Наркотизм в Петрограде-Ленинграде в 1917 - 1929 гг.: социальная проблема и поиски ее решения Васильев, Павел Андреевич

Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Автореферат - бесплатно, доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Васильев, Павел Андреевич. Наркотизм в Петрограде-Ленинграде в 1917 - 1929 гг.: социальная проблема и поиски ее решения : диссертация ... кандидата исторических наук : 07.00.02 / Васильев Павел Андреевич; [Место защиты: С.-Петерб. ин-т истории РАН].- Санкт-Петербург, 2013.- 153 с.: ил. РГБ ОД, 61 13-7/400

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Наркотизм как социальная проблема (Петроград-Ленинград, 1917-1929 гг.) 33

1.1. Возникновение проблемы наркотизма в Петрограде 33

1.2. Особенности наркотизма в Петрограде-Ленинграде в 1917-1929 гг. 48

Глава 2. Экспертные оценки социальной проблемы: наркотизм в медицинских и юридических текстах раннесоветского периода 65

2.1. Специфика медицинских текстов и значение их изучения. Личности авторов 65

2.2. Представления о наркотизме в дореволюционной России 71

2.3. Конструирование социальной проблемы: наркотизм в медицинских и юридических текстах раннесоветского периода 75

Глава 3. Эволюция мер по борьбе с наркотизмом в Петрограде-Ленинграде в 1917-1929 гг. 95

3.1. Борьба с наркотизмом в Петрограде-Ленинграде в 1917-1924 гг. 95

3.2. Усиление контроля со стороны государственных органов в конце 1924 г. 107

3.3. Борьба с наркотизмом в Ленинграде в 1925-1929 гг. 112

Заключение 124

Список использованных источников и литературы 132

Возникновение проблемы наркотизма в Петрограде
Специфика медицинских текстов и значение их изучения. Личности авторов
Борьба с наркотизмом в Петрограде-Ленинграде в 1917-1924 гг.
Борьба с наркотизмом в Ленинграде в 1925-1929 гг.

Введение к работе

Актуальность исследования. В настоящее время исследователи - медики, социологи и криминалисты - могут с полной уверенностью констатировать, что за последние 20-25 лет рост употребления наркотиков в России привел к обострению серьезной социальной проблемы. Очевидно, что при решении этой проблемы необходимо использовать накопленный опыт. Внимание к историческим корням наркотизма и различным культурным формам этого явления позволит отказаться от упрощенного представления о наркотизме, а признание обусловленности наркополитики конкретным историческим контекстом даст возможность более трезво и адекватно оценивать реалии сегодняшнего дня. Собственно научная актуальность темы также очевидна, поскольку советская историография практически полностью игнорировала теневые стороны жизни России в XX в. Работы современных историков имеют существенные хронологические лакуны и зачастую характеризуются эссенциалистским представлением о наркотизме и некритическим подходом к ключевым источникам (например, медицинским текстам). На данный момент не существует отдельной работы, посвященной феномену наркотизма в Петрограде-Ленинграде в 1917-1929 гг.

Объект исследования - феномен наркотизма в Петрограде-Ленинграде в 1917-1929 гг.

Предметом исследования являются наркотические практики, определения наркотизма в научных текстах и меры борьбы с наркотизмом в Петрограде-Ленинграде в раннесоветский период.

Методология исследования. Разные авторы предлагают свои определения терминов, связанных с распространением и употреблением наркотических средств . Наиболее адекватным для использования в настоящем исследовании нам представляется определение наркомании, предложенное современными социологами В. Т. Лисовским и Э. А. Колесниковой в работе «Наркотизм как социальная проблема»: «заболевание, выражающееся в физической или психической зависимости от наркотических средств, непреодолимом влечении к ним, что постепенно приводит к глубокому истощению физических и психических функций организма» . Соответственно, наркоманом считается человек, регулярно употребляющий наркотические средства (которые иногда именуют просто «наркотиками»), находящийся в зависимости от них, и, следовательно, больной наркоманией. При такой трактовке термин «наркотизм» понимается как «социальное заболевание», то есть «наркомания», экстраполированная в социальную сферу. Именно этот термин кажется нам наиболее подходящим для использования в настоящей работе, потому что только он адекватно характеризует весь комплекс вопросов, сопряженных с распространением и употреблением наркотиков и позволяет избежать ненужных и громоздких описательных конструкций.

В основе нашего исследования лежит анализ исторической литературы и источников. Автор использует исторический метод для того, чтобы исследовать развитие специфических процессов и событий в их хронологической последовательности, а также выявить существующие между явлениями связи и закономерности. С целью выявить внутреннее строение более общей системы (проблемы наркотизма в рассматриваемый период) в диссертации также применен структурно-функциональный анализ. Специфика нашего предмета, находящегося на стыке научных дисциплин, обусловила применение междисциплинарных методов исследования. В ходе работы проводились «внимательное чтение» (close reading) и сравнительный анализ российских медицинских текстов и юридических документов исследуемого периода; дискурс-анализ концепций наркотизма в конкретном историческом контексте; реконструкция теорий, образов и практик, связанных с наркотизмом.

Цель и задачи исследования. Целью данного исследования является установление связей и зависимостей между наркотизмом как специфическим социальным явлением и

1 Лошкарев В. В. Антинаркотизм в России: Теоретический и историко-правовой анализ. Самара,
2011.С. 14-80.

2 Лисовский В. Т., Колесникова Э. А. Наркотизм как социальная проблема. СПб., 2001. С. 12.

эволюцией мер по борьбе с наркотизмом на примере Петрограда — Ленинграда 1917-1929 гг. В соответствии с этой целью были поставлены следующие задачи:

описать социально-экономический и медицинский контекст, в котором наркотизм возник как социальная проблема в начале XX в.;
провести историко-социологический анализ ситуации с употреблением наркотических средств в Петрограде-Ленинграде в указанный период для выявления конкретных особенностей наркотизма (истоки и предпосылки, связь с определенными социальными, возрастными и этническими группами, каналы распространения, последствия для общества и др.);
исследовать конструирование наркотизма как социальной проблемы в различных медицинских и юридических текстах исследуемого периода;
исследовать изменения в практической наркополитике и рост государственного вмешательства с середины 1920-х тт. для оценки эффективности юридических, медицинских, социальных, экономических и иных мер, прямо или косвенно направленных против наркотизма;
определить связи и взаимовлияния между научными исследованиями медиков и криминологов и государственной наркополитикой в раннесоветской России. Территориальные рамки исследования. Работа основывается на региональном

материале (город Петроград-Ленинград). Обоснование предпочтительности такой территориальной локализации исследования дала Н. Б. Лебина в своей работе, посвященной явлениям повседневности в Советской России 1920-1930-х гг. Так, по ее мнению, Петербург всегда был не обычным российским городом, а считался своеобразным «отклоняющимся явлением», «девиантом». Исследователи отмечают «амбивалентность, двойственность социокультурной природы» города на Неве. Здесь особо рельефно смотрятся различные дихотомии, в том числе и ключевая для нашей работы пара «норма-аномалия». Кроме того, при работе с региональным материалом возможно достаточное «фундирование выводов»³. Помимо всего указанного выше, город, по словам В. Б. Жиромской, «представляет интерес как объект для изучения и потому, что здесь полнее, чем в деревне, были отражены все элементы социальной структуры переходного периода. Противоречивость социальных отношений в городе выступала ярче, социальные процессы протекали динамичнее» .

Хронологические рамки исследования охватывают период с февраля 1917 до конца 1920-х гг. как время значительной наркотизации населения на фоне радикальных изменений в российском государстве и обществе.

