Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Свод законов Российской Империи в связи с политической и правовой культурой страны 14
1. Свод законов Российской империи: европейские тенденции кодификации эпохи Нового времени и российская специфика 14
2. Система Свода: кодификация или инкорпорация законов 27
3. Свод как воплощение законности в самодержавном государстве 47
Глава 2. Закон и Свод законов в начале XX в 65
1. Спор о власти как спор о праве 65
2. Значение Свода законов к началу XX в 78
3. Кодификация законов как механизм государственного управления 92
Глава 3. Кодификация законов в условиях думской монархии 111
1. Бюрократический или правовой порядок: деятельность Отделения Свода законов Государственной канцелярии в 1906-1908 гг 111
2. Кодификация в условиях нового строя: Сводное Продолжение 1906 и Продолжение 1908 г 125
Глава 4. Политическое значение систематизации законов 140
1. Дискуссия о кодификации в печати: право и политика 140
2. Кодификаторы-правоведы: служение праву и государственная служба 155
3 Попытки реформирования кодификации 178
4. Кодификация законов при Временном правительстве 191
Заключение 204
Источники и литература 210
- Свод законов Российской империи: европейские тенденции кодификации эпохи Нового времени и российская специфика
- Спор о власти как спор о праве
- Бюрократический или правовой порядок: деятельность Отделения Свода законов Государственной канцелярии в 1906-1908 гг
Введение к работе
Диссертационное исследование посвящено политике кодификации как важной сфере функционирования государственного аппарата дореволюционной России. Кодификация вообще представляет собой законодательную деятельность, направленную на приведение в известность, упорядочение, систематическое объединение и выражение в виде единого закона права страны в целом его объеме или важнейших частях. Результатом этой деятельности являются кодексы, уложения, своды и т.д.
Обратим внимание на то, что кодификация - законодательный процесс. Участие политического компонента в этой, на первый взгляд, исключительно технической процедуре систематизации законов становится неизбежным.1 Неслучайно словарь Брокгауза и Ефрона, готовившейся в атмосфере высокой общественной активности конца XIX в., представлял кодификацию политико-правовым средством перехода от «старого» режима к «новому»: «При завершении борьбы сословий и классов, пришедших к определенному соглашению относительно будущего строя жизни; ... когда происходит решительный разрыв со старым порядком отношений и ясно намечается новый, господство которого утверждается симпатиями огромного большинства наций - во всех этих случаях кодификация, фиксируя право в ясной последовательной системе норм и отрывая их от их старых источников, прекращает существование несогласия и возможность возврата к старому и на будущее время обеспечивает господство прочного порядка, основанного на ясном знании каждым своего права».2
Lokin J.H.A, Zwalve W.J. Hoofdstukken uit de Europese Codificatiedeschidenis. Kluwer 3e ed. 2001, Mattei U. The European Codification Process: Cut and Paste. Kluwer law International 2003.
2 А.Я. [Яновский A.E.] Кодификация II Энциклопедический словарь I Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Т. XVa. СПб., 1895. С. 538.
Из приведенной цитаты понятно, что Свод законов Российской империи не мог быть образцом такой кодификации. Стремление к ней развивалось в противопоставлении существовавшим кодификационным изданиям, которые, начиная с 1870-х гг. подвергались все более жесткой критике. Она исходила, прежде всего, от либерально настроенных юристов, видевших в Своде воплощение самодержавно-бюрократических порядков николаевского времени.
Стереотипное представление о кодификации, как излишней процедуре, рудименте абсолютистского строя, в некоторой степени обусловило отсутствие исследовательского интереса к этой теме. Во многом это объяснялось однозначностью господствующей упрощенной трактовки Свода законов как ненужного сборника законодательства, воплощения отставшей от жизни «нетерпимой старой аргументации».
Историческое знание должно стремиться к максимальной беспристрастности. В данном случае, несмотря на критические замечания целого ряда юристов и политиков, со времени вступления в силу 1 января 1835 г. и вплоть до Октябрьской революции 1917 г. Свод законов был первоисточником права в государстве. Его роль была четко определена законом: «не только присутственные места, но и частные лица по делам их в правительственных местах производящимся обязаны следовать общему правилу по Своду».3 Как показывают исследования судебной практики,4 в отношении Свода буква закона исполнялась строго: действующее законодательство могло приводиться без указания соответствующей статьи Свода, только если речь шла о новейшей норме, пока новое кодификационное издание еще готовилось.
