Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Классификация «черносотенных» волнений октября 1905 года в России 34
1. Время и место эксцессов «черносотенного» насилия 34
2. Количественные характеристики октябрьских «беспорядков» 57
3. Сценарии событий 72
Глава 2 Роль неформальной коммуникации в событиях октября 1905 года 91
1. Содержание слухов, циркулировавших в среде «черносотенцев» 92
2. Функционирование нелегитимной информации в «черносотенных» погромах ПО
Глава 3 Культурные коды российского общества 126
1. Противники погромов и конструирование «черносотенства» 126
2. Культурные матрицы «черносотенного» движения 146
Заключение 175
Список источников и литературы 183
- Время и место эксцессов «черносотенного» насилия
- Содержание слухов, циркулировавших в среде «черносотенцев»
- Противники погромов и конструирование «черносотенства»
Введение к работе
Актуальность исследования. События, произошедшие в Российской империи сразу после опубликования Манифеста 17 октября 1905 года, до сих пор остаются недостаточно изученными в отечественной историографии. Так называемые «еврейские» или «черносотенные» погромы зачастую привлекают внимание ученых лишь как подготовительный к становлению правомонархических партий этап. Между тем, исследование октябрьских «беспорядков» как самостоятельного явления позволяет взглянуть на социокультурное состояние общества. Отказ от политизированного взгляда на «черносотенцев», основанного на принципе ретроспективного пророчества, даст возможность увидеть в них не потенциальных членов Союза русского народа, а носителей самобытной культуры. Это, в свою очередь, позволит чуть дальше продвинуться в понимании мироощущения определенной части населения России начала XX века.
Взгляд на октябрьские погромы как на столкновение различных культур позволит снизить уровень идеологической предвзятости и более объективно взглянуть на участников конфликта. В данном исследовании делаются лишь начальные шаги к изучению явления «черносотенства» в рамках культурно-исторического подхода, что расширяет перспективы дальнейшего изучения мировосприятия и взаимоотношений различных групп общества периода Первой русской революции. Обзор и анализ общей картины октябрьских волнений во всероссийских рамках должен дополнить уже имеющиеся исследования по этому вопросу и сделать более полной и цельной событийную картину. Исследование общественных практик, выраженных, в частности, в двух взаимосвязанных явлениях - насилии и слухах, поможет также пересмотреть устоявшееся мнение об асимметричности отношений между «активным» государством и «пассивным» обществом.
Цель диссертационной работы заключается в изучении культуры «черносотенства» в ее своеобразии и конфликтном взаимоотношении с другими акторами эпохи на основе материалов о погромах октября 1905 года в России.
Для достижения поставленной цели предполагается решить следующие задачи:
Классифицировать «черносотенные» волнения, имевшие место после опубликования Манифеста 17 октября, согласно их количественным и качественным характеристикам.
Определить роль неформальной коммуникации в событиях октября 1905 года, обозначив закономерности функционирования нелегитимной1 информации и основное ее содержание.
Изучить взгляд образованного общества того времени на участников погромов и столкновений.
4. Выявить основные культурные установки «черносотенного» движения.
Объектом исследования являются погромы и столкновения в первые дни
после декларирования гражданских свобод в России, а также «черносотенные» группы общества как активные участники означенных событий.
Предмет исследования составляет культура низов, проявившаяся в комплексе взаимоотношений «черносотенцев» с их противниками и государственными структурами, а также в собственной социально-культурной среде, и выраженная через акты насилия и нелегитимную информацию.
Хронологические рамки исследования охватывают период с момента опубликования Манифеста 17 октября 1905 года до начала ноября 1905 года, в пределах которого по территории Российской империи прошла основная волна столкновений и погромов «черносотенного» характера.
1 Здесь и далее термин «нелегитимный» употребляется как синоним слова «неформальный», в значении «незаконный, не санкционированный властью».
Территориальные рамки исследования охватывают все регионы Российской империи, в которых имели место октябрьские конфликты, то есть обширную территорию от Архангельска до Баку и от Лодзи до Владивостока.
Степень изученности темы. В последние два десятилетия в России активно стали появляться работы, посвященные истории правомонархических партий и организаций начала XX века. Подобный интерес был стимулирован призывом политиков эпохи «перестройки» изучить те «белые пятна» отечественной истории, которые имели место в советской историографии, а также активностью ряда новых националистических движений, прежде всего - общества «Память». Тем не менее, несмотря на заметные усилия, массив неисследованных вопросов поныне остается значительным. Так, например, погромы и столкновения октября 1905 года рассматриваются исследователями до сих пор лишь фрагментарно, в качестве сопутствующего сюжета при решении иных историографических проблем. В частности, наибольшее освещение аспекты «черносотенного» движения получили в рамках изучения революции 1905 — 1907 годов, а также истории правых политических партий, существовавших в стране до Февральской революции 1917 г.
Хронологически в изучении этих тем можно выделить несколько этапов. Первый из них начался непосредственно вслед за появлением крайне правых союзов и организаций и не являлся историографическим в точном смысле слова. Одновременно работы, о которых пойдет речь ниже, выступают и в качестве источника по восприятию «черносотенцев». В рамках первого периода большинство исследователей экстраполировало свои представления о составе и членах партий на участников октябрьских волнений. Данный период представлен, например, работами Л. Мартова, В. Левицкого, В. Меча, В. Обнинского, Я. Борисова и др2. Некоторые из этих трудов написаны в публицистическом жанре,
2 Борисов Я. Кому нужны погромы? Спб., 1906; Вешков Е. Черные патриоты. М., 1906; Мартов Л.
Политические партии в России. Спб., 1906; Меч В. Силы реакции / Борьба общественных сил в русской революции в 1905 — 1906 гг. M., 1907; Обнинский В. Новый строй. Ч. 1. М., 1909; Левицкий В. Правые партии / Общественное движение в России в начале XX века. Т.З. Спб., 1914 и др.
другие имеют исследовательский характер. Однако их общей чертой является резкое идеологическое и политическое неприятие «черносотенцев», деятельность которых связывалась авторами с интересами Департамента полиции, поместного дворянства, бюрократии и православного духовенства. Названные группы общества были отнесены исследователями к «контрреволюционной армии». Основные участники «черносотенного» движения классифицировались как бандиты, хулиганы, воры, грабители и прочие деклассированные элементы. Подобный же взгляд на «черносотенцев» разделял и В. И. Ленин, чья позиция в дальнейшем легла в основу советской историографии. Погромы он рассматривал как выступление «шайки пропойц», спровоцированное правительством и полицией. В то же время, оценивая «черносотенные» организации, В. И. Ленин признавал сходство их программ с программными документами октябристов и националистов3.
Наиболее сложный взгляд на структуру крайне правых партий в указанный историографический период был сформулирован В. Левицким, который выделял внутри них идеологов (интеллигенцию) и «массы» (люмпенов), а также промежуточные слои (в основном — мещане и крестьяне). По мнению автора, монархические воззрения представителей этих групп являлись следствием их консервативной психологии.
Отдельно можно отметить работы П. Стрельского, Л. Василевского и И. Носкова, в которых, в отличие от вышеперечисленных трудов, правые партии не связывались с правительством, а рассматривались как самостоятельные организации4.
Позицию современников событий 1905 года, симпатизировавших правым движениям, разделяли некоторые эмигранты. Так, участие правых партий и правительства в погромах октября 1905 года отрицал промонархически
3 Ленин В. И. Новый подъем /Полное собрание сочинений. Т. 13. С. 70-75; Он же. Политические заметки /
Там же. Т. 16. С. 414 — 420; Он же. Политические партии в России / Там же. Т. 21. С. 275 —287 и др.
4 Василевский Л. Политические партии на Западе и в России. Спб., 1906; Носков И. Охранительные и
реакционные партии в России. Спб., 1906; Стрельский П. Партии и революция 1905 годов. Спб., 1906.
настроенный эмигрант и видный исследователь дореволюционной России С. С. Ольденбург5. Он отмечал также, что «черносотенцы» не принадлежали к какому-либо определенному общественному слою, но находили немало сторонников в народных массах. «Волну погромов» и «выступления черной сотни» историк характеризовал как вспышку гражданской войны и полагал, что в основе движения «черносотенцев» лежал протест людей «старой любви к отечеству», «старого мировоззрения» против революции. Уголовные элементы, согласно мнению автора, являлись лишь примесью в этом потоке. От общей волны «беспорядков» С. С. Ольденбург отделял восстания в Кронштадте и Владивостоке, считая их преимущественно армейскими бунтами, не связанными с идеологией защитников самодержавия.
Второй этап в развитии историографии правых партий можно отнести к советскому периоду до начала 1930-х годов . Для него характерен взгляд на погромы как на явление, организованное самодержавным правительством. Согласно этой концепции царская власть, пользуясь «темнотой» и «отсталостью» масс, натравливала их представителей друг на друга, чтобы таким образом дать выход накопившемуся в народе недовольству, отвлечь людей от революции и посеять рознь между трудящимися различных народностей. Однообразие погромной практики на просторах империи, по мнению исследователей, свидетельствует об организованности «беспорядков», призванных терроризировать «свободолюбцев» и отнять вырванные у царя свободы. Одним из основных вдохновителей «черносотенного» движения называются и правые партии. В этот же период в научной среде появляется ряд работ, устанавливающих прочную связь между «черносотенными» погромами и Русской Православной Церковью с целью ее дискредитации7.
Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. Белград, 1939.
6 Евгеньев А. Царские погромщики. Петроград, 1919; Залежский В. Монархисты. Харьков, 1929; Киржниц
А. Рабоче-крестьянские массы в борьбе с погромами в 1905 году. М., 1930.
7 Титликов Б.В. Православие на службе самодержавия в русском государстве. Л., 1924; Кандидов Б.
Крестом и нагайкой. М., 1928; Костомаров Т.Д. Черная сотня под флагом религии в 1905 году. М., 1931.
Следующий этап в исследовании правых политических партий начался после долгого перерыва - в 1960-х годах - и длился до начала 1990-х. В это время взгляд на правые партии продолжал быть предельно идеологизированным, несмотря на общий рост интереса к рассматриваемой тематике и накопление значительной эмпирической базы. Так, в работах А. Я. Авреха, В. В. Комина, Л. М. Спирина, Г. 3. Иоффе, Е. К. Сысоевой и других исследователей сохранялся взгляд на «черносотенцев» как на контрреволюционное орудие в руках правительства8. Наибольшие разночтения касались определения социального состава правомонархических партий. Согласно А. Я. Авреху, например, в них в основном входили деклассированные элементы. Л. М. Спирин подчеркивал принадлежность значительного числа «черносотенцев» к мелкой буржуазии. В историографии указанного периода можно также проследить дискуссионную линию по вопросу о сходстве «черносотенного» и фашистского движений. Так, А. А. Бажин видел в них предшественников фашизма. Л. М. Спирин, напротив, указывал на несоответствие устремлений фашизма охранительному характеру «черносотенства». Любопытно, что А. А. Бажин настаивал на стихийности погромного движения, поскольку, согласно его мнению, «черносотенные» структуры возникли на базе деклассированных элементов именно таким образом. Власти в дальнейшем лишь воспользовались новой общественно-политической силой.
В 1984 году вышел в свет обобщающий коллективный труд «Непролетарские партии России. Урок истории», в котором отмечалось, что правомонархические партии использовали в качестве основной силы для погромной деятельности «патриотические общества» и «боевые дружины», которые появлялись как опора официальных властей в борьбе с революцией. В качестве их лидеров назывались
8 Аврех А.Я. Царизм и третьеиюньская система. М., 1966; Комин В.В. История помещичьих, буржуазных и
мелкобуржуазных политических партий в России. Калинин, 1970; Спирин Л.М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России. М., 1977; Иоффе Г.3. Крах российской монархии и контрреволюции. М., 1977; Сысоева Е.К. Политика идеологического воздействия черносотенных партий на рабочих в годы первой русской революции. М., 1978; Бажин А.А. Борьба большевиков под руководством В.И. Ленина против черносотенного движения в России в революции 1905 — 1907 годов. Киров, 1982.
младшие полицейские чины или лица, тесно связанные с властью и полицией. Приспособленные лишь к провокаторско-погромной деятельности, «общества» и «дружины» распадались, как только потребность в них исчезала. Как отмечалось в коллективной монографии, несмотря на все старания, «черносотенная» пропаганда не нашла в народных массах существенной поддержки. Тем не менее, согласно приведенным в книге данным В. Обнинского, монархическим партиям удалось организовать погромы в 150 городах страны и за две-три недели после 17 октября убить 3,5 — 4 тысячи человек, ранив и изувечив более 10 тысяч9.
Аналогичным образом в это время оценивались октябрьские события и в обобщающих работах, посвященных юбилеям революции 1905 — 1907 годов10. Примечательно, что издания обходили молчанием вопросы о «черносотенном» или «еврейском» характере погромов, утверждая наличие массовой борьбы крестьян за землю, против самодержавия и помещиков. Крестьянство представлено в книгах важной движущей силой революции и естественным союзником пролетариата. Однако в статье А. В. Ушакова также указывается, что крестьянские массы, находившиеся под влиянием «мелкобуржуазных элементов», были непоследовательными, хотя и не преследовали своих «узкоклассовых интересов»11.
Более динамично и свободно изучение правомонархических организаций начала XX века стало вестись с 1990-х годов — времени активного изменения политической ситуации в стране. Из многочисленных трудов этого периода-следует выделить, в первую очередь, работу Д. И. Раскина, вышедшую в сборнике «Национальная правая прежде и теперь»12. По его мнению, российские «черносотенцы», с одной стороны, являлись носителями консервативной
Непролетарские партии России. Урок истории. М., 1984. С. 112 — 113.
10 Революция 1905 — 1907 гг. Документы и материалы. М., 1975; Первая российская. Справочник о
революции 1905 — 1907 гг. М., 1985.
11 Ушаков А.В. Первая революция в России и ее всемирно-историческое значение / Революция 1905 — 1907
гг. Документы и материалы. М., 1975. С. 8 — 10.
12 Раскин Д.И. Идеология русского правого радикализма в конце XIX — начале XX века / Национальная
правая прежде и теперь. Историко-социологические очерки. Спб., 1992. Ч. I. С. 5-37.
идеологии, направленной на сохранение существующего политического и общественного строя. С другой стороны, чувствуя общий кризис системы, они ратовали за радикальное изменение ситуации. Мировоззрение «черносотенцев», с точки зрения автора, может быть описано в категориях массового сознания, склонного к социальным утопиям. Помещенная в том же сборнике статья Р. Ш. Ганелина подчеркивает идейно-политическую связь «черносотенства» с фашизмом и вновь говорит о провокаторской роли полиции и правительства в погромах октября 1905 года .
С. А. Степанов, пересмотревший многие вопросы, связанные с «черносотенством», впервые уделил значительное внимание погромам октября 1905 года14. Проведя обширную работу в рамках социально-политической истории, он выяснил многие количественные характеристики рассматриваемых событий, подробно рассмотрел географию погромов, социальный состав участников. Автор впервые ввел в научный оборот многие материалы из архивного фонда Уголовного отделения Первого департамента Министерства юстиции, посвященные столкновениям первых дней гражданских свобод. В монографии С. А. Степанов настаивает на стихийном характере погромов осени 1905 года, на пестроте социального состава его участников, на антиреволюционном характере их выступлений, являвшихся лишь ответом на левый террор. На сегодняшний день данный труд представляется наиболее полным и основательным исследованием общероссийского «черносотенного» движения, возникшего вслед за опубликованием Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка». Однако эта работа, в части исследования погромов очерчивающая лишь общими штрихами предысторию Союза русского народа, не может дать исчерпывающего представления о погромном «черносотенстве» до организации Союза и ставит значительное число
13 Ганелин Р.Ш. Черносотенные организации, политическая полиция и государственная власть в царской
России / Там же. С. 73-100.
14 Степанов С.А. Черная сотня в России (1905-1914 гг.). М., 1992.
вопросов, требующих дальнейшего решения. Так, например, как в указанной книге, так и в ряде других публикаций, С. А. Степанов затрагивает проблему ментальных характеристик «черносотенцев». Он говорит об их идеологическом родстве со славянофилами, и, в еще большей степени, с приверженцами «теории официальной народности», сформулированной в первой трети XIX века. Отмечая ярый национализм «черносотенцев», автор, в то же время, показывает, что термин «истинно русский» означал в начале XX столетия не этническую, а, скорее, политическую принадлежность. Свидетельством этого, согласно его словам, могут быть никого не удивлявшие планы «черносотенного» руководства создать Мусульманский союз русского народа из казанских татар13. И все же, несмотря на все достоинства исследования С. А. Степанова, можно признать, что его взгляд на мировоззренческие установки «черносотенцев» остается достаточно поверхностным. За рамками исследовательского интереса остались проблемы восприятия «низами» общества категорий «народности», веры, церкви, различных государственных структур, поведенческие стереотипы участников погромов, их отношение к насилию, вопросы границы разделения мира на «своих» и «чужих» и пр.
И. В. Нарский в работе о «черносотенцах» Урала трактует погромы октября 1905 года как реакцию сбитой с толку, испуганной и раздраженной патриархально настроенной части населения на предшествовавшее манифесту стачечно-забастовочное движение и невиданные прежде шествия и митинги под красными флагами16. В качестве условий, необходимых для возникновения массового «черносотенного» движения в стране, автор называет обострение трансформационного кризиса, вызванного непредсказуемыми последствиями реформ 60-70-х годов XIX века и виттевской индустриализации рубежа XIX - XX столетий, а также утрату государственными структурами контроля над обществом
15 Он же. Черносотенные союзы и организации / Политические партии России: история и современность. М.,
2000.
16 Нарский И.В. Революционеры «справа»: черносотенцы на Урале в 1905 — 1906 гг. (Материалы к
исследованию «русскости»). Екатеринбург, 1994.
