Содержание к диссертации
Введение
1. Общая характеристика источников. История публикации писем и трудов П.Я.Чаадаева . 7
2. Взгляды П.Я. Чаадаева в оценках отечественных и зарубежных исследователей 29
Глава 1. Жизненный путь и духовно-интеллектуальное становление П.Я.Чаадаева
1. Домашнее воспитание, университет и служба: пора либеральных надежд 60
2. Отставка, заграничное путешествие и работа над «Философическими письмами»: обращение к христианству 90
3. Светская проповедь «басманного философа» во второй половине 1830-х- 1850-х гг 111
Глава 2. Философические письма: основа идейного наследия
1. Истоки историософииП.Я.Чаадаева. 128
2. Филб З шеские письма
2.1. Философическое письмо 1 145
2.2. Философическое письмо II 160
2.3. Философическое письмо III 165
2.4. Философическое письмо IV. 168
2.5. Философическое письмо V 171
2.6. Философическое письмо VI 175
2.7. Философическое письмо VII 183
2.8. Философическое письмо VIII 188
3. Критика современников 193
Глава 3. Судьбы России, человечества и христианства в произведениях Чаадаева 1830-х - 1850-х гг.
1. Старое и новое во взглядах мыслителя на судьбы России в 1830-е гг 205
2. Осознание национальных корней: взгляды Чаадаева на судьбы России и Православия в 1840-х гг 233
3. Последние разочарования: оценка Чаадаевым событий Крымской войны 249
Заключение 256
Список источников и литературы 272
Принятые сокращения
- Отставка, заграничное путешествие и работа над «Философическими письмами»: обращение к христианству
- Светская проповедь «басманного философа» во второй половине 1830-х- 1850-х гг
- Философическое письмо II
- Осознание национальных корней: взгляды Чаадаева на судьбы России и Православия в 1840-х гг
Введение к работе
Актуальность темы. Творческое наследие Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856) является неотъемлемой главой в истории русского национального самосознания. Он первым из русских светских интеллектуалов столь остро поставил вопрос о смысле исторического существования России в связи с судьбами всего рода человеческого. При жизни Чаадаеву удалось опубликовать лишь небольшой трактат в виде первого Философического письма, однако в нем настолько ярко и с такой силой мысли были высказаны идеи об отсутствии у России собственного прошлого и настоящего, что споры об этой статье не затихают до сих пор.
Эта публикация вызвала общественный шок и ускорила обособление главных течений русской общественной мысли. Мировоззренческий спор о судьбе России и ее месте в мире, возникший вокруг первого Философического письма, не прекратился до настоящего времени. Эта дискуссия то затихала, то возобновлялась, а ее актуализация всегда приходилась на переломные исторические эпохи, когда резко возрастал интерес к исторической идентификации России и одновременно – к творческому наследию П.Я.Чаадаева. Так было в 50-60-е годы XIX века, в начале XX века, потом в годы «оттепели», а затем – и на исходе XX века. Чаадаев и сейчас привлекает пристальное внимание именно потому, что текущая эпоха существования России требует современных ответов на извечные вопросы русского бытия.
В подавляющем большинстве случаев взгляд исследователей на Чаадаева изначально был жестко детерминирован той или иной идеологической доктриной, что заведомо сужало масштаб личности, умаляло глубину и высоту его творческой мысли. Его историософские размышления о смысле существования России, о ее судьбе, об историческом соотношении России и Запада и сейчас вызывают споры в России и за ее пределами. Эта проблема требует современного осмысления и избавления от устоявшихся трактовок.
Объектом исследования является творческое наследие П.Я.Чаадаева: его публицистические статьи и заметки и переписка с разными лицами.
Предметом исследования выступают взгляды П.Я.Чаадаева на судьбы России, человечества и христианства в их совокупности, в их развитии и трансформации, изученные в тесной связи с историей духовно-интеллектуального становления мыслителя.
Хронологические рамки обусловлены объектом и предметом исследования и охватывают годы жизни П.Я.Чаадаева (1794–1856).
Цель исследования – преодолеть устоявшиеся стереотипы восприятия П.Я.Чаадаева, переосмыслить его творческое наследие и определить мировоззренческие ориентиры, представить «живого» Чаадаева-мыслителя. При этом пристальное внимание уделено базовому сюжету, восприятие которого больше всего пострадало от идеологизированных интерпретаций: эту проблему можно кратко обозначить как Бог и человек. Многие и до Чаадаева воспринимали историю как творение Промысла, но он первым среди светских мыслителей попытался связать отдельные религиозные медитации между собой и сформулировать цельный взгляд на онтологию истории.
Задачи исследования: 1) изучить историю духовно-интеллектуального становления П.Я.Чаадаева, обозначить основные вехи его биографии, особенности образования и интеллектуальную среду, в которой он вращался с университетской скамьи до последних лет жизни; 2) на основании подробного изучения творческого наследия выявить особенности его мировоззренческой и общественно-политической позиции и определить изменения этой позиции в разные периоды его жизни; 3) восстановить интеллектуальный контекст эпохи, определить истоки историософских представлений Чаадаева и объяснить изменения, которые претерпевали его взгляды на судьбы России, а также обозначить его место в истории общественной мысли того времени.
Таким образом, исследовательские задачи охватывают три направления: воссоздание основных вех биографии П.Я.Чаадаева, изучение общественной атмосферы, в которой проходило его духовно-интеллектуальное становление, и анализ его творческого наследия.
