деньги для спасения национальной науки, решили не ждать помощи, а организовать ее активными действиями. Основными инициаторами этого были ведущие ученые Берлинской академии и Общества Кайзера Вильгельма Ф.Габер, М.Планк и А.Гарнак, создавшие вместе с бывшим прусским министром культуры Ф.Шмидт-Отто план организации особого Общества экстренной помощи немецкой науке. Задачей Общества было объединить усилия по финансовой поддержке науки и взять на себя ответственность за ее правильное использование. Общество не только просило денег у правительства, но и обещало искать средства, где только можно. Действительно, средства на счет Общества поступали как от немецкой промышленности, так и от иностранных благотворителей, в том числе Рокфеллеровского фонда. Историки
признают, что именно Обществу и его организаторам немецкая наука обязана тем, что она не только выжила, но и заметно преуспела в Веймарской республике. Расцвет немецкой теоретической физики 1920-х годов многим обязан именно удачной поддержке научных школ и молодых ученых деньгами Общества. Деятельность самого Общества и ученых, с ним связанных, признана классическим примером самоорганизации науки в поисках новых отношений с государством.
Судьба науки в Соединенных Штатах была менее драматична, чем в России и Германии, но она не менее поучительная именно в сравнительном плане. В те же 1920-е годы США, в отличие от Советской России и Веймарской Германии, характеризовались индустриальным бумом и общим преуспеванием. Кратковременный экономический кризис 1920-1921 гг., не сравнимый с катастрофами России и Германии, сменился вскоре устойчивым ростом промышленности. Развитие техники и успехи промышленности вызывали восторженное отношение к науке в целом, почти беспрецедентное в истории Америки. Если в России всемерная поддержка науки и техники скудными ресурсами 20-х годов казалась залогом будущего развития промышленности, то в США постоянные успехи промышленности были залогом поддержки науки правительством и частным капиталом.
В истории контактов советской науки с зарубежными филантропическими организациями особое место занимают фонды Рокфеллера, которые оставили самый заметный след в деле финансовой поддержки отечественной науки. Кроме того, в разные годы и в разных объемах помощь предоставлялась Фондом Карнеги, Фондом Лоренца, фондами, существующими при зарубежных научно-исследовательских центрах и университетах, фондами промышленных корпораций.
В настоящей работе особое внимание уделено деятельности в Советской России фондов Рокфеллера, что объясняется рядом причин. Во-
первых, по сравнению с другими фондами деятельность рокфеллеровских фондов в СССР в 1920-30-е гг. проводилась в более крупных масштабах, проявляется наиболее отчетливо и отражает общие тенденции и проблемы, характерные для филантропической практики зарубежных фондов в целом. Во-вторых, в силу того, что фонды Рокфеллера официально оформил свои отношения с Наркоматом просвещения РСФСР и Наркоматом здравоохранения РСФСР, а эмиссары фонда посещали Россию, отечественные архивы сохранили достаточно документальных свидетельств, характеризующих этот процесс. В-третьих, влияние и авторитет фондов в мире были настолько высоки, что в Советской России просто не могли игнорировать предпринимаемые ими попытки наладить взаимодействие с советским научным сообществом.
В среде ученых и в советских официальных органах постоянно дискутировался вопрос о том, в какой мере допустимо пользоваться помощью зарубежных фондов. Интересно, что в большинстве своем и ученые, и государственные чиновники придерживались единого мнения и ратовали за более широкое использование возможностей, которые предоставляли фонды. Неоднократно предпринимались попытки содействовать делу получения молодыми специалистами стипендий зарубежных фондов. Так, желание группы ученых активизировать контакты советского научного сообщества с Рокфеллеровским фондом вылилось в создание специальной аспирантской комиссии при Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей, в состав которой вошли такие влиятельные лица, как академики А.Е.Ферсман и С.Г.Навашин. Однако эта инициатива вызвала серьезные возражения партийных функционеров, считавших, что «преступно посылать будущих «учителей юношества» в буржуазные страны на буржуазные деньги»20 и комиссия так и не смогла начать работу.
ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 2. Л. 187.
С тех пор как началось сотрудничество с рокфеллеровскими фондами, число кандидатов из Советской России не достигало и половины от того, на что надеялся фонд, к тому же часть из них не воспользовались стипендиями из-за того, что не смогли получить разрешения на выезд. Имеющиеся в нашем распоряжении документы позволяют утверждать, что существовала определенная конкуренция в борьбе за зарубежную финансовую помощь. И не последним в этом случае оказывалось умение убедительно аргументировать свою просьбу не только перед фондом, но и перед советскими административными органами, курирующими процесс выезда за границу. По этой причине стипендиатам нужна была протекция высших представителей советской научной иерархии: директоров институтов или ученых, приближенных к руководству наркоматов.