Степень изученности темы. Выше уже было отмечено почти полное игнорирование советской историографией ситуации с употреблением наркотиков в исследуемый период. Определенный интерес представляют исследования историко-медицинского характера 1930-х гг.⁵ Однако в последующий период, как отмечено в исследовательской литературе, «в Советском Союзе длительное время изучение преступности, пьянства, наркотизма, самоубийств, проституции осуществлялось преимущественно в рамках частнонаучных дисциплин (криминология, наркология, суицидология и др.)» . В обобщающей работе «Социальные отклонения» был применен традиционный марксистский метод, хотя иногда в трактовке девиаций наряду с классическими идеологическими клише, как ни странно, встречаются и

Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии: 1920-1930 годы. СПб., 1999. С. 16-17.
Жиромская В. Б. Советский город в 1921-1925 гг.: Проблемы социальной структуры. М., 1988. С. 4.
Греблиовский М. Я. Библиография по наркологии, 1920-1930: (Опий, морфий, кокаин, табак) // Проблемы наркологии / Под ред. А. М. Рапопорта. М.; Л., 1934. С. 103 - 116; Бахтияров В. А. К вопросу о наркомании // Труды научно-исследовательских институтов Свердловского облздравотдела: Сб. № 7. Свердловск, 1936. С. 199-204.

6 Гилинский Я. И. Социология девиантного поведения и социального контроля: Краткий очерк //
Рубеж. 1992. № 2. С. 54.

оценки, перекликающиеся с точкой зрения некоторых американских социологов .

С конца 1980-х гг. стали появляться работы, авторы которых проявляли интерес к широкому кругу проблем девиантного поведения вообще и наркотизма в Советской России конца 1910-X-1920-X гг. в частности⁸. Среди них необходимо особенно выделить М. Ш. Конрой, М. В. Шкаровского, Н. Б. Лебину и В. И. Мусаева. В опубликованных ими книгах и статьях, имевших новаторский характер, исследуются различные аспекты советской повседневности, в том числе проблемы девиантного поведения и конкретно наркотизма. В данных работах авторы концентрировались прежде всего на расширении источниковой базы и обосновании применяемой методологии. Были сделаны выводы о «демократизации» типа российского наркомана после октября 1917 г., проанализирован состав социальных групп, в которых получили наибольшее распространение наркотики. Современные историки отметили пик наркотизации населения в период НЭПа и постепенный отход от наркотиков к концу 1920-х гг., указав для этого факта ряд возможных причин. Многие из авторов (М. В. Шкаровский, Н. Б. Лебина, В. И. Мусаев) изучали данный вопрос в региональном масштабе на материалах Петрограда-Ленинграда и дали обоснование такого рода исследований.

Первое обобщение данных из указанных выше работ было проведено С. Е. Паниным . Несмотря на то, что им были сделаны некоторые глубокие выводы, очевидно, что данная небольшая статья не может претендовать на роль обобщающей работы по истории наркотизма в раннесоветской России. К тому же выводы, которые делает исследователь, зачастую не вполне отчетливо следуют из того достаточно узкого круга источников, на который он опирается.

Среди работ, опубликованных в 2000-х гг., следует выделить диссертацию И. Е. Копченко о девиантном поведении в 1920-х гг.¹⁰, книгу М. Ш. Конрой о фармацевтической индустрии в раннесоветский период" и статьи А. Латыпова о лечении наркомании в крупных городских центрах Европейской России и в Средней Азии в конце XIX-XX вв. . Последние являются особенно важными для нашего исследования, поскольку характеризуются отказом от эссенциалистского представления о наркотизме и более критическим отношением к медицинским текстам. Проблема наркотизма также затрагивается в ряде недавно выпущенных книг, посвященных молодежи и беспризорникам в раннесоветской России , проблемам истории повседневности¹⁴ и истории Санкт-Петербурга-Петрограда-Ленинграда .

Среди новейших исследований проблемы особого внимания заслуживает статья А. Б. Николаева, посвященная судебному преследованию продавцов наркотиков в марте-июле 1917 г¹⁶. Эта работа одной из первых акцентирует внимание на распространенности наркотизма и на

Социальные отклонения: Введение в общую теорию. М., 1984. С. 189, 209.
Габиани А. А. Наркотизм вчера и сегодня. Тбилиси, 1988; Попов В. А. Борьба с наркоманией и токсикоманией детей и подростков в 20-30-е годы // Советское здравоохранение. 1989. № 5. С. 67-70.
Панин С. Е. Потребление наркотиков в Советской России (1917-1920-е годы) // Вопросы истории. 2003. №8. С. 129-134.
Копченко И. Е. Девиантное поведение в советском обществе 1920-х гг. (на материалах Европейской части России): Дис. ... канд. ист. наук. М, 2005.
Сопгоу М. S. The Soviet Phaimaceutical Business During Its First Two Decades (1917-1937). N.Y., 2006.
Latypov A. Central Asian tabibs in post-Soviet archives: Healing, spying, struggling, and 'exploiting' II Wellcome History. 2010. Vol. 43. P. 8-9; Idem. Healers and psychiatrists: The transformation of mental health care in Tajikistan II Transcultural Psychiatry. 2010. Vol. 47. No. 3. P. 419-451; Idem. The Soviet doctor and the treatment of drug addiction: "A difficult and most ungracious task." II Harm Reduction Journal. 2011. Vol. 8. No. 32.
Рожков А. Ю. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в советской России 1920-х годов. Краснодар, 2002; Славко А.А. Борьба с детской беспризорностью и безнадзорностью в России 1917-1952 гг. Сыктывкар, 2009.
Лебина Н. Б. Энциклопедия банальностей: Советская повседневность: Контуры, символы, знаки. СПб., 2006.
Измозик B.C., Лебина Н.Б. Петербург советский: «Новый человек» в старом пространстве. 1920-1930-е годы. Социально-архитектурное микроисторическое исследование. СПб., 2010; Синдаловский Н.А. Пороки и соблазны Северной столицы: Светская и уличная жизнь в городском фольклоре. 2-е изд. М.; СПб., 2011.
Николаев А. Б. «Отравители» перед Временным судом (Петроград, март-июль 1917) // Революция 1917 года в России: новые подходы и взгляды. СПб., 2012. С. 55-73.

становлении мер борьбы с этим явлением в России еще до Октябрьской революции. А. Б. Николаев также проводит детальную реконструкцию правоприменения существовавшего законодательства, «правотворчества» новых революционных органов юстиции и процесса выделения наркотических средств из группы сильнодействующих и ядовитых веществ.

История развития законодательства о наркотических средствах (а частично и сама проблема наркотизма) рассмотрена также в ряде историко-юридических работ . Несмотря на то, что авторы этих работ склонны по преимуществу оценивать эволюцию законодательства изолированно, без связи с социальными процессами и изменениями в практике здравоохранения, следует подчеркнуть значимость правового контекста для рассмотрения проблемы наркотизма.

В отдельную категорию нужно выделить и работы по истории медицинских учреждений (административных, лечебных, научных и образовательных)'⁸. Однако необходимо отметить, что в них делается акцент исключительно на профессиональную (медицинскую) сторону вопроса, есть многочисленные неточности, отсутствуют серьезные теоретические обобщения. Зачастую повествование сводится к рассказу об успешном развитии соответствующего учреждения несмотря на все трудности, с которыми ему пришлось столкнуться на протяжении XX в.

