Содержание к диссертации
Введение
Раздел I. Основные этапы формирования репрессивной модели государственной политики в отношении Русской Православной Церкви 30-83
Раздел II. Становление антирелигиозных структур в партийно административной системе советской России 84-133
Раздел III. Обновленческое движение как инструмент раскола Русской Православной Церкви 134-185
Заключение 186-191
Список источников и литературы 192-208
- Основные этапы формирования репрессивной модели государственной политики в отношении Русской Православной Церкви
- Становление антирелигиозных структур в партийно административной системе советской России
- Обновленческое движение как инструмент раскола Русской Православной Церкви
Основные этапы формирования репрессивной модели государственной политики в отношении Русской Православной Церкви
Обращаясь к проблеме формирования концептуальных основ советской политики регулирования религиозной жизни страны, следует в первую очередь установить взаимосвязь между конфессиональными процессами, протекавшими в России на этапе ускорения ее индустриальной модернизации и спецификой политического поведения большевиков, после октябрьского переворота 1917 года получивших возможность реализовать свои программные требования.
В данной связи отметим, что парадоксальность ситуации 1917 года, на наш взгляд, состояла в том, что относительно небольшая политическая организация сумела в это время разрушить основы традиционной российской государственности, начать осуществление масштабных преобразований, затронувших все стороны жизни общества. В частности, довольно радикальными были шаги большевиков в отношении Русской Православной Церкви, которые первоначально, в целом, укладывались в рамки программы создания светского государства.
Уже в течение декабря 1917 года советское правительство осуществило целый ряд мероприятий в данном направлении. Из числа наиболее значимых законодательных антицерковных мер в первую очередь следует выделить постановление СНК о передаче Народному комиссариату по просвещению всех принадлежащих церкви учебных заведений (11 декабря); декреты, касающиеся вопросов законодательства о браке (18, 19 декабря); приказ, ликвидирующий институт духовников в вооруженных силах (16 января) и некоторые другие постановления. Наконец, 23 января 1918 года декретом
Совета Народных Комиссаров Русская Православная Церковь была отделена от государства и лишена прав юридического лица. Ее имущество объявлялось народным достоянием, порядок пользования которым должен был определяться дополнительными постановлениями местных и центральной властей.
Таким образом, на первый взгляд, советским правительством начала реализовываться программа перехода к светскому государству. Фактически власть в своих действиях первоначально стремилась апеллировать к либеральным концепциям 19 - начала 20 вв., согласно которым наилучшим для Церкви являлось состояние полного отделения и независимости ее от государства, что по известной формуле libera chiesa in libero stato (свободная церковь в свободном государстве) (формула Кавура) наиболее полно обеспечивает свободу совести.77 По существу, это должно выражаться в двух положениях: «1) религия есть частное дело гражданина, 2) церковные и религиозные общества во всем приравниваются к частным обществам». Поэтому, в целом, декрет от 23 января выглядел вполне либерально и, по замечанию многих авторов, в основном соответствовал конституционным нормам светских государств нового времени. Однако обращают на себя внимание пп.12,13 декрета, лишающие церковь прав юридического лица, в том числе и права владеть собственностью. Тем самым власть, объявляя об отделении церкви от государства, одновременно ставила ее фактически вне закона.
Между тем «Известия ЦИК...», характеризуя декрет как выражение воли миллионов трудящихся, писала: «Рабочее и крестьянское правительство нисколько не посягает на верующих, членов религиозных обществ, Российская Социалистическая республика не думает посягать на свободу совести верующих граждан, когда оно вырывает у духовенства власть и богатства, эту главную опору в деле отупления масс, она оставляет за религиозными обществами полную свободу исповеданий и организации».. И более того, утверждалось, что никакого гонения на православную веру, ни явного, ни тайного - нет и не будет. «Православная вера, - провозглашалось в статье «Черное воинство», - как и всякая другая (старообрядческая, католическая, лютеранская, иудейская или магометанская), у нас совершенно свободна; каждый может веровать и молиться по-своему, как кто находит лучше, и это право каждого защищает народная Советская власть».81
Полагаем, что объективно именно в такой политике был свой резон. Ведь в условиях царской России РПЦ была фактически интегрирована в государственный аппарат, что, с одной стороны, было удобно власти, однако, с другой — явно не способствовало росту авторитета церкви в глазах населения, все более критически относившегося к существующему режиму. В принципе, это обстоятельство имело для церкви самые разрушительные последствия в дальнейшем.
