Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Формирование и развитие сети социальных учреждений городского самоуправления во второй половине XIX — начале XX вв. 25
1.1. Формирование благотворительных учреждений в ходе реформ 1860-1870-х годов 25
1.2. Развитие сети социальных учреждений в конце XIX в 47
1. 3. Социальная политика городских самоуправлений в начале XX века 81
Глава 2. Социальная политика городских властей Тамбовской губернии в кризисных ситуациях второй половины XIX - начала XX вв 95
2.1. Помощь городских учреждений голодающему населению 95
2.2. Городская благотворительность в условиях эпидемий, эпизоотии, пожаров 113
2.3. Благотворительная деятельность городов в периоды войн 122
Заключение 146
Приложения 154
Примечания 159
Источники и литература 176
- Формирование благотворительных учреждений в ходе реформ 1860-1870-х годов
- Социальная политика городских самоуправлений в начале XX века
- Помощь городских учреждений голодающему населению
- Благотворительная деятельность городов в периоды войн
Формирование благотворительных учреждений в ходе реформ 1860-1870-х годов
Одной из причин, вызвавших необходимость проведения реформы городского самоуправления, являлась чрезвычайно низкая эффективность чисто бюрократических методов руководства повседневной жизнью обширной, экономически, климатически и хозяйственно неоднородной империи. Особенно наглядно недостатки подобной системы управления проявлялись в социальной сфере, считавшейся слишком затратной, коррумпированной и гротескно-регрессивной (даже антигуманной) областью внутренней политики государства.
Действительно, к 1857 г. административно-бюрократическая система приказов общественного призрения исчерпала себя и материально, и морально, не оправдав требований времени. Тогда же в МВД составили полные реестры всех богоугодных заведений России, и в результате были получены статистические данные, показавшие общую слабость всей организации государственной благотворительности.
Очевидно, что даже по официальным данным, без учета воровства, которое, безусловно, имело место, состояние благотворительных учреждений было весьма плачевным.
Две богадельни на губернию, менее одного дома младенца на две губернии при жалком финансировании из казны - даже этих, наличных, богоугодных заведений было совершенно недостаточно, просто исходя из демографической ситуации в стране: 200 с небольшим призреваемых на 1 заведение в губернии при среднем числе жителей одной губернии более чем в миллион человек. Конечно, крепостная зависимость и существование русской земледельческой общины сильно сокращали число мобильного населения, в том числе подверженного отрицательной социальной мобильности - деклассированию, но городские жители, отставные солдаты и инвалиды войн, количество которых по объективным причинам было достаточно велико, под опеку общины зачастую не попадали.
Таким образом, к середине XIX в. система государственного призрения, пришедшая при Николае I на смену церковной и частной благотворительности, не смогла выполнить ни одной из поставленных перед ней задач [1]. Даже после реформы местного самоуправления, оставшись в неприкосновенности в неземских губерниях, приказная система являлась столь же консервативной и негибкой, неспособной к активной работе.
В то же время, вопреки насаждению в 1830-х гг. приказной системы, началось развитие общественной, волонтерской благотворительности, причем впервые в мире, за двадцать лет до основания в Швейцарии Общества Красного Креста. У истоков благотворительности стояли женщины императорского дома [2]. В позднее николаевское время воспитанные по-европейски, подолгу жившие в Германии, фактически немецкие принцессы, не только могли по обычаю, существовавшему в просвещенном европейском высшем свете, заниматься собственной частной благотворительностью, но и, видя недостатки имперской социальной политики, они проводили собственные масштабные мероприятия, даже выходящие за рамки законов и установлений государства. Императорская фамилия была выше закона, тем более в таком вопросе, как благотворительность. Даже министр внутренних дел граф Кочубей, известный своим стремлением регламентировать и забюрократизировать всю социальную политику, фактически официально уничтоживший естественные проявления милосердия, не мог ничего возразить против богаделен или приютов, которые получили прямое финансирование из министерства Двора и находились под покровительством Их Императорских Высочеств, создававших социальные учреждения сверх всяких штатов и регламентов, произвольно и по необходимости устанавливая численность призреваемых, методы их воспитания и образования. Позже, когда приказные приюты и богадельни передавались в ведение городского самоуправления, Мариинские приюты продолжали считаться «нестандартными». Поэтому их оставляли в двойном подчинении при двойном финансировании - от министерства просвещения и городов, где они располагались. Так, императрица Мария, которая основала общероссийскую систему детских приютов, а принцесса Тереза, дочь великой княгини Елены Павловны, создала женскую Никольскую общину сестер милосердия в 1844 г., которая стала основой и прообразом Крестовоздвиженской общины сестер милосердия, прославившейся во время Крымской войны. В дальнейшем община была преобразована в Российское общество Красного Креста в 1879 году [3].