Когда после окончания гражданской войны научные командировки за рубеж постепенно перестали быть чем-то чрезвычайным, начался процесс упорядочения дела поездок ученых за границу как одного из инструментов государственного регулирования научной деятельности. В течение 1920-х годов система органов, ведающих зарубежными командировками, пережила серию преобразований. Решающую роль в деле выезда за границу с 1924 г. начала играть специальная Комиссия ЦК ВКП(б) по проверке лиц, командируемых за границу госучреждениями, состоявшая из представителей ЦК, Центральной контрольной комиссии и Иностранного отдела ОГПУ. Желательность командировок, помимо их научной значимости, рассматривалась также с точки зрения политической целесообразности. В организации загранкомандировок активное участие принимали также Наркомат иностранных дел и созданное в 1925 г. Всесоюзное общество культурной связи с заграницей.
Во второй половине 1920-х гг. среди инстанций, ведающих делом заграничных командировок, заметно возросло влияние ОГПУ и его Иностранного отдела, представители которого возглавляли и комиссию ЦК
по выездам. С начала 1927 г. ИНО ОПТУ стало направлять управляющему делами Совнаркома Н.П.Горбунову списки нежелательных для выпуска за границу лиц. Именно ИНО ОПТУ предварительно проверяло каждую командировку, и возникающие в связи с этим проволочки зачастую приводили к задержке начала работы ученых за границей, а то и к срыву поездок.
Процесс получения разрешения на выезд был очень затянут и бюрократичен, что очень часто мешало делу налаживания контактов с зарубежными фондами. Многочисленные инстанции руководствовались в своей работе десятками распоряжений различных ведомств, которые едва ли не каждый год меняли порядок получения загранкомандировок. Ведомственные директивы определяли несколько категорий научных работников, которым предоставлялись командировки, но никак не выделяли стипендиатов зарубежных фондов, которые подавали заявки на общих со всеми основаниях и никакими преимуществами не пользовались. Госчиновники не принимали в расчет своего рода особый статус командировок, связанных с международными стипендиальными программами, и предпочитали самоустраняться от решения казусных ситуаций, когда ученые, уже получившие стипендию, еще долгое время добивались возможности ее реализовать. На эти недостатки неоднократно указывали сами представители фондов, однако это не вызывало никакой ответной реакции. Качественного поворота в деле использования стипендий Рокфеллеровского фонда и других филантропических организаций так и не произошло.
В начале 1930-х гг. произошло принципиальное изменение в организации международных научных связей. Последние реализовавшиеся стипендии Рокфеллеровского фонда были присуждены осенью 1932 г., а последние нереализованные — весной 1934 г. В принятом 7 мая 1934 г. постановлении Политбюро «О командировках за границу» всем народным
комиссариатам, центральным и местным организациям запрещалось, без санкции Комиссии ЦК, посылать за границу каких бы то ни было представителей и делегаций. Существовавшая до тех пор Комиссия по выездам за границу была ликвидирована, а на вновь созданную специальную Комиссия ЦК, составленную в большинстве из руководителей контрольных и карательных органов, возлагалось решение вопросов о командировках за границу «не только с точки зрения политической благонадёжности, но и с точки зрения деловой целесообразности»21. В повестке дня заседания Политбюро ЦК ВКП(б) 23 октября 1934 г. стоял вопрос «О рокфеллеровских стипендиях», по которому присутствовавшие на заседании А.А.Андреев, Л.М.Каганович, М.И.Калинин, В.В.Куйбышев, В.М.Молотов и А.А.Жданов вынесли следующее решение: «Предложение Наркомздрава об использовании рокфеллеровских стипендий отклонить» ..В 1935 г. фонд официально известили об отсутствии необходимости в продолжении программы стипендий поскольку правительство само будет выделять необходимые средства.
В третьей главе («Зарубежные филантропические фонды в СССР и судьбы советских ученых») на конкретных примерах показывается технология присуждения советским ученым стипендий зарубежных фондов в области физико-математических, биологических и медико-биологических наук, анализируются важнейшие научные достижения советских стипендиатов, показывается как личные контакты и совместная работа с европейскими и американскими учеными повлияла на их дальнейшую профессиональную карьеру в СССР.
Представители точного знания находились в Советской России в лучшем положении, чем представители наук гуманитарных. По самому предмету своей деятельности они не подвергались столь же строгому
21 Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сб. документов. - М., 1995. - С. 70.
22 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 953. Л. 3.
контролю и стеснению со стороны государства. Практически нет примеров филантропической поддержки гуманитарных исследований в СССР . По этой причине в третьей части работы отсутствуют сюжеты, относящиеся к научным связям и взаимным влияниям в области общественных наук.
В 1920-30-х гг. стипендия Фонда Рокфеллера по праву считалась одной из самых престижных в мире. Действительно, получить эту стипендию мог лишь тот соискатель, чья квалификация не вызывала сомнений. Советские ученые успешно конкурировали в получении стипендий со своими иностранными коллегами, и этот факт свидетельствовал о высоком уровне соискателей из Советской России. И это при том, что число заявок из СССР в силу разных причин было несопоставимо меньше, чем, скажем, из Германии или Франции.