Первыми признаками кризиса церкви как государственного института в полной мере проявились уже в дореволюционный период.
Являясь государственной религией, православие было, казалось бы, надежно защищено законом. Однако на деле, попав в зависимость от государства, оно ослабло, утратило способность самостоятельно определять свою позицию. Контроль над церковью со стороны государства и невозможность существования его без православной идеологии выразились во многих законодательных актах. При этом особенностью русского уголовного права являлось большое по сравнению с западноевропейскими уголовными кодексами количество статей о религиозных преступлениях. И хотя число их уменьшилось — 25 статей в Уголовном уложении по сравнению с 65 статьями Уложения о наказаниях, это количество оставалось неизмеримо большим по сравнению со статьями уголовных уложений европейских стран. Самым тяжким религиозным преступлением являлось богохуление. Наказание за него колебалось от ареста до каторжных работ сроком на 15 лет. Закон говорил и о кощунстве по отношению к церковным обрядам, установлениям, священным предметам. К числу религиозных преступлений относилась и принадлежность к изуверским сектам (например, скопцов, хлыстов). Значительно менее суровыми мерами Уголовное уложение защищало нехристианские религии. К примеру, кощунство по отношению к нехристианским святыням было наказуемо только в случае признания этой религии в России и при совершении кощунственных действий в молитвенном доме во время богослужения.
Получив столь мощную поддержку государства, РПЦ в то же время начала утрачивать свой авторитет и влияние. Не случайно, в начале XX столетия вопрос о религиозности населения волновал многих российских политических, религиозных и общественных деятелей. Даже во второй половине XIX в., по словам религиозного мыслителя П.
Иванова, Православная Церковь «окончательно стала храмом, куда приходили молиться отдельные люди, ничего общего между собою не имеющие, даже сторонящиеся друг друга, а не братья и сестры во Христе.
То, что называется Церковью, потеряло всякое влияние на общество».
Заметим, что кризис церкви в полной мере проявился в росте социальной напряженности в стране, в развитии революционного движения. «Тот факт, - писал философ В.В. Зеньковский, - что в стране, где признают православие, социально-политическое движение, по крайней мере в значительной своей части, развивается не только независимо от Православия, а часто и в прямой враждебности к нему, этот факт является лучшим выразителем оторванности самого Православия у нас от жизни».
Проблема «охранения крестьян от тлетворного духа современных лжеучений», по замечанию священнослужителей, напрямую связывалась с борьбой против проникновения в села и станицы негативного влияния города. В ежегодных отчетах о состоянии епархии с тревогой отмечалось, что именно город негативно влияет на религиозное настроение деревни. В городах, писали благочинные, «деревенская молодежь подвергается влиянию дурных примеров безрелигиозной и безнравственной жизни и развращается безбожной и анархической пропагандой». Примеров такого рода можно привести много - почти все отчеты архиереев в Синод описывали повсеместную картину «оскудения веры» в деревне, являвшуюся закономерным результатом воздействия города. Подобные высказывания часто встречаются и на страницах церковной прессы того времени.
Становление антирелигиозных структур в партийно административной системе советской России
Обращаясь к процессу формирования системы органов государственной власти и управления, непосредственно занимавшихся проблемами церкви, регулировавших религиозную активность граждан, следует отметить главное. На начальном этапе революции, когда у новой власти отсутствовала сколько-нибудь ясная концепция религиозной политики, данная система отличалась относительной простотой. В принципе, формально круг соответствующих государственных инстанций был ограничен наркоматами юстиции и внутренних дел. Ведущую роль при этом получил VIII («ликвидационный») отдел Наркомюста, ориентированный на административно-правовое обеспечение «отделения церкви от государства».
В частности, отдел ставил перед собой следующие задачи: «1. Разбор и разрешение многочисленных случаев прецедентарного характера, могущих возникнуть при непосредственном применении декрета. контрреволюционной деятельности религиозных объединении».
В целом, на этот отдел возлагались общее руководство и наблюдение за проведением в жизнь процесса отделения церкви от государства: разработка проектов, издание инструкций и циркуляров в области государственной политики по отношению к религиозным объяснениям; общее наблюдение за правильным применением декрета об отделении церкви от государства и ст. 65 Конституции РСФСР, а также закона от 21 декабря 1921 г. об освобождении от службы в армии по религиозным убеждениям; разработка материалов и данных всех ведомств, имеющих отношение к культам и религиозным объединениям всех конфессий.
