Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Девиантное поведение в условиях среды кубанского казачества .
1.1 Понятие, виды и причины девиантного поведения кубанских казаков 34
2.2 Политическая девиантность кубанских казаков 62
Глава II Формы девиантного поведения кубанских казаков в общественной и бытовой жизни
2.1 Нарушение общественного порядка и способы его поддержания 109
2.2 Девиантное поведение казачества в семейно-бытовом укладе 157
Заключение 186
Список использованных источников и литературы 191
- Понятие, виды и причины девиантного поведения кубанских казаков
- Политическая девиантность кубанских казаков
- Нарушение общественного порядка и способы его поддержания
- Девиантное поведение казачества в семейно-бытовом укладе
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Последнее десятилетие XX – первые годы XXI века характеризуются возрастанием интереса к прошлому казачества, что нашло, в частности, свое отражение в активной разработке вопросов истории кубанского казачества, возрождении его обычаев, традиций.
Девиация – это социальное явление, выражающееся в относительно массовых, статистически устойчивых формах (видах) человеческой деятельности, не соответствующих официально установленным или же фактически сложившимся в данном обществе (культуре, группе) нормам и ожиданиям. В том историческом контексте, который составляет основу нашей работы, девиантное поведение рассматривается как исторически обоснованная социально-экономическими, социально-политическими и культурными факторами система, исследуемая нами на примере кубанского казачества во второй половине XIX – начале XX в. Изучение девиантного поведения кубанского казачества в данный период представляется действительно значимым. Проблема девиантного поведения в повседневной жизни социума требует своего осмысления, особенно в переломные периоды истории. Рост девиантного поведения наблюдается, когда в обществе происходят серьезные социальные сдвиги. Изучаемый нами период является временем больших перемен и небывалого всплеска девиантности: преступность, нищенство, самоубийства, алкоголизм – вот далеко не полный список аномалий, затронувших население Российской империи. Историками давно обращено внимание на схожесть российской повседневности рубежа XIX – XX вв. и сегодняшнего дня. Это обстоятельство обусловливает актуальность изучения девиантного поведения российского населения (в нашем случае только одной его составляющей – кубанского казачества) именно в период второй половины XIX – начала XX в.
Вместе с тем актуальность исследования определяется и рядом других факторов. Изучение примеров социальной патологии прошлого, закономерностей развития позволяет выработать эффективные методы борьбы с девиацией, или, по крайней мере, способствовать адекватному восприятию данной проблемы.
Объектом исследования является история кубанского казачества во второй половине XIX – начале XX века.
Предмет исследования – девиантное поведение кубанского казачества в политической, общественной и бытовой жизни во второй половине XIX – начале XX века.
Хронологические рамки охватывают период с 1860 г. по 1907 г. Нижняя хронологическая граница нашего исследования продиктована изменениями в российском обществе, происходившими в 1860-х гг., и образованием единого Кубанского казачьего войска (1860 г.).
Выбор верхней хронологической границы (революция в России 1905 – 1907 гг.) определяется окончанием первой русской революции, которая стала показателем определенного уровня экономического, политического и культурного развития общества, а также немалого изменения в сознании жителей России, в том числе кубанских казаков. Революция 1905 – 1907 гг. подводила первые итоги модернизации страны во многих аспектах государственной и общественной жизни. Последующие годы не привносили в поведенческие схемы кубанских казаков ничего существенно нового вплоть до новых революционных потрясений и Гражданской войны, при анализе событий которых оперирование понятием «социальная норма», играющим ключевую роль в определении «нормального» / «аномального» поведения крайне затруднено.
Территориальные рамки диссертационного исследования включают в себя территорию Кубанской области, которая была создана в 1860 году и объединяла бывшую Черноморию и земли Линейного казачества.
Степень изученности проблемы. В отечественной историографии предпринимались попытки комплексного историко-антропологического анализа феномена девиантного поведения в повседневной жизни российского общества. Однако изучение данного феномена применительно к истории кубанского казачества не получило подробного, основанного на богатой методологической базе многих научных дисциплин освещения. При всем том, что казаковедение, как отмечает О.В. Матвеев, является комплексным исследовательским направлением, находящимся на стыке целого ряда дисциплин.
