Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ с. 18
1.1. Историография миграции калмыков в Европу с. 18
1.2. Историография возвращения калмыков в Азию с. 38
1.3. Источники с. 76
ГЛАВА 2. ПРОДВИЖЕНИЕ КАЛМЫЦКИХ УЛУСОВ К ГРАНИЦАМ ЕВРОПЫ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII века с. 89
2.1. Динамика и отличительные признаки мигрирования с. 89
2.2. Характер русско-калмыцких отношений с.118
ГЛАВА 3. ИНТЕГРАЦИЯ КАЛМЫКОВ В СОСТАВ РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII века с. 148
3.1. Включение калмыков в политическую систему российской государственности в 1650/60-е гг с. 148
3.2. Образование Калмыцкого ханства в 1670-90-х гг с. 183
ГЛАВА 4. КАЛМЫЦКОЕ ХАНСТВО В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII века с. 213
4.1. Российско-калмыцкие отношения: проблема суверенитета Калмыцкого ханства с. 213
4.2. Территориальный вопрос с. 245
ГЛАВА 5. ПРЕДПОСЫЛКИ «ТОРГОУТСКОГО ПОБЕГА» 1771 г. ...с. 279
5.1. Мотивация и подготовка откочевки калмыцкой элитой с. 279
5.2. Непосредственная подготовка откочевки с. 304
5.3. Демографический фактор с. 328
ГЛАВА 6. ПОСЛЕДНЕЕ ВЕЛИКОЕ КОЧЕВЬЕ с. 351
6.1. Бегство из России с. 351
6.2. Возвращение в Китай с. 377
ЗАКЛЮЧЕНИЕ с. 405
ПРИМЕЧАНИЯ с. 409
СОКРАЩЕНИЯ с. 459
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА с. 460
ПРИЛОЖЕНИЯ с. 482
- Историография миграции калмыков в Европу
- Динамика и отличительные признаки мигрирования
- Включение калмыков в политическую систему российской государственности в 1650/60-е гг
Введение к работе
Западные монголы, с начала XIII в. известные под самоназванием «ойраты»,1 которое, согласно господствующему среди монголоведов мнению, следует понимать как «близкие», «союзники»2 стали последними суверенными кочевниками евразийского степного пояса. В этом качестве они отразили в своей истории типические черты кочевой цивилизации, с одной стороны, и особенности их проявления на завершающем этапе ее эволюции, с другой. В частности, ойраты оказались единственными номадами периода позднего средневековья и раннего нового времени, которые совершили трансконтинентальные миграции и создали собственную государственность, в том числе Джунгарское ханство, оспаривавшее политическую гегемонию в Центральной Азии у Китайской империи.
В первой половине XVII в. часть оиратов передвинулась из Алтая, сердцевины Центральной Азии, на Нижнюю Волгу, юго-восточную окраину Европы. В этом движении приняли участие все четыре главных ойратских субэтноса: дербеты, торгоуты, хошоуты и чоросы. Но главную роль в нем сыграли торгоуты, составившие основную массу оиратов, на протяжении полутора столетий обитавших в степях от Дона до Лика. В 1771 г. большая часть приволжских калмыков вернулась в Центральную Азию. Этнополитическое объединение приволжских калмыков в XVII и XVIII веках является объектом, а их миграции в указанный период -предметом данного исследования.
В научном плане актуальность исследования определяется, во-первых, дискуссионным характером одной из центральных проблем номадологии - проблемы трансконтинентальных миграций евразийских кочевников. Несмотря на длительную историю изучения, в ходе которого появилось большое количество оригинальных и плодотворных концепций,
вопрос о социальной природе миграционной активности номадов до настоящего времени остается открытым. Решение данной теоретической проблемы, которая тесно связана с проблемой общественного строя номадов в целом, возможно только в результате монографического изучения конкретной истории отдельных кочевых этносов. Во-вторых, научная актуальность исследования обусловлена обнаружившимся после распада в 1991 г. Советского Союза всплеском интереса к национальной истории народов, входивших в состав СССР, который, в свою очередь, был продиктован потребностью этих народов, в их числе и калмыков, в исторической самоидентификации.
Политическая актуальность исследования задана вступлением в 1991 году Российского государства в качественно новую фазу своего существования. Проблемы так называемого федерализма, разделения государственных полномочий между центром и регионами, выстраивания вертикали исполнительной власти при одновременном формировании гражданского общества в полиэтнической и поликонфессиональной стране в конечном итоге подразумевают вопрос об исторических перспективах российской государственности. Ответ на этот вопрос во многом определяется оценкой исторического прошлого Российской империи, оценкой влияния, которое она оказала на социальный прогресс, входивших в его состав народов. Объективная оценка этого влияния невозможна без научного изучения истории взаимоотношений империи с подчиненными ей народами, в данном случае с калмыками, наибольшая миграционная активность которых пришлась на время становления Российской империи.
