Содержание к диссертации
Введение
1 глава. Лидеры европейской социал-демократии о российском политическом процессе начала XX в. (1905-1914 гг.) 51
1.1. Революция 1905-1907 гг. в оценках германских социалистов (К. Каутского, Р. Люксембург и Э. Бернштейна) 51
1.2. Формы развития политического процесса в России: парламентаризм и массовая стачка в международном дискурсе 77
1.3. Социал-демократическая интерпретация российского политического процесса в 1907-1914 гг. и ее влияние на трансформацию образа России 96
2 глава. Революционные события 1917-1922 гг. в России и международная социал демократия 129
2.1. Системный кризис 1917 года в суждениях германских теоретиков: политические прогнозы и социальные реалии 129
2.2. Большевистская власть в социал-демократических дискуссиях о характере общественных преобразований в России 146
2.3. Международные социалистические конференции (1919-1922 гг.) о целесообразности демократических или диктаторских методов социализации 170
2.4 Формирование понятия демократического социализма в дискурсе российского социально-политического процесса первой четверти XX века 189
Заключение 221
Список использованных источников и литературы
- Формы развития политического процесса в России: парламентаризм и массовая стачка в международном дискурсе
- Социал-демократическая интерпретация российского политического процесса в 1907-1914 гг. и ее влияние на трансформацию образа России
- Большевистская власть в социал-демократических дискуссиях о характере общественных преобразований в России
- Формирование понятия демократического социализма в дискурсе российского социально-политического процесса первой четверти XX века
Введение к работе
Представления лидеров европейской социал-демократии о России начала ХХ века стали предметом исторического исследования, позволив реконструировать определенную политическую позицию по поводу происходивших событий. Современное переосмысление оценок и комментариев европейской социал-демократии – это попытка непредвзятого рассмотрения политического процесса в России в том виде, в каком он предстал перед социалистическими интерпретаторами, а с определенной точки зрения происходил в действительности. В работах Р. Люксембург, К. Каутского, О. Бауэра и Э. Бернштейна отражены не только сами исторические факты в их беспристрастном, разноплановом описании, но и определенные общественные устремления. Эти мнения, как и другие интерпретации событий, стали для последующих поколений историков аутентичными свидетельствами действительных политических трансформаций России, в том числе основой для моделирования различных версий развития как российского, так и европейского общественных процессов ХХ века.
Актуальность темы диссертационного исследования определяется двумя составляющими: политической и исторической. Политическая актуальность обусловлена тем, что в современной России, несмотря на отдельные негативные явления, наблюдается некоторая демократизация взаимоотношений между властью и обществом и в этой связи целенаправленное обращение к политическим событиям начала ХХ века представляет несомненный интерес. В свою очередь, историческая актуальность определяется важностью изучения политической сферы общественного развития 1905-1922 годов как процесса не только революционного, а, следовательно, драматического, но и как одного из периодов наивысшей общественной активности в России.
В последнее время научной общественности также приходится констатировать возросшую актуальность социально окрашенных идей. Прежде всего, общественный интерес к социальным идеалам актуализируется за счет обращения к универсальным образам человеческого сознания о такой государственной организации, которая в гораздо большей степени, чем существующая, отвечала бы потребностям человека. Впрочем, ставка на полное нивелирование общественного неравенства неизменно оканчивалась дискредитацией социальных идеалов, и все же поражение «ортодоксального» социализма в его большевистской интерпретации никак не доказывает несостоятельности левой идеи.
Российский политический процесс глазами западноевропейской социал-демократии – это не просто критика и разоблачения, это стремление социалистических политиков, по крайней мере, того времени осмыслить революционную реальность, откорректировать принципы проведения социальных преобразований, уточнив их характер и направленность.
Объектом исследования стал российский политический процесс первой четверти ХХ века в его интерпретации лидерами германской и австрийской социал-демократии.
Предметом – содержательная сторона общей совокупности характеристик и оценок германскими и австрийскими социалистами российского политического процесса первой четверти ХХ века, а также её влияние на формирование концепции демократического социализма и в равной степени на поведенческую линию российской и европейской социал-демократии.
Исследование европейской социал-демократической интерпретации социально-политических событий в России обусловило характер постановки проблемы: уточнение подходов к определению содержания социального идеала и процесса социализации, в целом, основывалось на аналитическом осмыслении российского политического процесса 1905-1922 годов германскими и австрийскими социалистами.
В 1921 году Ф. Адлер, выступая с приветственной речью на заседании Венской социалистической конференции, заметил, что европейские социалисты старались больше понять русских, чем те проявляли желание учитывать их позицию.1 Россия, по утверждению другого европейского лидера К. Каутского, наряду с Америкой «как бы» приоткрывала для Германии ее собственное политическое будущее.2 Актуализируясь в интерпретациях европейских социалистов, как тенденция вероятного развития, российский политический процесс отражался в их представлениях в качестве подтверждения насущной востребованности глубоких социальных изменений.
Революционные события 1905-1907, 1917 гг. и последовавшие социально-политические трансформации в России (1918-1922 гг.) определенным образом повлияли на концептуальные поиски по установлению адекватного соотношения между марксистской теорией и необходимостью ее адаптации к меняющимся политическим реалиям. Воспринимая первую четверть ХХ века, насыщенную социально-политическими катаклизмами [мировой войной и революциями], как конструктивную фазу в истории левой идеи и развитии левой системы ценностей, европейские социалисты интерпретировали российские политические события указанного периода как неоднозначную попытку претворения общезначимых социальных идеалов.
Хронологические рамки работы охватывают первую четверть ХХ столетия: с 1905 года – по начало 1920-х годов. В этот период российский политический процесс принял революционную форму, а поэтому вызвал интерес у германских и австрийских теоретиков как подтверждение общеевропейского стремления к общественным трансформациям.
