Войско Донское и процессы возрождения Российской государственности на Юге России в период гражданской войны, 1917 - нач. 1920 гг. Кондрашенко Ольга Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Государственно-политическое развитие Войска Донского в 1917-нач. 1919 гг 40

1. Донская государственность: этапы становления и сущностные характеристики 40

2. Политический режим П.Н. Краснова 74

Глава 2. Внутреннее развитие Всевеликого Войска Донского в 1918-нач. 1919 гг 95

1 .Реалии и перспективы хозяйственного управления Донской областью 95

2. Поземельные отношения в Войске Донском 120

3. Социальная политика Войска Донского 129

Глава 3. Проекты федерализма на Дону, Кубани и Тереке и Добровольческая армия (1917 - нач. 1920 гг.) 144

1. Начальный этап формирования идеи «единой и неделимой» России 144

2. Идеи федерализма в казачьей среде 172

Заключение 213

Примечания 218

Источники и литература 249

Приложения 268

• Политический режим П.Н. Краснова
• Поземельные отношения в Войске Донском
• Социальная политика Войска Донского
• Идеи федерализма в казачьей среде

Введение к работе

Тема данного диссертационного исследования является, безусловно, сама по себе актуальной как с точки зрения научного поиска, так и с позиции рационального использования исторического опыта на современном этапе развития российского общества и государства. Тем не менее, в целях всестороннего выявления ее проблемности следует учесть, что последняя является составной частью более общего процесса развития российской государственности в кризисных условиях.

Большинство предшествовавших исследований данного процесса за последнее десятилетие, как правило, фокусировалось на аспекте взаимоотношений государства и общества. Конфликтность государственно-общественных преобразований являлась провоцирующим началом каждого из системных кризисов российской общественно-политической системы. Последние исследования в данной области в качестве главной сущностной причины кризисного состояния чаще всего определяли сложное взаимодействие модернизации и традиционализма.

Анализ этого взаимодействия зачастую приводит к констатации положения, согласно которому «посев» реформ в российскую социокультурную почву «сверху» очень часто оборачивался возрождением традиционализма в осовремененной оболочке¹.

Другим аспектом исследования конфликтности и российских системных кризисов была и остается проблема взаимодействия государственного центра и окраин, которая сохраняет значимость и на этапе «собирания земель» в новый комплекс единой государственности. Здесь соперничают друг с другом, по крайней мере, два варианта будущей государственной формы - унитаризм и федерализм.²

Модернизация, ее цели и результаты в России чаще всего отождествляются именно с последним. Таким образом, под федерализмом можно подразумевать: а) особое устройство общественно-государственной системы; б) метод возрождения общероссийской государственности в ходе изживания ее системного кризиса; в) одну из плоскостей модернизации российского суперсоциума.

Весьма показательным в плане борьбы унитаристских (в российских условиях авторитано-диктаторских) и федералистских (демократических) тенденций является исторический опыт нашей Гражданской войны. Сохранение «культурно-исторической целостности» в канве событий революций и Гражданской войны превращалось в краеугольный камень политики центростремительных сил, представленных большевистским и частью антибольшевистского движения в лице белых идеологов и военных и политических лидеров.

Надо отметить, что большевикам, в отличие от их политических оппонентов, удалось более рационально подойти к вопросу сохранения территориальной целостности распадавшейся на глазах империи. Еще накануне Октябрьской революции политические лидеры партии большевиков пришли к выводу о необходимости замены тезиса об «унитарном демократическом государстве», с широкими автономными правами для местностей, имеющих национальные, бытовые и иные особенности, на тезис о федеративном устройстве Российского государства. В числе прочих в систему советской федерации на правах автономной единицы была включена и провозглашенная 23 марта 1918г. Донская Советская республика.

В отличие от большевиков, их белые противники территориальный и управленческий унитаризм признавали единственно возможным способом российского государственного бытия. Возможность изменения соотношения властных полномочий центра и периферии отождествлялась почти с гибелью государства. Тем более, что политические силы окраин Российской империи все более проникались желанием самоутверждения, требованиями автономии и даже полной независимости от Центральной власти. В этом поиске новых моделей государственной консолидации локальные миры, например, казачьих войск, внося определенный вклад в раскол единого государства, укрепляли областную власть, придавая ей функции государственной власти.⁴

В этом плане, обращаясь непосредственно к теме исследования, казачья государственность времен Гражданской войны несомненно являлась проявлением исторической оппозиции казачьих окраин общероссийскому центру. Спровоцированные революцией и Гражданской войной дезинтеграционные процессы на территории бывшей Российской империи в казачьих областях Юга России привели к возникновению политических образований, претендовавших на государственный статус. Эти устремления не были чужды всем трем казачьим войскам, историчесю располагавшимся именно здесь. В той или иной степени претензии н проведение самостоятельной политики, как в области управления, та и в иных аспектах политического и социально-экономического быти предъявляли и Донское, и Кубанское, и Терское войско. Об это? свидетельствовали проходившие во всех трех казачьих войска: процессы государственного строительства и его модернизации. Оні проходили с учетом требований времени в сочетании с попыткам] сохранить и обновить традиционные казачьи структурі самоуправления, а также с настойчивым стремлением обозначить ] закрепить место и роль казачьих областей в будущем Российское государстве.

Однако, несмотря на схожесть процессов, проходящих і Южных казачьих войсках, следует особо выделить феномеї возникновения Донского государства - Всевеликого Войска Донскоп (ВВД) в начале 1918 г. В отличие от своих соседей - Кубанского і Терского войск, более последовательно придерживавшихся федеративно-автономного принципа, - ВВД до начала 1919 і фактически находилось в состоянии государственного суверенитета Кроме того, политические процессы, проходившие В ВВД, } частности методы и условия создания государственности і формирование политического режима Войска Донского, значительні отличались от прочих антибольшевистских государственны: образований. ВВД, например, в отличие от Кубани и Терека сохранивших гораздо большую привязанность к традициям казачьеп народоправства, пошло по пути военной диктатуры.

Вместе с тем, диктаторский характер правления ВВД, уж* зафиксированный в современной историографии,⁵ отнюдь не стави. его в один ряд с другими, аналогичными по характеру, правлениями і антибольшевистскими государственными образованьями период Гражданской войны. Политический режим Атамана П.Н. Краснова сложившийся уже в 1918 г., отличался от «классических» (по мерка? современников) диктаторских режимов А.В. Колчака и А.И Деникина по целому ряду параметров, и, в первую очередь, пі условиям организации власти. Здесь этот процесс происходи. преимущественно демократическим путем, иначе говоря чере парламентскую систему выборного Круга, с соблюдение? общепринятых политико-правовых норм формировани исполнительной власти. Диктаторский же характер был придаї власти Атамана уже потом, в ходе ее осуществления, что заставляет акцентировать исследовательское внимание на приемах и путях реализации властных полномочий личной диктатуры Краснова. Кроме того, обращает на себя внимание особенность социальных обстоятельств становления Донской государственности, а именно, -относительная однородность казачьего мира, способствовавшая созданию достаточно прочной социальной базы режима и развитию государственных форм в локальном варианте.

Исходя из вышесказанного, актуальность изучения казачьей государственности Юга России в период Гражданской войны может быть определена, по крайней мере, в двух аспектах. Во-первых, с точки зрения научно-познавательной ценности изучение сформулированной темы позволяет расширить пределы научного знания в области одного из наиболее проблемных и острых сюжетов отечественной истории новейшего времени - Гражданской войны. Во-вторых, если хотя бы частично преследовать цели рекомендательно-прикладного характера, то актуальность данной работы естественным образом переносится в плоскость опосредованного использования исторического опыта функционирования российской государственности кризисно-переходного времени. Учение о политическом бытии, проблема взаимоотношения федерального центра и регионов, «обратной связи», а также эффективности современной российской государственной системы и, наконец, проблема места и роли казачества в нынешней России продолжают оставаться одними из ведущих, востребованных обществом и поэтому вполне заслуживают оценки в ретроспекции на прошлое начала XX в.

Методология темы естественным образом сформировалась в результате осмысления автором данной работы двух моментов. Во-первых, - длительности эволюционного пути, пройденного мировой и отечественной мыслью в поисках подходов к изучению исторического процесса как в общем его течении, так и в частностях его проявлений. Во-вторых, - постоянно происходящего сближения методов познания, выработанных разными гуманитарными науками, ныне ясно определившими общность своей главной цели - «изучения человека в его взаимодействиях с обществом, государством, природой, другим человеком», как на индивидуальном, так и на коллективно-групповом уровнях.

Отсюда в разрешении немалого количества проблем. возникающих, как правило, на «стыках» методологии различны* общественных наук, несомненно существует тенденция к создании; логической системы методов, позволяющих осуществить не толькс каузальный выбор темы исследования, но и исследовать ее пс возможности «объемно», с применением достижений не толькс исторического, но и политического, социологического, культурно-антропологического и прочих методов научного познания.

Попытка такого исследования казачьей государственности Юп России в период Гражданской войны применительно к данной работе позволила плодотворно, с точки зрения всестороннего охвата рассмотреть развитие казачьей государственности в указанной регионе. Происходившие процессы государственного строительства і среде трех казачьих войск рассматривались не автономно, а в системе соотнесения и сравнения данных процессов друг с другом, и, пс возможности, с другими антибольшевистскими режимами, і частности с деникинским. Учитывалась хронологическая последовательность их возникновения и развития, а также факторы влияющие на специфику становления политической власти каждогс из указанных войск с последующей итоговой оценкой достигнутого Это, в свою очередь, сделало возможным оценку эффективности созданных локальных систем управления и опосредованный анализ перспектив различных подходов к будущему устройству Российскогс государства, развивавшихся в русле идейного противостояния унитарной и федеративной моделей государственного строительства.

Отсюда теоретико-методологическую ОСНОВ) диссертационного исследования в совокупности составили, как чисте исторические методы (хронологический, историко-сравнительный историко-типологический, историко-системный), базирующиеся т принципах объективности и историзма, так и методь политологического анализа (институциональный, ситуационный функциональный). Все это в комплексе достаточно плодотворне позволяет провоцировать политологические схемы конкретный фактическим материалом отечественной истории, что, в конечное счете, неизбежно ведет к коррекции названного схематизма. А это, і свою очередь, обеспечивает возможность более четкое типологизации политических режимов периода Гражданской войны і России, как в институциональном, так и в функциональном плане Подобный прием естественным образом ведет к выясненик сущностных характеристик однопорядковых событий и явлений в указанное время.

Степень изученности проблемы. Историографический анализ истории участия казачества в Гражданской войне показывает, что в российской исторической науке вплоть до 90-х годов специальные исследования по вопросам казачьей государственности проводились эпизодически. Между тем эта тема является важной составной частью проблемы исторического экспериментирования по переосмысливанию устройства российской государственности периода имперского распада в рамках столкновения принципиально различных подходов к его строительству. Она продолжает поиск наиболее рациональной государственной формы, приемлемой в уникальных условиях многонациональности и полиэтничности российского социума, отягощенного архаичными элементами социального устройства.

Сложность историографического анализа заключается в том, что бытовавший долгое время в нашей науке классовый подход не позволял исследовать казачество как самостоятельную силу в перипетиях военно-политических конфликтов Южного региона страны. Между тем казачество в этой борьбе политических интересов зачастую имело свои цели, существенно отличавшиеся от целей того же белого движения, составной, главным образом, военной частью которого долгое время считали казачье антибольшевистское движение. С учетом вышесказанного для получения объективной картины исследованности казачества в рамках проблематики Гражданской войны необходимо осветить весь комплекс изученных проблем. Тем более, что военный, социально-экономический, социально-психологический аспекты, уже получившие солидное освещение в историографии, являются, по сути, основными составляющими компонентами рождения феномена казачьей государственности.

Выделение этапов историографии обусловлено сменами парадигм исторического мышления, происходившими в результате изменений политической конъюнктуры и ее влияния на объект исследования, оявлением новых источников, а также сменой методологических подходов, порождавших поливариантность концепций истории Октябрьской революции и Гражданской войны.