Дореволюционная историография преимущественно описывала военную историю кубанских казаков, но уделяла внимание явлениям и иного свойства: ценности, идеи, поведение, мотивация поступков – все это находило отражение в трудах историков. Подобное ценное свойство обнаруживают сочинения Е.Д. Фелицына и Ф.А. Щербины, И.Д. Попко и П.П. Короленко и др. Попко хорошо знал быт черноморцев, их менталитет. Особенный интерес представляют его замечания об отличиях в среде черноморцев, проживающих в разных условиях быта, о взаимосвязи условий жизни и нравственного состояния казачьего населения. Традиционная казачья ментальность, взаимоотношения казачества и власти отражены в сочинении П.П. Короленко. Вывод Ф.А. Щербины, что многие негативные явления составляли особую сторону казачьего быта, перекликается с культурологическими объяснениями девиации. Также следует отметить совместный труд Е.Д. Фелицына и Ф.А. Щербины «Кубанское казачье войско 1696 – 1888». Особенности казачьего самосознания раскрывает исследование Ф.А. Щербины «Земельная община кубанских казаков». Историк отмечает важность факта владений землей. В целом для дореволюционных исторических трудов характерным была протокольная передача всех событий и фактов, добываемых в архивах.
В связи с репрессиями против казачества, которые длились циклично с Гражданской войны до Великой Отечественной войны, история казачества недостаточно отражена в советской исторической науке довоенного периода. Одним из ярких специалистов, возродивших научное звучание данной темы, является В.А. Голобуцкий. Одним из серьезнейших исследований указанного специалиста является работа «Черноморское казачество» (1956). Трансформация казачьих традиций и хозяйственно-культурного типа изучается в труде А.В. Фадеева «Очерки экономического развития Степного Предкавказья в дореволюционный период». Особо ценна для нас характеристика социально-экономических процессов к началу реформ 1860 – 1870 гг. Исследование «Кубанские станицы. Этнические и культурно-бытовые процессы на Кубани» затрагивает бытовые, семейные, культурные стороны жизни кубанских казаков. Кубанские казаки, ставшие близкими по хозяйственным занятиям к крестьянам юга России, рассматриваются П.А. Шацким в историко-аналитической работе «Сельское хозяйство Предкавказья в 1861 – 1905 гг.: Историческое исследование». Вызывает интерес трактовка характера поземельных отношений в регионе, в том числе в Кубанском казачьем войске.
В 1970-е гг. изучение истории кубанского казачества было ознаменовано выходом важного исследования, посвященного социально-экономическому развитию Предкавказья. В совместной исследовательской работе В.Н. Ратушняк и П.П. Матющенко приходят к важным выводам, раскрывающим особенности общественного развития и экономического устройства казачества и его взаимоотношения с иногородними. В исследование классовой борьбы на Кубани внес свой вклад Б.А. Трехбратов. Автор провел значительные исследования участия в революционном движении в том числе и кубанских казаков, что для нашего исследования позволяет рассматривать данное участие в качестве необычного даже для казачества конца XIX века социального феномена.
В целом советский период исторической науки о кубанском казачестве имел, несомненно, важное значение в качестве как процесса накопления знаний, так и процесса их анализа. Он послужил существенной основой для той масштабной научной деятельности по изучению кубанского казачества, которая была характерна для постсоветского периода.
Одной из важных вех начального этапа российской историографии стала крупнейшая на юге России региональная научно-практическая конференция «Казачество в истории России» (1993). Однако относительно места и роли казачества в истории России мнения были различными, в том числе и диаметрально противоположными. Примером последних служит монография И.Я. Куценко «Кубанское казачество». Работа И.Я. Куценко представляет собой поздний образец советского подхода к изучению казачества. Исследователь вписывает казачество в сословно-классовую систему общества, отказывая казакам в этническом самосознании. Важной, основополагающей в историографическом аспекте стала работа В.Н. Ратушняка «История Кубани XVI – начала XX в.». Автор подробно рассматривает историографическую мозаику, затрагивая и нашу проблематику.