Влияние отдела на заре советской власти дополнительно усиливалось тем, что его возглавил видный деятель большевистской партии П.А. Красиков, проявивший себя как активный борец с религией. В частности, уже во время кампании по вскрытию святых мощей он проявил себя как сторонник наиболее бескомпромиссной и варварской политики.
В целом, глава VIII отдела НКЮ с 1918 г. Красиков стоял у истоков антирелигиозной политики советского государства. В 1919 г он возглавил журнал «Революция и церковь», первый журнал антирелигиозной направленности в СССР. О позиции данного функционера красноречиво свидетельствуют его публикации в данном журнале. В частности, в статье «Советская политика в религиозном вопросе», П.А. Красиков рассматривал церковную организацию «как часть старого государственного аппарата классового господства помещиков и капиталистов, как орудие управления и господства эксплуататорских классов над трудящимися классами». Основные задачи «советской политики в религиозном вопросе» на этом этапе состояли, по мнению П.А. Красикова, в том, чтобы «разбить старую церковную государственную машину» и «уменьшить удельный вес церковников как проводников крепостнических и буржуазных тенденций и влияний на массы».
Принятые Советским правительством постановления и декреты в отношении церкви, П.А. Красиков оценивал как начало реализации указанных задач. При этом он выделялся своим отрицательным отношением к религии даже среди большевистских руководителей, что создало ему вполне определенную репутацию. Один из последовательных защитников Православной Церкви профессор Н.Д. Кузнецов в письме на имя В.И. Ленина так характеризовал Красикова: «Он человек, полный крайней вражды ко всякой религии, отвергающий всякое ее значение и хорошее влияние на человеческую душу, и потому по своим взглядам очень нетерпимый к религии. Эта нетерпимость, естественно, отражается на деятельности VIII отдела, возбуждающей большое недовольство и даже вражду в верующей части народа».
Отмечая ведущую роль Наркомюста в реализации советской церковной политики на начальном этапе войны, следует видеть, что в последующем на передний край здесь выдвинулась политическая полиция. Дело в том, что в условиях ожесточенной гражданской войны, по сути, произошло колоссальное расширение функций данного ведомства. В частности, в это время ВЧК стала бороться не только с контрреволюцией, но и с преступностью вообще. Тем самым была закреплена ведущая роль карательных функций органов охраны общественной безопасности. Более того, в это время наметилась явная идеализация ВЧК, упование на ее как универсальный инструмент. Ведомство превратилось чуть ли не в основной гарант светлого коммунистического будущего. Не случайно В.И. Ленин на IX съезде партии заявил: «Хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист».
Именно благодаря такой позиции руководства РКП (б) ВЧК стало главным, практически бесконтрольным правоохранительным ведомством на местах. Она работала строго под надзором «партии, по ее директивам и под ее контролем».241 Только с мая 1918 г. по 1920 г. включительно вопросы о деятельности ЧК 26 раз стояли в повестке дня заседаний ЦК и объединенных заседаний Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б).242 После образования в апреле 1919 г. Политического бюро ЦК РКП(б) оно практически на каждом заседании (проходили 2 раза в неделю) решало вопросы, имевшие непосредственное отношение к ВЧК.
Формально ВЧК подчинялась Совету Народных Комиссаров при сохранении контроля над ее деятельностью со стороны Комиссариатов Юстиции и Внутренних Дел. Однако основой регулирования ведомства стали не государственные законы, а руководящие директивы большевистской партии, и, в первую очередь, ее вождя. Известны несколько сот ленинских статей, речей, обращений, заметок, писем, телеграмм и телефонограмм, распоряжений, проектов постановлений и резолюций, имеющих непосредственное отношение к ВЧК-ГПУ. Только сборник «В.И. Ленин и ВЧК», выпущенный 2 изданием в 1937 г., включает 630 документов, написанных Лениным или при его непосредственном участии. Столь пристальное внимание встречало понимание чекистов. В частности, Дзержинский говорил сотрудникам, что чекистом может быть только настоящий коммунист-ленинец.
В итоге, тесная взаимосвязь с высшими партийными инстанциями вывела ВЧК из под какого-либо контроля, что стало ощущаться по всей ведомственной вертикали. В результате, местные ЧК которые должны были, по идее, подчиняться Советам, на практике в основном не находились в сфере их влияния. Попытки Советов ограничить произвольную деятельность чрезвычайных комиссий были пресечены еще в 1918г. разъяснением ВЧК следующего содержания: «Отделы управления во многих местах пытаются подчинить Чрезвычайные Комиссии себе, ссылаясь на резолюцию съезда Представителей Губернских Исполкомов. Разъясняем, что это только резолюция, которая не утверждена ни Совнаркомом, ни Всероссийским ЦИК. А посему... В своей деятельности ВЧК совершенно самостоятельна, производя обыски, аресты, расстрелы, давая после отчет Совнаркому и ВЦИК. ...Ведомство Юстиции и Внутренних дел имеет контроль над Чрезвычкомами, не вмешиваясь в их дела. Вообще Комиссии в своей деятельности самостоятельны»."