осенью 1905 года. Само явление «черносотенства» исследователь рассматривает как органичное проявление национального самосознания, а точнее мировоззрения русской крестьянской общины. Среди культурных характеристик общины, в свою очередь, названы слабо развитое понятие личности, которая растворяется в коллективе, деление мира на «своих» и «чужих» и резко враждебное отношение к последним. В труде, посвященном русской провинциальной партийности, И. В. Нарский говорит также о двусмысленности «черносотенного» монархизма, противопоставлявшего императора государственной машине и российской бюрократии .
Попытка понять мотивы действий «черносотенцев» в октябре 1905 года содержится в научно-публицистическом труде В. В. Кожинова «Загадочные страницы истории XX века. "Черносотенцы" и революция»18. В нем автор утверждает, что понятие «черносотенец» означает принадлежность не к партии, а к мировоззрению, и говорит о стремлении «черносотенцев» сохранить традиционные ценности русского народа, об их противодействии революции, а не модернизации. Обращаясь к погромам и отмечая их стихийный характер, В. В. Кожинов полагает несправедливым относить многочисленные жертвы октябрьских волнений к противникам «черносотенцев», поскольку в результате вооруженного противодействия «левых» гибло значительное количество безоружных горожан и селян. Называя погромы «преступлением русского народа», исследователь все же отмечает необходимость выработать объективное представление о погромах в России и, в частности, показать, как использование революционерами и евреями современного боевого оружия превращало погромы в сражения, приводящие к сотням жертв.
На базе сформированных к середине 1990-х годов исследовательских позиций в последние годы в исторической науке появилось множество работ о
17 Он же. Русская провинциальная партийность: политические объединения на Урале до 1917 г. (К вопросу о
демократической традиции в России). В 2-х частях. Челябинск, 1995.
18 Кожинов В.В. Загадочные страницы истории XX века. «Черносотенцы» и революция. М., 1995.
становлении и развитии крайне правых организаций в отдельных регионах. К сожалению, по традиции, «черносотенные» погромы рассматриваются в них лишь как подготовительная почва для дальнейшего оформления партийных структур. Исследованию «черносотенства» Сибири посвящены, например, труды М. В. Станковой, А. П. Тол очко, Е. Л. Бузмакова, А. Е. Язынина19. По проблемам «черносотенства» в губерниях Центрального Черноземья защищена диссертация А. Т. Стрелковым, с материалами Саратовской губернии работал М. А. Шевцов, Казанской губернии — И. Е. Алексеев, губерний Верхнего Поволжья — В. В. Соловьева и М. Л. Размолодин, «черносотенным» движением на Украине занимался И. В. Омельянчук и др~ . Относительно «погромной» тематики эти работы ценны, прежде всего, вводом в научный оборот новых данных, найденных в местных архивах.
В 2005 году в Москве вышел сборник, посвященный столетнему юбилею революции 1905 — 1907 годов. В нем, в частности, была опубликована статья В. П. Булдакова на тему связи царского Манифеста 17 октября и еврейских погромов21. Автор, анализируя отчеты Департамента полиции, говорит о ненадежности этого источника. В то же время он склоняется к мысли, что евреев действительно раздражали иконы, а случаи святотатства, о которых постоянно упоминается в полицейских донесениях, вполне могли иметь место. В. П. Булдаков отмечает также интенсивность вооружения евреев после кишиневского
Толочко А.П. Черносотенцы в Сибири (1905 — февраль 1917 гг.). Омск, 1999; Станкова М.В. Черносотенно-монархическое движение в Западной Сибири в 1905 — 1917 гг. Диссертация ... кандидата ист. наук. Омск, 1999; Бузмаков Е.Л. Черносотенные организации в Сибири, 1905 — 1917. Диссертация ... кандидата ист. Наук. Томск, 2000; Язынин А.Е. Возникновение черносотенно-монархических организаций Западной Сибири и их противоборство с политическими противниками: 1905 — 1914. Диссертация ... кандидата ист. наук. Омск, 2005.
20 Алексеев И.Е. Черносотенные и умеренно-монархические организации Казанской губернии, 1905 —
февраль 1917 гг. Диссертация ... кандидата ист. наук. Казань, 1997; Омельянчук И.В. Черносотенное движение на
Украине в 1904 — 1914 гг. Диссертация ... кандидата ист. наук. Киев, 1997; Стрелков A.T. Деятельность
черносотенных организаций России в губерниях Центрального Черноземья, 1905 — 1917. Диссертация ...
кандидата ист. наук. Курск, 1997; Шевцов М. А. Черносотенное движение в провинции в 1902 — 1916 гг.: на
материалах Саратовской губернии. Диссертация ... кандидата ист. наук. Саратов, 1997; Размолодин М.Л.
Черносотенные организации губерний Верхнего Поволжья в 1905 — 1914 гг. Диссертация ... кандидата ист. наук.
Ярославль, 1999; Стеценко А. И. Черносотенцы Поволжья в 1905 — 1907 гг. Диссертация ... кандидата ист. наук.
Ульяновск, 2002; Соловьева В.В. Черносотенные организации центрально-промышленного района: Владимирская,
Московская, Ярославская губернии в 1905 — 1914 гг. Диссертация ... кандидата ист. наук. Владимир, 2003 и пр.
21 Булдаков В.П. Октябрь 1905 г.: царский манифест и еврейские погромы / Революция 1905 — 1907 годов:
взгляд через столетие. Материалы всероссийской научной конференции 19-20 сентября 2005 г. М., 2005.
погрома 1903 года, реалистичность предположений о том, что они, наряду с революционерами, в рассматриваемых событиях первыми открывали стрельбу. Исследователь приходит к допущению, что в октябре 1905 года повсеместно действовали провокаторы из экстремистов «нечаевского» склада, у которых революционная агитация с легкостью превращалась в террористическую провокацию. Отчаяние и страх в ситуации нервного напряжения, по его мнению, также могли подвигнуть потенциальные жертвы погромов к превентивной стрельбе. В. П. Булдаков считает, кроме того, что царский манифест вызвал в обществе поведенческие реакции не революционного, а средневекового типа, а противостоящие стороны — еврейская и христианская — были в основе своей традиционалистскими. Манифест 17 октября нарушил, согласно концепции автора, привычный этноконфессиональный баланс в стране и способствовал выделению из указанных сообществ как маргиналов (будущих «черносотенцев»),
~ 22
так и людей диссипативного склада, склонных к экстремистским действиям. Любопытным является замечание исследователя о том, что русское население восприняло Манифест 17 октября как особый знак «царской милости» в сакрально-ритуальном, а не функциональном его смысле.
Число зарубежных исследований проблемы «черносотенства» также немногочисленно. В ряде случаев авторы сосредотачивали свое внимание на погромах 1905 года в контексте еврейского вопроса. Таковы, например, монографии Г.Д. Лёве, Г. Роггера и Н. Кона" . Последний, помимо прочего, считает, что российская «черная сотня» являлась прообразом европейского нацизма. В этом вопросе исследователя в определенной степени поддерживает У. Лакер, который ставит «черносотенство» между реакционными движениями XIX века и фашизмом2 . Дж. Хоскинг и Р. Мэнинг рассматривают «черносотенство»
"Днссипативный" - "рассеивающий" энергию.
23 L6we H.-D. The Tsars and the Jews: Reform, Reaction and Antisemitism in Imperial Russia, 1772-1917, Chur 1993;
Rogger H. Jewish Policies and Right-Wing Politics in Imperial Russia, London/ Oxford, 1986; Кон H. Благословенне на
геноцид. Миф о всемирном заговоре евреев и «Протоколы сионских мудрецов». М., 1990.
24 Лакер У. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. M., 1994.
как плод деятельности политики объединенного дворянства . На независимости участников октябрьских погромов от деятельности властей настаивает, в свою очередь Д. Роусон, который отмечает опасность дестабилизации политической ситуации в связи с активностью крайне «правых»" . Этой же точки зрения о неожиданности погромов для официальных властей придерживаются авторы коллективной монографии «Погромы: антиеврейское насилие в новейшей российской истории»27. В последние два десятилетия на иностранных языках опубликован также ряд работ, посвященных погромному насилию28.
Таким образом, анализ работ, относящихся к исследуемой теме, показывает, что погромы и столкновения в октябре 1905 года в исторической литературе до сих пор рассматривались фрагментарно и, в большинстве случаев в качестве «служебного» сюжета. Среди исследователей по многим вопросам не существует общего мнения, а масса концепций сходится друг с другом лишь в утверждении о том, что означенные «беспорядки» являлись болезненной реакцией «старого» на нечто зарождавшееся «новое». «Черносотенцы» до сих пор видятся некоей аморфной массой, действовавшей в защиту «православия, самодержавия, народности». В этой связи представляется необходимым обратить внимание на разнородность, но структурированность «черносотенного» движения и пристальнее взглянуть на культурные диспозиции групп, участвовавших в октябрьских волнениях.
Научная новизна исследования состоит в том, что в диссертации впервые через анализ российских «черносотенных» погромов октября 1905 года
25 Hosking G.A., Manning R.J. What was the United Nobility? Blomington, 1979; Manning R.J. The Crisis of the Old
Order in Russia: Gentry and goverment. Princeton, 1982.
