Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историография, методология и источниковедение проблемы советского военного плена и интернирования Второй мировой войны 20
1.1. Советский военный плен и интернирование как историографическая проблема 20
1.2. Методология изучения советского военного плена и интернирования 49
1.3. Источниковедение истории военного плена и интернирования в СССР 64
Глава 2. Политико-правовое регулирование режима военного плена и интернирования в СССР 84
2.1. Международно-правовое регулирование режима военного плена и интернирования 84
2.2. Советское законодательство в области военного плена и интернирования и особенности его реализации 97
Глава 3. Становление и развитие системы военного плена и интернирова ния в СССР 135
3.1. Становление системы военного плена и интернирования в начале Второй мировой войны 135
3.2. Эволюция системы военного плена и интернирования в годы Великой Отечественной войны 149
3.3. Система военного плена и интернирования в послевоенный период 192
3.4. Расформирование системы военного плена и интернирования 207
Глава 4. Военнопленные и интернированные: состав, положение, трудовое использование 223
4.1. Динамика численности и состава военнопленных и интернированных 223
4.2. Режим содержания и материально-бытовое положение военнопленных и интернированных 242
4.3. Трудовое использование военнопленных и интернированных 298
Глава 5. Пространство лагерного опыта: адаптация, индоктринация, репрессии, коммуникация 339
5.1. Психологическое состояние военнопленных и интернированных 339
5.2. Политическая работа с военнопленными и интернированными 364
5.3. Оперативно-следственные мероприятия и судебное преследование военнопленных и интернированных 410
5.4. Советский плен и интернирование как опыт межкультурной коммуникации 450
Заключение 473
Список использованных источников и литературы
- Методология изучения советского военного плена и интернирования
- Советское законодательство в области военного плена и интернирования и особенности его реализации
- Эволюция системы военного плена и интернирования в годы Великой Отечественной войны
- Режим содержания и материально-бытовое положение военнопленных и интернированных
Методология изучения советского военного плена и интернирования
Зарубежная историография, в первую очередь западногерманская, в период 1950–1980-х гг. развивалась под доминирующим влиянием концепции тоталитаризма. По мнению западных исследователей, гипертрофированное насилие пришлось испытать не только советским гражданам, но и иностранцам, оказавшимся во власти органов НКВД-МВД. Тоталитарный режим, наряду с суровым климатом, необозримым пространством страны, иным менталитетом населения и сложным для понимания языком, делали плен и интернирование крайне тяжелым испытанием.
Во второй половине 1950-х гг. изучение истории военнопленных Второй мировой войны становится одним из приоритетных направлений в западногерманской исторической науке. В 1957 г. по инициативе Федерального министерства по делам перемещенных лиц, беженцев и жертв войны под председательством мюнхенского профессора Г. Коха создается Научная комиссия по документированию судьбы немецких военнопленных Второй мировой войны. Ее задача состояла в том, чтобы «запечатлеть судьбу 11–12 миллионов военнопленных не менее чем в 20 государствах», в том числе в СССР. В основу исследования были положены 400 тыс. свидетельств репатриантов, полученные сразу после их прибытия в ФРГ и почти 50 тыс. сообщений, собранных дополнительно в виде письменных воспоминаний и устных интервью, записанных на магнитную пленку.
После смерти Коха комиссию возглавил бывший узник советских лагерей профессор Э. Машке. Итогом ее работы стал выход в 1962–1974 гг. 15-томного (в 22 книгах) труда «К истории немецких военнопленных Второй мировой войны»1. Семь томов описывали жизнь немцев в лагерях и тюрьмах Советского Союза2. Наибольшее внимание авторы уделили рассмотрению структуры лагерного общества, организации питания и трудового использования военнопленных, положению осужден 1 Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten Weltkrieges (Bd. 1–22). Mnchen, 1962–1974.