Целью исследования является выяснение социальной природы кочевых миграций приволжских калмыков из Азии в Европу и в обратном направлении. Соответственно в диссертации ставятся задачи воссоздания хронологически последовательной, целостной и завершенной
картины миграций приволжских калмыков; выявления маршрутов, динамики, этапов миграционной активности приволжских калмыков и в этой связи ареалов их расселения; определения исторических условий и обстоятельств, оказывавших влияние на калмыцкие миграции; выяснения внутренних причинно-следственных связей, обусловивших тенденции и динамику этих миграций; выявления отличительных особенностей и исторического своеобразия каждой из двух главных миграций приволжских калмыков; выделение главных результатов и последствий этих миграций; определения места и исторического значения миграций приволжских калмыков в истории позднего средневековья и раннего нового времени.
В диссертации рассматривается история калмыцких миграций с начала XVII в. по 1771 г. Выбор начального хронологического рубежа обусловлен тем, что именно этим временем датируются первые факты массовых переселений части ойратов из Джунгарии на запад, положившие начало миграционному процессу, который завершился вхождением калмыков в состав России и который представлял собой последнюю волну переселений номадов из Центральной Азии в Европу. Выбор конечного хронологического рубежа обусловлен тем, что в 1771 г. большинство приволжских калмыков откочевало из России в Джунгарию, совершив последнюю в истории евразийских номадов миграцию, которая представляло собой единственное кочевье из Европы в Азию и имело своей целью возвращение на этническую родину.
Методологической основой исследования является принцип историзма, предполагающий изучение общественных явлений как развивающихся на основе определенных объективных закономерностей. Требующий рассмотрения избранных для изучения явлений с точки зрения того, в каких исторических условиях и каким образом они возникали; какие главные этапы в своем развитии проходили; при каких
обстоятельствах и в связи с какими другими явлениями развивались; во что превращались в результате свой эволюции; какие непосредственные и отдаленные последствия за собой повлекли. При изложении и анализе конкретного исторического материала в диссертации применялись историко-генетический, историко-компаративный и историко-системный методы.
Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые в историографии история калмыцких кочевых миграций исследуется в качестве самостоятельного сюжета, подробно излагается их фактическая история, выделяются отличительные особенности каждой миграции, анализируются вызвавшие их причины, рассматривается калмыцкое направление политики России; что трансконтинентальные кочевнические миграции в Евразии оцениваются как отличительная характеристика того периода доиндустриальной стадии развития общества, который называется средними веками; что откочевка 1771 г. рассматривается как событие формально закрывающее период позднего средневековья и раннего нового времени, следовательно, имеющее всемирно-историческое значение; что предлагается концепция о демографических процессах как первопричине кочевнических миграций, и подвергается пересмотру концепция о перенаселенности степи, избыточных антропогенных нагрузках на природу и недостаточных возможностях для торговли с оседлыми обществами как главных причин периодических экспансий номадов; что предлагается новая периодизация истории этнополитического образования приволжских калмыков, основанная на фиксации изменений территории обитания, характера кочевания и эволюции взаимоотношений калмыков с Российским государством; что по-новому анализируются обстоятельства миграции 1771 г., существенно и принципиально уточняется маршрут кочевья, уточняются условия, определившие выбор маршрута, пересматривается оценка личности Убаши-хана.
Материалы, положения и выводы исследования способствуют объективному пониманию эволюции калмыцкого общества в XVH-XVIII вв., расширяют и углубляют представления о социальной и политической истории приволжских калмыков, о закономерностях развития кочевого общества. Полученные результаты могут быть использованы в дальнейших исследованиях по калмыцкой истории, истории русско-калмыцких отношений, региональной истории, истории кочевой цивилизации в целом, а также для преподавания соответствующих разделов истории, создания обобщающих трудов по истории калмыков, кочевников, истории региона. Результаты исследования могут быть применены при анализе причин и условии складывания современной геополитической ситуации в соответствующих регионах и перспектив ее эволюции.
