Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Продразвёрстка - стержень аграрной политики большевиков 31
ГЛАВА ВТОРАЯ. Изменения в характере труда 70
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Трудности транспорта - важный фактор продовольственного кризиса 102
ГЛАВ А ЧЕТВЁРТАЯ. Итоги заготовитсльной кампании 1920 года 144
ГЛАВА ПЯТАЯ. Сложности «всликой посевной» кампании 1921 года 173
Том 2 Часть вторая Поволжский голод: его особенности и п0следствия, лето 1921-1925 год
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Псрсход К продовольственному налогу 226
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Голод как национальная катастрофа, его особенности и первый опыт государственной помощи 279
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Русская общественность и большевики: противостояние на почве иностранной помощи 310
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Вклад Русской Православной Церкви в борьбу с голодом и атеистические мероприятия РКП(б) и советской власти 362
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Испытанис голодом: люди и власть в борьбе за выжива ние 414
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Изменсния в налоговом обложении крестьян во время голода 466
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Спад И послсдствия голода 530
Заключение 574
Приложение 587
Источники и литература
- Продразвёрстка - стержень аграрной политики большевиков
- Сложности «всликой посевной» кампании 1921 года
- Голод как национальная катастрофа, его особенности и первый опыт государственной помощи
- Вклад Русской Православной Церкви в борьбу с голодом и атеистические мероприятия РКП(б) и советской власти
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема продовольственного обеспечения населения земного шара приобрела острый характер ещё в прошлом столетии, а к концу первого десятилетия нынешнего XXI в. число голодающих приблизилось к миллиарду человек, то есть голод стал испытывать каждый шестой житель Земли. Эти масштабы бедствия усугубились текущим мировым экономическим кризисом, что, по мнению генерального директора продовольственной и сельскохозяйственной организации Объединённых Наций (ФАО) Ж. Диуфа, сделало необходимым установление нового мирового аграрного порядка, который сможет, наконец, гарантировать человечеству достаточное количество питания. В канун Всемирного зернового форума, проходившего в Санкт-Петербурге в июне 2009 г., он, обратив внимание на вопросы о более эффективной продовольственной помощи в кризисных ситуациях, роли продовольственных резервов и механизмах раннего реагирования, сделал упор на урок, «заключающийся в том, что необходимо внимательно оценить их значение и понять, как управлять этими резервами в контексте государственной и всемирной продовольственной безопасности», чтобы вдвое сократить численность населения страдающего на Земле от голода.
В решении этой проблемы важная роль принадлежит России, которая вновь, как это было в начале ХХ в., превратилась в ведущего производителя пшеницы наравне с США, а также вошла в четвёрку крупнейших экспортёров зерна в мире. Вместе с тем из-за значительной доли импорта ряда других продуктов питания актуальной остаётся задача и собственной продовольственной безопасности, которая разрешима через наращивание своего многопрофильного производства. Иной характер развития аграрного сектора экономики не может исключать повторения голода, трижды случавшегося в недавней истории нашей страны. В связи с этим развернувшаяся дискуссия о голоде начала 1930-х гг. делает актуальным обращение к идентичному по своему характеру событию из предшествующего десятилетия, а равно голоду 1940-х гг. Во всех трёх случаях наряду с особенным есть много общего, но именно история голода в Поволжье в первой половине 1920-х гг. создаёт условия для полноценного понимания явлений последующих. Все они стали судьбоносными для развития российской деревни. Крестьяне всегда играли значимую роль в общественном развитии. В силу сложившегося в России своеобразного характера взаимоотношений государства и общества разрыв между интересами государства и крестьян, будучи непомерно великим, ещё более усугубился с приходом к власти большевиков. Реализация на практике идеи гегемонии пролетариата, как одного из программных положений марксизма-ленинизма, ущемляя крестьян, поставила их на грань вымирания. Они приносились в жертву целям партии. Деревня рассматривалась только в качестве основного поставщика продуктов питания для рабочих и сырья для промышленности. Продовольственная диктатура, продовольственная развёрстка и продовольственный налог, последовательно сменявшиеся в РСФСР, увеличивали изъятия из деревни и привели к голоду 1919–1925 гг. в Поволжье, как общероссийскому бедствию. Его уроки представляют несомненный интерес, потому что позволяют оценивать характер принимаемых государственных решений и исключать возможность повторения таких явлений впредь.
По этой причине столь же актуальным предстаёт и региональный аспект исследования, потому что Поволжье – один из важнейших регионов России. Регионализация общественной жизни, сложные экономические и национально-религиозные проблемы требуют особого внимания к историческому опыту конкретных субъектов Российской Федерации. В полной мере это относится к Поволжью с его значительным промышленным потенциалом и многоотраслевым аграрным сектором, где в настоящее время идёт сложный процесс экономического возрождения и перехода к рыночным отношениям. В связи с этим история голода 1920-х гг. остаётся полезной для современных руководителей как российского, так и регионального уровня.
Степень изученности темы. Советская историческая наука проблемам голода, который трижды охватывал страну в советскую эпоху, значительного внимания не уделяла. Голод начала 1930-х гг., теперь нашедший отражение и в монографических исследованиях, замалчивался вплоть до 1991 г. Такой же была историографическая ситуация и с голодом 1946–1947 гг., о котором впервые упомянули в 1988 г., а специальные исследования стали появляться только с начала 1990-х гг.
Иной была историографическая ситуация с первым голодом 1920-х гг. Хотя его факт не отрицался, но до полномасштабной реконструкции картины произошедшего ни современники, ни авторы последних исторических работ всё равно подняться не смогли. Первопроходцами в исследовании тех событий стали специалисты в области народного быта Б. М. Соколов и председатель Саратовского общества истории, археологии и этнографии профессор Саратовского университета С. Н. Чернов, в декабре 1921 г. создавшие Музей голода. Тогда же с философско-социологических позиций к проблеме голода обратился П. А. Сорокин. Его книга «Голод как фактор», увидевшая свет в 1921 г., решающим образом сказалась на решении о высылке учёного из страны.
Не могли обойти своим вниманием масштабный голод и большевистские деятели той эпохи. Ряд небольших агитационно-пропагандистских брошюр, подготовленных ими, включает речи, выступления, доклады и беседы важные тем, что содержат методологические посылки, сводящие причины голода к деятельности царского и Временного правительств, к отсутствию дождей и оправданию своей причастности к народной трагедии. То есть всё то, на чём позже будет базироваться советская историография. Но при этом один из её основоположников, видный марксистский историк М. Н. Покровский, тогда же выразился иначе: «Мы по старой привычке всё больше считаемся со стихийными, природными силами, и, конечно, считаться с ними нужно, но забывать социальные причины отнюдь не следует». Скорее всего, эта фраза и стала основанием для долгого забвения названной публикации.
Во второй половине 1920-х – начале 1930-х гг. проблематика первого советского голода нашла отражение только в двух статьях «Большой Советской Энциклопедии». Автором первой был К. И. Ландер, в своё время занимавший пост представителя правительства РСФСР при всех заграничных организациях помощи голодающим в России. Располагая доступными материалами, он и показал деятельность самой крупной из них, назвав численность 5 млн детей и 5 млн взрослых, получивших продукты от АРА на конец 1922 г. Автором второй статьи был С. Д. Мстиславский, который, подводя, как тогда казалось, окончательные итоги, резюмировал: голод охватил 35 губерний с населением в 90 млн человек, из которых голодало не менее 40 млн. От голода 1921–1922 гг. и его последствий погибло около 5 млн человек.