Методологической основой исследования являются принципы объективности, научности и историзма. В основу работы с источниками положен метод сравнительного анализа и синтеза данных различных видов источников. При изучении мировоззренческих трансформаций П.Я.Чаадаева использовался сравнительно-исторический метод исследования: его взгляды рассмотрены в интеллектуальном контексте эпохи, особенности которого непременно отражались на мировосприятии мыслителя.
Научная новизна работы состоит в том, что работа представляет собой первое специальное исследование взглядов П.Я.Чаадаева на судьбы России, в котором его идеи изучаются в их совокупности, развитии и трансформации на основании всех его известных публицистических трудов и в тесной связи с его духовно-интеллектуальным становлением. Чаадаев изучается не как представитель определенной общественно-политической доктрины, а как «живой» человек с самостоятельными убеждениями, целиком посвятивший себя осмыслению явленного мира, неоднократно и искренне меняя свою точку зрения на историческое предназначение России и Православия. Такой подход позволяет понять органичность для внутреннего мира мыслителя всех противоречий в его мировоззрении, которые неоднократно отмечались исследователями, и более объективно осмыслить его идейное наследие, бльшая часть которого уже введена в научный оборот.
Практическая значимость исследования заключается в том, что предоставленный материал и выводы диссертации могут использоваться в работах по истории русской общественной мысли в первой половине XIX в., в частности, при обращении к истории становления русского национального самосознания, русской религиозной мысли, при изучении общественных настроений при Николае I, а также при исследовании культурного взаимодействия России и Европы.
Апробация работы. Результаты исследования докладывались и обсуждались в 2004 – 2007 гг. на заседаниях Центра истории России в XIX в. РАН.
Источниковая база настоящей работы определена целями и задачами диссертационного исследования. Взгляды мыслителя реконструированы в работе на основании его творческого наследия, большая часть которого опубликована.
Основу произведений Чаадаева составил цикл Философических писем, а также переписка с разными лицами. Важнейшим источником для реконструкции мировоззрения Чаадаева являются также его произведения публицистического характера, в которых представлена реакция мыслителя на важные события и явления общественно-политической жизни России и Европы. Еще один ценный источник, известный как «Отрывки и разные мысли» П.Я.Чаадаева, представляет собой сборник небольших по объему отрывков преимущественно на религиозные, философские и исторические темы.
Для изучения биографии и мировоззрения мыслителя, а также интеллектуальной атмосферы эпохи использовались архивные материалы: документы ГАРФ из фондов III Отделения С.Е.И.В. Канцелярии (Ф. 109), Рукописного отделения библиотеки Зимнего дворца (Ф. 728), фонда императора Александра I (Ф. 679) и фонда Олсуфьевых (Ф. 1019); документы РГВИА из Коллекции формулярных списков (Ф. 489) и фонда Канцелярии дежурного генерала Главного штаба Е.И.В. (Ф. 36); документы РГАЛИ из фондов П.Я.Чаадаева (Ф. 546), М.О.Гершензона (Ф. 113) и издательства «Academia»; документы из архивов М.И.Жихарева (Ф. 103), А.И.Герцена и Н.П.Огарева (Ф. 69) в НИОР РГБ; документы ЦИАМ из фонда церквей Сретенского сорока г. Москвы (Ф. 2126).
Значительный интерес для изучения обстоятельств биографии Чаадаева, черт его мировоззрения и настроений современного ему образованного общества представляют также опубликованные материалы официальных инстанций
и воспоминания и переписка современников П.Я.Чаадаева.
Степень изученности темы: отечественные и зарубежные исследователи истории русской общественной мысли XIX в. непременно интересовались творческим наследием П.Я.Чаадаева. Еще современники давали противоположные оценки его взглядам, заостряя внимание на каком-либо одном аспекте, выражая недовольство или восхищение. Эту традицию продолжили исследователи, зачастую обращаясь к его наследию скорее с полемическим, нежели с научным интересом.
Одной из первых идеологических оценок Чаадаева, появившихся в печати, стал отзыв А.И.Герцена, вписавшего мыслителя в историю русского освободительного движения. Он писал, что первое Философическое письмо «прозвучало подобно призывной трубе; сигнал был дан, и со всех сторон послышались новые голоса; на арену вышли молодые бойцы, свидетельствуя о безмолвной работе, производившейся в течение этих десяти лет».
Эта точка зрения, основанная на общественном эффекте, вызванном публикацией первого Философического письма, определила направление изысканий авторов, связанных с освободительным движением, и задала тон советскому чаадаевоведению. Однако общественная значимость выступления П.Я.Чаадаева по-разному оценивалась сторонниками этого подхода. Так, Н.Г.Чернышевский указывал, что письмо не превосходило по общественному значению аналогичные статьи Надеждина и Белинского. Более высокого ранга в рядах освободительного движения удостоил Чаадаева Г.В.Плеханов. По его словам, тот был западником и прогрессистом, принадлежал к «идейному» освободительному движению, хотя и был мистиком.
Исследователи более умеренных взглядов оценивали П.Я.Чаадаева в ином ракурсе. Философ, литературный критик, «почвенник» Н.Н.Страхов считал Чаадаева «первым последовательным западником». Чаадаев, по словам Страхова, полностью отрицал русскую жизнь и видел единственное спасение в том, чтобы «перевоспитать себя, принять все от Европы, до глубочайших основ духовной жизни». Эта точка зрения, общая для многих публицистов того времени, стала одной из отправных в чаадаевоведении.
