Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. От основания княжества к великому княжению. 1282-1359 гг. 30
1.1. Начало Московского княжества и борьба за великое княжение: военные аспекты. 30
1.2. «Бысть тишина 40 лет»: Снижение военной активности и укрепление великокняжеской власти. (1324 - 1359) 68
ГЛАВА 2.Всплеск военной активности как проявление кризиса великокняжеской власти. 84
2.1. Между княжеские войны и кризис великокняжеской власти. 84
2.2. Московско-татарские отношения в период «Замятии»: характер и результаты военных столкновений. 111
2.3. Снижение военной активности. Относительная стабилизация политической системы великого Владимирского княжества. 128
ГЛАВА 3. Династические войны в московском княжеском доме: причины, характер, результаты 1425-1462 гг. 152
Заключение. 215
Список использованных источников и литературы 220
- Начало Московского княжества и борьба за великое княжение: военные аспекты.
- Между княжеские войны и кризис великокняжеской власти.
- Династические войны в московском княжеском доме: причины, характер, результаты 1425-1462 гг.
Введение к работе
Военная деятельность является одним из основных проявлений человеческой активности и составляет часть человеческой культуры в широком смысле слова, в силу чего она оказывает влияние на мировосприятие. Войны вызываются целым рядом разнохарактерных причин и существующих по большей части в сознании человека, каковыми являются в частности: жажда славы, стремление к власти, богатству, представления о чести и доблести и т.д.
Будучи включенными в картину мира, в культурные установки, войны оказывали и оказывают серьезное влияние на историю обществ и государств.
С недавнего времени стал всерьез рассматриваться вопрос о влиянии войн на историю России. Применительно к русской истории XIV-XV столетий как историками, так и социологами отмечается значительное влияние военного фактора на политическую эволюцию Северо-Восточной Руси и изменение статуса Москвы, ставшей волею судеб центром русских земель. Однако, хотя вместе с критикой традиционных (географических, экономических) факторов принято стало считать, что война сыграла значительную, если не гипертрофированную роль в истории Московского княжества, эти заключения сделаны a-priori и требуют либо подтверждения, либо опровержения, либо уточнения и, во всяком случае, необходимо обобщение имеющегося по данному вопросу материала.
Работа, посвященная роли военной активности в истории Московского княжества, тем более необходима, что рассматривая ее через призму войны, то есть игры случая, можно выйти на ряд не менее значимых для понимания исторического процесса моментов: закономерности или случайности объединения Руси именно вокруг Москвы, закономерности или случайности самого объединения в XV в.1 Ответы на эти вопросы позволили бы избавить не только науку, но и образ истории, существующий в общественном сознании, от В пользу актуальности данного вопроса и для науки и для общества в целом может служить появление монографий и статей, посвященных как времени усиления Московского княжества и формирования единого русского государства в целом, так и вопросам объективности этого процесса, в частности. См. например: Горский А.А. Русские земли в XIII - XIV вв.: Пути политического развития. М. ИРИ РАН, 1996. - 128 с; Александров Д.Н. Полицентризм объединительных тенденций русских земель в XIII-XV вв. // Историческое обозрение: Отечественная история. М., 2000. Вып. 1. С. 14-18; Он же. Феодальная раздробленность на Руси. М. Экслибрис, 2001 - 479 с.
распространенных клише, бытующих в настоящее время, как «промосковских», так и «антимосковских». Исследование поставленной проблемы имеет ценность не только в рамках заявленной темы, но и в целом для изучения русской истории XIV-XV вв. без деления русских князей, городов, земель на «наших» и «ненаших», что в большей или меньшей степени свойственно отечественной дореволюционной, советской и современной историографии.
Хронологические рамки исследования — 1282-1460-е гг. имеют четкое обоснование. 1282 г. - время первого упоминания в летописании московского князя. Что характерно, оно связано именно с военным походом, инициатива которого исходила от Москвы и ее союзников. 1460-е гг. - это время масштабных изменений в военном искусстве Руси и политической ситуации в великом Владимирском княжестве и Северной Руси в целом. Со времени войн с Казанью в 1467-1469 гг. происходит окончательное складывание новой тактики, предполагающей ведение военных действий сразу по нескольким направлениям, чего не было до начала 1450-х гг., когда это впервые было осуществлено. С этого же времени летописи содержат упоминание об участии в походах горожан, чего определенно сказать о более раннем времени нельзя. В начале 60-х гг. XV в. меняется отношение московской княжеской семьи к области Владимирского великого княжения и происходит слияние собственно московских и великокняжеских земель, ранее обособленных, что нашло отражение в духовной грамоте Василия II. Кроме того, со времени правления Ивана III круг политических целей московского князя меняется с выходом Москвы на международную арену и в связи с началом войн, которые могут быть обозначены как объединительные.
Первым исследователем, так или иначе коснувшимся военного аспекта средневековой русской истории, был Н.М. Карамзин. Поскольку «История государства Российского» имела целью обзор всей русской истории, ее автор не ставил перед собой задачу сколько-нибудь серьезного рассмотрения этого аспекта деятельности князей. Впрочем, войны не только были описаны, но и получили объяснение с точки зрения свойственного историкам-рационалистам понятия о государственной пользе.
Его взгляд на военную, как и прочую деятельность князей был в целом критическим, но не всегда последовательным. Так борьба династов характеризуется в «Истории ...» как междуусобицы, не приносящие ничего, кроме анархии и разорения. Это не мешало придворному историографу пытаться анализировать причины действий конкретных князей.
Нужно отметить, что оценка деятельности московских князей выпадает из негативной в целом картины междукняжеских отношений. Представители этой ветви Рюриковичей, за исключением, может быть, лишь Юрия Даниловича предстают как государственные деятели серьезного уровня, преследующие единственные из многих стратегические цели и общественную пользу. Н.М. Карамзин поделил князей на «наших» - умных и дальновидных в массе своей московских и «ненаших» - мелких, корыстных (в последствии - реакционных) и, часто, глупых, недальновидных - всех остальных.2
Таким образом, любая деятельность московских князей, в том числе и военная, характеризовалась автором как объединительная, что время от времени ставило его в тупик3.
СМ. Соловьев дал оценку характера войн. Он обратил внимание на то, что московские князья «при начале своего усиления...вооружаются против ближайших соседей, слабых, с которыми легко совладать, при том примыслы на их счет слишком далеки от главной сцены действия, не могут возбудить подозрения и противодействия» во Владимирском великом княжестве . С отдельными аспектами этого заключения можно спорить, но роль войны, по крайней мере, на первом этапе существования Московского княжества показана достаточно точно. В дальнейшем московские князья выглядят у автора менее агрессивно и, кроме того, проявляется традиционная для отечественной историографии тенденция к рассмотрению деятельности московских князей, в том числе и военной, как выражения более или менее сознательно выраженного стремления к объединению русских земель.
Особый интерес представляет обобщающая глава второй книги «Истории России...», содержащая анализ военного искусства, тактики, характерной для средневековых войн на Руси, характеристику военной организации. Характер Карамзин М.Н. История государства Российского. Т. 4. М., 1992; Т. 5. М., 1993. Автор недоумевает по поводу того, что Дмитрий Иванович (Донской) не воспользовался удобными, с точки зрения рационалиста-государственника случаями для присоединения силой оружия Твери в 1375 г. и Рязани в начале 1380-х гг. См. Карамзин Н.М. История государства Российского. М.,1993. Т.5. С. 63. 4 Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 2. М., 1988. С. 186.
военной деятельности русских князей за период 1228-1462 гг. тем более оттеняется приведенной статистикой соотношения разного характера оборонительных и наступательных войн5.