После этих публикаций чего-либо существенного о первом голоде в советской историографии не было до тех пор, пока в конце 1930-х гг. не появился «Краткий курс истории ВКП(б)». В нём правда о том бедствии скрывалась двумя фразами, сводящими всё к объяснению природным катаклизмом, с каким партия большевиков-ленинцев якобы успешно справилась по решению своего XI съезда. В первой указывалось, что «вдобавок в 1920 году многие губернии были охвачены неурожаем», а во второй следовала победная реляция: «Успешно были ликвидированы последствия постигшего страну недорода». Эта трактовка долго оставалась неизменной, о чём можно судить как по узкоспециальным работам, включая диссертации, так и по последующим энциклопедическим изданиям. Они, хотя и сохранят прежние названия, но потеряют былую информативность и приобретут чётко выраженную антиамериканскую направленность с оценкой АРА как шпионской организации.
По иному на эти события смотрели западные специалисты, видевшие причины голода не только в недостатке влаги, но и в продовольственной политике советского правительства. Из широкого круг работ, затрагивающих проблему голода в советской России, выделяется учебник Г. В. Вернадского. Его данные о численности россиян, умерших в 1921–1922 гг. от голода в количестве около 5 млн человек были близкими к действительности.
В 1952 г. наш соотечественник экономист С. Н. Прокопович, который в июле – августе 1921 г. являлся одним из руководителей ВКПГ, со ссылкой на советские источники привёл более точные данные о потерях. Они по стране составили от роста смертности и уменьшения числа рождений 5 053 000 человек. При этом он назвал и причины трагедии, которые заключались в сокращении посевных площадей «в губерниях средневолжских, нижневолжских, приуральских и киргизских… с 1920 по 1922 г. на 45%». А после того как «на этой территории урожай 1920 г. был изъят "под метёлку", а 1921 г. оказался засушливым и неурожайным, наступил голод». Позже эту тему, уже как традицию в эмигрантской среде, продолжили М. Я. Геллер и А. М. Некрич. Приняв те же данные потерь от голода в 5 053 000 человек, они через историю отношений с АРА сформулировали модель поведения советской власти по отношению к тем, кто приходил ей на помощь: 1) уступки, если нет иного выхода, 2) отказ от уступок, если необходимость миновала, и 3) месть. Важной частью сюжета книги В. Степанова (Русака), изданной в Нью-Йорке в 1987 г., стало изъятие церковных ценностей в период голода и репрессии против верующих и священнослужителей. Автор особое внимание уделил раскрытию шахматного хода советской власти, решившей разом «убить двух зайцев»: декларировать попытку накормить голодных в Поволжье и подрубить жизненную основу Православной Церкви.
В 1968 г. руководитель группы по истории советского крестьянства Института истории АН СССР В. П. Данилов, опираясь на материалы переписи 1926 г., число погибших в период первого советского голодомора 1921–1922 гг. уточнил в сторону увеличения до 5 200 тыс. человек. Но это уточнение осталось всего лишь эпизодом в советской историографии, о чём можно судить по работам, сохранявшим прежнюю концепцию и увязывавшим помощь западных стран голодавшей России с некой антисоветской диверсией.
Ничего, кроме упования на «страшное стихийное бедствие 1921 г., а затем засуху 1924 г.», не мог сказать и автор двухтомного исследования аграрно-крестьянского вопроса С. П. Трапезников. С его участием с малозаметной разницей в содержании получился и параграф «Оживление сельского хозяйства. Борьба с голодом» в одной из книг многотомной «Истории Коммунистической партии Советского Союза».
Повторили эти суждения в 1986 г. и авторы первого тома «Истории советского крестьянства». В этом исследовании, ставшем последним академическим изданием в СССР, вновь приводились заниженные данные «около 1 млн. крестьян», умерших от голода и болезней к маю 1922 г. Вскоре в таком же методологическом ключе заявил о себе Е. М. Хенкин, констатировавший, что «основной причиной голода явилась отсталость сельского хозяйства России». Одновременно с этим в конце 1980-х гг. в СССР проявились признаки торжества действительно новых принципов и подходов. В 1987 г. В. З. Дробижев, который, хотя и сослался на засуху 1921 г., к поражённому голодом региону отнёс более 30 губерний с населением свыше 30 млн человек. При этом в динамике воспроизводства населения об убыли в отдельных местностях Поволжья за 1922 г. он привёл следующие достоверные данные: Казань – 31,0 %, Оренбург – 104,9 %, Уфа – 24,8 %, Саратов – 61,2 %.
Симптоматично важным подтверждением начавшихся в стране изменений стала и публикация в 1988 г. интервью с В. П. Даниловым относительно объёмов иностранной помощи западных государств РСФСР в период голода 1921–1922 гг., где он повторил и ранее упоминавшуюся цифру погибших в 5,2 млн человек. Спустя год он же сделал важное уточнение о продолжительности того голодного бедствия: «В Поволжье, на Дону и Северном Кавказе, на Украине голодание деревни продолжалось и в 1923, и в 1924 годах». Тогда же обратили на себя внимание две публикации профессора Гуверовского института (Стэнфорд, США) Р. Конквеста. В начале 1990 г. в журнале «Вопросы истории» появился фрагмент статьи, а тремя годами позже российский читатель смог взять в руки книгу. Сущность проделанного автором хорошо видна из следующего вывода: «Страшный голод 1921 года произошёл не потому, что кто-то принял решение уничтожить крестьян таким методом. Однако полагать, что он произошёл стихийно, тоже неверно. Погода была плохой, но уж не настолько, чтобы вызвать подобное бедствие. Главным фактором голода был метод Советского правительства добывать хлеб с помощью реквизиции: частично потому, что у крестьян отбирали весь хлеб, почти ничего не оставляя на пропитание, но главным образом потому, что крестьян лишили какого-либо побудительного мотива этот хлеб производить».
Почти одновременно и в унисон с работами Р. Конквеста прозвучало несколько публицистических статей в периодических изданиях как столичных, так и региональных. Вслед за этим появились и научные публикации.
Новая политическая ситуация в стране открыла учёным возможность для освещения исторических событий независимого от прежней идеологии. Это позволило перейти к проблеме исследования поволжского голода начала 1920-х гг. на уровне монографических и диссертационных работ. Одну из первых позиций в этом ряду заняла книга А. А. Германа, показавшего на материалах немецкой автономии регионально-национальные особенности той трагедии. Проанализировав и обобщив реальные данные о большевистском продовольственном «нажиме» 1919–1920 гг., он в дальнейшем и хронологические рамки голода раздвинул до конца 1924 г.
Наряду с подготовкой обобщающих научных исследований, и это естественно, выходили в большем числе научные статьи в периодических изданиях, сборниках трудов, материалах симпозиумов и конференций. В 1992 г. увидела свет статья «Немцы Поволжья и голод 1921 года» профессора Колорадского университета (США) Дж. Лонга. Опираясь на материалы Американской организации помощи голодающим (АРА), хранящиеся в Гуверовском институте войны, революции и мира, он, разделяя мнение, что голод вызывается не столько климатическими отклонениями, сколько «внутренней слабостью общества», пришёл к выводу: «Голод, постигший в 1921 г. немцев Поволжья, породила, главным образом политика центральной власти». Эта публикация нашла отклик у российских историков. В материалах российско-американской научной конференции, проходившей 18–22 мая 1992 г. в Саратове, был опубликован его доклад по той же проблеме с однозначным выводом: «Большевики выдумали миф, что голод в начале 20-х годов был вызван засухой…». Поэтому и ответственность возлагал на тех, кто проводил «правительственную политику продразвёрстки. Уже в 1920 г. стало известно о крайне тяжёлом положении в Области Немцев Поволжья, но не было сделано ничего в отношении прекращения продразвёрстки и организации скорейшей помощи…». Схожие взгляды нашли отражение в ряде статей российских историков, одновременно коснувшихся отдельных аспектов сложных взаимоотношений властных структур советского государства с представителями иностранных организаций. Сравнительный анализ помощи голодающим со стороны одних и других обозначил новые подходы в исследовании этой трагической «страницы» отечественной истории. Тогда же продолжали появляться работы, авторы которых остались на прежних позициях. Это отразилось не только в тематике, посвящённой, к примеру, «Деятельности комсомольских организаций Поволжья по преодолению голода…», но и в объяснении его причин «отсталостью сельского хозяйства», хотя и с элементами новизны, что выразилось в упоминании о «процессе "раскрестьянивания" и отрицательной мотивации крестьянского труда».