Дореволюционные авторы воспринимали «западничество» Чаадаева в его духовной ориентации – в обращении мыслителя к католицизму и европейскому просвещению. О западных источниках взглядов Чаадаева писал и П.Н.Милюков. Заключительные страницы его работы «Главные течения русской исторической мысли» стали первым научным обзором философии Чаадаева, тогда как предыдущие исследования носили скорее публицистический характер. «Основную концепцию Чаадаева» Милюков считал «традиционно-христианской». По мнению Милюкова, Чаадаев изначально заимствовал идеи у католического Запада эпохи Реставрации, в особенности у Ж. де Местра и Л. де Бональда, а позже – у Ф.В.И.Шеллинга.
Других исследователей такая трактовка не удовлетворяла. По утверждению либерала, историка литературы А.Н.Пыпина, Чаадаев не принадлежал ни к западникам, ни к славянофилам. Он был скептиком, сурово обличавшим недостатки русской жизни «среди самодовольного общества».
С мнением о крайнем западничестве Чаадаева не был согласен и Н.А.Рожков – историк, товарищ министра Временного правительства, меньшевик. Он поместил П.Я.Чаадаева в группу «светских» шеллингианцев. Чаадаев, по мнению Рожкова, был предшественником не только западников, но и славянофилов, поскольку ему, «кроме искренней религиозности, <…> был свойственен не менее чем славянофилам, русский мессианизм» .
Представители «русского духовного ренессанса» отмечали, что Чаадаев, обращаясь к судьбам христианского человечества, пытался открыть русскую национальную идентичность. Историк, философ, публицист М.О.Гершензон стремился раскрыть Чаадаева через его личные переживания. В трактовке Гершензона Чаадаев представал как «христианский философ», но, вместе с тем, и как «социальный мистик». Идея Чаадаева о том, что «вся история христианских народов есть в сущности религиозная история», легла в основу русского национального самосознания.
Как явление глубоко русское, сопричастное становлению русского самосознания, оценивал Чаадаева Д.С.Мережковский. О характере религиозности Чаадаева он писал: «…выйдя из Православия, Чаадаев не вошел в католичество», поскольку верил в особое, отличное от Европы и Византии, всемирное предназначение России. Он видел спасение России «в новом, еще миру неведомом раскрытии тех начал религиозной общественности, Церкви как Царства Божьего на земле, которые заключены в Благовестии Христовом».
Изучение истории русской мысли и в этом контексте обращение к творческому наследию П.Я.Чаадаева после 1917 г. продолжалось в эмиграции. Богослов, философ и историк Г.В.Флоровский считал Чаадаева одним из первых представителей русской философии. Ее основной темой стала историософия «русского исторического своеобразия», которое было осознано как различие в религиозных судьбах России и Европы. Именно так вопрос был поставлен у П.Я.Чаадаева. О «западничестве» Чаадаева Флоровский писал, что тот был «религиозным западником», тогда как западничество в 1830-е годы уходило в атеизм и позитивизм.
Философ, богослов, историк русской философии В.В.Зеньковский писал о Чаадаеве как о христианском философе, создававшем «богословское построение по вопросам философии истории, философии культуры». Основная богословская идея Чаадаева виделась ему как «идея Царства Божьего, понятого не в отрыве от земной жизни, а в историческом воплощении, как Церковь». Взгляд на Россию, по словам Зеньковского, отнюдь не стоит в центре учения Чаадаева, а является логическим выводом из его общих идей философии христианства.
В СССР эти изыскания эмигрантов вовсе не принимались. Советская историческая наука создала собственную историю русской общественной мысли. В исторической памяти выживали лишь «прогрессивные» деятели, и в этом отношении Чаадаеву повезло.
Публикация в 1935 г. всего корпуса Философических писем, как это ни парадоксально, лишь утвердила уверенность советских исследователей в направленности мысли Чаадаева против самодержавия и на обновление социально-политического строя. Его называли «одним из ранних и выдающихся революционных мыслителей», «дворянским революционером», «радикальным просветителем» или же «дворянским просветителем». В то же время утвердилось и представление о Чаадаеве-западнике, причем западничество воспринималось непременно в социально-политическом контексте.
В 1965 г. вышла первая книга о Чаадаеве в серии «Жизнь замечательных людей», написанная литературоведом, историком русской общественной мысли А.А.Лебедевым. Наперекор устоявшейся идеологии, Лебедев предпочитал Чаадаева «личного» Чаадаеву «общественному». По его словам, Чаадаев проповедовал уход от «суетного мира» в самоусовершенствование, в «сферу личного бытия», и стал родоначальником общественно-политического нигилизма и индивидуализма.
Это был вызов, брошенный официальной советской идеологии. С критической статьей выступил академик Н.М.Дружинин. Он писал, что Лебедев не смог осветить духовной эволюции Чаадаева в 1830–50-е гг. и не достиг «уровня объективно-научного понимания философии Чаадаева». По его словам, Чаадаев, «сохранив верность своим идеалам политической свободы и гражданского равенства», не выбрал революционного пути и, как и «часть дворянской интеллигенции» того времени, не пошел за декабристами.
С более резкой критикой выступила историк Ф.И.Берелевич, выразив квинтэссенцию советского чаадаевоведения: «А.С.Пушкин, В.Г.Белинский, А.И.Герцен, потом Н.Г.Чернышевский, В.Г.Плеханов горячо приветствовали «Письмо» за беспощадную критику николаевского режима, крепостничества, господствующей православной церкви, «теории официальной народности», не соглашаясь одновременно с нигилизмом Чаадаева в оценке прошлого России и с его религиозно-философской концепцией. В критической части письма увидели указанные лица его объективно-прогрессивное значение. В основном на таких же позициях стоят и советские чаадаевоведы». Лебедев же «по какой-то странной болезни зрения» не заметил в письмах постановки социальных проблем.