В Никольской общине впервые в мире началась профессиональная подготовка среднего медицинского персонала (палатных медсестер), то есть фактически впервые началось обучение социальных работников-добровольцев, волонтеров. Сочетались теоретические и практические занятия, основываясь, по-видимому, на методике обучения в военно-медицинской академии [4]. В то же время социальные работники имели свои специальные задачи, свойственные именно среднему медперсоналу, который в XIX веке отождествлялся с социальными работникоми, но не с профессиональными врачами.
Следует отметить, что при таком политическом устройстве государства, как николаевская абсолютная монархия, ни одно общественнополезное учреждение не могло создаваться без личного разрешения монарха. Ограничения и регламенты касались мельчайших сторон жизнедеятельности приютов и богаделен, например, численности призреваемых и персонала, рационов питания, расходов на отопление и освещение [5].
Накануне административной реорганизации системы приказов общественного призрения, которая нанесла непоправимый урон социальной деятельности городов Тамбовской губернии, существовала довольно обширная сеть негосударственных благотворительных заведений, организованных, как правило, при монастырях и церковных приходах. В 1821 г. непосредственно в ведении приказа общественного призрения находились только 1 воспитательный дом, 1 дом умалишенных, 1 богадельня и 1 больница. На их содержание тратилось 27235 рублей в год [6]. Кроме того, по всей губернии существовали благотворительные учреждения, подведомственные приказу, т.е. те, которые содержались на частные или церковные средства и только проверялись чиновниками из приказа. Причем таких учреждений было гораздо больше - 65 богаделен, 5 больниц и 6 аптек.
Ко времени начала реформ тамбовский приказ общественного призрения, уже прошедший через процесс администрирования, фактически не получил нового импульса для развития. Согласно постановлению МВД, были упразднены все частные и церковные благотворительные учреждения, а их средства передавали в приказы. При этом учреждения общественного призрения должны были соответствовать правилам строгой регламентации по разрядам при соблюдении основного условия - установленного МВД «комплекта содержимых».
В 1861 г. в губернии было 12 больниц с общим комплектом содержимых 477 человек, в 3-х богадельнях - 122 человека, в воспитательном доме и его отделении — 80 человек, в сиротском доме — 107 человек, в рабочем доме - 250 чел. Причем данный комплект содержимых устанавливался как лимит на бесплатные места (койки в больницах), поскольку в больницах за 1861 г. бесплатную медицинскую помощь получили 461 чел., а помощь за плату 2871 больных; в богадельнях без платы содержались 44 призреваемых, за плату - 93; в доме умалишенных без платы - 26, за плату 62 больных [7]. Совмещение платного и бесплатного призрения вообще характерно для административно-бюрократической системы приказов, несмотря на то, что данное учреждение занималось собственной коммерческой, прежде всего ростовщической, деятельностью, т.е. зарабатывало деньги якобы на социальные нужды.
Накануне крестьянской реформы в тамбовском приказе состояло в залоге 665 имений, а в них ревизских душ мужского пола - 26223.
Гигантские капиталы, десятикратно превышающие доходы - это суммарная стоимость заложенных дворянских имений. Закладные обязательства в благотворительных учреждениях обеспечивали беспроцентные кредиты на неограниченный срок для заемщиков (помещиков). Эти капиталы только номинально принадлежали приказу общественного призрения, поскольку имения можно было выкупить из опеки, перезаложить и т. д. [8].
Социальная политика городских самоуправлений в начале XX века
Несмотря на очевидное нарастание общего кризиса традиционной российской империи, в сфере городской благотворительности в первые полтора десятилетия XX в. продолжалась положительная динамика.
Более того, начало XX в. стало тем временем, когда города начали брать на себя большую ответственность за социальную политику, все чаще проявлять собственную инициативу.