Нижняя граница обусловлена первой русской революцией, породившей среди социалистов дискуссии по поводу отношения к политической стачке, как форме общественного сопротивления негативным явлениям капиталистических отношений, и парламентаризму, как демократической процедуре участия. Появление в России парламентского учреждения привлекло внимание европейских теоретиков в качестве типичного признака цивилизованного политического развития. Выбор верхней границы объясняется несколькими причинами. Во-первых, последними попытками международных социалистических организаций повлиять на политику большевиков, в частности в ходе совместных заседаний различных интернациональных организаций. Во-вторых, 1920-е гг. стали рубежными во взаимоотношениях международной социал-демократии с руководством Советской республики. При этом основная часть социал-демократических публикаций о российских событиях прекратилась еще в 1919 году, когда для К. Каутского, Э. Бернштейна. О. Бауэра, Ф. Адлера и других стало очевидно, что практика большевиков совершенно не соответствовала европейским представлениям о социальных идеалах. К тому же с 1922 года за рубежом в революционном образе России верх начали брать негативные тенденции, проявившиеся в изменениях ее восприятия от положительно отвлеченного героического ореола к оценкам большевиков как прагматиков, использовавших марксистскую доктрину не для освобождения общества, а для прихода к власти.
Территориальные рамки исследования определяются характером печатной продукции, издававшейся на территории Российской империи (с 1905 г. – по 1917 г.) и на территории Советской России (с 1918 г. – по 1923 г.), а также на языке первоисточников в Германии и Австрии.
Степень изученности темы. В историографии социал-демократической интерпретации российского политического процесса первой четверти ХХ века прослеживается три крупных этапа, обладающих определенной исследовательской спецификой: I. 1905 – 1917 годы, II. 1917 – конец 1980-х годов, III. с начала 1990 годов и по настоящее время.
На первом этапе социал-демократические разъяснения политических процессов были значимы не только для российских социалистов, но и привлекали внимание широкой общественности. Политически злободневные очерки европейских лидеров о российской действительности издавались в России солидными тиражами и, как правило, сопровождались комментариями руководителей РСДРП.1 Собственно, первыми авторами, в работах которых оформилась идеологическая традиция в освещении данной проблемы, являлись сами социалисты, поэтому их публицистика рассматривается одновременно и как источник, и как историографический факт. Интенсивная публикация произведений европейской социал-демократии в России в период с 1905 г. – по 1917 г. объяснялась недостатком отечественной марксистской литературы, призванной популяризировать социалистические идеи.1
Немаловажным являлось то обстоятельство, что российская социал-демократия, в особенности её левое крыло, использовали европейскую аналитику в политических целях. Работы К. Каутского и Р. Люксембург, К. Либкнехта и Э. Бернштейна служили источником дополнительных аргументов в идейных столкновениях между социалистами. По существу, на них предпочитали ориентироваться, дискутируя о характере революции 1905-1907 гг., соотношении классовых сил и перспективах политической борьбы.2
Таким образом, уже на первом этапе историографии складывалась традиция освещения взглядов европейских теоретиков людьми, не только хорошо знавшими предмет их интерпретаций, но и определенным образом разделявшими известные социальные идеалы, что являлось ведущей историографической особенностью в исследовании данного вопроса.
Формировалась и еще одна историографическая тенденция в освещении избранной проблемы. Она выражалась в восприятии социалистически ориентированными политиками и историками различных теорий социализации, как истины в последней инстанции. В то же время, сами европейские лидеры подчеркивали политический, а не чисто академический характер своих работ о России. Иными словами, никто из них не претендовал на беспристрастную и однозначно объективную оценку событий.
Второй период в развитии историографии был обусловлен октябрьскими событиями 1917 года. Из-за рубежа последовали многочисленные и не всегда лицеприятные отклики на политику большевиков. Лидеры РСДРП(б) были вынуждены оперативно отреагировать на критику европейской социал-демократии, пытаясь тем самым на международном уровне и в теоретическом отношении отстоять целесообразность Октябрьской революции и начатой после нее социализации. С 1918 года В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин ввязались в полемику с К. Каутским по поводу социализации, а, по сути, по поводу разночтений в понимании роли и значения понятий диктатура и демократия в российской политике. Вскоре по этой же проблеме последовали работы К. Цеткин, К. Радека, А. Альтера и других политиков и историков.1
Впрочем, до конца 20-х годов проблема европейской социал-демократии и ее отношения к социалистической России еще входила в исследовательское пространство советских историков и философов. Во второй половине 20-х гг. в журнале «Под знаменем марксизма» даже развернулась дискуссия на тему: один или два Каутских?2 Однако с разгромным письмом И. В. Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» в журнал «Пролетарская революция» [№6, 1931 г.] всем спорам на эту тему был положен конец. В целом, после 1931 года и вплоть до ХХ съезда КПСС проблемы историко-философского осмысления европейской социал-демократией российского политического процесса в Советском Союзе почти не исследовались.3
Со второй половины 1950-х годов с преодолением чрезмерно одиозных оценок в общественных науках историки «социалистического лагеря», в том числе в СССР, вновь смогли обратиться к наследию европейских левых.1 Одновременно ширившееся в конце 60-х гг. в Европе молодежное движение протеста и возросший интерес к левым идеям стимулировал не только уличные беспорядки, но и исследовательские поиски немецких историков.2 В свою очередь, в Советском Союзе наблюдалась активизация научной деятельности по изучению проблем германской социал-демократии и накопленного опыта социалистического развития.1 В сущности, не прекращавшиеся с середины 50-х годов, исторические исследования по данным вопросам значительно интенсифицировались, пополнившись работами с более углубленным рассмотрением различных аспектов взаимоотношений российской и европейской социал-демократий.1
Характерным для историографии указанного периода стало использование историками из разных стран [Евзеровым Р. Я., Яжбровской И. С., Калашниковым Б. А., Брайоновичом С. М., Фрейлихом П., Шмитдом Г., Хейнце] работ ведущих теоретиков международного социалистического движения в целях усиления авторской аргументации в идеологической борьбе двух систем.
Третий этап в историографии проблемы, хронологически связанный с распадом социалистической системы, привнес в историческое сообщество возможность публично высказывать свое мнение, открыв доступ к архивным материалам и позволив интерпретировать революционный процесс в России с различных точек зрения.
