Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Становление и развитие системы местного управления в Верхнем Прикамье (вторая половина XV в. - 1580-е гг.) 37
1.1. Вхождение Перми Великой в состав Московского государства 37
1.2. Система местного управления Перми Великой в 1505 - 1580-е гг 51
Глава II. Провинциальное управление в Приуралье и Зауралье в конце XVI - начале XVII в 90
II.1. Утверждение системы воеводского управления 90
II.2. Воеводский аппарат власти 117
II.3. Власть и общество в начале XVII в 165
Глава III. Система местного управления на Урале в 1613 г. - середине XVII в 232
III. 1. Усиление централизации и бюрократизации системы местного управления 232
III.2. Власть и общество в первой половине XVII в 320
Заключение 379
Приложение 1. Хронологический перечень наместников и воевод
- Вхождение Перми Великой в состав Московского государства
- Утверждение системы воеводского управления
- Усиление централизации и бюрократизации системы местного управления
Введение к работе
В современной отечественной и зарубежной историографии вопросы изучения административно-управленческих процессов являются ключевыми1. В условиях коренных реформ и преобразований, когда возникла острая необходимость в переосмыслении событий не столь далекого прошлого, современное общество получило уникальную возможность прибегнуть к историческому опыту и избежать некогда уже допущенных ошибок. Помимо практической значимости, обращение к различным аспектам системы управления имеет и чисто научный интерес. Среди исследователей до сих пор не умолкают споры по вопросу о характере государственного строя России во второй половине XVI - XVII вв. Тема эта далеко не праздная, поскольку именно тогда во многом был предопределен ход последующего развития русской истории. При этом основная часть аргументов в пользу наличия (или отсутствия) в стране сословно-представительной монархии, времени и неизбежности (или случайности) ее смены самодержавием опирается на анализ государственной системы управления. Благодаря работам А.А. Зимина, Л.В. Черепнина, СО. Шмидта и ряда других исследователей была детально разработана проблема зарождения и функционирования приказов, показаны процессы развития и становления бюрократии, постепенное изменение роли Боярской думы и земских соборов. Куда хуже обстоит дело с системой местного управления, о слабой изученности которой историки говорили еще несколько десятилетий назад2. Между тем, по справедливому замечанию Е.В. Вершинина, признаки сословно-представительного строя «не могут быть сведены только к деятельности земских соборов, но должны проявляться и в функционировании органов власти на местах» ". Немаловажное значение имеет изучение местного управления и для ответа на вопрос о времени складывания Русского централизованного государства, одним из атрибутов которого (наряду с такими составляющими, как ликвидация уделов и экономической обособленности отдельных земель, замена системы вассалитета отношениями подданства, развитие общегосударственного права и законодательства,
ограничение феодального судебно-податного иммунитета, складывание единых налоговой системы и организации вооруженных сил, непосредственно подчиненных верховной власти) как раз и являлось оформление качественно иного управленческого аппарата4.
Цель исследования - изучение процесса зарождения, функционирования и эволюции системы местного (наместнического, воеводского и мирского) управления на территории Урала во второй половине XV - первой половине XVII в.
Для достижения данной цели необходимо поставить и решить ряд следующих задач:
1) изучить механизм включения в состав Русского государства порубежных территорий (на примере Приуралья и Зауралья) и распространения на них московской системы управления;
2) определить структуру, функции, степень самостоятельности и ответственности системы местного (наместнического, воеводского и мирского) управления в крае и изменение соотношения между его ветвями;
3) проследить процесс эволюции государственного аппарата в сторону самодержавия на местном уровне;
4) произвести сравнительную характеристику системы управления в Перми Великой и Зауралье.
Объект исследования - власть и общество в Московском государстве.
Предмет исследования - система местного управления на Урале во второй половине XV - первой половине XVII в.
Территориальные рамки исследования охватывают Верхнее Прикамье и Зауралье, которые в изучаемый период входили в состав Чердынского, Соликамского, Кайгородского, Верхотурского, Туринского и Пелымского уездов. В диссертации специально не рассматриваются владения Строгановых, поскольку эта тема могла бы послужить предметом для отдельной работы. «Именитые люди» фигурируют лишь в контексте рассматриваемой проблемы.
Пермь Великая занимала обширные территории, простиравшиеся по Каме от ее истоков на западе до Уральского хребта на востоке, а с севера - от
верховьев Печоры до устья Лысьвы в районе Соликамска на юге (земли по Чусовой находились в составе владений Строгановых). В конце XVI - первой половине XVII в. (с небольшим перерывом) местной администрации подчинялось также Сылвенско-Иренское поречье. Что касается Зауралья, то северная граница края проходила по верховьям рек Пелым, Лозьва и Сосьва, на западе упиралась в Каменный пояс, на востоке - в Большую и Малую Конды, среднее течение Тавды и Туры, захватывая Исеть, Миасс и верховья Уфы на юге. Конечно, административное деление уездов не всегда совпадало с географическим. Тем не менее, на протяжении всего рассматриваемого периода оно оставалось относительно стабильным, что и будет показано в основной части исследования.
О целесообразности порайонного изучения «прошлого столь огромной страны» как Россия, говорил еще А.А. Преображенский5. Пожелание ученого тем более актуально сегодня: в условиях радикального изменения подходов в преподавании отечественной истории «особое значение приобретает обращение к региональному материалу», являющееся «задачей первостепенной важности»6. Выбор именно данных территорий во многом обусловлен той огромной ролью, которую они сыграли в русской истории: Пермь Великая долгое время оставалась связующим звеном между отдельными частями Поморья и выполняла функцию по обороне восточных рубежей Московского государства от ударов воинственных соседей. Впоследствии она стала базой для присоединения и (вместе с Зауральем) последующей колонизации Западной и Восточной Сибири. Именно с Урала на восток шел основной поток первых поселенцев, осуществлялось их продовольственное обеспечение, заимствовался опыт освоения края7. К тому же, несмотря на то, что Кайгоро-док, Чердынь и Соликамск относились к районам Поморья, а Верхотурье, Туринск и Пелым являлись сибирскими городами, на протяжении XVI - XVII столетий они сохраняли известную обособленность от остальных территорий. Так, все три приуральских уезда входили в состав Перми Великой, управление которой до 1613 г. сосредотачивалось в руках общей администрации. Даже после утверждения в каждом из городов края самостоятельных воевод Чер дынь продолжала считаться главной, а Соликамск и Кайгородок так и не избавились от статуса «пригородков». В источниках XVII в. население Верхнего Прикамья нередко фигурировало под общим названием «пермичи», «пермские люди»8. К тому же, с 1636 г. Чердынь и Соликамск были вновь объединены под управлением единого воеводы. Сохраняли определенную обособленность от остальной Сибири и территории Зауралья. Не случай но созданный в 1687 г. Верхотурский разряд, пусть и на короткое время, состоял из Верхотурского, Туринского и Пелымского уездов.
Хронологические рамки исследования охватывают период со второй половины XV до середины XVII в. Нижняя граница обусловлена временем начала присоединения Перми Великой к Московскому государству, а верхняя - оформлением качественно нового этапа в отечественной истории, связанного с периодом дальнейшего укрепления самодержавия. Внутри изучаемой эпохи целесообразно выделить следующие этапы: 1) вторая половина XV в. - 1580-е гг. (складывание предпосылок вхождения Верхнего Прикамья в состав Московии (вторая половина XV в.), утверждение и функционирование в крае русских административных порядков в форме системы наместнического управления (начало XVI в. - 1580-е гг.)); 2) конец XVI в. - 1612 г. (присоединение Сибири и оформление на территории Приуралья и Зауралья воеводской системы управления, временное равновесие между приказным и земским началом); 3) 1613 г. - середина XVII в. (дальнейшее укрепление системы воеводского управления, все более отчетливая тенденция подавления мирской автономии и превращения органов местного самоуправления в низовое звено госаппарата).