26 Rawson D. С Russian Rightists and the Revolution of 1905. Cambrigde 1995.
27 Klier J. D./ Lambroza S. (Ed.). Pogroms: Anti-jewish Violence in Modern Russian History. Cambrige, 1992.
28 Ascher A. Anti-Jewish Pogroms in the First Russian Revolution, 19O5-1907|/ Ro'i, Y. (Ed.): Jews and Jewish Life in
Russia and the Soviet Union. London a.o. 1995 S. 127 - 145; Lambroza S. The Pogrom Movement in Tsarist Russia, 1903-
1906. Doct. Dissertation. Rutgers University, 1981; Surh G. Ekaterinoslav City in 1905: Workers, Jews and Violence//
International Labor and Working-Class History 64 (Herbst 2003); Weinberg R. The Revolution of 1905 in Odessa. Blood
on the Steps Bloomington 1993; Wynn С Workers, Strikes, and Pogroms. The Donbass-Dnepr Bend in Late Imperial
Russia, 1870-1905. Princeton, 1992 и др.
рассмотрены особенности культур различных групп населения, выявлено влияние неформальной коммуникации на формирование указанного общественного конфликта. В исследовании использованы источники, впервые введенные автором в научный оборот. Диссертантом впервые мировоззрение «черносотенцев» исследовано с помощью применения метода дешифровки культурных кодов.
Иеточниковая база исследования включает в себя три вида исторических источников.
Прежде всего, это делопроизводственные архивные документы фондов Уголовного отделения первого департамента Министерства юстиции (1892 — 1917), а также Департамента полиции Министерства внутренних дел (1880 — 1917)29.
Использованные в диссертационной работе материалы Уголовного отделения первого департамента Министерства юстиции представляют собой комплекс дел о помиловании погромщиков октября 1905 года. В него входят, во-первых, прошения о помиловании, написанные осужденными, их родственниками, а также особыми ходатаями (например, представителями Союза русского народа). Прошения, как правило, адресовались императору, реже — императрице. Эти документы несут в себе разнообразную информацию о ходе событий, численности и составе участников, о циркулировавших в обществе мнениях, слухах и настроениях, а также авторское отношение к случившемуся, оценку политического и нравственного значения произошедшего. Многие данные, содержащиеся в прошениях о помиловании, так же, как и в случае с прессой, не являются достоверными. Прошения, подобно газетам, наполнены субъективными, эмоционально окрашенными, неточными или совершенно ложными сведениями.
ГАРФ. Ф. 124. Уголовные отделения первого департамента Министерства юстиции. 1892 — 1917. Оп. 65 Д. 1846,1892,1835, 1867, 1911. Оп. 45. Д. 56-164.
ГАРФ. Ф. 102. Департамент полиции Министерства внутренних дел. 1880 — 1917. Оп. 233. Д. 1350. Ч. 28; Д. 2000. 4.6
Однако метод сопоставления их с информацией других источников может привести к положительному результату. Особую проблему в этом случае представляет анализ мнений, настроений и оценок, отраженных в прошениях, поскольку проверить объективность изложенных в них сведений не представляется возможным. Сам жанр документов говорит о высокой вероятности искажения событий с целью достижения желаемого помилования. Такую ненадежность источника можно попытаться интерпретировать с точки зрения культурных характеристик его создателей.
Во-вторых, к комплексу дел о помиловании принадлежат сопровождавшие прошения копии проектов верноподданнейших записок по Второму уголовному отделению Первого департамента Министерства юстиции. Их подлинники подписывались министром юстиции. Информация, содержавшаяся в записках, была основана на сведениях из обвинительных заключений и представляла их краткое содержание. Документы описывали события с разной степенью подробности: иногда проекты записок содержали лишь самые общие фразы, из которых невозможно понять ход погромов; чаще в них кратко излагались основные события; реже произошедшее в октябрьские дни описывалось детально. Иногда к проекту записки прилагались сопутствующие справки или обвинительное заключение.
Использованные в работе Материалы Департамента полиции Министерства внутренних дел фактически подтверждают информацию, содержащуюся в комплексе дел о помиловании участников волнений. С помощью донесений полиции Ярославской и Херсонской губерний появляется возможность проверки сведений о фабуле октябрьских событий в этих регионах. При использовании таких документов, однако, необходимо учитывать определенную заинтересованность полицейских чинов в изложении событий в наиболее выгодном для себя свете.
С одной стороны, рассмотренные делопроизводственные документы являются менее субъективным, чем периодическая печать, так как во многом опираются на материалы судебных разбирательств. С другой — вполне очевидно, что и интерпретация следственных и судебных органов не может считаться объективной, поскольку она не исключает факторов искажения информации. Даже законодательство и юридические учреждения находились в контексте эпохи, а, следовательно, их позиция тоже представляла собой дискурс. Кроме того, проекты записок составлялись по некоторому общему образцу, что должно быть учтено в процессе исследования. Необходимо также обратить внимание на имеющиеся в документах речевые штампы — например, на наименование всех погромов еврейскими вне зависимости от наличия или отсутствия иудеев среди жертв.
В целом, данный вид источника содержит в себе уникальный материал, так как лишь в нем можно почерпнуть сведения о большинстве сельских столкновений и погромов в октябре 1905 года.
Второй вид источников, использованных в диссертации - это периодическая печать. В частности, статьи российской прессы - с 18 октября до первых чисел ноября 1905 года.
Официальные газеты того времени практически никак не отреагировали на октябрьские волнения, возникшие в стране после опубликования манифеста, Исключение составили «Ведомости московского градоначальсва и столичной полиции», «Ведомости Петроградского градоначальства» и некоторые официальные части губернских ведомостей. В них, помимо публикации официальных материалов, изредка выражалась позиция полицейских чинов и правящих структур по поводу октябрьских волнений. Информации о самих погромах в них содержится крайне мало. В связи с этим в работе использована преимущественно неофициальная пресса. Подавляющее большинство таких газет относится к печати либерального характера. Либеральная журналистика в начале
XX века выражала умеренную оппозиционность российской интеллигенции и была весьма распространена — газеты «Русские ведомости», «Новости», неофициальные части областных ведомостей можно назвать среди наиболее ярких результатов ее деятельности. В изданиях этого рода идеалом провозглашалась конституционная монархия, а реформы объявлялись единственным законным путем достижения необходимых преобразований. Впрочем, мнение корреспондентов могло не совпадать с позицией редакции. Значительная часть рассматриваемой в работе либеральной прессы заявляла себя беспартийным органом, не смотря на то, что часть журналистов (около 7 %) принадлежала к кадетской партии30. Рост значения ежедневных газет и увеличивающаяся потребность в оперативной информации вели к развитию телеграфных агентств, информация которых широко использовалась либеральной печатью. Коммерческим духом были проникнуты многие бульварные «Листки». Охранительный характер имели такие частные издания как, например, «Московские ведомости», «День», «Киевлянин», «Друг» и др.
В целом, в прессе начала XX века содержатся сведения о наиболее масштабных эксцессах насилия, имевших место в основном в крупных населенных пунктах и на железнодорожных станциях31. Необходимо отметить, что к этой группе источников нужно относиться крайне осторожно. Как либеральная, так и монархическая печать рассматриваемого периода наполнена взаимными обвинениями и ругательствами, наиболее популярными из которых стали слова «черносотенец» и «крамольник». Фактическим сведениям, содержащимся в таких документах, нельзя доверять безоговорочно, так как пресса не была свободна от предвзятости, недобросовестности в сборе данных и от использования ненадежных источников информации. Основным каналом
Таточенко В.В. Политически взгляды корреспондентов газеты «Русские ведомости», 1863 - 1913
/Российский либерализм в региональном измерении: идеи, структуры, тактики, лидеры. Всероссийская научно
практическая конференция. 10- 12 сентября 2008 года. Ярославский государственный университет им. П.Г.
Демидова. Сборник докладов и материалов конференции. М., 2008. С. 68 - 70.
31 См. Приложение 1. Таблица 1.
получения сведений о событиях являлись сообщения очевидцев, в том числе и самих корреспондентов. Наиболее правдоподобными могут считаться сведения, появившиеся на страницах газет на основе отчетов полиции и лечебных учреждений о количестве пострадавших: как правоохранительные органы, так и больницы вели скрупулезную статистику по вопросам смертности и по фактам нанесения тяжкого вреда здоровью. Данные об общей канве событий, числе и составе участников, имеющиеся в прессе, представляются интересными и могут приблизительно очертить границы происходившего, но, в то же время, они не могут рассматриваться некритично. Корреспонденты в октябре 1905 года часто априорно занимали сторону «черносотенцев» или их жертв, а, следовательно, руководствовались своими настроениями и желаниями при выборе подходящих для заметок фактов, просеивании сообщений очевидцев, телеграмм, слухов и информации из других газет. В то же время, периодическая печать, представлявшая несколько сценариев одного и того же события, позволяет вычленить из разнообразных интерпретаций какого-либо инцидента основное ядро, которое может рассматриваться как наиболее достоверное. Идеальным является вариант перепроверки сведений СМИ другими источниками информации. Одновременно шквал сведений и настроений, проявившихся в прессе, является и достоинством источника, так как позволяет представить себе общий эмоциональный контекст событий и проследить отношение к происходившему со стороны разных групп образованного общества.