Процесс наработки советским чиновничьим аппаратом навыков по отбору у крестьян продовольствия сначала методом продовольственной развёрстки, затем продовольственного налога, с которым в 1922 г. было совмещено изъятие церковных ценностей, характер антицерковных мероприятий в широкой богоборческой кампании и её ход первыми из российских историков отразили О.Ю.Васильева и П. Н. Кнышевский. Они не только показали, как «в Кремле ломали головы над тем, как в разрухе и бедствии укрепить шаткие столпы власти, как придать "уникальному" явлению голода классовое содержание и как взобраться на его костях к очередной победной вершине революции», но и назвали близкую к реальной цифру – около 6 миллионов человек, умерших от голода.
Возросший интерес к проблеме первого советского голода нашёл отражение в диссертации А. М. Кристкална, где в рамках одного 1921 г. автор пришёл к выводу о социальных причинах трагедии, заявив: «Большевиков нельзя называть виновниками голода. Виновны были все: и царское правительство, консервировавшее вековую отсталость российского сельского хозяйства, и белые, не желавшие отказаться от планов сохранения помещичьих латифундий, и интервенты, стремившиеся подорвать экономику России блокадой».
В начале XXI в. появились новые исследования, в которых затрагивались существенные компоненты проблемы первого советского голода. В кандидатской диссертации Е. Н. Бадмаевой, наряду с прежними объяснением «объективным фактором, а именно засухой 1921 года», звучало упоминание, что «засуху народное хозяйство Калмыкии встречало фактически обескровленным», но при этом не раскрывались те властные структуры, которые были причастны к случившемуся. В один года с названной диссертацией вышла из печати объёмная монография И. В. Нарского. Автор при показе широкого спектра факторов бедственного положения населения одного из крупнейших регионов России на начальной стадии «коммунистического экспериментирования» в своём выводе о катастрофе начала 1920-х гг. использовал данные западных исследователей, определивших число умерших голодной смертью или подорвавших здоровье от 10 до 15 млн человек.
В работах, посвящённых сюжетам локального характера, получили обоснование как более полные данные о спаде сельскохозяйственного производства и людских потерях, так и нашли подтверждение те мероприятия советского руководства, которые обернулись обострением голодного бедствия. Новым содержанием наполнилась проблематика взаимоотношения советского государства с Русской Православной Церковью, что позволило констатировать решающую роль последней в развёртывании международной помощи погибающим от голода россиянам и одновременно выявить методы формирования негативного общественного мнения во время голода в отношении духовенства и религиозных организаций.
В научных статьях нашла отражение проблема миграции населения в период голода и получила негативную оценку деятельность центральных и местных структур власти, в 1918–1921 гг. «посадивших на "голодный паёк" практически всё население России», которое в отдельных районах Поволжья продолжало голодать почти до конца 1926 г. Близкий по смыслу вывод о большей опасности стихии политической, чем природной, прозвучал в статье, совместно подготовленной российским и зарубежным автором.
В конце первого десятилетия XXI в. внимание историков привлекла деятельность западных общественных организаций по оказанию помощи голодающему населению Советской России.
Вполне ясно, что проблему смертности в период голода не могли обойти своим вниманием демографы. Одни из них, в частности, в справочных изданиях, со ссылкой на авторитетных учёных повторили ранее введённые в научный оборот данные о людских потерях от голода. Другие сделали уточнения, доводящие число умерших в нашей стране в 1921–1922 гг. до 10,8 млн человек. Если бы не было войны, голода и эпидемий то потери были бы значительно меньше. Эти расчёты ещё раз подтверждают близость к реальной цифры о более 5 млн людей, умерших от голода на 1922 г.
В завершение предпринятого анализа можно констатировать, что почти за 90-летний период, прошедший с момента появления первой книги о голоде начала 1920-х гг., его отдельные стороны исследовались, но работы обобщающего характера до сих пор нет. По этой причине вне поля зрения остались и составные компоненты взаимосвязанных с голодом проблем, которые вобрали в себя как теоретические воззрения большевиков о путях революционного преобразования российской экономики, так и практическую сторону, отразившуюся в сложившихся при них производственных отношениях, что предстало в тяжелейшем кризисе аграрного сектора, промышленности и транспорта. В связи с этим в настоящей диссертации предпринимается попытка восполнить обозначенный пробел.
Объектом диссертационного исследования является голод 1919–1925 гг. в Поволжье как общероссийское бедствие.
Предмет исследования – политика партии большевиков и советских государственных структур в сфере экономики, отразившаяся на её аграрном секторе в разных фазах голода, а равно мероприятия общественных и иностранных организаций по оказанию помощи бедствовавшему населению.
Целью диссертации является формулирование развёрнутой концепции исследования голода в Поволжье в 1919–1925 гг. через комплексный анализ причин его происхождения, особенностей и последствий.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:
– отразить роль В. И. Ленина в формировании экономической политики и проследить характер взаимоотношений советского государства с производителями сельскохозяйственной продукции в период от продовольственной диктатуры к продовольственной развёрстке и продовольственному налогу;
– рассмотреть изменения на транспорте во взаимосвязи с голодом;
– проанализировать деятельность государственных продовольственных структур в 1920 г. и выделить мероприятия, направленные на подготовку и проведение «великой посевной» кампании 1921 г.;
– выяснить погодные условия весны-лета 1921 г., включая показатели температуры и количество осадков в сопоставлении с годом предыдущим;
– вскрыть подробности принятия высшими партийно-советскими руководителями решения о переходе к продовольственному налогу и, акцентируя внимание на его размерах и росте числа голодающего сельского населения, обозначить характерные для Поволжья черты продовольственной политики;
– осветить начальную стадию голодной катастрофы, её особенности и попытки организации государственной помощи с опорой на медицинские критерии голода;
– раскрыть роль и характер деятельности русской общественности по организации иностранной помощи населению остро голодавших регионов и мероприятия высшего большевистского партийно-государственного руководства;
– показать вклад Русской Православной Церкви в борьбу с голодом и содержание атеистических мероприятий РКП(б) и советской власти;
– обрисовать положение голодающего населения в Поволжье через систематизацию сведений о рецидивах, вызванных голодом, одновременно сопоставляя это с продовольственным обеспечением партийного и советского аппарата вплоть до его высшего звена, а также сравнивая характер и размеры помощи иностранных общественных организаций с помощью советского государства своим гражданам;
– обозначить наиболее существенные изменения в налоговом обложении крестьянства во время голода;
– уточнить количество погибших от голода и привести в систему другие последствия хозяйственной деятельности РКП(б) и государственных структур в 1919–1925 гг.
Хронологические рамки работы охватывают период с 1919 по 1925 г. Начальная дата обусловлена принятием 11 января 1919 г. «Декрета СНК о развёрстке зерновых хлебов и фуража, подлежащих отчуждению в распоряжение государства, между производящими губерниями», а конечная – преодолением такого рубежа в обеспеченности населения продуктами питания, при котором только со второй половины 1925 г. отказались от дополнительной продовольственной помощи.