Своим соседям ойраты, по крайней мере, с начала XV в., были известны под именем «калмыки», «колмыки», «колмаки», «калмаки», «калмуки». Данный этноним с окончательной определенностью не этимологизируется. По высказанному В.В.Бартольдом и ставшему общепринятым мнению, он восходит к тюркскому глаголу «калмак» -«оставаться», будто бы обозначающему «оставшихся» язычниками ойратов в противоположность остальным народам, которые в XIV в. приняли ислам.3 С середины XVIII в. этноним «калмыки» - «хальмг» начал утверждаться в качестве самоназвания среди приволжских ойратов. В 1771 г. большая часть калмыков внезапно возвратилась на свою историческую родину в Центральную Азию. В историографии за этой миграцией закрепилось название «торгоутский побег».
Если приход калмыков в Европу неповторим в том смысле, что является последним в череде подобных великих кочевий на запад, то их же уход в Азию уникален, потому что представляет собой единственную в истории евразийских номадов попытку вернуться к месту своего исхода на
восток. Она тем более удивительна, что хронологически совпала с промышленным переворотом, который начался в Англии в 1760-е годы, войной за независимость в Северной Америке 1775-1783 годов и Великой французской революцией 1789 года. Именно эти явления задали главное направление развитию человеческой истории в новое время. Они вызвали структурообразующие последствия, смысл которых заключался в окончательном переходе от феодализма к капитализму, от средних веков к новому времени. В своем роде «торгоутский побег» был не менее значим, чем эти исторические феномены.
Как известно, достоверность воссоздания картины прошлого во многом зависит от того, насколько ему адекватна периодизация истории. Но здесь наука сталкивается с трудностью, суть которой очень точно сформулировал Марк Блок: «Человеческое время всегда будет сопротивляться строгому единообразию и жесткому делению на отрезки, которые свойственны часам. Для него нужны единицы измерения, согласующиеся с его собственным ритмом и определяемые такими границами, которые часто - ибо того требует действительность -представляют пограничные зоны. Лишь обретя подобную гибкость, история может надеяться приспособить свои классификации к «контурам действительности», как выразился Бергсон, а это, собственно, и есть конечная цель всякой науки».4 Тем более, историческая наука в области хронологии не может обойтись без выделения событий, исполняющих роль условных вех в таких пограничных зонах. Речь идет именно о вехах, поскольку исторический процесс многопланов, и его составляющие — экономика, политика, культура - развиваются вразнобой и никогда в один и тот же момент не находятся в точках равной высоты. События на роль таких вех отбираются не случайно. Они попадают в поле зрения потому, что наиболее полно и ярко воплощают в себе господствующие тенденции переломных этапов, имеют символическую окраску. В их
последовательности неизбежно устанавливается иерархия. Одни выходят на первый план, другие отступают в тень. Важно ни одно не упустить из виду, поскольку в этом случае справедливая периодизация может лишиться необходимой убедительности.
В пограничной зоне, соединяющей средние века и новое время, в качестве условных вех выделяются, во-первых, так называемый кризис феодализма в Западной Европе, становление раннекапиталистических отношений и культуры Возрождения в Италии, во-вторых, Великие географические открытия и Реформация, в-третьих, английская буржуазная революция, в-четвертых, промышленный переворот в Англии и Великая французская революция. Соответственно, рубеж двух эпох датируется историками в зависимости от собственного понимания приоритетов либо второй половиной XIV в., концом XV - началом XVI вв., серединой XVII в., последней третью XVIII в.5 Представляется, что решающим аргументом в пользу последней точки зрения может послужить причисление к условным вехам незаслуженно обойденного вниманием историографии «торгоутского побега» 1771 г.
В этой связи необходимо вспомнить условные вехи пограничной зоны, соединяющей древний мир и средние века. Это в истории религии Миланский эдикт 313 г., которым римский император Константин Великий ввел христианство в ряд признаваемых государством вероучений, покончив тем самым с гонениями на христиан. Это в демографической истории вторжение в Европу гуннов в 375 г., давшее толчок Великому переселению народов, которое полностью изменило этнополитическую карту Европы. Это в военной истории битва между вестготами и римлянами при Адрианополе в 378 г., выигранная вестготами благодаря удачной атаке отряда конницы, которая в средние века превратилась из вспомогательного в главный род войск.6 Это в политической истории взятие вестготами Рима в 410 г. - первое в истории Вечного города со
времени его легендарного основания в 753 г. до н.э. Это в истории развития государственности падение Западной Римской империи в 476 г.