Видовая классификация материалов газет может быть представлена следующим образом: большая часть информации об октябрьских волнениях подавалась в форме телеграмм и журналистских обзоров произошедших событий. Последние, в свою очередь, составлялись преимущественно на основе собственных наблюдений, писем в редакцию и сообщений очевидцев. Изредка публиковались и сами письма в редакцию. Также на страницах прессы помещались отчеты о количестве жертв и убытков погромов и столкновений,
обращения священнослужителей и властей к жителям, «ченосотенные» воззвания, а также объявления и сообщения о помощи пострадавшим от погромов.
Значительную ценность среди сведений, содержащихся в прессе, представляют различного рода слухи. С одной стороны, по мнению Е. В. Остерцовой, занимавшейся исследованием слухов в речевой и языковой действительности, в границах информационного дискурса введение маркера «слуховой канал» (т.е. выражений типа «по слухам», «как говорят», «ходят разговоры», «до нас дошла информация») оформляет неопределенное авторство текста32. Появление данного маркера вызывалось определенными причинами и было связано с некоторыми характерными чертами прессы того периода. Например, применительно к газетам 1905 года можно говорить о стремлении завуалировать информационную некомпетентность или замаскировать информационный источник, а также о попытках развить тему с помощью слуха или оценки окружающих событий. Также можно назвать и функцию манипуляции, поскольку за ссылкой на слухи могли стоять мнения и прогнозы самого журналиста, который по различным причинам не хотел оформлять их как собственные, но был заинтересован в том, чтобы сведения стали достоянием общественного знания.
С другой стороны, слух является немаловажным артефактом источника, на основе которого можно выявить систему мировосприятия, особенности межличностной коммуникации и поведения их распространителей. В этом смысле он заключает в себе неформальную информацию, циркулировавшую в обществе. Одни и те же слухи фиксировались как прессой либерального, так и монархического толка, только с разными маркерами правдоподобности и эмоциональными оценками. «Правые» издания, например, выдавали за действительность множество слухов о провоцирующих погромы действиях (об убийствах христиан, о выстрелах в иконы и портреты государя и пр.).
32 Осетрова Е.В. Слухи в речевой и языковой действительности// Известия АН. Серия литературы и языка.
2003, том 62,№ і. с. 49-54.
Либеральные газеты те же самые сведения приводили в качестве безосновательных, высмеивая или осуждая их распространителей. Таким образом, пресса была способна передать общую суть слухов, циркулировавших в различных населенных пунктах, что представляет большую научную ценность. Однако следует помнить, что «черносотенные» слухи периода волнений в реальности были богаче и разнообразнее, чем те формулировки, которые дошли до нас в письменном виде.
Данные о столкновениях, содержащиеся в прессе октября 1905 года, близки к тем сведениям, которые можно найти в использованных архивных материалах. Так, например, это можно увидеть на основе описаний событий на станции «Раздельная». «Голос Тавриды» сообщал: «21 октября вечерним поездом доставлены сюда со станции "Раздельная" пассажиры-евреи, пострадавшие там от дикой и зверской расправы черной сотни. Впечатление они производят удручающее. Лица их обезображены. Перевязки пропитаны кровью.... Всех пострадавших доставлено сюда [в амбулаторию] 38 человек. Из них 24 мужчины, 8 женщин и 6 детей. Умерло из них в амбулатории 1 женщина и в земской больнице 3 мужчины. У всех почти по несколько глубоких ран на голове, у некоторых на теле штыковые раны и др. На ст. "Раздельная", то есть на месте кровавой бойни осталось 12 трупов, между ними 3 детей. Производится
следствие все сведения о происшедшей кровавой драме на станции
«Раздельная», сводятся почти к одним и тем же фактам: хулиганы ворвались в вагоны, били там всех евреев разными железными орудиями, затем вытаскивали из вагонов и приступали к грабежу» . С другой стороны, начальник одесского жандармского управления железных дорог писал 30 октября 1905 года: «21 сего октября, в восемь часов утра, на станцию Раздельная прибыл поезд №3.... Возле Бессарабского поезда, стоявшего в конце перрона, который закрывал поезд №3, находилось несколько чистильщиков вагонов. По-видимому, кто-либо из них
33 Голос Таврид. 3 ноября 1905 г.
узнал, что в последнем вагоне поезда №3 пассажиры исключительно евреи, и кто-то из них крикнул: "режут русских, убивают русских детей". На крик моментально собрались служащие, откуда-то взявшиеся рабочие, и в несколько минут у последнего вагона поезда №3 образовалась громадная толпа; стали выбивать из вагонов двери и окна.... Всех раненых оказалось 36 человек, из них 5 женщин, 2 тяжело ранены, 3 - незначительно; убито 9, из них одна женщина; дети, бывшие
при родителях, остались невредимы» . Таким образом, видно, что сведения прессы и архивных документов несколько различаются, но общую фабулу и число жертв описывают сходным образом.
Примерно такую же степень погрешности можно наблюдать и по Ярославлю. «Ярославский вестник» сообщал: «19 октября этот и последующие за ним два дня можно считать самыми мрачными в летописях города Ярослава. Уже с утра стали распространяться слухи о готовящихся демонстрациях. Около десяти-одиннадцати часов утра к студенческой столовой на Большой Линии подошла группа рабочих с красными флагами; ее приветствовали студенты, которые присоединились к рабочим, и толпа двинулась далее с пением революционных песен. В это же время организовалась другая толпа, шедшая с портретом Государя Императора, национальными флагами и пением "Спаси, Господи". На пути от нее пострадало несколько человек учащихся. Во время прохождения по Духовской улице из дома, в коем помещается общежитие семинаристов, послышались выстрелы. Толпа набросилась на дом, и во всех трех этажах, в выходящих на улицу окнах, выбила камнями все стекла. То же самое было сделано и с находящейся напротив еврейской конторой. Близ церкви Святого Духа произошло столкновение между обоими толпами. Было сделано много залпов. Вызваны были казаки, которые и разгромили толпу. Оказалось несколько пострадавших. Вскоре произошло второе столкновение демонстрантов на Духовской улице, результатом которого явилось также немало пострадавших»35.
34 ГАРФ. Ф. 102, оп. 233, д. 2000, ч. 6., л. 29.
35 Ярославский вестник. 25 октября 1905 г.
«Сведения о лицах, пострадавших при беспорядках в г. Ярославле. 19 октября на Духовской улице - А.Ф. Большаков, получил поранение головы и растяжение пальца руки; студент Подвойский получил тяжкие поранения всего тела и головы; студент Рихтер - повреждение тела; крестьянин Жаворонкин - пулевую рану в рот, вынутую из области шеи; Тушин получил две раны в голову и сквозную в правое колено; Воропанов — пулевую рану в левую лопатку и Зезюлинский, совершенно оправившийся. По частным сведениям, немало студентов избитых и раненых толпой лежат по своим квартирам, почему они и не могли быть зарегистрированы. За все время беспорядков убитых не было» .
Примерно о том же доносил 20 октября начальник Ярославского губернского жандармского управления: «После речи Подвойского демонстранты продолжали следовать по Духовской улице, к техническому училищу, около которого вновь остановились. Здесь через несколько минут с ними встретилась первая городская толпа, которая потребовала, чтобы был убран красный флаг. На это требование из толпы, несшей красный флаг, последовало несколько револьврных выстрелов, вследствие которых первая толпа подалась несколько назад. В это время к месту происшествия прибыл Губернатор и казаки, тогда первая толпа вновь придвинулась ко второй. Начальник губернии обратился с просьбою к демонстрантам прекратить хождение с флагами, но, встретив протест со стороны студентов, приказал казакам рассеять толпу. В этот момент между двумя партиями произошла свалка и опять последовало несколько револьверных выстрелов, в результате оказалось 12 человек раненых, из них 5 более или менее тяжело.... После произошедшего столкновения, когда казакам удалось очень скоро разъединить обе толпы, одна из них рассеялась, а другая с пением "Боже, Царя Храни!" направилась далее по Духовской улице, во время прохождения толпы мимо интерната семинаристов, оттуда был произведен в нее выстрел.... Возмущенная этим толпа перебила камнями стекла в зданиях интерната....»37.
36 Ярославский вестник. 26 октября 1905 г.
37 ГАРФ. Ф. 102, оп. 233, д. 1350, ч. 28, л.4.
Несмотря на некоторую путаницу в последовательности хождения различных толп по Ярославлю, что можно объяснить общей сумбурной атмосферой волнений, данные прессы и архивных материалов вполне сопоставимы друг с другом. Таким образом, сведения газет октября 1905 года могут быть признаны вполне адекватными. С учетом того, что, как указывалось ранее, большую работу по сбору количественных данных о погромах провел С.А. Степанов, у меня не возникло необходимости привлекать крайне большой пласт следственных материалов для получения детально точных характеристик волнений. Пресса и комплекс дел о помилованиях участников «беспорядков» дают достаточно возможностей для изучения октябрьских погромов как конфликта культур.