Уже со второй половины 80-х гг. начавшийся процесс критической переоценки социалистического наследия, подтолкнул исследователей к актуализации вопроса о различных моделях социализации.2 Однако последовавшее в начале 90-х гг. резкое изменение политического курса и установившееся впоследствии негативное отношение к социалистическим ценностям отрицательно сказались на процессах наращивания исторического знания. Хотя на протяжении 90-х годов исследования по указанным вопросам не прекращались, их интенсивность оставалась незначительной.3
В первой половине 90-х гг. в Германии было инициировано создание фонда им. Р. Люксембург. Реализуя проекты развития информационного общества, фонд организовал издание в печатном и электронном вариантах журнала «Utopie kreativ», на страницах которого европейские авторы получили возможность обсуждения проблем истории российско-германских культурных отношений.1 В целом, первая половина 90-х годов ознаменовалось публикацией на страницах научных и научно-популярных журналов множества источников и комментариев к ним.
В 1990 году журнал «Вопросы истории» с обширным предисловием Я. С. Драбкина опубликовал нашумевшую «Рукопись о русской революции» Р. Люксембург.2 В 1991 году в журнале «Полис» вышла философская статья С. Л. Агаева «Движение и цель», посвященная известному тезису Э. Бернштейна. В 1991 году, в сокращенном варианте была опубликована работа К. Каутского «Терроризм и коммунизм» с предисловием академика С. М. Брайоновича.3 В 1994 году в журнале «Новая и новейшая история» появилась статья о жизни и идейном наследии Э. Бернштейна.4 Со второй половины 90-х гг. определенный прорыв в исследовании деятельности германских и австрийских теоретиков социал-демократии предпринял ставший известным благодаря своим публикациям воронежский историк С. В. Кретинин.5
В конце 90-х – начале 2000-х годов в историографии проблемы происходили существенные изменения, связанные с развитием общей тенденции в исторической науке. Во-первых, исследование избранных вопросов приобрело более высокий аналитический уровень, что, прежде всего, выразилось в издании коллективных работ, и, во-вторых, их обсуждение происходило в рамках международных научных конференций, благодаря чему историки из разных стран имели возможность активно обмениваться накопленным опытом.1
Таким образом, на современном этапе историография пополнилась принципиально новыми исследованиями по указанной проблеме, а интерпретация европейскими социалистами революций 1905-1907 и 1917 годов все чаще воспринимается историками как определенный дискурс социально-политического развития России первой четверти ХХ века.2
Исходя из вышеизложенного и была сформулирована цель предпринятого исследования: на основе всестороннего анализа идейного наследия лидеров германской и австрийской социал-демократии обозначить весь комплекс характеристик политического процесса в России, а также доказать его существенную роль в политическом прогнозировании и в определении перспектив реализации концептуально обновленных проектов социальных преобразований.
Для достижения данной цели предполагается решить следующие задачи:
- выявить специфику европейского социал-демократического видения экономического и общественно-политического развития России в начале ХХ века, в частности, политическую характеристику состояния общества и национальные черты капиталистических отношений;
- сравнить восприятия русских революций теоретиками германской и австрийской социал-демократии, обозначив общее и особенное во взглядах на российский политический процесс, а также раскрыть причины, определявшие разночтения в его интерпретациях;
- охарактеризовать факторы, обусловившие трансформацию образа России в представлениях германской социал-демократии в период с начала первой русской революции и вплоть до большевистской социализации;
- раскрыть влияние Октябрьской революции и социально-экономических изменений в России на содержание дискуссий среди европейских социалистов по поводу понятий «диктатура» и «демократия» в рамках II-го (послевоенного) и Венского интернационалов;
- установить степень соответствия социал-демократической аналитики политического процесса в России имевшим место социальным реалиям;
- за внешне агитационным слогом большинства социал-демократических работ о России определить внутреннюю логику и основной смысл их интерпретаций российского политического процесса не только как исследования перспектив мировой социализации, но и его восприятия в качестве одного из направлений общемирового освободительного движения.
Источниковая база. Отбор источников производился в соответствии с приоритетностью информации для реализации цели и задач исследования. Основное внимание было уделено идейному наследию германских и австрийских лидеров социал-демократии (Р. Люксембург, К. Каутского, Э. Бернштейна, О. Бауэра, Ф. Адлера), прежде всего, их публицистическим статьям, монографиям и некоторым выступлениям. В сущности, большинство проанализированных работ было опубликовано в России в первой четверти ХХ века, но, впоследствии попав на полки спецхранов, они превратились в настоящую библиографическую редкость. При этом стоит учитывать, что их труды о России издавались не только как аналитика, но и как пропагандистская литература, которая, исходя из целей ее создания и функций в социальной реальности, образует первую группу источников.
В нее вошли произведения лидеров германского и австрийского социалистического движения, посвященные российскому общественно-политическому развитию первой четверти ХХ века. Данная группа образует источниковый фундамент исследования, поскольку анализ воззрений европейских теоретиков на российские события и на политический процесс являлся ведущей исследовательской задачей автора. В целях удобства классификации собранные документы были подразделены по проблемно-хронологическому принципу на 4 подгруппы:
-
материалы, отражающие отношение к первой русской революции и связанным с нею изменениям в общественной жизни России, а также работы, раскрывающие особенности ее капиталистического развития и их влияние на процессы становления российского социал-демократического движения;1
-
документы, относящиеся к межреволюционному периоду (1907-1917 гг.) и связанные с анализом причин несостоятельности интернациональной политики международной социал-демократии во время Первой мировой войны;1
-
критические комментарии к революционным событиям 1917 года и связанным с ними надеждам и разочарованиям в возможности мировой социалистической революции;2
-
полемические работы социал-демократических лидеров Германии и Австрии по поводу большевистской политики социализации.1
В данную группу источников также вошли работы европейских теоретиков социал-демократии по проблемам перспективности социалистических идеалов и соотнесенных с ними вопросов объективных условий и возможностей общественного развития капиталистических отношений, их реформистского или революционного изменения.2 Статьи О. Бауэра «Интегральный социализм» и К. Каутского «Успехи диктатуры» были переведены с немецкого диссертантом.