Роль главной условной вехи, обозначающей рубеж античности и средневековья, признается за последним из названных событий, хотя по степени реального воздействия на ход исторического процесса оно было как раз наименее значимым. Уже с начала V в. власть императора не распространялась за пределы Апеннинского полуострова, да и здесь она была относительной. Сами императоры стали марионетками в руках собственных варварских полководцев. Наконец, в 476 г. один из них, германец из племени скиров по имени Одоакр, после очередного дворцового переворота не стал возводить на престол нового императора и отправил в Константинополь императорские инсигнии - золотой венец, скипетр, пурпурную тогу - в знак того, что отныне носителя императорской власти в Риме нет. Этот чисто формально-юридический акт на деле давно уже свершившейся гибели Западной Римской империи, не вызвавший особого интереса современников, в воображении потомков затмил все другие события исключительно в силу своей яркой и глубокой символичности, которая удивительным образом отразилась даже в личных именах. Последний правитель некогда великой империи Ромул-Августул, как бы в насмешку над ее прежним блеском и самим собой, носил имена сразу двух ее самых знаменитых родоначальников - Ромула, основателя города Рима, и Августа, первого императора Рима.
Несравнимо более важным в плане реального воздействия на общий ход событий и в то же время не менее символичным было вторжение гуннов, в судьбе которых, по мнению Н.И.Конрада, наиболее полно для того времени проявилась общность истории народов Запада и Востока. Их появление в Европе ознаменовало перемену главного вектора человеческих миграций. Если в древности он был ориентирован с Запада на Восток, то в средние века - с Востока на Запад. Главной дорогой
миграций средневековья стал евразийский степной пояс, протянувшийся почти на 7000 км от Маньчжурии до Венгрии. На востоке он открывается отрогами Большого Хингана, переходит в монгольские степи, южным своим крылом граничащие с пустыней Гоби, далее, огибая с юга Алтайские горы и соединяясь с Джунгарскои котловиной, переходит в южно-сибирские степи, которые своей южной границей соприкасаются со среднеазиатскими пустынями, продолжается за Уралом южнорусскими степями, доходя на юге до предгорий Кавказа и крымских яйл, превращается за Карпатами в венгерскую пушту, северный «язык» которой опоясывает озеро Нейзедер-Зе уже на территории Австрии.8
Гунны, первые на этой дороге, начали ее в Джунгарии в середине II в. и закончили, растворившись среди других народов, в Паннонии во второй половине V в. Вслед за гуннами в Паннонию в 560-е годы пришли авары и создали здесь каганат, который в 796 г. был уничтожен Карлом Великим. В 896 г. в Паннонии осели и основали свое королевство венгры, вышедшие из Приуралья. Венгров вытеснили в Паннонию печенеги, которые в IX в. перешли Волгу и Дон и заняли все Северное Причерноморье вплоть до нижнего течения Дуная. В XI в. они были разгромлены половцами, частично уничтожены, частично рассеяны и впоследствии ассимилированы в Румынии, Венгрии и на Балканах, где они укрылись от половцев. Половцы, или кипчаки, в свою очередь перешли Волгу в середине X в. и дошли до Карпат. Они заняли огромную территорию от отрогов Тянь-Шаня до Дуная, которая в XI - XV вв. так и называлась Половецкая земля, или Дешт-и-Кипчак. Половцев разгромили монголы, которые впервые проникли в Европу через Дербентские ворота в 1222 г., дошли в 1241 г. до Польши, но после поражения под Оломоуцем от немецких и чешских рыцарей повернули назад. Крайней границей их распространения на Запад остались Карпаты.9 Последними в этой череде кочевых азиатских народов оказались калмыки, которые начали свой путь
в конце XVI в. и в середине XVII в. заняли Волго-Уральское междуречье. Примечательно, что свое движение на запад калмыки подобно гуннам начали из Джунгарии и остановились там, откуда гунны начали свои знаменитые завоевания в Европе.
Таким образом, миграции кочевников из Азии в Европу образуют особый пласт в жизни феодального общества. Каждая волна кочевых переселений обладала собственной, отличной от других, степенью воздействия на мир средневековья. Вторжение гуннов имело структурообразующие последствия в масштабах всей Европы. Оно непосредственно инициировало Великое переселение народов, которое окончательно подорвало этническую, экономическую, социальную и политическую основы античного мира и тем самым освободило становление основ феодального общества.10 Влияние авар, венгров, печенегов, половцев было весьма велико, но ограничилось, главным образом, рамками политической истории, в меньшей мере затронув социально-экономические процессы. Монгольское завоевание предопределило совершенно особый характер российского феодализма. В этом плане оно сопоставимо с гуннским с тем, однако, существенным отличием, что его влияние сказалось не в общеевропейском, а только в восточноевропейском масштабе. Присутствие калмыков в Нижнем Поволжье стало одним из решающих факторов развития политической истории здесь и в Причерноморье. В борьбе за влияние в этом регионе между Россией и Турцией оно помогло склонить чашу весов в пользу первой.