Данный период известен также как начало научной деятельности одного из ярких и, несомненно, авторитетных историков – О.В. Матвеева. Историк исследовал различные аспекты истории кубанского казачества, однако центральной темой в научной деятельности О.В. Матвеева следует признать изучение воинского компонента как основы ментальности и системы ценностей казачества. Вехой в историографии кубанского казачества стала работа «Очерки истории Кубани с древнейших времен до 1920 г.». Большое внимание уделяет исследователь вопросам традиционных ценностей казачества Кубани, их культурному миру. Исследователь казачества Юга России В.П. Трут в работах «Казачий излом» и «Кто же они казаки?», рассматривая важнейший вопрос природы казачества, приходит к небесспорному выводу, что казачество является этносом. В аспекте взаимоотношений государства и кубанского казачества, динамики развития общественных институтов казачества большой интерес представляет работа В.В. Куцеева «Этническая история казаков». Процесс постепенного подчинения казачества государственной власти нашел свое отражение в статьях Е.В. Рукосуева и О.Б. Германа. Статья рассматривает общую для всех казачьих войск проблему пореформенного существования. Подвергается анализу политика государства, направленная на ликвидацию «духа особости» в среде казачества. «Очерки истории органов внутренних дел Кубани. 1793 – 1917», вышедшие под редакцией В.Н. Ратушняка, содержат в себе важнейшие для нашего исследования материалы по преступлениям, совершавшимся в регионе. Анализируются работа полицейских органов, административно-хозяйственная деятельность, судебная деятельность, следствие, и, что важно, рассматривается деятельность по обеспечению правопорядка при содействии сил общественности кубанских станиц. Ту же проблематику, но в более широком территориальном охвате рассматривают «Очерки истории правоохранительных органов и борьбы с преступностью в России».
В нашей работе одной из важнейших проблем является определение социальной нормы в историческом контексте. Следует отметить статью В.Н. Нефедова «Функционирование обычного права кубанских казаков в XIX в.», в которой автор анализирует обычное право кубанских казаков. Те же вопросы рассматривает А.Н. Мануйлов в статье «Обычное право кубанских казаков и государственное законодательство: этапы взаимодействия».
Автор О.И. Копанева («Казачество и российская государственность (историко-правовой аспект)») освещает нормы обычного права кубанского казачества, правовую базу войсковой системы, судебную систему, судопроизводство. Заметное явление в современной историографии представляют собой работы А.А. Цыбульниковой. В ряде статей исследовательница затрагивает вопросы уголовных преступлений в среде кубанского казачества, социальный статус кубанской казачки, семейный быт казаков. Важное значение имеетдиссертация А.А. Цыбульниковой «Казачки Кубани в конце XVIII – середине ХIХ в.: специфика повседневной жизни в условиях военного времени». Гендерную тематику в различных ее аспектах (обычно-правовом, семейно-бытовом) затрагивали в своих исследованиях такие авторы, как А.Н. Мануйлов, О.Г. Слобченко О.А. Гудимова, О.С. Мутиева, Ю.Ю. Карпов. Вопросы происхождения казачества, социально-экономические и этнокультурные процессы, связанные с казачеством, освещаются в работе Н.Н. Великой «Казаки Восточного Предкавказья в XVIII – XIX вв.», монография А.Н. Малукало «Кубанское казачье войско в 1860-1914 гг.: организация, система управления и функционирования, социально-экономический статус». Интерес представляют данные о попытках правительства, с одной стороны, модернизировать казачье войско, сблизив его с гражданским населением империи, с другой стороны, сохранить традиционный казачий уклад вопреки происходившим в стране изменениям. История повседневной жизни кубанских казаков рассматривается в диссертации Н.Б. Акоевой «Экономическая, политическая и социальная повседневность Кубанского казачества на рубеже веков, конец XIX – начало ХХ веков». Свежий взгляд на социокультурное бытие казачества предлагает Ж.О. Абрегова в своем диссертационном исследовании «Повседневная жизнь сельского населения Кубани (конец XIX – первая треть XX вв.)». Культуре кубанского казачества посвящена работа Н.А. Тернавского «Культура кубанского казачества в конце XVIII – начале XX вв.: общие черты, этнические и региональные особенности». Работа С.А. Головановой «Казачество Терека и Кубани: этнополитические и культурно-исторические особенности становления и эволюции (вторая половина XVI – конец XIX в.)» рассматривает общие закономерности формирования российского казачества, этническую и сословную динамику. Важным историко-культурным исследованием по истории казачества является диссертация В.И. Чурсиной «Духовная жизнь населения Кубани в конце XVIII – XX вв.: динамика и традиции народной культуры». Для нас важным в этой работе является исследование эволюции этнокультурных традиций. В частности, автором рассматривается этнокультурная обособленность черноморцев и линейцев. Особенный интерес для нашего исследования представляет монография А.Н. Мануйлова «Обычное право кубанских казаков». В работе обычное право рассматривается в его отношении к изменяющемуся официальному праву. Уделено внимание общественному статусу женщины-казачки. В изучении девиантного поведения социальных общностей важнейшим критерием является определение системы ценностей. Н.И. Бондарь считает, что конфликты между людьми, социальными группами и в целом поколениями возникают из-за несовпадения ценностных установок. Одной из серьезных работ, освещающих ценностные установки кубанских казаков, является исследование И.Ю. Васильева «Государство и общество в системе ценностей кубанского казачества: конец XVIII – начало XX в.». Автор подвергает анализу ценностное восприятие кубанским казачеством государства и общества. Вопросы духовной жизни кубанского казачества изучает Т.Н. Саркисьян. Важный шаг в развитии казаковедения и изучении особенностей мировоззрения казаков делает работа О.В. Матвеева «Историческая картина мира кубанского казачества: особенности военно-сословных представлений (конец XVIII – начало XX в.)». Используя ключевое в концепции А.Я. Гуревича понятие «картина мира», историк воссоздает историческую картину мира кубанского казачества с учетом «специфических уровней индивидуального и коллективного сознания, сословных представлений, ментальности».