Вклад исследователя был настолько велик, что многие его младшие современники из числа историков могли лишь дорабатывать какие-то его идеи или просто компилировать «Историю России».
Одним из них был Н.С. Голицын6. Интересующий нас период он рассмотрел в первой части своей «Русской военной истории». Работа при своем появлении не имела, как представляется, серьезного научного значения. Сочинение описательного характера представляет обширную иллюстрацию выдвинутого автором тезиса об отсутствии монгольского влияния на русское военное искусство. Данное исследование, посвященное военной истории средневековой Руси, содержит хронологический разрыв в описательной части. Таким образом, интересующий нас период освещается лишь с 1363 г. Работа, в которой доказывается отсутствие монгольского влияния на русское военное искусство, по преимуществу, носит описательный характер. Часть, которая могла бы быть названа аналитической, воспроизводит рассуждения Соловьева СМ. по вопросам статистики, характера военных действий и принципов организации вооруженных сил.
Военная история не входила в сферу научных интересов исследователей принадлежавших «юридической школе», однако они, касаясь междукняжеских отношений, отношений князей и земли, косвенно характеризуют действия князей и объясняют возможные мотивы их военной деятельности.
Видные представители «юридической школы», В.И. Сергеевич и М.Ф. Владимирский-Буданов, характеризуя политическую систему средневековой Руси, сделали целый ряд ценных наблюдений, долго не обращавших на себя внимания исследователей . «Закостенелость», свойственная структурам и явлениям в подаче историков-«юристов», неоднократно отмеченная исследователями, не лишает ценности их выводов.
В.И. Сергеевич, касаясь объединительной деятельности московских князей, указал на то, что приобретения Василия I (1392) и Василия II (1456) носили несправедливый, с точки зрения господствовавшего обычая, характер, хотя эта идея не вполне последовательно им излагается8. Вся объединительная деятельность московских князей, включая даже Ивана III, исследуется с учетом ее нелегитимности и попыток изобрести таковую9.
М.Ф. Владимирский-Буданов, описывая вслед за предшественниками деятельность московских князей, видел разницу между ними и всеми остальными князьями, хотя в гораздо более умеренной форме. С его точки зрения московские князья действовали «руководствуясь большей частью личными и династическими интересами, но иногда возвышались и до сознания великих общерусских задач» . Таким образом, для исследований юридической школы в некоторой степени свойственна ситуация, когда исследователи видят несоответствие материала имеющейся концепции и, не желая игнорировать факты, пытаются их примирить с государственной идеей, к чему их обязывало и первоначальное название школы1 .
В общих чертах была дана картина военно-политической активности московских князей в «Курсе русской истории» В.О. Ключевского. Не вдаваясь в детали фактической истории, исследователь создал образ довольно агрессивных правителей, хватающих «все, что плохо лежит». Кроме того, анализируя методы политического действия «собирателей русских земель», он включил военные захваты в число пяти основных политических инструментов . Таким образом, как и у СМ. Соловьева, явно указана основная черта политики московских князей в начальном этапе истории княжества - ее агрессивность. Однако в силу направленности исследования на социально-экономические, по преимуществу, аспекты отечественной истории и жанра работы, - курс лекций, эти наблюдения не получили развития.
Там же. С.72. 9 Там же. С.73-74.
Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. С. 110
Аналогичную ситуацию в частности, можно наблюдать и в работах Сергеевича. См. например: Сергеевич И.В. Русские юридические древности. Варшава, 1902. С. 70-71. По вопросу о духовной грамоте Дмитрия Ивановича и судьбе великого Владимирского княжение во второй четверти XV в.
В числе концепций русской истории отличается некоторым своеобразием взгляд А.Е. Преснякова1 . В первую очередь необходимо отметить, что автор поставил вопрос о правомерности (точнее - неправомерности) подмены проблемы образования русского государства вопросом о «возвышении Москвы». Этот общий момент имеет некоторое значение для решения более частных вопросов. Так, возникает вопрос о неизбежности объединения вокруг Москвы, и даже неизбежности объединения вообще, что сказывается и на причинах, целях войны и ее характере в целом.
А.Е. Пресняков, как и многие другие исследователи, касается отдельных войн, характеризуя их в связи с междукняжескими отношениями. В частности борьба московско-переяславско-тверской коалиции с великим князем Андреем Александровичем (1295 г.) как решение вопроса о принципе наследования Переяславского княжества при столкновении двух традиций (с чем нельзя до конца согласиться) или соперничества московского и тверского князей (1360-е — 1370-е гг.), как борьбы за великое княжение14.
Не обошел вниманием исследователь и Куликовскую битву. Ход самой битвы, как и подготовка к ней А.Е. Преснякова не интересовали, но он сделал ценное замечание по поводу московско-рязанских отношений в 1380 г. Это очень важно в связи с тем, что 1380-е гг. были временем длительного конфликта между княжествами. Замечание ученого недвусмысленно указывает на вину Дмитрия Ивановича или, если быть более точным, героев битвы «иже на Дону» в обострении конфликта15. Кроме того, автор был первым и долгое время единственным, кто трезво оценил результаты Куликовской битвы. Он указал на то, что битва не была переломом в русско-татарских отношениях. Великие князья не смогли воспользоваться победой. Более того, их власть в период 1380-х - 1420-х гг. ослабела16.
Военную и политическую деятельность Московского княжества А.Е. Пресняков совершенно традиционно считал «борьбой на два фронта» , а войну с Литвой 1406-1408 гг. воспринимал как защиту силами Московского княжества Великороссии от Литвы, что так же не может не вызывать возражений. Василий Дмитриевич в период 1395-1406 гг. по меньшей мере не помогал смоленским и рязанскому князьям в борьбе с Литвой, и лишь нарушение его собственных интересов на северо-западе Руси, в его традиционной сфере влияния подвигло князя на очень вялые военные действия.
М.К. Любавский, предваряя исследование истории колонизации земель будущего Российского государства, обратил внимание на то, что военная составляющая была важна, по крайней мере в деятельности первых московских князей. С общей идеей исследователя можно согласиться. Именно ущемленность в правах, как изгоя, подвигла Юрия Даниловича к активизации его деятельности18.
Кроме того, исследователь остановился на влиянии различных социальных групп на военную деятельность московских князей. Он полагал, что массовые миграции крестьянского населения в Московское княжество породили недостаток земель, в результате чего крестьяне были одной из социальных групп, подталкивавших московских князей к экспансии (в том числе - военной)19.
В 30-е - 40-е гг. XX в. по причине кризисного состояния исторической науки, сначала пережившей отрицание или, по меньшей мере, пренебрежение, а позже испытавшей жесткий идеологический прессинг со стороны государства, работ обобщающего или частного характера почти нет. Есть, конечно, ряд исключений. Можно упомянуть лишь относящиеся к этому времени статьи Я.С. Лурье и Д.Н. Альшица. Я.С. Лурье проводит традиционную мысль о существовании национально освободительных тенденций и стремления к объединению русских земель в XV в., применительно к деятельности тверских князей20. Те же идеи, но по поводу Куликовской битвы, не анализируя само событие, высказал и Д.Н. Альшиц21.
Некоторое исключение здесь составил СБ. Веселовский, косвенно обратившийся к ряду частных моментов династических войн второй четверти XV в. Он вслед за А.Е. Пресняковым писал о противоборстве двух тенденций политического развития Северо-Восточной Руси. Оценка династических войн в целом была несколько противоречивой. С одной стороны, автор говорит о том, что среди участников войны не было ни принципиальных сторонников удельной системы, ни противников единодержавия, соперники просто спорили о правах, но, с другой, утверждает, что династические войны были борьбой «удельных княжат» против единодержавия22.
В 1950 -ей последующие годы количество исследований возросло, что очевидно вызвано большей интеллектуальной свободой общества, допускавшей в определенных пределах свободу суждений.