Третий вид источников, привлеченных к работе над диссертацией - это мемуары. Несмотря на субъективность изложения информации, ее можно использовать в качестве иллюстративного дополнения к тому массиву сведений, который находится в архивных материалах и прессе. В целом, данные об октябрьских волнениях, содержащиеся в мемуарах, повторяют данные газет и делопроизводственных документов. Скорее, мемуары представляют значительную ценность для изучения мировоззрения их авторов. К исследованию, главным образом в качестве иллюстративного материала, были привлечены воспоминания В.В. Шульгина - публициста и политического деятеля, редактора газеты «Киевлянин», депутата второй, третьей и четвертой Государственной думы, националиста и монархиста, в дальнейшем - участника Белого движения38. Помощник акцизного надзирателя К.Н. Теплоухов - умный, критически мыслящий человек - оставил мемуары, затрагивающие октябрьские события в Челябинске . Были привлечены к работе и воспоминания, касавшиеся общего положения дел в стране, написанные П.Г. Курловым - генерал-лейтенантом, бывшим с 1903 года курским вице-губернатором, а с 1905 года -
38 Шульгин В.В. Что нам в них не нравится? Спб., 1992. (Электронная версия
. 10.03.2010 г.)
39 Теплоухов K.H. Челябинские хроники: 1899-1924 гг. Челябинск, 2001.
минским губернатором - и А.Ф. Редигером - генералом, с июня 1905 года занимавшим пост военного министра Российской империи40.
Совокупность привлеченных к анализу источников представляется в основном достаточной для решения задач, поставленных в диссертационном исследовании.
Методологическая база исследования опирается на инструментарий нескольких научных теорий. Для реконструкции контекста событий и определения социально-групповой динамики в работе используются различные, преимущественно «мягкие» варианты теории модернизации41. Их использование представляется целесообразным, исходя из базового тезиса о том, что экономические и социальные макропроцессьт в поздней Российской империи могут быть описаны как модернизационные. Так, парциальная модель предлагает видение модернизации как связанного процесса, право на существование в котором имеют как инновационные, так и традиционные фрагменты действительности. «Последние, в рамках данного подхода, выступают не в качестве пассивных реципиентов, обреченных на выкорчевывание, но в качестве автономных активных образований, способных адаптироваться к новым условиям и вырабатывать стратегии выживания»42. Признание регионализации в качестве существенного аспекта модернизации позволяет более гибко подойти к анализу изучаемой реальности, так как не требует рассматривать общество как монолит, универсально функционирующий в любой точке пространства и времени. Напротив, в рамках указанного подхода социум может быть исследован как живая, неоднородная и вариативная структура.
40 Курлов П.Г. Гибель Императорской России. М., 1992. (Электронная версия
pg702.html. 02.03.2010 г.); Редигер А.Ф. История моей жизни.
Воспоминания военного министра. В двух томах. М., 1999. (Электронная версия
, 02.03.2010 г.).
41 Поткина И.В., Селунская Н.Б. Россия и модернизация (в прочтении западных ученых)// История СССР.
1990. №4. С. 194 - 206; Шанин Т. Формы хозяйства вне системы// Вопросы философии. 1990. №8. С. 57 - 68;
Побережников И.В. Урал в контексте российских модернизаций XVIII - начала XX вв.: теория и история / Урал в
контексте российской модернизации. Сборник статей. Челябинск, 2005. С. 10 - 25; Он же. Переход от
адиционного к индустриальному обществу. М., 2006.
Побережников И.В. Урал в контексте российских модернизаций .... С. 20.
Приложение теории модернизации к интеллектуально-ментальной сфере, в рамках которой устанавливается смена сакрального взгляда на жизнь рациональным, замещение традиционализма ориентацией на перемены, может быть дополнено концепцией двух идеальных общественных типов43. В ее рамках дается характеристика традиционной (религиоцентристской) и информационной систем мировоззрения, что позволяет более взвешенно и осмысленно взглянуть на различные элементы сознания исторических акторов и сконструировать его максимально целостный образ.
Методологические разработки немецкого социолога Ф. Тенниса дают возможность с еще большим успехом показать сложность явления «черносотенства»44. Так, в число коммуникативных общественных категорий он включил не только понятия борьбы и конкуренции, но и согласия, доверия, дружбы и других этических норм поведения. В его интерпретации те или иные объединения людей отражают различные проявления двух аналитически выделенных принципиально различных общественных моделей — «общности» (Gemeinschaft) и «общества» (Gesellschaft). В ходе истории «общество», объединяющее людей отношениями безличного типа, согласно его точке зрения, все более вытесняет «общность», основанную на личностных отношениях и связанную с очагом, семьей, традиционной общиной. То, были ли участники погромов связаны с противниками личными или безличностными отношениями, позволяет говорить о причинах эскалации физического насилия, о его большем размахе в городах по сравнению с сельской местностью.
Описание культуры «черносотенства» опирается на научные разработки американского антрополога К. Гирца45. Под культурой он понимает «исторически передаваемую систему значений, воплощенных в символах; систему
43 Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма / Он же. Избранные произведения. М. 1990. С. 61 - 272;
Єорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992; Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ.
Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999; Уваров П.Б. Дети хаоса: исторический феномен интеллигенции.
М., 2005.
44 Громов И.Л., Мацкевич А.Ю., Семенов В.А. Западная социология. Спб., 1997.
45 Гирц К. Интерпретащи культур. М., 2004.
унаследованных представлений, выраженных в символических формах, посредством которых люди передают, сохраняют и развивают свое знание о жизни и отношение к ней» . При этом автор настаивает на прочной и обязательной связи символа с социальным действием. Культура, по К. Гирцу, это паутина смыслов, а ее анализ — дело интерпретативной науки, занятой поисками значений. Выявление и разъяснение значений — именно та цель, которую необходимо преследовать при разборе внешне загадочных выражений социального.
В данной перспективе российское общество начала XX века может быть представлено как совокупность культур, обладающих различными кодами дешифровки — с одной стороны, схожими, с другой, — различными. Так, например, своими кодами дешифровки в 1905 году обладали культура либеральной интеллигенции, культуры еврейской диаспоры, революционных групп, участников монархических манифестаций и пр. Важно установить понятия, которые являлись определяющими в мировоззрении акторов эпохи, увидеть смысл, который они вкладывали в то или иное явления, в тот или иной термин («свобода», «революция», «вера», «отечество» и др.). «Черносотенство», в случае, если оно не является монолитной структурой, также должно анализироваться с позиции объединения нескольких субкультур, имевших разные матрицы поведения.
При работе над диссертацией также были использованы общие методологические положения современной исторической науки, касающиеся осмысления понятий дискурса и репрезентации. В этой связи, вслед за М. Фуко, дискурс понимается мной как сложная совокупность языковых практик, участвующих в формировании представлений о том объекте, который они подразумевают. М. Фуко интересует не денотативное значение высказывания, а, наоборот, вычитывание в дискурсе тех значений, которые подразумеваются, но
46 Он же. Религия как культурная система / Там же. С. 106.
остаются невыраженными, притаившись за фасадом «уже сказанного». В связи с этим возникает проблема анализа «дискурсивного события» в контексте внеязыковых условий возникновения дискурса - экономических, политических и других, которые способствовали, хотя и не гарантировали его появление47. Вслед за Ф. Анкерсмитом я также утверждаю, что то, что делает историк, по существу, есть нечто большее, чем описание и интерпретация прошлого: «историк репрезентирует историческую реальность, придавая ей значение через значения своего текста, так как сама по себе реальность этого не имеет. <...> Репрезентация есть прежде всего вопрос демаркации контуров, указания, где "оканчивается" один объект или сущность, а где "начинаются" другие. Репрезентация имеет дело с контрастом между передним и задним
планами, между тем, что является важным, а что неуместным» .
Проблемы методологии напрямую связаны с терминологической v составляющей диссертации. Так как в вопросе изучения октябрьских погромов 1905 года последняя до сих пор является достаточно расплывчатой, я считаю необходимым сделать некоторые пояснения. Так, в связи с принципиальными историографическими разночтениями в понимании «черносотенства», необходим ряд терминологических замечаний, объясняющих, помимо прочего, почему в данной работе понятия «черносотенцы», «погромщики» или «беспорядки» используются в кавычках.
Термин «черносотенство» условен, является речевой практикой эпохи, и применяется в связи с отсутствием более адекватного термина. Понятия «крайние (радикальные) патриоты», «монархисты» чрезмерно сужают область понимания и сводят «черносотенную» культуру преимущественно к политическим предпочтениям. Группы людей, описываемые как «черносотенцы», не могут быть объединены по общим политическим, социальным или функциональным признакам.
47 Фуко M. Археология знания. Спб., 2004.
48 Анкерсмит Ф. История и тропология: взлет и падение метафоры. М., 2003. С. 230, 245.