Особое место в истории взаимодействия зарубежных фондов и советской науки занимают стипендии, предоставленные физикам, впоследствии составившим элиту не только отечественной, но и мировой науки. Благодаря финансовой помощи зарубежных фондов Л.Д.Ландау, Г.А.Гамов, И.В.Обреимов, К.Д.Синельников, Д.В.Скобельцын, И.Е.Тамм, В.А.Фок, Я.И.Френкель и другие работали на передовом крае науки под руководством Н.Бора, Э.Резерфорда, П.Дирака, В.Паули, М.Кюри. Совсем незначительные затраты на стипендии оказались очень важными для советской теоретической физики, которую на протяжении нескольких десятилетий фактически возглавляли Л.Д.Ландау, И.Е.Тамм, Я.И.Френкель и В.А.Фок.
На примере физиков мы видим организованное выдвижение кандидатов на стипендии, когда почти весь канал контролировался А.Ф.Иоффе и П.Эренфестом, и они представляли кандидатов дозировано и регулярно, в порядке определяемой ими очередности. Они, впрочем как и
Документально подтвержден факт присуждения в 1929 г. стипендии фонда Карнеги аспиранту Института советского права РАНИОН Э.Е.Гершельману. См. ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1. Д. 109. Л. 137.
сами фонды, были заинтересованы, чтобы стипендиаты возвращались на родину, потому что иначе осложнилась бы посылка следующих.
Не менее важными для развития советской и мировой математической науки оказались стипендии, предоставленные ПСАлександрову, Н.Н.Лузину, Д.Е.Меньшову. В одной из анкет 20-х годов Н.Н.Лузин прямо говорит, что целью его заграничных поездок в 1925-1927 гг. были «конкретные соглашения о командировании начинающих ученых во Францию и об определении той материальной поддержки в этом деле, которую мог бы оказать Институт Рокфеллера» 4.
По линии помощи медицинским учреждениям и медицинскому образованию сотрудничество рокфеллеровских фондов с Советской Россией наладилось в 1923 г. Это сотрудничество вылилось и в самое большое количество стипендий, предоставленных русским биологам и врачам, среди которых: И.И.Агол, В.В.Алпатов, Ф.Г.Добржанский, Г.Д.Карпеченко, Б.И.Лаврентьев, С.Г.Левит, М.СНавашин, Д.Н.Насонов, ПС.Купалов и другие. Важно отметить, что именно стипендии для проведения медицинских исследований получили возможность использовать ученые не столичных городов, что вообще-то случалось очень редко. Стипендиаты С.М.Шварц и М.И.Аксянцев из Казани, Е.С.Иваницкий-Василенко из Саратова, И.Е.Ручко из Харькова, Я.М.Бунэ из Самарканда смогли плодотворно поработать за границей, получить как теоретический опыт, так и практические знания. Высокая техника научно-исследовательской работы за рубежом, которую анализировали в своих научных отчетах стипендиаты, открыла перед ними перспективы развития как преподавания, так и научной работы у себя в стране.
Традиционное направление рокфеллеровской филантропии — помощь научным центрам и лабораториям — в случае с СССР практически не развилось. Так, в 1923 г. была отклонена просьба И.Л.Кричевского о
24 ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 772. Л. 13-14.
финансовой поддержке Бактериологического института в Москве, а в 1926 г. — ходатайство К.Д.Глинки о помощи в создании экспериментальной почвенной станции в Ленинграде. Всего советским ученым было присуждено шестнадцать вспомогательных грантов для закупки за границей оборудования и материалов на общую сумму 15105,64 долларов США. Примерно половина из них - бывшим стипендиатам, остальные научно-исследовательским институтам в Москве и Ленинграде.
К русским эмигрантам, обращавшимся за поддержкой,
Рокфеллеровский фонд относился достаточно сдержано, считая своей
задачей распространение знаний из наиболее развитых научных центров в
новые, а не содействие эмиграции ученых туда, где наука и так развита.
Таким кандидатам просто не советовали подавать заявление. И все таки
несколько наших соотечественников получили стипендии
Рокфеллеровского фонда: Г.Б.Кистяковский, О.Л.Струве,
Д.П.Рябушинский, А.М.Островский, К.Н.Давыдов.
В заключении подводятся итоги диссертационного исследования и определяются перспективы изучения обозначенной темы.
Формирование филантропических традиций в Европе и Соединенных Штатах
С самого начала следует отметить терминологические особенности описания такой сферы социальной практики как благотворительность. Энциклопедические справочники говорят, что благотворительность — оказание материальной помощи нуждающимся как отдельными лицам, так и организациями. Причем благотворительность может быть направлена также на поощрение и развитие каких-то общественно значимых форм деятельности. Однако обращает на себя внимание одна важная черта приведенного выше определения.
