Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Социально-экономическая ситуация в российской деревне 28
1. Налоговая политика государства и хозяйственное состояние деревни к 1927 г. 28
2. Социальные показатели развития деревни к 1927 г. 49
ГЛАВА 2. НЭП в реальной практике взаимоотношений власти и деревни к 1928 г. 63
1. Тенденции и противоречия политики партии в деревне в связи с курсом на индустриализацию 63
2. Отступление от нэповских принципов в деревне в 1928 г. 94
ГЛАВА 3. Общее наступление на нэповские основы и слом нэпа в деревне 130
1. Усиление административного нажима и репрессий против населения деревни: причины и следствия 130
2. Реакция крестьян на политику ликвидации нэпа в деревне 156
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 186
ПРИМЕЧАНИЯ 195
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 228
- Налоговая политика государства и хозяйственное состояние деревни к 1927 г.
- Тенденции и противоречия политики партии в деревне в связи с курсом на индустриализацию
- Усиление административного нажима и репрессий против населения деревни: причины и следствия
Введение к работе
В результате осуществления новой экономической политики в СССР к концу 1920-х гг. сложилась многоукладная экономика. Наряду с государственным и кооперативным секторами в важнейших отраслях народного хозяйства определенное развитие получил частнокапиталистический сектор. В отличие от первых двух его становление происходило при самой минимальной поддержке государства, а со временем - и при его прямом противодействии. Развитию частного предпринимательства мешало отсутствие необходимых капиталов, цельного законодательства, гарантирующего его существование, общий антирыночный настрой широких масс населения и другие причины1. В крупнейшей отрасли советского народного хозяйства - сельском хозяйстве -осуществление принципов нэпа повлекло становление рыночных механизмов реализации продукции, что стимулировало восстановление экономического потенциала аграрной экономики, ее дальнейшее развитие. Все более четко оформлялись разные уклады в сельскохозяйственном производстве, и каждый из них в первый период осуществления нэпа имел возможность реализовать свой потенциал в производстве жизненно важной для российской экономики продукции. Россия как страна догоняющего развития должна была опираться на хлебный экспорт, ввозя новые машины и технологии для промышленности, новую технику для сельского хозяйства. В середине 20-х годов многие в руководстве страны полагали, что и дальнейшее развитие российской экономики будет осуществляться на основе соблюдения основных принципов нэпа, обеспечивая соответствующее продвижение вперед как в городской промышленности, так и в сельском хозяйстве.
Коренной поворот, который Сталин назвал "великим переломом", а историки - началом "сталинской революции сверху", оказал огромное воздействие на судьбы страны. Исследуя
конкретные факты экономического и социально-политического развития страны, историки пытались и пытаются ответить на принципиальный вопрос: в какой степени неизбежной была эта сталинская победа, имелись ли иные варианты движения страны вперед? Вопрос о механизме свертывания нэпа относится к самым сложным и проблематичным вопросам российской истории. Он имеет особую актуальность уже потому, что по сути это вопрос о том, насколько органична для России система рыночного регулирования экономики и насколько социально-экономическая ситуация в этой стране зависит от субъективно-политических факторов. Был ли радикальный поворот в политике в конце 1920-х гг. результатом "злой воли" Сталина, в одночасье пославшего нэп "к черту", или это явилось результатом более или менее длительного по времени процесса борьбы противоречий всей нэповской системы, их развития под влиянием объективных (социальные противоречия в деревне и в городе) и субъективных условий? К последним отнесем внутрипартийную борьбу в руководстве вокруг нэпа, те или иные решения, принятые Политбюро ЦК, съездами и конференциями ВКП(б). Правильно определить ориентиры исследования можно, лишь внимательно разобравшись с историографией проблемы.
Научное исследование процессов, происходящих в стране в годы нэпа, началось уже в 20-е годы. В области изучения социального развития деревни и социально-классовых отношений были традиционно сильны позиции ученых, приверженных статистическим подходам. Ценность их работ определяет высокая надежность результатов группировки крестьянских хозяйств, в основу которой положены наиболее важные и принципиальные параметры организации и функционирования хозяйства . Проводились выборочные бюджетные обследования, гнездовые переписи, социологические исследования, обрабатывались данные налогового обложения и т. п. Проведенная в то время работа дала
огромный материал для анализа социального состава деревни, для выявления направлений в ее развитии, позволила сделать имеющие большое практическое значение выводы и обобщения3.
Значительный интерес представляет собой методика классового анализа деревни, разработанная в те годы и не утратившая своего значения до настоящего времени. Разработка методики проходила в спорах, в дискуссиях по коренному вопросу: какие показатели деятельности хозяйства следует взять за основу для выявления действительной картины социально-экономического развития деревни. Представители государственной статистики считали, что наиболее общим признаком деления хозяйств на группы является группировка по посеву4. Однако не все аналитики были убеждены, что официальная статистика адекватно отражает действительное положение вещей с социально-классовой структурой деревни. Большая группа исследователей полагала, что наиболее полную картину социальных отношений в деревне дают данные о найме-отпуске рабочей силы и о сдаче-найме рабочего скота и инвентаря в сочетании с данными о посевной площади5 .
Значительная работа по изучению социальной структуры деревни проводилась также по заданию ЦКК-РКИ. Проверяя правильность составленного ЦСУ хлебофуражного баланса, органы партийно-государственного контроля установили, что при анализе товарности крестьянского хозяйства работники государственной статистики, руководствующиеся методикой группировки крестьянских хозяйств по размерам посевов, дали совершенно искаженную картину соотношения классовых групп в деревне6. Вопрос о методике группировки крестьянских хозяйств при изучении социальной структуры деревни из научно-теоретического быстро превращался в вопрос политический.
В исследовательской литературе на основе обработки обширного эмпирического материала иной раз делались весьма смелые и далеко идущие обобщающие суждения. Один из авторов
утверждал, что "расслоенная деревня сама по себе является препятствием к социалистическому переустройству", полагая, что процессы социалистические по своему характеру преобладают на путях естественного социального расслоения крестьянской деревни7.
Много интересных соображений о методике социального исследования деревни приводит Л.Н. Крицман, сам сделавший немало полезного в этой области. В частности, он был убежден, что возможно параллельное существование социалистического и капиталистического секторов, представляя процесс вытеснения первым второго за счет более быстрого роста социалистического хозяйства и уменьшения доли капиталистического: "Ни экономически целесообразной, ни, тем более, необходимой экспроприация капиталистических слоев крестьянства в условиях экономического господства пролетариата и роста этого господства не является" . Правда, на Всесоюзной конференции аграрников-марксистов, проходившей в декабре 1929 года, ему уже приходилось представить это свое убеждение как абстрактное предположение, допустимое в научном труде9 .
Важные итоги исследовательской работы ученых в области расслоения деревни привел А.И. Гайстер на конференции аграрников-марксистов в докладе "Социальные сдвиги в советской деревне": было дано обоснование целям и задачам работы ученых по изучению классового расслоения, сопоставлялись различные виды методик исследования, показаны социальные сдвиги в деревне после XV съезда партии. Однако доклад уже не вызвал оживленной дискуссии, как в прежние нэповские годы. Выступление Сталина на этой конференции "К вопросам аграрной политики в СССР" расставило все точки над і, сделав ненужным обсуждение вопроса о классовом расслоении деревни, равно как и сами дальнейшие исследования в этой области.