По мнению Э. Машке, основополагающие принципы функционирования советских лагерей военнопленных были во многом идентичны пенитенциарным учреждениям. И те, и другие подчинялись НКВД-МВД, а трудовое использование контингента являлось приоритетной задачей. «В общем и целом, – резюмирует немецкий историк, – структура лагерей для немецких военнопленных в Советском Союзе была ближе к исправительным лагерям, чем к лагерям для военнопленных на Западе и нормам, которые международное право предусматривало для военнопленных»1. Ввиду нежелания руководства ФРГ инициировать дискуссию по проблеме военного плена Второй мировой войны, что грозило осложнением дипломатических отношений с СССР, «История немецких военнопленных Второй мировой войны» вплоть до 1976 г. имела гриф «Для служебного пользования» и использовалась в качестве справочного издания в учебных заведениях бундесвера.
В отдельное научное направление в западногерманской историографии выделяется история депортаций периода Второй мировой войны. В начале 1950-х гг. по поручению правительства ФРГ создается Научная комиссия по истории изгнания немцев из Восточной и Центральной Европы, которую возглавил профессор Кёльнского университета Т. Шидер. Эта комиссия, подобно «комиссии Машке», собрала и задокументировала несколько десятков тысяч письменных свидетельств, часть из которых была опубликована в многотомном научном сборнике под названием «Документация изгнания немцев из Восточной части Центральной Европы». Ряд томов непосредственно касался истории интернирования немецкого населения в СССР2.
В 1980 г. в Мюнхене вышла книга Г. Беддекера «Беженцы: изгнание немцев на Востоке»3. Большую часть повествования составляют отрывки из показаний немецких граждан, описывающие сцены насилия и произвола со стороны советских военнослужащих. В ходе депортации, по данным исследователя, 218 тыс. немцев были вывезены в лагеря НКВД, почти половина из них (от 100 до 125 тыс.) погибла от го 1 Bhrens K. Op. cit. Bd. 5 (1). Mnchen, 1965. S. V. на русском языке: Беддекер Г. Трагедия Германии: беженцы III Рейха. 1944–1945 гг. М., 2009. лода, болезней и непосильного труда1. По мнению Беддекера, тотальная депортация немецких граждан в СССР явилась следствием массового угона на работы в Германию в годы войны советского населения.
Аналогичные по проблематике издания были подготовлены историками-эмигрантами из стран Восточной Европы. В частности, в ФРГ в 1950 г. была издана так называемая «Белая книга», в которой была предпринята попытка обобщить данные о местах заключения венгерских граждан в СССР и установить их судьбы2. По мнению авторов-составителей, в советский плен попало 620 тыс. венгров, из которых 325 тыс. составляли военнопленные и 295 тыс. интернированные. Одновременно Советский Союз обвинялся в убийстве 119 тыс. и в удержании в плену 100 тыс. венгерских мужчин, женщин и детей. На основании устных свидетельств репатриантов был составлен список лагерей и госпиталей, который включал 2035 наименований3.
В обстановке острой дискуссии проходило в Западной Германии изучение истории образования и деятельности Национального комитета «Свободная Германия» и Союза немецких офицеров. В 1950–1960-е гг. в ФРГ получила распространение концепция о предателях «за колючей проволокой»4. О. Хайльбрунн в книге «Советские тайные службы» характеризует НКСГ и СНО исключительно как органы советской пропаганды5. По убеждению К.-Х. Фризера, антифашистское движение за колючей проволокой было санкционировано лично И.В. Сталиным. Деятельность активистов историк оценивает критически, объясняя их переход на антифашистские позиции стремлением занять привилегированное положение в лагерной иерархии6. Противоположного мнения придерживались А. Фишер и Б. Шойриг, рассматривавшие НКСГ и СНО как «забытую главу немецкого Сопротивления»7. Они объясняли возникновение антифашистских настроений среди военнопленных последствиями катастрофы вермахта под Сталинградом.