С одной стороны, благотворительность - это помощь нуждающимся, проявление сострадания к ближнему и нравственная обязанность имущего спешить на помощь неимущему. В этом смысле она тесно связана с милосердием, которое есть сострадательная любовь, сердечное участие в жизни немощных и нуждающихся. Такая благотворительность осуществляется чаще всего через пожертвования или подаяния. Это чистая благотворительность, или благотворительность в узком смысле. С другой стороны, благотворительностью считается поощрение и развитие каких-либо общественно значимых форм деятельности. Хотя и в этом случае объектом благотворительности могут стать конкретные люди — профессионалы в той или иной сфере (писатели, художники, ученые), чаще всего поддержка оказывается соответствующим организациям.
К благотворительности тесно примыкает и понятие филантропии. Мы исходим из того, что термин «филантропия» синонимичен термину «благотворительность» и рассматриваем филантропию как деятельность, посредством которой частные ресурсы добровольно распределяются их обладателями для решения общественных проблем, а также усовершенствования условий общественной жизни25. В мотивах и ценностных основаниях милосердия и филантропии, действительно, много общего. Но как определенного рода общественная практика филантропия отличается от милосердия. Милостыня представляет собой индивидуальное и частное действие, она ориентирована на преодоление не терпящей промедлений нужды. Филантропия же носит организованный и по преимуществу безличный характер. Даже в случаях обеспечения реализации индивидуальных начинаний (проектов) имеются в виду Апресян Р.Г. Функциональные особенности филантропии // Благотворительность в России. Социальные и исторические исследования. - СПб, 2001. - С. 41-55. общественно значимые цели. Она осуществляется по плану, по специально разработанным программам.
Филантропия, как было сказано, направлена на общее благо. Точная квалификация этого понятия имеет важное значение не только с социологической, но и с юридической точки зрения в обществах, где благотворительность и благотворительные взносы освобождаются от налогов. Однако филантропической является и деятельность, в которой реализуются помимо общественных и личные интересы, в частности такая, которая предпринимается исключительно из личных интересов, но посредством которой достигаются и общественно значимые результаты. Филантропия в странах с давними ее традициями является знаком социального статуса.
Филантропические усилия могут быть и неэффективными. Но, по крайней мере, в идеале, филантропия — это всегда целенаправленная, программно организованная, планомерная, сориентированная на позитивный практический результат деятельность. Также очевидно, что планированию подлежит не только исполнительная работа организации. Исходя из своих уставных задач, она принимает решения, формирует программы, разрабатывает или инициирует проекты. Через определение целевых задач и приоритетов, программирование и проектирование филантропическая организация в той мере, в какой ее деятельность имеет общественный резонанс и социальный эффект, осуществляет определенную политику, утверждает свою идеологию или философию.
В европейский словарный запас греческое слово «филантропия» вошло в 1597 г., когда Ф.Бэкон в своем труде «Опыты или наставления нравственные и политические», который содержит довольно тонкий анализ и живое описание целого спектра человеческих проявлений, определил, что существует два вида добра или блага: благо для себя и благо для общества. Вот что философ пишет «О добре и добродушии»: «По добротой я разумею заботу о благе людей, называемую у греков «филантропией»; слово «гуманность» для нее несколько легковесно. Добротой я называю деяние, добродушием же - природную склонность. Изо всех добродетелей и достоинств доброта есть величайшее, ибо природа ее божественна, без нее человек - лишь суетное, вредоносное и жалкое создание, не лучше пресмыкающегося. Доброта соответствует евангельскому милосердию; излишество в ней невозможно, возможны лишь заблуждения»26.
По Бэкону, склонность творить добро заложена глубоко в человеческой природе, однако он предостерегает: «Стремись ко благу ближних, но не будь рабом их прихотей или притворства, ибо это будет всего лишь податливость, или слабоволие, обращающее в рабство отличных людей... Перед тобой пример господа твоего: «Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных»; но он не изливает богатств и почестей на всех без различия. Необходимое должно быть доступно всем, но особые блага надлежит распределять с разбором» .
Христианство придало благотворительности мотив искупления человеком своей греховной природы. Идеи первоначального христианства с его иррациональной жертвенностью и нищелюбием в наибольшей степени воспринял православный менталитет. Наиболее распространенной формой благотворительности была простая подача милостыни. Христианская «тихая милостыня» и милосердие испокон веков были на Руси основой основ народной жизни. Поделиться тем, что имеешь, не выставляя при этом счета за свою доброту, было столь естественно, что иностранцы, отмечая эту «странность» в поведении русского народа, возвели ее чуть ли не в мистический уровень, сделав одной из
Бэкон Ф. Опыты или наставления нравственные и политические // Сочинения в 2-х тт. Т. 2. - М., 1978. -С. 377. 27 Там же. - С. 378. составляющих «загадочной русской души». «Благотворительность была не столько вспомогательным средством общественного благоустройства, сколько необходимым условием личного нравственного здоровья: она больше нужна была самому нищелюбцу, чем нищему», - писал историк В.Ключевский . Видимо, это и было причиной того, что богатейшие традиции попечительства и благотворительности существовали именно в дореволюционной России, стране, по европейским стандартам, весьма небогатой.