Большинство упомянутых выше работ обладает схожими недостатками. Во-первых, практически все авторы, даже маркируя хронологические рамки своего исследования 1917-1920-ми гг., по большей части излагают материал и концептуальные теории относительно первого по хронологии периода (конец 1910-х-начало 1920-х гг.), оставляя в стороне или только несколькими словами характеризуя специфику наркотизма в Советской России во второй половине 1920-х гт. Также в существующей историографии (М. В. Шкаровский, Н. Б. Лебина, С. Е. Панин) присутствует представление об октябре 1917 г. как о поворотном моменте, после которого обозначилось резкое численное увеличение наркоманов и проникновение наркотиков в ранее «чистые» социальные слои (Лебина назвала этот процесс «демократизацией типа российского наркомана»)¹⁹. Данная датировка требует уточнений, т.к. необходимо учитывать значение Первой мировой и Гражданской войн как собственно вооруженных конфликтов, сопровождавшихся широким применением наркотических средств в практике военной медицины в качестве анальгетиков и анестетиков, и способствует (возможно, непроизвольно)

Калачев Б. Что мы об этом знаем? Из истории распространения наркотиков и наркомании в России // Эйфория распада. М., 1991. С. 42-51; Мусаев А. Н., Сбирунов П. Н., Целинский Б. П. Противодействие незаконному обороту наркотических средств (история и современность). М., 2000; Федоров А. В. Сильнодействующие и ядовитые вещества как предмет преступления: история и современность (1917-2008 гг.) // Наркоконтроль. 2008. № 2. С. 8-27; Воронин М. Ю. Общая характеристика распространения наркотических средств и психотропных веществ в России в первой четверти XX столетия // Там же. № 4. С. 9-11; Аксснкин А. Наркопреступность в России: исторические предпосылки и уголовно-правовые аспекты борьбы с ней // Там же. С. 11-13; Лошкарсв В. В. Указ. соч.
Краткая история Института (к 40-летию со дня основания) / Сост. О. С. Фридман. Л., 1948; Мясищев В. Н. Психоневрологический институт им В. М. Бехтерева (к 50-летию со дня основания) // Журнал невропатологии и психиатрии им С. С. Корсакова. 1958. Т. 58. Вып. 1. С. 116-120; Научно-исследовательская деятельность института за 50 лет // Труды Ленинградского научно-исследовательского психоневрологического института им. В. М. Бехтерева. Вып. XVI. Л., 1958; Алексеева Л. П. Ленинградский санитарно-гигиенический медицинский институт. Л., 1961; Развитие профилактической и клинической медицины в Ленинградском санитарно-гигиеническом медицинском институте / Под ред. С. В. Алексеева. Л., 1986; Точилов В. А. и др. Кафедра психиатрии и наркологии // Санкт-Петербургской государственной медицинской академии им. И. И. Мечникова 90 лет. СПб., 1997. С. 99-106; Акименко М. А., Шерешевский А. М. История института имени В. М. Бехтерева на документальных материалах: [В 3 ч.] СПб., 1999-2001; Шабров А. В., Романюк В. П. Больница Петра Великого - клиническая база Санкт-Петербургской государственной медицинской академии имени И. И. Мечникова. Ч. 1. (1903-1945). СПб., 2001; Акименко М. А. Развитие психоневрологии в Институте им. В. М. Бехтерева в XX веке. Дис. ... докт. мед. наук. СПб., 2005; Шабров А. В., Романюк В. П. Санкт-Петербургская государственная медицинская академия им. И.И. Мечникова. Ч. 1. (1907-1945). СПб., 2006; Акименко М. А. Институт им. В. М. Бехтерева: от истоков до современности (1907-2007 гг.). СПб., 2007.
Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города... С. 32. См. также: Шкаровский М. В. Семь имен «кошки»... С. 467; Панин С. Е. Указ. соч. С. 129.

политизации данной темы, изображая наркотизм как специфическую проблему раннесоветского периода, отсутствовавшую в России до революций 1917 г. Таким образом, в историографии вопроса имеются достаточно существенные лакуны.

Другой важной проблемой в современной историографии этой темы является то, что большинство исследователей разделяют эссенциалистское представление о наркотизме (как о проблеме, которую государство должно «решить» с помощью регулирования рынка наркотических средств). Это представление порождает мнение о том, что существуют определенные объективные критерии, которые позволяют определить, необходимо или нет запрещать ту или иную субстанцию. Отсюда наблюдаемый во всех без исключения работах современных историков некритический подход к ключевым источникам - в частности, медицинским текстам. По-видимому, для многих историков данные этих текстов представляются бесспорно объективными, в то время как они были написаны в конкретный исторический период конкретными авторами. Более того, априорно предполагается, что понятие «наркотизм» имело в начале XX в. такой же смысл и коннотации, как и сейчас, в то время как зачастую конкретные термины постоянно уточняются и заново определяются в рамках соответствующей научной теории и, в свою очередь, оказывают влияние на конкретную исследовательскую программу.

Недооценка роли медицинской науки, в свою очередь, ведет к тому, что в современной исторической литературе недостаточное внимание уделяется связям между наукой и государственным регулированием рынка наркотических средств. Таким образом, пока что в российском историческом нарративе социальный, медицинский и юридический аспекты наркотизма искусственно изолированы — а значит, адекватная и полная оценка феномена оказывается весьма затруднительной.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть, что на настоящий момент существует сравнительно небольшое число работ по истории наркотизма в раннесоветской России. Таким образом, очевидно, что необходимо дальнейшее исследование проблемы (в том числе изучение событий конца 1920-х гг., которые могут прояснить многое относительно тех причин, которые вызвали значительное снижение числа наркоманов в Советской России), существенное расширение круга источников и введение новых документов в научный оборот. Больше внимания необходимо уделить специфике наркотизма в региональном масштабе и особенностям наркотизма в сравнении с другими формами девиантного поведения.

Примечательно также, что российская историография в основном ограничивалась социальной проблематикой наркотизма, в то время как в США, Великобритании или Германии основной вклад в изучение данной темы внесли историки науки или приверженцы так называемой «интеллектуальной истории» . Как представляется, российским историкам наркотизма необходимо обратить больше внимания на «интеллектуальную» сторону вопроса и проследить, в частности, какую роль сыграла отечественная наука в выработке понятия «наркотизм» и в определении государственной политики в сфере регулирования рынка наркотических средств.

Источниковая база исследования. Характеризуя состояние источников, связанных с историей отклоняющегося поведения в Советской России, историки отмечают недоступность сведений о числе девиантов²¹. Действительно, опубликовано крайне мало архивных документов, затрагивающих тем или иным образом проблему наркотизма в Петрограде-Ленинграде в конце 1910-X-1920-X гг. Это, однако, не обязательно означает, что исследование проблемы затруднено в силу нехватки источников или их «закрытого» характера.

Документы государственных органов

а) Законодательные акты государственных органов. Правовой аспект является одним из

Wiesemann С. Die heimliche Krankheit: Eine Geschichte des Suchtbegriffs. Stuttgart, 2000; Acker С J. Creating the American Junkie: Addiction Research in the Classic Era of Narcotic Control. Baltimore, 2006; Campbell N. D. Discovering Addiction: The Science and Politics of Substance Abuse Research. Ann Arbor, 2007; Foxcroft L. The Making of Addiction: The Use and Abuse' of Opium in Nineteenth-Century Britain. Aldershot, 2007.
Лебина H. Б. Повседневная жизнь советского города... С. 19.

значимых при рассмотрении проблемы наркотизма, поэтому необходимо прежде всего подвергнуть рассмотрению опубликованные декреты органов власти и нормативные акты (в особенности регулирующие торговлю сильнодействующими веществами и определяющие уголовное наказание за распространение наркотических средств) .