Еще в первой половине 20-х годов идеология заметно
вторгалась именно в рассмотрение проблематики, связанной с трактовкой социально-классового состава деревни. Широко освещаются и комментируются ход и итоги дискуссии в газете "Беднота" на тему: кого считать кулаком, а кого тружеником . Определенное значение для историографии нэпа в деревне имеют работы М.И. Калинина: в середине 20-х годов, в них чувствовалось конкретное знание деревни и особенностей ее развития, содержался достаточно интересный фактический материал, объективные и разносторонние оценки положения в деревне и состояния ее общественно-политической жизни11. Но во второй половине 20-х гг. декларируемая в его работах самодеятельность и инициатива крестьянства входит во все большее противоречие с реальной политикой высшего руководства страны, к которому он принадлежит. Весьма нелицеприятно отозвался о таком положении вещей в одном из своих писем конца 20-х гг. М.А. Шолохов: "Надо на густые решета взять всех, вплоть до Калинина; всех, кто лицемерно, по фарисейски вопит о союзе с середняком и одновременно душит этого середняка"12.
По мере того как приближался поворот в аграрной политике правительства к коллективизации крестьянских хозяйств, литература, посвященная социальной проблематике деревни, принимала все более агитационно-пропагандистский характер, в особенности после известного выступления Сталина на конференции аграрников-марксистов в декабре 1929 г. Стали публиковаться статьи государственных и хозяйственных руководителей разного уровня на заданную тему, в которых отражались конкретные проявления, формы и методы реализации классовой политики партии на селе с учетом специфики региональных и местных условий13. Отметим появление в этот период специального исследования А. Ангарова, в котором хоть и выдерживается возобладавшая в литературе общая линия, однако содержится много ценных фактов, показывающих реакцию разных
слоев крестьянства на тот поворот в политике, который непосредственно предшествовал началу коллективизации .
В 20-е годы видными советскими экономистами опубликован ряд ценных исследований, в которых раскрывались как отдельные процессы хозяйственной жизни страны, так и попытки охватить экономику страны в целом. Представители разных школ экономической мысли увлеченно полемизировали по вопросам об основах новой экономической политики в сельском хозяйстве и дальнейших путях развития крестьянского сельского хозяйства на этих основах 15 . В результате создавались основательные теоретические исследования (часто определявшие драматические повороты в личных судьбах их авторов). Крупный экономист 20-х годов Н.Д. Кондратьев встретил новую экономическую политику с большим воодушевлением. Он связывал быстрый рост народного хозяйства прежде всего с введением в практику хозяйствования экономических методов управления, хозяйственного расчета. С активизацией рыночных отношений связывал ученый и развитие сельскохозяйственного производства, рост его товарности и укрепление в этой связи экспортных возможностей страны, что позволяло, по его мнению, осуществлять стратегическую задачу -индустриализацию народного хозяйства ] . Исключительное значение для советской экономики, по мысли Н.Д. Кондратьева, имело планирование народного хозяйства. Но конечно ученый не имел в виду те пятилетние планы, которые стали впоследствии неотъемлемой основой экономики сталинизма.
Большой вклад в разработку теории развития российского сельского хозяйства на основе кооперирования крестьянских хозяйств, горизонтальной и вертикальной кооперации в различных областях и на тех или иных этапах крестьянского производства внес лидер организационно-производственного направления в российских исследованиях аграрной экономики А.В. Чаянов. Глубоко исследовав особенности крестьянского двора как
производственной единицы, он показал всю специфику характера
крестьянского семейного труда, мотиваций и стимулов к труду в
крестьянском хозяйстве. А.В. Чаянов также исследовал особенности
экономической организации России, как страны
некапиталистической, страны догоняющего развития, рассчитывая оптимальные условия функционирования разных экономических укладов в многоукладной экономике на основе нэповских принципов 17 . Как пишет, исследуя теоретическое наследие организационно-производственного направления, А.В. Гордон, "в работах ученых, представлявших ОПН, и лидера этой школы (А.В. Чаянова) были аккумулированы творческие потенции аграрной мысли и свершения аграрно-экономической науки России всего пореформенного периода, а в опосредованном виде - особенности самого аграрного развития страны"18 .
Работы Н.И. Бухарина содержали весомый вклад в
исследование новой экономической политики в
теоретико-методологическом плане. Важность политической
деятельности Н.И. Бухарина и его теоретического наследия
определяется и тем, что этот видный деятель ВКП(б) был видным
российским экономистом двадцатых годов, сторонником и
пропагандистом новой экономической политики. У него был свой
взгляд на нэп, который по ряду позиций перекликался с
разработками ученых организационно-производственного
направления. Бухарин настоятельно убеждал политическое руководство страны выстраивать политический курс в соответствии с объективными законами развития экономики вообще и экономики аграрных обществ, в частности19.
Каковы место и роль означенных направлений исследования развития нэповской деревни для историографии проблемы? В.И. Погудин в своем обширном историографическом исследовании приводит мнение на этот счет В.П. Данилова, согласно которому литература 20 - 30-х годов имеет в сущности не
историографическое, а источниковедческое значение. Автор вступает в полемику с такой постановкой вопроса: "Анализ этой литературы показывает, что, как и в наши дни, в те годы выходили и популярные и пропагандистские статьи и брошюры, но наряду с ними были представлены научные труды, основанные на изучении повседневной практики, большого фактического материала... Нигилистическое отношение к литературе прошлых лет наносит урон развитию исторической науки. Нередко возникают ситуации, когда делаются открытия уже давно известных вещей... Вместе с тем имеют место факты и некритического использования литературы прошлого. Этот недостаток связан прежде всего со слабым ее источниковедческим анализом"20 . Очевидно есть разумные основания для обоих этих утверждений.
В связи с разгромом так называемого "правого уклона" и выводом Бухарина из состава Политбюро ЦК ВКП(б), в литературе возобладали оценки данных теоретических и политических позиций, полностью базировавшиеся на резолюциях и решениях апрельского и ноябрьского (1929 г.) Пленумов ЦК ВКП(б), а также на резолюции X Пленума ИККИ "О товарище Бухарине". Из этих документов вытекали следующие оценки содержания политической борьбы в руководстве страны в 1928-1929 гг. Во-первых, указывалось, что "в течение ряда месяцев Бухарин вел и ведет борьбу против генеральной линии ВКП(б) и VI Всемирного конгресса Коминтерна, противопоставляя ей линию правого уклона. Преувеличивая силы капитализма, преуменьшая силы рабочего класса, Бухарин пришел к теории мирного врастания кулака в социализм, что на деле является теорией перерождения социалистического хозяйства, теорией реставрации капитализма в СССР" . Во-вторых, подчеркивалось, что либеральное толкование "правыми" нэпа, "ведущее на деле к отказу от регулирования рыночных отношений пролетарским государством, ...объективно означает линию на свертывание социалистического наступления и ослабление позиций
пролетариата в борьбе против капиталистических элементов города и деревни" . В-третьих, "правым" ставилась в вину "недооценка новых форм смычки социалистической промышленности с сельским хозяйством, недооценка роли колхозов и совхозов, при явной переоценке возможностей развития мелкого индивидуального крестьянского хозяйства" . Указывалось, что "в противоположность линии партии, группа Бухарина... фактически делает ставку на расширение возможностей для развития кулацкого хозяйства"24. Такого рода оценки были взяты за основу в работах, посвященных борьбе с "правым уклоном", вышедших в 1929-30 гг.