Наиболее известным и детально разработанным социологическим объяснением девиантного поведения служит классификация Р. Мертона. В фундаментальном труде «Социальная теория и социальная структура» Р. Мертон представляет свою типологию девиаций, основанную на определении аномии как противоречия между одобряемыми обществом целями и социально одобряемыми средствами. Основная работа П. Сорокина «Социальная и культурная динамика: исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений» обосновывает теорию циклической смены социокультурных типов в динамике общества. Исключительную важность для нас имеет работа Я.И. Гилинского «Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других отклонений». В ней рассматриваются социальные девиации и реакция общества на них (социальный контроль), позволяющие нам выявить общие тенденции развития девиантности и соотнести их с имеющимися материалами по кубанскому казачеству.
Итак, изучаемая нами проблема девиантного поведения кубанского казачества во второй половине XIX – начале XX в. затрагивалась в целом ряде научных работ, но целостной картины изучаемого нами исторического явления мы не увидели. Таким образом, назрела необходимость тщательного изучения указанной проблематики.
Цель и задачи исследования. Целью данной работы является всестороннее исследование девиантного поведения кубанского казачества во второй половине XIX – начале XX века и способов его преодоления. Из поставленной цели вытекают следующие задачи:
– Определить основные причины девиантного поведения кубанского казачества во второй половине XIX – начале XX века.
– Выявить зависимость различных форм девиации от основных тенденций социально-экономического и политического развития России во второй половине XIX – начале XX вв.
– Проанализировать формы и тенденции взаимоотношений кубанских казаков и власти в исследуемый период.
– Показать девиантные проявления в повседневной жизни кубанского казачества.
– Дать характеристику обычноправовому социальному контролю, его формам и методам и адекватности условиям и требованиям социальной жизни.
Методологическая основа исследования. Диссертационное исследование осуществлялось на основе важнейшего принципа исторического познания – историзма. Методологический принцип историзма ориентирован на познание вещей и явлений в их становлении, развитии и органической взаимосвязи с порождающими условиями. В работе использовались традиционные специально-исторические (историко-сравнительный, историко-системный, историко-генетический) методы. При помощи историко-сравнительного метода стало возможным соотнести два уровня развития казачьего менталитета: традиционный и сформировавшийся в условиях бурного развития капиталистических отношений. Историко-системный метод позволил задействовать в качестве системы казачью общину и исследовать одно из социальных свойств ее членов – девиантное поведение. Историко-генетический метод позволяет проследить эволюцию мировоззренческих установок кубанского казачества.
Исследование выполнено на стыке дисциплин: истории, социологии, девиантологии, исторической психологии, этнопсихологии и др., однако сделано оно в русле исторической науки и содержит в себе только ей присущие научные цели и задачи. То есть в диссертации нами применяется инструментарий научной исторической методологии и методика исследования, использующая преимущественно исторические источники, что вовсе не исключает применение методов других научных дисциплин.