За период 1901-1915 гг. количество благотворительных учреждений и обществ в городах губернии выросло примерно на 50%. При этом вновь в лидеры по темпам роста таких учреждений и обществ вышел Тамбов, где их число увеличилось почти в 2 раза. В уездах увеличение показателя составило около 60%. Причем применительно к уездным городам процент роста был меньшим, т.к. в начале XX в. немалое количеств организаций социальной защиты возникло в сельской местности. [См. таблицу № 5 приложения]
В первые полтора десятка лет XX в. особенно быстро росло число благотворительных обществ: в губернии почти в 2 раза, а в Тамбове - даже в 3 раза, что, несомненно, говорит о заметном становлении институтов гражданского общества. При этом число благотворительных учреждений увеличилось только на 20%.
Среди учреждений наиболее быстрыми темпами развивались учреждения социальной защиты детей. При этом возникала проблема, связанная с тем, что детские приюты, воспитывая и обучая детей, не могли предоставить им заработка. Если даже какие-либо изделия, производившиеся в мастерских приютов, покупались на рынке, то вырученные деньги зачислялись в доход приюта и тратились на его содержание. Между тем реальная жизнь очень многих семей складывалась так, что дети были вынуждены искать посильную работу и заработок. В сельской местности малолетние дети нанимались на работу няньками, пастушками, подпасками, погонщиками, скородниками (ходящими за бороной) и т.п. Нередки бывали случаи в селах, когда старшие дети становились действительными кормильцами для своих семей [1].
Общественность признавала детский труд нежелательным, поскольку считалось, что, выполняя платную работу, дети не могут учиться, в том числе научиться какому-либо квалифицированному, сравнительно высоко оплачиваемому ремеслу или профессии, следовательно, не выйдут из нищеты даже став взрослыми.
Тем не менее, реальная жизнь в городах ставила местное самоуправление перед фактом, что необходимо предоставлять юным кормильцам семей возможность зарабатывать какие-то средства, упорядочить и облегчить их труд, обеспечить реализацию продукции. Так были созданы детские дома трудолюбия, имевшие целью, прежде всего, обеспечить заработок детей, предоставлявшие им заработки при выполнении малоквалифицированных работ, например, клейки бумажных мешков, изготовлении канатов, вязании сетей и т.п. Как правило, подобные дома трудолюбия создавались на коммерческой основе, т.е. на началах бережливости, самоокупаемости, и их создание было обусловлено настоящей потребностью города в подобных трудовых ресурсах.
В Тамбовской губернии существовало только одно подобное заведение в Моршанске при местной табачной фабрике. Дети там занимались фасовкой и упаковкой табака, набивкой папирос, клейкой картонных коробок и прочими несложными работами. Собственно на интернатском, приютном содержании в начале XX в. там находились не более 20 детей. Остальные являлись жителями города и приходили только на работу в мастерские [2].
В некоторых случаях дома трудолюбия, созданные в первое десятилетие XX в., изначально под эгидой Высочайшего Попечительства и действующее по его Уставу, совмещали в себе несколько типов благотворительных учреждений, назывались сложными домами трудолюбия и включали в себя те же отделы, что и в простом доме трудолюбия:
1. Мастерские и организацию внешних работ;
2. общежитие;
3. столовую;
4. посредническую контору;
5. ясли для детей;
6. трудовое убежище для подростков;
7. контору для регистрации нуждающихся из города, а не только для призреваемых в доме;
8. чайную;
9. богадельню;
10. школу;
11. читальню;
12. курсы и др. [3].
В Тамбове, Козлове и некоторых других городах Тамбовской губернии сочли, что дополнительные учреждения не рационально использовать только для посещающих дома трудолюбия, а потому создавали их как отдельные общеблаготворительные учреждения, не связывая их с деятельностью дома трудолюбия. И это было вполне справедливо.
Близкими по типу к Домам трудолюбия должны быть признаны трудовые пункты. Они были двух типов:
1. В виде особых помещений с орудиями производства, в которые сходятся работники и работницы со своей (или заказанной им) работой для пользования машинами (особенно швейными) и инструментами, которых они не имеют, а равно для пользования самими помещениями;
2. В виде контор для раздачи заказов на дом [4].