Подобное усиление ведомства привело к распространению его влияния и на сферу церковной политики. В ВЧК уже в 1919 г. было создано специальное 7 отделение, занимавшееся вопросами, связанными с «церковниками».245 Данное отделение находилось в составе образованного в феврале 1919 года Секретного отдела ВЧК, который также был призван заниматься борьбой «с враждебной деятельностью церковников». Позднее, в октябре 1921 г. он был преобразован в Секретно-оперативный отдел ВЧК, а среди его специальных подразделений было 7 отделение, курировавшее церковные вопросы.246
Так церковное направление в деятельности ВЧК выделилось в самостоятельную структурную единицу. С января 1921 г. Секретный отдел состоял уже из 9 отделений. Всеми вопросами, так или иначе связанными с религией, занималось 6 отделение. Кроме того, уже к 1921 г. в уездных ЧК существовали «уполномоченные по духовенству». С сентября 1920 г. по 25 мая 1923 г. Секретным отделом руководил Т.П. Самсонов. Затем его сменил Т.Д. Дерибас. По постановлению ВЦИК РСФСР от 6 февраля 1922 г. ВЧК была преобразована в Главное политическое управление при НКВД РСФСР.
Обновленческое движение как инструмент раскола Русской Православной Церкви
Характеризуя советскую политику в отношении Русской Православной Церкви, необходимо признать, что практически изначально одной из главных ее составляющих явилось использование государством тех глубоких внутренних противоречий, которые стали очевидными уже в предреволюционный период и еще более обострились в условиях революционного кризиса 1917 года, последующей эскалации гражданского противостояния.
Как уже отмечалось выше, кризисная эпоха в развитии страны крайне негативно сказалась на внутрицерковных отношениях, породив различного рода смуты и расколы. К примеру, одним из первых проявлений такого рода стала раскольническая деятельность возведенного в 1917 г. в сан архиепископа Пензенского Владимира (Путяты). Отстраненный от управления епархией в том же 1917 г. решением Священного Синода и определенный на 3-летнее покаяние за развращение несовершеннолетней, в условиях хаоса революции решение Синода он не принял, вернулся в Пензу, где основал «народную церковь», породив церковный раскол. За это Поместным Собором в июне 1918 г. Путята был лишен епископского сана с оставлением в монашестве. Однако и эти решения Собора он не принял, продолжив раскольническую деятельность и, в итоге, влился в ряды «обновленцев». Это был один из первых опытов активной антицерковной деятельности.
Однако еще более глубокий раскол в церкви произошел в годы гражданской войны, когда каждый человек, в том числе верующий, был поставлен перед необходимостью нелегкого выбора. Свой выбор, в том числе и политический был сделан и церковными иерархами, многие из которых стали активными участниками белого движения, а затем покинули страну, в итоге, образовали РПЦЗ во главе с митрополитом Антонием (Храповицким). В этой ситуации наиболее существенным для большевиков оказалось то, что часть духовенства избрала путь поддержки советской власти. Именно это заложило основы будущего раскола.
Однако, как показали последующие события, прочность церковной организации была весьма высока, и настоящий раскол в РПЦ стал возможен лишь как результат целенаправленной кампании, организованной руководством советской России. В данной связи следует согласиться с выводом диссертационного исследования Д.А. Головушкина, посвященного исследованию процессов развитие церковной реформации в России с начала 1900-х годов до 1925 г., в котором автор сделал вывод о том, что «церковное обновленчество 1920-х гг., с одной стороны, продолжало развивать идеи своих дореволюционных предшественников, а с другой стороны, было достаточно новым явлением».
Еще более конкретно и, в принципе, верно высказался по данному вопросу протоиерей В. Цыпин, заметивший: «Истинным дирижером этой группировки (обновленческой - авт.) был не епископ Антонин, даже не Александр Введенский, а чекист из ОГПУ Евгений Александрович Тучков. Обновленческие главари называли его в своем кругу «игуменом», сам же он предпочитал именовать себя «советским обер прокурором». Действительно, как показывают опубликованные в последнее время документы, именно наработки ГПУ создали тот организационный задел, который был использован властями в расколе.