Первый этап в развитии отечественной историографии правомерно ограничить 20-30-ми гг. В этот период, приблизительно с середины 20-х гг. открылся ряд комиссий истпарта, занимавшихся интенсивным сбором документов и воспоминаний участникої революции и Гражданской войны. Таким образом, создавалась первоначальная источниковая база по теме. Во многом историческая литература этого периода носила характер воспоминаний г содержала достаточно солидный фактический материал почерпнутый, зачастую из собственного опыта авторов. Как правило рассматривались в основном проблемы военной истории, давались количественные и качественные характеристика противоборствующим силам, касались авторы и социально-экономических проблем. При этом с позиций современные концептуальных подходов можно констатировать тот факт, чтс первые исследователи были более точны в своих оценках означенные проблем. В качестве причины такого положения вещей нужнс выделить прежде всего относительную свободу в методологические установках и отсутствие идеологических штампов, сильне «засоривших» исторические исследования последующих периодов.

Первые монографические работы, посвященньк революционным и военным событиям в казачьих областях на Юп России М. Донецкого, Н.Л. Янчевского, Г. Ладоха отличались от работ последующих периодов анализом причинно-следственные связей экономического развития казачьих территорий и последующее их характеристикой как «Русской Вандеи».⁶ Авторы проводила прямую зависимость между состоянием казачьих хозяйств v сословной однородностью казачьего социума, практические отсутствием имущественного и социального расслоения и единством антибольшевистских настроений казачества. Таким образом, упор і этих исследованиях делался не на классовые, а на сословньк противоречия, игравшие на казачьих территориях приоритетнук роль.

С этих же позиций выступал и автор работы по историь Гражданской войны на Кубани, сам активный участник событий, - Е Ковтюх.⁷ В своей книге, написанной в жанре историческое мемуаристики и отличающейся не только широким использованиее документов, но и фактами, почерпнутыми из опроса участникої событий. Ковтюх также отмечает единство контрреволюционные настроений всего кубанского казачества. В основе такой трактовка лежала констатация сословных противоречий между двумя неравноправными группами населения Кубанской области - казаками и иногородними. Роль провоцирующего фактора в эскалации конфликта, по мнению автора, сыграли ошибочные действия новой власти относительно казачества. Это привело к резкому размежеванию казаков со всем, что носило отпечаток новой власти, ассоциирующейся к тому же со старым Российским центром⁸.

Сообразно акцентировке исследовательского внимания в основном на проблемах военной истории казачье движение в этот период рассматривалось как основной компонент военных сил контрреволюции, которому, однако, отказывалось в самостоятельных целях в развернувшейся борьбе политических сил за будущее России. Главным здесь стало положение о решающей роли казачьих войск на первом этапе Гражданской войны в оформлении белого движения. По замечанию Н.Е. Какурина, в тот период только казаки могли позволить себе введение мобилизационного принципа при организации борьбы, в противовес сугубо добровольческой агитации как у красных, так и у белых⁹.

Свидетельством относительной свободы в построении научных концепций, еще не стиснутых жесткими рамками идеологических клише, в рассматриваемый период может считаться работа вышеназванного Какурина. Объективный подход автора позволил ему во многом детально рассмотреть не только театры военных действий, сложившиеся в 1918-1920 гг., но и непредвзято проанализировать аспекты становления, развития и крушения белого движения. Рассматривая эволюцию оформления противоборствующих сторон, автор показал динамику внутренних сил, как революционных, так и контрреволюционных, затронув вопросы идеологии и психологии белого движения, проявления территориальных особенностей при складывании его военно-политических центров. Особо ценным моментом в работах этого автора с точки зрения исследования проблемы казачьей государственности является то, что Какурин был едва ли не единственным исследователем в то время, уделившим внимание складывавшейся системе управления и развитию политической власти на казачьих территориях. Констатируя организацию власти здесь на началах самостоятельности и независимости, Какурин подчеркивал временный характер этой власти. Создаваемые правительства он определял в качестве политических средств эффективной мобилизации сил данных государственных образований. Им же выделялось и расхождение целей борьбы казачества, его лозунгов об автономии, с целями белых деятелей «российского» масштаба, мечтавших о восстановлении России в великодержавных формах и границах¹⁰. Из советских авторов этого периода подробное описание донской государственности сделал еще только И. Калинин, рассмотрев ее с точки зрения складывания режима личной власти Краснова и отметив внутренние противоречия, приведшие в начале 1919 г. к его краху¹¹.

Периодизация Гражданской войны и контрреволюционного движения от зарождения общероссийских противобольшевистских центров, до становления "казачье-добровольческого" движения с анализом целей и задач двух основных его субъектов: казаков и добровольцев даны в эмигрантских работах военных ученых генерала Н.Н. Головина и полковника А.А. Зайцова¹². Характерной особенностью работ названных авторов является подчеркивание определенной самостоятельности и независимости целей казачьего антибольшевистского движения по отношению к белому движению, олицетворенному в Добровольческой армии. Это выразилось в показе государственных и политических систем, имевших место в этот период на казачьих территориях.

Работа Н.Н. Головина по праву заслуживает характеристики наиболее фундаментального исследования периода Гражданской войны, как в эмиграции, так и в России. Головин одним из первых понятийно определил политических оппонентов большевиков, объединив все течения борьбы под общим термином «противоболыневики» с дальнейшим выделением белого крыла.

Зарождение в 1917г. на казачьих территориях государственных структур Головин характеризовал как реакцию на развал центра, а также как фактор, сдерживавший распространение анархии на казачьи земли. Этот принцип, например, лежал в основе государственного формирования политической власти на Дону и при первой попытке калединского «вынужденного» отмежевания от центра, и при второй попытке государственного строительства уже при Атамане Краснове. По мнению автора, главнейшими задачами организовавшейся в апреле-мае 1918г. казачьей власти были: немедленное восстановление порядка в освобожденной области; скорейшее восстановление регулярной армии, и, наконец, вопрос об организации верховной (т.е. государственной - О.К.) власти на Дону.

Казачье движение в целом Головин определял как некий «шарнир», который мог бы соединить различные течения контрреволюции, отличающиеся друг от друга и по географическому положению и по внешнеполитической ориентации¹³. А.А. Зайцов в своем труде подчеркивал особую ценность казачества в 1918г. как организационной силы, как плацдарма для белого движения. Обозначая характер власти на Дону как государственный, побудительные мотивы для такого ее оформления так же, как и Головин, выводил, прежде всего, из масштабов стоявших перед Донской областью задач по освобождению и обустройству последней¹⁴.

На фоне такого достаточно обстоятельного, но носящего вспомогательный характер исследования донской государственности, апогеем поисков в этом направлении выглядит работа донского историка, участника описываемых событий - С.Г. Сватикова¹⁵. Он сделал периодизацию донской государственности и самоуправления за период с 1549 - по февраль 1920г.г. Исследование донских традиций самоорганизации сделанное этим автором наводит на мысль, что выступление казачества в 1918г. явилось ответом на систематическое урезание политических прав Войска Донского со стороны Центральной власти.

В фиксируемом далее в историографии периоде 40-50-х г.г. характерной особенностью стало отсутствие интереса к теме казачьей государственности. Внимание исследователей переместилось в основном в плоскость освещения военных операций обеих противоборствующих сторон на Юге России и победоносных действий красной конницы¹⁶. Характеристика казачества в этот период базируется на определении его как исконного орудия империализма, в полном соответствии с методикой классового деления российского общества и отрицанием диалектического единства Октябрьской революции и Гражданской войны, а также трактовке причин последней исключительно как действий контрреволюционных сил внутри страны и злой воли империалистических держав. В соответствии с этим, антибольшевистское движение объявлялось не более чем «эсеровскими, меньшевистскими и монархическими контрреволюционными заговорами», которые не имели под собой сколько-нибудь прочной социальной базы, а основным фактором для их существования являлась интервенция.

Казачество здесь не являлось исключением из общего правила социально-классовой трактовки размежевания противоборствовавших сторон. Так, по мнению М.Н. Корчина,¹⁷ социальная база красновского выступления в лице «дворянско-офицерской клики» и «буржуазно-кулацкой» части донского казачества и иногороднего крестьянства не была поддержана трудовым казачеством. С точки зрения Э.Б. Генкиной руководители антибольшевистских сил на Юге России Краснов и Деникин характеризовались первый как «наемник германского империализма», второй как «ставленник англо-французских империалистов»¹⁸. Некоторое разнообразие в эту картину историографических характеристик вносят исследования по истории Октябрьской революции и Гражданской войны на Тереке. Сильное влияние национального фактора заставляло исследователей выделять наличие большого количества национальных конфликтов, затушевывавших социальные противоречия. Е.П. Киреев, например, отмечал складывание в регионе сразу двух контрреволюционных центров, претендовавших на власть: Центрального комитета Союза горцев - националистического центра и войсковых казачьих структур в лице Круга и Правительства¹⁹. При этом автор считал, что наличие национального фактора усугубляло развитие контрреволюционного движения в области, так как давала антибольшевистски настроенным казачьим лидерам потенциального партнера в лице националистических элементов, изначально враждебных новой власти не только в силу социальных причин, но и так же из-за извечного противостояния с российским центром .

В целом все рассматриваемое десятилетие исторической науки проходило под жестким идеологическим прессингом формулировок «Краткого курса ВКП(б)». Такое положение приводило к развитию исторической мысли относительно оценок Революции и Гражданской войны преимущественно в направлении анализа социально-классовых противоречий, исключая вариативность концепций Гражданской войны, как сложного явления исторического процесса.

Конец 50-х-70-е годы были отмечены общим «потеплением» политического климата в нашей стране. Это позволило смягчить категоричность оценок российского исторического процесса новейшего времени, складывавшихся под воздействием указаний «сверху». Однако, несмотря на эволюцию исторической науки, связанную с заменой сталинских формулировок ленинскими, введения в научный оборот большого количества исторически* фактов, увеличения количественного разнообразия рассматриваемы* сюжетов, качественного прорыва в научных исследованиях все же не произошло. Подходы к изучению ряда исторических МОМЄНТОЕ продолжали оставаться прежними. В особенности это касалось изучения антибольшевистского движения. Здесь продолжаї господствовать классовый подход.

В качестве примера историографических стандартов этих леї можно привести монографии Л.А. Этенко, Д.С. Бабичева и ряд* других авторов. Основным тезисом данных работ являете* преувеличенное влияние капитализации казачьего хозяйства ж социальную структуру его общины, подвергавшейся воздействии: общего, для всего российского социума, процесса классовое дифференциации²¹. В результате Бабичев, например, пришел ь заключению, что накануне Октябрьской революции и Гражданское войны беднейшие слои казачества консолидировались с крестьянством и рабочим классом, что, в свою очередь, создало объективные предпосылки для совместных их действий Б революционной борьбе²². Такого же мнения придерживались і авторы сборника «Октябрь на Дону и Северном Кавказе», считавшие что расслоение казачьей общины являлось следствием нарастанш классовых антагонизмов. В итоге происходило сближение трудовогс казачества с крестьянством и рабочими²³.

Проявление же антибольшевистских настроений сред* казачества традиционно совмещалось с политическими, в том числе \ агитационными действиями российской контрреволюции. Этенкс считал, что казачьи области являлись звеном в цепи контрреволюции соответственно, казачьи вооруженные силы рассматривались і качестве «козырной карты» Южной и Юго-Восточно* контрреволюции²⁴. Также традиционно система властных органої управления и самоуправления в казачьих областях почти полностьк сводилась к рассмотрению организации Советов и политически? трансформаций происходивших внутри них. Оценка же собственнс казачьих органов власти концентрировалась вокруг характеристик* их как реакционных и потенциально контрреволюционных.

Следует, однако, отметить, что благодаря расширению спектрі изучаемых вопросов и выхода на первый план социально экономических проблем, как базисных для исторического развитш общества, научный анализ становился все объективнее.

Своеобразной вехой в историографии изучения казачества выглядит работа К.А. Хмелевского. Не выходя за рамки классовой методологии, но благодаря обширнейшему привлечению нового фактического материала, автор подробно осветил процессы складывания казачьей государственности и, конкретно, политического режима Краснова² . Продолжение этой темы в последних работах К.А. Хмелевского и С.К. Хмелевского, а также в работах Г.З. Иоффе, А.И. Козлова, Л.И. Футорянского и др.,²⁶ способствовало детальному рассмотрению не только социально-политических моментов в формировании противоборствующих сторон, но и подробному анализу стратегии, тактики, форм и методов вооруженной и дипломатической борьбы антибольшевистских режимов.