Начиная с 1937 года вплоть до 1988 года литература, посвященная политической борьбе в связи с отменой нэпа, тяготеет к более жесткой и категорической постановке вопроса. В ходе процесса по делу "антисоветского правотроцкистского блока", т.е. по "делу" Н.И. Бухарина и А.И. Рыкова, в литературе резко изменились оценки . Квинтэссенцией нового взгляда на вещи явился вышедший в 1938 г. фактически под редакцией И.В. Сталина "Краткий курс истории ВКП(б)", в котором был сделан вывод о том, что "троцкисты и бухаринцы давно уже составляли общую банду врагов народа..., что эти подонки человеческого рода вместе с врагами народа - Троцким, Зиновьевым, Каменевым - состояли в заговоре против Ленина, против партии, против советского государства с первых дней Октябрьской социалистической революции..." . Бухарину вменялось в вину, что он, "выполняя волю своих хозяев - иностранных разведок", ставил своей целью, ни больше ни меньше, как "разрушение партии и советского государства, подрыв обороны страны, облегчение иностранной военной интервенции, подготовку поражения Красной Армии, расчленение СССР.., уничтожение завоеваний рабочих и крестьян,
восстановление капиталистического рабства в СССР" . Таким образом, навязывались жесткие формулировки, которыми предписывалось освещать проблемы отказа от нэпа в конце 20-х
годов.
В отличие от литературы конца 20-х годов, когда имела место хоть и в стесненных рамках идейная борьба, полемика взглядов, мнений, оценок, историческая литература 30-50-х годов была целиком под гнетом официальной версии29 . Закрепленные в "Кратком курсе" оценки кочевали из работы в работу, из учебника в учебник.
Однако в 60 - 80-е годы в российской историографии
намечается направление аграрных исследований, в рамках которого
происходит постепенное изменение в анализе причин отказа от нэпа
и свертывания рыночных отношений в деревне. Группа ученых
Института истории АН СССР во главе с В.П. Даниловым
предпринимает попытку переосмысления событий коллективизации
а также предшествующего, доколхозного периода советской
аграрной истории 30 , критически анализирует опыт
коллективизации, пытаясь выяснить истинные причины и
проследить реальные процессы ее проведения. Опираясь на
документальную базу, появившуюся в исследовательской
литературе местную проблематику коллективизации, они разрушали
навязанные науке закосневшие догмы в проблеме массовой
коллективизации в стране, доказывали отсутствие
материально-технических предпосылок для сплошной коллективизации, наличие серьезных извращений в ее проведении, субъективный характер этих извращений.
Под руководством В.П. Данилова началась публикация сборников документов о коллективизации, шло расширение источниковой базы. Все это позволило по-новому взглянуть на события конца двадцатых годов. С точки зрения исследователей, потенциально существовала так называемая "бухаринская альтернатива" сталинской коллективизации: социалистическое преобразование сельского хозяйства могло осуществляться на путях развития кооперации в деревне .
Но в историографии вопроса с еще достаточно сильным консервативно-декларативным направлением, поддерживаемым сверху, давление консервативных идеологических структур на историческую науку сужало возможности изучения истории советского крестьянства. Новое направление в изучении истории советской деревни, привлекавшее к себе молодых отечественных исследователей, столкнулось с этим давлением в полной мере. Это можно понять, но не оправдать. В ряде работ по данной проблематике делались следующие выводы, которые в силу большого количества подобного рода литературы выглядели общепризнанными:
во-первых, признавая на словах возможность построения социализма в СССР, "правые" на деле противодействовали осуществлению индустриализации и коллективизации;
во-вторых, капитулянтская сущность "правого уклона" заключалась в том, что Бухарин и его сторонники поддерживали не строительство социализма в деревне, а развитие там буржуазных отношений, делали ставку на кулака;
в-третьих, платформа правых оппортунистов, если бы она была осуществлена, объективно привела бы "к реставрации капитализма в СССР", а потому, не разгромив правых, нельзя было строить социализм32.
В западной историографии нэповской проблематики большое
место отводится проблемам политической борьбы конца 20-х годов.
В 60 - 70-е годы велись серьезные исследования бухаринского
наследия на Западе. Наиболее крупным, глубоким и всесторонним
было исследование профессора Принстонского университета США
С. Коэна. В 1973 г. он издал в Нью-Йорке свою книгу: "Бухарин:
политическая биография. 1888-1938". В 1988 г. издательство
"Прогресс "выпустило ее в СССР на русском языке. "В
значительной степени, - подчеркивает С. Коэн, - бухаринские идеи
вытекали из ленинской своеобразной теории
"аграрно-кооперативного социализма', обоснованной еще в ленинском "завещании". Отсюда - его отношение к колхозам, как к одной из форм, причем второстепенных, перехода к социализму в деревне"33. Каковы главные идеи С. Коэна?
Бухарин создал теорию нэповского пути к социализму, в соответствии с которой строилась его концепция социалистических преобразований в городе и деревне;
При формировании своей концепции, Бухарин исходил из признания однородности крестьянства, ввиду его "осереднячивания". Поэтому он и говорил о "рабоче-крестьянском" блоке, совершенно игнорируя бедноту и кулачество;
Бухарин существенно развил марксистскую аграрную мысль, утверждая, вслед за Лениным, что социализм в деревне будет, начинаться не непосредственно через процесс производства, а посредством обычной кооперации - закупочной, снабженческой, сбытовой;
В вопросе о так называемой "кулацкой опасности" "правые" занимали позицию, согласно которой, кулак сам по себе не представляет опасности, доказывая, что первостепенное значение имеет не эта самая "кулацкая опасность", а неопределенность настроений среднего крестьянства. Они полагали, что давнишний лозунг большевизма, "кто кого", уже больше неприменим. Теперь вопрос стоит так: кто с кем?
Основой всей их политической программы стала идея гражданского мира в обществе, недопустимость разжигания классовой борьбы.
Однако, по мнению американского исследователя, бухаринские идеи о развитии сельского хозяйства были уязвимы. Надеясь, что стимулирование потребительского спроса крестьян и подъем индивидуального крестьянского хозяйства дадут достаточно зерна для города и индустриализации, Бухарин забывал об отсталости и низкой продуктивности сельского хозяйства России, примитивный
характер которого еще более усилился после уничтожения помещичьих хозяйств в 1917-1920 гг. Были возможны два решения: допущение частного землевладения и образование высокопродуктивного сельскохозяйственного сектора или образование крупных колхозов и совхозов, ни то ни другое для Бухарина не было приемлемым34. Так в самом общем виде можно представить концепцию С. Коэна которая выглядит гораздо объективнее, чем работы ряда его советских коллег этого периода.
Невозможно также пройти и мимо оценок, данных Бухарину и его альтернативе итальянским историком Дж. Боффа35, будучи предубежденным критиком советского периода российской истории, горячо поддерживает позиции "правых" в отношении "бешеных темпов" индустриализации, справедливо указывая на катастрофические их последствия для промышленности и сельского хозяйства. Однако возможности реализации "бухаринской альтернативы" исследователь оценивает весьма скептически: "Позиция Бухарина и его сподвижников имела немало слабых мест. Прежде всего, бухаринцев отличала политическая слабость: они не были сплочены, и даже в решающие месяцы на рубеже 1928-1929 гг. не всегда выступали единым фронтом. Сам Бухарин не обладал хваткой вождя и среди крупнейших советских руководителей 20-х годов, был, пожалуй единственным кто не представлял себя в этой роли... Существует, вместе с тем, некий глубинный мотив, по которому идеи Бухарина не могли утвердиться в СССР в 1928 г. Для своего осуществления они требовали иной партии, иного аппарата, иной системы власти - отличных от тех, что сложились при Сталине, более гибких, более способных "торговать", по выражению Ленина... А сталинская партия, со своим руководящим аппаратом, прошедшим гражданскую войну и борьбу с троцкистами, разумеется, не способна была к такому переходу"36.