б) Документы органов внутренних дел. Среди этих документов рапорта и журналы
регистрации происшествий, ведомости арестов и задержаний, списки конфискованных
продуктов, регистрационные карточки преступников, наркоманов и проституток и т.д. Эти
документы частично опубликованы, частично хранятся в Центральном государственном архиве
Санкт-Петербурга (ф. 33 - управление Петроградской губернской рабоче-крестьянской
милиции, ф. 131 - Петроградская городская милиция, ф. 142 - комиссариат внутренних дел
Союза коммун Северной области).

в) Документы органов здравоохранения, медицинских лечебных, научно-
исследовательских и образовательных учреждений. Среди этих документов наиболее важное
значение имеют циркуляры отдела здравоохранения, протоколы совещаний, акты обследования
аптек, переписка, учебно-производственные планы, личные дела врачей, заявления больных.
Эти документы частично опубликованы, но преимущественно хранятся в Центральном
государственном архиве Санкт-Петербурга (ф. 2815 - Комиссариат здравоохранения Союза
коммун Северной области, ф. 3215 - отдел здравоохранения исполнительного комитета
Ленинградского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, ф.
4301 - отдел здравоохранения исполнительного комитета Петроградского-Ленинградского
губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов), Центральном
государственном архиве научно-технической документации Санкт-Петербурга (ф. 313 -
Государственный научно-исследовательский психоневрологический институт им. В. М.
Бехтерева), Архиве Северо-Западного государственного медицинского университета (СЗГМУ,
бывшая Санкт-Петербургская государственная медицинская академия им. И. И. Мечникова
(СПбГМА)), Архиве Музея В. М. Бехтерева Санкт-Петербургского научно-исследовательского
психоневрологического института им. В. М. Бехтерева. Очевидно, что именно эти источники
являются наиболее интересными и полезными для исследователя такой специфической
проблемы, как история наркотизма в раннесоветскои России, однако нельзя не отметить их
относительную фрагментарность.

г) Документы следственных и судебных органов. Мы использовали такие виды
документов, как материалы следственных дел и судебных заседаний. Среди материалов,
оказавшихся особенно интересными, необходимо выделить документы, характеризующие
повседневную деятельность народных судов Петрограда-Ленинграда и хранящиеся в
Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга (например, ф. 53 - Петроградский
народный суд 2-го отделения 1-го Городского района, располагавшийся в традиционно
криминогенной части города).

Значительная часть делопроизводственных материалов ранее не была рассмотрена исследователями (в особенности это касается документов, связанных с организацией контроля за фармацевтическим делом в Ленинграде в 1924-1929 гг., а также с работой отделения социальных болезней Леноблздравотдела в конце 1920-х гг.). С другой стороны, нужно отметить, что подавляющая часть доступных архивных материалов представляет собой официальные документы местных советских учреждений, что накладывает определенные ограничения на их использование и заставляет нас более критически подходить к сведениям, которые содержатся в этих документах. Относительно наркотизма ситуация усугубляется еще и тем, что проблема распространения и употребления наркотиков в Советской России отражена в

22 К числу наиболее важных актов можно отнести следующие: О порядке отпуска и учета опия,

кокаина, морфия и их солей // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства. 1923. № 57. С. 1030-1031; О мерах регулирования торговли наркотическими веществами // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства. 1924. № 85. С. 1216-1217; О дополнении Уголовного кодекса статьей 140-д // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства РСФСР. 1925. №4. С. 58-59.

архивных материалах менее подробно, чем другие распространенные «негативные» социальные феномены того времени (преступность, беспризорность, алкоголизм, проституция, венерические заболевания, туберкулез и др.) При этом объективный анализ архивных материалов затрудняет еще и то, что, как ни парадоксально, зачастую именно проблема наркотизма имеет наиболее устойчивую пейоративную коннотацию.

Периодическая печать. Привлечены сведения из периодической печати того времени («Петроградского листка», «Красной газеты» и др.). Однако следует помнить, что в статьях журналистами зачастую описывались лишь отдельные, возможно, наиболее яркие случаи раскрытия преступлений, связанных с распространением наркотиков. Также важное значение для исследования проблемы наркотизма в раннесоветской России имеет опубликованная в «Известиях ЦИК СССР» в январе 1925 г. статья Н. А. Семашко о борьбе с кокаинизмом²³.

Специальные тексты. В числе этих источников монографии, статьи в профессиональных журналах и газетах, медико-юридическая, публицистическая и популярно-медицинская литература, а также в меньшей степени неопубликованные научные работы сотрудников медицинских, административных и научно-исследовательских учреждений. Из наиболее важных публикаций следует отметить ряд статей в сборниках «Проблемы наркологии», вышедших в 1926 и 1928 гг., но содержащих материал преимущественно по более раннему периоду²⁴. Важным источником является статья доктора Г. Д. Ароновича, предоставляющая сведения относительно масштабов употребления наркотиков в Петрограде во время Гражданской войны . Имеют большое значение работы, публиковавшиеся в середине 1920-х гг. в «Московском медицинском журнале»²⁶ и популярные медицинские очерки . Во второй половине 1920-х гг. появляются работы врачей, стремящихся проанализировать причины широкого распространения наркотиков в Советской России после 1917 г. и сделать некоторые обобщающие выводы . Наблюдалась «эволюция от тщательного клинического анализа отдельных случаев до исследований, пытающихся охватить также и социально-бытовую сторону кокаинизма и оперирующих частично уже и статистическим методом» . Значительную ценность имеет также юридическая и историко-юридическая литературы периода НЭПа, частично затрагивающая и проблему наркотизма .

Медицинские тексты, посвященные проблеме наркотизма, безусловно, служат одними из главных и наиболее значимых источников по теме, однако при работе с ними возникает ряд проблем (подробно рассмотренных в Главе 2). В числе этих проблем специализированность и «научность» данных документов, активное использование в них количественных методов и профессиональная ориентация и научная программа конкретных авторов. С другой стороны, медицинские тексты являются незаменимыми источниками, которые содержат уникальную информацию, отсутствующую в других документах.

Источники личного происхождения. Эта группа источников интересна тем, что позволяет взглянуть на проблему наркотизма глазами конкретных личностей - известных деятелей

Семашко Н. О кокаинизме и борьбе с ним // Известия ЦИК СССР. 1925. 4 января.
Вопросы наркологии: Сб. № 1...; Вопросы наркологии: Сб. № 2 / Под ред. А. С. Шоломовича. М., 1928.
Аронович Г. Д. Наблюдения и впечатления среди кокаиноманов // Научная медицина: Сб. 1920. № 6. С. 676-685.
Богомолова Т. М. Лечение наркоманов подкожным введением кислорода // Московский медицинский журнал. 1925. № 10. С. 40-44; Футер Д. [С] О детях-наркоманах // Там же. 1925. № 10. С. 59-63; Рапопорт А. М. Кокаинизм и преступность // Там же. 1926. № 1. С. 46-55.
Шоломович А. С. Кокаин и его жертвы: (Науч.-попул. очерк). М., 1926.
Кутании М. П. Вопросы теории и практики морфинизма // Труды первого всесоюзного съезда невропатологов и психиатров / Под ред. В. А. Беляева и др. М.; Л., 1929. С, 40; Голант Р. Я. Проблемы морфинизма: (Клинические и диспансерные наблюдения, экспериментальные исследования) // Труды государственного института медицинских знаний (ГИМЗ) / Под ред. Н. К. Розенберга. Вып. V. Л., 1929. С. 17-32.
Рапопорт А. М. Кокаинизм и преступность... С. 46.
Жижиленко А. А. Преступность и ее факторы. Пп, 1922; За 8 лет: Материалы по истории советской рабоче-крестьянской милиции и уголовного розыска за 1917-12 ноября-1925 гт. Л., 1925; Хулиганство и преступление: Сб. ст. Л.; М., 1927.