Когда в 1991 году было опубликовано итоговое двухтомное собрание сочинений П.Я.Чаадаева, автором вступительной статьи к изданию стал известный чаадаевовед, историк философии и общественной мысли З.А.Каменский. Для него «концепция России, выдвинутая в «Философических письмах», являлась «первым в истории общественной мысли документом русского национального самосознания, в котором осмысление ведется в широком философско-историческом контексте». Однако мысль Чаадаева в интерпретации Каменского глубоко парадоксальна. Этот парадокс заключается в противоречии научно-рациональной и религиозно-иррациональной составляющих воззрений Чаадаева.
Первым против традиционной трактовки П.Я.Чаадаева в духе Герцена и Плеханова выступил Б.Н.Тарасов – автор второй книги о П.Я.Чаадаеве в серии «Жизнь замечательных людей» (1986 г.), публикатор собрания статей и писем П.Я.Чаадаева. В статье «В плену короткомыслия» он полемизировал в том числе и с З.А.Каменским, указывая, что «Чаадаев совсем не вписывается в маргинальный ряд секуляризованно-демократического направления отечественной философии и литературы, а принадлежит к ее основному стволу, для деятелей которого христианство составляло не только культурно-исторический, но и жизненно-практический стержень».
Современные исследователи отмечают, что значение Чаадаева в истории русской общественной мысли во многом состояло в его критике николаевской эпохи. Распространенным остается мнение, что Чаадаев по сути никогда не изменял своих критических взглядов по отношению к России, а версию об изменении позиций он использовал лишь для того, чтобы обезопасить себя.
Исследователи неизменно обращаются к наследию Чаадаева в поисках истоков национальной самоидентификации. Так, историк общественной мысли и революционного движения в России Е.Л.Рудницкая пишет, что идеи Чаадаева были по сути «первой русской историософской концепцией». После французской революции 1830 г., в воззрениях Чаадаева, по мнению Рудницкой, произошли изменения, выразившиеся в том, что Чаадаев теперь осознавал великое предназначение России, которой суждено было разрешить большую часть проблем социального порядка, опираясь на европейскую образованность, распространенную волей самодержавия.
Некоторые современные исследователи опровергают представления о его «западничестве». Так, историк культуры В.Г.Щукин утверждает, что Чаадаев не был западником, будучи, однако, русским европейцем. Чаадаев, по его мнению, был «консерватором по сути своего мировоззрения» и «не мог примириться с идеей саморазвития истории по законам разума, без участия Откровения».
Некоторые современные исследователи стремятся избавиться от устоявшихся трактовок в понимании Чаадаева. По-новому осмыслить его наследие стремится А.Н.Боханов в книге «Самодержавие. Идея царской власти». По мнению историка, для Чаадаева умственное постижение и объяснение жизни было смыслом существования. Чаадаев был христианином «без лукавства»: для него «светоч Христа являлся высшим и абсолютным смыслом вселенского бытия». Его скепсис – характерная черта христианского, особенно православного мировоззрения.
Западные исследователи проявляют значительный интерес к наследию П.Я.Чаадаева. При этом в некоторых областях западное чаадаевоведение значительно опередило отечественное. Так, подробное исследование истоков взглядов Чаадаева на протяжении всей жизни мыслителя, которое мы находим в книге Ш.Кене «Чаадаев и Философические письма», до сих пор не имеет равных. В целом западные исследователи отмечают духовную близость Чаадаева к Европе и трактуют его «западничество» в этом ключе.
Джеймс Х. Биллингтон, директор Библиотеки Конгресса США, как и многие западные историки, считает, что первое Философическое письмо Чаадаева стало «указателем пути радикального западничества». При этом, по словам Биллингтона, высказанное Чаадаевым позже предположение о том, что Россия превзойдет материалистический Запад в интересах всей христианской цивилизации, было типичным для русских шеллингианцев.
Проповедником западных духовных ценностей называет Чаадаева первый издатель всего комплекса Философических писем П.Я.Чаадаева на языке оригинала (1966) Р.Мак-Нали в книге «Чаадаев и его друзья».
Утверждения о приверженности Чаадаева западноевропейским духовным ориентирам доходят порой до того, что историки прямо говорят о переходе Чаадаева в католичество. Профессор русской истории в Париже Мари-Пьер Рей в книге «Россия на распутье» даже называет год, когда произошло «обращение» Чаадаева – 1827.
При этом некоторые западные исследователи опровергают представления о «западничестве» Чаадаева. Так, польский историк Г.Пшебинда утверждает, что Чаадаев никогда западником не был, поскольку его мировоззрение формировалось «в ходе острой полемики с просветительским, гегельянским образом мира западников (русских антитеистов и деистов)».
Интерес к Чаадаеву практически никогда не был чисто научным, и трактовка его идей и взглядов в большинстве случаев определялась идеологической позицией автора. Чаще всего Чаадаева воспринимали в системе интерпретации «свой – чужой» – это особенно характерно для деятелей освободительного движения и советских историков, увидевших в нем борца за социально-политические идеалы. Другой распространенной точкой зрения стало утверждение о «западничестве» Чаадаева, которое трактовалось по-разному: в зависимости от позиции исследователя внимание уделялось его религиозным или социально-политическим аспектам. Менее популярным оказалось представление о Чаадаеве как об одном из основателей русской национальной мысли, в основе которой лежит религиозная философия. Среди множества современных трактовок, связанных с непрестанным духовным поиском и свободой выражения мнений, наиболее актуальной представляется точка зрения, согласно которой Чаадаев оценивал историю России и ее возможности в будущем с позиций христианского универсализма.