В 1910-х гг. оба вида пунктов трудовой помощи были созданы в трех наиболее крупных городах губернии Тамбове, Моршанске и Козлове. Однако это были частные мастерские, предоставлявшие безработным работу на свой страх и риск. Они не занимались швейным производством, а специализировались на несложных подсобных работах (заготовка леса для распила, заготовка глины для кирпичных заводов и др.). При пунктах имелись склады материалов и инструментов, раздавались заказы на изготовление несложных ремесленных изделий по предоставляемым образцам с последующим выкупом данных изделий после проверки их качества [5].
В начале XX в. городские самоуправления Тамбовской губернии стали участвовать в создании детских яслей, которые, как тогда считалось, имели для маленьких детей воспитательное и санитарное значение. Самое главное их значение, по мнению доктора Тезикова, «это сочетание собственно помощи детям, не имеющим достаточного попечения от родителей или попросту брошенных ими (подкидышей), с мерой трудового призрения для родителей, служащего к освобождению родителей от ухода за детьми в целях беспрепятственного занятия срочными, не терпящими отлагательства работами или уходящих в отхожий промысел» [6].
Обычно ясли устраивались следующих типов:
1. ясли, предназначенные для грудных детей и подкидышей с последующей передачей брошенных детей в деревни кормилицам за соответствующую плату;
2. дневные убежища (детские сады и пр.) для детей от 2-х - 3-х лет до школьного возраста;
3. ясли-приюты, учреждения смешанного типа, куда принимали детей от грудного возраста до 11-12 лет (иногда даже старше).
В Тамбовской губернии создавались по необходимости только ясли-приюты смешанного типа. Они действовали в Тамбове, в Козлове, в Моршанске, в Липецке. Попечительницы яслей-приютов, а это всегда были инициативные городские дамы, фактически собирали, кормили, одевали и развлекали по мере сил всех беспризорных и полубеспризорных детей в городах, не делая различия ни по половому, ни по возрастному принципу. Посещение и пребывание в этих яслях было свободным, т.е. не регламентировалось для юных жителей городов распорядком дня. Следовательно, призрение там не было излишне заорганизованным, что привлекало детей, не утомляло их и являлось действительно важным фактором воспитания [7].
Помощь городских учреждений голодающему населению
Тамбовские власти, в том числе городское самоуправление, предпочитали вести дела неторопливо. К благотворительным делам такая неторопливость, осмотрительность и консерватизм относились в полной мере. Однако в обществе нередко возникали ситуации, требующие немедленной реакции.
Помощь нуждающимся в пропитании относилась в России к традиционным народным формам благотворительности. В Тамбовской губернии, как во многих местностях с православным населением, была широко распространена такая форма общинной помощи, как «очередное кормление», когда, например, сироты поочередно переходили из дома в дом и питались вместе с семьями односельчан или городских жителей. " Следует заметить, что «очередное кормление» в Тамбовской губернии было широко распространенным явлением, поскольку именно так получали горячую пищу пастухи общественного стада, пасшие коров или лошадей. Причем, по обычаю, принимающая людей на кормление семья должна была всячески щадить самолюбие временных сотрапезников, принимая их как гостей - родственников, а не как нищих. В случае оскорбления (упрека за кормление сироты), даже невольного, односельчане или горожане-соседи строго осуждали провинившегося хозяина за жадность [1].
Обычай очередного кормления сохранялся в городах, остававшихся до начала XX в. во многом аграрными, и городских слободах, где население по преимуществу занималось сельскохозяйственным трудом и, соответственно, содержало коров. Поэтому установленная очередность кормления пастухов действовала и при внезапном разорении соседа или члена слободской, либо посадской общины, при смерти кормильца, для погорельцев и оголодавших по весне, съевших все запасы пищи бедняков [2].
Для голодающих и нищенствующих жителей городских слобод в обычае было подаяние пищи и иногда одежды без приглашения к столу и без очередного кормления. Вплоть до середины XX века в городских пригородах сохранялась память о прежнем делении слобод на отдельные общины. Это дает возможность историкам использовать воспоминания живущих ныне уроженцев этих общин существовавших внутриобщинных традициях. Так, по воспоминаниям крестьянки Л.В. Мордасовой, в Заворонежской слободе города Козлова существовало деление на «заворонежских» и «панских». Очередное кормление осуществлялось только в том «конце» поселения, где компактно проживала определенная община [3].
