Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические проблемы массового сознания накануне и в годы русско-японской войны 28
1 . Роль «образа врага» в русском менталитете . 28
2. «Популярная» и «непопулярная» война в русском общественно-политическом сознании. 37
3. Япония и японцы как новый «образ врага». 41
Глава II. Отношение к русско-японской войне в русском обществе. 52
1. Эволюция и смена алгоритмов официальной пропаганды в ходе войны. 52
2. Война в сознании широких слоев населения России. 70
3. Оценка войны в либеральных кругах. 113
4. Война в революционной пропаганде накануне и в начальный период первой революции в России. 130
Глава III. Отношение в русской армии и на флоте к войне с Японией. 143
1. Реакция на русско-японскую войну в армейских кругах. 143
2. Отношение к событиям русско-японской войны в среде моряков русско го военного флота. 178
Заключение. 203
Список источников и литературы. 209
- . Роль «образа врага» в русском менталитете
- Эволюция и смена алгоритмов официальной пропаганды в ходе войны.
- Реакция на русско-японскую войну в армейских кругах.
Введение к работе
Особенностью современной историографической ситуации является повышенное внимание к таким реалиям прошлого, как проявления общественного сознания и отражение в нем крупных исторических событий. Это обстоятельство определяется особенностями современной культуры, в рамках которой все сильнее проявляется интерес к гуманитарной составляющей исторического процесса. При таких особенностях заметно перемещение познавательного интереса и исследовательского внимания от событий, явлений и процессов надындивидуальной реальности к феноменам индивидуального и массового сознания, к состоянию культуры личности и общества определенных исторических эпох.
Изменилась вместе с тем направленность интереса к событийной истории. В предшествовавшей историографии она представляла интерес сама по себе, причем вне зависимости от концептуальных и методологических подходов к ее изучению. В современной историографии интерес проявляется не только и не столько к событийной истории как таковой, сколько к осознанию фактов, событий, явлений и процессов исторической реальности, к выражению их в многообразных проявлениях духовной культуры общества.
Среди таких реалий прошлого особое внимание общества занимали войны. Это не случайно, поскольку в этих общественно-исторических явлениях находили концентрированное выражение итоги долговременного развития обществ и государств ко времени их начала и стоявшие перед вступавшими в состояние войн странами проблемы, уровень развития в них экономики и культуры, положение общества и отдельной личности, что обусловливало общие итоги войн для этих стран. Яркое выражение имело это обстоятельство в русской истории. Вместе с тем войны, которые вела Россия, оставляли неодинаковый след в сознании современного им общества, как и столь же неодинаковое к себе отношение со стороны разных слоев населения. В этой связи значительный интерес приобретает первая из войн России XX в., русско-японская война 1904-1905 гг., происходившая .в условиях предреволюционного состояния страны и начавшейся революции и наложившая свой, достаточно глубокий отпечаток на формирование предпосылок революционных событий, и фактически на последующие судьбы России в начале XX в.
Среди многообразной проблематики русско-японской войны состояние общественного мнения, выражавшегося разными слоями населения по отношению к ней, оказалось в целом на периферии исследовательского внимания. Это не случайно, поскольку главное внимание историков привлекала военная и дипломатическая ее история, сопоставление уровней экономического, социального и политического развития воевавших держав, состояние вооруженных сил России и Японии, а также личностная характеристика военных и государственных деятелей обеих империй. Между тем, отношение в российском общественном сознании к русско-японской войне представляет не меньший интерес. Его исследование позволяет глубже и полнее уяснить особенности ведения войны со стороны России и ее итоги, трансформацию массового сознания за годы войны, в условиях, когда состояние революционной ситуации в стране реализовалось в полномасштабную революцию. Его исследование также позволяет полнее понять общее состояние российского общества, которое в концепции А.С. Ахиезера получило характеристику в качестве расколотого общества. Оно дает возможность конкретизировать эту характеристику применительно к годам, когда происходила война, когда ускорялось формирование предпосылок революции в России и когда она реально началась в условиях формально не завершившейся, но фактически, как это становилось понятно обществу, полностью проигранной войны.