Таким образом, по вопросу о свертывании нэпа и возможной
альтернативе ему продолжалось обсуждение в советской историографии,
несмотря на административные препятствия. Другое дело, как оценивалась подобная альтернатива - как идущая в рамках социалистического строительства (В.П. Данилов, С. Коэн), или как капиталистическая, альтернативная социализму (Ф. Ваганов, Г. Чигринов, Г. Конюхов и др.). В период 1950 - 1970-х гг. по известным причинам на поверхности историографии довлела вторая позиция - она совпадала с установками официальной партийной идеологии той поры37. Потребовались политические изменения в обществе, ставшие возможными в результате известных партийных решений 1985-1987 гг., благодаря которым произошли изменения в атмосфере научного творчества, в частности, в исторической науке. Это позволило отбросить старые историко-партийные схемы и заново поднять ряд вопросов концептуального характера.
Начиная с 1988 года в связи с реабилитацией многих партийных деятелей на читателей обрушился буквально шквал статей в различных периодических изданиях . Глубина исследования проблемы ее анализ, - все это было еще достаточно "сырым", зато очевидно было стремление "поднять на щит" Бухарина в пылу эйфории. "Бухаринская альтернатива" сталинизму была представлена как единственно последовательная, идущая в русле "ленинского кооперативного плана", она позволяла избежать известных деформаций социализма. Таков был лейтмотив всех этих статей. Почти все статьи этого времени на данную тему заостряли вопрос о том, насколько неизбежным было насильственное свертывание нэпа. Такие исследователи, как В.П. Данилов, Н.П. Шмелев, В.Г. Сироткин, В. Наумов, В. Тихонов и др., подчеркивали насильственный характер свертывания нэпа в 1929 г. Осуждался волюнтаризм Сталина, пославшего "нэп к черту". Одновременно указывалось, что единственной реальной и последовательной альтернативой сталинскому "великому перелому" была альтернатива Бухарина, якобы основывающаяся на признании Лениным так называемого "рыночного социализма" в его
завещании. Суть же альтернативы, по мнению авторов этих статей, заключалась в расширении и укреплении нэповских начал в экономике, противопоставлении их начавшей набирать обороты "чрезвычайщие"39.
В 1990-е годы в российской исторической литературе постепенно исчезает несколько идеализированный взгляд на такие исторические фигуры, как Н.И. Бухарин, А.И. Рыков и др. Объективной оценке их роли в свертывании нэпа к концу 20-х гг. не способствовало восторженное отношение к ним на том лишь основании, что они возражали Сталину. То была борьба идей и политических амбиций, и абсолютизировать этот фактор в исторической судьбе нэпа в ущерб другим факторам неправильно. Как подчеркивает специально исследовавший проблему М.А. Богатырев, несмотря на свои "нэповские" и "рыночные" декларации, Н.И. Бухарин, тем не менее, внес свою посильную "лепту" в процесс свертывания нэпа, ибо не протестовал против решения о высоких темпах индустриализации, и вытекавшей из него "перекачки" средств из деревни, хотя прекрасно понимал возможные последствия, как экономист40. Безусловно, у Н.И. Бухарина были свои достаточно оригинальные взгляды на роль и место товарно-денежных отношений в условиях нэпа, на перспективы их использования в рамках планомерного строительства "рыночного социализма", на вопрос о совместимости рынка, товарно-денежных отношений и экономической модели социализма. Основы этих позиций были выработаны им еще в 1916-1920 г.г. И эти позиции одного из лидеров большевистской партии, в которых хватало противоречивости и недиалектичности в понимании сущности нэпа и рыночных отношений, сыграли свою роль в процессе свертывания нэпа на протяжении 1926-1929 гг.41.
В научном обороте появляется термин "кризис нэпа", озвученный на "круглом столе" на тему "СССР в 20-е годы", который был организован редакцией журнала "Вопросы истории" в
мае 1988 года. В относительно-развернутом виде понятие кризис нэпа" было дано в статье В.И. Бакулина "Историческая альтернатива: нэп или "военный коммунизм?" и в совместной статье Г.А. Бордюгова и В.А. Козлова "Поворот 1929 года и альтернатива Бухарина" 42 . Статья этих авторов безусловно интересна и содержательна, не вызывают возражений многие ее положения и выводы. Однако, авторы находят причины кризиса нэпа и альтернативу сталинскому новому курсу лишь в аграрной области. За рамками исследования остаются сложнейшие процессы, протекавшие в сфере промышленного производства страны, без чего картина кризиса нэпа представляется явно неполной43. Но именно из этого - преимущественно аграрного -подхода делаются весьма серьезные выводы, причем не каждый из них представляется достаточно аргументированным. Была ли категорически неразрешимой проблема кризиса хлебозаготовок 1928-1929 гг. в рамках более последовательного осуществления базовых принципов новой экономической политики как в деревне, так и в городе?
Это огромный вопрос, который в значительной мере выходит за
рамки нашего исследования. Однако в поисках ответа на него
необходимо привлекать весь комплекс тех фактов, которые связаны
с ликвидацией рыночных механизмов нэпа в деревне. Говоря об
исследовании фактического и статистического материала, архивных
документов, касающихся социально-экономического развития
советской деревни в 1920-е гг., необходимо прежде всего упомянуть
капитальные исследования В.П. Данилова44, наглядно показавшие,
насколько плодотворно сочетание определенного
теоретико-методологического подхода с подходом
конкретно-историческим. Четкость теоретического подхода определяется в данном случае решительным разрывом с идеологическими штампами СП. Трапезникова 45, без которых в те годы невозможно было издать монографию по крестьянской
проблематике; теоретико-методологический подход исследователя состоит в глубоко продуманной и последовательной подаче и тщательном анализе огромного фактического материала, особенно статистического. В результате открывается разнообразие противоречивых, но теснейшим образом взаимосвязанных экономических и социально-классовых процессов развития деревни в нэповский период, в том числе и на последнем его этапе. Ученый приводит периодизацию периода нэпа сообразно развитию земельной политики советского государства: 1922-1924 гп; 1925-1927 гг.; 1928-1929 гг.46. По каждому из этих этапов дается широкая картина показателей экономического и социального развития деревни как в целом по стране, так и по основным сельскохозяйственным регионам. Таким образом раскрывается внутренняя диалектика развития нэпа в деревне, потенциал возможного дальнейшего развития крестьянского сельского хозяйства на этой основе, а также те экономические и социальные противоречия деревни, которые на завершающем этапе нэпа стали одним из важных факторов отказа от принципов этой политики.
Большое внимание в научном творчестве В.П. Данилова уделяется вопросам развития крестьянской кооперации в 1920-е гг. Вероятно, именно подробное рассмотрение различных форм снабженческой, сбытовой, торговой, производственной кооперации в сельском хозяйстве, динамики их развития и социально-экономических результатов этого развития привели ученого к убеждению в том, что бухаринская альтернатива коллективизации сельского хозяйства по Сталину была вполне реальна, экономически обоснованна и перспективна для дальнейшего развития страны. В последующий период нарастающее в конце 20-х гг. вмешательство государства в дела сельскохозяйственной кооперации стало признаваться в литературе в качестве одного из свидетельств отступления от принципов нэпа47.
Прослеживая развитие хлебного рынка в условиях нэпа,
сибирский историк В. А. Ильиных обнаруживает еще один серьезный фактор свертывания нэпа в сельском хозяйстве: стремление государства к собственности на весь реализуемый крестьянами, а затем и на весь производимый ими хлеб как важнейшую статью получения средств на нужды индустриализации. Ученый показывает, что если до середины 20-х гг. осуществление принципов нэпа обеспечивало относительное равноправие всех заготовителей на рынке хлеба - частника, кооперации, государства, - то в период с 1926 по 1928 г. государство окончательно монополизировало хлебный рынок страны, заменив рыночный механизм ценообразования на директивный48.