Конфессиональная принадлежность русского купечества особым образом отразилась на его отношении к богатству, накладывая отпечаток на специфику благотворительности. Христианское учение о любви к ближнему и помощи нуждающимся закрепилось и сохранилось наиболее прочно в среде старообрядцев. Необходимость выживания в идеологически чуждой, даже враждебной, среде вынудила старообрядцев мыслить интересами всей общины. Отсюда - такая пристальная забота о благосостоянии своих единоверцев. Проявлялась она и во взаимовыручке, и в защите общих интересов старообрядцев на уровне всего государства. Достаточно изолированное в XVIII-XIX вв. и гонимое властями сообщество старообрядцев наиболее последовательно и педантично придерживалось выработанных в древности норм христианской этики, норм личной и общественной жизни. Соблюдение строгих норм с одной стороны, и необходимость противостоять давлению со стороны властей и официальной церкви с другой, сформировали на протяжении столетий особый характер старообрядца — трезвого, грамотного, предприимчивого, ответственного перед близкими и Богом. Это позволило купцам-старообрядцам на рубеже XIX-XX вв. войти в экономическую элиту
Ключевский В.О. Боярская Дума Древней Руси. Добрые люди Древней Руси. - М., 1994. России и реализовать свои материальные и духовные потребности во благо себе и обществу29.
Начало XX столетия — особый этап для русского старообрядчества, получившего возможность легального существования после Высочайше утверждённого положения Комитета Министров об укреплении начал веротерпимости, опубликованного 17 апреля 1905 г., «О своде совести» и Правил « О порядке устройства общин», утверждённых П.А.Столыпиным 17 октября 1906 г. Именно в этот период особенно ярко заявляют о себе старообрядческие торгово-промышленные династии. П.А.Бурышкин, блестящий знаток Москвы купеческой, выделяет 26 торгово-промышленных семей, занимавших первые места в «московской неписаной купеческой иерархии» начала века, и почти половина этих семей была старообрядческой: «На свою деятельность смотрели не только и не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного долга»30. П.А.Бурышкин отмечает, что в России вообще не было того культа богатых людей, который наблюдается в западных странах.
Российская наука в контексте международного научного развития
На исходе XIX столетия происходит принципиальная перегруппировка факторов, определяющих темпы и направление развития общества. Уровень развития науки и техники становится одним из основных условий, определяющих благосостояние и позицию той или иной страны на мировой арене, потеснив такие традиционные показатели как размеры территории, богатство природных ресурсов, численность народонаселения и т.д. Естественно, что в этих условиях сама наука, все стороны ее функционирования становятся объектом пристального внимания со стороны государства, общественных организаций, промышленных корпораций и частных лиц. Наука начинает превращаться в масштабную область деятельности, поглощающую заметную долю национальных человеческих и материальных ресурсов, ей отводится важное место в структуре экономической политики государства.
В дореволюционной России наука была развита совершенно недостаточно для страны такого масштаба и военно-политического положения. На научно-исследовательскую работу выделялись крайне незначительные средства, которых нередко не хватало для обеспечения нормального функционирования существующих учреждений, не говоря уже о создании новых82. В частности, в дореволюционной России конца XIX — начала XX в. остро чувствовалось почти полное отсутствие такой важной организационной формы научной деятельности, как научно-исследовательские институты . Многие крупные ученые (В.И.Вернадский, П.Н.Лебедев, И.П.Павлов и др.) неоднократно ставили вопрос об их создании, но эти предложения, как правило, оставались безрезультатными. Острый недостаток в стране необходимых для научной работы исследовательских учреждений вынуждал некоторых ученых на более менее длительное время уезжать за границу (в их числе были И.И.Мечников, А.О.Ковалевский и ряд других). Усилия ученых по созданию новых научных учреждений и разнообразные успехи российской науки того времени, безусловно, имевшие место, не могут отменить общей печальной картины бюрократического сдерживания организационного роста науки. Тем не менее, формированию и развитию сети научных учреждений Советской России как целостной системы, характеризующейся устойчивыми организационными, информационными и прочими связями, предшествовал длительный, почти двухвековой период ее становления. За это время сформировались некоторые ее важные структурные звенья - Академия наук, университеты, научные общества.
Февральская революция 1917 г. открыла процесс перестройки высшей школы и науки в России, но страна была обескровлена участием в мировой войне и охвачена политической лихорадкой — невозможно было рассчитывать на быстрый и значительный успех тех инициатив, с которыми ученые вливались в общий процесс преобразования страны.