Структура исследования. Работа состоит из введения, трех глав, в рамках которых решаются поставленные цели и задачи исследования, заключения, где изложены основные выводы, и списка источников и литературы.
Отставка, заграничное путешествие и работа над «Философическими письмами»: обращение к христианству
Эти источники, вместе с вышеперечисленными документами подобного содержания, содержат наиболее ценные материалы по биографии Чаадаева и позволяют реконструировать общественную атмосферу, в которой вращался мыслитель.
Воспоминания о П.Я.Чаадаеве. Существует целый ряд мемуарных свидетельств о Чаадаеве, написанных современниками после его смерти, которые непременно вызывали интерес исследователей жизни и взглядов мыслителя. В первую очередь, это «Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве», составленная его двоюродным племянником М.И.Жихаревым, с которым Чаадаев сблизился в течение последних 15 лет жизни и которому завещал свою библиотеку и все свои бумаги36. По справедливому свидетельству известного чаадаевоведа Р.Темпеста,
«Жихарев знал философа лучше, чем кто бы то ни было» , и его «Записка», в которой собраны также свидетельства многих знакомых Чаадаева, является одним из важнейших источников по биографии мыслителя. Учитывая, что многие обстоятельства жизни Чаадаева Жихарев изложил с собственных слов мыслителя, его свидетельства требуют сопоставления с другими источниками (это касается, в частности, истории с поездкой Чаадаева в Троппау и его выходом в отставку)38.
Одной из наиболее значительных биографических статей о Чаадаеве в XIX в. стали воспоминания библиографа, историка литературы М.Н.Лонгинова, озаглавленные «Воспоминание о П.Я.Чаадаеве»39 и читанные им в публичном заседании Общества Любителей российской Словесности 24 апреля 1860 г. Вместе с другими библиофилами молодого поколения - В.Е.Якушкиным, С.А.Соболевским и др. - он, по словам современного исследователя, входил в «свиту» философа, которая старалась не пропустить ничего важного из его бесед40. Лонгинову же принадлежит один из чаадаевских некрологов41, статья о нем, написанная после публикации писем Д.В.Давыдова с нелестными характеристиками Чаадаева42, и статья с подробным исследованием обстоятельств его поездки в Троппау с донесением Александру I43. Работы Лонгинова предоставляют меньше данных о П.Я.Чаадаеве, нежели «Записка» М.И.Жихарева, однако они являются более достоверными относительно спорных вопросов его биографии, поскольку Лонгинов затрагивает лишь те неясные ее моменты, которые можно проверить по другим источникам.
Менее достоверными, но также достаточно ценными являются воспоминания хорошего знакомого Чаадаева, супруга его двоюродной сестры Д.Н.Свербеева, написанные вскоре после смерти мыслителя, но опубликованные тринадцатью годами позже44. Сведения о неясных моментах биографии Чаадаева, представленные Свербеевым, также необходимо сверять с другими источниками. Еще менее достоверными представляются воспоминания о П.Я.Чаадаеве А.И.Герцена, помещенные в «Былом и думах». Свидетельства Герцена интересны, прежде всего, с точки зрения той роли, которую Чаадаев играл в современном московском обществе45.
Значительный материал о П.Я.Чаадаеве содержится в воспоминаниях А.И.Дельвига, который в начале 1830-х гг. часто бывал в доме Е.Г.Левашевой, во флигеле которого жил Чаадаев, а в 1838 г. женился на ее дочери и поселился в этом доме46. И после смерти Е.Г.Левашевой, когда дом купил Я.Шульц, Дельвиг часто бывал у Чаадаева. Воспоминания Дельвига предоставляют не только биографические сведения о Чаадаеве, но и содержат некоторые свидетельства о его мировоззрении.
Ценные сведения о биографии и взглядах Чаадаева содержатся также в воспоминаниях его приятелей М.И.Муравьева-Апостола и И.Д.Якушкина, близкого знакомого и одного из важнейших корреспондентов мыслителя П.А.Вяземского, знакомых Чаадаева М.А.Дмитриева, С.В.Энгельгардт и О.М.Бодянского и недоброжелателя Чаадаева Ф.Ф.Вигеля47.
Несмотря на невысокую достоверность некоторых сведений о Чаадаеве, содержащихся в воспоминаниях его знакомых (это связано, прежде всего, с тем, что они далеко не всегда были очевидцами описываемых событий, или, как в случае с Ф.Ф.Вигелем, были склонны чересчур сгущать краски) , сопоставление сведении разных мемуаристов, а также их сверка с данными официальных источников позволяют достаточно точно восстановить эпизоды биографии и некоторые черты мировоззрения мыслителя.
Кроме того, воспоминания знакомых Чаадаева позволяют судить об общественных настроениях того времени, для характеристики которых я буду привлекать также воспоминания других представителей русского образованного общества, в частности, воспоминания известного литературного критика, цензора А.В.Никитенко49, славянофилки В.С.Аксаковой50 и др. Охватить все мемуарные свидетельства об общественной атмосфере той эпохи в рамках работы не представляется возможным.