Территориальные границы Поволжья обосновываются экономическим районированием, два варианта которого в начале 1920-х годов нашли отражение в плане ГОЭЛРО и Генеральном плане народного комиссариата земледелия РСФСР. Опираясь на аргументы второго варианта, в основу которого были положены доводы профессора А. Н. Челинцева, в бассейне Волги выделяем три экономических района: Заволжский, состоявший из Оренбургской, Челябинской, Уфимской губерний и Башкирской АССР; Средневолжский, включавший Нижегородскую, Симбирскую, Пензенскую, Самарскую, Саратовскую губернии, Татарскую АССР и Марийскую, Чувашскую, Немецкую области; Юго-Восточный, объединявший две области – Уральскую и Калмыцкую, и две губернии – Царицынскую и Астраханскую.
Методологической основой диссертации стали те принципы, в разработку которых важный вклад внёс А. С. Лаппо-Данилевский. Для него любые сообщества людей были, по сути, индивидуальностями. Исторический факт трактовался как «воздействие сознания данной индивидуальности на среду, в особенности на общественную среду». В середине 1900-х гг. он пришёл к выводу, что «законов истории» ещё никому не удалось установить, а историки, стремящиеся открыть их, довольствуются в лучшем случае эмпирическими обобщениями. Понятию закономерности А. С. Лаппо-Данилевский противопоставил категорию ценности, которую рассматривал как критерий интерпретации исторических фактов, учитывающий этические, эстетические и другие факторы. По его убеждению выявление исторической связи фактов с вызвавшими их причинами и порождёнными ими следствиями служит основанием для формирования у историка объёмного представления о прошлом, позволяет осмыслить историю как непрерывный процесс.
Разделяя эти взгляды на путь познания и одновременно стремясь к возможно полному и точному изложению событий на принципах историзма, в данном исследовании предполагается подходить к изучению проблемы первого советского голода через раскрытие этого многообразного явления в конкретно-исторических и экономических условиях Поволжья с момента зарождения, в процессе развития и перехода в иное состояние.
Такой подход предполагает использование как общеисторических, так и специальных методов исследования, а равно и данные иных научных дисциплин. На этом основании в изучении голода, как явления по своему характеру двойственного – патологического и социального, нельзя обходить медицинский аспект, ресурсы которого историки практически ещё не использовали. А ведь только медицина даёт его научные параметры, что чётко сформулировано в специальной литературе.
Ключевым для задач данного исследования является историко-сравнительный метод, который даёт возможность рассматривать голод как явление общее для страны, а значит и повторяющееся в её отдельных регионах, но одновременно здесь же и неповторимое в специфичных чертах. Это позволяет выявлять типологию Поволжья, различия и сходство во времени и по характеру голодных проявлений в его административно-территориальных частях и отдельных поселениях, что ведёт к достижению обобщающих представлений. Одновременно этот метод позволяет наиболее продуктивно изучить психологию голодного и сытого человека, раскрыть общее и особенное в проявлении массовых психологических явлений, проследить их историческую эволюцию. При этом следует отметить, что особое значение для нашей проблематики имеет такая прикладная область психологической науки, как психология выживания в экстремальных ситуациях.
Наряду с историко-сравнительным в работе применяется целый комплекс других общеисторических методов: описательно-повествовательный, историко-генетический, историко-системный, биографический и др.
В связи со сложностью, многоуровневостью и малой степенью изученности проблемы важно не только её чёткое структурирование, теоретическое осмысление взаимосвязей её элементов, но и адекватный выбор и интерпретация источников. В представляемой диссертации исторический источник рассматривается как произведение, созданное человеком, как продукт культуры. Акцент делается на понимании психологической и социальной природы исторического источника, которая и обусловливает его пригодность «для изучения фактов с историческим значением». Поэтому такое большое значение для темы имеет как общегуманитарный метод источниковедения, так и собственно источниковедческие методы, включающие проверку достоверности и репрезентативности источников, анализ их содержания и источниковедческий синтез. При этом сравнительный анализ явлений основывается на сопоставлении однотипных источников, относящихся к разным территориям, в сочетании с проверкой этих данных на основе комплексного метода.
Источниковой базой исследования послужил широкий круг разнообразных источников, значительная часть из которых впервые вводится в научный оборот. Исходя из логики построения работы, прежде всего, выделим документы, появившиеся в результате теоретической и практической деятельности В.И.Ленина. Его причастность ко всему, что произошло в России после октября 1917 г., не только не подвергалась сомнению с чьей-либо стороны, но именно ленинскими сторонниками всегда чётко выделялась. Свою ответственность он и сам осознавал, если 8 марта 1921 г. на Х съезде РКП(б) в момент принятия важных решений обронил фразу о том, что разбор ошибок должно составлять дело будущих историков. Это сделало необходимым наш тщательный поиск и анализ в его биографии и опубликованном наследии всего того, что с проблемой голода было связано.
Важным дополнением к ленинским документам, опубликованным в советский период нашей истории, стали прежде засекреченные произведения и материалы, извлечённые нами из фонда «Секретариата председателя СНК и СТО В.И.Ленина» Российского государственного архива социально-политической истории. Практическую значимость для разрешения задач данного исследования представляют те сведения, которые поступали на имя главы правительства о размерах изъятого у населения трудгужевого налога и реализованных ценностях из музеев страны, доклады управляющего делами СНК о посланиях Патриарха Тихона, переписка относительно деятельности Комиссии помощи голодающим (Помгол) и ряд других. Из этого же архива были проанализированы материалы фондов «Дзержинского Феликса Эдмундовича» и «Калинина Михаила Ивановича». Эти документы отразили деятельность двух ленинских сподвижников, занимавших высшие должности в советском государстве. Ф. Э. Дзержинский, будучи председателем ВЧК, ГПУ, ОГПУ и НКВД, проводил не только репрессивные мероприятия, но и ратовал за активное вмешательство чекистов в хозяйственную жизнь, добивался от заградительных отрядов наивысшей эффективности в борьбе с несанкционированным большевиками перемещением по стране продуктов, от чего он не отказался и на посту наркома путей сообщения в наиболее острый период голода. Об этом свидетельствуют подписанные им циркуляры и распоряжения, аналитические записки, адресованные в Политбюро ЦК РКП(б).
М. И. Калинин, являясь председателем ВЦИК, возглавлял все центральные правительственные комиссии, которые проблемами голода занимались. Его роль во всех мероприятиях советской власти нашла широкое отражение и в документах Государственного архива Российской Федерации, где наши изыскания были связаны с фондами «ЦК Помгол при ВЦИК» и «ЦК Последгол при ВЦИК», в которых сохранились стенограммы и протоколы заседаний этих структур за период с 18 июля 1921 по 20 июня 1923 г. Кроме того, целый ряд ценных материалов, отражающих решения законотворческого характера, а также взаимоотношения с региональными структурами власти, был извлечён из фонда «Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (ВЦИК)».
Деятельность отраслевых ведомств, причастных к проблеме голода, исследовалась на основании документов Российского государственного архива экономики. Фонды «Особого комитета Совета рабоче-крестьянской обороны по проведению военного положения на железных дорогах республики (ОСКОМ)» за 1919 г. и «Народного комиссариата путей сообщения РСФСР (НКПС РСФСР)» за 1920–1921 гг., то есть за время, когда стали нарастать продовольственные трудности, дали документальную базу для выяснения роли и ответственности в случившемся тех управленцев, от которых зависела доставка грузов. В этом же архиве нельзя было обойти вниманием фонд «Народного комиссариата земледелия РСФСР» за 1921–1922 гг. Названный блок документов, включавший протоколы заседаний этих структур, постановления по их реорганизации, переписку с нижестоящими подразделениями позволил увидеть характер и особенности хозяйственной деятельности в условиях острой фазы голода в Поволжье.