В это время появляется ряд работ М.Н. Тихомирова, посвященных истории Москвы и ее роли в объединении Руси. В ряде работ, посвященных истории Москвы, М.Н. Тихомиров касается событийной стороны военной политики московских князей: московско-тверской борьбы в начале и второй половине XTV в., Куликовской битвы, в меньшей степени династических войн второй четверти XV в. .
Ситуация несколько изменяется с начала 60-х гг. XX в. с выходом первой более чем за сорок лет капитальной монографии. Исследование Л.В. Черепнина написано в заданном, соответствующем времени, идеологическом ключе. Тем не менее, по ряду вопросов автор сделал ценные замечания. Вслед за предшественниками он, скорее косвенно, указывает на роль военных акций московских князей в начале XIV в. для усиления княжества24.
Рассматривая московско-тверские войны 60-х - 70-х гг. XIV в., исследователь указывает на насущные проблемы, ставшие причиной военных действий: спорные вопросы наследования уделов и старшинства в роду, а так же недовольство одной из сторон результатами третейского суда, отправленного тверским епископом. Хотя это делается чаще в виде цитирования летописей и констатации фактов, чем в виде четко сформулированных выводов . Обращение к этим причинам в некоторой степени позволило показать своеобразие войн в эпоху средневековья, чего не хотели замечать современные Л.В. Черепнину историки военного искусства.
Особое внимание автор уделил Куликовской битве и династическим («феодальным») войнам второй четверти XV в.
Л.В. Черепнин фактически обратил внимание на то, что позиции Московского княжества не были безусловно сильными всегда, в частности он выделял и период усиления центробежных тенденций на Руси в 1340-х - 1350-х гг. и время ослабления после 1380 и 1382 гг. власти великого князя, частично подтвердив наблюдения А.Е. Преснякова, однако не согласившись с предшественником в вопросе о первоначальной причине такого ослабления . Если А.Е. Пресняков полагал, что причиной ослабления была Куликовская битва, то Л.В. Черепнин считал причиной действия Тохтамыша . Однако, Л.В. Черепнин, как и его предшественник, по сути указал на «неофициальные» результаты то Куликовской битвы .
Продолжая традицию, начатую М.К. Любавским и продолженную И.У. Будовницом, исследователь обратил внимание и на социальный аспект войн московских князей в начале XIV в. и в частности на позицию жителей Костромы и Нижнего Новгорода . Не обошел вниманием автор и поддержку, которую получили в XV в. галицкие князья от москвичей-«суконников».
И.Б. Греков, изучая историю международных отношений в Восточной Европе, вскользь касался характера, целей и результатов военной деятельности Московского княжества. В целом он оценивал ее как соперничество с великим князем литовским за право объединить русские земли30. Исследователь очень коротко останавливается на проблеме московско-литовских отношений до 1360-х Будовниц И.У. Отражение политической борьбы Москвы и Твери в тверском и московском летописании XIV века // Институт русской литературы (Пушкинский дом). Труды отдела древнерусской литературы. Т. ХИ. 1956. С. 82-86; Черепнин Л.В. Указ. соч. С. 461-462.
Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений в Восточной Европе XIV-XVI вв. М., 1963. С. 39,40-41,79, 83 и т.д. гг. Войны 1360 - 1370-х гг. автор вслед за СМ. Соловьевым рассматривает как борьбу Москвы и Литвы за лидерство и деятельность Михаила Александровича Тверского лишь как одно из обстоятельств в конфликте интересов31.
В дальнейшем, в связи с 600-летним юбилеем Куликовской битвы историки продолжали обращаться к вопросам, имеющим отношение к военной истории лишь в связи с деятельностью князя Дмитрия Ивановича или еще уже, в связи с самой битвой .
А.А. Зимин несколько расширил хронологические рамки в изучении военно-политической истории Московского княжества. Кроме того, в своей работе, посвященной династическим войнам второй четверти XV в., автор одним из немногих, а в советской историографии - единственный, обратил внимание на своеобразие природы этих войн в сравнении с войнами за великое княжение в XIV в.: на то, что это уже была война между московскими князьями (хотя часть летописей имели целью «отменить» эту разницу, разделяя князей на московских и галицких) . Хотя исследователь, вопреки традиции, изобразил Дмитрия Шемяку и Василия II как выразителей прогрессивных, но разнохарактерных тенденций, сохранилась априорная оценка войн и политики в целом как объединительной и потенциально национально-освободительной.
Не менее важным является, казалось бы, не имеющий отношения к поставленной проблеме, анализ классических «предпосылок возвышения Москвы», показавший их несостоятельность34. Это способствовало постановке вопроса о роли войны в образовании русского государства. Кроме того, сколь бы умозрительна не была концепция А.А. Зимина, он в своем исследовании показывает значительную роль войны в историческом процессе.
Череду исследований советских историков закрывают работы Г.В. Семенченко, посвященные истории Московского княжества 1430-х гг., в частности начальному этапу династических воин и московско-тверским отношениям .
Для постсоветской историографии характерны немногочисленные попытки пересмотреть традиционные взгляды на широкий круг вопросов средневековой русской истории.
В.Н. Козин уделил внимание вопросу о характере и причинах династических войн в Московском княжестве второй четверти XV в.3 , Исследователь подходит к этим войнам как к конфликту двух традиций наследования великокняжеской власти (о чем говорит в своих работах и С.А. Мельников ), однако такая идея представляется спорной, поскольку сосуществование двух традиций, двух принципов наследования власти в одном обществе невозможно.
Н.С. Борисов выдвигает предположение о существовании у московских князей первой половины XIV в. политической доктрины - доктрины «тихой экспансии»38. Таким образом, в работе проводится мысль о преобладании невоенных методов действия в арсенале первых московских князей. Это, однако, не мешает Н.С. Борисову отмечать и их военную мощь. В отдельных случаях автор касается и вопросов тактики, принятой на Руси в начале XIV в. Он так же дает общую оценку политической и военной деятельности московских князей, не выходящую за рамки традиционного представления о противодействии московского князя нажиму со стороны Михаила Тверского39. Однако, вызывает сомнение тезис, выдвинутый автором, о миролюбии Юрия Даниловича в сравнении с другими русскими князьями.
А.С. Фетищев сделал некоторые замечания по военной истории Московского княжества рубежа XIV - XV вв., в частности автор коснулся целей московских Неизвестный сын Юрия Галицкого и политическая борьба на Руси в начале 30-х гг. XV в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Сб. 22. 1991. С. 188-193. 36 Козин В.Н. Феодальная война 1425-1453 годов. Историографическая традиция и попытки нового подхода // Вестник Челябинского университета. Сер. 1. История. 1994. №1. С. 57-62. 7 Александров Д.Н., Мельников С.А., Алексеев СВ. Очерки по истории княжеской власти и соправительства на Руси X-XV вв. М., 1995. - 114 с; Мельников С.А. Формирование института соправительства в Московском государстве XV в. // Проблемы политической истории и историографии. М., С. 119-125; Мельников С.А. Наследование престола на Руси и принцип соправительства как факторы централизации // Вопросы истории. 2001. №11-12. С. 102-108. князей в войне с Новгородом в 90-х гг. XIV в. и вопроса о планах Тимура в походе на Орду в отношении русских земель40.
В.А. Кучкин осветил вопрос о деятельности Михаила Ярославича Тверского в его противоборстве с Юрием Даниловичем, добавив массу немаловажных деталей, обогащающих картину деятельности соперников. Кроме того, им достаточно подробно исследованы периоды правления московских князей Даниила Александровича и Дмитрия Ивановича41.