Актуальность поставленной проблемы связана с возможностью в ходе ее разрешения, уяснить феномен крушения в России за исторически короткий срок многих традиционных ценностных ориентиров, происходивший под воздействием войны и осознания обществом ее результатов и перспектив. Оно фактически дает возможность понять существование тесной связи между изменением отношения к войне под воздействием разных обстоятельств, связанных с войной, и революционными процессами в сознании разных слоев русского общества начала XX в., которые непосредственно предшествовали революции в России. По существу, исследование поставленной проблемы позволяет проследить характер и особенности процессов в общественном сознании, выражавшихся в изменении восприятия российским населением русско-японской войны на эмоциональном и рациональном уровнях, и социально-политическими и идеологическими процессами, обобщающим и наиболее ярким выражением которых была начавшаяся в России 9 января 1905 г. революция.
Все указанные обстоятельства определяют актуальность и научную значимость поставленной проблемы. Вне учета отношения общества к войне с Японией, к собственной власти, которая затеяла, проводила и проигрывала эту войну, а также к эволюции образа врага, в котором вместо Японии и японца постепенно оказывалась власть Российской империи, трудно уяснить ближайшие предпосылки революции в России и несколько более отдаленные предпосылки крушения российской монархии.
Наконец, данная проблема тесно связана с вопросом более общего характера, исследование которого дает, в свою очередь, возможность понять, как, и насколько в российской истории XX в. в целом связано отношение общества к войне, которую начинало и вело государство, и формированием предпосылок революций. В самом деле, подобные процессы имели место не только в ходе русско-японской войны, но и в период первой мировой войны, когда военные действия приняли затяжной характер. Наблюдались они и в поздний советский период, когда негативное отношение советского общества к непонятной ему по своим целям и характеру войне в Афганистане ускорило падение режима. На этом основании поставленная проблема должна, как представляется, иметь не только научный, но и значительный общественный интерес.
. Роль «образа врага» в русском менталитете
Современными историками и социологами много делается для изучения проблем, затрагивающих болевые концепты российской идеологии, к которым относится и «образ врага». В ноябре 2002 года был проведен «Круглый стол», организованный информационно-политическим каналом Полит.ру и издательством ОГИ. Результатом дискуссии явился сборник «Образ врага»52, в котором отечественными и зарубежными социологами рассматриваются механизмы формирования таких явлений, как «чужой», «другой», «враг», возникающими в мирное время. Военный аспект проблемы «образ врага» изучается историком Е.С. Сенявской. Эти исследования помогают в оценке роли «образа врага» в русском менталитете.
На формирование «образа врага», складывавшегося в русском обществе в период русско-японской войны (как и других войн, которые вела Россия), во многом влияли самосознание русского народа, его менталитет.
В современном гуманитарном знании понятие ментальности приобрело расширительный смысл и употребляется как для обозначения различных культурных стереотипов, типичных для больших социальных групп, для характеристики духовных настроений всего общества, а так же для толкования образа мыслей, верований, «навыков духа» небольшой группы людей.55 Это положение во многом помогает понять отношение разных слоев русского общества к русско-японской войне.
В длительный и противоречивый период становления русского самосознания и менталитета (X-XVI вв.) оформилась и закрепилась православно-религиозная основа национального самосознания, приняли окончательную форму понятия о смысле существования народа, его идеалов в личной, семейной, общественной и государственной жизни. В России, как правило, существовала тесная связь между этническим (национальным) самосознанием и осознанием государственной и конфессиональной принадлежности.