Новый акцент в исследовании социально-политического базиса казачьей борьбы был сделан в монографии Ю.К. Кириенко, осуществившего помимо прочего детальный анализ политической и экономической базы контрреволюционных впоследствии настроений казачества²⁷. Несколько ранее вопросы сословного единства казачества в связи с нивелированием в их среде экономических различий были рассмотрены в работах А.И. Козлова . Автор отмечал необыкновенно высокий, гораздо выше чем по России, удельный вес зажиточных хозяйств в казачьей общине, что, по его мнению, являлось следствием привилегированного положения казачества в социальной стратификации Российской империи.

80-90-е г.г. были отмечены концептуальными изменениями в исследовании социально политической борьбы на Дону, Кубани и Северном Кавказе в период Гражданской войны проходившими в рамках общего процесса фундаментального реформирования как в социально-экономической и политической сферах, так и в общественном сознании. Этот период в историографии характеризовался как канун методологической революции. Снятие идеологических «табу» позволило поднять целый пласт фактического материала, дающего возможность по-новому осмыслить октябрьский период в целом и отдельные составляющие его события.

С начала 80-х гг. в исторической литературе началась разработка проблем социальной психологии крестьянства в целом и казачества в частности. В работах А.И. Козлова, И.М. Узнародова, Т.Г. Чернопицкого, И.Я. Куценко, С.А. Кислицина отдельные характеристики настроений сельского населения края сочетались с постепенным отходом от классовой трактовки исторических событий на Юге России и частичным признанием роли сословного фактора в формировании стабильного массового сознания у различных групп населения, и, в первую очередь, у казачества²⁹. В работах исследователей этого периода можно отметить два выделяемых ими фактора, повлиявших на складывание общественной психологии казачества. Прежде всего, большинство ученых акцентировали внимание на особенностях экономического бытия казачества основным условием которого являлось привилегированное землепользование³⁰. В качестве второго, не менее важного фактора выделялись своеобразие социальной структуры, способствующее складыванию особой общественной психологии, определяемой в качестве «особого казачьего духа»³¹. Как считает А.В. Венков, именно своеобразие общественной психологии послужило цементирующим элементом казачьего антибольшевистского движения. Оно позволило его вождям в период Гражданской войны выдвинуть лозунг национально-освободительной борьбы³². Элементы оценки казачьего антибольшевизма, как поиска своего пути в военно-политических событиях 1918-1920 гг. присутствовали и у И.Я. Куценко. Несмотря на то, что по-прежнему основным показателем при характеристике кубанской власти у него осталась традиционно приписываемая ей принадлежность к белому движению, автор все же учитывал и другие характеризующие моменты, наделяя кубанскую власть эпитетами «сословная» и «самостийническая»³³.

Особую роль национального фактора на территории Терского казачьего войска, социальную специфику всего этого региона, где «в тесном соседстве жили крестьяне, казаки и горские народы»³⁴отмечали Б.Х. Ортабаев, С.А. Хубулова, В.Д. Кучиев, М.Н. Музаев и др.³⁵ Результатом конфликтов среди населения на национальной почве становилась, отмечаемая почти всеми исследователями Северо- Кавказского региона, слабость, затушеванность социально-классовых противоречий³⁶. В начале 90-х г.г. спектр вопросов по изучению казачества существенно обогатился принципиально новыми проблемными постановками. Несколько прошедших подряд конференций фокусировали внимание научного мира на проблемах возрождения казачества³⁷. Необходимость определения его места в орбите реформируемой российской государственности предопределила дискуссионные вопросы о статусе и месте казачества в истории России, сконцентрировала внимание прежде всего на социальной и сословной идентификации казачества. В последнем случае оно рассматривалось или как часть социальной стратификации российского социума, или как самостоятельная этнокультурная группа. Впрочем, участники научных дискуссий отказываются в последнее время от использования такого дихотомичного подхода. Все более частыми становятся признания специалистами вхождения казачества одновременно и в социально-этническую, и в социально-классовую структуру общества³⁸. Таким образом, признается необходимым вести речь об изучении соотношения социального и этнического в историческом развитии казачества.

В свете новых подходов, обусловленных изучением базисной проблемы российской истории новейшего времени, - цикличности системных кризисов российской государственности,- особое значение получил сюжет о различных формах борьбы на окраинах Российской империи, выливавшейся зачастую в борьбу имперского центра с окраиной государственностью. Качественно иную интерпретацию получили и исследования собственно казачьих образований, по многим признакам претендовавших на определение их как государственных, и не скрывавших своих стремлений к проведению самостоятельной политики. Тем не менее, по мнению некоторых исследователей, вся ее сущность вполне могла быть определена как попытка бегства от большевистской смуты без каких либо претензий на суверенность. В.П. Булдаков, в частности, считает, что сепаратистские устремления в революционный период на деле не поднимались выше требований территориальной автономии, а суть национальных движений состояла в «попытках пересоздания j, 39 российского комплекса на федеративных началах» .

В последнее десятилетие происходил усиленный поиск новых оснований анализа истории России, формирование новой парадигмы исторического знания. Очевидно в связи с этим исследователи отечественного исторического процесса, признавая необходимым синтез концептуального инструментария, созданного представителями отдельных общественных дисциплин, все чаще обращаются к достижениям в области политологии, социологии и социальной философии. Здесь следует отметить исследования А. С. Ахиезера, К.С. Гаджиева, Ю.И. Игрицкого, А.Н. Медушевского, А.С. Панарина, в которых итоговое оформление получили принципиально новые для российской истории теоретико-методологические разработки по исторической эволюции природы государства и общества.⁴⁰

В унисон их трактовкам звучат и собственно исторические исследования последних лет по проблеме демократической альтернативы во взаимоотношениях власти и общества. Это прежде всего работы П.В. Волобуева, В.П. Булдакова, К.В. Гусева, Г.А. Герасименко, Л. Даниловой, СВ. Кулешова, О. Омельченко, СВ. Тютюкина, К.Ф. Шацилло, В. Шелохаева и др⁴¹. Основной темой разработок названных ученых остается цивилизационное самоопределение России в ракурсе модернизационной теории. Перечень проблем в рамках этой темы разнообразен и постоянно пополняется. Это вопросы адекватности догоняющего типа развития объективным потребностям России, необходимость наработки собственного механизма эффективной модернизации, пути российского реформаторства, трансформация традиционного российского общества в современное открытое на разных исторических этапах, проблема Октября, как фактора модернизационного процесса и др.

Параллельно с постановкой обобщающих вопросов по проблеме кризиса российской государственности внимание исследователей обращается к конкретным проявлениям этого кризиса в определенные периоды в разных частях Российской империи. В частности, в 90-е г. г. сложился принципиально новый подход к рассмотрению периода Гражданской войны с позиций борьбы альтернативных подходов к государственному строительству. Так, В.П. Федкж, исследуя в докторской диссертации 1995 г. сущностные характеристики и этапы становления белого движения на Юге России в 1917-1920 гг., определял Гражданскую войну как время закладки основ новой России. Критериями успеха в борьбе противостоящих сторон он определял способности тех и других к нахождению путей выхода из хаоса⁴². На схожих позициях стоит М. Левин, определявший значение Гражданской войны как пролога к выкристализовыванию новой политической системы. Залогом успеха большевиков, по его мнению, стала их деятельность на поприще государственного строительства. «Короче говоря, - констатировал Левин, - они создали государство. Это достижение свидельствовало о динамизме, которого не было у противоположной стороны»⁴³. Такой ракурс исследования позволяет рассматривать антибольшевистские режимы как пример поливариантных форм российской государственности в рамках ее модернизационного развития.

Комплексная оценка общей политики практически всех антибольшевистских режимов характеризуется противоречивым сочетанием в ней, с одной стороны, декларируемых демократических принципов в управлении, а, с другой, - наличием авторитарных методов осуществления этого управления. Как следствие, появилась фиксация исследователями фатальной «запрограмированности» большинства политических режимов антибольшевистской, в особенности белой, ориентации на превращение демократического (как правило) поначалу курса политики в более жесткий, приближенный по методам действий и формам организации власти к диктаторским. Например, В.И. Голдин констатировал на материалах антибольшевистского движения на Русском Севере подобную закономерность постепенной трансформации политической власти⁴⁴. Сугубо демократическая направленность политики Временного правительства Северной Области, выразившаяся в попытке примирения и уравновешивания различных политических сил, - так называемый «средний курс» - в итоге потерпела фиаско. Голдин отмечал неспособность власти к реализации собственных планов. В итоге проблему потери властью авторитета и, соответственно, социальной опоры решено было после мартовского кризиса в 1919 г. разрешить при помощи курса на военную диктатуру.

Аналогичную эволюцию можно проследить и на примере смены курсов Сибирских правительств. Директория, по мнению И.Ф. Плотникова, представляла собой демократическую систему правления в лице блока правых эсеров и левых кадетов и являла собой в глазах современников приверженца политическим идеалам Временного правительства, со всеми вытекающими факторами плохой организации власти⁴⁵. Результатом такого негативного отражения в глазах политической элиты Сибири демократической идеи стала замена Директории новой системой власти, построенной на принципах единого правления в лице Верховного правителя А.В. Колчака, имеющей в качестве первоначального идеала буржуазную республику. Дальнейшее претворение в жизнь полномочий официального статуса Колчака как диктатора выразилось в постепенной концентрации власти в его руках вплоть до единоличного принятия любых решений.

Однако, несмотря на это, Плотников характеризовал период правления Колчака как возрождение многих демократических традиций, возрождение системы управления через выборы и другие формы активной части населения⁴⁶.

Попытка СВ. Карпенко рассмотреть политику Врангеля с точки зрения продолжения модернизаторских планов в недавнем российском прошлом основывалась на подробном анализе финансовых, политических и экономических аспектов внутреннего курса этого белого лидера . Характеристика экономической, в частности аграрной политики, врангелевского правительства как реформистской, в духе столыпинских реформ, позволила Карпенко усомниться в однозначно проигрышном для белых финале Гражданской войны, будь эта политика применена на год раньше.

Рассмотрение врангелевского правления А.И. Ушаковым и В.П. Федюком на фоне общей катастрофы белых сил на Юге России в конце 1919-начале 1920 гг., как одного из звеньев в разворачивавшейся цепи трагических для белого движения событий, дало авторам основания выделить в качестве главного критерия оценки этого антибольшевистского правления его прагматичность⁴⁸. Отсюда общая оценка действий правительства, обозначенная как «работа над ошибками» всех предыдущих действий деникинской власти. Политический курс Врангеля отличался, по мнению исследователей, двойственностью. С одной стороны, ему были присущи черты жесткого политического порядка, призванного избавиться от «удельно-вечевых» традиций, оставшихся в наследие от «добровольчества», экономического монополизма власти, практически полного «табу» на политические дискуссии внутри правительства, стремление подчинить политические пристрастия деловому подходу. С другой стороны, он характеризовался гибкой политикой в отношении казачьего и национального вопроса, проведением курса «левой политики правыми руками» и т.д⁴⁹. Непригодность территории Крымского полуострова для государственнеческих экспериментов была, как считали авторы, очевидна и для самого Врангеля, никогда не забывавшего о подготовке всего необходимого к эвакуации.

Таким образом, оценка деятельности антибольшевистских властей, проводимая современными историками, дает право сделать вывод, что все без исключения политические режимы этого периода сталкивались с одним и тем же набором проблем, и применяли, как правило, одни и те же методы их разрешения. Характерной особенностью исследований антибольшевистских образований является разведение понятий «режима» и «государства». В основном при анализе их действий используется первое понятие. Характеристика же этих образований как государств используется очень осторожно. Преимущественно применяется такой более общий термин как «государственность», обозначающий, как правило, определенные тенденции в складывающейся политической структуре и управлении, процессы протяженные во времени, например, эволюцию в совокупности государственных форм прошлого и настоящего. В особенности это касается белого крыла антибольшевиков. В отличие от национальных и квазинациональных образований, эта часть антибольшевистских сил потенциально считала свои подконтрольные территории неразрывной частью Российской великодержавности. Вместе с тем, деятельность политических сил на территории, например, Украины или Крымского полуострова оценивалась исследователями как попытки создания самостоятельных государств⁵⁰.