Нэповский рынок может быть рассмотрен как основная форма
связи между почти полностью огосударствленной
промышленностью и крестьянским сельским хозяйством. В этом
качестве его необходимо было воссоздавать в 1921-1923 гг., что и
осуществлялось в острой борьбе с идеями и практикой военного
коммунизма. Это обстоятельство обернулось
непоследовательностью, половинчатостью и незаконченностью рыночных отношений. Для возникновения рынка создавались очень узкие рамки. Рассматривая рынок с точки зрения "смычки" двух укладов, исследователи подчеркивают противоречивый характер этой смычки. И если в первой половине 20-х гг. эти противоречия мощно стимулировали ускорение процесса восстановления народного хозяйства, то с переходом к периоду индустриализации они оборачиваются тормозом для "революционно-романтических" намерений руководства страны. А поскольку командные методы себя к этому времени не только не исчерпали, но широко практиковались в государственном секторе экономики, рынок оказался чуждым и временным явлением. Его побочные явления -безработица, социальная дифференциация - вызывали раздражение в самых широких и разных кругах советского населения, что привело к процветанию командных методов и исчерпанию
нэповских возможностей .
В числе факторов, определивших судьбу нэпа в деревне, в современной исследовательской литературе обычно фигурируют общая отсталость страны, противоречивость и изолированность ее рынка, неготовность и нежелание руководства страны, занятого внутриполитической борьбой, искать перспективные теоретические и политические решения, а также краткосрочность того периода времени, который история отвела на перестройку экономики, на индустриализацию промышленности и сельского хозяйства.
Последний момент вызывает заметные разногласия в среде историков. Была ли столь уж реальной та военная угроза, которая стала во второй половине 20-х гг. популярным аргументом официальной пропаганды в пользу форсированных темпов индустриализации и изыскания внутренних ресурсов для этого любой ценой? Некоторые авторы квалифицируют это как миф, прямой обман населения в политических целях50. Высказывается мнение, что укоренившийся в исторической литературе тезис о непосредственной военной угрозе стал результатом некритического восприятия оценок международной ситуации, которые содержались в партийных документах того времени, в трудах Сталина и его окружения, стремившихся использовать этот чисто пропагандистский тезис для укрепления руководящего положения в обществе и государстве ]. Другие исследователи полагают, что реальная угроза новой войны все же была, и это отчетливо ощущалось не только партийно-государственным руководством, оказав существенное влияние на ситуацию в верхах, но и простыми советскими людьми . Отметим, что простые советские люди могли ощущать это прежде всего, если не исключительно, через средства массовой информации. Крестьянская же реакция на подобную информацию предсказуема: война это голод - следовательно, необходимо придержать хлеб. Как свидетельствуют вновь открывающиеся документы, так оно и происходило на самом деле53.
Вообще идейно-политическая составляющая обстановки в
стране ко времени обозначившегося поворота от более или менее
последовательного соблюдения принципов нэпа к их все более
решительному отторжению представляет собою фактор
чрезвычайной важности. Некоторые современные исследователи,
признавая явное преувеличение значимости данного фактора
свертывания нэпа в литературе рубежа 80 - 90-х гг., склонны все же
ставить его на первое место в сложном комплексе причин и
предпосылок резкого поворота в политике конца 20-х гг.54 Эта
атмосфера была связана с возрождением в партийных кругах
прежних представлений о "штурмовых" методах строительства
нового общества, о "кавалерийской атаке" на капитал, что в
особенности было характерно для Сталина и его окружения. В
партии и среди молодежи все больше распространялась особая
психология, которую можно назвать "революционным
романтизмом": вера в грядущую мировую революцию в сочетании с
глубоким убеждением во всемогуществе
командно-административных методов управления.
Большое значение для нашей работы имеет все то, что делается в современной исследовательской литературе по изучению восприятия разными слоями деревни политики советской власти в годы нэпа и поворота в этой политике, связанного с отказом от основных нэповских принципов55. В этом плане в последнее время в историографии проделан большой шаг от выборочного приведения отдельных крестьянских документов для обоснования тех или иных исследовательских позиций к системному подходу в анализе имеющихся источников. Об основных составляющих этого подхода, о научных методах контент-анализа крестьянских писем и речей, о современных методах компьютерной обработки содержащейся в этих документах информации пишет в своей монографии Д.Х. Ибрагимова и практически подтверждает текстом своей работы, сколь плодотворными может быть эта методология при изучении
массового сознания сельского населения в годы нэпа и сколь многообразные заключения и выводы могут при этом возникать5 . Один из таких принципиальных выводов на основе весьма последовательного аналитического подхода к письменным источникам о последнем периоде нэпа, исходящим из самой деревни, обосновывает К.Б. Литвак. Исследователь полагает, что крестьянские письма существенно корректируют широко бытующее представление о всеобщем признании деревней политики нэпа. Актив деревни стремится к радикальным переменам, плохо осознаваемым по существу, на фоне аполитичности значительной части крестьянства и глухого ропота по поводу нарушения политикой нэпа вековых уравнительных традиций. Одним из важнейших итогов нэпа была внутренняя переориентация крестьянина: с одной стороны, он в массе своей готов к принципиальному изменению сложившихся порядков; с другой стороны, будучи природным конформистом, мыслит изменение это в рамках сложившихся политических структур, т.е. советской власти. В продолжении последовательной реализации принципов нэпа в политике не были к концу 20-х гг. заинтересованы достаточно широкие слои деревенского населения, что стало важной предпосылкой отказа в государственном руководстве от этих принципов57.
В настоящее время среди российских ученых, рассматривающих проблему свертывания нэпа, выделяются две группы авторов, объединенных общностью исходных позиций. Г.А. Бордюгов, В.А. Козлов, М.М. Горинов, В.М. Селунская, В.П. Дмитренко и др. считают, что переход от принципов нэпа к административно-командной системе, отказ от других вариантов были предопределены конкретными условиями того времени, выбор лежал в пределе очень ограниченных возможностей. В ситуации постоянного углубления кризиса во всех сферах экономики, в сфере социальной и политической требовался революционный
внутриформационный скачек в развитии социализма . "Если придерживаться законов нэповской экономики, - пишет В.П. Дмитренко, - то, по нашему мнению, они неумолимо подводили к заключительной черте советского социалистического эксперимента. Если же придерживаться логики самого этого эксперимента, то нэп должен был быть смят. Страна, по законам еще не завершенных и борющихся революций, избрала второй путь. Нэповская альтернатива, менее социально защищенная, уступила, открыв дорогу для командной экономики. И здесь не нужно было совершать никаких "термидорианских" переворотов"59.
Сторонниками иной точки зрения являются В.П. Данилов, А.П. Бутенко, B.C. Лельчук, О.В. Хлевнюк, Г.А. Трукан и др.60 Эти исследователи обосновывают возможность другого пути развития страны, разные варианты которого обозначились в то время. Выступая против тех, кто полагает, что нэп неизбежно должен был смениться чем-то вроде сталинизма, Г.А. Трукан подчеркивает, что нэп это прежде всего демократическая линия в строительстве социализма, которая не исчерпала себя и сегодня, и для превращения России нэповской в Россию социалистическую, как показала практика, был необходим ряд промежуточных этапов: "Мы же не прошли кооперативной стадии в строительстве социализма, процесс был насильственно оборван"61. В.П. Данилов высказывает убеждение, что до 1927 г. сохранялась возможность изменить набиравшую силу тенденцию укрепления власти Сталина; когда же Бухарин и его сторонники уступили сталинскому давлению и проголосовали за исключение из партии Троцкого, Зиновьева, Каменева и ряда других лидеров "новой оппозиции", "в высшем политическом руководстве исчез сложившийся после Ленина "баланс сил", сталинская группа получила безраздельное большинство", в результате чего шанс для "бухаринской альтернативы" был упущен .