3 Учреждение Правительствующего Сената ст. 66, прил. пункт 7 // Свод законов
Российской империи. Т. 2. Издание 1906г. Спб., 1906.
4 Burbank J. Russian Peasants Go to Court. Legal Culture in the Countryside, 1905 - 1917.
Bloomington: Indiana University Press, 2004.
В этой связи настоятельно требует специального изучения вопрос о том, как Свод законов мог соответствовать поставленной задаче - быть первостепенным источником общеимперского законодательства.
Исследование процесса постоянного пополнения и редактирования Свода с учетом нового законодательства имеет большое значение для формирования правильного представления о действии нормативных актов в дореволюционной России. Ведь в конечном итоге действующим должен был быть именно кодифицированный закон, часто подвергнутый правке в соответствии с уже существующими нормами.
Свод законов Российской империи является уникальным источником для изучения первой стадии самостоятельной жизни законодательной нормы, которая существует уже независимо от создавшего ее законодателя. В процессе включения новых законов в систему действовавшего права была неизбежна определенная переработка, «соотнесение» старого и нового регулирования. В результате на практике в качестве первостепенного источника нередко выступал некий «третий», промежуточный между старым и новым вариант - продукт бюрократического творчества.
О высоком значении кодификации как одной из стадий законодательной политики говорит та дискуссия, которая развернулась вокруг Свода законов и его Продолжений во время государственного кризиса 1905 -1907 гг. Период реформирования институтов самодержавного строя является наиболее интересным для исследования, поскольку в момент кризиса отчетливее вырисовываются сложившиеся традиции. В частности, под напором критики юристов-кадетов «Журнал министерства юстиции» был вынужден отстаивать свой взгляд на роль Свода законов в связи с изменением структуры законодательной власти.
Кадеты видели в кодификации законов в Своде угрозу новой законодательной власти. В их представлении под видом кодификационной правки власть могла изменить значение законов, принятых с участием
народных представителей. Такого рода выступления сформулировали
второй основной вопрос нашего исследования о сознательном
использовании кодификации в политических целях, в частности, для
корректировки значения тех или иных нормативных актов. В целом,
изучение процесса кодификации законодательства 1905-1917 гг.
представляет собой новый аспект сформировавшегося представления о государственности периода Думской монархии.
Необходимо подчеркнуть, что тема данного диссертационного исследования только на первый взгляд может показаться узко юридической. В атмосфере политического кризиса начала XX века юридические вопросы приобрели дополнительное значение: получило большое распространение инструментальное представление о праве как цели и средстве политической борьбы, отраженное на знаменах эсеров - «в борьбе обретешь ты право свое».
С правом как инструментом переустройства связывались высокие общественные ожидания. В силу этого дискуссии о юридических проблемах вызывали интерес и неспециалистов. Вышеописанные настроения могли быть спровоцированы политически активными представителями профессиональной группы юристов, использовавших свой статус знатоков законодательства в политической борьбе. Изучение споров о Своде законов позволит по-новому взглянуть на политическую жизнь в начале XX в. и на участие в ней отдельных профессиональных групп.
В основе структуры работы лежит тематическо-хронологический принцип. Диссертация состоит из четырех глав. Первая глава ставит задачу определить сущность кодификационных работ и их значение в системе государственной власти Российской империи. Необходимо оговориться, что в данном исследовании речь идет исключительно о государственной общеимперской кодификации законов в Своде, его переизданиях и Продолжениях. Частные издания сборников законов и кодификация местных законов и областей права, не охваченных Сводом, не рассматривались.
Во второй главе описывается роль Свода законов к началу XX в. Особо ставится вопрос о соотношении кодификации и реформ: почему, несмотря на масштабные преобразования 1860-х 1870-х гг. процесс кодификации не был реформирован, а Свод не уступил новым Судебным уставам своего первостепенного значения системы законодательства? Другой важной темой главы является анализ критики законодательства правоведами.
Третья глава посвящена деятельности кодификационного ведомства в 1906 - 1908 гг. На Отделение Свода законов Государственной канцелярии была возложена трудная задача обозначить в системе действовавшего права последствия вырванных революцией реформ, включая главную из них -реформу законодательной власти. От интерпретации кодификаторов зависело применение нового законодательства, поэтому анализ их действий позволяет поставить вопрос о том, какую политическую линию проводило Отделение.