Вторая группа источников представлена документами о заседаниях II-го Интернационала, собрании Исполкомов трех Интернационалов (1922 г.), а также газетными и журнальными отчетами о Венской конференции (февраль 1921 г.).3 Ко второй группе относятся антивоенные декларации II Интернационала: резолюция Штутгардского конгресса о «Милитаризме и международных конфликтах» (1907 г.), Базельский манифест (1912 г.), Декларация немецких социал-демократов от 4 августа 1914 года, заявление К. Либкнехта о кредитах на войну (декабрь 1914 г.). Избранные документы позволяют проследить изменения в политической позиции германских социалистов «до» и «во время» войны.
В работе также использованы архивные материалы Российского Государственного Архива социально-политической истории (РГАСПИ) фонд № 204 Э. Бернштейна, фонд № 213 К. Каутского, фонд № 209 Р. Люксембург, фонд № 215 В. Дитмана, фонд № 326 К. Радека. Однако материалы этих фондов, будучи опубликованными, уже успели стать достоянием общественности. Большой интерес представляет фонд № 495: Материалы международной секции Венской конференции, укомплектованный переведенными статьями и отчетами о заседаниях Венской конференции, предназначенными для служебного пользования международного отдела Коминтерна. Собственно, отчеты о Венской конференции нашли отражение в газетах «Arbeiter Zeitung», «Freiheit» (Германия) и «Нова реформа» (Польша).1 Изучение материалов фонда позволило получить представление о существовании дифференцированных, в том числе положительных, оценок большевистской социализации и разночтений в понимании феномена «диктатуры пролетариата» среди демократически настроенных социалистов (в частности, О. Бауэра и Ф. Адлера).
Методология В силу специфики источниковой базы диссертации в основу методологии исследования легли принципы интеллектуальной и персональной истории. С одной стороны, в рамках интеллектуальной истории избранные исторические тексты были рассмотрены в общекультурном восприятии России за рубежом.2 Исторический процесс характеризовался как процесс мысли, существующий лишь в той мере, в какой сознание исследователя осознает себя его частью. С другой стороны, в ракурсе персональной истории было реализовано исследование политической мысли германской и австрийской социал-демократии. В фокусе исследования оказались задачи, не ограниченные лишь раскрытием смысла текста, но и касающиеся активизации собственных мыслительных процессов, когда за интерпретатором оставалось право личностного прочтения текста.3
В то же время, понимая, что в исследовании социал-демократической интерпретации российского политического процесса речь идет в основном о марксистском видении событий первой четверти ХХ века, наиболее эффективным в исследовании проблемы представляется ориентация на общие принципы интеллектуальной и персональной истории, раскрывающиеся в отношении к историческому тексту:
- прежде всего, адекватность их прочтения (работ Р. Люксембург, К. Каутского, Э. Бернштейна, О. Бауэра) определяется личностным, психологическим фактором, то есть зависит от сознания историка, его внутренних убеждений, политической позиции и тех целей, с которыми он использует данные тексты в исследовании;
- европейские социал-демократические взгляды на события и процессы в России, не всегда достоверные в отражении фактографической истории, рассматриваются как подлинные в социально-психологическом отношении;
- избранные источники оцениваются как явления политической культуры начала ХХ века, они интерпретируются в соответствии с тем смыслом, который и был определен их авторами;
- социал-демократические произведения о российском политическом процессе воспринимаются как самодостаточные феномены, вобравшие в себя не только политизированные представления о реальности, но и социальные чаяния трудовой части обществ России и стран Центральной Европы (Германии и Австрии);
- в работе с текстами, написанными социал-демократическими политиками в дискурсе марксистского понимания исторического процесса, приходится считаться с сохранением определенного несовпадения суждений, лексики авторов и их современного восприятия.
Реализация общих принципов интеллектуальной и персональной истории предполагала использование общенаучных и специально-исторических методов:
– проблемно-хронологического, выраженного в виде представления исторического процесса как ряда проблем, каждая из которых рассматривалась с учетом хронологической последовательности событий;
– историко-сравнительного, позволившего исследовать общее и особенное в работах европейских теоретиков, в том числе их адекватность реально происходившим процессам;
– историко-генетического, обусловившего выявление причинно-следственных связей в развитии политического процесса, в данном случае отраженного в социал-демократической литературе;
– историко-антропологического, ориентировавшего на восприятие исторического процесса в его человеческом измерении и предоставившего возможность рассматривать лидеров европейской социал-демократии не только как политических доктринеров, но и как носителей определенной культуры и поведенческих стереотипов.
Научная новизна исследования заключается в комплексном исследовании интерпретаций германскими и австрийскими социал-демократами (К. Каутским, Р. Люксембург, Э. Бернштейном, О. Бауэром, Ф. Адлером) российского политического процесса. Такой подход позволил раскрыть социокультурные аспекты в уяснении российских событий (1905-1922 гг.) европейскими социалистами, обращавшимися к политическому процессу в России как к подтверждению обостренного социального стремления к свободе и справедливости.
- Охарактеризованы достижения отечественной и зарубежной историографии по данной проблеме, ее основные направления и тенденции дальнейшего развития, уточнен ряд терминов, определена методология работы с конструктивными критериями исследования текстов лидеров социал-демократии, обладавших не только собственной логикой восприятия, но и подверженных влиянию исторической действительности начала ХХ века.
- В оборот введены отдельные источники, не использовавшиеся в отечественной историографии; на основе архивных материалов проанализированы решения Венского интернационала по вопросам социализации в России, соотношения демократии и диктатуры, что позволило сделать вывод о существовании среди демократически настроенных социалистов дифференцированного отношения к большевикам и их практике.
- Всесторонне обосновано положение о формировании принципов демокра-тического социализма на основании концептуальных обобщений политического процесса в России. Критический и системный анализ идейного наследия лидеров германской и австрийской социал-демократии показал, что истоки концепции демократического социализма, по крайней мере, на интуитивном уровне были определены Р. Люксембург, К. Каутским, Э. Бернштейном и О. Бауэром уже в первой четверти ХХ века, хотя роль каждого из них в этом процессе была не равнозначной.