События, последовавшие за приходом партии большевиков к власти, стали для отечественной науки причиной болезненного метаморфоза. В годы гражданской войны научная интеллигенция России в полной мере испытала все тяготы времени: голод, холод, отсутствие элементарных условий для работы. Возможности получения материальной поддержки для научных исследований, и ранее не отличавшиеся чрезмерностью, резко сократились. Материальные трудности иссушали физические и душевные силы ученых, у многих необратимо подрывая творческий потенциал. Чувства значительного числа деятелей науки выразил в своих письмах В.И.Вернадский: «Всё изгажено и ухудшается — ничего сделать не удаётся... Высшая школа переживает тяжёлый кризис и она надолго искалечена». Обстановка в Академии наук им оценивалась как: «...В общем сильнейшее чувство рабства и полное отсутствие какого бы то ни было улучшения»84.
В записке Академии наук, поданной в Совнарком в ноябре 1920 г., академики писали: «...Российская Академия наук сочла необходимым поднять свой голос, чтобы сказать правительству — русская наука и русские учёные в опасности». Если положение не изменится, «то одни из русских учёных погибнут в России жертвой ненормальных условий», а «другие последуют примеру сотен своих товарищей, работающих и теперь плодотворно на мировую науку за пределами России. Но такой выход вряд ли может быть кем-либо признан нормальным и желательным»85.
Цит. по: Наука и безопасность России: историко-научные, методологические, историко-технические аспекты. - М., 2000. - С. 291. 85 Документы по истории Академии наук СССР. 1917-1925 гг. - М., 1986. - С. 177. Нельзя сказать, что советское правительство ничего не предпринимало, чтобы создать необходимые условия для поддержания ученых и развития научной работы. Так, 23 декабря 1919 г. был принят декрет Совнаркома «Об улучшении положения научных специалистов», в соответствии с которым ученым предоставлялось усиленное продовольственное снабжение, специалисты освобождались от всякого рода повинностей, не имеющих отношения к их научным занятиям. А 10 ноября 1921 г. декретом Совнаркома была образована Центральная Комиссия по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ) , сыгравшая большую роль не только в улучшении материального положения ученых, но и в активизации деятельности научных учреждений и высших учебных заведений. К сожалению, как отмечал первый советский нарком здравоохранения Н.А.Семашко, эта сторона деятельности ЦЕКУБУ не поддается столь же определенной количественной оценке, как ее помощь научным работникам87.
В новой политической реальности, утвердившейся в октябре 1917 г., творческая, научная интеллигенция надеялась получить полную свободу в своих исследованиях и преподавании при необходимой государственной материальной поддержке. Но в то же время власть имущие, т.е. в первую очередь и главным образом руководство коммунистической партии, стремились всецело подчинить себе все политические, экономические, общественные структуры, направлять и контролировать их работу в рамках главенствующей государственной идеологии.
Процесс установления рабочих отношений учёных и новой советской власти был непростым. Первая реакция вузов и Академии наук на появление новой власти была резко отрицательной. Однако новое правительство не зря национализировало банки — деньги оказались
Беляев Е.А., Пышкова Н.С. Формирование и развитие сети научных учреждений СССР. - М., 1979. - С. 55-56. 87 Там же. решающим фактором в признании большевистского правительства учёными. В феврале 1918 г. представители Академии наук и вузов Петрограда признали «невозможность избегнуть» «деловых отношений с властью, распоряжающейся финансами государства»88.
Учёные в своём большинстве не разделяли идей и не признавали методов большевиков. Тем не менее, не приняв революции, они всё же постепенно вступали в активные отношения с правительственными учреждениями, включались в государственную работу, связанную с экономическим и культурным восстановлением России. Многие учёные считали, что руководить научными и учебными учреждениями в условиях нового режима — их долг перед страной, а не правительством. Учёные полагали, что наука и техника обеспечивают экономический прогресс, а соответственно их научная работа была важной частью национального строительства, их вкладом в развитие страны.
Приняв существование советского правительства как данность, учёные стали обращаться к новым политикам с предложениями, жалобами и критикой. Академия наук направила в правительство несколько записок, в которых анализировалось положение России и состояние отечественной науки. По их словам, «перед лицом исключительных экономических потрясений, расшатанности государственного организма и ослаблении воли и инициативы народного духа русская наука в лице её многочисленных научных органов не может оставаться чуждой запросам времени и оторванной от потребностей жизни»89. Выход из кризиса, по мнению авторов записки, заключался в создании «прочного научного фундамента народнохозяйственной жизни». Они были уверенны, что «только самой науке должно принадлежать право и обязанность выяснять и осуществлять наилучшие формы научной организации страны и их
Купайгородская А.П. Высшая школа Ленинграда в первые годы советской власти. - Л., 1984. - С. 34. В.И Ленин и Академия наук: Сб. документов. - М., 1969. - С. 49-50. взаимоотношений между ней и государственной властью, которые обеспечивали бы свободный рост первой и поддержку второй»90.