Заключительная четвертая глава рассматривает тот резонанс, который вызвали новые издания Свода законов, вышедшие после 1906 г. Насколько обоснованы были обвинения юристов-кадетов, представлявших редакторов Свода бюрократами-ретроградами, не имеющими соответствующей компетенции в юриспруденции? Что представляла собой группа чиновников-кодификаторов и могла ли она стать опорой режима Временного правительства, ратующего за законность?
В изучении кодификации законов и, более широко, законодательной политики государства можно выделить два основных подхода. Их происхождение объясняется тем, что объект исследования относится к двум областям гуманитарного знания - правоведения и истории. Представители данных наук выработали разные подходы к изучению кодификации. Классическим примером подхода правоведов можно назвать труд С. В. Пахмана «История кодификации гражданского права», подготовленный в последней четверти XIX в.5
5 Пахман С. В. История кодификации гражданского права. СПб., 1876. Т. 1-2.
В своей монографии С. В. Пахман рассматривал российскую кодификацию с двух сторон. Во-первых, он описывал ход кодификационных работ над тем или иным памятником. Здесь его источником был законодательный материал - разнообразные распоряжения о деятельности кодификационных комиссий. Из них он приводил сведения о сроках работ, основных действующих лицах, поставленных перед ними задачах. В этом, собственно, и состояла историческая часть его работы.
Вторая, гораздо большая по объему часть монографии была посвящена подробному описанию кодексов и их проектов. Постатейно описывая их содержание, автор не ставил перед собой задачу показать историю развития того или иного юридического института. Отказавшись от исторического анализа, С. В. Пахман все же вставлял небольшие замечания сравнительно-правового характера, указывая на схожесть положений кодексов разных стран. В таком описательном «историко-юридическом» ключе рассматривался и Свод законов Российской империи.
Надо сказать, Пахман представлял задачу своего труда как справочно-учебную, ознакомительную: «многочисленные опыты убеждают, что для составления уложения необходимо близкое ознакомление с предшествующими работами по этой части». Однако, уже тогда обобщающая работа метра отечественного правоведения, описавшего историю кодификации исключительно в учебно-справочных целях, вызвала разочарованную критику современников.6
Мы неслучайно так подробно остановились на книге Пахмана - метод историко-юридического описания продолжает удерживать прочные позиции в литературе. Описания обстоятельств создания и содержания ключевых
6 Горчаков М.И., Сергеевич В.И. По поводу книги B.C. Пахмана «История кодификации».
СПб., 1877.
7 Watson A. The Making of the Civil Law. The Hague, 1977, Скрипилев E.A. (ред.) 1)
Развитие русского права в первой половине XIX в. М., 1994, 2)Развитие русского права во
второй половине XIX - начале XX в. М., 1997.
нормативных актов разных правовых систем являются необходимым материалом для развития науки права: сравнительного правоведения, анализа исторического развития юридических институтов, юридической географии. К сожалению, специфика жанра такого рода исследований нередко сводит их историческую часть к перечислению дат издания базовых документов в соответствующей отрасли с их краткой юридической характеристикой.
Со второй половины XX в. в сфере исторического правоведения обозначилось отчетливое стремление рассмотреть право и его кодификацию в более широком, не исключительно юридическом аспекте. Появились работы, исследовавшие кодификацию с точки зрения истории идей как правовых, так и политических, в частности, идеи национализации права.8 В целом, можно говорить о том, что правоведы стали обращать гораздо больше внимания на политическую составляющую процесса кодификации.
Необходимо отметить, что рассматриваемые исследования кодификации посвящены главным образом крупным кодификационным проектам, например, созданию Германского гражданского уложения или Свода законов Российской империи.9 С этой точки зрения, история
8 Coing Н. An Intellectual History of European Codification in the Eighteenth and Ninetenth Centuries. II Problems of codification. Ed. Stoljar. The Australian National University, 1977, Омельченко O.A. Кодификация права в России в период абсолютной монархии: (Вторая половина XVIII в.). М., 1989, Румянцева М. Ф. Российское законодательство XVIII в.: проблема приемственности и новаторства. // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права. / Под общ. ред. А. Н. Сахарова. М., 2000, Martin X. Mithologie du Code Napole'on. II Himejl International Forum of Law and politics. No. 1, 1993. P. 27-38, Birtsch G. Reform Absolutism and the Codification of Law: The Genesis and nature of the Prussian General Code II ed. Brewer J. Hellmuth E. Rethinking Leviathan. The Eighteenth-Century State in Britain and Germany. Oxford 1999. P. 343-359.