Как отмечалось выше, основным инструментом работы обновленцев в церковной среде являлось 6 отделение СО ГПУ. На основе информации негласных осведомителей в церковной среде, вербовка которых началась в конце 1921 г., отделение, прежде всего, систематически готовило для руководства ГПУ агентурно-осведомительные сводки. Очевидно, что многие представители духовенства, которых ГПУ использовало затем для создания обновленческой группы, оппозиционной патриарху, являлись осведомителями или секретными сотрудниками ГПУ. Согласно действующему законодательству, исследователям недоступны агентурные дела, которые оформлялись каждый раз, когда тот или иной человек, в том числе и представитель духовенства, соглашался стать секретным сотрудником ГПУ, и где хранятся все донесения этих агентов. Однако тех материалов секретного делопроизводства 6 отделения СО ГПУ, которые введены в научный оборот, достаточно, чтобы доказать это утверждение.
Об этом, в частности, позднее писал в секретных донесениях руководству Е.А. Тучков: «До этого времени как со стороны органов ГПУ, а так же и со стороны нашей партии обращалось на церковь внимание исключительно с информационной целью, поэтому требовалось для того, чтобы обновленцы овладели церковным аппаратом создать такой осведомительный аппарат, который можно было бы использовать не только в информационных целях, но и руководить через него всей церковью. Благодаря достигнутому в этом отношении успеха, органам ГПУ представилась полная возможность не только видеть, что делается в церковной среде, но и руководить через него всей церковью, что нами и было достигнуто. Достижение это само собой разумеется не могло получиться сразу и без затраты денежных средств ... После этого и имея уже целую сеть осведомления возможно было направить церковь по тому пути, какой нам был нужен». Таким образом, период 1921- начала 1922 годов стал временем создания в церкви плацдарма большевистского государства для развития будущего раскола.
Наиболее удобным моментом для внесения раскола церковную среду для власти стало изъятие церковных ценностей, начавшееся в феврале-марте 1922 г. Е. Тучков в одном из докладов руководству писал: «Момент изъятия церковных ценностей послужил как нельзя лучше к образованию обновленческих противотихоновских групп, сначала в Москве, потом по всей СССР».390 10 марта 1922 г. Комиссия по учету и сосредоточению ценностей поручает вновь созданной комиссии по руководству изъятием церковных ценностей под председательством Т.В. Сапронова, куда входил первый заместитель председателя ГПУ И.С Уншлихт, «мобилизовать те элементы духовенства, которые стоят за изъятие ценностей и готовы на этой почве дать бои».
А такие «элементы духовенства» уже активно себя проявили в Петрограде. 18 февраля 1922 г. петроградский протоиерей А.И. Введенский опубликовал в газете «Петроградская правда» обращение к верующим, в котором призывал к сдаче церковных ценностей и выдвигал обвинения в адрес петроградского духовенства. Введенский указывал, что главной задачей Церкви в тот момент являлась помощь государству в изъятии церковных ценностей. Скорее всего, эта публикация была согласована Введенским с властными органами. В выписке из «недельного меморандума» 6 отделения СО ГПУ говорилось: «Обращение св. Введенскаго к верующим напечатанное в Петроградской правде от 18/11 в №39 на духовенство произвело одурачивающее впечатление. В некоторых церквях Петрограда также священниками даются намеки, что это необходимо сделать как указывает Введенский». Комиссия поручила Введенскому и другим будущим обновленцам начать публикацию материалов с критикой патриарха Тихона: «Послание патриарха Тихона нигде не печатать и на него никак не реагировать от имени газет, а произвести критику его со стороны духовенства отдельными изданиями, воззваниями и пр.».
В данной ситуации 12 марта 1922 года Л.Д. Троцкий в своем письме в Политбюро фактически дал установку на раскол Церкви: «Я считаю, что можно и должно допустить представителей «советской части» духовенства в органы Помгола. Вся стратегия наша в данный момент должна быть рассчитана на раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятие ценностей из церквей. Так как вопрос острый, то и раскол на этой почве может и должен принять острый характер, и той части духовенства, которая выскажется за изъятие и поможет изъятию уже возврата назад к клике патриарха Тихона не будет». Предложение Л.Д. Троцкого было принято Политбюро 13 марта. 94 Это послужило сигналом для ГПУ к тому, чтобы приступить к активным действиям по организации раскола в Церкви.