А.В. Суэтин, касаясь московско-тверского соперничества в начале XIV в., традиционно изображает эту борьбу как сопротивление различных политических сил, возглавлявшихся московским князем, попыткам Михаила Тверского усилить великокняжескую власть. Поход татар на Тверь в 1328 г. так же характеризуется им как карательная акция, которую возглавил не кто иной как Иван Калита, с чем невозможно согласиться, поскольку русский князь не мог быть поставлен во главе татарской рати42.
Одной из ключевых работ по этой проблеме может быть названа монография Э. Клюга, вышедшая в Твери в 1994 г. в русском переводе . Не вдаваясь в детали военных действий, немецкий исследователь предложил свой взгляд на характер войн, которые пришлось вести тверским князьям, в частности с Москвой. Так он утверждает, что в 1304-1305 гг. борьба между Михаилом Ярославичем и Юрием Даниловичем не была спором за великое княжение, с чем невозможно согласиться44. Касаясь московско-тверского противостояния второй половины XIV в. Э. Клюг пришел к выводу о том, что Михаил Александрович не был серьезным стратегическим партнером Ольгерда и по сути он близок к позиции, высказанной еще СМ. Соловьевым о том, что войны 1360-х - 1370-х гг. были соперничеством Литвы и Москвы . Однако маловероятно, что Тверь не могла рассматриваться хотя бы одной из сторон всерьез. Это обстоятельство требует детального изучения материала с тем, чтобы подтвердить или опровергнуть данную точку зрения. Кроме того, данная работа являет собой редкий случай упоминания своего рода «второго фронта» для Ольгерда на рубеже 60-х - 70-х гг. XIV в., так же исследователь внес несколько оригинальных мыслей о позиции князя Михаила в московско-литовском столкновении, часть которых вызывает возражения46.
А.В. Чернышов вслед за Э. Клюгом отметил сильные позиции в середине XV в. тверского князя Бориса Александровича при серьезном ослаблении Московского княжества в результате династических войн, из чего был сделан вывод о том, что в 1452-1453 гг. у Твери было несколько возможностей захватить ослабевшую Москву47.
Работы другого тверского исследователя, К.И. Могилевского содержат несколько нетрадиционный для отечественной историографии подход к московско-тверскому противоборству второй половины XIV в., перекликающийся с точкой зрения на историю Твери, изложенной Э. Клюгом и указывающий на тактический характер покупки Михаилом Александровичем ярлыка на великое княжение Владимирское48.
Ряд авторов обратили внимание на поведение различных слоев населения в войнах. В числе прочих рассматривалась позиция духовенства49. Выделяются, как правило, три момента. Во-первых, «неблагословение» митрополитом Петром Дмитрия Михайловича перед походом на Нижний Новгород; благословение Сергием Дмитрия перед битвой на Воже (вариант - перед Куликовской битвой), в-третьих, рассматривается позиция старцев Кирилло-Белозерского и Троицкого монастырей и епископа Ионы в 1446-1447 г. Церковь в большинстве работ Могилевский К.И. Союз Михаила Александровича с Литвой в борьбе против Москвы (конец 1360-х- 1370-е гг.) // Михаил Тверской: личность, эпоха, наследие. С. 78-81 Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе, XIV-XV вв. М., 1986; Лурье Я.С. Две истории Руси XV века...С. 97-98, 107-108; Мельников С.А. Об отношениях великокняжеской власти с Троице-Сергиевым монастырем в период феодальной войны (40-е гг. XV в.) // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. №2. 1993. С. 27-34.Скрынников Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV-XVI вв. Подвижники русской церкви. Новосибирск, 1991. Он же. Крест и предстает как институт, поддерживавший с начала XIV в. московских (в XV в. — старших московских) князей, кроме времени поставлення под нажимом Дмитрия Ивановича митрополитом Митяя.
В связи с деятельностью в 1446 г. рязанского епископа Ионы рядом исследователей предложен новый взгляд на позицию представителей духовенства в ситуации борьбы московских князей за старшинство. Обращено внимание на отсутствие однозначной поддержки московских князей представителями церкви, отнюдь не задумывавшихся об объединении Руси под властью одного князя или о введении «более прогрессивного» принципа наследования великокняжеского титула .
Участие боярства в осуществлении военной политики так же отмечено некоторыми исследователями.
В частности о роли бояр в военной экспансии московских князей упомянул М.К. Любавский. Стремясь расширить земельный фонд для пожалований, большая служилая корпорация так же способствовала активным военным действиям московских князей .
Изучением роли московского боярства в истории княжества и династии занимался СБ. Веселовский. По его мнению, массовый приток бояр в Московское княжество из соседних земель произошел в 1330-х гг., в результате закрепления великокняжеского статуса за московским князем в 1328-1332 гг., что произошло после успешной военной деятельности и Даниила, и Юрия. Но в то же время именно эти боярские «отъезды» на Москву поспособствовали успеху московского князя в борьбе с тверским во второй половине XIV в.
Останавливаясь на истории боярских родов XV в., СБ. Веселовский утверждал, что династические («феодальные») войны являли собой борьбу не только между князьями, но и между различными боярскими родами, между московским великокняжескими, с одной стороны, и удельно-княжескими, с корона: церковь и государство на Руси 1X-XV1I вв. СПб. 2000; Он же. Третий Рим. М., 1994; Он же. Святители и власти. XIV-XVH вв. Л., 1990. другой . Тем не менее, уже и сам автор был вынужден признать, что многие московские бояре поддерживали Юрия Галицкого, позже его сына - Дмитрия Шемяку, не находясь в опале у великого князя Василия Васильевича54.
Вновь поднял вопрос о роли боярства в создании могущества (в данном случае военного) московских князей А.А. Горский55. В частности, он указывает на то, что южнорусское происхождение ведущих боярских родов Москвы во многом определяло политическую активность князей в отношении чернигово-северских земель в течении XIV в. В отличие от СБ. Веселовского исследователь, развивая наблюдения М.К. Любавского, обратил внимание на формирование московского боярства уже на рубеже XIII-XIV в. и пришел к выводу о том, что по крайней мере два боярских рода приехали в Москву около 1300 г., когда, по мнению исследователя, произошло заметное военное усиление Московского княжества. Однако указание на серьезное усиление именно в это время представляется несколько спорным, так как столь же уверенно можно было бы говорить о военном усилении московского князя около 1295 г. или около 1282-1285 гг. поскольку военная активность ни в конце правления Даниила, ни в первые полтора года правления Юрия не усилилась по сравнению с концом XIII в., и два боярина, даже с дворами, не могли резко усилить позиции московского князя.
Спорной так же представляется мысль о том, что сама многочисленность бояр была причиной военной активности московских князей. Наличие инструмента военной политики отнюдь не предполагает существование причин для экспансии.
Традицию изучения военного искусства, заложенную еще в XIX в. в советский период продолжили военные историки А.А. Строков и А.Е. Разин56. Внимание исследователей было привлечено главным образом к Куликовской битве, рассматриваемой в качестве вершины военного искусства средневековой Руси.
Такая же точка зрения сохранилась и в работах Н.А. Кирпичникова, Л.Г. Бескровного57 Для их исследований характерен ряд общих черт. Во-первых, они утверждают пятичленную структуру войска, существование которой в действительности вызывает сомнения. Кроме того, Н.А. Кирпичников выдвинул гипотезу, не подтверждающуюся источниками о делении полков на стяги и копья, что является интерполяцией из военной истории Западной Европы эпохи средневековья .