Источниковая база исследования. Специфика предмета диссертационного исследования заключается в том, что анализ стереотипов поведения и ментальных установок кубанского казачества в истории и культуре этой этносоциальной общности требует тщательного подхода, т.к. искомые исторические свидетельства выступают в виде разрозненных элементов, вплетенных в обыденные явления исторического бытия: это обычаи казачества, их поступки, эмоции как на личностном уровне семейного быта, так и во взаимодействии с обществом. Вместе с тем при констатации непосредственно различных видов девиантного поведения, источники предоставляют немало фактов, что в некоторых случаях, позволяет сделать и е статистические обобщения. В целом имеющиеся в нашем распоряжении исторические источники можно разделить на несколько групп. Первая группа источников представлена делопроизводственной документацией. Это прежде всего документы официального характера, такие как приказы, рапорты, отчеты (РГВИА: ф. 330 – главное управление казачьих войск; ф. 970 – военно-походная канцелярия при Императорской главной квартире; 14257 – штаб командующего войсками Кубанской области по местным войскам; ф. 1329 – войсковое правление Терского казачьего войска; ГАКК: ф. 249 – Канцелярия наказного атамана ККВ (бывшая канцелярия кошевых и войсковых атаманов Черноморского казачьего войска). Также к первой группе источников мы относим очень важные для нашего исследования материалы следственных дел, которые содержат представления казаков о царской и местной власти (ГАРФ: ф. 94 – верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия; ф. 109 – третье отделение собственной его императорского величества канцелярии; ГАКК: ф. 454 – Канцелярия начальника Кубанской области и наказного атамана Кубанского казачьего войска). Отдельно стоит выделить документы, содержащие истории полков Кубанского казачьего войска (ГАКК: ф. 670 – Коллекция документов по истории Кубанского казачьего войска). Данный фонд интересен тем, что его тексты содержат устные рассказы кубанских казаков. Эта же особенность характерна и для фонда 721 – пристав 1-го участка Темрюкского уездного полицейского управления.
Вторая группа источников представлена материалами периодической печати второй половины XIX – начала XX в., публицистикой. Периодическая печать (в данном случае «Кубанские войсковые ведомости», впоследствии переименованные в «Кубанские областные ведомости», «Русский инвалид») отличается своим официальным характером. Среди публикаций большой объем занимают материалы о заселении казаками Закубанья, распоряжения властей касательно колонизации, реакция кубанского казачества на данное событие. Ценность представляют также заметки, содержащие отклики и критику на преобразования в казачьих войсках.
Законодательство. В исследовательской работе нами были использованы делопроизводственные документы, административные материалы, отчеты высших должностных лиц, отражающие деятельность различных государственных и областных органов в период проведения буржуазно-либеральных реформ. Особенный интерес представляют материалы Сборника правительственных распоряжений по казачьим (иррегулярным) войскам, которые освещают вопросы экономики, земельного устройства, проблем жизнеобеспечения всех казачьих войск. Отдельные положения и постановления по каждому казачьему войску, регламентировавшие жизнь и службу в каждом конкретном случае, регулировавшие общественные и земельные отношения казаков и определявшие повседневное поведение в войсках и в станице, содержатся в «Положении об общественном управлении станиц казачьих войск». Кроме того, интерес представляют отдельные законоположения и акты по вопросам местного самоуправления, опубликованные в местных продолжающихся и периодических изданиях. Изучение данной группы источников показало всю сложность и противоречивость взаимоотношений государственных и местных казачьих органов управления, населения и власти.
Сборники документов. Издаваемые в дореволюционный период исторические документы, как правило, касались ранней истории кубанского казачества, при этом можно отметить «Сборник исторических материалов по истории Кубанского казачьего войска» и опубликованные П. Кириловым документы по событиям переселения казаков за Кубань.
Изданная в советский период «Хрестоматия по истории Кубани» содержит в себе значительный объем документов в основном по социально-экономической проблематике. История волнений в казачьих войсках рассматривается на страницах сборника документов и материалов по революционному движению на Кубани в 1905 – 1907 гг.
Из современных изданий можно отметить сборник материалов и документов по истории столицы Кубанского войска «Екатеринодар – Краснодар. 1793 – 1993». Важные сведения о казачьей истории содержатся в сборнике документов «Новороссийск – от укрепления к губернскому городу». Интерес вызывают материалы о недовольстве казаков «Положением о заселении предгорий западной части Кавказа», об улаживании «казачьего вопроса». Находят свое отражение вопросы устройства казачьего быта на новых землях.
Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем:
1. С позиции определения «нормального» / «аномального» поведения осуществлено комплексное исследование различных сторон жизни кубанских казаков во второй половине XIX – начале XX века: политической, общественной, бытовой. В работе подвергаются анализу социально-экономические, политические, этнокультурные, психологические факторы, влиявшие на становление и развитие такого сложного исторического феномена, как казачество.
2. Введенные в научный оборот новые документы Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) и Государственного архива Краснодарского края (ГАКК) позволили раскрыть историко-социальные процессы отклоняющегося поведения в казачьей среде, что, в свою очередь, способствовало возможности проследить взаимосвязь девиантного поведения кубанских казаков с общероссийской аномией ценностей во второй половине XIX – начале XX века.
3. Доказывается, что кубанское казачество в своих отношениях с государственной властью, с одной стороны, не поддерживало существовавшие порядки безоговорочно, а с другой стороны, не являлось оппозиционером режиму. Данные отношения не отличались стабильностью и кореллировались в зависимости от изменяющихся социального, экономического, политического и культурного факторов развития страны и области.
4. Выявлена взаимосвязь между девиантным поведением кубанского казачества во второй половине XIX – начале XX в. и его прежним жизненным укладом, имевшим место до жесткого подчинения казачества государственной власти.
5. Делается вывод о том, что правонарушения в среде кубанского казачества были связаны с низким уровнем его правовой культуры, а власть, борясь с разнообразными девиациями, большей частью не пыталась искоренить данную проблему.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
1. Девиантное поведение кубанских казаков во второй половине XIX – начале XX в. было вызвано бурным развитием капитализма в России и на Кубани, трансформацией традиционного уклада казачьей жизни. Не менее значимым, чем вышеуказанный социально-экономический фактор, был фактор политический – двойственная политика правительства в отношении кубанского казачества: с одной стороны, власти были заинтересованы в боеспособном военном сословии, а с другой стороны, – стремились развить в казачьем сословии гражданское начало. Культурный фактор состоял в противоречии традиционного семейного воспитания с образованием и воспитанием, проводившимся через школы нового типа (по реформе образования 1860-х гг.).
2. Трансформация ценностно-нормативной системы российского общества в изучаемый период вызвала в кубанском казачестве рост массовой политической, социальной и правовой девиантности. Девиантное повеление являлось следствием социальной адаптации кубанских казаков к менявшимся нормам и условиям жизни. Разрушение традиционных устоев вынуждало казаков в менявшихся социально-экономических условиях искать новые формы приспособления и самоорганизации, нередко отклонявшиеся от предписанных в обществе норм.
3. Преступность, как форма социальной девиантности, формировалась в среде казачества в конкретно-исторических условиях и определялась как кризисом традиционного уклада, так и не совершенством правовой системы и правоприменительной практики (несоответствие между преступным деянием и мерой наказания). Вместе с тем сохраняли частичное влияние на преступность факторы культурной особости казачества. Военная обстановка, необходимость выживания в определенной исторической среде надолго вперед определили условия формирования казачьего быта и психологии. Поэтому некоторые поступки казаков, определяемые нами как девиантные, являлись следствием особенностей прошлого жизненного уклада: разбой и хищения (как проявление удальства), воровство общиной собственности (общее – значит ничье) и т.д.
4. На протяжении второй половины XIX – начала XX в. происходило изменение казачьего менталитета под воздействием политики государства, которое развивало те элементы казачьей жизни, что были необходимы для служения ему. Все же тщательно формировавшийся государством казачий монархизм и лояльность к существовавшим политическим устоям по-прежнему соседствовали с исконным казачьим свободолюбием, стремлением к самостоятельности. Чрезмерное административное давление, всеобъемлющий мелочный контроль государства вызывали проявление казаками недовольства. Приток иногородних также имел некоторое влияние на политическое мышление части казачества, выражавшееся в недовольстве и даже неприятии существующей политической реальности.
5. Постепенное изменение ценностей кубанского казачества, новые экономические условия жизни порождали девиантное поведение казаков в их повседневной жизни. В период второй половины XIX – начала XX в. фиксируется упадок общественной и семейной нравственности: потеря уважения к старшим, нарушение дисциплины, как на службе, так и в быту, изменения отношения к семье и браку.