Острые дискуссии в специальной литературе вызывает и
вопрос о сроках, в которые демонтировался нэп. Ряд авторов полагают, что заряд, взорвавший нэп был заложен уже к XIV съезду ВКП(б), и последующий период представлял собою неуклонный откат от нэповских принципов63. В.П. Данилов в докладе "Слом нэпа" на конференции в Институте российской истории РАН, ссылаясь на вновь открывающиеся источники, утверждал, что 1926-1927 гг. были лучшими по условиям жизни в стране, по налаживанию рыночного механизма, обеспечивающего функционирование многоукладной экономики: "Это были наиболее "нэповские" годы" . Нэп, по его убеждению, начинался с признания права крестьянина распоряжаться произведенным им продуктом, хлебом в первую очередь, а также с признания особой роли кооперации в российских условиях, и судьба этих двух деревенских слагаемых нэпа была решена в 1928-1929 гг. Однако материалы нашей диссертации подтверждают позицию большинства исследователей, согласно которой рубежом, водоразделом в этом плане стал все же XV съезд партии.
Об этом же свидетельствуют большинство выполненных в последнее время региональных исследований, посвященных тем или иным аспектам резкого поворота в деревенской политике партии на заключительном этапе нэповского периода. Историками рассматривались характерные черты эволюции крестьянских хозяйств в регионах в годы новой экономической политики, складывание многоукладной экономики сельского хозяйства, особенности государственной линии в отношении сельской кооперации, усиление административного нажима на зажиточные слои деревни, отношение крестьянства к социально-экономической политике центра и методам ее осуществления на местах и др.65 Региональные материалы, как правило, подтверждают наиболее устоявшиеся и общепризнанные из вышеозначенных позиций современной историографии по вопросам отмены рыночных механизмов в деревне в 1927-1929 гг., иной раз дополняя и
корректируя эти позиции и в любом случае расширяя и обогащая общую картину.
Анализ того, что сделано для исследования завершающего периода новой экономической политики в российской деревне на разных этапах развития историографии, рассмотрение спорных вопросов, связанных с отменой нэпа в деревне, составляют важное условие как для уточнения цели нашей диссертационной работы, так и для достижения ее.
Цель данной диссертации состоит в уточнении тех факторов, предпосылок и причин, которые легли в основу свертывания нэповских механизмов в российской деревне в 1927-1929 гг., а также характера взаимодействия этих факторов и социально-экономических последствий этого взаимодействия. Основные задачи, которые мы ставили перед собой для достижения этой цели:
показать, каковы были результаты экономического развития крестьянского сельского хозяйства к 1927 г. на основе более или менее последовательного осуществления принципов, заложенных в основу новой экономической политики;
проследить, какие социальные перемены произошли в деревне к этому времени на основе динамичного развития разных укладов аграрной экономики и в результате осуществления мероприятий социальной политики большевистской партии в отношении сельского населения;
выявить, какие факторы влияли на отказ в руководстве ВКП(б) от основополагающих принципов нэпа и способствовали наступлению на сложившиеся рыночные механизмы в регулировании хлебооборота;
проанализировать, какие трансформации происходили в разных секторах сельскохозяйственной экономики в результате поворота в политике руководства от нэповских принципов к усилению административного нажима на деревню;
рассмотреть проявления реакции разных слоев крестьянства на ликвидацию рыночных механизмов нэпа в деревне и определить, как реакция деревни способствовала дальнейшему отторжению партийно-государственным руководством страны основ новой экономической политики.
Для решения означенных задач диссертации мы помимо материалов современных исторических исследований, а также работ современников и непосредственных участников событий, которые в значительной мере рассматриваем как источники, привлекаем к анализу данные опубликованной статистики66, публикации документов, а также впервые вводимые в научный оборот документы центральных архивов Российской Федерации, что является важным аспектом научной новизны работы. В последнее время учеными опубликован огромный массив архивных документов, имеющих непосредственное отношение к теме нашего исследования, в частности, 1-й том документального сборника "Трагедия советской деревни", материалы которого широко привлекаются к рассмотрению в диссертации. Однако и изданные в прежние годы документы, по нашему убеждению, нуждаются во внимательном прочтении при работе над темой - такие, как "КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК",
др.
В работе анализируются материалы Российского государственного архива социально-политической истории: документы секретного отдела ЦК ВКП(б), проливающие свет на процесс выработки важнейших решений по крестьянству и сельскому хозяйству в интересующий нас период; протоколы заседаний крайкомов и окружкомов ВКП(б), показывающие отношение местного руководства к спускаемым сверху установкам и директивам; материалы Наркомзема о землеустройстве, о расселении и переселении, о кадрах сельского хозяйства, о методах
планово-регулирующего воздействия на сельское хозяйства о помощи бедноте и др. В изученных материалах Государственного архива Российской Федерации также содержится немало интересного по проблемам завершающего этапа новой экономической политики в деревне: механизмы административного вмешательство в регулирование хлебного рынка; принятие административных решений по самообложению крестьянства и контролю за его осуществлением; вопросы лишения избирательных прав жителей деревни и рассмотрения органами прокуратуры соответствующих крестьянских жалоб и др. Среди материалов Российского государственного архива экономики нас интересовали прежде всего письма крестьян и другие крестьянские документы, позволяющие проследить, сколь сложна и противоречива была реакция нэповской деревни на действия и шаги, которые в конце 1920-х годов предпринимало в своей аграрной политике партийно-государственное руководство страны68.
Налоговая политика государства и хозяйственное состояние деревни к 1927 г.
Мировая и гражданская войны нанесли сельскому хозяйству России огромный ущерб. Неисчислимые людские потери прежде всего приходились на долю крестьянства - основной массы населения страны., Резкое сокращение поголовья коней также пагубно сказывалось на состоянии земледелия. Деревне пришлось взвалить на свои плечи всю тяжесть продразверстки. Советская власть с неизбежностью унаследовала от предшествующих структур государственного руководства главную задачу - продовольственное обеспечение городов и армии, и решать ее приходилось все теми же методами - прямой конфискации продукции крестьянского труда. Крестьянам же приходилось надеяться лишь на собственные силы, а также на традиционную общинную крестьянскую взаимопомощь1. При этом государство предпринимало попытки реорганизации сельского хозяйства, исходя из своих представлений об оптимальной организации данной сферы производства. Однако практика принятия 14 февраля 1919 г. и последующего осуществления "Положения о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию" показала, что у российского крестьянства также имелось устойчивое представление о том, как наилучшим образом вести свое хозяйство2. В тяжкие годы войн и революций, когда государство напрямую вторгалось в сферу крестьянских интересов, представление это все теснее связывалось с традиционными общинными формами хозяйствования3. В условиях разрухи и экономического упадка, когда конфликт между многомиллионным крестьянством страны и советской властью достиг предельной остроты, последней приходилось принимать в расчет это крестьянское представление, что и составило основу новой экономической политики.