Особой значимостью отличаются сведения, отложившиеся в фонде «Организационно-инструкторского отдела ЦК РКП(б)» Российского государственного архива социально-политической истории. В переписке и обобщённых данных по хозяйственной деятельности, включая выполнение налоговых и прочих заданий, которые представлялись в ЦК партии из государственных ведомств и нижестоящих структур РКП(б) наряду с победными реляциями отразились и неудачи. Они позволяют видеть не только последствия, но и причины голода, потому что именно решения деятелей большевистской партии предопределяли мероприятия государственных подразделений.
Важным дополнением к документам из 10 фондов центральных архивов Российской Федерации стали материалы из региональных архивных хранилищ. Изыскания по 29 фондам 10 государственных архивов и центров документации новейшей истории (бывших партийных архивов КПСС) позволили с большей детализацией и полнотой осветить события, происходившие во время голода на местах, то есть в населённых пунктах, волостях и уездах губерний, областей и республик Поволжья. При этом отбор фактов через тщательное обследование значительного массива документов, например, из 9 фондов Государственного архива Волгоградской области и по 4 фондам в каждом из государственных архивов Астрахани, Саратова и Государственного общественно-политического архива Нижегородской области позволили увидеть как типичность, так и исключительность происходившего. Выборка из других архивов с отсылкой к меньшему количеству фондообразователей позволила сделать акцент на факты исключительного характера, так как повсеместное положение голодающих, мероприятия партийно-советских структур кардинальных отличий не имели. К примерам из этого ряда можно отнести материалы из фондов «Исполнительного комитета Симбирского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» и «Симбирского губернского комитета РКП(б)» архивов Ульяновска.
Особое место в исследовании заняли опубликованные документы центральных структур партии коммунистов и законотворческого характера решения СНК и ВЦИК РСФСР за 1919–1925 гг. Они вполне логично могут быть разделены на две части, где к первой относятся программа РКП(б), резолюции и постановления высших партийных инстанций, которые обусловили новую систему производственных отношений. В часть вторую попадают декреты, циркуляры, постановления, предписания, инструкции, через которые эта система хозяйствования реализовывалась на практике. Дополнением стали материалы советских спецслужб, в которых достаточно полно и в многообразных проявлениях предстала реакция голодавших крестьян на мероприятия, какие реализовывались РКП(б) и советской властью как по утверждению нового общественного устройства, так и на кампанейщину в попытках организации помощи бедствовавшим.
Достаточно полное отражение в документальных публикациях нашли богоборческие замыслы, конспиративно разрабатывавшиеся под грифом «Секретно» в высших партийных и государственных структурах в период голода. В посланиях, воззваниях и обращениях Патриарха Тихона (В. И. Беллавина) нашла подтверждение приоритетная роль РПЦ в организации помощи голодающим, в том числе и через призыв к общественности Запада.
Особую группу составили документы анонимных и неизвестных авторов, которые в советский период практически не использовались по причине отрицательной оценки действий структур новой власти и наличия в них фактов, персонально обличающих большевиков в бесчинствах и злоупотреблениях.
Материалы периодической печати, включая общероссийскую «Правду» и региональные – «Борьбу», «Заря», «Известия», «Нижегородскую коммуну», «Пролетарский путь» и «Экономический путь», отразили характер такой информации, какая была выгодна государственной власти. Эти официальные источники преуменьшали размеры трагедии, пытались формировать негативное мнение о русской общественности и служителях церкви, противопоставляли им в позитивном ракурсе представителей партийных и советских структур пролетарского происхождения. Иной была позиция неподконтрольной большевикам газеты «Голос Руси», которая издавалась в 1919 г. в Царицыне, и органе «Союза С.-Р. Максималистов» – газете «Максималист» за 1921 г.
Научная новизна диссертации заключается в том, что она является не только первой обобщающей работой по данной проблеме, но и предлагает развёрнутую концепцию исследования голода в Поволжье в 1919–1925 гг. через комплексный анализ значительного круга тех важных событий, которые голод предопределяли, сопровождали или становились следствием его.
Эта концепция позволила впервые в историографии добиться следующих результатов: провести взаимосвязь голода с ленинской теорией строительства социалистического общества и реализацией её на практике в период пребывания автора на посту главы советского правительства; обосновать более широкие временные рамки, раздвигающие первый советский голод с 1919 и по 1925 г.; выявить взаимосвязь голода не только с продовольственной развёрсткой, но и продовольственным налогом, за переходом к которому и произошла та грандиозная трагедия; рассмотреть внерыночные производственные отношения как фактор, изменяющие характер труда и снижающие его производительность, что вело к нехватке продовольствия; проанализировать ситуацию на транспорте с позиции того, что перебои в его работе вели к изоляции отдельных территорий и усугубляли голод; раскрыть содержание многочисленных мероприятий кремлёвского руководства, закончившихся срывом посевной кампании 1921 г., что усугубило голод; показать первые неудачные мероприятия со стороны государства по оказанию помощи голодающему населению в начале 1921 г., что позволило опровергнуть долго господствовавшее утверждение о взаимосвязи голода только с природным катаклизмом весны и лета того же года; провести сравнение данных по средней температуре, числу дождливых дней и объёмам осадков за 1920 и 1921 гг., что отразило более благоприятное соотношение именно в пользу последнего из указанных лет; сопоставить помощь иностранных общественных организаций и советских государственных структур с выводом в пользу первых по её объёмам, содержанию и приёмам реализации; проанализировать изменения в налоговом обложении крестьян в период голода, что сопровождалось увеличением видов обложения и наращиванием объёмов, а это усугубляло голод и его последствия для населения; уточнить численность людей, погибших во время голода.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что она дополняет общую и региональную историографию по проблеме голода в России и позволяет использовать её результаты как для дальнейшей научной разработки комплексной проблемы голода в ХХ в., так и в экспертных мероприятиях международных организаций, занятых разрешением мирового продовольственного кризиса в сегодняшнюю модернизационную эпоху. Основные положения диссертации логично входят в общий курс Отечественной истории и в региональную историю Поволжья, отдельно читается специальный курс и проводятся спецсеминары со студентами и аспирантами факультета философии, истории, международных отношений и социальных технологий Волгоградского государственного университета. Эти материалы вошли в практику лекционной работы с массовой аудиторией, при проведении конференций и семинаров для учителей истории на курсах повышения квалификации и могут быть использоваться для подготовки учебных пособий, создании музейных экспозиций.
Апробация исследования. Наиболее значимые результаты работы нашли отражение в монографии, за которую автор стал лауреатом Конкурса, проводимого «Фондом развития Отечественного образования» на лучшую научную книгу 2007 г. в номинации «Гуманитарные науки», и научных статьях общим объёмом более 70 п. л. Результаты исследования были представлены в сообщениях на XXIX, XXX и XXXI сессиях Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы в Орле (2004 г.), Туле (2006 г.) и Вологде (2008 г.), в докладах на конференциях в Москве, Арзамасе, Волгограде, Йошкар-Оле, Коломне, Оренбурге, Саратове, Тюмени, на ежегодных научных сессиях Волгоградского государственного университета.
Структура диссертации подчинена исследовательской логике, строится по проблемно-хронологическому принципу, состоит из введения, основного содержания, поделённого на две части из 12 глав, заключения, документального приложения, списка источников и литературы.