Основополагающим моментом в функционировании белых политических режимов В.Д. Зимина обозначила проблему выбора пути для «спасения» российской государственности⁵¹. Довольно размытая установка на возрождение «Великой и Единой» России содержала два обязательных для белых правителей положения: восстановление российской государственности в ее имперской форме, но с учетом модернизационных тенденций. При этом Зимина справедливо замечает, что на государственные образования рассматриваемого периода «классические» понятия политического режима можно распространять лишь условно, из-за отсутствия целого ряда составляющих, упрощенности функционирования, сводившегося в основной своей задаче к борьбе с большевиками, а таюке отсутствия долгосрочных проектов и созидательных программ. В результате, -считает она, - на данный момент не представляется возможным создание единой концепции белой государственности, а возможно выявление лишь отдельных «общих» тенденций. Одна из них -склонность всех белых режимов к диктатуре⁵².

Сложность типологизации политических режимов, классификации применяемых методов управления, расплывчатость идеологических установок послужили, очевидно, причиной противоречивости некоторых обобщающих оценок, данных Зиминой политическим режимам этого периода. Объявленное своеобразие созданных политических систем претерпело определенную «подгонку» их автором под схему эволюции, когда все режимы, начиная с локальных, местных вариантов, в конце концов, начинают претендовать на всероссийский масштаб. При этом наблюдается смешение характеристик «русских» и «национальных» режимов. Так всероссийские претензии деникинского режима, дислоцировавшегося на Кубани, дали Зиминой повод для характеристики занимаемой «добровольцами» территории как «исконно русской», а вот другая казачья территория уже характеризовалась как «национальная» и ВВД тут сравнивалось с Украинской державой⁵³.

Такая же противоречивость оценочных категорий наблюдается при попытке проанализировать эволюционный характер стратегических целей режимов через субъективные мнения их вождей. Зимина, в частности, считает, что ни Скоропадский, ни Краснов не считали свои режимы антиимперскими, а «государственное обособление» являлось для них не более чем «начальной ступенью» к «единой России». При этом из виду упускается политическая практика этих вождей, обращающая на себя внимание своими федералистскими, а подчас и государственно-суверенческими тенденциями.

Очевидно, такой подход стал следствием бытовавшей до последнего времени оценки казачьего движения как составной части белого движения. Например, А.И. Козлов, рассматривая проблемы и противоречия в политике Добровольческой армии, нарисовал картину постоянных политических трений ее руководства с руководителями казачьих войск⁵⁴. Однако не прекращавшийся казачье-добровольческий конфликт выглядит в исследовании Козлова не более, чем верхушечной борьбой за власть, столкновением политических амбиций. Те же правители Кубани, по замечанию автора, сначала «тихо отсиживались в обозе его (Деникина - O.K.) армии», а потом «дружно заголосили о суверенности своей области и ее независимости от Добровольческого командования»⁵⁵. Краснов же характеризовался Козловым не иначе как «зарвавшийся атаман», ведущий сепаратистскую линию в угоду Германии, чтобы с ее помощью стать «верховным вождем Южной русской армии» -освободительницы России от большевизма⁵⁶.

Особенности сложившихся принципов политического правления на Дону в период генерала Краснова периодически рассматривался исследователями на различных этапах историографии через совокупный анализ белого движения. В работах вышеупомянутой Зиминой характеристика политического режима на Дону эволюционировала от определения его как белогвардейского режима в системе германофильской монархической контрреволюции до определения его как диктаторской формы правления, не выделяющейся, за некоторым исключением, из общего ряда белых режимов.⁵⁷ Причины этого, по мнению Зиминой, следует искать в воспроизводстве белыми лидерами (к числу которых относится и Краснов) при организации власти хорошо знакомых им принципов имперской государственности. Единственное, что выделяло в смысле управления Войско Донское и, в частности, режим Краснова, это опора власти на традиционалистские ценности казачьей общины.

Гораздо более неоднозначными выглядят оценки казачьих режимов, сделанные В.П. Федюком⁵⁸. Например, наравне с привычным констатированием монархического характера правления Атамана Краснова, основанного на факте заимствования Основных законов Российской империи и воспроизведения некоторых ее управленческих принципов, как-то: установление практически неограниченной «самодержавной» власти Атамана, Федюк отмечал в казачьих государственных образованьях Дона и Кубани «сильное представительство элементов «демократической контрреволюции». В результате форма правления на казачьих территориях характеризовалась им как республиканская, основанная на сословной демократии. Однако при рассмотрении антибольшевистского движения на Юге России на начальном этапе Гражданской войны Федюк отдает предпочтение белой его «ипостаси». В результате интересный компаративный анализ «двух несхожих направлений антибольшевистского движения» - Добровольческой армии и Гетманской Украины по своему содержанию оставляет без внимания роль казачьего движения. Его территории традиционно выглядят лишь базой для формирования Добровольческой армии. Таким образом, казачество в очередной раз предстало в виде составной части белого движения.

Свидетельством переосмысления сущностных подходов к казачеству и его государственности периода Гражданской войны стало появление в последние 2-3 года исследований, акцентировавших внимание на своеобразии причинных факторов казачьего антибольшевистского движения, специфике его политического оформления, идеологическом обосновании и системе управления этого российского феномена. На первом месте здесь стоят работы А.В. Венкова, Ю.Д. Гражданова, М.П. Астапенко, Р.Г. Тикиджьяна, В.П. Трута, СМ. Трусовой, А.А. Зайцова, А.Д. Сухенко и др⁵⁹.

Например, одна из последних работ СМ. Трусовой, отмечая своеобразие ситуации в области местного самоуправления на казачьих территориях, констатирует факт ускоренного создания чисто казачьих органов власти там, где их не было, а также перестраивание их из хозяйственных в политические. Немаловажным является вывод, Трусовой о причинах указанного явления. По ее мнению, октябрьские события 1917г. хотя и сыграли важную роль в деле развития казачьих структур управления, но отнюдь не являлись первопричиной этого процесса. Они повлияли лишь на повышение статуса казачьих властных структур, в то время как основной толчок активизации управленческого потенциала в казачьих областях был дан изнутри⁶⁰.

Автор разделяет постоянно присутствующие в последнее время в других исследованиях положение о сословном характере власти в казачьих областях. При этом, если по отношению к войсковому сословию традиционные формы казачьего самоуправления являлись демократической формой власти, то по отношению к невойсковой части населения они могли носить прямо противоположный характер. Итоговым выводом по данному эпизоду явилась констатация «узурпаторского» со стороны казачьего сословия характера власти⁶¹.

Использование социально-классовой характеристики казачьей государственности не помешало А.В. Венкову уже в первых своих исследованиях места и роли донского казачества в Гражданской войне акцентировать внимание на сословном факторе казачьего движения в означенный период. Следствием его сословного единения стало поверхностное восприятие казачеством революционной идеологии, последствия которой по большей части нивелировались системой станичного быта сразу после возвращения казаков-фронтовиков домой⁶².

По мнению Венкова, казачество в массе своей оказалось политически сориентировано на противников большевиков. Даже особо выделяемая в качестве социальной группы казачья беднота, в основном, окончательно встала в ряды Красной армии только в 1919г. Колебания же среди казаков-середняков наблюдались и летом 1920г. автор отчетливо выделил мысль о том, что казачество на протяжении всего периода Гражданской войны проводило свою собственную политику, отличную от целей белого движения. Основные черты этой политики заключались в нейтралистских настроениях по поводу Советской власти, под условием невмешательства ее во внутреннюю жизнь Области. В политическом аспекте это вылилось в организацию казачьей государственности и в практическом осуществлении линии на политическую независимость в федералистском либо автономистском оформлении⁶³.

Применяя при характеристики периода правления на Дону Краснова термин «диктатура» Венков в отличие от других исследователей придал ей иное смысловое значение, употребив данный термин в союзе с «сословностью». «Сословную диктатуру», таким образом, необходимо соотнести, прежде всего, с социально-политической консолидацией казачества, в противовес остальным группам донского населения для защиты своих прав и привилегий. Несколько иной оттенок приняла в его изложении и трактовка монархических тенденций в политике властей ВВД в этот период. По замечанию Венкова, в результате эсеровских социально-политических настроений, господствовавших в самой крупной политической группировке - донском кулачестве, - монархические пристрастия Атамана не нашли поддержки в местном сообществе. Чрезвычайно твердую позицию тут заняла Донская армия, большинство которой составляли казаки-середняки. В результате «Краснову пришлось бить отбой»⁶⁴.

Идея политической и социальной самобытности казачьего движения в период Гражданской войны развивалась Венковым в ряде последующих публикаций и в известной монографии⁶⁵. Поэтапное рассмотрение попыток организации антибольшевистского движения на Юге России после Октябрьских событий позволило ему отметить здесь несколько параллельных политических тенденций. К их числу относятся деятельность общероссийских политических сил по ослаблению большевистского государственного эксперимента за счет укрепления окраинных властей, централизаторская политика белого движения и, наконец, - тенденции в движении окраин к национальному самоопределению⁶⁶. В рамки последней он включал и стремление казачьих войск к взаимному сотрудничеству в границах Юго-Восточного Союза. Венков подчеркнул, что, несмотря на причастность казачьей политической элиты к охранительному, государственническому течению, она все же значительно отличалась от других, составляющих это течение элементов. Например, от белого движения. Казачьи верхи были слишком отягощены ценностями локального казачьего мира. В условиях традиционалистского взрыва локальные миры казачьих войск «пошли по пути укрепления своей возрождаемой государственности» и занялись укреплением областной власти, «придавая ей функции власти государственной». Такая тенденция, по мнению автора, базировалась на том, что «казачьи войска, по крайней мере, старейшее Донское, имели опыт собственной своеобразной государственности, а особый порядок управления этот опыт подпитывал». Таким образом, тенденции политико-администртивной самоорганизации казачества Венков сопрягал с его сословно-этническим самосознанием. В своей докторской диссертации он отмечал, что все изменения в социальной, экономической и аграрной структурах, произошедшие в Центральной России, не были приемлемы для донского казачества, которое предпочло им вооруженную борьбу, вплоть до милитаризации общества. Косвенным свидетельством расхождения целей и задач казачьего и белого движения может служить и вывод Венкова об оборонительном характере казачьей борьбы - свидетельство политики невмешательства в борьбу за российскую государственность. На Дону эту линию не смог поколебать даже режим Краснова, имперские амбиции которого разбились о политику сословной обособленности Круга, состоявшего из беспартийного и по существу эсеровски настроенного казачества. Отсюда возникшее государственное образование ВВД стало главной альтернативой «добровольцам» и их политики всероссийского централизма⁶⁷.

Тот же Венков отмечает аналогичность протекания схожих процессов и на Кубани. Объединение Кубанцев и «добровольцев» можно считать политически непрочным. Кроме этнических и бытовых конфликтов главной проблемой стало определение сфер интересов. Кубанцы ограничивались только одним регионом, в то время как перспективные планы «добровольцев» распространялись на всю Россию⁶⁸.

Последующее объединение казачьих государственных образований под эгидой Вооруженных сил Юга России, характеризовалась Венковым как «вынужденное» и «непрочное», поскольку решающую роль здесь играли настояния союзников и необходимость совместной вооруженной борьбы с сильным врагом.

Основная причина непрочности этого объединения кроется, по мнению исследователя, в различии формы и социального содержания объединенных частей. Военно-общественному движению без определенной территории с идеолого-политической ориентацией на возрождение прежней «единой» России противостояли локальные территориально-государственные образования в виде массовых казачьих движений с соответствующими целями и методами борьбы.

Обращение Венкова к теме казачьей государственности (в скобках заметим, что он сделал это одним из первых) имело в своей основе в большей степени социокультурный нежели политологический аспект. Такой ракурс позволил в еще большей степени оттенить специфику казачьего движения, подчеркнуть устойчивость и самодостаточность традиционной социальной казачьей организации, постепенно «переваривающей» ее различные политические формы, адаптируя их под себя. В результате, особенностей политической системы в казачьих районах Венков касается лишь отчасти. Эпизодически затрагивает такие моменты как механизм управления, ветви власти, эффективность административно-правового регулирования и т.д.