9 John, M. Politics and the Law in Late Nineteenth-Century Germany: The Origin of the Civil Code. Oxford: Clarendon Press, 1989, Андреева M. В. У истоков кодификационных работ М.М. Сперанского // Правоведение. 1983. № 1, Сидорчук М. В. О систематизации законодательства в России (1826-1832). // Правоведение 1990, № б. С. 26-32.
российской кодификации, которая, в отличие от континентальных опытов, продолжалась постоянно, еще не разработана. Современные исследователи, главным образом, продолжают сосредотачивать свое внимание на описании обстоятельств создания Свода.10
Несмотря на использование данных исторического правоведения, данная диссертационная работа видится нам как продолжение традиции исторического исследования права как важного явления общественной и государственной жизни. Как известно, законодательный материал является бесценным историческим источником, в исследовании которого возможны и одинаково интересны разные подходы. Классическим является анализ законодательной политики государства в той или иной сфере.
Исследования этого направления позволяют составить представление об общих тенденциях развития законодательства Российской империи. В определенном смысле они компенсируют недостаток исследовательского интереса к Своду законов как таковому. В частности, отметим работы Ю. Я. Рыбакова, Л. Е. Шепелева и Т. Оуна о развитии промышленного и акционерного законодательства в России XIX - начала XX в.11 Их отличает удачное сочетание анализа нормативных актов и политико-экономического контекста правовой политики.
Историки, исследовавшие законодательство той или иной области, нередко отмечали важные детали процесса кодификации. В частности, Ю. Я.
10 См. недавнюю работу Whisenhunt W.B. In Search of Legality. Mikhail M. Speranskii and
the Codification of Russian Law. NY, 2001.
11 Рыбаков Ю.Я. Промышленное законодательство России первой половины XIX в.
Источниковедческие очерки. М., 1986, Шепелев Л.Е. Из истории русского акционерного
законодательства (закон 1836 г.) // Носов Н.Е. ред. Внутренняя политика царизма
(середина XVI — начало XX в.). Л., 1967, Шепелев Л.Е. Акционерные компании в России.
Л., 1973. Owen Th. С. The corporation under Russian law, 1800 - 1917: a study in tsarist
economic policy. Cambridge University Press. 1991.
Рыбаков указывал, что переиздания Свода часто включали в себя правила, неизвестные ранее, иными словами, в процессе редактирования не только систематизировалось уже известное законодательство, но и появлялись новые нормы.
Большое значение для изучения нашей темы имеют разработки в области истории государственных учреждений конца XIX - начала XX в. и вспомогательных исторических дисциплин того же времени. Здесь следует отметить исследования о деятельности Совета министров, других высших и центральных органов государственной власти и механизма процесса принятия решений В. С. Дякина, М. Ф. Флоринского, Р. Ш. Ганелина.12 В них содержатся ценные наблюдения относительно законодательной политики 1905 -1917 гг.
Особый интерес представляют две работы В. С. Дякина о традиционных и новых формах законодательства как средстве достижения политических целей.13 На богатом архивном материале историк показал, как министры периода третьеиюньской монархии использовали возможность чрезвычайно-указного законодательства в обход палат и традиционное смешение понятий закон и указ. Исследовательский подход Дякина отличался глубоким анализом законодательства, с одной стороны, и
12 Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 г. Реформы и революция. СПб., 1991,
Дякин B.C. 1) Самодержавие буржуазия и дворянство в 1907-1911гг. Л., 1978, 2) Буржуазия,
дворянство и царизм в 1911-14гг. Л., 1988, Флоринский М. М. 1) К истории образования и
деятельности малого Совета министров: 1906 - 1914 гг. // Вестник ЛГУ. Серия истории,
языка и литературы. Вып. 2. Л., 1977, 2) Основные законы 1906 г. и церковное управление
периода третьеиюньской монархии. // Вестник ЛГУ. Серия истории, языка и литературы.
Вып. 4. Л., 1981, 3) Кризис государственного управления в годы Первой мировой войны
(Совет министров в 1914 -1917 гг.). Л., 1988.
13 Дякин B.C. Чрезвычайно-указанное законодательство в России (1906-1914гг.). //
Вспомогательные исторические дисциплины. Т.7. Л., 1976.