Убежденными сторонниками сотрудничества с учеными были сам председатель Совнаркома В.И.Ленин и его секретарь Н.ПХорбунов, а также главы Наркомпроса А.В.Луначарский и Наркомздрава Н.А.Семашко. Партнерами коммунистических властей стали ученые с мировым именем: И.П.Павлов, С.Ф.Ольденбург, Н.И.Вавилов. В результате в начале 1920-х гг. установились прочные личные контакты части научной элиты с большевистскими лидерами, что создавало возможность видным ученым влиять на научную политику, а большевикам через них воздействовать на умонастроение и поведение научного сообщества. Ученые были нужны большевикам и по соображениям международной политики. Поддержка Академии наук, поездки ученых за границу и приглашение иностранных ученых считались важными для укрепления престижа советского правительства. Главными «полпредами» советской науки за рубежом были А.Ф.Иоффе, Н.И.Вавилов, позднее В.И.Вернадский.
Выдающиеся отечественные физики
Особое место в истории рокфеллеровской филантропии и советской науки занимают стипендии, предоставленные физикам. Десять ученых, составляющих элиту не только отечественной, но и мировой физики, в разные годы были стипендиатами Международного совета по образованию и Рокфеллеровского фонда. Совсем незначительные затраты на стипендии советским ученым оказались очень важными для советской теоретической физики. Эта область тогда еще только формировалась и была такой узкой, что на протяжении последующих нескольких десятилетий фактически контролировалась примерно четырьмя лидерами: Л.Д.Ландау, И.Е.Таммом, Я.И.Френкелем и В.А.Фоком. Трое из них были рокфеллеровскими стипендиатами, а четвертый — Тамм — стипендиатом Фонда Лоренца, и год, проведенный за границей, сделал их полноправными членами мирового сообщества.
Для физиков основной «палочкой выручалочкой» был П.Эренфест, а с советской стороны — директор Ленинградского физико-технического института А.Ф.Иоффе. Эренфест прожил несколько лет в Петербурге, а потом получил место профессора в Лейденском университете и уехал с семьей в Голландию. Он сохранял связи с петербургскими физиками и математиками, и, будучи сам известным физиком-теоретиком, заботился о становлении этой дисциплины в России. В марте 1921 г. Отдел высших учебных заведений Главпрофобра даже ходатайствовал перед Административным управлением Наркомпроса РСФСР о возвращении П.Эренфеста в Россию, выступив с предложением пригласить его на должность профессора по кафедре физики в Технико-педагогический институт в Петрограде217.
Еще в 1920 г. П.Эренфест писал своему другу и коллеге А.Ф.Иоффе: «Нам нужно каким-либо образом организовать поездку на год к Бору какого-либо теоретически особо одаренного молодого парня (Семенов, Прокофьев?!). Быть может сначала на непродолжительное время ко мне, если он будет нуждаться в некоторой подготовке для того, чтобы иметь возможность начать непосредственно интенсивную работу под руководством Бора. Бор для новичков-теоретиков довольно-таки труден. Но за 2-3 месяца я бы такого парня к этому подготовил. Я глубоко убежден, что Бору и мне удалось бы обеспечить претендента необходимыми средствами на поездку и один год пребывания — при гарантированном условии, что он будет очень разумным, энергичным и милым человеком»218.
В 1921 г. представительная делегация советских ученых во главе с А.Ф.Иоффе была командирована Совнаркомом за границу для покупки научной литературы и лабораторного оборудования и для восстановления прерванных революцией и гражданской войной контактов219, и Эренфест активно содействовал ей в этой поездке. О международных стипендиях Международного совета по образованию (IEB) он узнал в 1924 г., когда В.Роуз посетил Европу. В этом же году Эренфест принял участие в IV съезде русских физиков в Ленинграде, а вернувшись, представил к стипендии IEB двух молодых ленинградских физиков ученых. Сейчас он сделал представление двум из них: Якову Френкелю и Юрию Круткову. Это мое письмо касается Якова Френкеля, которого он выбрал первым... Предложение о стипендии [Френкелю] поддержано профессором М.Борном из Геттингена. Борн такими словами отозвался о Френкеле: «Он продемонстрировал в своей работе весьма высокое мастерство в математических методах физики и глубокое проникновение в физику явлений» . В сентябре 1925 г. Наркомпрос разрешил поездку «старшего физика Государственного Физико-технического Рентгенологического института Френкеля за границу сроком на один год с научной целью»221.
В анкете, в пункте о планах работы, Френкель указывал, что собирается работать в области теории жидкого состояния. Эти работы, начатые еще в 1924 г., составили предмет его дальнейшей двадцатилетней деятельности и завершились в 1945 г. написанием монографии «Кинетическая теория жидкостей». В соответствии с указанным в анкете планом, Френкель работал с М.Борном в Геттингене и с В.Паули в Гамбурге, где как раз в это время создавалась квантовая механика.
Как уже говорилось выше, в IEB существовала система проверки работы стипендиатов. Обычно сотрудники фонда связывались с научными руководителями стипендиатов или собирали письменные отзывы об их работе. Тисдейл направил в IEB следующее сообщение о Я.И.Френкеле: «Видел Эренфеста, наиболее приятного ученого из числа тех, с кем я встречался в Европе. Я говорил с ним о стипендиатах, с которыми он находился в контакте, и о Френкеле он сказал, что назначение ему стипендии было очень правильным, что он хорошо использовал свое время. Эренфест заметил, что представляется удивительным, как много человек может узнать и в то же время в столь короткий срок получить так делом» .