Частная переписка. Среди источников этой группы наибольшую важность при изучении биографии и взглядов П.Я.Чаадаева представляет, прежде всего, эпистолярное наследие его брата М.Я.Чаадаева; его университетских товарищей и сослуживцев И.Д.Якушкина и Н.И.Тургенева; товарища по службе М.И.Муравьева-Апостола; А.С.Пушкина, с которым Чаадаев очень близко общался в петербургский период жизни; А.И.Тургенева и П.А.Вяземского, с которыми Чаадаев познакомился еще до отъезда в Петербург, а в 1830-е - 1840-е гг. (до смерти Тургенева в 1845 г.) Александр Иванович был одним из наиболее близких Чаадаеву людей. Эта переписка содержит важные биографические данные о П.Я.Чаадаеве, а также позволяет воссоздать отношение к событиям внутри страны и за рубежом людей из его ближайшего окружения .
Светская проповедь «басманного философа» во второй половине 1830-х- 1850-х гг
Петр Яковлевич Чаадаев родился в Москве 27 мая 1794 года1 и вскоре был перевезен в село Хрипуново Ардатовского уезда Нижегородской губернии, где находилось имение его отца. Отец - Яков Петрович, представитель литовского дворянского рода - начал службу в Лейб-гвардии Семеновском полку, откуда он уволился в чине полковника и занял должность советника Нижегородской уголовной палаты. Мать Петра Яковлевича - Наталья Михайловна - была дочерью известного историографа Михаила Михайловича Щербатова. Родители умерли, когда Петр был еще младенцем, и он вместе со старшим братом Михаилом (род. в 1792 г.) остался на попечении Щербатовых .
Детей взяла на воспитание их тетка Анна Михайловна Щербатова, а их имущественные дела вел дядя Дмитрий Михайлович Щербатов. Братья переехали жить в Москву. По словам М.И.Жихарева, лет до семи «за детьми ходили няньки», которые затем устранялись, и «принимались дядьки, учители, гувернеры, наставники». Тогда детей начали учить в лучших традициях современного им домашнего дворянского образования: «Это учение в то время всегда было делом прихотливого случая», - писал Жихарев3.
Однако вскоре Дмитрий Михайлович, в доме которого вместе с его сыном Иваном воспитывались братья Чаадаевы, «пышный вельможа екатерининской школы» , позаботился о том, чтобы дать мальчикам «образование совершенно необыкновенное, столь дорогое, блистательное и дельное, что для того, чтобы найти ему равное, должно подняться на самые высокие ступени общественных положений»5. К преподаванию были приглашены профессора Московского университета, и между наставниками «можно было указать на два или три имени, известные европейскому ученому миру»6. Браться Чаадаевы и Иван Щербатов посещали, между прочим, частные занятия знаменитого И.Т.Буле - одного из ведущих ученых университета в Геттингене, где он был профессором философии, наставника юных принцев Англии и Ганновера, прибывшего в Москву по приглашению попечителя Московского университета М.Н.Муравьева7. На торжественном собрании Московского университета 30 июня 1808 года было объявлено, что Петр и Михаил Чаадаевы приняты в о университет по надлежащему испытанию. Однако братья начали посещать университет еще раньше. В.И.Лыкошин, поступивший в университет в 1805 году в возрасте 13 лет и окончивший со степенью кандидата в 1808 году, вспоминал, что вместе с ним на лекции приходили «кн. Иван Дмитриевич Щербатов и двоюродные его братья Михаил и Петр Чаадаевы с гувернером-англичанином»9.
В те годы своекоштные студенты «по своему произволу и с позволения Г. Ректора» могли «слушать лекции тех Профессоров, которых преподавание наиболее привлекало любопытство» их10. Как следует из книги регистрации студентов за 1811/12 год, студенты выбирали от трех до на этих собраниях М.Я.Чаадаев читал свой реферат о Ж.Боссюэ «Боссюэтово Изображение Греков. Его Discours sur l Histoire Universelle (Рассуждение о всеобщей истории -В.Д.)» и эссе «О Боссюэте. Опыт характеристики»20.
С университетскими годами связан и другой важный эпизод биографии Чаадаева. Приятельский союз Чаадаевых, князя Щербатова и И.Д.Якушкина, определенного на пансион к профессору Мерзлякову в 1808 г., перешедший позже в Семеновский полк, положил начало офицерской артели, ставшей ядром одного из первых обществ декабристов .
Еще до поступления в университет Чаадаев начал интересоваться политикой. По свидетельству М.И.Жихарева, летом 1807 года, когда в деревне «в щербатовском семействе играли какое-то представление по случаю торжествования тильзитского мира ... , Чаадаев ушел на целый день в поле и забился в рожь, а когда его там отыскали, то с плачем объявил, что домой не вернется, что не хочет присутствовать при праздновании такого события, которое есть пятно для России и унижение для государства»22. Позже, очевидно, не без влияния немецких университетских профессоров, братья Чаадаевы сохранили это негативное отношение к союзу с Наполеоном. В 1809 году, когда австрийская армия выдержала натиск французов при Асперне под Веной, в Москве по рукам ходила немецкая реляция, освещавшая события в настоящем виде. Правительство распорядилось изъять документ повсеместно, и П.Я.Чаадаев, к которому за этой реляцией приезжал полицмейстер, заявил ему, «что недостойно русской политики раболепствовать Наполеону до такой степени, чтобы скрывать его неудачи»
Философическое письмо II
После того, как Чаадаев изменил общественное положение, изменилось и его мировосприятие. Если прежде, начиная с университетской скамьи, он стремился (и довольно успешно) быть впереди на всех поприщах, то теперь его честолюбие обратилось единственно на занятия интеллектуальные. В это же время он обращается к христианству. Уже через месяц по прибытии в Англию он вступает в словесные прения на религиозные темы. «Уважаемый сэр, - пишет его английский знакомый У.Александер 22 августа 1823 г., - из той части вашего разговора, которая происходила в моем присутствии, я склонен согласиться с большинством ваших утверждений. ... Сегодня утром за завтраком я имел смелость вести беседу на одну очень важную тему; думаю, что и вы не отказались бы присоединиться ко мне для ее обсуждения, - я имею в виду религию» .