В целом же мера влияния кочевников на европейские дела уменьшалась по мере перехода раннего средневековья в классическое - в XI в., и классического средневековья в позднее - в XV веке. Снижение влияния кочевников совпадает с сужением территории их расселения. Гунны, авары, венгры обитали в Паннонии и отсюда в своих набегах
доходили до южных оконечностей Пиренейского и Лпеннинского полуостровов. Проникновение печенегов и половцев ограничилось Балканским полуостровом. Пределом распространения монголов стали Карпаты. Калмыки локализовались в Нижнем Поволжье. Прослеживается также зависимость между изменениями территории распространения кочевников и динамикой эволюции феодальных отношений в Европе. Феодализм развивался медленнее и сохранялся дольше в тех регионах, которые продолжительное время находились под прямым контролем или испытывали на себе особенно сильное, путь и опосредованное влияние кочевников.
Кочевнический аспект средневекового периода всемирной истории в качестве его отличительного признака представляется еще более значимым в связи с тем, что при переходе от средних веков к новому времени вновь изменяется главное направление евразийских миграций. Навстречу затухающей переселенческой волне с Востока поднимается, начиная с рубежа XVI - XVII вв., волна с Запада.11 Первый этап русской колонизации Сибири открывается походом Ермака в 1581 г. и в 1618 г. завершается основанием Кузнецкого острога. Его основным содержанием стало основание Тюмени в 1586 г., Тобольска в 1587 г., Пслыма и Березова в 1593 г., Тары в 1594 г., Верхотурья в 1598 г., Туринска в 1600 г., Томска в 1604 году. Как раз в Тару прибыл в сентябре 1606 г. первый посланец к русским властям от калмыков Катачей Бурулдаев. От имени торгоутского тайши Хо-Урлюка он испрашивал разрешения кочевать по рекам Камышлову и Ишиму и приезжать для торговли в Тару.12 Так приходят в первое соприкосновение двигавшиеся навстречу друг другу русские и калмыки.
Второй период русской колонизации Сибири длился с 1619 г. по 1719 год. По ведомости сибирских городов 1698-1699 гг. в Сибири числилось всякого рода служилых людей 11 637, посадских людей 2 535 и
крестьян около 11 000, т.е. около 25 000 русских семей. По данным первой ревизии 1719 г. численность русских в Азии возросла до 338 000 человек14 и таким образом примерно уравнялась с численностью калмыков в Европе.15 Встречное движение двух народов происходило параллельными курсами. Русские селились в северном лесном и лесостепном поясе, калмыки кочевали в южном степном. Западная граница соприкосновения русских и калмыков в это время обозначалась Белгородской чертой, отстроенной Русским государством в 1635 - 1646 гг. от Ахтырки на юге через Белгород, Новый Оскол, Острогожск, Воронеж, Козлов до Тамбова на севере.
Третий период русской колонизации Сибири пришелся на период с 20-х по 90-е годы XVIII века. Его отличительным признаком стало смещение русского населения на юг в лесостепную и степную зоны. Одновременно Российское государство сжимало степное пространство пограничными укрепленными линиями. Начало им положила Царицынская линия, соединившая в 1718-1720 гг. Дон и Волгу в месте наибольшего их сближения.16 В 1739 г. по р. Яику от г. Гурьева до Верхне-Уральска через Калмыковую крепость, Яицкий городок, Оренбург и Орскую крепость была заложена Оренбургская (Нижняя и Верхняя Яицкие) линия, которая отсекла от Великой степи его европейскую половину. В том же году ее продолжила по р. Уй через Троицк до крепости Звериноголовской Уйская (Верхняя и Нижняя) линия. В ее продолжение в 1752 - 1754 гг. через Петропавловск на р. Ишиме до Омска была устроена Тоболо-Ишимская линия. Здесь она сомкнулась с оборудованной в 1745 -1750 гг. Иртышской линией, которая длилась на юго-восток по одноименной реке через Павлодар, Семипалатинск до Усть-Каменогорска.17
И, как бы подводя этому итог, в 1771 г. калмыки возвращаются из Европы в Азию. Направление евразийских миграций переменилось
окончательно. Но важно и то, что закончилась эпоха кочевых миграций вообще. В 1760 г. Цинская империя создала на территориях Джунгарии и Восточного Туркестана непосредственно выходившую к Иртышской линии провинцию с символическим названием Синьцзян (Новая линия). Таким образом, китайцы, двигаясь навстречу русским, замкнули Великую степь с востока. Места для существования кочевой цивилизации, за которой сохранились только срединная, самая бесплодная часть евразийского степного пояса, практически не оставалось.