Наиболее завершенным, на сегодняшний момент, исследованием казачьей государственности можно считать монографию Ю.Д. Гражданова о становлении и развитии Донской государственности в 1918г. Особенностью данного сочинения является его заметная социологическая направленность, требующая для выяснения достижений и перспектив режима соотнесение декларативных заявлений с реальными действиями властей ВВД. Акцент внимания на психологии, традициях, культуре изучаемого казачьего общества дает представление об адекватности политических действий обозначенной культурной почве. В связи с этим центральной задачей, долженствующей обеспечить продуктивность исследования, Гражданов ставит необходимость научной оценки политического режима (а по формальным и функциональным признакам ВВД определяется им именно этим термином) с точки зрения «баланса во взаимоотношениях социального и политического»⁶⁹.

Вышесказанное позволило исследователю несколько изменить ракурс определения специфики казачьей государственности и вывести на первое место анализ соотнесения выбранной формы диалога лидеров казачества с казачьей общиной. Донская государственность, по мнению Гражданова, в принципе оказалась адекватной патернализму массового сознания казаков, взяв на себя задачи по организации жизни за рамками станичной округи. Эволюция принципов управления в донской политической системе в сторону генеральской диктатуры отвечала активизировавшемуся в кризисных условиях корпоративному способу мышления казаков. По определению Гражданова такой тип государственности позволял успешно корректировать политику в соответствии с обычаями и привычками наиболее влиятельной группы донского населения -казачества⁷⁰. Кроме того, донская власть получала возможность внедрять в жизнь собственные антианархические, централизаторские задачи.

Вместе с тем, ряд положений монографии названного автора полемичны и требуют дополнений. Ю.Д. Гражданов, например, традиционно характеризует донскую государственность как сословную диктатуру казачества. Это, собственно, взгляд, примыкающий к обычной, классической формуле определения казачьего движения как борьбы за сохранение собственного социального статуса, выраженного в различных экономических и социальных привелегиях. Между тем, признаваемая этническая природа казачества, как минимум, возбуждает вопрос о самосознании и самоидентификации казачества в социо-этническом плане. Кроме того, «сословная» оценка не всегда в состоянии дать адекватную базу для анализа, например, стабильных политических проектов казачьей элиты по поводу федеративно-автономного статуса той же Донской области.

Следует отметить интересную находку автора в плане объяснения политических программ донской власти 1918г. по поводу самостоятельного, обособленного управления Войском и формирования «казачьей идеи». Гражданов считает, что причиной всему сказанному являлся дихотомизм казачьей культуры, заключавшийся, с одной стороны, - в перманентной оппозиционности исконных казачьих окраин общероссийскому «центру», а с другой, - в государственнеческой сущности социально - политической природы казачества. В результате казаки в принципе не могли до конца сознательно отказаться от имперского наследия. Такое положение привело к созданию на территории Области войска донского «микроимперии», что не удавалось воспроизвести ни в одном антибольшевистском государственном образовании периода Гражданской войны⁷¹.

Эти же установки Гражданов развивает в последней своей работе по исследованию феномена народного этатизма, как центральной темы в культуре практически всех внутриэтнических групп русского и других этносов, формировавших российскую государственность⁷². По его мнению, казачья государственность периода революции 1917г. и Гражданской войны имела свою специфику, выраженную в устойчивой ориентации казачьей политики на ценности российской державносте, но при сохранении самостоятельности в форме автономии на базе своих старинных институтов самоуправления. В этой же работе исследователь постарался учесть роль этнического фактора в государственном строительстве на казачьих территориях во все времена истории казачества и России. Он отмечал, что именно переплетение в казачьем массовом сознании этнической и сословной самоидентификации стало фактором придания государственных форм локализующемуся общинному миру, чего, кстати, не было у крестьян, предпочитавших «дистанцироваться от всех государственных форм».

Собственно здесь факт государственнеческих тенденций в политике казачьих войск в период кризиса и развала империи выступает иллюстрацией более общей посылки об устойчивости ценностного стержня государственности в культуре казачества и потенциально приспособительных свойствах этой культуры к инновациям государственного строя на российском геополитическом пространстве⁷³. Таким образом, по мысли Гражданова, казачество с его потенциальным стремлением к ценностям государственности может стать центральным звеном в деле конструирования российской национальной идеи, поскольку в отличие от русского народа «до сих пор не изведавшего чуда национального становления в рамках разрешения государственных задач», казачество не раз приближалось к этой заветной цели⁷⁴.

Таким образом, подытоживая историографический анализ по данной теме уместно сделать заключение о том, что исследование истории казачества новейшего времени не выходило из общего контекста изучения российской истории. Основное внимание уделялось поэтапно вопросам военно-стратегического характера, социально-экономическим и, наконец, социально-психологическим проблемам. Подчеркивание уникальности казачьего быта и организации, тем не менее, долгое время не являлось для ученых поводом к переосмыслению роли и места казачества в кризисный период истории Российского государства. Только в самое последнее время стали появляться работы, позволяющие поставить вопрос о казачестве, как о «третьей силе» в истории Гражданской войны. Тем не менее, лишь отчасти исследованными остаются такие важные аспекты проблемы как становление и развитие институтов власти и управления в рамках политических систем на казачьих территориях, особенности государственно-правового оформления политических режимов здесь же, механизмы государственного функционирования, перспективы существования и т.д. Все это, безусловно, усилит аналитическую глубину в изучении особенностей казачьего антибольшевистского движения и определения места казачества в изменявшейся системе российской государственности.

Анализ историографического состояния проблемы позволяет сделать заключение о необходимости ее специального исследования.

Объектом данной работы являются российская государственность, процессы распада и возрождения системы власти, управления и самоуправления, эволюция принципов формы государственного устройства в ходе одного из циклов российской смуты 1917-1920 гг.

Предмет исследования составляет история казачьей государственности Юга России в указанное время, а именно процессы становления и трансформации властных структур на Дону, а также Кубани и Тереке; исторический опыт самоуправления названных казачьих областей, его специфика и роль в зарождении идеи казачьей государственности; основные принципы и формы ее проявления, механизмы формирования и работы; особенности казачьего сепаратизма и его место в формировании принципов нового государственного устройства России; общее и особенное в политических программах обустройства России казачьего и белого движений.

Цель работы заключается в том, чтобы показать в основном на примере Дона эволюцию южной казачьей государственности, проанализировать институциональную структуру, принципы и методы государственного строительства и управления на Дону и других казачьих территориях Юга России в 1917-нач. 1920 гг. и на основе этого определить влияние политических процессов, происходивших в среде казачества на формирование идеи российской государственности.

Для достижения цели исследования необходимо решить следующие задачи: выяснить специфику формирования и функционирования казачьих институтов власти и управления на Дону, влияние на них исторических традиций самоуправления; на примере ВВД показать политические и социально-экономические перспективы казачьей государственности; определить общее и особенное в программах политико-государственного строительства на казачьих территориях; рассмотреть в сравнении основные этапы формирования политических систем в казачьих войсках, оценить характер формировавшихся режимов правления, а также форму государственного устройства с акцентом на проблему зарождения и развития здесь идеи федерализма; проанализировать тенденции во взаимоотношениях между казачьими государственными образованьями; раскрыть характер контактов между казачьими политическими лидерами и представителями белого движения на Юге России; проанализировать эволюцию принципов идеи казачьей власти в период с 1917 по 1920 гг., влияние на нее политической конъюнктуры и военных успехов антибольшевиков;

Хронологические рамки работы охватывают период Гражданской войны с ноября 1917 г. по январь 1920 г. именно в этот временной отрезок укладываются процессы формирования принципов государственного устройства, становления и развития органов власти и управления на казачьих территориях. Верхняя граница периода обозначена с учетом трансформации казачьих структур самоуправления в органы власти с государственными полномочиями. Нижняя граница определяет завершающийся этап организационного оформления объединенной политической системы казачьей власти на Юге России, произошедшей на фоне фактического военного краха южного антибольшевизма в лице белых сил.

Географические рамки диссертационного исследования включают в себя территории трех казачьих войск - Донского, Кубанского и Терского. Помимо географического соседства объединяющим моментом тут служит схожесть сословно-административной организации, аналогичность управленческих и хозяйственных структур, а также единство исторической судьбы, повлиявшее на формирование означенных территорий как замкнутых само воспроизводящих государственных единиц с положенной в основу уникальной политической культурой. Необходимо отметить, что отнюдь не случайно в последнее время регион, включающий территорию наименованных казачьих войск, получил название не «Северо-Кавказского», а «Южного» в составе нынешней Российской Федерации, что, собственно говоря, как и в начале XX века, довольно точно отражает геополитическую специфику данной части российского пространства.

Источниковая база исследования включает в себя широкий круг опубликованных и неопубликованных источников, распределяющихся по следующим видовым группам.

Первый вид включает в себя законодательные акты, делопроизводственную и нормативную документацию. Часть этих документов опубликована в отдельных сборниках и на страницах периодической печати того времени. Однако большая доля этого источникового массива находится в архивах: Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), Российском Государственном Военном архиве (РГВА), Государственном архиве Ростовской области (ГАРО), Государственном архиве Волгоградской области (ГАВО), Центре документации новейшей истории Волгоградской области (ЦДНИВО). В этой группе документов в соответствии со значимостью следует особо выделить несколько источников. Это, прежде всего «Основные законы» (Конституция) Всевеликого Войска Донского, две редакции которых отражают изменение принципов государственного строительства на Дону. Впервые «Основные законы» были приняты Кругом Спасения Дона и увидели свет 4(17) мая 1918 года. После Большого Войскового Круга, открывшегося в августе 1918 г. и ставшего новой ступенью в развитии политической системы на Дону, «Основные законы претерпели ряд серьезных изменений. Принятые к ним поправки существенно изменили соотношение ветвей власти, дав развитие качественно новым политическим тенденциям в государственном строительстве Войска Донского.

Подобные документы, статус и характер которых позволяют вести речь о развитии государственности в казачьих областях, в разное время принимались на Кубани и Тереке. «Конституция» Кубани - «Временное положение об управлении Кубанским Краем», принятая 5 (18) декабря 1918 г., по степени профессионального регламентирования полномочий различных властных органов не уступает донской. Ее разделы подробно освещают источник и органы высшей власти, сферы ее деятельности, вопросы контроля и взаимоответственности основных ветвей власти в Кубанском крае. Этого нельзя сказать об основном правовом документе Терского казачьего войска, принимавшегося в специфических условиях, под контролем деникинского руководства. Документ этот не отличается логикой построения, многие важные вопросы в нем так и не получили должного освещения. Тем не менее Терской «конституции», имевшей, кстати, очень нейтральное название, - «Грамота терских казачьих вольностей», - удалось отразить главное - идею самостоятельности и независимости терского казачества, что, без сомнения, позволяет поставить ее в один ряд с другими казачьими «конституциями».

При анализе названных документов помимо учета их важности как правовой основы политической системы того или иного казачьего войска интересно и сравнительное сопоставление «конституций» между собой. Такой компаративный подход дает почву для исследования разницы в принципах и методах формирования системы власти и управления в казачьих войсках.

По праву одним из базовых документов в этой группе можно считать и «Сборник узаконений и распоряжений правительства Всевеликого Войска Донского», содержащего самый полный набор приказов и постановлений Атамана и Донского правительства за период 1918-1919 гг. Далее следует упомянуть Декларацию ВВД, Донское городовое положение, «Положения о выборах» на БВК на Дону и Кубани, законодательные акты, распоряжения и постановления, сменяющих друг друга органов донской центральной власти (Временного донского правительства, образовавшегося в апреле 1918г., Круга Спасения Дона, Атамана Краснова и его Правительства), Кубанской Краевой и Законодательной Рады и Правительства, а также протоколы заседаний БВК Терского казачьего войска. Сюда же включаются отчеты управляющих Отделами Донского правительства, журналы заседаний правительства и правительственных комиссий, различного рода докладные записки, сметы по расходам отделов, протоколы Донской войсковой комиссии по выборам членов на БВК, резолюции казачьих и крестьянских съездов в разное время проходивших во всех трех казачьих войсках, наказы кубанских избирателей на Чрезвычайную Краевую Раду.