Во-вторых, особое внимание исследователи обратили на социальный состав русского войска изучаемого периода. И сам факт появления такого аспекта, и характер его освещения были полностью продиктованы бытовавшим в это время классовым подходом. С теми или иными вариациями выделялись такие категории населения, участвовавшие в войнах, как бояре и их дворы, двор князя (вариант -великого князя), ополчение. Если первые две категории не вызывали споров, то природа ополчений воспринималась по-разному. Так А.А. Строков, А.Е. Разин утверждали, что в ополчение входили крестьяне. Л.В. Черепнин предположил, что речь может идти о городских ополчениях. В основе такого вывода, очевидно, лежит название полков и ратей по городам. Однако источники не указывают на участие в войнах XIV - XV вв. крестьян и, по крайней мере, до 1460-х гг. — горожан. В силу этого невозможно согласиться с утверждением, ставшим уже хрестоматийным, о преобладающей роли пехоты на Руси в отличие от Западной Европы.
Подобным же образом военное искусство на Руси и характер военной деятельности московских князей оценивает в своих работах А.Н. Кирпичников, лишь несколько изменяя оценку частных моментов, таких как численность войск с обеих сторон на Куликовом поле.
Помимо анализа военного искусства как такового исследователи касались и политического контекста той или иной анализируемой битвы или войны. Во-первых, обращается внимание на необходимость объединения Русских земель и Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси XII-XV вв. Л., 1976; Он же. Факты, гипотезы и заблуждения в русской военной истории XIII-XV вв. // Древнейшие государства на территорий СССР. 1984. М, 1985. С. 229-243.; Бескровный Л.Г. Куликовская битва // Куликовская битва. М., 1980. С. 214-245. 5 Кирпичников А.Н. Факты, гипотезы и заблуждения...С. 240-241.
борьбу с Ордой, а во-вторых, на соперничество Москвы и Литвы за объединение русских земель.
Характеризуя политическую ситуацию в конце XIV в., историки указывают на необходимость объединения русских земель и освобождение от монголо-татарского ига, чем и объясняется военная активность московского князя в 1360-х — 1380-х гг.59
В современной науке военный аспект истории Руси XIV-XV вв. в чистом виде представлен очень небольшим количеством исследований . Нужно сразу оговориться, что работы В.А. Жгутова и А.Н. Саенко выполнены в том же ключе, что и их предшественниками. Рассматривая деятельность Михаила Ярославича Тверского, они, придерживаются мысли об объединительных и национально-освободительных целях великого Владимирского князя, с той лишь разницей, что на сей раз таким героем оказывается не московский, а тверской князь. При этом В.А. Жгутов, например, основе своеобразного анализа Бортеневского сражения делает далеко идущие выводы о том, что если бы не противодействие Юрия Даниловича Русь под главенством Твери избавилась бы от ига на рубеже 30-х — 40-х гг. XIV в.61
Сами упомянутые исследования по тверской военной истории ценны лишь постольку, поскольку они существуют. К сожалению, никто из исследователей не стремился к соответствию построений фактам, в результате чего работы оказались наполненными и модернизацией прошлого.
Ю.Г. Алексеев, изучая развитие властного аппарата на Руси XIV-XV вв., обратил внимание и на вопрос о военной службе и военной организации в Московском княжестве. В частности, им рассматривается порядок подчинения бояр воеводам и его изменение в 70-х - 80-х гг. XIV в. на рубеже XIV-XV вв.62 Обратил внимание исследователь и на обстоятельства Суздальской битвы 1445 г. Невозможно, однако, согласиться с утверждением, сохранившимся в качестве историографической традиции о наличии ополчения, кроме, может быть, отрядов вятчан63.
За рамки традиционной проблематики военной истории выходит работа Ю.В. Селезнева, посвященную русско-литовской войне 1406-1408 г. и участию в ней татар
Что касается иностранных авторов, то вышедшая относительно недавно в России работа Э.Р. Дюпюи и Т.Н. Дюпюи в части, посвященной русской средневековой военной истории, в основном повторяет тезисы А.Е. Разина и А.А. Строкова и так же не заключает в себе новизны, в силу избранного жанра энциклопедии, не предполагающего самостоятельных разысканий 5.
Подводя итог, можно утверждать, что рассмотрение некоторых отдельных вооруженных столкновений с участием москвичей, предпринятое многими исследователями русской истории XIV-XV вв., не дает общей картины военной деятельности и ее места в политическом арсенале московских князей. Однако на данный момент заложены основания для создания более или менее цельного представления по данному вопросу.
В частности, отмечена роль социальной активности слоев населения в критических моментах межкняжеской борьбы.
Отмечены отдельные элементы тактики и несоответствие бытующего представления о ней реалиям XIV-XV вв. В то же время необходимо отметить, что традиционные представления о пятичастном составе русских войск в XIV в. до сих пор сохраняется в работах исследователей.
Алексеев ЮГ. У кормила Российского государства: Очерки развития аппарата управления С. 21. 63 Там же. С. 57-59.
Селезнев Ю.В. Роль ордынского фактора в русско-литовской войне 1406-1408 гг. // Восточная Европа в древности и средневековье. Контакты, зоны контактов и контактные зоны. XI Чтения член-корр-та АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Москва 14-16 апреля 1999 г. Материалы конференции. М., 1999. С. 90-92. 65 Дюпюи Э.Р., Дюпюи Т.Н. Всемирная история войн в 4-х т. Т. 1. С. 853-869.
Требуется анализ причин, целей и характера войн, поскольку их объяснения, предложенные в советское время, проистекают не столько из источников, сколько из априорных представлений о должном.
Кроме того, в настоящее время в историографии остается открытым вопрос о межкняжеских отношениях и, в частности, о принципах наследования уделов и старшинства в роду (в семье).
Предметом исследования является история Московского княжества в период, предшествующий формированию единого русского государства.
Объект - политика московских князей, в частности ее военные аспекты, от основания княжества до начала образования единого Московского государства, в их связи с принципами междукняжеских отношений..
Данная работа имеет целью проанализировать военную деятельность московских князей в контексте междукняжеских отношений.
Для достижения цели необходимо решить ряд задач.
Во-первых, - выявить политическую ситуацию, в которой велись войны, включающую в себя традицию междукняжеских отношений; изменения в этой традиции и в структуре великого Владимирского княжества и влияние этих изменений на цели и характер войн. Во-вторых, - определить причины военной активности и степень ее интенсивности в разные периоды времени; определить характер войн, их цели и результаты. Кроме того, в связи с вопросом о значении Куликовской битвы необходимо проанализировать представления о военном искусстве в данный период, бытующие в историографии. В- третьих, - выяснить степень влияние войн на политические процессы, изменение политической структуры великого Владимирского княжества и образование базы для формирования Московского государства в период правления Ивана III и Василия III. рассмотреть в связи с конкретными событиями вопросы восприятия войны и ее отражения в летописании.
Источниковая база исследования. Наиболее информативным видом источников при изучении военного аспекта истории Московского княжества являются русские летописи. Отбор летописных источников производился в соответствии с результатами исследований М.Д. Приселкова, А.Н. Насонова, Я.С. Лурье66.
Наиболее ранняя дошедшая до нас летопись - Лаврентьевская. Летопись создана в 1377 г. и имеет своим протографом общерусский Свод 1304-1305 гг. 7 Текст имеет две лакуны за 6771-6791 и 6795-6802 гг., что несколько уменьшает ее информативность при изучении истории Московского княжества в ранний период его существования. В частности, в летописи отсутствует почти полностью изображение деятельности первого московского князя. Тем не менее, здесь содержатся указания на участие Даниила в походах против литовцев и татар в 1285 г.
Частично в выписках, сделанных Н.М. Карамзиным, и в виде реконструкции, предложенной М.Д. Приселковым, дошла до нас Троицкая летопись. Поскольку одним из источников ее была Лаврентьевская летопись, Троицкая позволяет восстановить события, о которых не оказалось сведений в сохранившемся списке первой. Кроме того, рассматриваемый источник содержит в себе много фактического материала по истории Северо-Восточной Руси, в частности, XIV — начала XV вв. Троицкая летопись интересна и ценна именно благодаря тому, что она была составлена вскоре после многих описываемых в ней событий.