прошлого. В качестве примера можно привести воспоминания художника Ю. П. Анненкова , которые предоставляют действительно редкую возможность оценить масштаб распространения наркотизма в кругах интеллигенции и во властных структурах в Петрограде в первые годы советской власти. Большую ценность имеют также характеристики советской системы здравоохранения и отдельных ее деятелей, представленные, например, в автобиографии В. М. Бехтерева³², воспоминаниях Ф. И. Дана³³ и дневниках К. И. Чуковского³⁴. Тем не менее, к источникам мемуарного характера следует относиться с большой осторожностью, учитывая избирательность памяти и пристрастность автора в отношении исторических фактов.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть, что, несмотря на определенную фрагментарность и разнородность, источниковая база представляет все возможности для исследования проблем, связанных с распространением и употреблением наркотических средств в Петрограде-Ленинграде в 1917-1929 гг. Особенно следует заметить необходимость более критического отношения к медицинским текстам и активного исследования ранее фактически не использованных архивных фондов.

Теоретическая и практическая значимость работы. Научная новизна работы состоит в том, что впервые комплексно изучен феномен наркотизма в Петрограде-Ленинграде в 1917-1929 гг. При этом подробно освещены не только наркотические практики и меры противодействия этому явлению, но и процесс конструирования наркотизма как социальной проблемы в медицинских текстах раннесоветского периода. Прикладная значимость нашего исследования состоит в том, что оно помогает определить социальные, экономические, психологические и иные корни наркотизма, а также оценить успешность различных мероприятий в этой сфере и обозначает разного рода препятствующие факторы. Это во многом помогает определить эффективные пути оптимизации различных форм борьбы с наркотизмом в настоящее время. Результаты диссертации могут быть использованы при обсуждении и выработке практической наркополитики и будут полезны сотрудникам правоохранительных органов, медикам, социальным работникам и сотрудникам негосударственных организаций, занимающихся проблемой наркотизма. Материалы и выводы диссертации могут быть также использованы в процессе подготовки курсов по истории наркотизма в раннесоветский период, истории медицины и здравоохранения, регионоведения.

Апробация результатов исследования. Текст диссертации и её главы обсуждались на заседаниях Отдела современной истории Санкт-Петербургского института истории РАН. Результаты работы отразились в выступлениях автора на коллоквиуме стипендиатов Института гуманитарных исследований (Арлингтон, Вирджиния, США, 8-10 октября 2010 г.); конференции «Делинквентность несовершеннолетних в 19-20 вв.: Сопоставление Востока и Запада» (Университет имени Гумбольдтов, Берлин, Германия, 12-13 марта 2011 г.); международных конференциях студентов и аспирантов «Конструируя советское? Политическое сознание, повседневные практики, новые идентичности» (Европейский университет в Санкт-Петербурге, 14-15 апреля 2011 г., 19-20 апреля 2013 г.); 6-й конференции Общества по изучению истории алкоголя и наркотиков «Паб, улица и аптечка» (Университет Буффало — Государственный университет штата Нью-Йорк, США, 23-26 июня 2011 г.); конференции «Борьба с алкоголизмом, наркоманией и венерическими заболеваниями: Глобальный активизм против пороков общества в 1870-1940-е гг.» (Швейцарский федеральный технологический институт, Цюрих-Аскона, 1-4 апреля 2012 г.); 39-й конференции Исследовательской группы по изучению российской революции (Университет Восточной Англии, Норидж, Великобритания, 4-6 января 2013 г.); Днях истории науки и техники (Университет Умео, Швеция, 20-22 марта 2013 г.); Европейском конгрессе Британской ассоциации славянских и восточно-европейских исследований (BASEES) и Международного совета по центрально- и восточно-европейским исследованиям (ICCEES) «Европа: Кризис и обновление» (Кембриджский университет,

Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. М., 2001.
Бехтерев В. М. Автобиография. М., 1928.
Дан Ф. Два года скитаний: Воспоминания лидера российского меньшевизма: 1919-1921. М., 2006.
Чуковский К. Дневник: В 3 т. Т. 2. 1922-1935 / Сост. Е. Чуковская. М., 2012.

]]

Великобритания, 5-8 апреля 2013 г.) и симпозиуме «Наука и свободное общество» (Университет Джорджа Мейсона, Фэрфакс, Вирджиния, США, 24-27 мая 2013 г.). Основные положения и выводы работы отражены в научных публикациях автора общим объемом 5,9 п. л.

Возникновение проблемы наркотизма в Петрограде

Говоря о росте употребления наркотиков в Советской России, необходимо помнить о том, что любое обострение проблемы можно рассматривать только в сопоставлении с предшествовавшим 1917 г. периодом. Проблема наркотизма в России долгое время вообще не стояла: число потребителей наркотиков было пренебрежимо мало в масштабе империи, и они концентрировались в некоторых окраинных регионах (прежде всего, в Центральной Азии и на Дальнем Востоке)101. В крупных городах европейской части страны употребление наркотиков (опия, морфия, гашиша) в XIX - начале XX вв. практиковалось почти исключительно в элитарных слоях творческой интеллигенции . Н. Б. Лебина и М. В. Шкаровский указывают на распространение наркотиков в дореволюционной России в среде проституток, но вопрос о последствиях этого явления в широком социальном масштабе требует специального изучения .

Проникновение в Россию кокаина в начале 1910-х гг. также поначалу не привело к появлению серьезной социальной проблемы: основными потребителями наркотика были по-прежнему «шикарные дамы полусвета, высшее офицерство, представители богемы»1 4. В целом, можно отметить, что в конце XIX — начале XX вв. в России наркотизм не был и не считался серьезной социальной проблемой, требующей государственного вмешательства и контроля.

Такое представление, однако, было расшатано Первой мировой войной и принесенными ею изменениями.

Период конца 1910-х — начала 1920-хх гг., характеризовался современниками как время «ужасающего распространения» наркотиков (в особенности, кокаина и морфия) . Именно тогда мы можем наблюдать первый случай возникновения наркотизма как серьезной социальной проблемы в России. Современная историография в основном пытается объяснить это глубоким структурным кризисом, представляя октябрьские события 1917 г. как основной стимул к «демократизации» наркотизма или умалчивая о более конкретной датировке. Современные историки сходятся во мнении, что ситуация в Петрограде после 1917 г. была крайне нестабильной в социальном и экономическом плане, а отдельные формы быта носили ярко выраженный экстраординарный характер106.

Так, Н. Б. Лебина подчеркивает, что помимо более очевидных резких изменений в политической жизни, кризис поразил и юридическую сферу, в результате чего в начале 1920-х гг. в-России наблюдалась «ситуация правового вакуума»107. Экономические лишения периода революции и Гражданской войны не могли не сказаться на увеличении числа девиантов (в частности, наркоманов), а тяжелый психологический кризис после Первой мировой войны, приведший к появлению в Европе так называемого «потерянного поколения», в России совпал по времени с радикальной сменой идеологических ориентиров и, как следствие, представлений о норме и аномалии1 .

Это последнее замечание особенно развивается Н. Б. Лебиной, которая отмечает, что после революционных потрясений «победивший народ» приобщился к наркотикам как к своеобразному «коду богемной личности», вполне адекватно идентифицируя их как атрибут повседневного досуга высших слоев общества . Таким образом, «фатальная мода»11 на наркотики явилась естественным следствием «смены иерархии стандартов поведения»111. В качестве примера автор приводит возникший в первый год советской власти «Клуб морфинистов» на одном из кораблей Балтийского флота, который не только регулярно проводил свои собрания, но и активно вербовал новых членов .