Исторически сложилось так, что суверенитет и защита Отечества от внешней угрозы составили одну из важнейших ценностей русского общества, имевшего исторический опыт пребывания под властью Орды, а затем испытывавшего постоянную угрозу внешнего вторжения, которая не раз осуществлялась. В связи с этим, для понимания национального самосознания и менталитета, необходимо изучать исторические представления широких слоев населения о войнах. Именно во время войн наиболее интенсивно идет осмысление общенациональных и патриотических задач и интересов. Во время войн и после них в восприятии событий широкими слоями населения переплетаются национальные, религиозные, патриотические черты самосознания народа56.
Для российского менталитета были характерны, как отмечал Н.О. Лос-ский, начала духовности, соборности и державности. Духовно-нравственное начало было свойственно мироощущению русских людей. Не случайно в качестве главных ориентиров в русском религиозно-философском сознании выступали не материальные, а духовные приоритеты и устремления, такие как правда и справедливость, нестяжательство, самоограничение и др. Духовный фактор несомненно проявлялся и во время войн. Об этом говорит отношение русских людей к Отечеству, к характеру и целям войны, к товарищам по оружию и к врагу и т. д. Соборность выражалась в общинности жизни, в коллективизме, товариществе, взаимовыручке, как в мирное, так и в военное время.
Эволюция и смена алгоритмов официальной пропаганды в ходе войны
Известно, что целью любой войны является победа в ней. Русско-японская война не составляла исключения. В правящих кругах России в начале войны присутствовала твердая уверенность в скорой и легкой победе над японцами, что было связано, как уже отмечалось выше, с неадекватной оценкой сил и возможностей противника.
Однако для достижения победы в войне мало уверенности «верхов» в неизбежности ее. Большое значение имеет такое морально-психологическое состояние населения страны в целом, и ее армии, которое приводит к убеждению в справедливом характере войны, вера в способность государства отразить нападение врага, наличие духовных и нравственных ценностей, ради которых солдаты готовы отдать свою жизнь. Народ и армия должны быть убеждены в своем моральном и военно-техническом превосходстве над противником, и, разумеется, в конечной победе над врагом.97
Для победы в войне необходимо также компетентное руководство армией, от которой во многом зависит результат военного противостояния; важной представляется координация между гражданскими и военными деятелями, отсутствие соперничества между ними.
Также крайне важно, чтобы власть была способна управлять общественным мнением, а не следовать за ним - быть твердой, избегая усиления конфликта с обществом.
Необходимое для победы в войне морально-психологическое состояние общества создается многими способами и зависит от нескольких факторов.
Для того чтобы война завершилась победой, важны результаты работы тех политических лидеров, которые заняты руководством внешней политикой. В конечном итоге, ее успех или провал зависит от качества этого руководства. Государственные деятели страны, участвующие в принятии решений по вопросам внешней политики, должны получать доступ к достоверной информации о состоянии внутренних и внешних дел в государстве, иметь возможность свободно обсуждать широкий спектр внешнеполитических вопросов. Между людьми, причастными к руководству внешнеполитическим курсом, не должно быть серьезных противоречий и разногласий, они должны быть достаточно сплоченной группой. В России практически все перечисленные факторы накануне войны либо вовсе отсутствовали, либо были весьма слабо развиты.
Вся ответственность за принятие решений, за все просчеты и неудачи в войне с Японией лежала на императоре, который, в соответствии с законами Российской империи, являлся верховным руководителем внешней политики страны. Принятие решений зависело во многом от его компетентности, от его осведомленности обо всем, что происходило на Дальнем Востоке. Однако материалы дневника императора наводят на мысль о весьма поверхностном интересе государя к дальневосточным делам. В записях за январь 1904 года, только 24-го января написано: «Вечером получил известие о прекращении переговоров с Япониею и о предстоящем отъезде ее посланника отсюда».98 До этого государь исправно сообщал о погоде, посещениях театров и выставок, прогулках с женой, ожидавшей ребенка, завтраках и обедах с родственниками и т. д.