Методологической основой исследования является системный подход. Он позволяет интерпретировать местное управление в качестве единого организма, сложноорганизованной системы. При всех трудностях, связанных с категориальным определением системы, необходимо отталкиваться от ее общепризнанного эмпирического понимания как упорядоченного множества взаимосвязанных элементов, обладающего структурой, определенным поведением, автономностью этого поведения и его целенаправленностью. Систем ный подход в изучении взаимоотношений между властью и обществом, претерпевавших существенные изменения в ходе эволюции системы местного управления, позволяет проводить описание элементов не «как таковых», но с учетом их «места» в системе, а также выдвинуть новые принципы подхода к изучаемому явлению. Последнее выражается в стремлении рассмотреть все элементы, образующие систему местного управления в Приуралье и Зауралье, как единую определенную целостность, находящуюся в динамике и развитии. К тому же, в системном исследовании один и тот же «материал» выступает как обладающий одновременно разными характеристиками и функциями. Отсюда вытекает иерархичность строения системы, где все уровни иерархии «выполнены» из одного материала9. Вот почему система местного управления на Урале представлена в качестве составной части общегосударственной, а последняя - как неотъемлемая часть власти и общества в целом.
Методика изучения включает основные принципы и методы исторического исследования. Это принцип историзма, позволяющий оценивать исторические факты и явления в движении и взаимосвязи, учитывать специфику событий и процессов, не допуская их модернизации, а также научная объективность, которая обеспечивает всестороннюю оценку вопросов становления и эволюции системы местного управления на Урале. В работе применялись следующие методы: ретроспективный (позволяет привлечь источники и исследования за более поздний период для реконструкции исторической картины изучаемого времени), сравнительный (необходим для проведения аналогий со становлением и функционированием системы местного управления в других областях России - Сибири, Поволжье, Поморье, центре и юге страны, что позволяет раскрыть сущность рассматриваемых явлений, как по сходству, так и по различию характерных для них свойств), типологический (позволяет выделить то единое, которое присуще всему многообразию тех или иных сочетаний)10, генетический (заключается в последовательном раскрытии свойств, функций и изменений изучаемой действительности в процессе ее исторического движения, что дает возможность установить причинно-следственные связи и закономерности развития системы местного управления
на Урале), антропологический (позволяет проникнуть во внутренний мир человека, выявить специфику мышления и нравственно-психологический облик, обусловливавших восприятие действительности (в том числе государственной власти) и определявших воззрения и деятельность личности)11.
Историография. Несмотря на то, что редко какое из исследований по истории России XV - XVII вв. в той или иной степени не затрагивало системы местного управления, последняя до сих пор изучена еще недостаточно. Особенно это касается Урала, который зачастую рассматривали не самостоятельно, а в контексте изучения Поморья или Сибири. Что же касается работ, специально посвященных системе местного управления краем, то они либо ограничиваются хронологически узкими рамками, либо освещают только отдельные стороны данной проблемы. Серьезных же попыток рассмотреть Урал в качестве единого целого (а не отдельно Зауралье или Приуралье), а тем более провести сравнительный анализ административно-управленческих структур и традиций между его частями, не предпринималось.
Начало изучения системы местного управления в отечественной историографии было положено Г.Ф. Миллером. В ходе Второй Камчатской экспедиции (1733 - 1743 гг.) исследователь собрал множество источников, которые и легли в основу его «Истории Сибири». Последняя, вследствие утраты значительной части документов, до сих пор остается неоценимым пособием для изучения истории Урала и Сибири. Впрочем, сами по себе вопросы управления затрагивались Миллером попутно. В частности, он уделил внимание проблеме взаимоотношений русской администрации и аборигенного населения (показав добровольный характер подчинения инородцев и щадящую политику по отношению к ним со стороны правительства), обозначил территориальные границы сибирских уездов, полномочия воевод края и специфику их деятельности. Общий вывод исследователя сводился к тому, что именно приказным властям принадлежала основная роль в деле освоения «закаменных» территорий12.
Известный собиратель древностей В.Н. Берх не являлся профессиональным историком. Тем не менее, он внес определенный вклад в дело изучения
системы управления Перми Великой. В частности, исследователь сделал вполне обоснованное предположение о том, что Великопермская уставная грамота была пожалована местным жителям сразу же после включения края в состав Московского государства в 1505 г. Особую ценность представляют впервые опубликованные им выдержки из писцовых книг И. Яхонтова (1578/1579 г.) и М. Кайсарова (1623/1624 г.)13.
Объектом самостоятельного изучения система местного управления XVI - XVII вв. стала лишь во второй половине XIX в. Во многом это было обусловлено разработкой и реализацией земской и городской реформ. Наиболее заметное место среди исследователей занимали представители «государственной» школы, основной чертой которых как раз и являлось обостренное внимание к истории органов сословного представительства в центре и на местах14. Задача ученых существенно облегчалась благодаря расширившемуся кругу источников, опубликованных в «Собрании государственных грамот и договоров» и ряде других изданий.
Так, Б.Н. Чичерин, основываясь исключительно на опубликованных материалах, изучил воеводское (и отчасти наместническое) управление, деятель-ность губных старост, различные виды «верных» служб. Несмотря на то, что его работа посвящена территории всей России, она построена на проведении параллелей между системой управления ее отдельных частей. Настаивая на частном характере всего управления и его юридической неопределенности, исследователь подчеркнул постепенное огосударствление земских органов и их неуклонное превращение в придаток бюрократического аппарата. Одновременно с этим он отметил особенность отношения наместников и волостелей к пожалованной им в кормление территории (на которую они смотрели как на частное владение) и отсутствие с их стороны какой-либо ответственности перед правительством за выполнение своих функций15.
Благодаря ценным наблюдениям и оценкам, до сих пор сохраняет определенный интерес работа И.А. Андреевского, в которой он попытался проследить эволюцию и установить преемственность между различными этапами местного управления на протяжении нескольких столетий. Им, в частности,
была определена сущность кормленческой системы (кормление - вознаграждение за службу) и дана классификация функций наместников: по отношению к ним самим (кормление как таковое), к великому князю (финансовые, военные, политические), к управляемому населению (административные и судебные полномочия). К сожалению, автор строил свою концепцию исключительно на опубликованных материалах, а его исследование, не учитывающее географических особенностей, пронизано схематичностью и лаконизмом16.
Н.П. Загоскин затронул лишь отдельные вопросы системы местного управления. Он дал исчерпывающую для своего времени характеристику известных уставных грамот (в том числе Великопермской): установил причины их появления, разобрал структуру, провел сравнение отдельных статей между собой17.
В последние десятилетия XIX в. исследования системы местного управления приобрели региональный подход. Здесь необходимо отметить труд В.Н. Шишонко, который попытался дать связное изложение всей истории Верхнего Прикамья. Работу выполнял историк-любитель, что и объясняет наличие в ней огромного числа ошибок, откровенных недоразумений и какой-либо стройной концепции. Впрочем, она ценна содержащимися здесь источниками, некоторые из которых были впервые введены в научный оборот18.
«Пермская старина» А.А. Дмитриева стала важной вехой в деле изучения истории местного управления на территории Урала. Проделав огромный труд по сбору, классификации и критике источников (в том числе извлеченных из архива Верхотурского уездного суда), ученый рассмотрел вопрос о включении Перми Великой и Зауралья в состав России, проследил эволюцию взаимоотношений между властью и обществом. Им, в частности, была охарактеризована политика Москвы по закреплению своих позиций на новых территориях (христианизация, строительство опорных пунктов, ставка на аборигенную знать), показана огромная роль Прикамья в деле колонизации Сибири. Особо ценными являются опубликованные исследователем источники (писцовые книги И. Яхонтова (1578/1579 г.) и дозорная книга Ф. Тараканова (1621 г.)), а также составленный им хронологический перечень великопермских
воевод . К сожалению, сама по себе система местного управления зачастую затрагивалась им попутно, в контексте изучения других проблем, некоторые выводы устарели и кажутся наивными.