Особый интерес в плане сопоставления с официальными государственными документами представляют собой оперативные и разведывательные сводки антибольшевистских армий на Юге России. Они содержат помимо сугубо военной информации сведения о настроениях и действиях противоборствующих сторон, позволяющие по косвенным отзывам о власти составить комплексную характеристику массовых настроений казачества и других групп населения этого региона.

Наличие в данной видовой группе большого массива официальных документов способствует повышению объективности отражения процессов государственно-политического строительства на казачьих землях в 1917-1920 гг. Однако необходимо учитывать и то, что официозы зачастую имеют декларативную направленность, позволяющую отслеживать не закономерности государственной политики, а лишь отдельные складывающиеся принципы и тенденции в управлении государством.

Второй вид источников составляют документы личного происхождения. В работе использовались, главным образом, мемуары деятелей антибольшевистского движения. Они издавались как отдельными книгами, так и печатались на страницах эмигрантских журналов и периодических сборников первой половины 20-х г.г.: «Архиве Русской Революции» (Берлин, 1922-1937); «Белого дела» (Берлин, 1926-1933); «Белого Архива» (Париж, 1926-1928); «Донской летописи» (Вена, Белград, 1923-1924) и т.п.

В этой группе документов выделяется, прежде всего, работа Донского атамана П.Н. Краснова «Всевеликое Войско Донское»⁷⁵. Впервые она была издана в Берлине в 1922 году и включена в 5-й том «Архива Русской Революции», репринтное издание которого вышло в России в начале 90-х годов. Работа полностью посвящена истории становления Всевеликого Войска Донского как государства, проблеме его борьбы с большевиками и складыванию взаимоотношений с другими государственными образованьями Юга России, а также вопросам сотрудничества с Германией и союзниками. Как и любой мемуарный источник, она отличается субъективностью оценок автора. Кроме того, в ней ясно просматривается отпечаток не только личного восприятия атаманом происходивших событий и своеобразной трактовки их, но и литературных экспериментов генерала Краснова как писателя-романиста. Сформировавшись еще до революционных событий литературный талант Краснова активно проявлялся в эмиграции. Это позволило бывшему атаману стать автором целого ряда очерков, повестей и романов⁷⁶.

Страсть к литературной патетике прослеживается и во «Всевеликом Войске Донском». Как, не без иронии, подметил постоянный политический соперник атамана А.И. Деникин, Краснов внес в описание произошедших событий обычные особенности своего стиля, «высокую самооценку свою личную и своих помощников, мудрых, красноречивых и государственно-мыслящих»⁷⁷. Поэтому, рассматривая его работу необходимо делать поправку на объективность с учетом вышеупомянутых наблюдений.

Заметным явлением в ряду источников личного происхождения являются очерки В.В. Добрынина о борьбе с большевиками на Юге России⁷⁸. Бывший полковник генштаба в описываемое им время являлся начальником разведывательного и оперативного отделения штаба Донской армии. Его попытки рассмотреть истоки и причины вспыхнувшей казачьей антибольшевистской борьбы несут в себе сильный исследовательский момент. В очерках освещен период атаманства Краснова и его уход, дальнейшие политические и военные события до развала донского фронта и отхода казачьей армии за Северский Донец в 1919 г. включительно. В названном источнике раскрываются сложные взаимоотношения различных группировок казачьей и добровольческой военно-политической элиты. Работа другого современника и соратника Краснова, его «левой руки» по антибольшевистской борьбе на Дону начальника штаба Донской армии И.А. Полякова написана в повествовательном стиле и имеет характер непосредственной реакции на события⁷⁹. «Правой рукой» Атамана являлся командующий Донской армией СВ. Денисов, с именем которого связан 1-й том «Записок о гражданской войне на Юге России», вышедший в Константинополе в 1921 году⁸⁰. Работа обещала быть подробным многотомным исследованием событий Гражданской войны в указанном регионе, о чем свидетельствует анализ событий 1917-начала1918 гг. в Донской области, отраженный в первом томе, но к сожалению она не получила продолжения.

Немалую источниковую ценность можно отметить при знакомстве с воспоминаниями председателя Большого Войскового Круга В.А. Харламова, бывшего председателя Временного донского правительства, а впоследствии первого управляющего Отделом внутренних дел в правительстве Атамана Краснова Г.П. Янова, а также участника дипломатических миссий донского государства А.В.

Черячукина . Описываемые ими события освещают отдельные моменты истории Войска Донского и касаются в основном начального периода казачьей борьбы. Как вполне объективное исследование событий 1918 г. на Дону можно охарактеризовать воспоминания юриста полковника К.П. Каклюгина, сотрудничавшего в Донской исторической комиссии⁸². Несмотря на общий оппозиционный политики Атамана Краснова настрой работы, вытекающий из неприятия автором диктаторских устремлений донского правителя, Каклюгину удалось достаточно полно раскрыть глубинные причины удач и неудач казачьей борьбы. Их основы он усматривал в общем настроении казаков, в атмосфере народного воодушевления и сочувствия власти, либо наоборот общего упадка.

Воспоминания генерал-лейтенанта А.П. Богаевского о событиях начала 1918 г. интересны не только с точки зрения их информативности, но и в плане сравнения взглядов их автора, будущего Атамана Войска Донского с позицией своего предшественника Атамана Краснова⁸³. Работу Богаевского отличает большая симпатия к «добровольцам» и тому делу, которому они посвятили себя. Как политический деятель, Богаевский находился под влиянием Деникина и его политики, и это наложило отпечаток на его дальнейшую работу на Дону.

Большое количество материала для исследования истории кубанской государственности ее идейного и организационного становления в указанный период содержится в мемуарах ведущих кубанских политиков того времени: Атамана Кубанского казачьего войска А.П. Филимонова и члена Кубанского правительства Д.Х. Скобцова . Однако если воспоминания первого носят характер повествования и содержат некоторый критический оттенок по отношению к «кубанской самостийности», то работу второго пронизывают казакоманские настроения и критика деникинской политики. Несмотря на это работу Скобцова можно с полным правом причислить к достаточно объективным, содержащим немалую долю анализа происходивших событий.

Более чем значительное место в списке рассматриваемых источников занимает работа А.И. Деникина «Очерки русской смуты» отдельные главы которой вышли в свет в качестве самостоятельных изданий: «Белое движение и борьба Добровольческой армии», «Вооруженные силы Юга России», «Поход на Москву», «Борьба генерала Корнилова»⁸⁵. «Очерки...» давно известны исследователям как полный и достаточно непредвзято изложенный источник, содержащий описание и анализ событий кризисного периода истории России, начиная с событий Первой Мировой войны и заканчивая 1920г. когда белое движение потерпело крах. Использованные в диссертационном исследовании фрагменты описания антибольшевистской борьбы на Юге России помимо информации о событиях того времени содержат интересный материал для сопоставления взглядов на происходившие события одного из лидеров белого движения с оценками этих же событий со стороны казачьих политических деятелей. Будучи противником какой бы то ни было «самостийности» Деникин критически оценивал казачье антибольшевистское движение, обвиняя его лидеров в амбициозности и неверном видении происходившего. Впрочем, последние были настроены по отношению к добровольческой политике не менее негативно. Особенно это касалось оценок Донского Атамана Краснова, поэтому при рассмотрении характеристик, данных этими политическими противниками друг другу и событиям в которых они участвовали, необходимо прибегать к сравнительному анализу и учитывать особенности оценок каждого. Интересно также сравнивать их выводы с мнениями других видных военных и политических деятелей южного антибольшевизма, например, генерала А.С. Лукомского, входившего в политическую элиту Добровольческой армии, и в качестве главы добровольческой делегации присутствовавшего на августовской сессии Донского Круга⁸⁶. Более доброжелательными по сравнению с Деникиным и Лукомским выглядят суждения о казачьем движении другого руководителя Добровольческой армии М.А. Алексеева, почерпнутые из переписки его с Деникиным и Богаевским, опубликованной в Белом архиве .

Серьезным критическим настроем к деникинской политике отличается работа К.Н. Соколова, юриста, одного из главных участников разработки свода законов о гражданском управлении в Добровольческой армии⁸⁸. Интересными и разнохарактерными в плане освещения событий 1918-1919 гг. источниками являются очерк Г. Щепкина и работа П. Скачкова, раскрывающие черты личности Атамана Краснова и некоторые положения его политики в отношении казачества и России; воспоминания кубанского партизана А. Г.

Шкуро; работа апологета деникинской политики Д. Леховича раскрытие психологии рядовых членов Добровольческой армии участвовавших в «Ледяном походе» прапорщиком Р. Гулем⁸⁹.

Следует отметить, что всем мемуарам, независимо о политических убеждений их авторов, присущи известна тенденциозность и субъективизм. Поэтому к данному вид; источников следует подходить дифференцировано, учитывая каждом конкретном случае личность автора, его политическую платформу и цели, которые он преследовал в своих воспоминаниях.

Третий вид источников - публицистика. Это аналитические і обзорные статьи по общественно-политическим и экономически? вопросам внутренней жизни казачьих областей, а также материалы отражавшие умонастроения царившие в народной массе (в основное казачьей) на Юге России в рассматриваемое время. Этот материа. можно найти на страницах таких периодических изданий период Гражданской войны на Юге России, как «Донская волна» (1918-191! гг.); «Дон» (1918 г.); «Донской край» (1918 г.); «Казак» (1919 г.) «Приазовский край» (1918-1920 гг.); «Донские ведомости» (1918 г.) «Донская речь» (1919 г.); «Вольная Кубань»; «Жизнь»; «Велика: Россия» (бывшая газета «Россия», основанная В.В. Шульгиным) Следует заметить, что периодические издания сами по себе могу служить интересным историческим источником, поскольку, има различную идеолого-политическую ориентацию, они отражал] мнения и настроения различных, порой враждебных друг друг общественных групп, что сказывалось на подборке материала в них.

Исходя из степени изученности темы, СОСТОЯНИЯ ИСТОЧНИКОВОІ базы, при условии использования выше сформулированных методої исследования автору представляется, что новизна данной работа выразилась в следующем: исследованы процессы государственного строительства н; Дону и других казачьих территориях Юга России в период Гражданской войны; сделан вывод о наибольшее завершенности названных процессов в Донском войске. раскрыто содержание основных этапов развития донское государственности в 1917-нач. 1920 гг.; подробш рассмотрено становление органов законодательной исполнительной и судебной власти антибольшевистской Дона на этапе номинального государственного суверенитет; в 1918 г. удалось расширить существующие научные представления о степени легитимности власти Всевеликого Войска Донского в представлениях различных социальных групп донского населения. на основе использования широкого круга архивных материалов, значительная часть из которых впервые вводится в научный оборот, а также нового прочтения опубликованных источников выявлено как общее, так и особенное в формировании политических систем на Дону, Кубани и Тереке. новый ракурс оценок взаимоотношений казачьих войск с белым движением состоит в анализе идейной борьбы между сторонниками федерализма - казаками и унитаризма -белыми. впервые доказано, что в казачьей среде происходил процесс формирования идей федерализма, как приоритетного варианта будущего государственного устройства России.

Практическая значимость работы, по мнению автора заключается в том, что материалы диссертации могут быть использованы при подготовке дальнейших научных разработок по исследованию общероссийских государственно-политических аспектов истории гражданской войны, а также региональной проблематики для разработки общих и специальных лекционных курсов и семинаров.

Политический режим П.Н. Краснова

Начинать разработку данного исторического сюжета, в соответствии с жанром осуществляемого научного исследования опять же приходится с помощью формативной фиксации политологических выводов с ретроспекцией их на живое поле конкретной истории. Поэтому проникновение в суть политического организма «Всевеликого Войска Донского» необходимо обеспечить раскрытием дефиниций «режима» и особенностей типологических характеристик этого политического явления.