Советское законодательство в области военного плена и интернирования и особенности его реализации
Тем не менее, вскоре после начала Великой Отечественной войны правительство СССР в дипломатических нотах от 17 июля и 8 августа 1941 г. заявило о готовности соблюдать Гаагскую конвенцию «О законах и обычаях войны» от 18 октября 1907 г. и Женевскую конвенцию «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях» от 27 июля 1929 г., но «лишь постольку, поскольку они будут соблюдаться самой Германией»2. Несмотря на грубейшие нарушения международного права со стороны нацистской Германии, в апреле 1942 г. Советский Союз подтвердил свое намерение придерживаться норм Гаагской конвенции 1907 года3.
Одновременно СССР предпринял ряд шагов по налаживанию отношений с Международным комитетом Красного Креста. В частности, наркомом иностранных дел В.М. Молотовым в конце июня 1941 г. было одобрено предложение МККК об обмене списками военнопленных с германской стороной. Кроме того, в Москве при исполкоме Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР было организовано Центральное справочное бюро о военнопленных4. Однако в дальнейшем каких-либо серьезных практических шагов в данном направлении не было сделано. Без решения осталась и проблема организации гуманитарной помощи соотечественникам, оказавшимся в неприятельском плену. Это было обусловлено нежеланием как советского, так и немецкого руководства идти на уступки в вопросе облегчения положения «узников войны».
Игнорирование Советским Союзом практических предложений МККК имело крайне тяжелые последствия. Во-первых, советские военнопленные в годы Второй мировой войны фактически были брошены на произвол судьбы и не получали никакой помощи от своего правительства. Во-вторых, отказавшись от гуманитарной по. мощи со стороны МККК, СССР, находившийся в условиях чрезвычайного экономического напряжения, оказался не в состоянии обеспечить вражеских военнопленных достаточными нормами питания и медикаментами, что обусловило высокий уровень заболеваемости и смертности в лагерях УПВИ-ГУПВИ. В-третьих, сокрытие информации о численности и положении военнопленных в СССР и категорический отказ на доступ в лагеря НКВД делегатов МККК, способствовали возникновению мифа об «ужасах русского плена», активно раздуваемого геббельсовской пропагандой.
Базовым документом, регламентировавшим режим военного плена в СССР в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период, являлось «Положение о военнопленных», утвержденное постановлением СНК СССР № 1798-800с от 1 июля 1941 года1. Оно включало 31 статью и почти полностью копировало текст неофициально действовавшего «Положения о военнопленных» от 20 сентября 1939 года.
Главными отличиями нового Положения были: ограничение права военнопленных на распоряжение заработанными деньгами; изъятие статьи, оговаривавшей порядок погребения военнопленных и ухода за могилами по аналогии с собственными военнослужащими; разрешение привлечения военнопленных офицеров к труду только в случае их добровольного согласия; запрет использовать труд военнопленных в районах боевых действий; объявление рассмотрения дел военнопленных, привлекаемых к судебной ответственности, исключительной прерогативой военных трибуналов (ст. 27 Положения от 20 сентября 1939 г. разрешала рассматривать уголовные дела военнопленных, за исключением военных преступлений, в общем порядке).
Существенным недостатком Положения 1941 г., также как и Положения 1939 г., было отсутствие статей, гарантировавших соблюдение прав военнопленных, как это предусматривалось Женевской конвенцией 1929 года. Военнопленные имели возможность высказывать недовольство условиями содержания исключительно представителям лагерной администрации и фактически были лишены возможности обратиться за поддержкой к правительству СССР и международному сообществу. В целом, Положение от 1 июля 1941 г. подтверждало и закрепляло за НКВД статус ведущей инстанции в вопросах регулирования военного плена.
После утверждения СНК СССР «Положения о военнопленных» НКВД выпускает серию инструкций, подробно регламентирующих порядок конвоирования, учета и содержания военнопленных. К таковым относились «Временная инструкция о конвоировании военнопленных из приемных пунктов в лагеря-распределители частями конвойных войск НКВД» от 4 июля 1941 г., «Инструкция о порядке учета военнопленных в лагерях НКВД» и «Инструкция о порядке содержания военнопленных в лагерях НКВД» от 7 августа 1941 года1.