Как известно, первым шагом к нэпу стало решение X съезда РКП(б) о замене продразверстки натуральным налогом, ставшее 21 марта 1921 г. декретом ВЦИК4. Постановлением СНК размер налога устанавливался лишь на один год - 1921-1922 г., свободный же обмен, покупка и продажа сельхозпродуктов соответствующим декретом СНК разрешались только в губерниях, выполнивших продразверстку. Последовал целый ряд постановлений и решений партийно-государственного руководства страны, развивавших и конкретизировавших эту главную линию внутренней политики. Как было подчеркнуто на IX Всероссийском съезде Советов в декабре 1921 г. по вопросам сельского хозяйства, "на основе незыблемого сохранения национализации земли должны быть обеспечены условия, необходимые для правильного существования и развития крестьянского хозяйства путем упрочения крестьянского землепользования и предоставления крестьянскому населению свободы выбора форм землепользования"5. Данный принцип законодательно оформлялся сперва "Основным законом о трудовом землепользовании" от 22 мая 1922 г., а затем Земельным кодексом РСФСР, который был принят IV сессией ВЦИК 30 октября и вступил в силу с 1 декабря 1922 г6. Последний законодательно закреплял не только право крестьян на пользование землей по своему усмотрению, но и право свободно распоряжаться продуктом своего труда по уплате сельскохозяйственного налога. В кодексе был подтвержден принцип национализации земли: частная собственность отменялась без какого-либо исключения. Населению предоставлялась полная свобода выбора форм землепользования: община, единоличное хозяйство, коммуна, артель, совхоз. Было признано право отдельных крестьян или группы лиц покидать общину с отчуждением земли, но с условием, чтобы это не вело к измельчению земельных владений. Период санкционированной сдачи земли в аренду по-прежнему равнялся двум севооборотам. Допускалось применение в крестьянских хозяйствах вспомогательного наемного труда, ограниченного, во-первых, сезоном сбора урожая, во-вторых, условием, если члены семьи также работают наравне с наемными рабочими. Российское крестьянство в общем и целом добилось того, ради чего в начале XX в. поднялось на революцию7.
Широкомасштабный голод 1921-1922 гг., поразивший огромные территории Советской России, явился оказал тормозящее воздействие на восстановление производительных сил в сельском хозяйстве, предпосылки которого складывались с началом нэпа. Однако советская власть, повернувшись "лицом к деревне", оказалась достаточно последовательной. Она повела энергичную борьбу с голодом. Был создан ряд комиссий помощи голодающим во главе с центральным Помголом, последовало обращение к мировой общественности за помощью, на которое с готовностью откликнулись США и Европа. После удачного урожая 1922 г. начинается процесс подъема главной отрасли российской экономики - крестьянского сельского хозяйства, замедлившийся в 1927 г. Если в 1922 г. недосев по сравнению с довоенным уровнем составил 31%, то к 1927 г. он сократился до 3-4%. Численность скота в переводе на крупный к 1922 г. сократилась на 40% по сравнению с 1916 г. К 1927 г. численность скота достигла уровня 1916 г., хотя количество рабочих лошадей еще было на 17,3% меньше, чем в довоенные годы. Ценность мертвого инвентаря также была на 7% ниже, чем в довоенное время. А если принять во внимание тот факт, что увеличение сельского населения против 1913 г. было несколько больше, чем городского, то следует признать, что успехи сельского хозяйства были меньше, чем промышленности. А кустарная и ремесленная промышленность не смогли оправиться даже и в такой степени, как сельское хозяйство8.
По расчетам Госплана, до войны на внедеревенский рынок поступало 22,2% всей сельхозпродукции, а в 1926-1927 г. (при довоенной производительности труда) - 16,9%. Норма денежности русского сельского хозяйства сократились по сравнению с достаточно низкой довоенной еще на 1/4. Причем понизилась рыночность не только зерна, но и пеньки, льна, яиц и прочих чисто крестьянских продуктов 9 . В результате вытеснения государственными органами частника из сферы торговли накладные расходы на ржаную муку в 1926-1927 г. возросли по сравнению с 1913 г. на 85% (как минимум), а на сливочное масло на 268% (как максимум). В условиях сильного снижения цен для производителя это свидетельствовало о дороговизне как государственной, так и кооперативной торговли10.
Среди факторов, определявших характер развития аграрной экономики страны в нэповские годы и, как следствие -хозяйственное состояние деревни к 1927 г., выделим налоговую политику государства в отношении деревни. Как пишет В.П. Данилов, "к середине 20-х годов проблема сельскохозяйственного налога утратила былую остроту. В экономических отношениях между городом и деревней решающая роль перешла к различным формам товарообмена. Однако налог сохранял важное место среди источников государственного дохода, а его социальное значение даже усилилось в связи с развертыванием процессов социалистической реконструкции" и . Поэтому рассмотрим некоторые существенные детали налогообложения крестьянства в 1920-е гг., которые позволят лучше понять и хозяйственное состояние деревни к 1927 г., и последующие события, связанные с ликвидацией нэпа в деревне.
Тенденции и противоречия политики партии в деревне в связи с курсом на индустриализацию
В середине 1920-х гг. большевистское правительство страны сознательно и убежденно берет курс на индустриализацию. Иначе и быть не могло. Советская Россия той поры в полной мере представляла собою то, что теперь принято называть странами "догоняющего развития". Основная масса населения была занята в сельском хозяйстве, где господствовали отсталые технологии и архаические формы хозяйственной организации и где производилась основная масса валовой продукции народного хозяйства. При этом восстановление разрушенной экономики было в общем и целом завершено на основе более или менее последовательной реализации партийно-государственным руководством принципов нэпа. К последним отнесем плюрализм форм хозяйственно- экономической организации, относительное равноправие этих форм, регулирование экономики в основном рыночными средствами.
Индустриализация в странах догоняющего развития неизбежно сопряжена с перераспределением средств в народном хозяйстве в пользу городской промышленности. Очевидно, что в этой связи определенное отступление от принципов нэпа в сельском хозяйстве, в экономике в целом также было неизбежно. Весь вопрос в том, сколь решительным и радикальным должно было быть это отступление. В резолюциях XV-ой конференции ВКП(б) (октябрь-ноябрь 1926 г.), посвященных хозяйственному положению страны и вытекающим из этого задачам партии, отмечалось, что "одна из отличительных особенностей и вместе с этим одна из главнейших трудностей начального этапа индустриализации заключается в том, что затраты на капитальное строительство потребуют значительного напряжения народного хозяйства, между тем как результаты нового строительства, т.е. продукция новых фабрик и заводов, лучшая по качеству и более дешевая по цене, будет поступать на рынок лишь спустя значительный срок, зачастую через несколько лет"]. Поэтому наступающий хозяйственный период предполагал "новые трудности как в развитии сельского хозяйства, так и в общественных отношениях в деревне.
Недостаточность сельскохозяйственного инвентаря машиноснабжения деревни служит причиной замедления хода развития сельскохозяйственного производства и может быть изжита лишь в связи с успешным развитием индустриализации. Недостаточное развитие сельскохозяйственной культуры, преобладание отсталых форм хозяйства - все это еще служит громадным препятствием для дальнейшего развития всего народного хозяйства" .
Известно, что темпы восстановления экономики всегда существенно превосходят темпы нормального экономического развития. Однако по мере преодоления кризиса, связанного с ожесточенной борьбой за первые позиции в верхушке политической власти, в советском руководстве все более распространенным становится мнение, что темпы экономического развития страны можно и необходимо сохранять и даже увеличивать. Возражения со стороны здравомыслящих экономистов и политиков выливались в дискуссии на страницах партийной печати, на пленумах и конференциях ВКП(б), причем Сталин, в зависимости от политической конъюнктуры, мог использовать лозунги верности принципам нэпа и взвешенной экономической политики, громя "левую" оппозицию, либо с видом решительного и твердого политика, верного принципам "марксизма-ленинизма", наступать на позиции "правых". Таким образом, определение генеральной линии в руководстве экономикой все более превращалось в разменную карту в борьбе политической.