6. В рассматриваемый промежуток времени наблюдался конфликт между нормами права Российской империи и обычноправовыми нормами, устоявшимися в традиционном казачьем обществе. С одной стороны, власти пытались строить свои взаимоотношения в рамках государственного права, одновременно оказывая некоторое снисхождение, к традиционным способам социального контроля, учитывая исторически сложившийся феномен казачьей вольности. Указанное обстоятельство в совокупности с особым восприятием кубанскими казаками своего статуса в рамках Империи и отсутствием в органах правосудия эффективного инструментария для осуществления справедливости в обществе приводило к распространению правового нигилизма и, как следствие, правовых девиаций (самосуды).
Соответствие диссертационного исследования паспорту специальности ВАК. Квалификационная работа выполнена в рамках специальности 07.00.02 – Отечественная история. Область исследования – П. 6. История повседневной жизни различных слоев населения страны на соответствующем этапе ее развития, П. 18. Исторические изменения ментальностей народов и социальных групп российского общества, П. 20. История семьи.
Теоретическая и практическая значимость исследования обусловлена тем, что предложенный анализ девиантного поведения кубанского казачества во второй половине XIX – начале XX века может оказаться полезным при исследовании широкой проблематики социально-экономического развития пореформенной России. Материалы, положения и выводы диссертации могут быть использованы при написании научных работ по истории кубанского казачества, в процессе преподавания курсов История Кубани» и «История России», при разработке мер в контексте современного процесса возрождения казачества.
Апробация работы. Диссертация была обсуждена на заседании кафедры истории и методики ее преподавания Славянского-на-Кубани государственного педагогического института, апробировалась на всероссийских и международных конференциях. Автор имеет шесть публикаций. Основные результаты опубликованы в центральных и российских изданиях. Материалы исследования используются в учебном процессе Славянского-на-Кубани государственного педагогического института в преподавании курса по «Истории Кубани».
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованных источников и литературы.
Понятие, виды и причины девиантного поведения кубанских казаков
Процесс постепенного подчинения казачества государственной власти нашел свое отражение в статьях Е.В. Рукосуева и О.Б. Германа, в которых анализируются повинности казачества и эволюция казачьей военной службы.1
История взаимоотношений казачества и власти нашла свое отражение в статье Н.Н. Великой и В.Б. Виноградова «Российское государство и терские казаки: проблемы взаимодействия». Статья рассматривает общую для всех казачьих войск проблему пореформенного существования. Подвергается анализу политика государства направленная на ликвидацию «духа особости» в среде казачества через изменение хозяйственной деятельности и организации самоуправления казаков.
В нашей работе одной из важнейших проблем является определение содержания социальной нормы в историческом контексте, то есть всего того, что находит свое выражение в законах, традициях, обычаях. Среди работ, затрагивающих эту проблематику, следует отметить статью В.Н. Нефедова «Функционирование обычного права кубанских казаков в XIX в.», в которой автор анализирует обычное право кубанских казаков, в каком виде оно функционировало и взаимодействовало с нормами российского государства. Те же вопросы рассматривает А.Н. Мануйлов в статье «Обычное право кубанских казаков и государственное законодательство: этапы взаимодействия».2
Глубокий анализ правовой основы деятельности казачества содержит работа О.И. Копаневой «Казачество и российская государственность (историко-правовой аспект)». Автор освещает нормы обычного права кубанского казачества, правовую базу войсковой системы, судебную систему и судебное производство. Нашли свое отражение и вопросы взаимодействия казачества и государственной власти, историк показывает, что подчинение казаков государству было неизбежно, так как государство нуждалось в управляемой силе, обеспечивающей безопасность его рубежей. О.И. Копанева показывает также на существовавшую в правовом поле казачества двойственность: консерватизм общинных порядков, с одной стороны, и закрепление привилегий социальной верхушки - с другой.