В исследовании П.Н. Буцинского отечественная историческая наука получила, пожалуй, первое после работ Г.Ф. Миллера выполненное на высоком научном уровне исследование по истории Сибири конца XVI - первой половины XVII в. Тема местного управления хотя и не стала объектом его специального изучения, однако была затронута ученым довольно широко. Опираясь на архивный материал («портфели» Миллера и фонд Сибирского приказа), автор коснулся проблемы становления воеводской власти в крае, очертив (хотя и бегло) полномочия и функции приказной администрации. Особое внимание исследователь обратил на взаимоотношения властей с русским и инородческим населением, подчеркнув огромную роль общинных структур (прежде всего у служилых людей) в качестве противовеса воеводским злоупотреблениям20.
Одним из ярчайших представителей «государственной» школы оставался А.Д. Градовский. Крупный специалист в области права, он внес ощутимый вклад в проблему изучения правительственных учреждений России XVII -XIX вв., в том числе провинциального уровня: рассмотрел вопросы административного деления, определил смысл кормленческои системы, заключавшийся в ее «служебном» характере, проследил правительственную политику по ограничению власти наместников и волостелей. Вслед за Б.Н. Чичериным историк специально обратился к характеристике приказного управления: разобрал общие принципы, на которых оно строилось, затронул проблему воеводских наказов. Давая воеводам крайне нелестную характеристику и подчеркивая несамостоятельность действий данных должностных лиц, ученый пришел к выводу о постепенном сокращении их властных полномочий, которые сосредотачивались в руках все более бюрократизирующихся органов земского самоуправления21. К сожалению, в центре его внимания оставалась не территория Урала, а уезды всего Московского государства.
Значение трудов Н.Н. Оглоблина по истории местного управления Сибири трудно переоценить. Его «Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа» до сих пор остается значительным описанием археографического характера, в котором одновременно представлена опись фонда Сибирского приказа (она, кстати сказать, до сих пор используется при работе с материалами в РГАДА), дан анализ источников, сделаны очень важные наблюдения по истории управления краем. Немалый вклад исследователь также внес в изучение вопроса о происхождении подьячих съезжих изб и их роли в местной жизни. При этом он подчеркнул то, что именно эти должностные лица (а вовсе не воеводы с дьяками и подьячими с приписью), имея крепкие связи с населением и хорошо зная свой регион, являлись подлинными хозяевами положения22. Впрочем, цельной картины управления краем ученый так и не создал.
Определенный интерес представляет справочник А.П. Барсукова. В нем содержится хронологический перечень должностных лиц воеводской администрации всех городов России. Работа, впрочем, имеет серьезные недостатки: исследователем задействованы только опубликованные (да и то не все) материалы, допущены досадные ошибки. К примеру, даже после 1636 г. Барсуков фиксирует отдельных чердынских и Соликамских воевод23.
В начале XX в. произошел настоящий бум в деле публикации источни-кового материала. Все это не могло не способствовать дальнейшему изучению системы местного управления.
Фундаментальная работа М.М. Богословского посвящена деятельности органов местного самоуправления в Поморье в XVII в. Им были рассмотрены состав, структура, хозяйственные, правовые, судебные, идеологические функции мирской организации края, проанализированы ее взаимоотношения с приказными властями. На основе изученного материала исследователь теоретически обосновал понятие сословно-представительной монархии, назвав Московское государство середины XVI - первой половины XVII в. самодержавно-земским (когда правительство как в центре, так и на местах опиралось на органы сословного представительства), тогда как во время царствования Алексея Михайловича в стране установился самодержавно-бюрократический
строй (участие сословий в сфере управления заменило чиновничество), окончательно трансформировавший общинную структуру в низовое звено госаппарата. Огромную роль в данном процессе сыграли воеводы, реализация которыми своих полномочий носила (за исключением вопросов финансовых) вполне самостоятельный характер. Исследуя воеводские наказы, историк также установил основное направление деятельности приказной администрации - обеспечение интересов фиска24. К сожалению, территории Приуралья затрагивались им попутно и выборочно, в контексте изучения всего Русского Севера.
Определенный вклад в проблему изучения истории местного управления внес представитель юридического направления в российской историографии М.Ф. Владимирский-Буданов. Автор обобщающих историко-правовых трудов, он в довольно беглой форме рассмотрел судебные прерогативы наместников и воевод, попытался определить специфику действовавшего при них уголовного и гражданского судопроизводства25. Однако исследование проводилось им на примере всего государства, без учета особенностей того или иного региона.
Следует отметить также работу А.А. Кизеветтера. Впрочем, в составленном им очерке содержатся многочисленные ошибки (например, утверждение о том, будто наместники лично собирали «кормы» с населения), а выводы во многом уже устарели. По мнению исследователя, реформы середины XVI в., узаконив повинности тяглецов, послужили причиной гибели земского начала. Учреждение же воевод окончательно лишило «миры» какой-либо самостоятельности26.
Таким образом, дореволюционная историография внесла ощутимый вклад в изучение проблемы местного управления России XV - XVII вв. Однако специальных работ, посвященных Уралу (или хотя бы отдельно какой-либо из его частей), так и не появилось. Имевшиеся же исследования рассматривали систему провинциального управления либо всей России, либо Поморья или Сибири. Те из авторов, которые все же специально касались Уральского региона, обращались к данному вопросу в контексте изучения общих сюже тов, а многие выводы, к которым они пришли, кажутся на сегодняшний день устаревшими.
События 1917 г. и гражданская война нанесли невосполнимый урон отечественной исторической науке: погибли или эмигрировали многие ученые, подверглись разграблению архивы. Система местного управления XV -XVII вв. надолго перестала быть темой самостоятельного исследования, поскольку основное внимание историков оказалось прикованным к изучению «истории трудящихся» и классовой борьбе, в контексте которых показывались лишь административно-фискальная деятельность администрации и ее злоупотребления. Не учитывалось и то обстоятельство, что карьеру служилого человека невозможно было рассматривать без совокупности родственных и местнических связей, поскольку «дворянская» проблематика в СССР не поощрялась.
Общая тональность советских научных работ 20-х - 30-х гг. XX в. заключалась в обличении царского деспотизма, негативном отношении к представителям центральной и местной властей, идее насильственного присоединения Сибири и представлении о системе действовавшего в ней воеводского управления как типично колониального аппарата. Отчасти такая позиция (впрочем, продиктованная не идеологическими соображениями, а анализом источников) проявилась в чрезвычайно разнообразных по тематике трудах СВ. Бахрушина. Опираясь на богатый архивный материал, исследователь всесторонне охарактеризовал систему управления «закаменными» территориями: показал деятельность Сибирского приказа, изучил полномочия воевод и выявил соотношение между разрядным и уездными центрами. На примере деятельности Ю.Я. Сулешева и П.И. Годунова ученый разобрал «прибыльную» деятельность сибирских администраторов. Впервые в советской историографии им было обращено внимание на проблему взаимоотношений светских и духовных властей (указаны постоянные конфликты между ними), а таюке государства и аборигенов27. Впрочем, глубоко рассмотрев отдельные вопросы системы управления краем, ученый так и не создал ее общей картины.