Итак, в последней трети XVIII в. за многие тысячи километров друг от друга, в Северной Америке, на крайних западной и восточной оконечностях Европы, произошли четыре события, не имевшие на первый взгляд между собой связи и разноплановые по содержанию. Промышленный переворот в Англии, революции в Северной Америке и Франции повлекли за собой кардинальные социально-экономические и политико-идеологические перемены, смысл которых заключался в ускоренном и окончательном утверждении буржуазных отношений во всем мире. Торгоутский побег совсем не поколебал экономические, социальные и идеологические основы общества и имел значение только для региональной политической истории. Тем не менее, все эти четыре события были одного порядка, а их синхронность не была случайной. Появление, сравнительно недолгое пребывание в Европе и стремительное возвращение калмыков в Азию в целом завершили историю евразийской кочевой цивилизации, имели глубоко символический характер и вместе с тем подвели зримую черту под эпохой феодализма. Некогда появление кочевников-гуннов в Европе открыло историю средних веков. Последующие волны кочевников вместе с феодализмом распространялись в Европе и вместе с феодализмом отступали из Европы. Последние в их роде - калмыки по следам своих хотя и далеких, но прямых предков гуннов пришли в Европу из Джунгарии и туда же возвратились. Это по
прошествию многих веков возвращение азиатских кочевников в исходный пункт своего движения на Запад закрывает историю средних веков. Для всемирной истории оба этих события не более чем символы. Но, хотя степень их символичности одинакова, оиратские трансконтинентальные кочевья, «торгоутский побег» как их составная часть в этом плане несправедливо выпал из поля зрения историков.
Историография миграции калмыков в Европу
Проблема периодических миграций кочевых этносов принадлежит к числу вечных в номадологии. Суммируя в этой связи современные достижения историографии, Н.Н.Крадин отметил буквально следующее: «Наверное, самый интригующий вопрос из истории Великой степи - это причина, толкавшая кочевников на массовые переселения и на разрушительные походы против земледельческих цивилизаций. По этому поводу было высказано множество самых разнообразных суждений. Их можно свести к следующим мнениям: 1) разнообразные глобальные климатические изменения (усыхание, по А.Тойнби и Г.Грумм-Гржимайло, увлажнение, по Л.Н.Гумилеву); 2) воинственная и жадная природа кочевников; 3) перенаселенность степи; 4) рост производительных сил и классовая борьба, ослабленность земледельческих обществ вследствие феодальной раздробленности (марксистские концепции); 5) необходимость пополнять экстенсивную скотоводческую экономику посредством набегов на более стабильные земледельческие общества; 6) нежелание со стороны оседлых торговать с номадами (излишки скотоводства некуда было продать); 7) личные качества предводителей степных обществ; 8) этноинтегрирующие импульсы (пассионарность, по Гумилеву)»; и пришел к выводу, что при всех имеющихся в них рациональных моментах ни одна из перечисленных концепций не решает поставленную проблему полностью.1 Следует добавить, что некоторые из этих концепций плохо согласуются одна с другой и даже носят взаимоисключающий характер. Например, тезис о глобальных климатических изменениях и тезис о перенаселенности степи, или тезис о росте производительных сил и появлении неликвидных излишков скотоводства, подразумевающий кризис перепроизводства, и тезис об экстенсивности кочевой экономики, которую необходимо было поддерживать за счет военной добычи.