Мы, разумеется, не отрицаем важного значения революций 1917 г. и Гражданской войны, а также общей «обстановки хаоса, слабости и нестабильности власти» , отмеченной В. И. Мусаевым, для создания в России так называемой ситуации аномии, которая весьма способствует увеличению числа девиантов (в том числе наркоманов). Все же мне представляется необходимым еще раз подчеркнуть, что если под «демократизацией» типа российского наркомана понимать резкий рост численности наркоманов и наркотизацию широких социальных слоев, то нельзя обойтись без признания значения Первой мировой войны как отдельного (и имеющего хронологическое первенство) фактора.

Так, несмотря на то, что наркотическое воздействие морфия на организм было известно медикам с конца XIX в.114, он по-прежнему широко употреблялся как эффективное обезболивающее средство. Естественно, что в период Первой мировой войны особая необходимость в нем возникла во многих странах мира, в том числе и в России. Многие солдаты, получившие тяжелые ранения на фронте, приобщались к морфию, который назначался им медиками. В свою очередь наркоманами становились также врачи и медсестры, стремясь преодолеть тяжелый психологический шок и будучи уверенными в своей способности контролировать прием наркотика .

В целом, по мнению известного немецкого врача Э. Йоэля, в условиях Первой мировой войны «назначение опиатов ... происходило менее сдержанно, чем в нормальное время... Медико-полицейский надзор ... проводился недостаточно строго, и доверенные лица не всегда соблюдали всю осторожность, необходимую при выдаче этих медикаментов»116. Так как морфий легально распространялся в различных медицинских учреждениях и в аптеках, то зачастую для получения наркотика требовалась лишь симуляция боли или подделка рецепта117. Таким образом, практически во всех без исключения медицинских учреждениях во время войны появились морфинисты118.

Однако роль Первой мировой войны в распространении наркотизма заключалась не только в неаккуратном назначении опиатов в военно-медицинской практике. Исследователями были отмечены связанные с войной «физические страдания и моральные переживания, а также и социальные пертурбации почти во всем мире»119. Подобный взгляд был широко распространен среди медиков не только в Советском Союзе, но и за границей120. Этого же мнения придерживаются и современные исследователи девиантного поведения в Советской России конца 1910-х-начала 1920-х гг. (например, Н. Б. Лебина, С. Е. Панин121). Впрочем, можно заметить, что в ранней советской медицинской литературе «социальные пертурбации» оценивались как фактор положительный, а различного рода девиации виделись, напротив, скорее «пережитком прошлого»122.

Тем не менее, нельзя отрицать того факта, что война и связанные с ней социально-экономические проблемы (как-то: голод, временное снижение благосостояния, нахождение в плену) оказали значительное влияние на увеличение числа наркоманов вообще и морфинистов в особенности. Для многих пациентов длительное пребывание в германском или австро-венгерском плену повлекло за собой привыкание к наркотикам .

Специфика медицинских текстов и значение их изучения. Личности авторов

Эта глава в значительной степени основана на анализе медицинских текстов, посвященных проблеме наркотизма, которые, безусловно, служат одними из главных и наиболее значимых источников по теме. Разумеется, врачи были не единственной профессиональной группой, которая занималась конструированием наркотизма как социальной проблемы. Однако вклад других групп (криминологов, социологов, юристов) в разработку проблемы был меньшим — в значительной степени из-за слабой развитости самих этих дисциплин в раннесоветской России и определенного синкретизма, который превалировал в науках о человеке в рассматриваемый период . Более того, проблема наркотизма находилась преимущественно в фокусе внимания медиков еще и потому, что наркотики в начале XX в. активно использовались во многих сферах здравоохранения и имели устойчивую медицинскую коннотацию.

Если научные и публицистические работы юристов, социологов и криминалистов являются привычным «материалом» для историка, то анализ медицинских текстов, посвященных проблеме наркотизма, фактически предпринимается нами впервые. Хотя многие исследователи признавали значение источников медицинского происхождения для историков наркотизма и активно использовали (зачастую без должного критического подхода) монографии и статьи, написанные врачами в начале XX в , весьма возможно, что кажущаяся «научность» этих текстов заставила историков рассматривать их как абсолютно объективные источники и заимствовать из них качественные и количественные оценки без предварительного анализа. В данной главе, однако, автором предпринимается критический разбор ключевых медицинских текстов (к их числу относятся монографии, статьи в профессиональных журналах и газетах, медико-юридическая, публицистическая и популярно-медицинская литература, а также в меньшей степени неопубликованные научные работы сотрудников медицинских, административных и научно-исследовательских учреждений). Данные источники незаменимы при исследовании эволюции научных представлений о наркотизме и хода конструирования социальной проблемы. Более того, анализ медицинских текстов позволяет зафиксировать и оценить влияние политических и социальных взглядов исследователей наркотизма на их научные программы.

Работа с медицинскими текстами представляет определенные сложности, поскольку они являются достаточно непривычными историческими источниками. На первый взгляд они представляются сухими научными документами, которые передают универсальную и внеисторическую правду о больном теле и разуме в объективной и беспристрастной манере. Медицинские тексты также могут отпугнуть неопытного исследователя, который может решить, что для работы с ними обязательным условием является наличие специализированных медицинских знаний.

Тем не менее, необходимо помнить о том, что существовали различные виды медицинских текстов (от краткой заметки до обстоятельной монографии), которые также имели существенные стилистические различия (от статьи в популярной газете до классической научной работы с соответствующим аппаратом). Более того, медицинские тексты являются незаменимыми источниками, которые содержат уникальную информацию, отсутствующую в других документах. Конкретные факты, а не абстрактные формулировки, зачастую доступны нам только в печатных работах советских медиков, занимавшихся патогенезом различных наркоманий7 . Медицинские тексты по проблеме наркотизма также представляют интерес в том отношении, что они сильно отличаются от классических узкоспециализированных профессиональных работ и даже не используют медицинскую лексику, и включаются в дискуссию о причинах и последствиях крупных социальных проблем. Причем исследуются специалистами не только и даже не столько медицинский аспект употребления наркотиков, но скорее социальные последствия 75.

Разумеется, необходимо признать, что медицинские тексты могут действительно быть трудными для понимания без специальной подготовки. Однако это не означает, что мы не должны относиться к ним критически — в немалой мере потому, что именно в конце XIX - начале XX вв. врачи активно исследовали ранее неизвестный феномен и фактически конструировали сами термины «наркоман» и «наркомания», которые мы сейчас воспринимаем как научные, объективные и внеисторические . Отказ от эссенциалистского понимания наркотизма позволит нам лучше понять конфликты и альтернативы внутри российского научного сообщества, которые определили конечный результат. Для детального анализа небольших текстов (которыми преимущественно и являются медицинские работы), нами использовался метод «внимательного чтения» (close reading), который позволяет сконцентрироваться на

Таким образом, в сравнении с другими источниками (административной документацией, юридической литературой, газетными заметками, художественными текстами) медицинские тексты оказываются наиболее последовательными, структурированными и информативными. использовании авторами отдельных слов, выражений и оборотов и объяснить наблюдаемые тенденции и противоречия.

Другое важное направление критики - метод, используемый в медицинских текстах. Наркологи и психиатры конца XIX - начала XX вв. активно использовали количественные методы в своей работе (эта тенденция становилась все более заметной во второй половине 1920-х гг., когда большинство работ были буквально заполнены статистическими данными о социальных, экономических и физиологических характеристиках наркоманов) . В то же время очевидно, что все эти исследования оперируют абсолютно нерепрезентативной выборкой. Более того, многие современные социальные теоретики убедительно критикуют такое использование статистических данных и количественного подхода вообще .