- Доказано, что вопреки распространенному мнению о лидерах европейских социалистов как об абстрактно мысливших теоретиках, рассматривавших капиталистическое развитие России лишь в связи с перспективой мировой революции, все они руководствовались не только этими соображениями, но и оценивали русские революции как радикальный процесс демократизации общества. Приоритетное место в их представлениях о России занимала проблема демократии в стране с устойчивой традицией к авторитарному мышлению, а уже во вторую очередь, перспектив социалистического развития.
- Выявлено, что, анализируя российскую социально-политическую реальность, европейские социалисты, прежде всего, обращали внимание на общественную сторону политического процесса: на уровень политической культуры, способность к самоорганизации социально незащищенных, но политически активных трудовых групп, что, в частности, ярко проявлялось в их отношении к парламентаризму и стачке.
- В работе отражена политическая позиция германской и австрийской социал-демократии в отношении характера, содержания и этапов политического процесса в России, воспринимаемого до начала 1918 года, то есть до начала сворачивания демократических процессов, как национальная составляющая общеевропейского освободительного движения.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту
1. Активизация российского политического процесса в начале ХХ века вызвала у европейской социал-демократии постановку двух вопросов: во-первых, о перспективах процесса демократизации в монархических государствах, и, во-вторых, о специфике капиталистических отношений в аграрной стране.
2. Политические события 1905-1917 гг. рассматривались социалисти-ческими лидерами как процесс демократизации общества и способствовали выявлению, с одной стороны, их отношения к парламентаризму, как демократической процедуре, а, с другой, их отношения к политической стачке, как методу революционного действия.
3. Изучение революционной составляющей политического процесса в России привлекло внимание европейских теоретиков, во-первых, к исследованию причин революции, во-вторых, к разъяснению ее характера и, в-третьих, к параметрам ее социального влияния.
4. Февральская революция, произошедшая во время войны, вызвала некоторую тактическую растерянность среди социалистов, и по этой же причине до Ноябрьской революции в Германии интерпретировалась, как прямое продолжение событий 1905-1907 годов, не связанное исключительно с I-ой Мировой войной.
5. Октябрьскую революцию германские и австрийские социалисты восприняли как попытку сепаратистского разрешения проблемы выхода из войны. После революций в Германии и Австрии для пришедшей к власти социал-демократии вопросы мировой социалистической революции и политических методов ее реализации приобрели практический характер и раскрывались, в значительной степени, через их отношение к Октябрьской революции и социально-экономической политике большевиков.
6. Большевистские методы социализации обусловили повышенный интерес европейских социалистов к проблеме противопоставления демократических принципов социализации политике «диктатуры пролетариата». Через её разрешение и формировались принципы демократического социализма, складывалось понимание демократии не только как средства, но и как неотъемлемой цели социалистического движения.
Практическая значимость исследования определяется тем, что в диссертации представлено развитие российского политического процесса первой четверти ХХ века с позиции носителей европейской политической культуры, увидевших в российском обществе все признаки обостренного стремления к гражданской свободе и социальной справедливости. Материалы работы могут быть использованы в разработке политической платформы социально ориентированной партии европейского типа в России. Ряд материалов и выводов могут представлять интерес при подготовке специальных и обобщающих трудов по истории России первой четверти ХХ века, написании учебных пособий и методических рекомендаций, чтении спецкурсов. Некоторые материалы диссертации расширяют проблематику отечественной истории в ее международном аспекте.
Апробация исследования. Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в семи публикациях, среди них одна - в журнале, рекомендованном ВАК, общим объемом 3, 3 п. л. Краткое содержание и выводы исследования были обсуждены на заседании кафедры исторической политологии исторического факультета Южного федерального университета.
Структура работы соответствует цели и задачам исследования и состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы, а также примечаний.
Формы развития политического процесса в России: парламентаризм и массовая стачка в международном дискурсе
Интенсивная публикация работ европейской социал-демократии в России в период с 1905 г. - по 1907 г. и с 1917 г. - по 1922 г. также могла объясняться недостатком отечественной марксистской литературы, призванной популяризировать социалистические идеи во времена их особой актуальности. Предисловия к различным изданиям К. Каутского, Р. Люксембург и Э. Бернштейна носили разъяснительный характер и формировали оценочные ориентиры для читателей." При этом комментарии по поводу взглядов европейских теоретиков на события в России высказывались не только российскими социалистами, но и формировались в самой Европе. Большую известность получили два довольно разноплановых отзыва на работу Р. Люксембург «Кризис европейской социал-демократии», опубликованную под псевдонимом «Юниус»: один из них принадлежал перу К. Цеткин, близкой подруге Р. Люксембург, другой - В. И. Ленину. Оба отзыва были составлены в форме критических замечаний по поводу ее позиции на события мировой политики, но по содержанию они были настолько не похожи друг на друга, что, по сути, служили яркими примерами различий между российской и европейской историографией.
Статья К. Цеткин была написана после гибели Р. Люксембург, из-за чего в ней был несколько сглажен критический тон. К тому же Цеткин рассматривала политическую аналитику своей ближайшей соратницы не только как отражение действительности, но и, по собственным словам, как саму действительность, отраженную на бумаге. В статье не был проигнорирован и вопрос о значении политического прогнозирования Р. Люксембург. В частности, К. Цеткин указывала на сложности объективного характера в деле достоверного предсказания политических и социальных изменений.!
В свою очередь, комментарий В. И. Ленина к брошюре Юниуса [название «Юниус» он объяснял латинским происхождением от слова «младший», в то время как Р. Люксембург использовала данный термин по аналогии с «Письмами» английского критика XVIII века] существенно расходился с мнением К. Цеткин. Хотя по собственному убеждению большевистского руководителя речь также шла о «самокритике» социалистического движения [см. В. И. Ленин]."
Таким образом, уже на первом историографическом этапе складывалась традиция интерпретации взглядов европейских теоретиков людьми, не только хорошо знавшими предмет и проблематику их произведений, но и, в определенном смысле, разделявшими социалистические идеалы, что можно считать первой историографической особенностью в исследовании данного вопроса.