С конца 1930-х гг. наметились серьезные перемены в области урало- и сибиреведения, что, в первую очередь, было связано с расширением источни-ковой базы. В 1937 - 1941 гг. увидели свет два тома «Истории Сибири» Г.Ф. Миллера, несколько позже - «Судебники XV - XVI веков», «Акты социально-экономической истории» и другие издания. Вот почему в 40-х - 50-х гг. XX в. появились новые работы, затрагивавшие вопросы местного управления.
СБ. Веселовский в «Феодальном землевладении Северо-Восточной Руси» целую главу посвятил характеристике кормленческой системы: в ней содержались ценные наблюдения о ее сущности, эволюции, причинах отмены. Основываясь на архивных и опубликованных материалах, исследователь также составил словарь-справочник, в который поместил биографические сведения о московских дьяках и подьячих как центральных, так и местных учреждений. К сожалению, эта работа далека от полноты и изобилует множе 28
ством неточностей .
П.А. Садиков напрямую не касался системы местного управления. Однако большую ценность представляют его исследования «четей» и «кормленых дьяков». В частности, ученый пришел к выводу о том, что в руках последних сосредотачивались все связанные с кормленческим управлением функции: верстание служилых людей на административные должности, • выдача им соответствующих грамот и доходных списков, разбор судебных исков со стороны населения и т.д. К тому же он обратился к проблеме существования четвертных приказов и связал их происхождение с земской реформой, установив компетенцию, персональный состав, территориальные грани 29 ЦЫ .
В трудах В.И. Шункова, посвященных крестьянской колонизации и русскому земледелию Сибири, вопросы местного управления затрагивались попутно. Ученый изучил взаимоотношения между приказчиками и населением слобод, сделав неутешительный вывод об абсолютной подчиненности общин 30
ников государству .
P.M. Кабо вслед за СВ. Бахрушиным рассмотрел проблему реализации сибирскими воеводами военных и градостроительных функций, справедливо
отметив тот факт, что они являлись основными на начальном этапе колонизации края31.
С конца 50-х гг. XX в. началась очередная волна интереса к изучению системы управления XV - XVII вв. Во многом она была обусловлена ослаблением идеологического диктата в стране и дальнейшим расширением источни-ковой базы. Способствовала обращению к данной теме и развернувшаяся на рубеже 40-х - 50-х гг. на страницах журнала «Вопросы истории» дискуссия о периодизации отечественной истории. Острая полемика по вопросу о наличии (или отсутствии) в России сословно-представительной монархии показала явный недостаток фундаментальных исследований. Вскоре этот пробел был заполнен работами М.Н. Тихомирова, Л.В. Черепнина, А.А. Зимина и многих других ученых, посвященными истории и деятельности земских соборов, составу и функциям приказного аппарата и Боярской думы. Что касается системы местного управления, то интерес к ней оставался более скромным и касался лишь отдельных аспектов данной проблемы.
Работы Н.Е. Носова положили начало обстоятельному анализу процесса формирования местных органов государства в первой половине XVI в. На основе богатого материала ученый показал процесс складывания и функционирования института городовых приказчиков, рассмотрел проблему становления губных и земских учреждений. Несмотря на то, что наместники остались у него на втором плане, а земли Перми Великой он вообще не затронул, автор отметил историческую закономерность ликвидации кормленщиков и одним из первых всерьез заинтересовался их социальным обликом, отказавшись от традиционного противопоставления боярства дворянству. На основе изучения Боярской книги 1556 г. Носов пришел к выводу о том, что территорию в кормление мог получить любой представитель Государева двора, а не только его верхушка, как это было принято считать ранее .
Значительный вклад в изучение системы местного управления второй половины XV - первой половины XVI в. внес А.А. Зимин. Он положил начало новому подходу в исследовании данной темы - через призму персонального
состава провинциальной администрации, представив список всех известных ему наместников33.
А.А. Введенский посвятил свои изыскания фамилии Строгановых. Попутно, хотя и довольно фрагментарно, им была затронута и проблема их взаимоотношении с великопермскими наместниками и воеводами .
К изучению системы местного управления XV - XVI вв. обращался Б.Н. Флоря. Ученый сумел обнаружить новые источники (монастырские обиходни-ки и приходо-расходные книги), которые проливали дополнительный свет на формы материального обеспечения администрации. Анализ Вычегодско-Вымской летописи (памятника первостепенной важности для определения времени включения Перми Великой в состав России) заставил его усомниться в точности и полноте содержащихся в ней сведений. Огромная заслуга исследователя состоит также в том, что он первым обратился к загадочной фигуре праведника, тесно увязав деятельность этих администраторов со свидетелями и показав наличие среди них как агентов центра, так и людей наместника35. Впрочем, непосредственного интереса к приуральским территориям историк так и не проявил.
Исследования СМ. Каштанова не затрагивали территории Урала. Однако его выводы имеют большую ценность для изучения вопроса о процессе централизации системы управления на местном уровне. В частности, ученый обратил особое внимание на институт иммунитета. Историк показал его неоднозначность (в тех случаях, когда судебно-податные привилегии предоставлялись на недавно присоединенных территориях, иммунист выступал надежным проводником великокняжеской политики) и эволюцию на протяжении первой половины XVI в. (постепенное ограничение). Затронул он и проблему происхождения городовых приказчиков и их функций, по поводу которой между ним и Н.Е. Носовым разгорелась довольно острая полемика .
А.А. Преображенский специально не занимался изучением системы местного управления. Тем не менее, в его работах, посвященных социально-экономической истории Урала, нередко поднимается проблема взаимоотношений государства и общества. Изучив ход колонизации региона, ученый
показал, что основу этого процесса составляли черносошные крестьяне Поморья, а главной формой переселения было не бегство, а легальный отход с разрешения крестьянских «миров»37.
Краткий очерк А.Н. Копылова по истории органов центрального и воеводского управления Сибири в конце XVI - XVII вв. не внес ничего нового (кроме, разве что, фактического материала). В нем отразились характерные для всей предшествующей советской историографии взгляды, рисующие администраторов всесильными деспотами и подчеркивающие слабость и
то
несамостоятельность «миров» .
В.И. Корецкий затронул один из наименее изученных периодов воеводского управления Сибири - годы Смуты. Он дал анализ чрезвычайных полномочий приказных властей, рассмотрел правительственную политику, направленную на заведение в крае «государевой пашни». Впрочем, специально на роли воевод как проводников этих мероприятии автор не останавливался .
Неоценимая заслуга в деле изучения чиновничьего состава местных и центральных правительственных учреждений принадлежит Н.Ф. Демидовой и Г.А. Леонтьевой. Исследования первой по истории приказного управления России уже давно стали классикой. В них рассматривались процессы формирования приказных кадров, принципы работы уездной бюрократии, складывание местных подьяческих фамилий, трансформация «служилых чинов» в «служебные должности» (в результате чего с середины XVII в. гражданская служба выделилась в особую отрасль службы государственной). На основе кропотливых подсчетов Н.Ф. Демидова пришла к выводу об относительно слабой бюрократизации системы провинциального управления и показала отличие состава съезжих изб Поморья от других регионов страны (его выборность населением)40. Благодаря работам Г.А. Леонтьевой была впервые подробно изучена организация приказного делопроизводства в Сибири и профессиональная подготовка местных подьячих41.
Статьи и монографии А.А. Кондрашенкова посвящены истории крестьянской колонизации Зауралья, а также изучению фигуры слободчика. Исследователь определил границы компетенции данных должностных лиц, восста новил биографии некоторых из них (например, основателя Шадринской слободы Ю. Малечкина), проследил тенденцию их постепенной замены приказчиками, справедливо связав ее со становлением самодержавия в стране. В отличие от А.Н. Копылова, ученый пришел к выводу о политической активности мирских организаций Сибири, которые отстаивали свои интересы перед государством . К сожалению, исследователь занимался более поздним периодом (второй половиной XVII в.), тогда как слободчики раннего времени фактически выпали из его поля зрения.