Автор признает, что в данной главе аналитическая структура в определенной степени заимствованы из изучаемых медицинских текстов. При изучении процесса конструирования наркотизма удобно следовать схеме, присутствующей в медицинских монографиях и статьях. Эта схема обычно фокусируется на трех аспектах проблемы: причины возникновения; группы потребителей и наркотические практики; и возможные решения. Безусловно, заимствование данной структуры накладывает определенные ограничения, однако только она позволяет удачно сочетать анализ эволюции медицинских представлений о зависимости с описанием более масштабных социальных процессов.

Есть еще одно важное измерение медицинских текстов, о котором часто забывают — а именно тот факт, что у них есть авторы. Социальные историки наркотизма в России часто цитируют работы А. С. Шоломовича или Р. Я. Голант, однако читатель не находит никаких деталей относительно их жизни и профессиональной карьеры за исключением краткой характеристики вроде «известные врачи» . Нам, однако, представляется необходимым уделить внимание личностям авторов и попытаться обнаружить конкретного человека с соответствующей профессиональной ориентацией и научной программой там, где обычно видят безличный нарратив фармакологических характеристик, статистики и историй болезни. Наш подход ориентируется на традицию, заложенную такими американскими историками наркологии, как Д. Ф. Масто, К. Дж. Эккер и Н. Д. Кэмпбелл . Разумеется, он не отрицает значения дискурс-анализа и «внимательного чтения» (close reading) медицинских текстов, но дополняет их «обращением к социальным мирам наркологии», что позволяет «понять социальные структуры и материальные условия, которые обусловили убеждения, взгляды и практики»281. Проведенный нами в другой работе анализ показал, что крупнейшие наркологи раннесоветского периода зачастую выходили за рамки своей узкой профессиональной дисциплины, включались в социальную и общественную работу и держались лояльных взглядов или хотя бы внешне симпатизировали советскому режиму .

Борьба с наркотизмом в Петрограде-Ленинграде в 1917-1924 гг.

Необходимо отметить практически полное отсутствие нормативно-правовой базы и представления о необходимости государственного регулирования в период до 1917 г. Говоря о позднеимперском периоде истории России, исследователи иногда отмечают, что употребление наркотиков не представляло никакой проблемы для властных структур . Строго говоря, у нас нет никаких данных о том, что российские власти считали вообще нужным бороться с употреблением наркотиков мерами уголовного законодательства.

Что касается юридической регламентации употребления и распространения наркотиков в данный период, то отметим, что поначалу просто не существовало четкой трактовки продажи наркотиков как особого преступления. Различные психотропные средства (кокаин, морфий, опий, эфир, героин, экстракт индийской конопли и др.) числились в списках ядовитых и сильнодействующих веществ: соответственно, существовали особые административные нормы, регламентирующие их хранение в фармацевтических учреждениях395. Важно отметить, что уголовная ответственность предусматривалась только за несоблюдение правил продажи наркотиков из аптек и не предполагала особенно строгих мер наказания . Этим фактически и исчерпывалось понятие «наркотического средства» в российском праве. Данный факт свидетельствует как о малой распространенности наркотизма, так и о преобладании в российском общественном сознании представления о наркотических веществах как прежде всего о ядах.

В таких условиях единственной возможной стратегией было сосредоточение внимания на медицинских мерах и лечении наркомании как индивидуального заболевания. Тем не менее, как было показано выше, Первая мировая война в числе прочего обострила и проблему наркотизма в России. Таким образом, анализируя эволюцию правительственной политики в отношении наркотизма в России, необходимо еще раз отметить, что первые изменения произошли еще в позднеимперский период в связи с начавшейся во время Первой мировой войны «демократизацией» наркотизма. Так, с 7 июня 1915 г. вводились штрафы и небольшие тюремные сроки за производство, хранение и сбыт опия без надлежащего разрешения . Значительной вехой также было учреждение в 1916 г.

Главного управления государственного здравоохранения, среди обязанностей санитарного департамента которого отдельно была выделена борьба против «привычного потребления эфира, опия, гашиша и других наркотических ядов» . Безусловно, первые меры, предпринимавшиеся властью против усиливавшегося наркотизма в 1915-1916 гг., носили преимущественно локальный и незавершенный характер. Юридическое толкование таких понятий, как «наркотики», «торговля наркотиками» или «наркомания» не претерпело значительных изменений. Тем не менее, именно эти меры дали вектор развития и заложили основы последующей наркополитики.

Очевидно, что борьбу с наркотизмом в первый период существования советской власти необходимо рассматривать как одну из составных частей комплексной программы искоренения девиаций, которые связывались со старым бытом и именовались «пережитками капитализма» . В связи с этим важно помнить об отмеченных Н. Б. Лебиной двух тенденциях в борьбе с проституцией в рассматриваемый период: «филантропической, которой придерживались в основном медики, и карательной, характерной для представителей комиссариата внутренних дел» . Представляется возможным экстраполировать эти выводы касательно проституции и на другие социальные девиации, в том числе наркотизм. Разумеется, нельзя говорить о каждой из этих двух линий как о чем-то обособленном и независимом, хотя в отдельные кратковременные периоды и можно проследить преобладание чисто репрессивных мер в отношении наркоманов и распространителей наркотиков.

С другой стороны, в своей работе «Потребление наркотиков в Советской России (1917-1920-е годы)» С. Е. Панин квалифицирует политику советских органов здравоохранения в отношении наркоманов как «социальный контроль»401. Однако этот термин вносит определенную двусмысленность в порядок изложения, потому что в девиантологии под «социальным контролем» традиционно понимается реакция властных структур и общества на девиантное поведение вообще402. Впрочем, термин «филантропической линии», примененный Н. Б. Лебиной, также нельзя считать бесспорным, поскольку она сама приводит цитаты из документов, повествующих о жестоком, стигматизирующем и оскорбительном обращении с проститутками-наркоманками в клиниках Ленинграда. В частности, пациентки характеризовали свое пребывание в лечебнице как «одно мученье»403.

Определяя пути решения проблемы наркотизма в указанный период, мы обязаны упомянуть об известной хаотичности, царившей в юридической сфере в первые годы советской власти. В. И. Мусаев пишет об отсутствии четких правовых норм и отмечает, что на практике «государственные органы основывались на собственном понимании того, что может и что не может быть терпимо в новом обществе» (курсив наш. -П. Я)404. Это мнение подтверждается и некоторыми официальными документами 1918-1919 гг. Так, например, в декрете «О суде» ВЦИК Советов от 7 марта 1918 г. четко указано, что основными критериями квалификации того или иного деяния как преступного являются «социалистическое правосознание» и «соображения справедливости», а вовсе не «формальный закон» 5.

С. В. Яров продемонстрировал на примере «дела» М. Донского, как декрет Совета комиссаров Союза коммун Северной области (СК СКСО) от 18 августа 1918 г. мог быть использован для придания любому незначительному бытовому происшествию или административному правонарушению характера опасного уголовного преступления40 . Согласно декрету, немедленному расстрелу могли быть подвергнуты не только контрреволюционно настроенные агитаторы, но и грабители, взяточники, спекулянты и даже виновные в «тому подобных преступлениях», что потенциально создавало опасность значительных злоупотреблений407. При этом соблюдение традиционных правил расследования и судопроизводства, ссылки на формальный закон и недопущение ретроактивности (обратной силы) закона не считались необходимыми4 .

Даже в декабре 1919 г., в условиях начавшейся систематизации юридических норм, основной задачей советского уголовного права было: «охранять систему общественных отношений, соответствующую интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата»40 . Сотрудникам органов охраны правопорядка и суда приходилось ежедневно решать непростую задачу перевода генерализованных схем квалификации преступления на язык повседневной действительности, с которой они непосредственно сталкивались. Очевидно, что о проведении какой-либо единой линии здесь не могло быть и речи.