А вот результатами годичного пребывания в Германии Ю.А.Круткова223 руководители IEB были уже не так воодушевлены. Воспитанный в духе классической физики, Крутков смог в полной мере принять участие в дальнейшем развитии физики в рамках квантовой теории Планка — Эйнштейна — Бора и выполнил ряд важных исследований в этом направлении. Однако оригинального вклада в область квантовой механики, живым свидетелем первых шагов которой он оказался во время своей поездки на стипендию IEB, он, по существу, не сделал, склоняясь в последующие годы все более и более к классическим проблемам статистической физики. С этой точки зрения надо признать, что 1925-1926 гг. не оказали сильного влияния на его дальнейшие исследования, что нашло отражение и в отзывах о нем, составленных по просьбе правления фонда и написанных в довольно сдержанных тонах.
Чуть меньше чем через два года после первой пары теоретиков, Эренфест представил вторую: В.А.Фока из Ленинграда и И.Е.Тамма из Москвы. Оба они уже имели опубликованные в немецких журналах работы по квантовой механике. Обосновывая желательность предоставления стипендии Фоку и Тамму, А.Траубридж в письме В.Роузу от 25 октября 1926 г. писал: «Нет сомнений в том, что если эти кандидаты получат стипендию, они вернутся по окончании ее срока в Ленинград и Москву и вновь займут должности доцентов» . Примерно в это же время Эренфест писал Траубриджу из Лейдена, что только что получил заполненные Фоком и Таммом анкеты, и что он не может отдать предпочтение кому-либо из двух этих чрезвычайно одаренных кандидатов. Как и раньше, вторым в качестве выдвигающего подписался М.Борн. Но в беседе с сотрудниками фонда он заметил, что если судить по опубликованным на тот момент статьям, кандидатура Фока выглядит несколько предпочтительнее. В результате в декабре 1926 г. фонд присудил годичную стипендию на пребывание в Геттингене у Борна только Фоку225.
И.Е.Тамм вскоре получил возможность длительной командировки за границу на средства Международного научного фонда имени Лоренца. По приглашению попечителей фонда П.Эренфеста, П.Зеемана, А.Д.Фоккера и самого Г.А.Лоренца физик провел в Лейденском университете всю первую половину 1928 г. в качестве гостя фонда (gast das Fondes) . И.Е.Тамм был вторым из приглашенным Фондом Лоренца на такой длительный срок (первым был О.Клейн из Копенгагена, сотрудник Н.Бора), занимался вопросами новой квантовой механики материи и излучения и учился не только у Эренфеста, но и у посетившего Лейден П.Дирака228. Пользование стипендией фонда Лоренца не мешало дальнейшим переговорам о возможности предоставления ему стипендии IEB. «Он [Тамм] в неописуемом восторге от возможности здесь так спокойно и сосредоточенно работать, - писал ПЗренфест А.Ф.Иоффе. - Я давлю на Траубриджа и Тисдейла, чтобы они не упустили его пребывания в Лейдене, а воспользовались им для «смотрин». Благодаря покою, в котором он здесь может работать, его изобретательность очень быстро прогрессирует. Мне бы хотелось, чтобы Тамм мог спокойно поработать некоторое время за границей. Если он получит рокфеллеровскую стипендию, то он сможет взять за границу жену и ребенка»229. О своих расчетах на эту стипендию И.Е.Тамм писал из Лейдена: «Спокойствие первых месяцев миновало; тяготит, что все, что я сделал, либо неверно ., еще входил в совет попечителей фонда. либо требует доработки и переработки... Несносна эта смена настроения, когда вместо того, чтобы работать ради работы и понимания, зудит желание открывать, печататься и т.д., но нужно это — во-первых, я чувствую, что этого от меня ожидают, во-вторых, это необходимо для рокфеллеровской стипендии»230.
Стипендия фонда Лоренца позволила И.Е.Тамму более полугода провести в крупнейших физических центрах мира и сыграла огромную роль в его научном будущем. Рокфеллеровская стипендия ему так и не была предоставлена. Предложение поработать несколько месяцев в Голландии в качестве гостя Фонда Лоренца поступило и В.А.Фоку в 1930 г., однако после двухлетней переписки по этому вопросу выяснилось, что Фок приехать не сможет. Попечительский совет фонда в лице П.Эренфеста очень сожалел по этому поводу: «...Мы очень и очень хотим, чтобы Фонд Лоренца был бы полезен также и молодым русским физикам. Но если дело пойдет так, как сейчас, то это окажется совершенно невозможным» .Это еще одно свидетельство того, что взаимодействие советской науки с зарубежными фондами, оказывающими финансовую поддержку научно-исследовательской работе ученых всего мира, могло бы быть более продуктивным.