Помимо выписок Н.М. Карамзина основой для реконструкции Троицкой вошли Рогожский летописец и Симеоновская летопись.
Рогожский летописец, доведенный до 1412 г., сохранился в списке середины XV в.68 Он представляет тверскую редакцию Троицкой летописи. В статьях за 1327-1375, с перерывом 1361-1364 гг., он содержат богатый тверской материал, имеющий значение для изучения истории московско-тверских отношений 1360-х — Приселков М.Д. История русского летописания XIV-XV вв. Спб., 1996.; Насонов А.Н. Летописные памятники Тверского княжества // Изв. АН СССР. VII сер. Отд. Гуманитарных наук. 1930. № 9-10. Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. Он же Две истории Руси XV века: Спб., 1994.
1370-х гг. и на рубеже XIV-XV вв. отношений Московского и Тверского княжеств с Литвой 9.
Симеоновская летопись имеет своими источниками два летописных памятника. Для периода до 1390 г. включительно в основе нее, как и предыдущего источника, лежит тверская редакция Свода 1408 г. (списком которого и была Троицкая летопись)70. В основе второй части источника лежит московский великокняжеский свод конца XV в. Таким образом, Симеоновская летопись может служить одним из основных источников для большей части изучаемого в работе периода, как для XIV в., так и для середины XV в.
Для изучения истории конца XIV - первой трети XV века важное значение имеют Софийская I и Новгородская IV летописи, в основе которых лежит Новгородско-Софийский летописный свод, составленный ориентировочно в 1410-1430-х гг. Наиболее предпочтительной представляется точка зрения Я.С. Лурье, датировавшего этот гипотетический свод временем митрополии Герасима, жившего в Смоленске и державшего двор в Новгороде, что, возможно, и объясняет обилие в них новгородского материала74. Летописи эти по характеру являются общерусскими, но выражают идею сохранения самостоятельности отдельных русских земель в сочетании с идеей единачества князей. Такая идеологическая направленность данных источников характеризует междукняжеские отношения в первой трети XV в. и основную для этого времени тенденцию политического развития . Эти источники содержат описание первых столкновений в династической войне второй четверти XV в.
Основными летописными источниками по истории военной деятельности московских князей в 1420-1450-х гг. стали Волгодско-Пермская и Никаноровская летописи, восходящие к Софийско-Новгородскому своду, и Московский свод конца XV в. Именно в них содержится наиболее полное описание событий второй четверти XV в., в том числе и военных действий.
Своеобразный взгляд на историю Руси XIV-XV вв. содержится в Новгородской I летописи7 . Старший ее извод доведен до 30-х - 40-х гт. XIV в. Помимо новгородской позиции в вопросах взаимоотношений с великими, в том числе и московскими, князьями летопись характеризует военные столкновения, объясняет их причины и дает нравственную оценку действий обеих сторон с точки зрения традиции, не взирая даже на редакторскую правку, произведенную позже сторонниками московских великих князей. Новгородская I летопись младшего извода, доведенная до 1440-х гг., в своей первой части, до 30-х гг. XIV в., совпадает с летописью старшего извода по содержанию и часто текстуально. В то же время, продолжение новгородского летописания, представленное в данном источнике, демонстрирует своеобразие фактического материала для периода до середины XV в., так как описывает ряд событий с иной не-московской точки зрения и содержит фактический материал об отношениях Новгорода с Литвой и Тверью в 1440- х гг., когда известия о республике почти полностью исчезают со страниц великокняжеских летописей. Кроме того, отдельные сведения, дополняющие общую картину междукняжеских отношений, связей Москвы с Псковом и московско-литовского соперничества на северо-западе Руси, содержатся в Псковских летописях80.
При решении вопроса о характере вооруженных столкновений в период династических войн XV в. и анализе общеполитической ситуации в работе использовались Тверской сборник , Ермолинская и Львовская летописи.
Тверской сборник, созданный довольно поздно, в XVI в., возможно использовать, поскольку он содержит уникальный материал, дополняющий глухие намеки московских великокняжеских летописей, по поводу характера союза московского и тверского князей в 1440-х - 1450-х гг. и военной помощи Бориса Александровича Тверского Василию II Васильевичу.
Ермолинская летопись, хотя и содержит в себе великокняжеское летописание, одновременно сохранила ряд известий так называемого независимого летописания северной Руси, в результате чего некоторые действия Василия II воспринимаются летописцем несколько критически . Аналогичная ситуация складывается и с Львовской летописью, так же сохранившей следы независимого летописания85.
Отдельные эпизоды династических войн XV в. получили дополнительное освещение в Устюжском летописном своде .
Несмотря на позднее время создания и ярко выраженную общую тенденциозность источника при исследовании проблемы были использованы тверские известия в составе Никоновской летописи . Допустимость такого подхода обоснована в докладе А.Н. Насонова сделанном в Академии наук СССР .
Помимо летописания Северо-Восточной Руси были использованы западнорусские летописи . Для изучения политической истории XIV в. они не представляют интереса ввиду крайней степени их тенденциозности. Однако эти летописи проливают свет на взаимоотношения и вооруженные столкновения Московского и Литовского княжеств в 1440-х гг.
Кроме политических моментов, летописи позволяют, хотя и в очень ограниченной мере выявить представление других социальных групп о принципах наследования уделов и великого княжения. В частности, это можно сказать об эпизодах народных волнений в Нижнем Новгороде и Костроме в 1304-1305 гг., о позиции нижегородского боярства в борьбе московских и суздальских князей, о позиции духовенства и горожан в отдельных эпизодах московских династических войн второй четверти XV в. Это позволяет если не создать полный социальный контекст деятельности московских князей, то, по крайней мере, вывести их из безвоздушного пространства хотя бы отчасти.
Для характеристики отдельных моментов во взаимоотношениях Дмитрия Ивановича Мамаем в 1374-1375 («розмирье» Дмитрия Ивановича «с тотары и с Мамаем») и 1379-1380 гг. (канун битвы на Дону) были использованы фрагменты сочинений восточных авторов, представленные в «Сборнике материалов, относящихся к истории Золотой Орды» В.Г. Тизенгаузена, в частности Ибн Хальдуна, Абу-ар-Раззана Самарканда, Низам -ад-Дина Шами, Шереф-ад-Дина Йезди .
Наряду с летописными источниками в исследовании использован актовый материал: духовные грамоты великих и младших князей, договорные грамоты между московскими князьями и между московскими князьями и князьями соседних земель91, между великими (в том числе и московскими) князьями и Новгородом92, между великими князьями и митрополитами и послания митрополитов противникам великого князя Василия Васильевича . Актовый материал использовался с учетом результатов исследований Л.В. Черепнина, А.А. Зимина, В.А. Кучкина, Г.В. Семенченко, А.С. Фетищева94.
Духовные и договорные грамоты помогли решить ряд важных задач. Во-первых, эти источники дают возможность выяснить характер и принципы междукняжеских отношений в целом. Во-вторых, грамоты проливают свет на отдельные ключевые моменты таких отношений между представителями московского княжеского дома. Договоры с князьями соседних земель позволяют увидеть именно семейный характер княжеских отношений. В-третьих, решение в грамотах вопросов о наследовании великого княжения и уделов, позволяют определять характер войн в разное время .