Учитывая изложенные выше замечания, мы в этой части работы постараемся проанализировать комплекс действий, прямо, косвенно или вовсе случайным образом направленных против наркотизма в Петрограде-Ленинграде в 1917-1924 гг., и выделить из них оказавшиеся наиболее эффективными по тем или иным причинам.

Борьба с наркотизмом в Ленинграде в 1925-1929 гг.

Необходимо отметить, что в целом вторая половина 1920-х гг. демонстрирует постепенный спад наркотизма в Советской России в целом и в Ленинграде в частности. Причинами этого послужили не только принимаемые советской властью меры репрессивного характера против продавцов наркотиков481 и усиление фармацевтического контроля. Активно развивалась и санитарно- просветительная работа, которая согласовывалась с курсом наркомата здравоохранения на «профилактизацию» лечебного дела . Так, санитарно просветительным отделением Ленгубздравотдела (позднее переименованным в санитарно-профилактический подотдел) была развернута активная работа по медицинской пропаганде здорового образа жизни и борьбы с «социальными болезнями». При этом организаторы здравоохранения стремились учитывать интересы аудитории и уделяли большое внимание не только лекциям и диспутам, но и таким инновационным формам пропаганды, как кинолекции, санитарно просветительные «живые газеты», санитарные пьесы («санпьесы») и санитарные суды («сансуды»)483. В одном только Центральном городском районе за год было проведено 166 лекций и постановок на тему «социальных болезней» . К октябрю 1925 г. во всех районах города были созданы передвижные санитарно просветительные выставки («передвижки»), которые перемещались с одного крупного предприятия на другое. В дальнейшем на базе «передвижек» создавались районные дома санитарного просвещения. Имелись также планы 485 создания на всех предприятиях «уголков здоровья» . Процент расходов на профилактические мероприятия в бюджете Ленгубздравотдела вырос с 14,36% в 1925/1926 гг. до 17,39% в 1926/1927 гг. и имел тенденцию к дальнейшему увеличению. Расходы на санитарно-просветительную работу в области «социальных болезней» выросли с 2,88% до 3,39% .

Проведенные исследования показали, что санитарно-просветительные мероприятия пользовались в городе большой популярностью487. При этом работа учреждений в области «социальных болезней» была признана «вполне удовлетворительной ввиду достигнутого ими большого размаха и широкого охвата трудящегося населения»488. Отмечалось также, что эти учреждения пользуются «широкими симпатиями рабочих масс»4 . Особо были отмечены мероприятия по «развитию массовой работы через сцену» (санитарно-просветительные «живые газеты», «санпьесы», «сансуды»). По оценке организаторов здравоохранения, «эти постановки в живой и легко усвояемой форме провели большую агитационную работу и обслужили значительное количество клубов», что позволило в дальнейшем использовать интерес к санитарному просвещению для организации популярных лекции .

С другой стороны, в деле санитарного просвещения имелся ряд проблем. Работники санитарно-профилактического подотдела Ленгубздравотдела жаловались на нехватку персонала, понимающего суть профилактической работы, соответствующей «общественной атмосферы», материальных ресурсов491. Значительный процент запланированных лекций и постановок (до 40% в апреле-мае 1925 г.) не состоялся по вине местных культработников, которые забывали оповестить сотрудников предприятия о назначенном мероприятии или не согласовывали его на местах с календарным планом работы. Посещаемость мероприятий (особенно по линии Ленинградского городского совета профсоюзов) также оставляла желать лучшего492. Ряд специалистов указывали на то, что санитарное просвещение становится «пресным для рабочего, мало привлекает его внимание», ограничивается «шаблоном и трафаретом»493. По-видимому, на местах относительно скоро наступило пресыщение медицинской пропагандой. Так, на общем собрании врачей медпунктов и амбулаторий закрытого типа при райздраве Центрального района от 20 марта 1929 г. было отмечено, что «культкомиссии отказываются от проведения частых бесед на санитарные темы», мотивируя это тем, что «если часто читать, то не будет слушателей» .

С середины 1920-х гг. активно издавались популярные книжки о вреде употребления наркотиков, причем, по оценкам специалистов, эти издания были весьма востребованы массами495. В одной из работ подобного рода врач А. С. Шоломович описал следующую картину кокаинизма: «В мутных потоках жизни двигаются темные бессознательные людские массы, ища удовлетворения своих разнообразных потребностей; им навстречу идут ... крупные хищники -контрабандисты кокаина с сетью своих агентов, широко разбрасывая петли для наживы и крючки с приманкой. Слепо бросаются в петлю невежественные люди, хватают заманчивого червячка, проглатывают и крючок и платят ... соками своего тела и энергией израненного мозга...может быть, наш рассказ поможет избежать лукавого крючка тому, кто завтра, по незнанию, протянет к нему руку, поможет избежать петли кокаина, которую бессильна развязать и любящая семья и психиатрическая больница»4 . В этом отрывке следует особо отметить политизированные и гротескные образы наркоторговцев и достаточно безнадежные перспективы наркоманов.

Несмотря на сомнения самих врачей в способности психиатров «развязать петлю кокаина», специализированные диспансеры все же были открыты в Москве и Ленинграде во второй половине 1920-х гг. В Ленинграде в сентябре 1926 г. был организован специальный Невро-психиатрический диспансер при Клинической больнице для нервнобольных им. В. М. Бехтерева в Володарском районе 7. С марта 1927 г. постоянно функционировало Совещание по борьбе с алкоголизмом и наркотизмом498. В его составе были известные врачи: В. М. Бехтерев, Р. Я. Голант, Н. Н. Тутолмин и др. Среди задач совещания были и такие, как «обсуждение и разработка вопросов по алкоголизму и наркотизму для лечебно-профилактических работ ... участие в организации санитарного просвещения в этой области ... обсуждение организации кампании по борьбе с алкоголизмом и наркотизмом» .

Помимо этого, приток из-за границы контрабандных наркотиков (особенно кокаина) был резко пресечен в связи с ужесточением таможенных барьеров после свертывания НЭПа500. Немалую роль в искоренении наркотизма сыграло и введение дешевой водки (т.н. «рыковки») с 1925 г.501 С другой стороны, врачи не вполне доверяли такого рода «случайным» факторам. По мнению Р. Я. Голант, отмена «сухого закона» влияет только на кокаинизм, а не на морфинизм. «Что касается морфия, то вряд ли он в значительной мере был вытеснен алкоголем. Переход морфинистов на алкоголь происходит обычно после лечения, когда физическая потребность в морфии исчезает»5 .

Отдельно мы хотели бы остановиться на таком методе борьбы с наркотизмом, как лечение больных в стационарных клиниках Ленинграда (и особенно в специализированном диспансере). Связано это как с его прогрессивностью и эффективностью, так и с тем, что в рассматриваемый нами период в Советском Союзе вопрос «Как лечить морфиниста?» был далеко не праздным. Только недавно в Москве и Ленинграде открылись первые наркодиспансеры, не решены были многие социально-экономические проблемы, недоставало и научно-практического потенциала для решения задач борьбы с социальными девиациями. Изучая документы, мы можем наблюдать конкретные проблемы, возникавшие в Ленинграде конца 1920-х гг. в сфере организации помощи больным-наркоманам: недостаточное количество мест, долгое время ожидания, бюрократизм, слабая научная разработанность медицинских мер борьбы и др.503 С другой стороны, налицо и проблемы личностных и профессиональных взаимоотношений больных с врачами, которые носили далеко не единичный характер5 .