Продразвёрстка - стержень аграрной политики большевиков
Особой значимостью отличаются сведения, отложившиеся в фонде «Организационно-инструкторского отдела ЦК РКП(б)» Российского государственного архива социально-политической истории. В переписке и обобщённых данных по хозяйственной деятельности, включая выполнение налоговых и прочих заданий, которые представлялись в ЦК партии из государственных ведомств и нижестоящих структур РКП(б), наряду с победными реляциями отразились и неудачи. Они позволяют видеть не только последствия, но и причины голода, потому что именно решения деятелей большевистской партии предопределяли мероприятия государственных подразделений.
Важным дополнением к документам из 10 фондов центральных архивов Российской Федерации стали материалы из региональных архивных хранилищ. Изыскания по 29 фондам 10 государственных архивов и центров документации новейшей истории (бывших партийных архивов КПСС) позволили с большей детализацией и полнотой осветить события, происходившие во время голода на местах, то есть в населённых пунктах, волостях и уездах губерний, областей и республик Поволжья. При этом отбор фактов через тщательное обследование значительного массива документов, например, из 9 фондов Государственного архива Волгоградской области и по 4 фондам в каждом из государственных архивов Астрахани, Саратова и Государственного общественно-политического архива Нижегородской области позволили увидеть как типичность, так и исключительность происходившего. Выборка из других архивов с отсылкой к меньшему количеству фондообразователей позволила сделать акцент на факты исключительного характера, так как повсеместное положение голодающих, мероприятия партийно-советских структур кардинальных отличий не имели. К примерам из этого ряда можно отнести материалы из фондов «Исполнительного комитета Симбирского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» и «Симбирского губернского комитета РКП(б)» архивов Ульяновска.
Особое место в исследовании заняли опубликованные документы центральных структур партии коммунистов65 и законотворческого характера решения СНК и ВЦИК РСФСР за 1919-1925 гoды66. Они вполне логично могут быть разделены на две части, где к первой относятся программа РКП(б), резолюции и постановления высших партийных инстанций, которые обусловили новую систему производственных отношений. В часть вторую попадают декреты, циркуляры, постановления, предписания, инструкции, через которые эта система хозяйствования реализовывалась на практике. Дополнением стали материалы советских спецслужб67, в которых достаточно полно и в многообразных проявлениях предстала реакция голодавших крестьян на мероприятия, какие реализовывались РКП(б) и советской властью как по утверждению нового общественного устройства так и на кампанейщину в попытках организации помощи бедствовавшим.
Достаточно полное отражение в документальных публикациях нашли богоборческие замыслы, конспиративно разрабатывавшиеся под грифом «Секретно» в высших партийных и государственных структурах в период голода6 . В посланиях, воззваниях и обращениях Патриарха Тихона (В. И. Беллавина) нашла подтверждение приоритетная роль РПЦ в организации помощи голодающим, в том числе и через призыв к общественности Запада69.
Особую группу составили документы анонимных и неизвестных авторов, которые в советский период практически не использовались по причине отри 23 цательной оценки действий структур новой власти и наличия в них фактов, персонально обличающих большевиков в бесчинствах и злоупотреблениях70.
Материалы периодической печати, включая общероссийскую «Правду» и региональные - «Борьбу», «Заря», «Известия», «Нижегородскую коммуну», «Пролетарский путь» и «Экономический путь», отразили характер такой информации, какая была выгодна государственной власти. Эти официальные источники преуменьшали размеры трагедии, пытались формировать негативное мнение о русской общественности и служителях церкви, противопоставляли им в позитивном ракурсе представителей партийных и советских структур пролетарского происхождения. Иной была позиция неподконтрольной большевикам газеты «Голос Руси», которая издавалась в 1919 году в Царицыне, и органе «Союза С.-Р. Максималистов» - газете «Максималист» за 1921 год.
Методологической основой диссертации стали те принципы, в разработку которых важный вклад внёс А. С. Лаппо-Данилевский. Для него любые сообщества людей были, по сути, индивидуальностями. Исторический факт трактовался как «воздействие сознания данной индивидуальности на среду, в особенности на общественную среду». В середине 1900-х годов он пришёл к выводу, что «законов истории» ещё никому не удалось установить, а историки, стремящиеся открыть их, довольствуются в лучшем случае эмпирическими обобщениями. Понятию закономерности А. С. Лаппо-Данилевский противопоставил категорию ценности, которую рассматривал как критерий интерпретации исторических фактов, учитывающий этические, эстетические и другие факторы. По его убеждению выявление исторической связи фактов с вызвавшими их причинами и порождёнными ими следствиями служит основанием для формирования у историка объёмного представления о прошлом позволяет осмыслить историю как непрерывный процесс .
Разделяя эти взгляды на путь познания и одновременно стремясь к возможно полному и точному изложению событий на принципах историзма, автор данного исследования предполагает подходить к изучению проблемы первого советского голода через раскрытие этого многообразного явления в конкретно 24 исторических и экономических условиях Поволжья с момента зарождения, в процессе развития и перехода в иное состояние.
Такой подход предполагает использование как общеисторических, так и специальных методов исследования, а равно и данные иных научных дисциплин. На этом основании в изучении голода, как явления по своему характеру двойственного - патологического и социального, нельзя обходить медицинский аспект, ресурсы которого историки практически ещё не использовали. А ведь только медицина даёт его научные параметры, что чётко сформулировано в специальной литературе72.
Ключевым для задач данного исследования является историко-сравнительный метод, который даёт возможность рассматривать голод как явление общее для страны, а значит и повторяющееся в её отдельных регионах, но одновременно здесь же и неповторимое в специфичных чертах. Это позволяет выявлять типологию Поволжья, различия и сходство во времени и по характеру голодных проявлений в его административно-территориальных частях и отдельных поселениях, что ведёт к достижению обобщающих представлений. Одновременно этот метод позволяет наиболее продуктивно изучить психологию голодного и сытого человека, раскрыть общее и особенное в проявлении массовых психологических явлений проследить их историческую эволюцию. При этом следует отметить, что особое значение для нашей проблематики имеет такая прикладная область психологической науки как психология выживания в экстремальных ситуациях.
Сложности «всликой посевной» кампании 1921 года
К тяжелейшему положению пришло и животноводство, что в последовательном перечислении выводит его на третью позицию, однако при тесной взаимосвязанности различных элементов хозяйственного механизма место это условно и по своей значимости данная отрасль вполне может быть приоритетной. Ведь от состояния животноводства напрямую зависело не только питание городского и сельского населения, но и работа целого ряда отраслей, как легкой промышленности, так и производительных сил самого сельского хозяйства.
Раздел о животноводстве Генерального плана Самарского губернского земельного управления44, датируемого 1922 годом (см. документ 10 из приложения), позволяет подвергнуть анализу изменения в численности скота на значительном отрезке времени с 1905 по 1922 год в одном из крупнейших и во многом типичном для Поволжья регионов. Данные, сведённые в таблицу, в первую очередь говорят о том, что животноводство в губернии, как и вся экономика России, стабильно развивалось и до, и после начала Первой мировой войны. Симптомы спада стали видны с 1918 года, а вот резкое уменьшение поголовья животных началось в 1919-1920 годах. И его ничем иным как «...следствием советской формы управления» и «коммунистической организацией хозяйства.. .»45 не объяснишь. Да и сама попытка найти что-то иное к науке отношения уже иметь не будет, коли, так считал сам В. И. Ленин, ту политику и разрабатывавший, и в жизнь проводивший. И хотя он же продолжал твердить о России, «...которая разорена и измучена войной, как ни одна страна в мире..»»46, существенно другое. А именно, ленинское резюме и торжествующий тон: «Большевики в ноябре 1914 г. заявили, что империалистическая война несёт с собой превращение в гражданскую войну. Это оказалось правдой. Это теперь факт в мировом масштабе»47. Именно так он написал в июне 1919 года.