Ибн Хальдун. Книга назидательных примеров и Сборник подлежащего и сказуемого по части истории Арабов иноземцев и берберов // Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. СПб., 1884. Т. 1.; Низам-ад-Дин Шами. Из «Книги побед»; Шереф-ад-Дин Иезди. Из «Книги побед»; Абу-ар-Раззан Самарканди. Из «Места восхода двух счастливых звезд и места слияния двух морей» // Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л., 1941. Т. 2.
Часть грамот позволяет определить структуру и состав войска московских князей .
Грамоты Великого Новгорода и Пскова дают возможность проследить эволюцию отношений великих князей с Новгородом и дополняют картину московско-новгородских отношений в XIV-XV вв.
Для уточнения вопросов о структуре войск в XIV-XV вв. и о причинах появления представлений о классическом делении войска Дмитрия Ивановича на пять полков - Разрядные книги за 1475-1605 гг.97
Методологическая база исследования.
Основной методологической посылкой стало рассмотрение войн конца XIII - середины XV вв. сквозь призму социальной истории, как частной деятельности княжеских семей, далеких от идей государственного или национального единства.
Война исследуется как проявление одного из аспектов средневековой культуры инаковой по отношению к культуре исследователя, но допускающей возможность диалога.
В качестве конкретного выражения данного подхода использован сформулированный Р. Ароном принцип легитимности, согласно которому изучать войны возможно, лишь исходя из своеобразия политических норм и политической культуры и представлений о должном конкретных политических деятелей. Все войны «...сохраняют след принципа легитимности, господствующего на той территории и в то время, где и когда они ведутся»
При работе с летописными и иными источниками мы исходим из недопустимости «потребительского» отношения к источникам, что являлось актуальной проблемой для дореволюционной и советской историографии и продолжает оставаться актуальной для современной российской историографии русского средневековья. В связи с этим автор исследования исходит из положений, разработанных в свое время академиком А.А. Шахматовым, а так же Д.М. Приселковым и Я.С. Лурье". Таким образом, источники для работы отбирались, во-первых, с учетом максимальной близости летописей к изучаемому периоду, во избежание своего рода модернизации, которой неизбежно грешит автор, опирающийся на поздние, «более информативные» летописные источники. Во-вторых, учитывалось происхождение летописной информации и возможность ее редактирования победителями в XV - XVI вв. Таким образом, предпочтение часто отдается немосковским источникам, в число которых входят остатки тверского летописания, новгородские известия, данные псковских летописей, а так же независимые северорусские источники. В этом случае автор считает возможным с известной долей осторожности, опираясь на построения Я.С. Лурье, А.Н. Насонова и Д.М. Приселкова, привлекать поздние источники именно по причине их немосковского происхождения100. В-третьих, при работе с летописями мы исходим из того, что часть информации представлена в них в виде умолчаний и логических несообразностей, возникших как при позднем редактировании, так и при попытках летописцев скрыть или реабилитировать своих патронов в ряде ситуаций, когда поведение последних не соответствовало должному.
Кроме того, при работе над диссертацией были использованы следующие методы исследования: историко-генетический, историко-сравнительный, позволяющие проследить принципы междукняжеских отношений и их эволюцию как на протяжении изучаемого периода, так и за его пределами, что дает возможность понять саму суть принципов, которыми руководствовались русские и в том числе московские князья, как следствие, - характер и природу военной активности московских князей. Кроме того, сравнивая процессы в отдельных русских землях, можно говорить о каких-то общих для всей Руси тенденциях. При выяснении основных принципов междукняжеских отношений представляется справедливым обращение к основным выводам западноевропейских исследователей, касавшихся военной истории Европы, для проведения сравнительно-исторического анализа при рассмотрении вопросов тактики и отношения к войнам их участников.
Диссертация состоит из Введения, трех глав и Заключения и разделена на главы по хронологическому принципу. Такая компоновка позволяет создать картину эволюции целей и характера войн в течении всего изучаемого периода. Кроме того, благодаря такому решению представляется возможным избежать деления изучаемых войн по направленности действия, что крайне важно, поскольку невозможно корректно разделить все действия на войны с Литвой, татарами и между русскими князьями, так как они всегда были так или иначе переплетены и любое деление было бы механическим.
Хронологическими рамками глав стали ключевые моменты в военно-политической деятельности московских князей: 1282 г. (дата первого упоминания о московском князе), 1359 г. (начало военной активности князя Дмитрия Ивановича), 1389 г. (дата окончания правления Дмитрия, приведшего к закреплению за московской княжеской семьей великого княжения и появлению оснований для спора о наследовании старшинства), 1460-е гг. (окончание династических войн и удаление с политической арены противников и сторонников победителя - Василия II). Главы делятся на разделы, посвященные рассмотрению отдельных вопросов военной истории либо более коротким периодам истории.
Начало Московского княжества и борьба за великое княжение: военные аспекты
По принято считать, что Московское княжество возникло около 1276 г., ко времени достижения первым московским князем пятнадцатилетия . Однако первое упоминание о московском князе в источниках относится к 1282 г . Не отрицая того, что Даниил Александрович стал князем ранее указанной даты, можно начать рассмотрение проблемы именно отсюда. Тем более что первое же упоминание родоначальника московской княжеской династии связанно с военными действиями с его участием.
С самого начала своего правления Даниил Александрович проводил достаточно активную политику и создавал ощутимое военное давление на соседей, включая великих князей, власть которых была номинальной, на что обратили внимание еще СМ. Соловьев и А.Е. Пресняков3. За период 1282-1303 гг. можно насчитать, по крайней мере, пять крупных военных акций и четыре-пять мероприятий политического плана. Таким образом, мы видим, что в этот период Москва не отдавала явного предпочтения военной силе, хотя и не стеснялась ею пользоваться.
При сравнении с рядом других княжеств Северо-восточной Руси следует отметить соизмеримость активности Даниила с активностью тверских князей и братьев московского князя - Дмитрия и Андрея. И если двое последних боролись за старшинство и его реальное наполнение (80-е и 90-е гг. XIII в. и прошли под знаком этой борьбы), то тверские (особенно Михаил Ярославич) и московский князья имели целью определение места и политического веса молодых княжеств в структуре Великого княжества Владимирского.
В связи с этим можно говорить, что активность, как военная, так и политическая, для молодых княжеств и династий была неизбежной.
Монгольское завоевание перевернуло политическую систему Северо-Восточной Руси. С 1246 г. только одна ветвь потомков Всеволода Юрьевича («Большое гнездо») сохранила право на замещение великокняжеского стола. Представители старшей ветви - князья ростовские, ярославские, угличские, белозерские потеряли такое право, так как со смертью Василька Ростовского в 1238 г. его потомки потеряли для этого основания. Святослав Всеволодович Стародубский не мог обеспечить себе и своему наследнику возможность получения ярлыка на великое княжение. Таким образом, число возможных претендентов на великое княжение резко сократилось. В связи с этим необходимо признать не вполне точным утверждение о том, что старшинство было дано «кааном» (главой империи монголов) Ярославу Всеволодовичу и его потомству в качестве поощрения за то, что тот первым признал власть монголов. В рамках великого княжения Владимирского других претендентов просто не могло быть. Даже если рассматривать Владимирское великое княжение как общерусское4, иных претендентов на востоке и северо-востоке Руси очевидно уже нельзя было найти.
В то же время отметим, что положение этих «старых» князей, их «политическая ниша» определялась уже некоторой традицией. Потомки Константина Ростовского поделили города Ростов и Ярославль согласно старшинству ветвей. Позже урезанное уже Ростовское княжество вновь было поделено между братьями, в результате чего возникло Угличское княжество, позже - Белозерское. Можно привести и другие примеры. Эти земли находились довольно долго под властью одной семьи и, как бы они не дробились, их владельческая принадлежность не вызывала сомнений или споров. В то же время иерархия старшинства между ветвями старых родов и статус каждой из них были определены.