Существовала и еще одна историографическая особенность в освещении проблемы интерпретаций российского политического процесса лидерами европейской социал-демократии. Она раскрывалась через особенности восприятия социалистическими политиками и историками различных теорий и концепций социализации, как своего рода истины в последней инстанции. Выборочная публикация работ Р. Люксембург, К. Каутского, О. Бауэра, К. Либкнехта и других политических лидеров, как и исследования, связанные с их деятельностью, продолжались в России до конца 20-х годов. При этом с 1910 года отношение к К. Каутскому с его склонностью к популяризации парламентских методов становилось всё более противоречивым. Определенные идеологические претензии высказывались и в адрес Р. Люксембург и, прежде всего, за её интерпретацию организационных вопросов. Фактически в своем восприятии марксистской теории и социальной реальности лидеры социал-демократии были далеки от общих схем политических действий. Их взгляды постоянно эволюционировали, остро реагируя на общественные настроения, социально-экономические условия и различные политические обстоятельства. Эта же тенденция распространялась на философскую и методологическую основу их воззрений. Не только К. Маркса и Ф. Энгельса делили на «поздних» и «ранних». К. Каутского также было принято характеризовать «до» и «после» 1910 года, отношение к Э. Бернштейну определялось поворотным в его взглядах 1899 годом, впрочем, о Р. Люксембург, в целом, писали как о согласной с большевиками, но не избежавшей определенных ошибок во взгляде на революцию. Одновременно для укрепления определенной политической позиции, как самой достоверной в понимании реальности и проводимой в России социализации, общезначимые работы и самих «классиков», и их последователей, как правило, разбирались на цитаты, зачастую вырванные из своего исторического контекста. Однако в Европе в отличие от России эта пагубная пристрастность, на время обернувшаяся поиском единственно правильного пути общественного развития, была окончательно преодолена во второй половине XX века.
Социал-демократическая интерпретация российского политического процесса в 1907-1914 гг. и ее влияние на трансформацию образа России
Проблемой становления социалистического движения в России с самого начала заинтересовался видный политик германской социал-демократии К. Каутский. Именно К. Каутский одним из первых в письме к Г. В. Плеханову поздравил российских социалистов с образованием социал-демократической партии, учтиво заметив, что «как раз от русских он ожидал дальнейшего развития и совершенствования марксизма». Речь, прежде всего, шла о перемещении центра социал-демократического влияния в Россию. Подобные заверения были типичны для сторонников эволюционистских взглядов, полагавших, что социал-демократическое движение, как и общество в целом, подчинялось идее исторической преемственности, то есть переходу ведущей роли исторического развития от одних обществ к другим.
1899 год стал началом судьбоносных дискуссий о перспективности социалистической идеи в условиях наметившейся трансформации капиталистических обществ. В свете этих дискуссий был поднят вопрос о возможных путях развития капиталистической экономики: ее революционном или реформистском преобразовании.2 Из текста письма К. Каутского следовало, что ведущий теоретик II Интернационала предостерегал российскую социал-демократию от преждевременных шагов по политизации партии, напоминая, что пока неизменна существующая форма правления, социалистическое движение в России «оставалось скорее борьбой за познание, а не за политическую силу». Однако из-за обострившихся социально-экономических и политических проблем события в России развивались настолько стремительно, что вскоре и сам К. Каутский был вынужден несколько скорректировать эту позицию. В брошюре, выпущенной им в качестве социал-демократической интерпретации русско-японской войны, лидер германских социалистов просил обратить внимание на произошедшие к концу 1904 года «перемены в общественном сознании российского общества».1 Небольшая книга, изданная накануне революции, демонстрировала, как многие политические деятели в тот бурный исторический период были вынуждены прибегать к уточнению ранее высказанного мнения, стараясь дать оценку происходившим событиям. Надо отдать должное К. Каутскому, прекрасно понимавшему незавершенность большинства своих работ, написанных большей частью на злобу дня и по горячим следам политических событий. Как действующий политик он был вынужден считаться и с тем, что не все его ожидания могли оправдаться, и всё же, долгосрочные «предсказания» не были для него лишь праздной игрой ума, а являлись углубленным познанием действительности. Речь шла о разнообразных возможностях, которые проистекали из политических событий в России и служили естественным поводом для выдвижения различных сценариев социального развития.
Как марксист, К. Каутский выделял и иной социологический вид прогнозирования, гласивший, что развитие общества определялось развитием способа его производства.2 Отсюда следовал вывод о неизбежности определенного вектора общественно-исторического развития, в том числе в отношении России. При этом сама его публицистика объединяла в себе два вида «предсказаний» и поэтому имела двоякий характер, являясь, с одной стороны отражением социально-политической действительности, а с другой, неотъемлемой частью политического развития. Выступая в качестве решения.
Двумя годами ранее, в 1902 г., в газете «Искра» была опубликована статья К. Каутского «Славяне и революция».1 Ее размещение в эмигрантском издании было не случайно. В то время российская социал-демократия использовала взгляды европейского теоретика для собственного политического утверждения. Авторитетное мнение признанного «ортодокса» должно было оказать поддержку РСДРП в первые годы ее становления. В статье, что было особенно отрадно для российских социалистов, германский теоретик впервые упоминал о перемещении революционного движения на восток, о его передвижении в Россию. С подчеркнутой патетичностью в описании действий русских революционеров, он вспоминал времена «беспримерной и отчаянной борьбы с самодержавием, когда международное рабочее движение было по-настоящему воодушевлено увиденной в России революционной решительностью».2 Как опытный политик, Каутский пытался показать, что по причинам законодательной ограниченности, неразвитости политического процесса в России, этой борьбе было суждено завершиться «истощением борцов», за которыми еще не стояло активного в политическом отношении общества/ Этим утверждением подчеркивалось, что только с развитием общественной активности в России могла начаться социальная борьба за экономическую и политическую свободу, когда, по словам автора, «наряду с революционизацией исторической ситуации происходило бы революционизирование общественного сознания».4 Стоит обратить внимание, что, употребляя слова «революционная инициатива» и «революционная энергия», он с некоторым упреком указывал западной общественности на ее негативное отношение к России.