С войной первый вождь советских коммунистов связывал, и вполне обоснованно, всё. Не являлась исключением и ситуация с продовольствием48, напрямую зависевшая от положения в животноводстве. В опосредованной форме такая взаимосвязь стала проявляться сразу после перехода продовольственных отрядов к изъятию у крестьян лошадей для подвоза хлеба. Исходя из коммунистических принципов классовой борьбы и уравнительности, члены этих формирований проявляя революционную инициативу и решительность претворили в жизнь и ту ленинскую нацеленность какая постоянно звучала во всех его обращениях к рабочим.
Вскоре последовали изъятия лошадей на нужды фронта49 теперь не только как тягла, но и как грозного орудия борьбы в виде кавалерийских формирований. Проводились эти мероприятия с таким размахом, что уже 7 апреля 1919 года В. И. Ленин после собственноручной правки проекта, подготовленного Э. Склянским, вынужден был в качестве председателя Совета Труда и Обороны подписать постановление, где говорилось: «В целях планомерного обеспечения армии лошадьми без ущерба для народного хозяйства и в целях общестатистических поручить Народному комиссариату по военным делам произвести по соглашению с Центральным статистическим управлением учёт лошадей Республики»50.
Создавшаяся ситуация поставила советскую власть перед необходимостью принимать решения, направленные на сдерживание стремительного сокращения поголовья скота. К Поволжью, как наиболее важному животноводческому региону, находившемуся в поле особого внимания главы правительст-ва51, это относилось в большей степени. Поэтому 28 апреля 1919 года появилось короткое постановление Совета Обороны, в котором говорилось: «1) В районе Баскунчакского озера, радиусом 10 вёрст в Енотаевском уезде. Астраханской губ., освободить от мобилизации и реквизиции для надоб 50 ностей Военного ведомства три тысячи верблюдов и сто пятьдесят лошадей с повозками, приспособленными для выволочки соли, с 1 мая по 1 ноября с. г. 2) Частичную гужевую повинность для военных надобностей в названном районе допустить только с согласия центрального правления Баскунчакской солепромышленности ... »э
В жизни всё было иначе. Вот одно из типичных свидетельств, пришедших из немецкой области. Тогда его инициаторы ещё не предполагали, что, обрекая кого-то испить чашу горя, и себя обрекут из той же чаши хлебнуть. Минуют всего лишь десять месяцев, и 11 августа 1919 года облисполком ТКНП обратится к В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому, А. Д. Цюрупе и члену реввоенсовета Южного фронта А. И. Окулову с просьбой принять срочные энергичные меры для предотвращения катастрофы, грозящей также Саратовской и Самарской губерниям. В письме отмечалось, что «вся работа крестьян по уборке урожая парализована разбоем и мародёрством отступающих частей Красной Армии. В одном только Бальцерском уезде с населением в 179 тысяч человек частями и подразделениями 10-й армии у крестьян было отобрано свыше 10 тысяч лошадей и 12 тысяч голов скота»5\ При этом авторы письма, не беря во внимание свою партийную принадлежность, и как бы невольно дистанцируясь, будут клеймить красноармейскую массу мародёров, которые насиловали женщин и забирали у сельчан всё без остатка, вплоть до каши из печей вместе с горшками.
Реакция Ленина была быстрой и, относительно определённого им курса, вполне последовательной. 22 августа те, на ком лежала ответственность за все бесчинства, то есть реввоенсоветы 10-й и 4-й армий получили абсолютно идентичные телеграммы за подписью предсовобороны следующего содержания: «Прикажите строжайше всячески охранять крестьян при уборке хлеба и беспощадно расстреливать за грабежи, насилия и беззаконные поборы со стороны войска».
Голод как национальная катастрофа, его особенности и первый опыт государственной помощи
Клюнуть на удочку такого рода партийных деклараций здравомыслящий человек не может. В подтверждение приведём выдержку из наказа смекалистых крестьян Каменского сельского совета Арзамасской волости Нижегородской губернии. На девятом году советской власти они написали: «...необходимо в Республике организовать хотя бы одну сельскохозяйственную коммуну. Снабдить её всем: постройками, инвентарём, машинами и пр. Обставить её жизнь наиболее осмысленную, культурную. Заселить её желающими или идейными коммунистами. Мы знаем, что лучше коммунистов - не придумаешь. Но у нас нет примера не на что посмотреть убедиться и научиться как лучше жить. Примите все меры, чтобы эта первая победа над собственностью удалась» . То есть, по сути, фрагмент народного наказа, в корректной форме выходя на самый главный постулат марксизма отказ от частнособственнической заинтересованности, в своём подтексте выражал абсолютную убеждённость в несбыточ-ности марксистских грёз по крайней мере на российской почве
Возникает правомерный вопрос: что же тогда говорить о Ленине и его ближайших сподвижниках, верили ли они? Мнения на этот счёт, что вполне естественно, разделимы, как минимум, на два: «да» и «нет». Будучи сторонником варианта второго и относя его только к вождю (соратников вряд ли стоит брать во внимание, потому что они следовали за своим учителем), хотя пафос отдельных ленинских текстов можно посчитать за откровения, повторю то, что говорил выше: нет ни фактов, ни документов, которые бы свидетельствовали о чьём-либо производительном вкладе в «общий котёл», превосходящем труд на себя. Более того, ещё в начале 1918 года новая власть стала получать письма от народа с суждениями типа: «Товарищ Ленин-Ульянов! Мы голодные не будем вам чинить вагоны и локомотивы, ибо у нас уже опустились руки, но вы на всё это смотрите сквозь пальцы, а разве у нас хлеба нет??»7
Подобные суждения стали основанием для ленинского «Великого почина» , который появился из-под его пера в июне 1919 года с целью пропагандистского воздействия на народные массы. Осенью того же года упоминавшиеся Бухарин и Преображенский выдумку вождя о добровольно-бесплатных субботниках не только верноподданнически выделили в своей «Азбуке коммунизма», но и преумножили в количестве . С того времени и надолго она оставалась в советской10, а теперь и в того же, марксистско-ленинского характера методологической струе, российской историографии11.
Не вдаваясь в причины этого, попытаемся выделить главное. Нет смысла отрицать факт какой-то работы в субботу вечером 10 мая 1919 года на Московско-Казанской железной дороге или 5 июня в Саратове, а затем в другие субботы и воскресенья где-либо ещё. Конечно, люди куда-то приходили и, конечно же, что-то делали. Но вопрос состоит в другом. Его принципиальная сущность лежит в иной плоскости, а именно: почему пришли и что их толкнуло взять в руки инструмент? То есть, какой была мотивация труда? В связи с этим в данном «феномене» возможен анализ двух линий. Первая будет включать в себя ленинские тексты, а вторая — архивные и иные материалы, что и сделает возможным аргументированное рассмотрение мотивов коммунистического труда.