Статус князей костромского, городецкого, московского и, в меньшей степени, - тверского был не столь определенным. Во-первых, новому княжеству необходимо было установить свои отношения с великим князем, ибо фактические отношения всегда отличались от размытого идеала «единачества», и с соседями, определить свое место в системе великого княжения. Во-вторых, если князья ростовского дома княжили на землях своего родоначальника, Константина Всеволодовича, то князья городецкий и московский получили уделы от своего отца, Александра Ярославича, на землях, не являвшихся частью Переяславского княжества - вотчины Александра. Показательно, что следующий великий князь, Ярослав Ярославич - тверской князь, не давал уделов сыновьям за пределами своей родовой вотчины - Тверского княжества. Следовательно, Московское, Костромское, Городецкое княжества не были «отчинами» своих владетелей в строгом смысле этого слова, ибо Александр Ярославич управлял этими территориями как великий князь, а не как владелец удела.
Между княжеские войны и кризис великокняжеской власти
Вокняжение нового московского князя совпало с «замятней» в Орде в 60-х — 70-х гг. XIV в. В этой связи несколько изменились отношения не только русских земель с Ордой, но и отношения между самими русскими князьями.
В 1360 гг. великое княжение от нового хана Новруза получил суздальский князь Дмитрий Константинович1. Казалось бы, всё говорит о падении авторитета Москвы, но, во-первых, старший из суздальско-нижегородских князей, Андрей Константинович не стал оспаривать старшинство московского князя, это сделал Дмитрий Константинович, второй по старшинству в своей семье.
Во-вторых, права, даже ещё большие, чем у суздальско-нижегородских, на великокняжеское достоинство имели князья тверского дома. В порядке очерёдности: Василий Кашинский, Всеволод Холмский, Михаил Микулинский (будущий тверской князь). Интересно, что ни один из них не предъявил свои претензии, хотя в ситуации тлеющего конфликта в Твери между дядей и племянниками обе стороны могли бы использовать старшинство против соперника.
Э. Клюг полагает, что Тверь в это время составила союз с Суздальско-Нижегородским княжеством для противостояния Москве, который распался при дележе «шкуры неубитого медведя», то есть великого княжения, в начале 1360-х гг.2 Такая точка зрения представляется сомнительной, так как в источниках даже нет ни указаний на поездки тверских князей в это время в Орду, ни упоминаний о встречах тверских и суздальско-нижегородских князей. Пассивность представителей тверского княжеского дома рельефно выделяется на фоне многократных поездок в это время в Орду князей московского, ростовских, суздальско-нижегородских, дмитровского (галицкого), белоозерского и новгородцев. Очевидно, никто из потомков Михаила Ярославича не рискнул в ситуации внутренней усобицы отлучаться надолго и при этом ссориться с Москвой.
Права Дмитрия Московского на Владимирское княжение в этот период представлялись уже неоспоримыми, в том числе благодаря Ивану Ивановичу. Таким образом, к концу 1350-х гг. предшественниками Дмитрия было подготовлено основание для объявления великого княжения «отчиной» московских князей.
Как же повел себя нарушитель спокойствия, дерзнувший взять ярлык в обход московского князя? В 1362 г., ко времени получения Дмитрием Московским ярлыка на великое княжение от «альтернативного» царя , Дмитрий Суздальский находился в Переяславле. После известия о подходе московских ратей к городу суздальский князь уехал во Владимир, а оттуда бежал в Суздаль . В следующем году, когда Дмитрий Иванович выбрал себе в Орде нового сюзерена (Мамая), Дмитрий Константинович взял ярлык у Амурата, первого благодетеля московского князя5. На этот раз суздальский князь не поехал в Переяславль, а просто сел во Владимире. Повторилась ситуация годичной давности. Едва узнав о движении на Владимир московской рати, Дмитрий Константинович вновь без сопротивления уходит в Суздаль. Даже когда москвичи осадили Дмитрия в его столице, тот предпочел просто отсидеться в городе . Сил для серьезного военного противостояния с московским князем у Дмитрия Константиновича Суздальского не было. Очевидно, в своих претензиях суздальский князь надеялся на поддержку хана, во-первых, и малолетство московского князя, во-вторых.
Династические войны в московском княжеском доме: причины, характер, результаты 1425-1462 гг.
Со смертью Василия I Дмитриевича проблемы отношений с татарами, Литвой, суздальскими князьями и Тверью отошли на второй план. В это время начала усиливаться напряжённость в самом Московском княжеском доме. Она вылилось, в итоге, в четвертьвековую войну и временное (но довольно серьезное) ослабление Москвы и ее позиций в регионе. Спор, как известно, возник по вопросу том, кто унаследует титул великого князя, сын Василия I или брат, Юрий Дмитриевич.
Конфликт в скрытой форме начался, по-видимому, еще на рубеже XIV - XV вв. В договоре с тверским князем в 1399 г. Юрий Дмитриевич упоминается в числе московских князей, будучи назван при этом по имени в отличие от «младшей братии»1. Следовательно можно говорить о том, что еще и в этот момент звенигородско-галицкий князь был наследником Василия Дмитриевича на великом княжении. Но уже в 1401-1402 гг. Василий, заключая договор с младшими братьями, ущемляет их традиционную степень независимости - они обязуются служить старшему брату . В этой ситуации весьма показательно отсутствие аналогичного договора с Юрием. И хотя братья Василия I оказывают ему поддержку в отношениях с соседями и, в отличие от тверских младших князей никуда не отъезжают, обстановка в семье явно накалилась.
Намерение Василия Дмитриевича передать великое княжение сыну Ивану, отразившееся в его первой духовной грамоте, не могло порадовать братьев . Как известно, в 1419 г. князь Константин не захотел «подписаться» под сыном великого князя Василием Васильевичем, чем навлек на себя гнев старшего брата, лишившего его удела . Спустя еще шесть лет в своей последней (третьей) духовной грамоте Василий Дмитриевич передал своего сына и наследника под опеку митрополита, жены, тестя - литовского князя Витовта и своих братьев - Андрея и Петра. Показательно, что среди гарантов не было не только князя Юрия Дмитриевича, лишенного великого княжения, но и Константина Дмитриевича, не изменившего, очевидно, своей точки зрения на проблему5.
После смерти в 1425 г. Василия Дмитриевича началось противостояние Василия Васильевича и его бояр с Юрием Галицким, так же получившим поддержку ряда представителей древних и могущественных московских боярских родов . На стороне одного была воля предшественника, на стороне другого -обычай и духовная грамота Дмитрия Ивановича, по сути родоначальника всех ветвей московского княжеского дома, имевших право на старейшинство в роду и, как следствие, - лидерство в регионе7.
В связи с конфликтом вокруг вопроса наследования великокняжеской власти необходимо коснуться частного, но очень важного вопроса, занимающего особое место в историографии. Это вопрос о смысле духовной грамоты Дмитрия Ивановича относительно передачи великокняжеской власти и, более широко, вопрос о принципах наследования существовавших в Московском княжестве в XIV - XV вв.
В первую очередь необходимо обратить внимание на сохранение в современной историографии свойственного дореволюционным и в еще большей мере советским историкам, обычая делить княжества и князей на Московское (московских) и всех остальных. В данном случае критерием деления стал принцип наследования старшинства в роду. Еще В.О. Ключевский полагал, что преобладание прецедентов наследования сыновьями с 1340 г. привело к складыванию новой традиции к концу правления Василия II . Таким образом в Москве, по мнению ученого, сложился новый принцип наследования власти. При этом исследователь исходил из того, что родственные отношения между князьями, сохранившиеся в формулировках договорных и духовных грамот, не более чем анахронизм, за которым скрывались уже отношения совсем другого рода.