Вопросы колонизации и освоения Урала, а также присоединения Верхнего Прикамья к России и формирования на его территории московских органов власти оказались в центре внимания В.А. Оборина. По итогам своих изысканий исследователь принял точку зрения о верейском происхождении Великопермских князей и отнес время вхождения Приуралья в состав Московского государства ко второй половине XV в.43 К сожалению, собственно системе управления в крае в XVI в. исследователь уделил явно недостаточное внимание, рассматривая ее в контексте изучения других вопросов. Требуют пересмотра и некоторые из сделанных им выводов (например, о времени введения в Верхнем Прикамье воевод).
Усилиями В.И. Сергеева была изучена правительственная политика накануне и в период основания первых русских городов в Сибири. Проследив процесс утверждения за Уралом государственной власти, автор пришел к выводу о преобладании в ее организации военно-функционального принци 44
па .
Большая заслуга в изучении мирской организации тяглого и служилого населения Сибири, а отчасти и Приуралья, принадлежит В.А. Александрову. Ученый доказал факт появления общины уже у первого поколения переселенцев, дал ее типологию (генетически связав с «мирами» Русского Севера), попытался определить структуру и функции. Не обошел он вниманием и проблему взаимоотношений власти и общества, проанализировав причины, ход и последствия вооруженного выступления кайгородцев в 1635 г. И.П. Ермолаев на основе широкого круга источников проследил процесс складывания воеводской власти в Среднем Поволжье, изучив ее структуру, организацию, функции, взаимоотношение с центральными ведомствами. Его исследование помогает установить типологические особенности развития приказного аппарата в Приуралье и Сибири46.
В трудах А.И. Копанева подробно исследована поморская община - волость XVI - XVII вв. Им охарактеризовано ее землевладение, проанализированы состав, функции и структура. Признавая выборный характер мирской организации, которая продолжала действовать на основе самоуправления и значительной автономии, исследователь пришел к выводу о постепенном усилении самодержавных тенденций и наступлении государства на права тяглецов. К сожалению, ученый не только не уделил специального внимания Приуралью, но и не ставил перед собой цели рассмотреть систему воеводской власти .
Изыскания Н.И. Никитина относятся к сибирским служилым людям. В них, в частности, ученый затронул проблему их взаимоотношений с воеводской властью. Общий вывод автора заключался в том, что на протяжении всего XVII в. «войско» сохраняло значительные вольности, с которыми правительство вынуждено было считаться48.
Советской историографией был внесен, серьезный, но явно недостаточный вклад в дело изучения системы местного управления России XV - XVII вв. Зачастую проблема затрагивалась попутно, в контексте более широких изысканий. Были рассмотрены только отдельные стороны проблемы, однако фундаментальных работ, непосредственно посвященных местному управлению Урала, так и не появилось. К тому же остались неразрешенными многие вопросы.
С конца 80-х гг. XX в. по стране прокатилась череда бесконечных ломок и преобразований. Существенное расширение источниковой базы, стремление объяснить происходившие перемены, извлечь ценный опыт для современных реформ, а также рост интереса к «дворянской» и демократической проблема тике, породили небывалое внимание к истории местного управления. При этом до сих пор доминирующей остается региональная историография.
Совместные работы В.А. Александрова и Н.Н. Покровского стали первым со времен М.М. Богословского исследованием о роли и месте местного самоуправления в политической системе России XVII в. На материалах Сибири ученые опровергли сложившийся стереотип об абсолютном подчинении воеводам мирских организаций. Они показали активное участие населения в делах управления и пришли к выводу о том, что община и приказная администрация являлись двумя взаимодополняющими частями механизма власти. Вот почему мнение населения имело реальный вес при решении государственных вопросов самого различного характера. Таким образом, авторы по-новому поставили вопрос о сословно-представительной монархии, подвергнув критике общепринятую концепцию, сводившую сущность проблемы к участию представителей сословий в высших органах власти и подчеркнув необходимость изучения взаимосвязей между государством и обществом во всех их проявлениях. Вдобавок, отдельные исследования Н.Н. Покровского позволили проследить постепенную бюрократизацию системы местного управления в Сибири и пролили дополнительный свет на феномен «отказа». На примере же томских событий 1648 - 1649 гг. ученый показал, что активные формы сопротивления вытекали из традиционных представлений «миров» об обязанности истинного государя править в союзе с «землей». При этом тяглецы не рассматривали свои действия в качестве противоправных и не стремились к ниспровержению существующего строя, лишь выступая за его корректировку49. К сожалению, в исследованиях В.А. Александрова и Н.Н. Покровского все же недостаточно освещены вопросы компетенции воеводских властей и слабо затронут аппарат, при помощи которого провинциальные администраторы ее реализовывали.
Существенный вклад в дело изучения системы приказного управления в Сибири и Зауралье внес Е.В. Вершинин. Ученый уделил особое внимание принципам назначения на воеводские должности (сочетание двух тенденций -личного желания претендента и инициативы центрального учреждения, что
свидетельствовало о переходном этапе в формировании гражданской службы как особой отрасли управления), подчеркнул принципиальное отличие нового аппарата от наместников (в формах обеспечения), отметил складывание принципа отбора пригодных для управления краем кадров. Им был составлен хронологический перечень высшей приказной администрации всех сибирских городов, дан подробный анализ воеводских наказов и «прибыльных дел». Автор проявил интерес и к Приуралью: затронул вопрос о времени вхождения Перми Великой в состав Московского государства, рассмотрел наместническое управление и первым подробно остановился на проблеме его ликвидации и замены воеводами50. Тем не менее, исследователем была лишь намечена общая тенденция эволюции системы управления в Верхнем Прикамье после Смуты. Имеет некоторые неясности и приведенный им список зауральских воевод.
Л.В. Данилова детально изучила структуру и функции сельской общины Поморья (к сожалению, без выделения Приуралья), показала ее важную роль в местном управлении краем и пришла к выводу о неуклонной трансформации мирской организации в низовое звено госаппарата51.
А.П. Павлов остановился (впрочем, применительно к России вообще) на проблеме возникновения системы воеводского управления. Он убедительно обосновал тезис о том, что становление и утверждение новой системы власти было процессом эволюционным, обусловленным всем ходом социально-экономического развития страны (падением роли органов сословного представительства, дальнейшими процессами централизации и т.д.), а внешние
ел
причины (в частности, Смута) только ускорили данный процесс .
Исследования Е.Н. Швейковской посвящены различным аспектам взаимоотношений государства и мирских организаций Поморья. Ею подробно изучено правосознание крестьянства и показано сосуществование в его среде официального законодательства и обычно-правовых норм, рассмотрена проблема интеграции общинного самоуправления в систему государственной власти, выявлены сферы их взаимодействия и компетенция. К тому же она сумела установить состав и структуру воеводской дворни, показав ее взаимо
отношения с населением и между собой. Основные выводы историка вполне применимы и к землям Верхнего Прикамья, социальный облик которых оставался близким к районам Русского Севера53.
Монография Ю.Г. Алексеева «Судебник Ивана III. Традиция и реформа» стала крупнейшим за последнее десятилетие событием в изучении социальной и юридической системы Московского государства рубежа XV - XVI вв. В центре внимания исследователя оказался Судебник 1497 г., анализ которого дает немало ценного материала и по вопросам, относящимся к системе местного управления первой половины XVI в.54 Впрочем, отдельного внимания к Перми Великой автор так и не проявил.
Работы Г.Н. Чагина посвящены изучению системы управления Перми Великой в XV - XVI вв. Однако взгляды автора укладываются в традиционную для большинства пермских историков схему и в основном только обобщают накопленный ранее материал, фактически не давая ничего нового55.