Остается открытым данный вопрос и применительно к калмыцким миграциям XVII-XVIII веков. До настоящего времени попытки монографического исследования обоих кочевий как особого исторического феномена не предпринимались. Начало изучению первой, в западном направлении, миграции ойратов положил Г.Ф.Миллер в первой половине XVIII века. Отношения между московскими властями и калмыками в период с начала по середину XVII столетия являются одним из главных сюжетов его «Истории Сибири». На основе материалов из сибирских архивов Г.Ф.Миллер достаточно подробно, особенно если принять во внимание пионерский характер его работы, воссоздал фактическую историю контактов русских и калмыков в первой половине XVII в., сопроводив ее собственными оценками, некоторые из которых имеют концептуальный характер. Так, он назвал причину появления калмыков в Западной Сибири и мотив постоянного их давления на русские границы: «В это время (1620 г. - В.К.) калмыки опять вели кровопролитную войну с монголами, имевшую такие же последствия, как и предыдущая. Еще большее число калмыков было принуждено оставить свои кочевья по ту сторону Алтайских гор и переселиться в Сибирь. Начал эту войну тайша Каракула. Его набеги заставили взяться за оружие Алтын-хана. Так как одновременно и Казахская орда напала на калмыков, то калмыки оказались окруженными двумя врагами и, по всей вероятности, были бы разбиты, если бы дорога через горы к русским пределам не дала им возможность спастись».2 «Но так как в то же время с Тюмени пришло в Москву известие, что все неудовольствия и враждебные отношения калмыков происходят оттого, что за последние годы перестали отправлять к ним и принимать от них послов, благодаря чему прекратились всякие посольские сношения и торговля, то было решено сначала испробовать мягкие средства и путем посольских сношений и восстановления прежней торговли расположить калмыков в свою пользу и уговорить их отойти от русских пределов; силу же применить только в случае невозможности добиться этого лаской. Таково содержание царского указа, полученного на Тюмени 25 апреля 7140 (1632) г.»3 Таким образом, по мнению Миллера, первоначальное движение ойратов на запад было вызвано причинами политического свойства. Любопытно, что в целях выстраивания нормальных торговых отношений с Россией калмыки должны были как раз воздерживаться от экспансии в ее пределы. Труд Миллера дополнила вышедшая вслед за ним и во многом основанная на его материалах «Сибирская история» И.Э.Фишера.4
Динамика и отличительные признаки мигрирования
Самые ранние упоминания о калмыках в русских источниках совсем недавно были выявлены В.В.Трепавловым: «С калмыками ногаи в XVI столетии сталкивались эпизодически. Те изредка появлялись в пределах их кочевий, получали отпор и откатывались назад. До поры до времени улусы левого крыла успешно отбивали их набеги. «А которые наши полки были от калмаков, - писал Ак. б. Шейх-Мамай Ивану IV в 1556 г., - и тем у нас быти от Волги», т.е. калмыцкая опасность исчезла, и восточные войска ногаев идут к Волге, дабы двинуться на Астраханское ханство и Крым. Через четыре года «калматцких людей многих» встретили и пленили астраханские стрельцы в районе Сарайчука. И опять это был случайный эпизод; в течение долгих лет после этого об ойратах нет упоминаний. В 1578 г. на «коронационном» съезде Урус торжественно подтвердил обычную задачу детям Шейх-Мамая: «стояти против колмаков». Воевать последних (неизвестно почему, возможно, из-за их постепенного переселения в Казахстан) собирался в 1587 г. тайбуга Ураз-Мухаммед. Его удел («таибугинекая сторона») находился как раз по соседству с иртышскими и тобольскими кочевьями калмыцких предводителей-тайшей. Это, пожалуй, первое и единственное свидетельство для второй половины XVI в. о конфликте с калмыками по инициативе ногайской стороны».1
Таким образом, по крайней мере с середины XVI в. калмыки попали в поле зрения дьяков Посольского приказа, но только как субъект ногайско-калмыцких отношений, который лишь опосредованно затрагивал русские интересы. Калмыки вошли в соприкосновение с ногаями и периодически нападали на них. Однако происходило это далеко от
Москвы, на окраине ногайских кочевий, последний восточной рубеж которых проходил тогда в районе среднего течения Иртыша, левобережье которого не случайно носило название «Ногайская сторона».2
В сфере собственно русских государственных интересов калмыки впервые оказались, как это следует из Сибирских летописей, в последней четверти XVI века. В жалованной грамоте Ивана IV Грозного купцам Строгановым, датированной 30 мая 1574 г. говорится: «А когда станут в те крепости приходить к Якову и Григорию торговые люди бухарцы и калмыки и казанские орды и иных земель с какими товары, и у них торговать повольно беспошлинно».3
Здесь обращает на себя внимание то обстоятельство, что, во-первых, начальные русско-калмыцкие контакты фиксируются как результат продвижения русских на восток, а не калмыков на запад; и что, во-вторых, это продвижение в принципе решало одну из трудностей социально-экономического развития кочевников-калмыков, толкавшую их, согласно утвердившемуся в историографии мнению, на экспансию в западном направлении, а именно: отсутствие рынков сбыта своей и приобретения земледельческой и ремесленной продукции оседлого общества.