Дякин B.C. Сфера компетенции указа и закона в 3-июньской монархии. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 8. Л., 1976.
детальной реконструкцией обстоятельств принятия политических решений, с другой.
Другим очень важным направлением изучения законодательства является анализ юридической техники, выполненный в рамках особой исторической дисциплины - источниковедения. Классическими в этой области можно назвать исследования законодательного материала С. Н. Валка и Б. М. Кочакова.
Диссертация Б. М. Кочакова посвящена изучению процедуры принятия закона от проекта до опубликования.14 Основываясь на многочисленных архивных источниках, он показал, что разнообразие форм законодательных актов отражало специфику законодательного процесса, и часто использование той или иной формы имело ряд дополнительных политических значений.
С. Н. Валк обратил внимание на принципиально важный аспект источниковедения законодательного акта - разночтения в текстах декретов Октябрьской революции.15 Он указывал на то, что для правильного понимания политики молодой советской власти необходимо отдавать себе отчет в том, что исходный текст декрета мог существенно отличаться от опубликованных вариантов, которые становились руководящими на местах. Наше исследование ставит сходную задачу обратить внимание историков, активно использующих законодательные источники, на важность учета кодифицированного закона наравне с его первоисточником.
Кочаков Б. М. 1) Источниковедение русского законодательного акта XIX в. Дис. на соиск. ст. канд. ист. наук // Архив Спб. ФИРИ РАН. Ф.276. Оп.2. Д.75., 2) Русский законодательный документ XIX - XX вв. // Вспомогательные исторические дисциплины. М.;Л., 1937.
15 Валк С. Н. О тексте декретов Октябрьской Социалистической Революции и о необходимости научного их издания // Архивное дело. 1939. № 3.
Основным источником нашего исследования является законодательство как таковое - прежде всего, различные издания кодификационного ведомства - Полное Собрание и Свод законов Российской империи и многочисленные Продолжения и переиздания последнего. Безусловно, анализ трансформации нормативных актов в процессе кодификации не возможен без сверки с первоисточником кодификаторов -Собранием узаконений и распоряжений правительства.
Для уяснения обстоятельств кодификации использовались делопроизводственные материалы из фонда Государственной канцелярии РГИА. Также привлекались источники из фонда Министерства, а затем Наркомата юстиции (РГИА, ГАРФ). Чтобы ответить на вопрос о том, была ли кодификация законов орудием политики власти, пытавшейся подкорректировать в Своде значение вырванного революцией 1905 г. либерального законодательства, рассматривались документы фонда Совета министров РГИА и опубликованные материалы ключевых совещаний 1905 -1906 гг., в которых ясно формулировались мотивы законодателя. Вышеперечисленные источники позволяют составить наиболее полное представление о сущности кодификационного процесса.
Дискуссия о значении Свода законов и кодификации как части законодательной политики представлена в особом блоке источников. Здесь можно выделить следующие основные группы: юридическую литературу -научную и учебную, а также статьи из периодических изданий. Работа с перечисленными источниками осложнена уже отмеченным выше явлением политизации правовых дискуссий.
В атмосфере политического кризиса самодержавного строя дискуссия о праве, как средстве переустройства государственной и общественной жизни России, вызывала широкий общественный интерес. В силу этого, профессиональная юридическая литература и периодические издания существенно расширили как свою аудиторию, так и охват тем. Поднимая наиболее насущные вопросы политики и права, они не могли обойти
вниманием первоисточник отечественного законодательства - Свод законов. В то же время, кодификаторы использовали возможность отстоять свое видение Свода в ведомственном «Журнале министерства юстиции».
В силу вышесказанного исследователь должен отказаться от опасного искушения использовать учебные и научные труды правоведов второй половины XIX - начала XX в. как справочную литературу, в которой отражена точка зрения науки права на тот или иной вопрос. Такой подход имеет право на существование16 только с поправкой на возможное влияние определенной политической позиции автора. В особенности это относится к правовой публицистике в периодических изданиях. Поэтому можно рассматривать эти опубликованные произведения как обладающие свойствами и значением исторических источников.
16 См. достойный пример тому в недавнем исследовании правовых основ законодательной политики 1905 - 1917 гг. Кравец И. А. Конституционализм и российская государственность в начале XX в. М; Новосибирск, 2000.