Большевистская власть в социал-демократических дискуссиях о характере общественных преобразований в России
Начало XX века показало социалистическим лидерам, в том числе революционерам и сторонникам парламентских методов, что вместо ожидаемого экономического кризиса, ведущего к упадку капиталистических отношений, назревал общеевропейский кризис колониальных империй.1 Имперские настроения молодой Германии получили широкое распространение в обществе. Даже некоторые социалистические лидеры не миновали воздействия официальной пропаганды (в частности, Э. Бернштейн, Ф. Эберт, Г. Гаазе).2 Прежде в 1912 г. в Базеле германская социал-демократия пообещала приложить все усилия для предотвращения втягивания рабочих в «братоубийственную бойню».3 Однако начавшееся военное столкновение не повлекло за собой ни политической революции, ни упадка капиталистической системы, при этом интернациональные связи социал-демократических партий, не выдержав испытания национальными чувствами, были разрушены неприязненным отношением друг к другу. Пока в России возрастало недоверие к Германии, среди германской общественности вновь распространялись негативные отзывы о самодержавии. В дни начавшегося обособления от внешнего мира авторитарные правительства, профессионально использовавшие возможности информационной блокады, стали для большинства граждан единственным источником информации о внешней политике. «Тот, - писал К. Каутский, - кто получал официальную информацию, верил в миф о том, что власть прилагала все усилия к сохранению мира».1 Новые политические мифы сразу же пустили глубокие корни в общественном сознании. В выражении патриотических чувств социалистические издания Германии, соревнуясь друг с другом в лояльности, цитировали старые слова А. Бебеля, если бы дело дошло до войны с Россией, «врагом всякой культуры и свободы не только в собственной стране, но и опаснейшим врагом Европы», он [А. Бебель] не раздумывая «взял бы винтовку в руки».2 В одном из своих выступлений 1901 года даже К. Каутский, поддавшись массовому психозу, назвал Россию в числе будущих «нарушителей европейского спокойствия»/ В Германии вспомнили и 0 статье Ф. Энгельса по поводу франко-русского союза (1891 г.), обсуждавшей проблему внешней политики в ракурсе перспектив социалистического движения.4 Статья была опубликована во Французском Альманахе Рабочей партии. Размышляя о войне, Ф. Энгельс исходил из политической убежденности 3II Интернационал. Хрестоматия / Под ред. Люлина. - М., 1928. С. 44-48 середины XIX века, полагая, что ни Германия, ни Франция не были заинтересованы в войне друг с другом, тогда как Россия благодаря своему экономическому положению и географической отдаленности вполне могла втянуть эти страны в военный конфликт. Даже в случае поражения она, по его словам, оставалась в стороне от разрушительных последствий европейской войны. Самодержавная Россия вновь изображалась в образе «злейшего врага» демократии и свободы. В прозвучавших в августе 1914 г. выступлениях социалистических депутатов были даны обещания защищать национальную независимость, «сражаясь и с Россией, и со всеми ее союзниками, кем бы они ни были». Большое распространение среди социалистов получили откровения К. Маркса о реакционной роли России в период становления единой Германии, прокомментировать которые посчитала своим долгом Р. Люксембург."
Некоторые различия в политическом процессе двух стран порождали обилие негативных оценок революционного развития. Поэтому старые взгляды о самодержавной России, как агрессивной империи, оставались довольно распространенным стереотипом. Подкрепленные дезинформацией, эти взгляды привели к тому, что немалая часть социалистически мыслящих депутатов голосовала за военные кредиты, абсолютно уверенная в своей интернациональной солидарности с принципами социальной революции.3
К общим стимулам расцвета национальных настроений добавлялось то, что в Германии общество неосознанно поддалось чувству романтизации войны, более характерному для XIX столетия. Многие политики искренне верили в кратковременность военных действий, а о победе и вовсе говорили как о простой формальности.4 В какой-то миг общественные настроения подверглись сильнейшему влиянию военного энтузиазма. Проанализировав документы внешнеполитического ведомства (в 1919 г.), К. Каутский, по собственным словам, убеждался, что немецкий народ, в том числе социалисты, как его активная часть, знали о развитии внешнеполитических отношений значительно меньше в сравнении с другими европейскими нациями. Поэтому позже, в 1918 году, когда он вменял в вину нации слишком пассивное отношение к вопросам внешней политики, эту же ответственность К. Каутский был готов возложить и на другие народы. Судя по содержанию его работ о причинах мировой войны, основную задачу К. Каутский видел не в подготовке общественного покаяния, а в разоблачении тайной дипломатии. Свои размышления по этому поводу он заканчивал многозначительной цитатой из К. Маркса: «Напрасно К. Маркс еще при основании I Интернационала торжественно провозглашал о долге каждого трудящегося посильно овладевать премудростями международных отношений, чтобы иметь возможность наблюдать за всеми дипломатическими увертками своих правительств»1 и до сих пор такое пожеланье находит слабый отклик в политических представлениях по всему миру. «Если бы германские социалисты, - бравировал К. Каутский, - догадывались, что их правительство не было мирным зрителем, посредником в переговорах между Австрией и Сербией, а являлось важным участником заговора, то социалистическая партия, непременно выступила бы против преступного сговора». Кайзер был бы вынужден отказаться от своих имперских планов или же начать войну, «пересажав за решетку всех вождей социал-демократии».3 Посадить кого-то всё же пришлось, но не из тех, кто был политически изворотлив, а из числа самых беззащитных и одновременно беззаветно преданных социалистической идеи: именно так в 1914 году Р. Люксембург была приговорена к году тюрьмы.
По каким-то причинам К. Каутский совершенно забывал про выработанный в ходе Базельского конгресса (1912 г.) общий план действий, отражавший близкий к реально произошедшему сценарий политического развития. В свое время, предугадывая фатальную развязку мировой войны, авторы манифеста призвали правительства не забывать историю, вспомнить последствия франко-германской войны 1870-1871 гг., вызвавшей Французскую коммуну; недавнее русско-японское столкновение, спровоцировавшее революцию в России. В первые месяцы войны общему тактическому замешательству социалистов способствовало и то, что в своих довоенных прогнозах К. Каутский, Р. Люксембург. Э. Бернштейн явно не замечали националистические настроения, получившие не менее широкое распространение в Европе, чем и интернационалистические принципы рабочего движения. Особенно это касалось Германии, объединенной в 1871 году и являвшейся молодым национальным государством. Недооценивали в социалистических кругах и собственную подверженность национальным настроениям, влияние которых накануне войны оказалось сильнее интернациональных принципов, но даже в выборе способов сопротивления милитаристской политике, лидеры Интернационала старались не переступать за рамки мирных способов борьбы.