Ленин, ссылаясь на газету «Правда», писал, что «прямо-таки гигантское значение в этом отношении имеет устройство рабочими, по их собственному почину, коммунистических субботников. Видимо, это только ещё начало, но это начало необыкновенно большой важности. Это — начало переворота, более трудного, более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это — победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину»12. А далее, в подтверждение сказанному, без сокращений привёл статью под заглавием «Работа по-революционному (коммунистическая суббота)», подписанную не полным именем, а инициалами некого «тов. А. Ж.» Такой автор вождя не смутил, и он продолжал ссылаться ещё и на «тов. Н. Р.», а то и вообще на информацию без чьих-то подписей по традиции, сложившейся в нелегальной большевистской печати до октября 1917 года. Она останется неизменной и в условиях пребывания коммунистов у власти, потому что у этой традиции неизменным останется основание - сокрытие правды от народа. Об этом Ленин в кругу партийцев говорил откровенно и много раз, но обычно тогда, когда возникавшая ситуация становилась отражением какой-либо дилеммы, затрагивающей вопрос о сохранении власти. В такие моменты, о чём свидетельствуют события 1921 года, с его языка и будет срываться то что в ином бы случае не услышать: «...конечно в газетных отчетах придётся говорить менее откровенно» или с двукратным повтором: « в печати сгладить» или относимое непосредственно к газете «Правда»: «...тащить в печать не следует»
Столь откровенные заявления вождя однозначно позволяют и иную ин формацию большевиков, в частности в той же «Правде», считать за кривду. Но кривду особого рода, то есть подмешанную к правде, иначе в ложь никто не по верит. Именно такая подоплёка даёт основание выделить в текстах, используе мых Лениным, те положения, которые опровергают его гигантски значимый и якобы собственный почин рабочих по устройству коммунистических субботни ков. Всё дело в том, что свидетельств «собственного почина» пролетариев нет. По крайней мере нам не удалось увидеть того что нашёл Ленин. Но это уже особое свойство которое позволило ему названную интерпретацию некого «собственного почина» вычленить из нескольких строк следующего содержа ния: «Письмо ЦК РКП(б) о работе по-революционному дало сильный толчок коммунистическим организациям и коммунистам на общем собрании комму нистов был поставлен вОПРОС
Вклад Русской Православной Церкви в борьбу с голодом и атеистические мероприятия РКП(б) и советской власти
И так происходило везде. Но кампанейщина перелома в работу транспорта не внесла. Трудиться задаром «на общий котёл» желающих не находилось. 06 этом к московским начальникам шла информация не только из НКВД, но и из более значимого карательного органа, руководство которого располагалось на Лубянке. Отличие данных, исходивших от чекистов, заключалось в их не пременной классификации под контрреволюционные происки классового врага. 7 декабря 1919 года председатель Саратовской губернской ЧК Мышкин пере дал в ОСКОМ, что «Кондуктора желдороги Камышинского района 3 месяца без жалованья. Растёт волнение, грозит забастовка. Контролёр движения тов. Вели кий распорядился отказавшихся работать арестовать... Союзу грузчиков за ра боту жалованье тоже не выдаётся, почему настроение натянутое»46. В такой ситуации обращает на себя внимание заседание ОСКОМа, прошедшее 7 декабря. На нём по запросу Н. Белякова, управляющего общеадминистративного управления и члена коллегии НКПС, был рассмотрен вопрос, связанный с трудностями проведения в жизнь декрета об ограничении совместной службы родственников. В том документе предстали, с одной стороны, обстановка и характер деятельности тех исполнителей, кто брался за воплощение в жизнь действительно последовательных решений, но в смысле коммунистическом, а с другой - этих же решений полная абсурдность. Не смея выказывать подобную оценку, авторы запроса сослались на серьёзные затруднения при применении декрета к персоналу мастерских, депо служб пути и другим линейным рабочим и служащим. «По букве декрета, - говорилось в запросе, - подлежало бы увольнению очень значительное число лиц, прослуживших на дорогах уже много лет и приобретших за время своей службы весьма ценный опыт в железнодорожном деле, при чём родство их с другими сослуживцами, очевидно, никакого вредного влияния на исполнение служебных обязанностей не имело». А далее следовал вывод, что «массовое увольнение таких служащих при переживаемых обстоятельствах (частые мобилизации, общий недостаток рабочей силы) является не только нежелательным, но и недопустимым». В конце концов, ОСКОМ, что видно из пометки, сделанной Петерсом, согласился со здравыми доводами47. Но этим самым нарушался декрет, который уже был спущен до всех нодразделений железных дорог. Поэтому и на транспорте в конце 1919 года в лучшую сторону изменений не произошло.
Более того, приближавшиеся праздники вызвали ряд заседаний, которые стали авральными мероприятиями партийно-хозяйственных структур из-за нависшей угрозы полной остановки транспорта. Хотя правилами СНК от 2 декаб 1Q1R " Л8 К ря 1 У J. О г иДа предусматрИЬсШ Х DLCI о одИН ноBUг иДНИИ деНЬ отдыха , в XVpеlvlJiе
знали, что Новому году предшествует праздник Рождество Хриново и сжон-чание поста. із виду перевода страньї на григорианский календарь, чш привело к двухнедельной разнице с прежде использовавшимся в России юлианским, возникла череда из трёх праздников: г шьшо года по новому стилю. РождеІ/т-ва и Новою года — по старому стилю. Так как люди, не имевшие стимулов к труду в будни, в дни великих торжеств «работу на общий котёл» не могли вос-принимать иначе как за великий грех, то ситуация для большевистских хозяйственников становилась непреодолимой. 24 декабря иіу года на коллегии riixiiL под председательством наркома Л. ічрасина по докладу его заместителя С. Маркова было принято постановление, в котором говорилось:
1. Отношением о необходимости принять экстренные меры к устранению какой-либо задержки в вывозке, погрузке дров в предстоящие праздничные дни.
2. Поручить Главполитпути обратиться к цкП (центральный комитет партии. Прим. . її.) с просьоои издать немедленно постановление о мобили-зации на праздничные дни коммунистических ячеек на всех железных дорогах и в прилегающих центрах для непосредственного содействия и участия по вывозке, погрузке и отправке дров во избежание какои-либо заминки или перерыва железнодорожного движения в предстоящие праздничные дни. Предложить ЦФ ( возможно речь идёт о Центральном комитете профессионального союза железнодорожников. - Прим. В. П.) подтвердить дорогам, что уплата рабочим по вывозке и погрузке дров в предстоящие праздничные дни производится в двойном размере.
.4. Просить РВСР ускорить ответ на ходатайство Комиссариата Путей Сообщения о предоставлении воинских команд для погрузки дров в предстоящие праздники и просить сообщить в НКПС о сделанных по сему предмету распоряжениях, обратив особое внимание Реввоенсовета на остроту положения.
5. Предложить циркулярной телеграммой всем НПолкам дорог принять со своей стороны все меры для предупреждения какой-либо заминки в праздничные дни, использовав для этой цели все силы ближайших коммунистических ячеек, а также, работая в самом тесном контакте с Уполномоченным Глав-топа Особого Комитета Совета Обороны и ближайших военных организаций, обязанных оказывать содействие железным дорогам в вышеуказанном деле»49.
Документ, по существу не вносивший реальной новизны, отразил неизменную приверженность авторов своему кредо. Производным от него был весь комплекс производственно-хозяйственных взаимоотношений, обусловленных партийной принадлежностью, так как именно в том же месяце, со 2 по 4 декабря, в Москве прошла VIII конференция РКП(б), где центральными стали вопросы о советском строительстве и принятие нового устава. Обсуждение первого закончилось осуждением «безбрежной коллегиальности» и утверждением единоначалия, что отразилось в принятии «Проекта резолюции о топливном снабжении, предложенном фракцией VII съезду Совето»»50. В IV разделе устава «О центральных учреждениях партии» особо выделили то, что «Центральный Комитет направляет работу центральных советских и общественных организаций...» и приняли «Тезисы об использовании новых членов партии»
Решения конференции подтверждали всевластие ЦК РКП(б), поэтому в вышеприводимом постановлении коллегии НКПС и следует пункт об обращении в высшую партийную инстанцию, какая, по сути, и была ответственна за всё происходившее на транспорте и в стране.