В среде собственно городского населения Тамбовской губернии твердых правил или установившихся обычаев оказания помощи голодающим не было. Купцы и приходские священники кормили их, сообразуясь с собственными представлениями о необходимости такой благотворительности и средствами, которыми они в тот момент располагали [4].
Однако на смену этим традиционным формам народной взаимопомощи и патриархальной благотворительности со второй половины XIX в. приходило организованное участие городских самоуправлений в деле помощи нуждающимся в пропитании. При этом следует учитывать, что созданная в России государственная хлебозапасная система действовала только в сельской местности [5].
Порядок и правила помощи городским и сельским жителям на случай неурожая определялись вплоть до 1917 г. Продовольственным уставом, утвержденным Николаем I в 1834 г. Согласно данному уставу предписывалось создавать страховые продовольственные запасы в двух формах - натуральной и денежной. Устанавливался сбор на одну ревизскую душу крестьянского сословия в размере 1 четверти озимого, 0,5 четверти ярового хлеба и 10 копеек в год, причем деньги взыскивались до накопления суммы в 1,6 рублей. Продовольственное обеспечение городских жителей в случае неурожаев обеспечивалось только подушным денежным сбором с мещан в размере 15 копеек в год в течение 20 лет, то есть до накопления суммы в 3 рубля с одной ревизской души [6].
Губернский и общеимперский продовольственные капиталы создавались только в денежной форме из ежегодных взносов 48 копеек за ревизскую душу (для губерний) и из суммы капитала обязательного страхования крестьян [7].
После реформы городского самоуправления сбор продовольственных денег с представителей мещанского и крестьянского сословий, проживающих в городах, продолжился согласно николаевскому Продовольственному уставу. Поскольку он явился частью прежнего подушного налога, взимаемого с низших податных сословий государства, данные средства находились в распоряжении административных государственных органов власти, постольку, согласно Городову Положению, помощь населению в случае голода и неурожаев была отнесена к необязательным функциям городского самоуправления [8].
Б.Б. Веселовский писал: «Едва ли можно указать другую область, в которой земства и городские думы, сталкиваясь с огромным и ответственным делом, были бы хуже вооружены законом, чем в области заведывания продовольственной помощью населению. Отстраненные от непосредственного участия в продовольственном деле местные органы власти должны оперировать продовольственным уставом, доставшимся им от эпохи крепостного права и считавшимся негодным уже тогда» [9].
В Тамбовской губернии большинство представителей местных органов самоуправления предлагали перейти от натуральной формы хранения продовольственных запасов к денежной, передавать запасные средства полностью в ведение земства или городского самоуправления, в зависимости от того, где они собирались - в городе или в волостях.
Вопрос о переводе натуральных запасов в денежный капитал регулярно поднимался, начиная с 1867 г. Сторонники капитализации продовольствия считали, что зерно для посева можно держать в магазинах, а в приобретении продовольственного хлеба вполне можно положиться на предусмотрительность местного самоуправления и частную предприимчивость [10].
Преодоление последствий голода, связанного с неурожаем 1870 г., показало правильность предложенных мер по переведению страховых запасов хлеба в денежную форму, но именно данное народное бедствие истощило наличные запасы зерна в магазинах губернии и запасные капиталы, накопленные к тому времени в земствах, городах и административных органах, занимавшихся помощью голодающим крестьянам и горожанам.
В начале 70-х годов XIX в. правительство страны, несмотря на неоднократные просьбы со стороны местных органов власти, сохранило прежний натуральный денежный порядок создания запасов. Инициаторами подобных просьб были земские собрания, поддержанные городскими думами.
В Шацке в 1874 г. и в Спасске в 1875 г. были приняты постановления о полном переводе натуральной формы запасов в денежную. Однако в документах отмечалось, что утвержденные в 1874 г. законодательные правила такого перехода фактически препятствуют созданию капитализированных запасов, в то же время запасные магазины, находящиеся в ведении волостных правлений, находятся в неудовлетворительном состоянии, поскольку контроль за ними невозможен [11].