Как известно, термин «черная сотня» имеет в России давнюю историю. Так, в средневековой Руси для удобства управления и сбора податей городское торгово-ремесленное население делилось на сотни. Посады и слободы, платившие подать непосредственно в государственную казну, именовались «черными», в отличие от «белых», относившихся к другим формам собственности и плативших подать своему владельцу. Таким образом, под «черными сотнями» подразумевались объединения свободных горожан. В Смутное время, когда под угрозой оказалось существование русского государства, именно это посадское население составило основу Второго ополчения, освободившего Москву от польских захватчиков. Характерную для современности негативную окраску термин приобрел лишь в начале XX века, возможно - летом 1905 года49. Это явление было напрямую связано с реакцией части населения на Первую русскую революцию. Вопрос о том, почему к участникам погромов стали применять термин «черная сотня», с чем было связано возрождение средневекового наименования, в историографии не изучен. Тем не менее, в начале XX века трактовалось понятие довольно широко - «черносотенцами» называли всех, кто был настроен защищать от революционного поругания православную веру и православного царя, причем как насильственными, так и мирными путями. К первому способу относились различные столкновения во время манифестаций, погромы и потасовки, ко второму - обсуждения, проповеди, печатные публикации, листовки, формирование организаций и прочее. Нужно отметить, что не все «черносотенцы» с радостью приняли это наименование, данное им их противниками.
Стоит также отметить, что сегодня в научном мире слово «черносотенец» практически утратило свою эмоциональную окраску, и может быть использовано как устоявшееся наименование определенных исторических персонажей. Для
49 Омельянчук И.В. говорит, что словосочетание «черная сотня» в качестве бранного ярлыка для своих
противников политические оппоненты «правых» стали использовать в начале XX века. См. Омельянчук И.В. Черносотенное движение в Российской империи (1901 — 1914 г.). Диссертация ... доктора ист. наук. Воронеж, 2007. С. 5.; Станкова М,В. относит появление в общественном лексиконе слова ((черносотенец», обозначавшего как антиреволюционно настроенных лиц, так и хулиганов, нападавших на рабочих, к лету 1905 года. См. Станкова M.B. Указ. соч. С. 34.
обозначения «черносотенцев» в дальнейшем я буду использовать также условный термин «правые», который обозначает их противопоставленность «левым», революционным группам.
Пользуясь терминологией К. Гирца, можно описать «черносотенцев» как «сфокусированное собрание» - то есть круг людей, увлеченных некоторым общим действием и относящихся друг к другу исходя из обстоятельств этого действия. «Такие собрания сходятся и расходятся; их участники меняются; деятельность, которая их объединяет, дискретна — это скорее отдельный процесс, который возобновляется от случая к случаю, а не процесс продолжающийся, который протяжен во времени. Форма такого собрания определяется ситуацией, которая его порождает»50. Для конкретной же ситуации, согласно К. Гирцу, форма создается спонтанно на основе общей «культурной озабоченности», «которая не только определяет главную цель, но, собирая действующих лиц и создавая фон, приводит ситуацию в действие»3 . Сущность, границы и вариации «культурной озабоченности» «черносотенцев» применительно к событиям октября 1905 года еще только предстоит выяснить.
В контексте событий октября 1905 года насилие не сводилось к погромам, а включало в себя различные формы межличностных и межгрупповых столкновений. Именно поэтому в отношении «черносотенцев», на мой взгляд, термин «погромщики», подразумевающий активистов насилия в отношении пассивных и беспомощных жертв, слишком узок и поэтому неадекватен. Само же понятие погрома применительно к данному исследованию можно определить как коллективные спонтанные насильственные действия, направленные против различных социальных групп или индивидов, и сопровождающиеся уничтожением или повреждением их имущества, а, возможно также, побоями и убийствами.
ГирцК. Глубокая игра: заметки о петушиных боях у балийцев / Гирц К. Указ. соч. С. 486. Там же.
В рамках либерально-интеллигентского дискурса находится и понятие «беспорядки», поскольку с точки зрения «черносотенцев» их выступления являлись необходимой мерой, как раз наводящей порядок. Поэтому предпочтительнее, с моей точки зрения, для обозначения октябрьских событий использовать эмоционально более нейтральные термины - «волнения» или «столкновения».
Слух, применительно к моей работе, может быть определен как массово распространяющаяся информация, которую нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть ". Как только удается продемонстрировать его истинность или ложность, он становится либо фактом, либо ошибкой. Немаловажно учесть, что человек активно осваивает лишь те нелегитимные сообщения, которые он может «приватизировать», игнорируя сведения, работающие на чужие интересы. Так как слух представляет собой желательную информацию, то даже негативные факты, содержащиеся в нем, принимаются на веру, причем сам он касается неясных или неструктурированных событий. Как коммуникативная практика, слухи способны вызывать сильный эмоциональный подъем в обществе, способствующий эскалации насилия. В качестве синонима к понятию «слух» в работе я буду также использовать словосочетания «неформальная коммуникация» и «нелегитимная информация». Несмотря на то, что эти термины имеют негативную коннотацию и представляют собой ценностно окрашенный взгляд исследователя на общественные взаимоотношения, я буду ими пользоваться в силу отсутствия более удачной терминологии.
См.: Побережников И.В. Слухи в социальной истории: типология и функции (по материалам восточных регионов России в XVIII -XIX вв.). Екатеринбург, 1995; Колоницкий Б. И. К изучению механизмов десакрализации монархии (Слухи и "политическая порнография" в годы Первой мировой войны / Историк и революция. Сб. статей. СПб., 1999. С. 72-86; Нарский И.В. Самообольщение надеждой: Слухи на Урале в 1917 -1922 гг. как социокультурный феномен / Проблемы российской истории. Вып. 1. Магнитогорск, 2002. С. 195-206; Баберовский Й. Красный террор: история сталинизма. М., 2007. С. 6 — 11; Горбатов Д.С. Психологические закономерности изменения содержания слухов // Вопросы психологии. 2008. №2. С. 94 - 102; Aronson, I. Michael, Troubled Waters. The Origins of the 1881 Anti-Jewish Pogroms in Russia. Pittsburgh, 1990; Klier J. D., Lambroza S. (Eds.) Pogroms: Anti-Jewish Violence in Modern Russian History, Cambridge/New York, 1992; Figes O., Kolonickii B. Interpreting the Russian Revolution: the Language and the Symbols of 1917. London-New York, 1999.
Таким образом, имеющийся в наличии методологический инструментарий представляется вполне адекватным для анализа октябрьских волнений как сложного и неоднозначного явления.
Время и место эксцессов «черносотенного» насилия
После опубликования Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка», подписанного Николаем II 17 октября 1905 года, по Российской империи прокатился ряд волнений. Вопреки ожиданиям дарование населению гражданских свобод не привело к прекращению стачек и забастовок, к умиротворению антимонархического движения. Напротив, с 18 октября на улицах сел и городов стали появляться группы людей, резко отличавшихся друг от друга по настроению - тех, кто приветствовал царскую милость, и тех, кто торжествовал победу над царской властью и призывал к дальнейшей борьбе «за свободу». Такая встреча «лицом к лицу» способствовала резкому росту политической активности населения и, в конечном итоге, привела к организационному оформлению радикально-патриотического движения. Однако в октябре 1905 года ни о какой организованности «правых» речи не было. Все произошедшее в первую же неделю после опубликования Манифеста носило совершенно стихийный характер.
Можно ли в этой стихийности массовых эксцессов насилия обнаружить некоторые закономерности? Можно ли их типологизировать, обнаруживается ли обозримый набор сценариев и проявлений этих столкновений? Этим вопросам и посвящается данная глава.
Российское общество начала XX века переживало сложный период модернизационной трансформации, который характеризовался столкновением элементов традиционности и современности. Аграрный сектор, в котором была занята большая часть населения, оставался слабо механизированным. В то же время распространение предприятий фабричного типа, развитие транспорта и торговли вовлекало в промышленное производство все более многочисленные I группы. Процесс урбанизации способствовал перемещению населения и деловой активности из сельской местности в города. Существенным образом менялся и городской быт: ускорялись темпы строительства, открывались новые культурные учреждения, появлялись электростанции и водопроводы, доступными становились новые средства коммуникации. Однако рыночные отношения, начавшие проникать в российскую экономику еще в первой половине XIX столетия, к 1905 году не сумели вытеснить элементов внеэкономического принуждения. Согласно И. В. Побережникову, «российская модернизация не была органичной, ее агенты обычно стремились догнать более развитые общества. Ей был присущ циклизм, рецидивирующий характер, прочная связь с традицией. Ритмы модернизационных субпроцессов в технико-технологической, хозяйственно-экономической, политико-правовой, социокультурной и других сферах не были синхронными; задавались они как внутренними стимулами соответствующих сегментов общества, так и внешними воздействиями (в том числе за счет сложных взаимодействий между ними»53. Трансформационный кризис ударил, прежде всего, по наиболее традиционным и уязвимым группам общества. По словам И. В. Нарского, «можно сказать, что черносотенство было стихийным протестом России XVI-XVII вв. против России конца XIX - начала XX вв.»54
Массовые столкновения «черносотенных» и революционных групп произошли на пике Первой российской революции. Непосредственным прологом для них стала всероссийская Октябрьская политическая стачка, началом которой принято считать 6 октября. Она охватила около 120 городов страны и 66 губерний. Подавляющее большинство городских погромов прошло именно в тех населенных пунктах, где в октябрьские дни и в течение всего 1905 года было явно выражено стачечное движение. Нарушение привычного течения жизни способствовало росту недовольства со стороны обывателей. По всей империи остановилось свыше 2,5 тысяч фабрик и заводов, закрывались школы, магазины и аптеки. К бастующим рабочим присоединялись служащие, студенты, учителя, адвокаты, инженеры, врачи. В крупных городах не работали электростанции, городской транспорт, почта и телеграф. Так, «Вятский вестник» сообщал: «17 октября, в 2,5 часа пополудни, прекращены были работы на городском водопроводе и электрической станции. Город в этот день остался без воды и погрузился во мрак.