В 1825 г. во Флоренции Чаадаев познакомился с английским миссионером Чарльзом Куком, который в рекомендательном письме к Мариотту Томасу в Лондон писал, что Чаадаев «едет в Англию с намерением изучить причины нашего Нравственного Благоденствия (Moral Prosperity), и возможность их применения в его родной стране: России»150. Об этой встрече сам Чаадаев писал: «Лет пять назад я встретил во Флоренции человека, который мне очень понравился. Я провел с ним только несколько часов ... Это был английский методист, обосновавшийся, кажется, в миссии на юге Франции ... В нем было странное смешение пыла и благочестия, живого интереса к великому предмету своей заботы - религии, и безразличия, спокойствия, холодности ко всему остальному. В галереях Италии великие произведения искусства его почти не трогали, но маленькие саркофаги времен первых веков Церкви особенно его занимали. Он их рассматривал и размышлял о них с воодушевлением; в них он видел что-то святое, трогательное и глубоко поучительное, и он погружался в размышления, которые они у него вызывали. Итак, я провел с этим человеком лишь несколько часов ... И что же! С этим человеком я в настоящее время общаюсь больше, чем с кем бы то ни было. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о нем, и всегда с волнением, с мыслью, которая среди моих столь великих печалей меня ободряет, среди столь многочисленных разочарований меня поддерживает»151.
Во время своего пребывания в Карлсбаде в 1825 г. Чаадаев познакомился с Ф.В.И.Шеллингом, который, по свидетельству М.И.Жихарева, позже крайне лестно о нем отзывался . Однако эта встреча, судя по двум письмам к Шеллингу, которые Чаадаев написал в 1832 и 1842 гг., не была столь определяющей для формирования мировоззрения Чаадаева, как беседа с протестантским миссионером. В письме 1832 года он писал Шеллингу: «При свете вашего разума мне приоткрылись в царстве мыслей такие области, которые дотоле были для меня совершенно закрытыми». Однако основная мысль письма состояла в том, что знаменитый философ в некотором роде воплотил его «сокровенные положения прогресса и совершенствования», к которым Чаадаев пришел, чувствуя, что «один истощает силы над этой работой или имеет, по крайней мере, лишь немного сотоварищей»: Шеллинг приступил к соединению «религиозного начала с началом философским» в своем курсе философии откровения. А в 1842 г. Чаадаев описывал влияние на российские умы философии Г.В.Ф.Гегеля, «низвергнуть с престола которую», по его словам, Шеллинг явился в Берлин153. Чаадаев, за три года путешествий посетивший
Великобританию, Францию, Швейцарию, Италию, знаменитый чешский курорт Карлсбад и Саксонию, по возвращении на родину в июле 1826 г. был задержан в Бресте по инициативе великого князя Константина Павловича. В рапорте Николаю I Константин доносил, что в Карлсбаде Чаадаев жил «душа в душу» с Н.И.Тургеневым, осужденным по делу о декабристском восстании, и приводил свидетельство о Чаадаеве покойного императора. По словам Константина Павловича, Александр I «изволил отозваться о сем офицере весьма с невыгодной стороны». В Бресте Чаадаев провел полтора месяца под секретным полицейским надзором: у него были изъяты все бумаги, его багаж тщательно осмотрен, а сам он прошел допрос154. Наконец, в конце августа Чаадаев смог продолжить путь на родину. Освобождению из-под ареста Чаадаев был обязан, прежде всего, Николаю I. Начальник Главного штаба Его Величества И.И.Дибич рапортовал великому князю: «Государь Император Высочайше повелеть мне соизволил просить покорнейше Ваше Высочество, приказать объявить Чаадаеву, что хотя из найденных при нем бумаг видно, что он имел самый непозволительный образ мыслей и был в тесной связи с действовавшими членами злоумышленников, за что подвергался бы строжайшему взысканию, но Его Величество, надеясь, что он изъявит чистосердечное в заблуждении своем раскаяние, видя ужасные последствия подобных связей, изволил предоставить особенному благоусмотрению Вашего Императорского Высочества, освободить ли Чаадаева от всяких других взысканий, с тем, что изволит ожидать, что он почувствуя в полной мере заблуждения свои, будет мыслить и поступать как следует верноподданному»
Осознание национальных корней: взгляды Чаадаева на судьбы России и Православия в 1840-х гг
В том же году Чаадаев (как прежде это делал и П.А.Вяземский) обращается к министру юстиции Д.В.Дашкову с просьбой принять его в министерство. Николай I, ознакомившись с просьбой, ее одобрил . Возможно, именно к этому времени относится планируемый Чаадаевым переезд в Петербург. Е.Г.Левашева, во флигеле дома которой он жил с 1833 г., писала Чаадаеву: «Проснувшись, я думала о Вашем доме, по привычке, я полагаю, поскольку из дворца, каким он был, он превратился в замок в Испании. Чтобы покрасить полы масляной краской, нужен целый месяц, а это значит потерять самое благоприятное время для пребывания в наших краях, которое для меня тем более ценно, что, по всей вероятности, Вам остается пробыть с нами совсем недолго. Итак, позвольте мне покрыть полы клеевой краской и натереть их. Это не займет много времени, и вы, по крайней мере, окажетесь в теплом жилище, которым оно станет вновь. До свидания, сударь, я гневаюсь на себя за мою грусть; возможно, мне следовало бы радоваться за Вас. Но будущее столь неясно, а климат Петербурга настолько плох, что я могу грустить, убеждая себя, что это скорее забота о Вас, нежели моя собственная печаль» . Однако, по невыясненным причинам, дело не получило продолжения, и Чаадаев остался в Москве.