Сравнение текстов инструкций о порядке содержания военнопленных от 28 сентября 1939 г. и от 7 августа 1941 г. позволяет выявить ряд важных отличий. В частности, был отменен запрет на изъятие личных вещей и документов. Лица рядового и младшего начсостава обязывались работать по указанию начальника лагеря. Размер денежных средств, которыми мог располагать военнопленный, был уменьшен вдвое (со 100 до 50 руб. в месяц). Из списка инстанций, куда могли обращаться пленные с жалобами и заявлениями, были исключены высшие правительственные органы СССР, кроме УПВИ. Таким образом, ведомственные инструкции ограничивали права военнопленных и расширяли полномочия НКВД.
Несмотря на усиление репрессивных моментов, советское законодательство выглядело гораздо гуманнее, чем нацистские приказы и директивы в отношении обезоруженного противника. Согласно «Распоряжениям об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях военнопленных», утвержденным германским военным командованием 8 сентября 1941 г., «большевистский солдат» рассматривался не как военнослужащий, а как идеологический и расовый враг, «потерявший всякое право на обращении с ним, как с честным солдатом, в соответствии с Женевским соглашением». Любое неповиновение со стороны пленных следовало пресекать с помощью штыка, приклада или огнестрельного оружия. Поддержание порядка за колючей проволокой вменялось в обязанность представителям лагерной полиции, вооруженным палками и кнутами. Также предусматривалась селекция контингента по политическому признаку, с передачей «большевистских элементов» гестапо и СД2. токостью или направленное против больных и раненых, а равно небрежное исполнение обязанностей в отношении указанных больных и раненых лицами, на которых возложены их лечение и попечение о них», влекло за собой лишение свободы на срок до трех лет; «дурное обращение» с пленными без указанных отягчающих обстоятельств наказывалось в соответствии с дисциплинарным уставом РККА. О том, что данная статья не была пустой формальностью, свидетельствуют многократно зафиксированные в приказах НКВД-МВД факты привлечения к административной или уголовной ответственности должностных лиц из числа лагерной администрации1.
В целом высшими органами власти СССР и союзных республик за 1939–1956 гг. было издано свыше 3 тыс. правовых актов, регулирующих положение военноплен-ных2. Советское законодательство, несмотря на закрытый, ведомственный характер, гарантировало пленным право на жизнь, гуманное обращение, личную неприкосновенность. Также им предоставлялись имущественные права: обеспечение жилыми помещениями, продовольствием, медикаментами, бельем, одеждой, обувью, гарантировалось сохранение ценных вещей и документов.
Эволюция системы военного плена и интернирования в годы Великой Отечественной войны
Завершающий период существования системы военного плена и интернирования (1950–1956 гг.) характеризуется процессом расформирования лагерной инфраструктуры. Осуществляется передача оставшихся в СССР военнопленных и интернированных представителям иностранных государств. В апреле 1953 г. УПВИ упраздняется, а оставшиеся лагерные учреждения переходят в ведение Тюремного управления МВД. Последние осужденные военнопленные и интернированные покидают СССР в декабре 1956 г., что приводит к ликвидации учреждений военного плена и интернирования.
На протяжении всего периода существования система УПВ-ГУПВИ тесно взаимодействовала с другими подразделениями и ведомствами НКВД-МВД, однако наиболее тесная взаимосвязь наблюдалась с системой ГУЛАГа. Можно говорить о том, что органы и учреждения военного плена создавались на кадровой и материальной основе ГУЛАГа. Опыт деятельности советской пенитенциарной системы оказал непосредственное влияние на организацию режима, охраны, жизнеобеспечения и трудового использования военнопленных и интернированных.