В 1880 г. в Темникове местные городские земские власти без разрешения вышестоящих органов, но с согласия крестьян и мещан, полностью заменили сбор хлеба в магазинах денежным взносом, установив его в размере 3 копеек с ревизской души. Причиной такого шага являлись постоянные недороды хлеба, что вызывало необходимость одновременно покупать хлеб для питания и для засыпки в магазины. Губернская земская управа запретила такой переход, поскольку, согласно положению 1874 г., в этом случае подушный сбор должен был составлять 71 копейку с души. По форме это был настоящий дополнительный налог. В то же время раньше продовольственные деньги отчислялись из общего подушного налога, т.е. входили в его состав[12].
В Темникове население было занято в основном в сельском хозяйстве, и поэтому городское самоуправление ясно понимало платежные возможности городских крестьян, и согласилось на возможное повышения сбора до 10 копеек [13]. И все-таки губернские власти отказали жителям Темникова в их просьбе, опираясь на букву закона от 21 мая 1874 г.
Благотворительная деятельность городов в периоды войн
Войны, ведшиеся Россией со второй половины XIX в., ввиду перехода ко всеобщей воинской повинности и, соответственно, массовым призывам запасных, ввиду роста боевых потерь, стали оказывать широкое влияние на все российское общество, требуя от него благотворительной помощи пострадавшим так или иначе и группам населения.
Как и прежде, организация помощи раненым воинам являлась не только административным, но и патриотическим долгом местных властей. Императорский двор организовал комитет общества попечения о раненых и больных воинах под покровительством Её Императорского Величества, Марии Фёдоровны, супруги Александра П.
Русско-турецкая война стала для России первой войной, связанной с новыми технологиями, рожденными в результате промышленной революции XIX в., поскольку запоздавшее приобщение к современной технике послужило одной из причин поражения в Крымской войне. В прежние времена, до появления железных дорог, раненых лечили в прифронтовой полосе. Железнодорожные пути сообщения позволили проводить эвакуацию раненных и больных для лечения в глубоком тылу.
Как известно, в той войне имелось два театра боевых действий. Первый - в Болгарии, а второй - в Турецкой Армении, в районе Эрзерума и Карса. Если болгарский театр военных действий находился от Тамбовской губернии слишком далеко, то Закавказье было расположено на прямой ветке железной дороги, проходившей с юга России через Козлов.
В ходе боевых действий к югу от Кавказа не было значительных потерь и огромного количества раненых, как в Болгарии. Однако благотворительные госпитали были развёрнуты по всей полосе, прилегающей к железной дороге. Поскольку тогда не было общей для страны системы здравоохранения, обеспечивать их работу должны были благотворительные общества, созданные в губерниях весьма спешно. Фактически их учреждение стало первой спланированной «благотворительной акцией», в современном понимании данного термина, для Тамбовской губернии. Поскольку непосредственное участие органов городского самоуправления в этой акции выделить трудно, мы рассматриваем деятельность вновь созданных благотворительных организаций в целом.
За основу общества помощи раненым были взяты два благотворительных комитета, созданных ранее: тамбовский дамский и моршанский местный комитеты. «Местным» комитет назывался потому, что состав его был смешанным (мужским и женским). Остальные Комитеты помощи раненым в городах были организованы на основе попечительного общества о бедных. Там, где городские Попечительные общества являлись дамскими, были составлены и дамские комитеты: в Козлове под председательством дочери генерал-лейтенанта С.А. Соломко, в Моршанске председательницей стала супруга уездного предводителя дворянства Е.А. Ильина, в Тамбове по традиции общество возглавила супруга губернатора княгиня Е.Ф. Шаховская-Стрешнева [1].
Доказательством того, что данная благотворительная акция была привязана к системе путей сообщения, служит не только расположение госпиталей вблизи станций, но и организация санитарного поезда № 16, единственного во всей России целиком благотворительного. Инициативу по формированию поезда взяла на себя супруга губернатора княгиня Шаховская-Стрешнева, которая разослала письма в 18 правлений железных дорог и получила от 6 из них безвозмездно вагоны: от Грязе-Царицинской дороги - 4 вагона, от Тамбовско-Саратовской - 8 вагонов, от Балтийской - 3 вагона, от Моршанско-Сызранской - 2 вагона, от Ряжско-Моршанской - 2 вагона, всего 19 вагонов. Кроме того, заведующий передвижениями войск, т.е. генерал-квартирмейстер путей сообщения, добавил ещё 4 вагона, чтобы получилось положенное по санитарно-уставным нормам 23 вагона или 210 мест для раненых [2].