Свод законов Российской империи: европейские тенденции кодификации эпохи Нового времени и российская специфика
Систематизация и кодификация законов практиковались в самых разных странах света с достопамятных времен как важный элемент государственного строительства. С течением времени кодекс стал восприниматься как необходимый атрибут государства. Так, составители Гражданского кодекса Чили в 1861 г. обосновывали необходимость его введения тем, что «кодификация является потребностью и привычкой цивилизованных государств».17
Прямая связь понятий «кодификация» и «цивилизованность правления» берет свое начало в политико-философских трактатах эпохи Просвещения. Вслед за достижениями естественных наук, приоткрывшими завесу божественного и объяснившими законы природы, пытливая мысль европейцев обратилась к «естественным законам человеческого общежития». Найти эти законы, приложить общие принципы к каждодневным правоотношениям, изложить их в удобопонятной форме кодекса и сделать его доступным для всех - к этому стремились все просвещенные умы того времени. Так, поклонник Вольтера и Монтескье Фридрих Великий писал о своем кодексе как о документе, в котором «все законодательство было бы последовательно упорядочено, изложено на языке нации и представлено так, чтобы было понятно каждому обывателю, получившему образование, пусть даже самое скромное».
Разумная, понятная систематизация законодательства была не только целью, но и средством. Идеология просвещенного абсолютизма видела в монархе воспитателя общества, который во главе «образованной элиты администраторов ... воспитывает население для продуктивной работы через регулярность и плановую деятельность центральной власти. Эту новую политическую культуру обычно называют регулярным полицейским государством».19 В рамках регулярного государства кодекс был необходимым орудием просвещенного монарха в деле упрочения механизмов бюрократического принуждения. Здесь можно привести мнение А. Н. Медушевского, писавшего о кодификации, как об одной из стратегий утверждения абсолютизма - «важном инструменте контроля, унификации и централизации управления, финансов и судопроизводства в ходе подъема национального государства нового времени».20
Изданный в 1832 г. Свод законов Российской империи стал долгожданным российским воплощением указанных тенденций Нового времени. Настойчивые попытки систематизировать последовавшее после Соборного уложения 1649 г. законодательство предпринимал Петр I. Вообще с его масштабных преобразований исследователи отсчитывают новый этап развития законодательства. Если ранее законодательная политика власти была нацелена на поддержание стабильного порядка путем закрепления уже существующей традиции, то отныне законодательство стало основным средством мобилизации всех ресурсов государства и модернизации по европейским образцам. В этой связи задача систематизации права не могла не приобрести особое значение.22
Затянутость безуспешных попыток кодификации имеет ряд причин. С одной стороны, имели место специфически российские причины, а именно, неразвитость правоведения и отсутствие квалифицированных кадров, способных свести в систему новые заимствованные институты и действовавшие российские законы.
С другой стороны, бесплодность кодификационных начинаний не была исключительно российским явлением. В Европе ситуация развивалась сходным образом - крайне непоследовательно. Объяснением является масштабность кодификационных работ вообще. Являясь высшей формой нормативного акта, кодекс подводит итоги развития права и намечает его дальнейшее направление. В силу этого, для успеха кодификации одного профессионализма разработчиков кодекса недостаточно — принципиальное значение имеет политическая конъюнктура, соотношение ветвей власти. Автократическая форма правления, при которой вся полнота власти сосредоточена в одних руках, также вносит ряд трудностей в процесс кодификации, делая его более зависимым от субъективных обстоятельств.
Спор о власти как спор о праве
На рубеже XIX и XX столетий, в 1900 году издательство «Детская литература» для развития правового сознания народа выпустило брошюру «Право: элементарный очерк». В нем в качестве определения понятия «право» приводилось неоднозначное высказывание немецкого философа-правоведа Иеринга: «Право есть понятие силы».161 Такого рода представление отражало сложившееся к началу XX в. представление о всесилии правового способа изменения или сохранения существующего порядка. «Законность», «право», «правовой строй» стали основными понятиями политических дискуссий.
Сторонники существовавшего монархического строя отстаивали его как «царство законности, правды и справедливости». В их представлении российская монархия, олицетворяя собой «народное самодержавие», была по определению «истинной» и «законной».162 Преодоление политического кризиса они видели в охранении «незыблемых начал» автократии и «усилении законности». Под «законностью» понималось исполнение всеми писаного права, основным источником которого был Свод законов Российской империи. «Законности», но уже другой, а именно установления «правового строя» требовали общественные силы, которые, разочаровавшись в потенциале существовавших институтов, сами рвались законодательствовать.