В первый период в деятельности УПВ-УПВИ превалировали репрессивно-карательные функции. Лагеря УПВ-УПВИ являлись местом концентрации военнослужащих и гражданских лиц, захваченных на включенных в состав Советского Союза территориях. Наиболее трагическая участь выпала на долю военнопленных и интернированных поляков, которые испытали на себе все проявления сталинского террора: заключение в лагеря и тюрьмы, депортацию членов семей, лишение права переписки, принудительный труд, осуждение во внесудебном порядке, тщательно спланированные и засекреченные массовые расстрельные акции.
В начале Великой Отечественной войны система военного плена и интернирования находилась в малопригодном состоянии. Большинство развернутых в спешном порядке лагерей и приемных пунктов функционировали в чрезвычайных условиях, вызванных отступлением Красной армии и эвакуацией населения в тыловые районы страны. В ситуации, когда решался исход войны, у советского руководства не было ни времени, ни сил для проведения мероприятий по нормализации содержания военнопленных. Положение военнопленных в лагерях было крайне тяжелым и не соответствовало декларируемым советским государством критериям.
Разгром и пленение 330-тысячной группировки противника под Сталинградом привели к кризису системы УПВИ. Массовое поступление военнопленных потребовало изменения механизма взаимоотношений с военным командованием, органами здравоохранения, центральными управлениями и территориальными органами НКВД. В 1943 г., в период перелома в Великой Отечественной войне, советское правительство осознает политический и экономический ресурс системы УПВИ, развитие которой происходило в направлении адаптации лагерной практики к международно-правовым нормам. Роль «освободителя» стран Европы от гитлеровской тирании и необходимость противопоставить себя фашизму, а также поддержания «реноме» перед западными союзниками, требовали от советского руководства комплексного подхода к вопросам военного плена и интернирования с учетом дальнейшего развития международной обстановки.
Перед системой ГУПВИ была поставлена задача проведения комплекса мероприятий, важнейшими из которых являлись сохранение жизни и здоровья контингента, его максимальное использование в интересах народного хозяйства СССР, формирование у бывших неприятельских военнослужащих антифашистских убеждений и коммунистического мировоззрения. Реализация этих мероприятий осложнялась ограниченными возможностями разрушенной войной социально-экономической инфраструктуры, которые не позволяли в надлежащей степени организовать быт и снабжение лагерного контингента.
В связи с перечисленными задачами в структуре УПВИ формируются подразделения, ответственные за организацию медицинской помощи, материально-бытового снабжения, политической и оперативной работы с военнопленными, их трудового использования на объектах народного хозяйства. Система УПВИ пополняется новыми типами учреждений – спецгоспиталями, оздоровительными, режимными и производственными лагерями, антифашистскими школами и специальными объектами. Часть контрольно-распорядительных функций по управлению тыловыми учреждениями передается территориальным НКВД-УНКВД, что позволило адаптировать систему содержания и трудового использования военнопленных к местным условиям.
Потребность Советского Союза в трудовых ресурсах привела сталинское руководство в завершающий период войны к идее широкомасштабных «репараций трудом» с территории государств-противников. Результатом такой политики стало появление постановлений Государственного комитета обороны об отправке в СССР немцев трудоспособного возраста. Интернированные немцы («вестарбайтеры») сводились в рабочие батальоны, которые закреплялись за предприятиями различных наркоматов. Часть контингента ГУПВИ передается в распоряжение ГУЛАГа и других лагерных управлений НКВД.
Лагеря и рабочие батальоны дислоцировались фактически на всей территории Советского Союза: от Калининграда на западе до Сахалина на востоке, от Мурманска на севере до Ашхабада на юге. Однако в отличие от исправительно-трудовых лагерей, учреждения военного плена и интернирования практически не создавались на Крайнем Севере СССР (Воркута, Норильск, Колыма), традиционно осваиваемым трудом заключенных. Напротив, концентрация военнопленных и интернированных была максимальной в южных и западных регионах СССР, подвергшихся сильным разрушениям во время боевых действий и оккупации.