Устройство, переоборудование и содержание поезда по 1 января 1878 г. обошлось комитету в 23399 руб. 1 Ул коп. Переоборудование заключалось в установке специальных станков системы Городецкого для перевозки раненых, кресел-кроватей и двухъярусных кроватей на каучуковых амортизаторах. Для перевозки раненых предназначались 17 вагонов из 23. Команда поезда состояла из 39 человек, в том числе уполномоченного представителя тамбовских благотворителей, отвечавшего за финансирование поезда. Уполномоченные назначались на один рейс до фронта и обратно, длившийся около трёх недель. Поэтому за три месяца активных боевых действий, с 29 сентября 1877 г. со времени организации поезда и до 1 января 1878 г. сменились четыре уполномоченных. Первым был казначей Тамбовского дамского комитета В.Е. Кричевский, затем М.И. Загряжский, В.В. Давыдов и B.C. Банин. В дальнейшем, до марта 1878 г. прошло ещё 4 военных рейса [3].
Городские самоуправления губернии не проявляли непосредственную инициативу в помощи раненым. Исключение составляло Тамбовское городское общество, взявшее на себя финансирование содержания 50 кроватей в госпитале из 250 имевшихся в городе и выделившее на данные нужды 10 тысяч рублей [4].
Наблюдающими за госпиталями стали по принадлежности предводители дворянства уездов, где они были организованы, которые часто проживали и часто пребывали в уездных городах. Всего централизованно в губернии устроили 9 стационарных госпиталей на 625 коек, которые разместил Красный Крест. Причём большинство этих мест содержалось из средств Общества Красного Креста, благотворительные места обеспечили даже не все земства. Из 625 коек местные земства и самоуправления городов оплачивали 271, в том числе Тамбовская городская дума - 50 кроватей [5].
Как уже отмечалось, особое значение для решения задач благотворительности имел факт наличия в городе одного или нескольких активных благотворителей, способных увлечь представителей местного самоуправления своими идеями и достаточно богатых, чтобы самим проявлять инициативу дарения. Кроме того, желательно было бы проживание такого благотворителя в городе для контроля над осуществлением благотворительных проектов на всех стадиях, своевременной их корректировкой. Все это было очевидным и в период Русско-турецкой войны 1877-1878 гг.
В 1870-е гг., когда пореформенное городское самоуправление только развивалось, а ведущим сословием оставалось дворянство, главным тамбовским городским благотворителем был Э.Д. Нарышкин, имевший единственный, но существенный недостаток - он проживал в столице. Поэтому был оторван от реальных нужд и проблем Тамбова, вкладывал немалые средства в нужные и полезные, но не первоочередные по важности учреждения: учительский институт, общежития для гимназистов и реалистов или, что особенно показательно в этом смысле, - общественную читальню. В период войны с Турцией никакой помощи Тамбову Э.Д. Нарышкин не оказал. Этот и другие факты его деятельности показывают, что он, скорее, был «чистым» меценатом, нежели филантропом [6].
Другой активный филантроп 1870-х гг. дворянин А.Н. Чичерин, был «генератором идей», организатором, оратором и ходатаем по благотворительным нуждам. Проживал он в Тамбове постоянно и мог работать плодотворно на этом поприще. Мог, но не захотел. Назначенный ответственным за содержание госпиталя для раненых воинов в русско-турецкой войне, он отказался от должности без объяснения причин [7].
Небольшие благотворительные госпитали были организованы в губернии только в нескольких дворянских имениях. Всего таких госпиталей было 5 на 54 кровати, наибольший, открытый в Липецке на средства князя В.И. Васильчикова, на 30 кроватей. Другие имели небольшое число мест - от 2-х до 8-ми.
Итак, городская благотворительность в системе помощи раненым занимала не более 50 %.
Организованная благотворительная деятельность, проводимая во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., по содержанию мероприятий и методам их проведения являлась проявлением положительной инициативы дворянского сословия и административно-бюрократического аппарата. Городское самоуправление, конечно, также проявляло собственную инициативу, не выходящую, однако, за рамки, предписанные административными правилами.