Формирование понятия демократического социализма в дискурсе российского социально-политического процесса первой четверти XX века
Дискуссии о целесообразности их социальных преобразований лишь ускорили процессы собственной дифференциации в рядах международной социал-демократии. В первую очередь, на повестку дня были поставлены вопросы об условиях социалистического развития, соотношении демократии и диктатуры наряду с проблемой о возможных формах перехода к социалистическим отношениям. При этом вплоть до конца существования Социалистического интернационала (1940 г.) у европейских социалистов так и не сформировалось единого мнения о русском социалистическом опыте. Преобладающим оставалось отчетливое неприятие методов социализации большевистской партии.
Неудивительно, что восстановленный в 1919 году Лондонский (11-ой), как и новообразованный Венский интернационалы не исключали из своих дискуссий вопрос о необходимости демократизации общественной жизни в России. По этой причине заявленная в политических выступлениях, а на деле лишь формальная солидарность с «завоеваниями» Октября перемежалась с острой критикой социализации «по-большевистски». Роспуск Временного правительства, формальное установление власти Советов под руководством большевистской партии, провозглашенный «Декрет о мире» пробудили вполне человечные надежды на скорое окончание войны. Но по мере поступления новых сведений из России, оценки Октябрьской революции неоднократно менялись на прямо противоположные.
В Германии никто не скрывал того факта, что, высказываясь в поддержку большевиков, свою особую озабоченность политическая общественность проявляла по поводу вопроса о прекращении войны на восточном фронте. Однако, если в Тройственном союзе на этот счёт было одно мнение, то в странах Антанты на всё это смотрели несколько иначе. Многие европейские социалисты, в том числе Р. Люксембург, были уверены, что ввиду несвоевременности социалистического преобразования политическая победа большевиков не являлась окончательной.1 Тем не менее, в период «интервенции» и гражданской войны в России подобная позиция не мешала европейской социал-демократии, по крайней мере, на международном уровне сохранять общую приверженность политике невмешательства во внутренние дела России.
В очередной раз, первым, кто не побоялся скептически высказаться о природе большевистской власти, оказался К. Каутский. Как человек хорошо знакомый со спецификой российского капитализма, он не спешил соглашаться с заявлениями большевистских руководителей о факте социалистической революции в России. Прежде всего, Каутский выдвинул претензии к диктаторской политике социализации, а, по существу, к понятию «диктатура пролетариата», введение которой интерпретировалось как признак низкой политической культуры российского общества.2 Был сделан неутешительный прогноз: полная остановка промышленного производства, развал государственного аппарата, рост сепаратных тенденций - и это не полный перечень тех последствий, которые сулил теоретик идеологам большевистской социализации.3
С декабря 1917 года многие европейские социалисты, получая всё новые сведения о фактах революционного насилия в России, ясней и отчетливей представляли, что же в действительности произошло в российском политическом процессе. Поднятая на идейный щит «диктатура пролетариата совместно с диктатурой беднейшего крестьянства», как свидетельствовали для них лидеры умеренного крыла российской социал-демократии, с первых же дней превратились в «диктатуру одной партии, а не в заявленную власть Советов».1 Выступая перед германской общественностью, российские социал-демократы (меньшевики) высказывались достаточно критично о большевистских методах, сохраняя известную корректность по отношению к России. Из оперативно изданной на немецком языке книги меньшевика А. Штейна «Демократия или диктатура?» германская общественность смогла узнать множество подробностей о российской революции. Стало известно о политической неуступчивости и бескомпромиссности новой власти, об уничтожении инакомыслящей прессы и других фактах нарушения свободы. Помимо критических замечаний о большевиках в социалистических изданиях Германии можно было встретить статьи иного содержания. Такие социалисты, как К. Цеткин, Ф. Меринг, В. Пик, Г. М. Димитров, К. Радек, решительно настаивали на защите и оправдании политики большевистской власти."
Уже к началу 1918 года в европейской социал-демократии обозначились две основные позиции по отношению к Октябрьской революции. Не ограничиваясь развенчанием методов и приемов большевистской власти, первое направление концентрировалось вокруг аналитической публицистики К. Каутского. В соответствии с его пониманием политического процесса переход к социалистическому обществу был возможен лишь в индустриально развитых демократических странах. Из всех возможных форм борьбы за социализм предпочтение отдавалось парламентским методам.3 Среди европейских социалистов складывалась и иная позиция. К. Цеткин, Ф. Меринг, Р. Люксембург, Г. Димитров - все они одобряли политику большевиков по ряду ее аспектов, хотя и с их стороны звучала критика отдельных мероприятий советской власти, связанных с фактами нарушения демократических принципов, случаев преследования за инакомыслие. В целом сторонники «советской» модели обращали внимание на положительные достижения большевистской революции. Важной частью их «кредита доверия» служила распространенная среди интернационалистов убежденность в перспективности идеи мировой социализации. Но до известий о роспуске Учредительного собрания, большевистское правительство по-прежнему воспринималось как «вполне демократичное и готовое к заключению мира», то есть определяющим в оценках большевиков являлось их отношение к войне.1 В этом смысле, факт разгона учредительной власти, затронувший, по замечанию социалистической прессы, «самый нерв социал-демократического самосознания», сразу же внёс в это мнение о большевиках существенные коррективы.2 С началом гражданской войны в России большинство социалистических изданий, в целях международной поддержки социалистического государства, были вынуждены вернуться к практике одобрения большевистской политики, формируя на европейском уровне информационное обеспечение советской социализации.
Похожие диссертации на Российский политический процесс первой четверти XX века в идейном наследии германской и австрийской социал-демократии: оценки и комментарии