Массовая репатриация военнопленных и интернированных из СССР, начавшаяся летом 1945 г. и продолжавшаяся с большей или меньшей интенсивностью в течение всего послевоенного периода, была вызвана комплексом внешнеполитических и внутриполитических причин. Наличие значительного контингента нетрудоспособных военнопленных и интернированных существенно увеличивало расходы государства на их содержание и отрицательным образом сказывалось на результатах экономической деятельности лагерей. С другой стороны, возвращение иностранных граждан на родину диктовалось тяжелой социально-экономической ситуацией в странах Восточной Европы, находившихся в сфере влияния Советского Союза, а также стремлением сталинского руководства оказать поддержку местным коммунистическим партиям. Наконец, в завершающий период Второй мировой войны система НКВД наполнялась другими категориями спецконтингента, в первую очередь осужденными, репатриированными и депортированными советскими гражданами.
Режим содержания и материально-бытовое положение военнопленных и интернированных
В целях преодоления пленобоязни Ставка Верховного Главнокомандования директивой № 11072 от 20 апреля 1945 г. потребовала от войск изменить отношение к немцам, как военнопленным, так и к гражданскому населению. «Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в обороне», – подчеркивалось в документе1. Поли-торганам пришлось менять отработанный за годы войны лексикон пропаганды, призывая солдат не к мести, а к великодушному отношению к побежденным. Характерно, что в лагерях политработникам также приходилось убеждать немецких солдат, что русский плен – это не пытки и смерть, а, наоборот, сохранение жизни и возвращение домой после завершения войны. Пленные полагали, что после допросов и пыток они будут расстреляны или замучены на сибирских рудниках2.
Зачастую в своих мемуарах бывшие военнопленные и интернированные называют время, проведенное в России, «Сибирью», даже если содержались в лагерях в европейской части Советского Союза3. Вероятно, это объясняется воздействием нацистской пропаганды, заявлявшей о том, что всех немцев «Советы» в случае победы сошлют в Сибирь «на каторгу и вечное рабство». Поэтому слово «Сибирь» нужно рассматривать как метафору несвободы, чужбины.
Массовой сдаче в плен, как правило, предшествовала деморализация неприятельских войск. В годы Великой Отечественной войны одним из первых проявлений массовой деморализации стала капитуляция 6-й немецкой армии под Сталинградом. Причинами разложения частей вермахта на завершающем этапе войны являлись неблагоприятный ход боевых действий, неудовлетворительное материальное обеспечение, усталость войск, потеря веры в победу. Кроме того, все больше немецких солдат осознавали, что Германия ведет преступную войну, цели которой противоречат интересам немецкой нации.
Сдаче в плен сопутствовал риск быть расстрелянным или стать объектом других форм насилия. Именно на эту фазу плена приходился пик самовольных расправ с обезоруженными военнослужащими противника, попрания их прав и человеческого достоинства. Как правило, подобные расправы являлись спонтанной реакцией советских солдат на гибель боевых товарищей и злодеяния нацистов на оккупированной советской территории1. Наиболее часто агрессия проявлялась в отношении военнослужащих войск СС, летчиков, бойцов Русской освободительной армии («власовцев»). Жестокость в отношении захваченного неприятеля нередко приобретала изощренные формы: пленных давили танками, забрасывали гранатами, оставляли раздетыми и разутыми умирать на морозе2. Распространенным явлением были изнасилования немецких женщин, в том числе несовершеннолетних3.
Чтобы обеспечить себе шанс на выживание, сдававшиеся в плен немецкие солдаты избирали различные стратегии поведения. Одни заявляли, что являются рабочими, ненавидят войну и Гитлера4. Другие выдавали себя за поляков, чехов и представителей иных славянских национальностей. Третьи при сдаче в плен подбирали с поля боя раненых советских бойцов и доставляли их на ближайший медпункт. Мало кто отваживался сдаваться в плен в одиночку, обычно на это решались на пару или небольшой группой5.