Обращаясь к уже обобществленному политологами и философами можно осознать, что, прежде всего, режим представляет собой специфические пути и средства реализации распределения властных отношений в обществе. При этом следует учитывать, во-первых, многообразие определений политического режима и различные аналитические подходы к этому понятию один из которых допустимо связать с институциональным подходом, а второй с социологическим. В рамках институционального подхода основное внимание уделяется формально-юридическим характеристикам осуществления власти. В результате режим часто смешивают с формой правления, в то время как при социологическом подходе во главу угла ставится анализ реально сложившихся в обществе политических связей, соответствие во взаимоотношениях реального и политического. Подобный угол зрения позволяет учитывать социальные основания режима в практике его реформирования, а не просто в совокупности юридических механизмов119. В связи с вышесказанным представляется возможным остановится на следующем определении политического режима: «Это совокупность определенных структур власти, которые функционируют в общих рамках политической системы общества и преследуют цели ее стабилизации, опираясь в этом на сложившиеся социальные интересы и используя специфические методы120. Конкретизация функциональных «способностей» режима требует учета различных критериев, способствующих формированию различных уровней процесса создания классификаций. Наиболее употребляемой в обыденности науки классификацией является разделение режимов на демократические, авторитарные и тоталитарные. Наряду с этим применяются системы типологий по основополагающим признакам либеральных умеренных и репрессивных режимов121.

С целью приближения к дальнейшему проблемному повествованию следует заметить, что государственные образования периода Гражданской войны характеризовались недостаточной структурной зрелостью, не позволяющей анализировать с должной объективностью «с высоты политологического схематизма» такие их моменты как состав и состояние правящих и оппозиционных субэлит или социальной среды функционирования, а также определяющие константы типа управленческой системы, методов осуществления государственной власти. Все перечисленное можно применять лишь с достаточной долей условности. В фатально непреодолимой для индивидуального, а тем более для группового социального сознания непрекращающейся «чехарды» на местах красной и белой власти государственные функции сильно упрощались. Основной своей целью антибольшевики, как и все прочие режимы Гражданской войны ставили организацию армий и их снабжение из городов для успешного ведения вооруженной борьбы. Система государственных и негосударственных самоуправленческих социальных и политических институтов, которые тоже в соответствии с российской традицией частично решали государственные и военные задачи, осуществляя функции распределения властных полномочий, не выходила за рамки обычной системы обязательных правил и требований, норм и принципов. Таким образом, политические режимы времен Гражданской войны можно оценивать лишь условно. К примеру, по степени разделения властей, особенностям взаимоотношений между собой и способам формирования властных и управленческих структур122.

Именно условность оценок заставляет с особой тщательностью при характеристике конкретного исторического режима Всевеликого Войска Донского использовать классификационные уровни учитывающие и кому принадлежит власть, и от чьего имени осуществляется управление, и механизмы осуществления этой власти, и применяемые методы. Феномен государственного образования Войска Донского, выделявший его в ряду аналогичных антибольшевистских структур диктаторского типа на взгляд автора заключался, во-первых, в форме передачи власти, абсолютно легитимной с точки зрения донского общества и легальной с правовой точки зрения. Данная формула представляла собой делегирование властных полномочий традиционным органом казачьего народоправства - Кругом в руки традиционной же фигуры казачьего самоуправления - Атамана, превратившего, однако, эту власть в начальный период своего правления в почти самодержавную. Диктаторская направленность режима прослеживается на примере построения структуры государственной власти с ее замыканием властных полномочий на институте атаманства, при официальном декларировании республиканского правления на началах народоправства. Политологический анализ в данном случае для объективации картины предполагает рассмотрение кроме правовой стороны принципа верховенства субъекта власти еще (и это даже в большей степени важно) процедуру передачи власти меньшинству, реально осуществляющему эту власть . Другими словами, «в современных обществах верховенство власти всего лишь правовая фикция» и необходимо различать носителей законной власти и обладателей реальных возможностей ее осуществления124. Таким образом, для объективного анализа политического режима «необходимо сопоставление официальных, в том числе конституционных и правовых, норм с реальной политической жизнью, провозглашенныхцелей с действительной политикой» . Между тем, «Основные законы» Войска Донского, продиктованные Красновым Кругу Спасения Дона и представленные, с учетом безоговорочного принятия, в качестве основного условия вступления его в должность, представляли из себя практически копию «Основных законов Российской империи» от 23 апреля 1906г. и, соответственно, подчеркивали либо исключительные полномочия Войскового Атамана, либо его ведущую и координирующую роль (в зависимости от сферы приложения власти). Таким образом, подтверждалась одна из базовых характеристик диктатуры - концентрация чрезвычайных полномочий в руках одного лица или группы лиц. Основные законы Всевеликого войска Донского оказались выстроены таким образом, что, несмотря на звучавший рефреном пиетет по отношению к «хозяину земли донской», Кругу, он фактически был отстранен от реального руководства политической жизнью Войска. В донской «конституции» функции законодательной власти, т.е. Круга, совершенно не оговаривались, «всю власть из рук коллектива передавали в руки одного лица - Атамана». Коллектив же, как категорично считал Краснов, не способен заниматься творческой деятельностью. Разрушительные потенции коллективного начала в тот исторический отрезок времени многим казались более чем очевидными, и поэтому решено было вручить власть лицу, а не лицам126. На Атамана даже не была возложена ответственность за ход управления Войском.

В отличие от членов Правительства, ответственных и перед Атаманом и перед Кругом, Краснов не был подотчетен никому.

Поземельные отношения в Войске Донском

Преобладание в экономической отрасли Области аграрного сектора диктовало необходимость уделить самое пристальное внимание земельным проблемам Войска, учитывая то, что в этом вопросе органически переплелись проблемы не только экономического благоденствия, но и социального спокойствия Донского государства.

Исследованием земельных проблем занимались землеустроительные комиссии на уровне округов и Области в целом. Результатом исследования стали «Проект положения о частновладельческих землях» и «Проект основных положений земельного устройства казачьего населения». Первые шаги по поводу принятия решения о частновладельческих землях представляли собой попытку консервации Правительством названной проблемы в связи с провозглашенным курсом на неприкосновенность частной собственности. В результате, по приказу подписанному А.П. Богаевским, от 5(18) июня частновладельческие земли объявлялись неприкосновенными, а землевладельцам, пострадавшим от захватов 1917 г., полагалось возмещение убытков деньгами или частью урожая138. Однако к августу месяцу положение изменилось, и Правительство пошло на принятие мер по принудительному отчуждению частновладельческих земель. Этому проекту отводилась роль «спасательного круга», призванного спасти социальный мир в Области путем удовлетворения земельных претензий различных групп населения. Из земель этой категории, отчуждавшихся в Войсковой фонд, планировалось создать запас для наделения землей казаков и крестьян.

Законопроект по частновладельческим землям вызвал оживленную дискуссию на страницах донских газет. Вниманию донской общественности были представлены такие, скрытые до этих пор вопросы, как нарушение принципов частной собственности и экономические потери для Области. И.Т.Семенов, к тому времени уже бывший управляющий Отделом землеустройства и земледелия, замечал, что урожайность частновладельческих земель превышает урожайность общинного землевладения приблизительно на 20 пудов с десятины, а при передаче частновладельческих земель в количестве 2,5 млн. десятин, в введение общины терялось бы в год до 20 млн. пудов зерна . Между тем, хлеб на Дону был главным предметом вывоза. Кроме того, вопрос как обычно осложнялся финансовой стороной проблемы. Для осуществления операции выкупа требовалось несколько сот миллионов рублей. По подсчетам Семенова, терялся и основной смысл реформы: выравнивание казачьего землепользования между отдельными станицами. Учитывая прирост казачьего населения, создаваемого из помещичьих земель запаса предположительно хватило бы только на 7,5 лет140. Вопрос явно необходимо было решать в иной плоскости, идя по пути интенсификации эксплуатации земли.

Собственники, чьи земли подлежали отчуждению, узнав о предполагаемом законопроекте, просто оставили свои поля без обработки141. В результате, учитывая высокую урожайность этих земель, Область рисковала остаться без значительной доли ежегодного хлебного запаса.

Однако основная масса рядового казачества не вдавалась в экономические тонкости проблемы, поэтому настроения, владевшие ей, заставляли взглянуть на проблему под другим углом. Представитель 3-го конного полка П.Н. Кудинов выразил на Круге в этом смысле общее настроение казачьей массы, для которой вопрос сводился не к размеру получаемых земельных отрезков, а к принципу уравнительной справедливости: «...за эту землю мы и раньше платили своей кровью и теперь платим...» .

Решение по вопросу частновладельческих земель логически было связано с проблемой реформирования казачьего землепользования, где основным моментом являлась необходимость увеличения подушного надела, а также снятие ряда повинностей, мешающих развитию товарного производства на казачьих землях. Попытки разрешения этой проблемы предпринимались начиная с 1917 г. В наказах казаков на апрельский Войсковой казачий съезд 1917 года часто содержались жалобы на скудный пай в 11 десятин, который не позволял «делать воинскую справу» без подрыва казачьего хозяйства, и просьбы увеличить его14 . Любой приговор станичников или наказ служивых казаков требовал сохранения или увеличения казачьего пая144. Резолюция съезда подтвердила собственность казачьей общины на юртовые и войсковые запасные земли. Распределение предполагалось производить на основах уравнительных в пользование станичным или хуторским обществам по числу душ обоего пола. Необходимость подобной меры проистекала из ряда причин: падения конкурентоспособности земельного хозяйства казака, необходимости улучшать его товарность. В результате простого увеличения населения области казачий пай постоянно сокращался и к 1917 г. нормальные его размеры в среднем не превышали 9, 68 десятин, что на 12,15% меньше такого же показателя в 1908 г.145 С приходом Советской власти в Область вопрос этот получил иное развитие и был вновь поставлен на повестку дня уже при атамане Краснове.

Уменьшение казачьего земельного пая было особенно заметно в северных округах Донской области. Например, станицы Донецкого округа имели к 1917 г. пай размером в среднем в 7-9 десятин, а Каменская станица этого округа имела пай в 4 десятины146. Разница в размере пая по различным районам области могла быть очень значительна. Так размер пая в Черкасском округе доходил до 18-19 десятин, а в Сальском и того выше147. Кроме этого существовала разница и в качестве земли. Земельные комиссии отмечали необходимость не просто количественного удовлетворения землей станичных обществ, а полной реорганизации землеустройства. Хутора часто получали землю в нескольких местах, причем удаленность наделов порой была довольно значительна. Другой бич казачьего землепользования - длинноземелье - предполагал возможность нарезки участков всего в 1/2 сажени шириной и 160 саженей длины148. Кроме того, по станичные переделы всегда учитывали лишь уравнительный принцип распределения земли, не беря во внимание ее качество. В результате казачьи характеристики этих переделов часто звучали следующим образом: «...земля поделена так, чтобы всем было плохо...»149. Все эти вопросы призвано было решить «Положение о казачьем землепользовании».

На рассмотрение Большому Войсковому Кругу было представлено два законопроекта, разработанных земельной комиссией и Войсковым правительством150. Основной акцент в решении вопроса землепользования был сделан на необходимость сведения станичных паев в одно место, в связи с чем группе хозяев разрешалось по желанию образовывать новые хутора. Кроме того, одним из важнейших способов разрешения проблемы малоземелья оставалось переселение в юрты многоземельных станиц. В конце концов, была выработана и третья редакция из 13-ти параграфов151. «Положение» прежде всего подтверждало общинный принцип землевладения, в результате этого естественно сохранялся и передел земли. Правда, сроки постарались установить максимально высокие - 17 лет152. Контроль за внутриюртовым расселением был возложен на специальные окружные и войсковые землеустроительные комиссии. Всем переселенцам планировалось выдать денежное пособие, была обещана также агрономическая и мелиоративная помощь153. Помимо этого, председатель торгово-промышленной подкомиссии представил на утверждение Войскового Круга и представителей от ведомств постановление о выработке норм денежного вознаграждения малоземельным станицам. Пособие это определялось в зависимости от среднего размера душевого надела и составляло 100, 75, 50 и 25% % арендной платы, полагавшейся по существовавшим к 18 сентября 1918 г. договорам154.