По мысли автора специального исследования, посвященного политическим аспектам свертывания нэпа, Е.Г. Гимпельсона, необходимо рассматривать целый комплекс причин этого свертывания - экономических, внешнеполитических, социально-психологических и других, однако в первую очередь, это идеолого-политические причины, связанные с личностью Сталина.
"Если до середины 20-х годов, на этапе "восхождения" нэпа, пишет исследователь, - "правила бал" экономика - в том смысле, что к ее рыночному развитию вынуждена была приспосабливаться политическая система с ее государственными и общественными институтами, также подвергаясь известному реформированию, то начиная с середины десятилетия, когда "задачи нэпа по восстановлению хозяйства" были как бы выполнены, инициатива переходит к государственным политическим институтам непосредственным орудиям осуществления политико-идеологических замыслов партии - в данном случае сводившихся к повороту нэпа вспять, наступлению против уже состоявшихся реформ"3.
По вопросу об иерархии причин решительного отступления от принципов нэпа во второй половине 20-х гг. можно спорить. Однако ясно, что действия Сталина и его убежденных сторонников, упрочивших свое политическое положение (чем бы эти действия ни были обусловлены - собственной интерпретацией "марксизма-ленинизма" или стремлением к дальнейшему укреплению собственной политической монополии), определенным образом отразились в социальной психологии и социально-политическом поведении разных слоев российского крестьянства, что вело к все большему отступлению от нэпа начала 20-х годов и все более глубокому проникновению методов прямого администрирования в сельское хозяйство - основной сектор советской экономики.
Определенные круги в верховной власти в рамках фактически возобладавших "левых" настроений (вне зависимости от наклеивания ярлыков на оппозиции) начинают усматривать выход из данного, казалось бы, безвыходного положения в опоре на пролетарские и полупролетарские настроения в деревне и идейном конструировании образа "новой буржуазии": в создавшихся условиях метаморфоза естественного "антибуржуйского" сознания крестьян вела к тому фундаментальному ощущению, что правительство, допустившее нэп, само превращается в "буржуйское". В характерном письме крестьянина в адрес "всесоюзного старосты" М.И. Калинина, написанном в августе 1926 г. и обвиняющем центральные органы не только в бюрократизации, но и в поддержке нэпманов, признается необходимость нэпа для возрождения народного хозяйства, однако звучит призыв "знать предел нэпу и не вовлекаться нэпом бесконечно", ибо в противном случае "нэповский уклон в лице бюрократизма окутывает и побеждает пролетарскую массу..."4. Заметим, что в массовом сознании 1920-х гг. (особенно это характерно для городского населения) нэпман, спекулянт и бюрократ предстают в неразрывном единстве. В подобных документах нередко содержались и прямые угрозы "обуржуазившейся" власти: "...Беспокоит крестьян нэп... По такой постановке жизни крестьянам придется принимать пассивную активность к власти. И вы знайте, на чем опора нашей власти - на рабочий класс и крестьянство, из которого и выходит Красная армия... Грядет новая революция на тех, которые плохо делают"5.
Усиление административного нажима и репрессий против населения деревни: причины и следствия
Отрепетированная в период хлебозаготовок 1927-1928 гг. система репрессивных мероприятий получила в дальнейшем логическое продолжение в 1929 г. Речь шла именно о системе мер, так как в процессе хлебозаготовок находило свое отражение и возрождение методов продразверстки, и полное попрание прав граждан, и сознательное и целенаправленное внесение раскола между слоями крестьянства. Чрезвычайные меры подорвали сложившиеся в предшествующий период основы и механизмы нэпа. Использовать их для того, чтобы преодолеть кризис хлебозаготовок, означало применить средство, которое обладало побочным действием, и от которого было больше вреда, чем от самой болезни. Отличительной чертой отступления от нэповских принципов в этот период становится заметно усиливающаяся антикулацкая направленность политики партии в деревне.
Что касается судьбы зажиточных слоев деревни, то она как раз была решена довольно однозначно и бескомпромиссно. Резолюция XV съезда ВКП(б) "О работе в деревне" рассматривает процессы развития сельского хозяйства с социально-классовой точки зрения -как непримиримую борьбу социалистических и капиталистических тенденций. Концептуальное направление борьбы определено недвусмысленно: "пользуясь всей мощью хозяйственных органов и по-прежнему опираясь на бедняцко-середняцкие массы крестьянства, развивать дальше наступление на кулачество и принять ряд мер, ограничивающих развитие капитализма в деревне и ведущих крестьянское хозяйство по направлению к социализму..." . Следовательно, несмотря на известные противоречия, XV съезд в конечном счете выработал единую политику советского руководства по отношению к сельскому хозяйству - курс на ограничение индивидуального товарного хозяйства и на поощрение коллективных форм производства.
После съезда был принят целый ряд постановлений, призванных стимулировать коллективное земледелие, ограничивая при этом единоличные зажиточные хозяйства, оказывая материальную поддержку бедняцким слоям. Согласно постановлению правительства "О мероприятиях по хозяйственной помощи деревенской бедноте" от 7 сентября 1928 г. , из общей суммы сельхозкредита на долю бедняцких хозяйств в 1928-1929 гг. выделялось не менее 40%, причем половина этих средств шла в фонд кооперирования бедноты и т.д.
Пленум ЦК ВКП(б), проходивший с 6 по 11 апреля 1928 г. постановил, что "по мере ликвидации затруднений в хлебозаготовках должна отпасть та часть мероприятий партии, которая имела экстраординарный характер"3. Вместе с тем Пленум ЦК поставил задачу выполнить годовой план хлебозаготовок, для чего требовалось заготовить в апреле-июне значительно больше, чем в соответствующий период предыдущих лет. Однако на практике экстраординарные меры принимали все более ординарный характер. Дело в том, что из-за тяжелых метеорологических условий зимой-весной 1928 г. погибла значительная часть озимых посевов, составив по СССР около 6,5 млн. га.4 Особенно тяжело пострадали районы товарного зернового хозяйства - Украина и Северный Кавказ. В ряде районов Украины погибло более 75% озимых посевов. Гибель озимых наносила ощутимый удар по страховым фондам крестьян, даже если их потеря и была частично компенсирована пересевом весной. В таких условиях обещание отменить чрезвычайные меры и требование выполнить годовой план оказались несовместимыми. Надо было что-то выбирать, и большевистское руководство пошло на предсказуемый в общем-то шаг - на ограничение прав и интересов крестьянства, прежде всего зажиточного. Но с точки зрения хозяйственной целесообразности этот шаг был не оправдан.
Исходя из решений XV съезда ВКП(б), в партийных органах различных уровнях были созданы отделы по работе в деревне . В обращении ЦК ВКП(б) от 15 мая 1928 г. "Основные задачи отделов по работе в деревне" определялись главные направления их работы: повышение производительности труда и стимулирование коллективного хозяйствования6. "Налоговая весна" 1925 г., в течение которой произошло заметное снижение обложения зажиточных и некоторых категорий среднего крестьянства7 , сменилась устойчивой тенденцией снижения процента дохода по единому сельскохозяйственному налогу на бедняцкое хозяйство, стабильностью изъятия у маломощных середняков, при одновременном асимметричном росте изъятий у середняцких и, особенно у зажиточных хозяйств8.