В борьбе за власть и те, и другие рассматривали право как орудие. Слабеющее самодержавие пыталось оградить трон от нападок общества «частоколом» Основных государственных законов. Общество стремилось изменить существовавший государственный строй «острым мечом права», который не мог быть «вложен в ножны ... до тех пор, пока право и свобода не победят бесправие и рабство». И та, и другая сторона стремилась решить наболевшие вопросы государственной жизни путем издания новых законов. В этом «единстве законодательного пути» намечалась точка соприкосновения общества и власти. Спор о том, кто и как будет законодательствовать, основывался на все том же споре о том, как понимать «законность» и «право».
П. Б. Струве справедливо отмечал, что с момента своего зарождения «русская общественная мысль» «с первых времен ее зарождения» стремилась разрешить две проблемы: «1) проблему освобождения лица; 2) упорядочивания государственного властвования, введения его в рамки правомерности и соответствия с потребностями и желаниями людей».164 По сути своей, их решение должно было рассматриваться в правовой плоскости.
«Освобождение лица» изначально понималось как борьба с крепостничеством. Начиная с «Путешествия из Петербурга в Москву», в основе сентенций российских общественных деятелей о праве лежало осуждение бесправия деревни. Оно настолько глубоко укоренилось в сознании интеллигенции, что стало своеобразным «общим местом», неизменным признаком российского крестьянства. Так, в сборнике «Вехи» спустя полвека после реформы 1861 г., философ Б. А. Кистяковский как о непреложной истине писал о «нашем застарелом зле - отсутствии какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа».165 Вполне естественно, представление о «несправедливом» для большинства населения России правовом порядке определяло общую негативную оценку существовавшей правовой системы.
Бюрократический или правовой порядок: деятельность Отделения Свода законов Государственной канцелярии в 1906-1908 гг
Представители общественности предвосхищали новое законодательство. «Начинается новая эра в истории русского права, -восторженно писал С.А. Муромцев, - ибо это будет законодательство, изданное через посредничество народных представителей и направленное на коренное переустройство русской жизни». И далее: «И общество, и правительство чувствуют себя накануне широкого законодательного творчества... Политические партии более чем когда-либо усматривают в выработке законодательных предположений лучшее средство организации народной мысли и политического просвещения общества».
Однако на практике реализация законодательных инициатив народных избранников натолкнулась на ряд трудностей. Они были вызваны чрезвычайной политизированностью ситуации, делавшей почти невозможным сотрудничество представительства и действовавшей власти. В этих условиях инициатива в законодательной политике оставалась в руках последней, для чего Основными законами 1906 г. были предусмотрены легитимные средства.
Деятельность Отделения Свода законов является показательным примером продолжения прежнего политико-правового порядка. Коренная реформа законодательной власти не подвергла пересмотру ни значение Свода, ни процедуру кодификации. Скрупулезно учитывая все перемены в законодательстве, Отделение Свода законов Государственной канцелярии в качестве первоочередных задач в октябре 1906 г. поставило вопрос о кодификации чрезвычайно-указного законодательства.274 В то же время тема пересмотра процедуры кодификации в связи с изменением Основными законами 1906 г. общего законодательного порядка стала обсуждаться гораздо позже-только в 1907 г.
Это объяснялось объективными причинами: режим конфронтации с правительством, в котором действовали две первые Думы, сводил к минимуму конструктивность их законотворчества. Первой Государственной думой был принят единственный закон 3 июля 1906 г. об ассигновании 15 млн. рублей на пострадавшие от неурожая губернии. Несколько законов принятых Второй думой касались сходных предметов и не подлежали кодификации. В то же время, государственный секретарь справедливо отмечал, что содержание большинства актов, принятых в чрезвычайно-указном порядке, «в особенности тех из них, которые касаются крестьян, существенным образом отражаются на действующем законодательстве и в известной мере изменяет также постановления, вносимые в составляемое Продолжение».275
Следуя хронологической последовательности развития законодательства «обновленного строя», рассмотрим, какое решение было найдено для включения новой «чрезвычайно-указной» формы законодательства в систему отечественного права. Это особенно важно, если учитывать, что именно эта новая форма законодательной политики стала путем проведения преобразований П. А. Столыпина.