Социальная политика Войска Донского

Донской области упомянуто 47 станиц, причем некоторые станицы по 2-3 раза. Это составило 31,7% от общего количества 147 станиц, существовавших в конце 1917-начале 1918г.г. Конечно же фиксация настроений казачества выстраивалась с учетом географии разгоравшегося антибольшевистского восстания. Так в конце мая наиболее важной считалась обстановка в Черкасском и Донецком округах. На 2-м месте стояли станицы 1-го Донского и Хоперского округов. В течении июня в перечне казачьих населенных пунктов лидировал Усть-Медведецкий округ, где в это время шли ожесточенные бои антибольшевистских повстанцев с красными казаками и крестьянскими отрядами Ф.К. Миронова. Важность Царицынского направления военных действий подчеркивалась интересом Осведомительного Отдела к настроениям казаков 1-го и 2-го округов. В июле проявилась тенденция к получению информации из всех округов Области. Это объяснялось тем, что на местах начиналось формирование органов управления режима и власть ВВД, естественно испытывала нужду в выяснении степени собственной легитимности на территории Области. Уже в конце мая - в июне в названных целях, а также для «культурной» и пропагандистской работы среди станичного казачества отделения Осведомительного Отдела (или по-другому отделы) стали создаваться во всех городах Донской области (кроме Таганрога, где распоряжались немцы), в крупных станицах и даже, эпизодически, - в хуторах. Всего в майско-августовских сводках фигурировало 16 подобных учреждений198. Там, где осведомительных отделений или культурно-просветительных учреждений организовать не удавалось, правительственный Осведомительный Отдел в Новочеркасске питался сведениями, поступавшими от своих командированных на места агентов или даже фактами из частных писем различных доброхотов и патриотов «казачьего дела», а то и просто слухами. При построении таблиц автор диссертации пришла к выводу о необходимости выделения пяти наиболее типичных реактивно-оценочных моментов, в совокупности способных дать представление о политическом поведении казачьего и другого населения ВВД, а значит и об аутентичности этого политического режима, т.е. о соответствии его природе различных социальных групп в контексте их представлений о благе и иных ценностных ориентации. Иными словами, брались во внимание: а) настроение, относительно происходивших событий; б) отношение к власти ВВД (Правительству, Атаману, к власти и государственномуустройству будущей России; в) отношение к немцам (союзникам-окуппантам); г) отношение к большевикам (красным, большевизму, большевистской пропаганде и агитации и т.п.); д) отношение к неказачьему (в другом случае - к казачьему населению). В итоге анализ сформировавшейся Таблицы 1 показывает, что по степени заинтересованности рядового казачества в названных проблемах на первом месте стояли прямая реакция на факт антибольшевистского восстания и ролевые функции вовлеченности в него казачьих общин. Она состояла из 66% так или иначе выраженного действенно-оценочного отношения к данному событию: из 62 граф, отражавших настроения казаков заполненными оказались 41.

На втором месте находилось отношение к власти (заполнено 34 графы, т.е. свыше 54%); на третьем - отношение к большевикам (свыше 45%); на четвертом - отношение к неказачьему населению в границах ВВД (свыше 30%); на пятом - отношение к немцам (несколько более 24%).

Таким образом, ни о какой амбивалентности станичного казачества в русле обозначенных проблем говорить не приходится. Несмотря на относительно низкое «социологическое» качество анализируемого источника, можно утверждать, что донское казачество уверенно заявило о себе, как об активном участнике политических процессов начального этапа Гражданской войны.

Теперь необходимо сказать несколько слов о дифференциации политических настроений казачества. Сложность для исследователя и одновременно благодатная в аналитическом плане почва по части отдачи содержательной информации тут заключается в богатстве нюансов и оттенков как рационального, так и иррационального в человеческом восприятии политики мировоззрением казачества отдельных станиц и хуторов.

Сомнение или недовольство казачьего населения наступившей жизнью вообще и качеством опеки над этой жизнью со стороны возникшей казачьей государственной власти четко «привязывалась» к условиям повседневного бытия станично-хуторской округи и по сравнению с иными (оптимистическими) оценками составляло 17 зафиксированных случаев из 43-х в целом. Палитра настроений при этом колебалась от недовольства слабостью местной атаманской властью и боязнью ответственности за сотрудничество с

большевиками (станица Аксайская, Ростовского округа, Мелиховская, Черкасского округа, Золотовская, 1-го Донского округа) до объявления нейтралитета (станица Глазуновская, Усть-Медведицкого округа) или даже выражения полной решимости «бороться с буржуазией), а в случае опасности из Новочеркасска выделения из состава округа и присоединения к административным центрам, находившимся под контролем красных (съезд казаков-мироновцев станиц Кепинской, Арчадинской, Раздорской, Березовской, Малодельской, Етеревской). Однако, почти 60% ответов казачества по поводу восстания, характеризовавших его настроение, оценивались в терминах «твердое», «хорошее», «решительное» и т.п. Иногда они заменялись констатацией произведенных действий вроде: «провели мобилизацию», «установлены налоги с не принявших участие в антибольшевистской борьбе».

Гораздо большим разнообразием отличалось отношение станичников как к государственным институтам и политическому строю как в ВВД, так и в России. Здесь слова «положительное», «доверчивое», «сочувственное», «устойчивое» свидетельствовавшие о приятии казачьих войсковых структур, иной раз конкретизировались описанием действий. Так, например, в Мариинской и Константиновской, 1-го Донского округа в начале июня заявили, что «ждут помощи от Войска»; в Скуришенской, Усть-Медведецкого округа хотели скорейшего созыва Большого Круга; в Есауловской, 11-го Донского округа в конце июня хуторские атаманы собрались для изучения текущих вопросов управления и законодательства ВВД; в Елисаветовской, Ростовского округа произвели выборы в состав окружного круга, а в ряде станиц Донецкого и хуторов Таганрогского округа констатировали успешность выборов своих депутатов на БВК. Таких «позитивных» ответов в сводках Отдела Осведомления содержалось более 48% (29 раз). Гораздо более абстрактно выглядят попытки казаков сформулировать собственные политические взгляды по поводу целей Гражданской войны в России.

Идеи федерализма в казачьей среде

Особое значение тут конечно же имело территориальная и материальная зависимость белых «единонеделимцев»

Добровольческой армии от Области Войска Донского. Ослабление сопротивления большевизму, закончившееся 29-го января 1918 г. самоубийством Атамана Каледина, поставило Добровольческую армию перед необходимостью ухода с донской территории и перемещения ее в состояние автономного существования. Для Добровольческой армии, несмотря на опасность такого похода, грозившего физическим уничтожением неокрепшей военной организации, это был шанс обрести, в конце концов, свое лицо и авторитет «освободителей» Кубани, что в свою очередь обеспечивало ее новой социальной базой и политической, и военной независимостью. В результате, начиная с весны 1918 г., взаимоотношения Добровольческой армии в лице ее военных руководителей с казачьими лидерами, и в первую очередь с донцами, оставшимися на позициях самостоятельности и независимости, начинают ухудшаться.

Одним из главных факторов поражения антибольшевистских сил Юга России стала фатальная неспособность договориться друг с другом двух военно-политических лидеров в этом регионе: Атамана Краснова и командующего Добровольческой армией генерала Деникина. По иронии судьбы, люди, которых вся логика событий толкала к взаимному сотрудничеству, стали самыми непримиримыми противниками и соперниками в борьбе за власть и лидерство в регионе. В перечне своих врагов и врагов Дона Атаман поставил Деникина на второе место после донской и русской интеллигенции.

Противоречия между Красновым и Деникиным можно зафиксировать по нескольким направлениям. На первом месте здесь стояло столкновение по вопросам выработки генеральной линии антибольшевизма, v«Общерусская» государственная политика,! проводимая командованием Добровольческой армией, шла вразрез с все более эволюционирующей в сторону политической самостоятельности линией Донского атамана. Кроме того, амбиции двух политических лидеров делали невозможным выработку конструктивных действий по объединению руководства, в результате которого один должен был бы непременно подчиниться другому.

Упомянутое «общерусское» направление политики Добровольческой армии, ставшей к тому времени не просто военным соединением, а политическим организмом, по мнению ее руководства, потенциально содержало в себе обоснование претензий Добровольческой армии (в основном, конечно, ее руководителей) на лидерство в антибольшевистском движении на Юге России. Попытки давления на донских политиков, в частности на Донского атамана, содержались, во-первых, в желании нтролировжгь внешнеполитическую ориентацию Всевеликого Войска Донского, на тот момент находящегося в состоянии вынужденного, однако довольно тесного контактирования с германскими войсками. Воспользовавшись определенной заинтересованностью германского военного командования в создании из Донской области своеобразной буферной зоны в случае возобновления на территории России Восточного фронта Первой Мировой войны (в связи с восстанием чехословацкого корпуса), Краснов попытался усилить политический вес Войска Донского как государственного образования и стабилизировать его военное и экономическое положение. Командование же Добровольческой армии, для которой «всякое посягательство на верность союзникам рассматривалось как пятно или измена» отреагировало адекватно этому. Немедленно последовало требование руководства Добровольческой армии о максимальном уменьшении контактов с немцами. Сам командующий Добровольческой армией отвергал всякую возможность ведения каких бы то ни было совместных действий с ними.

Более отчетливо претензии Добровольческого командования прозвучали 15-го (28-го) мая 1918 г. во время переговоров в станице Маныческой, когда Деникин впервые поставил допрос о подчинении донских частей и объединении командования. По оценке Краснова, генерал Деникин хотел, чтобы «...Войско Донское было областью с некоторой автономией, (при этом - O.K.) он не соглашался признать Донскую армию, но хотел иметь донские полки там, где они понадобятся»39. Краснов, в свою очередь, заявил, что он более не бригадный генерал, но представитель пятимиллионного народа и «... разговор должен вестись в несколько ином тоне»40. Результатом переговоров стал отказ Деникина идти с Красновым на Царицын и выбор белыми в качестве приоритетного военного направления освобождения от большевиков Кубани.

Дальнейшее развитие амбиции Добровольческого командования по вопросу о едином руководстве и осуществлении единой политики получило толчок в результате разработки Красновым проекта возрождения Юга-Восточного Союза, задуманного и начавшегося осуществляться еще при Каледине. После ознакомления с Декларацией Союза Деникин обратился с письмом к председателю Совета управляющих ВВД Богаевскому, отметив, что «некоторые положения этого документа являются совершенно несовместимыми с идеологией Добровольческой армии»41. Речь шла в основном о противоречии между статусом «Союза» как суверенного rocy pcxBjejraoro образования и идеей «единой России». Отсюда вновь начались трения «добровольцев» и «донцов» на почве вопроса о командовании. Пытаясь нейтрализовать неприятные для добровольцев последствия государственного строительства, вытекающие из лтостановки задач) «Союза» - борьба с большевистскими войсками только на территории Юга, - Деникин еще категоричнее заявил о необходимости объединения вооруженных сил под собственным командованием. В Верховный Совет прочилось ввести генерала Алексеева, как гаранта общерусского направления политики Союза. Однако и на этот раз на вопрос об объединении командования Краснов ответил решительным отказом.

Похожие диссертации на Войско Донское и процессы возрождения Российской государственности на Юге России в период гражданской войны, 1917 - нач. 1920 гг.

Социально-экономические и военно-политические проблемы в северо-западных районах Юга Европейской России в период гражданской войны : 1917-1921 гг.Почешхов, Нурбий Асланович

Водный транспорт Юга России в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. : На материалах Ростовской области и Краснодарского краяСелюнина Наталья Владимировна

Холокост на Юге России в период Великой Отечественной войны :1941-1943 гг. Войтенко Елена Александровна

Попытки модернизации церковных институтов в социально-политической повседневности периода Гражданской войны в России, 1917 - 1920 гг.Савенкова Лариса Владимировна

Казачество России в период революций 1917 года и на начальном этапе гражданской войныТрут Владимир Петрович

Осуществление продовольственной политики советской власти в Западном регионе России в период гражданской войныМаркова Марина Фаритовна

Проблема "Россия и Запад" в отечественной публицистике периода Первой мировой войныЦыкалов Дмитрий Евгеньевич

Русские войска во Франции в годы Первой мировой войны (1916-1918)Чиняков Максим Константинович

Белое движение на Юге России: от добровольчества к южно-российской государственности (1917 - 1920 гг.)Сирик Сергей Николаевич

Духовно-просветительская деятельность Русской Православной церкви в пореформенный период (на материалах юга России)Колесник Любовь Леонидовна