Благодаря Т.Н. Пашковой впервые за долгое время был подвергнут детальному изучению институт наместников и волостелей. Исследовательница проанализировала биографии администраторов (ею составлен список из 400 наместников и 260 волостелей), их полномочия и социальное происхождение, что позволило поставить под сомнение традиционную концепцию о вытеснении «боярства» «дворянством» в аппарате местной администрации и связать отмену кормленщиков в середине XVI в. со становлением единого Русского государства. К сожалению, при всей своей новизне, в работе немало спорных суждений, а то и откровенных ошибок (к примеру, в ряды наместников Перми Великой Пашкова включила кн. Ермолая, П.В. и Ф.В. Вымских, которые в действительности управляли Пермью Вычегодской), фактически не рассмотрены тиуны, доводчики и праведчики56. К тому же, в центре внимания автора оказались не территории Верхнего Прикамья, а все Московское государство.
Нижневартовский историк Я.Г. Солодкин уделил внимание мотивам назначения «начальных людей» в Сибирь, определению их сословного статуса и влиянию зауральской службы на последующую карьеру служилого человека. Им были исследованы такие загадочные должностные лица приказной адми ні трации, как письменные головы, прослежены биографии первых пелым-ских воевод, уточнена хронология их правления57.
Отдельные вопросы о принципах назначения на должность сибирских воевод находились в центре внимания С.К. Ишмулкина и К.В. Петрова58.
По-новому взглянул на характер обеспечения должностных лиц местного управления в XVII в. Г.П. Енин. Ученый показал наличие принципиально схожих черт между наместниками и воеводами, заключавшихся в официально узаконенном праве кормления, использовании ими в выполнении своих должностных функций дворовых людей и особом отношении служилых к возложенным обязанностям (стремление не управлять, а «покормиться»). Через всю монографию исследователя красной нитью проходит тема непомерных воеводских злоупотреблений, с которыми правительство боролось только в крайних случаях, рассматривая их как неизбежное зло59. К сожалению, работа построена только на материалах Европейской России, без учета специфики приуральского региона, в связи с чем кажутся недостаточно необоснованными некоторые выводы автора (например, об отсутствии со стороны государства каких-либо попыток борьбы с кормленческой практикой).
Работы Е.М. Главацкой посвящены коренному населению края, благодаря чему в них затрагивается только одна из сторон системы местного управления - проблема взаимоотношений инородцев с государством. Автор проанализировал ясачные функции воевод и пришел к выводу об их постепенном расширении посредством все большего вмешательства во внутреннюю автономию аборигенных социумов60.
Н.Н. Симачкова специально остановилась на изучении вопроса о становлении воеводской системы управления в Сибири в конце XVI - начале XVII в., пытаясь определить специфику деятельности и компетенцию первых администраторов края61. Впрочем, ее работы, хотя и содержат новый фактический материал, в действительности мало что дают ценного, поскольку зачастую лишь повторяют выводы, содержащиеся в трудах других исследователей региона.
СВ. Стрельников внес дополнительные сведения о слабо изученной фигуре праведчика62.
Работы А.В. Антонова впервые после исследований Б.Н. Флори были посвящены анализу сохранившихся кормленых грамот: их датировке, определению и сравнению типов, динамике изменения формуляра. В своих многочисленных статьях ученый затронул и другие аспекты местного управления XV - XVI вв. В частности, он попытался документально обосновать зависимость пожалования той или иной территории в кормление с правом боярского суда от силы сохранявшихся на ней удельных традиций и угрозы военных вторжений63.
Определенный интерес представляют работы Е.А. Курлаева и И.Л. Маньковой, посвященные одной из важнейших сторон деятельности царской администрации - поиску и разработке месторождений полезных ископаемых. Наблюдения исследователей позволяют сделать вывод о тесном взаимодействии в этом вопросе центральных и воеводских властей с мирскими организа 64
циями .
Судьба посадского самоуправления в XVII в. (впрочем, только на примере городов Европейской России) прослежена М.Б. Булгаковым. Исследователь сумел показать его постепенную трансформацию в низовое звено госаппарата, что выражалось в бюрократизации и олигархизации мирских структур, предоставлении им все новых казенных обязанностей и усилении правительственного контроля над внутренней жизнью общины65.
С целью выявления типологических особенностей становления и эволюции системы местного управления на Урале в XVI - первой половине XVII в. и ее сравнительной характеристики также целесообразно привлечь исследования В.Н. Глазьева и К.И. Кузина (юг России), Е.А. Колесниковой (центральный регион), Н.В. Соколовой (Заузольская волость), П.В. Чеченкова (Нижегородский край), В.В. Низова и А.В. Эмаусского (Вятка).
Таким образом, несмотря на весомый вклад отечественных исследователей, сумевших отметить общие принципы правительственной политики по усилению своего контроля над кормленщиками, указавших на характерные
для воеводской администрации особенности и подчеркнувших постепенное изменение взаимоотношений между властью и обществом, система местного управления на Урале в XV - XVII вв. остается слабо изученной. Край чаще всего рассматривался не как единое целое, а в контексте изучения Поморья или Сибири, фактически не проводилось сравнения между его восточной и западной частями. Однако даже те работы, которые были посвящены Перми Великой или Зауралью, ограничивались более узкими хронологическими рамками, а то и затрагивали только одну из сторон провинциального управления.
Источниковая база. В настоящей диссертации применяется классификация письменных источников на роды (документальный и нарративный), которые, в свою очередь, делятся на виды66.
\)род документальных источников:
а) законодательные материалы (центральных светских и духовных властей (Судебники, уставные грамоты и т.д.); именные указы и наказы воеводам);
б) документы местного делопроизводства (воеводские памяти, наказы, отчеты, отписки в приказ, деловая переписка должностных лиц различных уровней). Имеющиеся в нашем распоряжении законодательные материалы и документы местного делопроизводства позволяют изучить организацию, структуру и функционирование системы местного управления на Урале, порядок назначения и смены администрации, а также политику правительства по усилению контроля над своими должностными лицами. В частности, царские грамоты и наказы дают представление о различных аспектах деятельности воевод и их «товарищей», а ответные отписки показывают степень реализации предписаний центра. Официальная переписка между городами вскрывает характер взаимоотношений уездных и разрядных властей, размеры их компетенции;
в) документация органов земского самоуправления (приходо-расходные, разметные книги, «выборы» и т.д.). Приходо-расходные книги «миров» дают возможность изучить характер взаимоотношений между населением и госу дарственной властью, рассмотреть формы обеспечения должностных лиц местной администрации. Материалы же «выборов» содержат сведения как о конкретной службе и особенностях ее исполнения, так и о различных сторонах мирского самоуправления;
г) историко-статистические материалы (писцовые, переписные, дозорные, таможенные, ясачные книги и т.д.). Они дают представление о количестве, занятиях и происхождении русского и аборигенного населения края, основных статьях дохода казны, содержат сведения о торгово-таможенных, ясачных и фискальных функциях должностных лиц приказной администрации. Вдобавок, писцовые книги И. Яхонтова (1578/1579 г.) подтверждают существование в это время в Перми Великой наместника и фиксируют размеры его «кормов» и доходов;
д) документы учета служилых людей (разрядные книги и боярские списки). Разрядные записи содержат данные об основании зауральских городов и отправке на службу наместников и воевод, а составлявшиеся ежегодно боярские списки позволяют проследить состав и структуру Государева двора, карьеру и положение (чин) в нем служилого человека;
е) частные актовые материалы (челобитные, «сказки», поручные и т.д.). Челобитные являются материалом частного происхождения, содержащим богатые бытовые подробности, которых нет в официальных документах: они рисуют нужды тяглецов, проливают свет на приказные злоупотребления, показывают степень политической активности населения;
ж) поземельные акты (купчие, вкладные, меновные и т.д.).