В дальнейшем царское правительство неоднократно, в частности в 1624, 1632 и 1639 гг. подтверждало свою готовность разрешить калмыкам приходить к русским сибирским городам и «лошадьми и иными калмацкими товары торговать повольно».4 Экономические выгоды от такой торговли для русского государства были не вполне понятны. Отправленные высматривать место для строительства острога у оз. Ямышево служилые люди Гроза Иванов и Дмитрий Черкасов докладывали: «А калмацкие торги будут ли, и прибыль будет ли, того они не ведают... калмацкие люди приносят к ним продавать лисиченка красные иолские, и бобришка, и корсаки и овчины, и тулупы овчинные, а больше той рухляди иные никакие не видали, да та рухлядь немногая, а больших товаров никаких нету, толке де продают много лошадей и рогатого скота». Все перекрывалось политическими соображениями -мирные отношения с калмыками были крайне важны.
Включение калмыков в политическую систему российской государственности в 1650/60-е гг
Первая попытка установления реальной вассальной зависимости калмыков от России была предпринята Даяном-Эрке, старшим сыном Дайчина, старшим внуком Хо-Урлюка, то есть главным в случае смерти деда и отца претендентом на верховную власть в нутуке западных торгоутов. Обстоятельства, при которых это произошло, были несчастными для калмыков. Сразу после неудачи своего январского 1644 г. похода на Терек, Кубань и в Кабарду калмыки стали жертвой тактического приема, который кочевники весьма эффективно применяли против своих оседлых соседей и от которого сами были защищены расстояниями и мобильностью. На этот раз торгоутские тайши (то ли безусловно уверенные в успехе своего набега, то ли опасаясь царских воевод меньше чем тайшей других ойратских субэтносов) слишком близко подвели улусы к русским границам. Уфимский воевода Лев Плещеев внезапно выдвинул отряды служилых людей в степь и напал на калмыков. Число калмыцкого ясыря варьировалось от нескольких сот до нескольких тысяч человек. Главный удар пришелся по улусу Даяна-Эрке. Захваченный русскими ясырь был настолько велик, что «черные улусные люди» оставили своего тайшу и ушли вслед за плененными близкими, намереваясь соединиться с ними ценой перехода под царскую власть. Даян-Эрке остановил их на полпути обещанием, что сам договорится с русскими и вернет пленных. Ему пришлось обратиться к уфимскому воеводе, просить о русском подданстве, о разрешении кочевать близ Уфы по Лику, Сакмаре и верховьям реки Белой, обещать как гарантию своих обязательств заложников. Наученная прежним опытом Москва не торопилось с принятием решения. Хотя именно в этом случае все было, по-видимому, очень серьезно. Переговоры племянника с русскими привели в ярость старшего в роду в отсутствие Дайчина тайшу Лаузана. Даян-Эрке был отравлен, а его улусные люди, которых сумели успокоить ламы, переданы другому сыну Дайчина Нама-Серену. Но в сложившихся обстоятельствах : избежать переговоров с русскими было просто невозможно. Летом 1645 г. в Москву прибыло посольство от тайшей Дайчина, который вмешался в ситуацию, продолжая находиться на богомолье в Тибете, и Иельдена. Посланцы толковали нападения на русских подданных как вынужденную самооборону, жаловались на царских воевод, просили о возврате захваченных улусных людей и передаче им останков погибших в Кабардс Хо-Урлюка, его сына и двух внуков, обещали «быть под царскою высокую рукою в холопстве и великому государю служить».
На этот раз московские дипломаты поверили в серьезность сделанных предложений и обманулись. Голова московских стрельцов Алферий Кудрявцев, в октябре 1645 г. отправленный в улусы с возвращавшимся калмыцким посольством, чтобы оформить договор о вступлении калмыков в подданство и взять у них задолжников, вернулся ни с чем. Тайши во главе с Лаузаном дезавуировали своих посланцев: «Наши деды, прадеды и отцы и мы прежним государем аманатов не давывали из веку ни за тайшей, ни черных людей. Тово у нас не повелось. А и нонче де нам аманатов дать нельзя ж, да и впредь у нас тово не будет»4 А.Кудрявцев предупредил, что в этом случае их ждет новый поход русских ратных людей. В ответ тайши пообещали избить и продать посла в рабство в Бухару. Выполнить свою угрозу они не решились, вероятно, из-за настроений «черных улусных людей», которые проводили А.Кудрявцева из улусов, объяснили ему неудачу переговоров отсутствием Дайчина и высказали надежду на успешное их возобновление с его возвращением.5