25-го января читаем: «Новых известий с Дальнего Востока не было». 26-го января отмечено: «Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим». В этот день вечером царь, вернувшись из театра, «получил от Алексеева телеграмму с известием, что этою ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на внешнем рейде «Цесаревич», «Ретвизан» и «Палладу» и причинили им пробоины. Это без объявления войны. Господь, да будет нам в помощь!». 27-го января царь дополнил: «Утром пришла другая телеграмма с известием о бомбардировании японскими судами Порт-Артура и о бое с нашею эскадрою. Незначительные повреждения получили «Полтава», «Диана», «Аскольд» и «Новик». Потери незначительны...». 31-го января царь записал: «...Вечером получил скверное известие о другой гибели: крейсер «Боярин» натолкнулся на нашу подводную мину и затонул. Все спаслись, исключая 9 кочегар. Больно и тяжело!».
Реакция на русско-японскую войну в армейских кругах
Говорить об общем отношении в русской армии к русско-японской войне не правомерно, поскольку единого отношения не было. Вооруженные силы страны в 1904-1905 гг. представляли собой сложный организм, состоявший из генералов, офицерского корпуса, нижних армейских чинов. Во главе этого организма стоял царь, военный министр, начальник Главного штаба, командующий вооруженными силами на Дальнем Востоке.
Численность войск России на Дальнем Востоке перед войной составляла 98 тыс. человек (не считая 24 тыс. человек охранной стражи КВЖД), рассредоточенных на огромной территории.312 Во многом отношение к войне зависело от чина и звания военнослужащего. По-разному относились к войне генералы, командовавшие войсками, офицеры разных званий, участвовавшие в сражениях, находившиеся в гуще событий, непосредственно сталкивавшиеся с врагом лицом к лицу, и те, кто служил при штабах и т. д. По-своему видели войну солдаты.
Отношение в войсках к вооруженному конфликту на Дальнем Востоке менялось от начала военных действий, к концу войны.
Важным источником при написании данного параграфа явились материалы дневников и воспоминаний, вышедшие из-под пера профессиональных военных разного ранга.
Для автора диссертации интересными были те разделы дневников и воспоминаний, в которых содержатся сведения о настроении в войсках в период русско-японской войны.
Судя по воспоминаниям А.И. Деникина, приближение войны «...ни в малейшей степени не отражалось на жизни, службе и настроении войск». Ни в пограничном Варшавском округе, в котором служил автор мемуаров «Путь русского офицера», ни в других округах «не замечалось ни какой-либо особой технической подготовки, ни морального воздействия на солдат и офицеров...», - писал автор в книге «Путь русского офицера».
В мемуарах мы встречаем сведения о том, что у большинства военных представления о Японии перед войной были весьма приблизительные. Как профессиональный военный, А.И. Деникин отметил, что офицеры были весьма слабо осведомлены о военных качествах и духе японской армии. Это было следствием того, что, - по его словам, — до 1895 г. «ни русская военная литература, ни служебные органы не обращали на нее никакого внимания». Только с 1901 года, — пишет Деникин, - внимание к Японии усилилось. Однако почти единственным источником, из которого офицеры Генерального штаба, могли черпать сведения о японской армии, был «не подлежащий оглашению» «Сборник материалов по Азии». Сведения в сборнике были чрезвычайно противоречивыми: одни авторы «лестно отзывались о японских вооруженных силах», другие «давали им уничижительные оценки, считали их «блефом, а армию опереточной».
А.А. Игнатьев отметил, что о японской армии офицеры Академии Генерального штаба, в которой он обучался, имели мало представления, а о Японии «...и вовсе никто ничего не знал ... В Петербурге рассказывали небылицы, будто японцы все поголовно болеют сонной болезнью. Так вот и засыпают в самый неожиданный момент!». По словам Игнатьева, - это происходило потому, что во время учебы в Академии внимание при изучении военной географии было сосредоточено на Западном фронте и, отчасти, на Кавказском, «о Дальнем Востоке, за три года академии, буквально накануне войны, никто не обмолвился ни словом ».