С сожалением приходится констатировать тот факт, что делопроизводственных материалов как местных, так и центральных правительственных учреждений за XVI - первую четверть XVII в. сохранилось относительно немного. В значительной мере это объясняется страшными пожарами 1571 и 1626 гг., уничтожившими большую часть бумаг столичных канцелярий . Вот почему в некоторых частях исследование имеет ретроспективный характер, поскольку приходилось обращаться к источникам более позднего времени,
которые, тем не менее, дают вполне адекватную картину того, что происходило в изучаемый период.
2)род повествовательных источников:
а) летописи. Вычегодско-Вымская летопись, составленная в конце XV - начале XVI в. местным духовенством г. Усть-Выми, содержит важные сведения о статусе Великопермских князей, а Устюжская сообщает о времени введения в крае института великокняжеских наместников68. Большое значение имеют сибирские летописи (Есиповская, Погодинский летописец, Сибирский летописный свод), в которых содержатся сведения об административно- территориальной системе «за Камнем», дается (впрочем, далеко не полный) перечень лиц воеводской администрации69. Определенный интерес представляют опубликованные В.Н. Верхом и А.А. Дмитриевым Соликамские летописи. Несмотря на свое позднее происхождение и многочисленные ошибки, они содержат уникальные подробности по истории Перми Великой, ее административно-территориальной структуре, местном аппарате власти70;
б) записки иностранцев. Особое место занимает здесь произведение австрийского дипломата С. Гербештейна, а также отрывочные свидетельства ряда других авторов71;
в) сочинение Г. Котошихина. Оно особенно ценно для изучения системы приказного управления XVII в., поскольку затрагивает вопросы судебной компетенции воевод и форм их обеспечения72.
В целом необходимо отметить, что нарративные материалы дают несколько меньше информации о системе местного управления на Урале.
Неопубликованные материалы государственных учреждений центрального и местного уровней, использованные в работе, были выявлены в фондах следующих архивов:
1) РГАДА: 137 (Боярские и городовые книги), 141 (Приказные дела старых лет), 159 (Приказные дела новой разборки), 214 (Сибирский приказ), 365 (Дела Строгановых), 1111 (Верхотурская приказная изба);
2) Архив СПб ИИ РАН: 28 (Верхотурская приказная изба), 122 (Соликамские акты), 125 (Дела Строгановых);
3) ТГИАМЗ, КП 12700.
Таким образом, используемый в диссертации комплекс источников и литературы позволяет решить поставленные задачи и всесторонне рассмотреть историю формирования и развития системы местного управления на Урале во второй половине XV - первой половине XVII в.
Научная новизна исследования заключается в том, что система местного управления Урала второй половины XV - первой половины XVII в. впервые стала предметом комплексного исследования. На основе широкого круга опубликованных и архивных источников (в том числе впервые введенных в научный оборот) были освещены многие неизученные (или слабо изученные) вопросы: выяснена структура и функции приказных и земских органов Приуралья, показано их соотношение между собой, рассмотрено административно-территориальное устройство края, прослежено становление самодержавных порядков. Кроме того, удалось составить наиболее полный и точный список уральских наместников и воевод. Что касается системы местного управления в Зауралье, то в трудах отечественных сибиреведов она изучена намного лучше. Тем не менее, и здесь удалось осветить ряд недостаточно исследованных проблем: подробно проанализированы взаимоотношения между разрядными и уездными центрами, выяснена степень самостоятельности их действий и дан ответ на довольно дискуссионный вопрос об усилении власти местной администрации на протяжении XVII в. На основе полученных выводов впервые было осуществлено детальное сравнение системы местного управления в Приуралье и Зауралье.
Практическая значимость исследования заключается в том, что его результаты могут быть использованы в исследованиях по истории России второй половины XV - первой половины XVII в., что позволяет включать материалы настоящей работы в общие и специальные курсы отечественной истории. Выводы и положения диссертации способны оказать практическую помощь в процессе реформирования системы местного управления на современном этапе.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, приложений, списка источников и литературы, списка принятых сокращений.
Апробация результатов исследования получила отражение в следующих статьях:
1) Семенов О.В. Появление постоянного пешего войска в России // Материалы XLI международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Новосибирск, 2003. Ч. 1. С. 121 - 123.
2) Семенов О.В. Ссылка Романовых на Средний Урал в начале XVII в. // Восьмые Романовские чтения. 15-16 июля 2003. Екатеринбург, 2004. С. 104 -107.
3) Семенов О.В. «Изменное дело» Романовых и уральская ссылка Ивана и Василия Никитичей в начале XVII в. // Западная Сибирь: прошлое, настоящее, будущее. Сургут, 2004. С. 33 -41.
4) Семенов О.В. К вопросу о времени вхождения в состав Московского государства Перми Великой // Известия Уральского государственного университета. [№31]: Гуманитарные науки. [Вып. 7]. История. Филология. Искусствоведение. Екатеринбург, 2004. С. 34-45.
5) Семенов О.В. К вопросу о появлении постоянного пешего войска в России // Актуальные проблемы отечественной и зарубежной истории. Екатеринбург, 2004. С. 30 - 41.
6) Семенов О.В. К вопросу о месте и роли праведчиков в системе местного управления России (вторая половина XV - первая половина XVI в.) // ПИР. Вып. 6: От Средневековья к Современности. Екатеринбург, 2005. С. 26 -38.
7) Семенов О.В. К вопросу о военной угрозе для Верхотурского уезда в первые годы Смуты // Документ. Архив. История. Современность: Сборник научных трудов. Екатеринбург, 2005. Вып. 5. С. 3 - 13.
Основные положения и выводы, содержащиеся в диссертации, излагались также в докладах на XLI Международной научной студенческой конференции «Студент и научно технический прогресс» (Новосибирск, 2003 г.), Восьмых Романовских чтениях (Екатеринбург, 2003 г.), Всероссийской
научно-практической конференции «Мининские чтения» (Нижний Новгород, 2004 г.). Результаты исследования использованы при подготовке и чтении учебного курса («Система управления на Урале XV - XVII вв.»). Текст диссертации был обсужден и одобрен на заседании кафедры истории России УрГУ.
Вхождение Перми Великой в состав Московского государства
Система местного управления, а также административное деление Перми Великой после ее присоединения к Московскому государству возникли не на пустом месте. Своими корнями они уходят в предшествующее время, без рассмотрения которого вряд ли возможно всестороннее понимание происходивших в XVI в. процессов.
Первые достоверные известия о проникновении русских в Приуралье относятся к концу XI в.1 Край манил обилием природных богатств (в первую очередь пушниной), получить которые, при наличии малочисленного и уступающего в военном отношении населения, не представляло особой сложности. Двумя столетиями позже данные земли уже фигурировали в составе новгородских волостей. Зависимость эта, тем не менее, оставалась чисто формальной. Ограничиваясь нерегулярным сбором дани и осуществляемыми время от времени походами, Новгород не сооружал здесь городов и острогов, не насаждал своей администрации. Иной характер носила московская колонизация туземных территорий. Включившись в активную борьбу с новгородцами, преемники Ивана Калиты пытались прочно обосноваться на новых землях, сделать их органической частью набирающего силу княжества. Однако реализовать подобные устремления удавалось далеко не сразу.