Психологическое состояние пленных характеризовалось сильным нервным напряжением, накопившимся за время боевых действий6. Вот как описывает состояние германских солдат во время одного из боев командир 301-й стрелковой дивизии В.С. Антонов: «Разрывы снарядов буквально кромсали линии траншей. Удар был могучим. Через две-три минуты мы увидели, как из первой траншеи гитлеровцы начали выскакивать и бежать в нашу сторону, размахивая руками и, бросаясь прямо в болото… Первые же пленные, вытащенные нашими разведчиками из болота, были просто невменяемы, они с широко раскрытыми от страха глазами не могли произнести ни
Преобладающим ощущением в первые часы пленения, по сообщениям очевидцев, было чувство «животного страха». Корреспондент газеты «Правда» Н. Вирта писал в декабре 1939 г.: «В Териоках мы видели пленных. Мы разговаривали с ними. Один из пленных нервничает, боится, руки у него дрожат… Он отказывается что-нибудь говорить и на вопрос: “Почему?” отвечает, что его все равно расстреляют»2. Состояние аффекта во время пленения было характерно не только для рядовых, но и для представителей высшего командного состава противника. Так, бывший корреспондент газеты «The Sunday Times» А. Верт в своих записках описывает поведение генералов 6-й армии вермахта после капитуляции: «Генерал фон Арним сидел с выражением бешенства на вытянутом лошадином лице с выпученными глазами... Пау-люс выглядел бледным и больным: левая щека у него нервно подергивалась»3.
Тяжелым психологическим моментом при взятии в плен являлся первый допрос. Именно здесь пленному предстояло избрать стратегию поведения: либо быть верным присяге и отказаться от дачи показаний, либо попытаться вступить в контакт с врагом и заработать лишний шанс на жизнь. В воспоминаниях генерала А.И. Ерёменко содержится описание допроса сбитого под Сталинградом немецкого летчика. Последний гордо и независимо держался перед советским генералом, но когда недолгий допрос был закончен, и наступила пауза, нервы у гитлеровца не выдержали. Ерёменко пишет: «Я приказал отправить пленного в тыл. Предположив, что его поведут на расстрел, барон вдруг мертвенно побледнел и, круто повернувшись ко мне со слезами на глазах, попросил пощадить его»4.
Не менее характерным было поведение пленного при допросе, описанное генералом А.П. Белобородовым: «Мотоциклист был молод, лицо в прыщах, руки подергивались. Говорил он без умолку, врал без всякой системы и, возможно, без умысла... Даже попав в избу, где тепло и свет, к корректным командирам, выпив предложенную чашку чая и закурив папиросу, пленник все еще не мог отделаться от шока, полученного там, в ночи, на лесной дороге, когда его “спеленали” разведчики. После такого
Стремление сохранить верность присяге и не потерять уважение товарищей оказывало доминирующее влияние на поведение захваченных военнослужащих противника. В воспоминаниях военного переводчика Ю.А. Силенчука приводится эпизод допроса экипажа сбитого немецкого бомбардировщика. Из четырех пленных только один, штурман-австриец, сам и без всякого нажима, ответил на все, о чем его спрашивали: назвал тип самолета и расположение аэродрома, цель вылета и причину вынужденной посадки. Его сослуживцы в ходе допроса вели себя мужественно, даже несмотря на угрозы применения пыток2. Характерно, что отношение к перебежчикам было презрительным по обе стороны фронта. Они воспринимались как трусы, которые сдались в плен, чтобы спасти свою жизнь3.
Таким образом, судьба неприятельских военнослужащих в момент пленения зависла не только от субъективных факторов, но и от внешних обстоятельств, таких как длительность и ожесточенность боя, установка к пленным советских бойцов, время суток, расстояние до приемного пункта, наличие у принимающей стороны медикаментов, продовольствия и т.п. Вполне закономерно, что в силу своей неопределенности сдача в плен рассматривалась, как крайний и вынужденный шаг. Противоречие между воинским долгом – с одной стороны, стремлением выжить и вернуться на родину – с другой, приводило к внутриличностным и межличностным конфликтам.