В это же время - в 1832 г. - впервые были напечатаны в журнале «Телескоп» произведения Чаадаева: статья «Об архитектуре» и несколько отрывков. При этом Чаадаев не оставлял желания напечатать некоторые из Философических писем. В 1831 г. он при посредничестве Пушкина пытался напечатать VI и VII письма у Ф.М.Беллизара в Петербурге. Когда это предприятие не состоялось, Чаадаев пытался напечатать их у московского издателя А.Семена, однако издание было запрещено духовной цензурой. Также не удалась попытка публикации двух писем в опубликовать часть писем в Санкт-Петербурге при посредничестве Вяземского. В 1835 г. агент от департамента мануфактур и внутренней торговли во Франции А.К.Мейендорф хотел напечатать произведения Чаадаева в журнале «France litteraire»204. Наконец, в 15-м номере журнала «Телескоп» за 1836 г., разрешенного цензурой 13 сентября, появился русский перевод статьи П.Я.Чаадаева «Философические письма к г-же . Письмо 1-е». До сих пор нет однозначного ответа на вопрос, как Н.И.Надеждин -опытный журналист, критик, профессор Московского университета -решился издать статью. Как заявил сам Надеждин московскому обер-полицмейстеру Л.М.Цынскому, «поводом к напечатанию Статьи философические письма в Телескопе было суждение многих лиц, которые ставят себя в просвещении на ряду с Европою, но он сею статьею хотел им доказать, что они ошибаются и находятся еще в таком положении, что не только не могут сравниться с Европейским просвещением, но их надо еще водить на помочах»205. По свидетельству М.И.Жихарева, издание «Телескопа» «шло очень дурно и видимо клонилось к упадку», и Надеждин «твердо решился, по собственному его выражению, «оживить свои дремлющий журнал, или похоронить его с честью» . Это утверждение отнюдь не было плодом собственных изысканий Жихарева -он приводит его со слов самого Чаадаева, который писал об этом еще своему брату в начале 1837 г.207 По словам зятя Е.Г.Левашевой А.И.Дельвига, «письмо было напечатано с целью увеличить число подписчиков на журнал, т.е. из-за денежных выгод, в которых Чаадаев не участвовал»
Однако Чаадаев, несомненно, участвовал в самом предприятии. По словам Жихарева, «получив статью Чаадаева, он (Надеждин - В.Д.) вместе с нею получил от него и необдуманное неосторожное согласие ее напечатать»209. А.И.Тургенев, сообщая в письме П.А.Вяземскому по просьбе Чаадаева, что письмо было «написано не для печати, и у него выпрошено», добавляет: «между нами: это не оправдание совершенное, и он сам раскаивается, что отдал его в печать» . Но авторское честолюбие все же сделало свое дело. «Однажды Катерина Гавриловна Левашева, -вспоминал М.А.Дмитриев, - попросила меня приехать к ней и обратилась ко мне вот с какою просьбою. От нее узнал я, что философические письма переводятся Кетчером и что их хотят печатать в «Телескопе», журнале профессора Надеждина. Она предвидела последствия и боялась их; зная некоторое влияние мое на Чаадаева, она просила меня уговорить его не издавать этих писем, как содержащих в себе такие мнения, которые для него лично могли быть опасны. Но ничто не помогло, и первое письмо было напечатано в 15-й книжке «Телескопа» 1836 года» .
Хотя Дмитриев и многие современники указывают, что «Философическое письмо» перевел Н.Х.Кетчер, имя переводчика до сих пор точно не установлено. На допросе Чаадаев указал имена А.С.Норова (брата знакомой Чаадаева Авдотьи Норовой) и Кетчера. Надеждин же заявил, что имя переводчика ему неизвестно, поскольку статья попала к нему уже на русском языке.
Итог «Телескопской истории» известен: Чаадаев был официально объявлен сумасшедшим, над ним установили медицинский надзор. 23 октября 1836 г. московскому военному генерал-губернатору князю Д.В.Голицыну, который в тот момент находился в Санкт-Петербурге, было передано отношение А.Х.Бенкендорфа: «ЕГО
ВЕЛИЧЕСТВО повелевает, дабы Вы поручили лечение его искусному медику, вменив сему последнему в обязанность, непременно каждое утро посещать Г. Чеодаева, и чтоб сделано было распоряжение дабы Г. Чеодаев не подвергал себя вредному влиянию нынешнего сырого и холодного воздуха; одним словом, чтоб были употреблены все средства к восстановлению его здоровья. - ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ угодно чтобы Ваше Сиятельство о положении Чеодаева каждомесячно доносили ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ»212.
29 октября 1837 г. император повелел «От[ставного] Рот[мистра] Чаодаева освободить от учрежденного за ним медицинского надзора под условием, кабы он не смел ничего писать». Подписку об этом Чаадаев дал 11 ноября213.