Несмотря на безусловное наличие региональных особенностей, включение в состав Московии пограничных северо-восточных территорий проходило по четко продуманному плану и осуществлялось в два этапа. Касаясь первого из них, можно говорить лишь о начале присоединения, когда великие князья вынуждены были довольствоваться системой вассалитета, предполагавшей зачастую формальное господство над новыми землями. От аборигенов требовалось шертование на верность своему сюзерену, объявлялось «государево жалованное слово», они облагались повинностью по выставлению ратников и необходимостью (впрочем, далеко не всегда) уплаты дани. Так, в июне 1532 г. в Казань отправились окольничий Я.Г. Морозов и дьяк А. Курицын. Их цель заключалась в том, чтобы привести к присяге (на условиях быть неотступными от России) ставленника Василия III хана Джан-Али, а вместе с ним и «всю землю»2. Ни о какой русской администрации на этапе начала присоединения не могло идти речи, а все управление оставалось в руках лояльной туземной знати. Степень самостоятельности ее действий зависела от ряда факторов: личности правителя, удаленности от России, внешнеполитической конъюнктуры, наличия (или отсутствия) внутренней оппозиции и т.д. К примеру, подталкиваемый необходимостью бороться с Казахской ордой и подавить мятежи непокорных феодалов Кучум в 1571 г. согласился платить царю ежегодную необременительную дань в 1000 соболей3. При этом основатель Сибирского ханства никоим образом не был стеснен Иваном IV в собственных действиях. Играя на русско-крымских противоречиях, определенную самостоятельность сохранял ногайский князь Исмаил, шертовавший перед Москвой в 1557 г.4
В случае необходимости против ослушников посылались карательные экспедиции. Попавших в плен князьков приводили к новой присяге, «жаловали» их же землями и отпускали, или заменяли другими представителями из местной знати. Примерно таким образом закончились походы московских воевод в 1465,1483, 1499-1500 гг. в Приобье.
Утверждение системы воеводского управления
Система местного управления России во второй половине XVI в. отличалась большим разнообразием. В ряде областей сохранялись или были возрождены наместники и волостели, на других территориях выполнение административных обязанностей возлагалось на губные и земские органы, а также на городовых приказчиков. Постепенно они вытеснялись новыми должностными лицами, фигурирующими в источниках под названием «судей» и «приказных людей». Олицетворяемая ими воеводская система управления в начале XVII в. распространилась фактически на все Русское государство и в общих чертах сумела оформиться уже к моменту восшествия на престол династии Романовых: сложились компетенция, структура и состав съезжих изб, наметился характер их дальнейших взаимоотношений с населением и центральной властью.
В литературе неоднократно отмечалось, что формирование и распространение системы воеводского управления никогда не было связано с какой-либо реформой, имеющей законодательное подтверждение, но являлось длительным, эволюционным процессом, обусловленным всем ходом социально-политического развития страны во второй половине XVI - начале XVII в. Внешние же факторы только ускорили становление особого типа военно-административной власти на местах1.
Непосредственными предшественниками воевод являлись городовые приказчики2. Однако впервые новые органы власти возникли на неспокойных окраинах государства, имеющих к тому же значительное инородческое население. Так, в Среднем Поволжье, вследствие его удаленности, многоэтничности, угрозы восстания коренного населения и ударов со стороны кочевников, оказывалось попросту «нецелесообразным и даже невозможным» создавать ни привычные наместнические институты, ни вводить губное и земское самоуправление. Поэтому сразу же после присоединения края в нем были учреждены воеводы, сосредоточившие в своих руках все области гражданской и военной жизни3. Впрочем, по мнению П.В. Чеченкова, еще с конца 1540-х гг. находившимся в Нижнем Новгороде военачальникам стали поручаться некоторые административно-хозяйственные функции (сбор оброчных денег за казенные статьи), и право суда4. События второй половины XVI в. (значительное территориальное расширение государства, а также вызвавшие небывалый экономический кризис кровавая опричнина и затяжная Ливонская война) ускорили процесс падения роли мирских организаций и становления новых управленческих структур. Вот почему, в 1570-х - 1580-х гг. в некоторых городах Центра и Русского Севера появились «судьи» и «приказные люди», сменявшие наместников и встававшие над губными и земскими органами5. События Смуты окончательно предопределили приоритет воеводского управления, сделав его основным и повсеместным звеном власти на местах6. В условиях хозяйственной разрухи, правового беспредела и войны с Польшей и Швецией только жесткая и бескомпромиссная власть (далекая от населения и располагавшая необходимым аппаратом принуждения) могла стать гарантом исправного поступления в опустевшую казну налогов и эффективной борьбы с «воровскими» отрядами. Между тем, к моменту воцарения Романовых население попросту разучилось нести тягло. К примеру, летом 1614 г., когда в Чердынь для сбора налогов прибыл кн. Н. Шаховской, пермичи его попросту избили. Не выслало Верхнее Прикамье ни копейки денег за истекший 1613/1614 г. и к октябрю 1614 г.
Усиление централизации и бюрократизации системы местного управления
По замечанию P.O. Крамми, Смута начала XVII в. не привела «к сколько-нибудь значительному изменению» общих тенденций политического развития России предшествующего времени1. Действительно, трагические времена русского Лихолетья стали «пирровой» победой для «земли», заметно ускорив ее последующее подчинение государству. После окончания гражданской войны перед правительством встала задача в максимально сжатые сроки восстановить страну: необходимо было пополнить опустевшую казну, ликвидировать промышлявшие грабежом многочисленные «воровские» отряды, разрешить конфликт с Польшей и Швецией. В этих условиях «первостепенную значимость приобрели вопросы управления», а укрепление административного аппарата в центре и на местах стало «одним из главных направлений правительственной политики»2. Между тем в решении столь неотложных вопросов Москва могла положиться только на послушных и зависимых от нее исполнителей. Поэтому в начале XVII в. приказная система управления становится основным и повсеместным звеном правительственной власти в провинции, что справедливо рассматривается историками в качестве одного из признаков генезиса самодержавия в России3.
Отмеченная выше тенденция, а также прогрессирующий упадок Чердыни привели к появлению в 1613 г. в Соликамске и Кайгородке самостоятельных воевод. Съезжие избы были учреждены и на близлежащих к Перми Великой территориях - в Яренском уезде и Вятской земле4. В дальнейшем происходило неуклонное укрепление системы воеводского управления и обнаруживалась все более отчетливая тенденция подавления мирской автономии и превращения общинных органов в низовое звено госаппарата. Особенно заметно это проявилось в Сибири, где, в отличие от Приуралья, приказное начало в большей степени доминировало над земским.
Исследователи единодушны в том, что на протяжении XVII в. происходило постепенное оформление в стране самодержавия. Если в центре данная тенденция проявлялась в прекращении деятельности земских соборов и уменьшении роли и значения Боярской думы, то на местах дальнейшая централизация и бюрократизация системы управления (с помощью которых она и претворялась в жизнь) нашли свое отражение в увеличении и расширении полномочий воеводской администрации. Впрочем, по справедливому замечанию Е.В. Вершинина, «проследить это усиление чрезвычайно трудно»5. Не случайно А.Д. Градовский настаивал даже на том, будто правительство, пытаясь пресечь злоупотребления своих должностных лиц, постепенно ограничивало их компетенцию6. Наблюдения исследователя заслуживают интереса уже хотя бы потому, что показывают колеблющуюся политику Москвы и заостряют внимание на фактах наделения органов местного самоуправления все новыми казенными полномочиями. Как кажется, при постановке вопроса об оформлении самодержавия на местном уровне правильнее было бы говорить об укреплении позиций центра вообще, что обнаруживалось не только в усилении воеводской власти (которое, безусловно, имело место) и одновременном установлении более жесткого контроля над ней со стороны центра, но и превращении мирской организации в низовое звено правительственного аппарата (в том числе за счет предоставления ей новых полномочий). Между тем данная тенденция прослеживалась довольно отчетливо, что позволяет не согласиться с Е.А. Колесниковой, по мнению которой состояние системы местного управления в первые десятилетия XVII в. «свидетельствует о незначительных абсолютистских тенденциях»7.