[18 октября] Днем протестующими партиями было устроено шествие по улицам города с красными флагами и пением марсельезы По требованию их, некоторые магазины и лавки принуждены были закрываться....
Сообщение с городом заречной стороны прекратилось, вследствие забастовки перевоза, что вызвало сильное возбуждение со стороны заречных крестьян, привозящих в город жизненные продукты первой необходимости, на которые в эти дни цены значительно повысились»55.
Содержание слухов, циркулировавших в среде «черносотенцев»
Насилие, проявившееся в волнениях октября 1905 года, необходимо рассматривать в тесной связи с другим культурным феноменом — со слухами. Оба этих явления характеризуются рядом общих черт и взаимно сопровождают и дополняют друг друга. Они родственны по происхождению и близки по функциям. И слухи, и насилие по сути своей имеют статус ориентационных культурных техник, конструирующих, структурирующих и упорядочивающих действительность, и становятся особенно востребованными в чрезвычайных условиях. Оба явления представляют собой коммуникативные средства формирования идентичности, складывания образов «своего» и «чужого», создания общности и защиты от того, что воспринимается в качестве враждебного и опасного. Слухи и насилие сближает также их способность «инфицировать» - и тем самым создавать и мотивировать к действию - большие социальные группы, захватывая членов общества, в «нормальных» условиях не склонных ни к насилию, ни к распространению ненадежной или нелегитимной информации181.
Использованные мной источники свидетельствуют о чрезвычайно значимой роли слухов в российских погромах, произошедших после опубликования Манифеста 17 октября 1905 года. Помимо иных задач, нелегитимная информация исполняла функцию носителя наиболее распространенных страхов и ожиданий представителей традиционного общества. Кроме того, она содержала в себе те жизнеутверждающие идеалы, которые существовали в сознании ряда российских обывателей. Практически мгновенное распространение слухов, имеющих одно и то же содержание, по огромной империи, свидетельствует о распространенности культурных стереотипов в различных группах населения.
«Нелепые», «грязные», «вздорные», «возмутительные», «невозможные» и «небывалые» - именно такими были, по мнению журналистов и редакторов либеральной и официальной прессы, распространившиеся по всей России слухи. Они распространялись по стране с невероятной скоростью и в различных ее уголках имели практически одно и то же содержание. Явные вымыслы смешивались с причудливо трансформированной человеческим сознанием реальностью и становились тем фундаментом, на который опиралось массовое насилие. Именно они зачастую становились теми искрами, которые превращали мирную патриотическую манифестацию в погром или приводили к непосредственному столкновению двух политически враждебных демонстраций.
Слухи, циркулировавшие в России во время погромов и столкновений, можно систематизировать по их содержанию и по направленности. Рассматривая нелегитимную информацию по содержанию, ее условно можно объединить в три группы, которые соответствуют небезызвестной формуле графа С.С. Уварова: «православие», «самодержавие», «народность».
Группа слухов, относящихся к тематике православия, касалась, прежде всего, попрания и порчи икон, в том числе выстрелов в них, разрушения храмов и монастырей, «крамольного» поведения «супостатов», а также благословения бить «врагов» и устраивать погромы. По сравнению с двумя другими группами, указанная совокупность слухов имела меньшее распространение и популярность, однако при этом не уступала им в силе своего воздействия. Нелегитимная информация о поругании святынь обладала разной степенью детализации. Так, в Кишиневе циркулировала лишь самая общая информация о том, что «жиды» стреляли в иконы. В городе Невеле, например, также отмечалось в общих чертах, что евреи кощунствовали в местном соборе в «дни свобод» и даже надругались над иконой Спасителя182. В других случаях, например, в «Тамбовских губернских ведомостях», приводились более подробные рассказы. Там, в частности, описывался следующий слух: «В Москве много говорят о возмутительном случае кощунства, имевшем место в притворе храма во имя Скорбящей Божией Матери, на Ордынке. По случаю храмового праздника церковь была полна молящимися. Во время богослужения в притвор явился какой-то "интеллигент" с небольшою группой знакомых. К великому ужасу околоточного надзирателя, "интеллигент" не только не снял шляпы, но и стал закуривать папироску.... Сторож подходит к "интеллигенту" и просит его оставить притвор, заметив, что если они басурмане, то не за чем в храме быть. В ответ "интеллигент" набирает как можно более дыма в рот и начинает выпускать его на святую икону, а сторожу сказал:
Противники погромов и конструирование «черносотенства»
Российское общество начала XX века переживало сложный трансформационный кризис, который неизбежно отразился на различных слоях населения. Смена традиционного сознания информационным в разных социальных группах обладала различной динамикой. Формируемое таким образом разнообразие мировоззрений порождало взаимное непонимание и конфронтацию, становясь источником страхов и насилия.
1. Противники погромов и конструирование «черносотенства» Благодаря волне октябрьских погромов слово «черносотенец» стало широко употребимо, за ним окончательно закрепился презрительно-ругательный оттенок. Одной из причин такой интерпретации термина со стороны его авторов был панический страх перед толпой и насилием, ею производимым. Однако этот страх не являлся той основой, на которой понятие «черносотенец» возникло. Анализируя материалы прессы, мы находим, что социал-демократы, то есть крайне «левые», и страдавшие от погромов евреи не часто использовали в своем лексиконе словосочетание «черная сотня». Конечно, они в определенной степени боялись чинимого по отношению к ним насилия, пытались его избежать, руководствуясь, прежде всего, чувством самосохранения. В то же время насилие «правых» было понятно им, оно не являлось для них неожиданным и чуждым, а существовало как часть их жизни. И хотя «черносотенец» все же являлся в глазах «краснофлажников» или евреев «мерзопакостным», он не переставал быть человеком, не превращался в безумного зверя. Ударить в ответ на удар, бросить бомбу или выстрелить в кого-либо в борьбе за свои идеалы, имущество, жизнь, вооружиться, собрать самооборону или народную милицию и «рассеять» (то есть при необходимости и убить, и покалечить) «громил» было для указанных противников «черносотенцев» вполне естественно и разумно. Более того, наиболее смекалистые и расчетливые потенциальные или реальные жертвы «черносотенного» насилия умели манипулировать ситуацией, извлекать из нее выгоду. По словам С. А. Степанова, потерпевшие были склонны завышать убытки, причиненные погромами" . Об этом же свидетельствовали и современники событий. К.Н. Теплоухов, например, в своем дневнике писал:
«На погромах еврейчики недурно заработали. Все убытки были им потом кем-то возмещены на основании их показаний. Торговец мебелью Литвин получил полностью за всю мебель, какая была в его магазине, хотя часть осталась целой, а остальная нуждалась только в ремонте, иногда очень незначительном.
Еще лучше доктор Наум Маркович (Нухем Мордухович) Шефтель. Он заявил, что грабители похитили из его письменного стола 10 000 р. Деньгами. Дом был только что построен - у Шефтеля денег на постройку было мало, и он должен чуть не каждому обывателю, - не говоря уже о лесных складах и бынках. Зачем он держал в столе 10 000 р. - неизвестно, - вероятно, у него не было и 10 р.»274.
Пострадавшие евреи часто пытались привлечь к ответственности по суду более состоятельных «громил», чтобы взыскать компенсацию в большем размере. Возможно, имели место и прямые попытки со стороны торгового еврейского населения через суды расправиться со своими конкурентами. Так, например, в одном из прошений о помиловании житель местечка Дымера Киевского уезда вопреки обычным «оправдательным» разговорам о защите веры, царя и отечества, настаивал на том, что его оклеветали. По словам мастерового, это сделали евреи, «питавшие ко мне злобу за то, что я явился конкурентом их и принимал в переделку старое платье, чем причинял ущерб их интересам»275. Конечно, проверить подлинность слов данного человека не представляется возможным, тем не менее, подобные случаи вполне могли иметь место и в действительности. Такое «понимающее» отношение революционно настроенной части населения империи, а также еврейской или, например, армянкой диаспор к вопросу насилия было обусловлено мировоззренческой близостью их к «черносотенцам». В частности, каждая из этих групп была готова отстаивать свою картину мира с оружием в руках.