«Очерки истории органов внутренних дел Кубани. 1793-1917» вышедшие под редакцией В.Н. Ратушняка содержат в себе важнейшие для нашего исследования материалы по преступлениям совершавшимся в регионе. Анализируется работа полицейских органов, административно-хозяйственная деятельность, судебная деятельность, следствие и, что важно, рассматривается деятельность по обеспечению правопорядка при содействии сил общественности кубанских станиц.4 Ту же проблематику, но в более широком территориальном охвате, рассматривают «Очерки истории правоохранительных органов и борьбы с преступностью в России».1
Заметное явление в современной историографии представляют собой работы А.А. Цыбульниковой. В ряде статей исследовательница затрагивает вопросы уголовных преступлений в среде кубанского казачества, социальный статус кубанской казачки, семейный быт казаков.2 Диссертация А.А. Цыбульниковой «Казачки Кубани в конце XVIII - середине XIX в.: специфика повседневной жизни в условиях военного времени» рассматривает повседневную жизнь казачек Кубани, специфические черты их повседневной жизни, обусловленные военной обстановкой в регионе. Данный труд интересен не только новизной объекта исследования, но и своей методологией - применением феминологических и тендерных разработок, военно-исторической антропологии, теории повседневности.3 Только такой подход, на наш взгляд, может отразить все многообразие повседневной жизни кубанского казачества
Тендерную тематику в различных ее аспектах (обычно-правовом, семейно-бытовом) затрагивали в своих исследованиях такие авторы как А.Н. Мануйлов, О.Г. Слобченко О.А. Гудимова, О.С. Мутиева, Ю.Ю. Карпов.4
Вопросы происхождения казачества, социально-экономические и этнокультурные процессы связанные с казачеством, освещаются в работе Н.Н. Великой «Казаки Восточного Предкавказья в XVIII - XIX вв.».1 Особенную ценность для нас представляют главы пятая и шестая, в которых рассматриваются процессы социализации у казаков и особенности их самосознания. Важным является вывод Н.Н. Великой о том, что в конце XIX - начале XX века прежняя система социализации казачества теряла свою устойчивость и моральное оправдание, связан был этот процесс главным образом с изменившимися после реформ Александра II условиями хозяйствования и существования казачества.2
Монография А.Н. Малукало «Кубанское казачье войско в 1860-1914 гг.: организация, система управления и функционирования, социально-экономический статус» представляет собой комплексное исследование Кубанского казачьего войска. Интерес представляют данные о попытках правительства, с одной стороны, модернизировать казачье войско, сблизив его с гражданским населением империи, с другой стороны, сохранить традиционный казачий уклад вопреки происходившим в стране изменениям. Важным является вывод автора о причинах упадка казачества, которые он видит в протекавших социально-экономических процессах и связанных с развитием капитализма структурными изменениями российского общества. Интересен также вывод А.Н. Малукало о привилегированности казачьего сословия, которое, по его мнению, неправомерно и необоснованно считать даже «полупривилегированным», учитывая натуральные повинности и военную службу казаков.3
Политическая девиантность кубанских казаков
Можно с большой уверенностью утверждать, что казачество к началу XX века представляло собой этносоциальную общность, внешне являясь сословием. Этносом признается только то объединение людей, которое осознает себя как таковое, то есть обладает этническим самосознанием. При этом такие важные этнические признаки, как жизненный уклад, культура, психика, не являются обязательными для этносов. Даже общность языка не является обязательным этническим признаком. Кубанское казачество обладало этническим самосознанием - продукт нового времени и связанных с ним процессов поиска самоидентичности. Эти внутренние процессы довольно удачно наложились на политику центральной власти, имеющую своей целью максимально изолировать казаков от общероссийских сословий. О том, что этноформирующие процессы в казачьей среде начались довольно поздно, косвенно свидетельствует тот факт, что после революции и гражданской войны казачество достаточно быстро и без особых конфликтов вернулось в общероссийскую этносоциальную среду.
На наш взгляд, сложность восприятия этнической составляющей казачьего социума связано с несколько отличной от современной этнической картиной дореволюционной России. В частности русскими в то время считали в том числе украинцев и белорусов, выделяя лишь географический фактор их проживания. Кубанское казачество, точнее, та общность войск и народов, которая еще в 50-е годы XIX века называла себя по-разному, вряд ли стала обладать этническим самосознанием кубанских казаков непосредственно от даты формирования войска. Следовательно, о какой-либо самоидентичности можно говорить лишь в небольшой период конца XIX - начала XX вв. Несмотря на это, к 1917 г. бывшие линейцы,
Эту особенность отмечал у кубанского казачества Л.М. Мельников: «В станицах население представляет одну сплошную этнографическую массу мало - или великорусского происхождения, отцы, деды, а быть может, и прадеды которой тоже были казаками; это обстоятельство придает коренному населению особый классовый характер; вы видите, что попали в среду, резко отличающуюся от обычной сельской среды, чувствуете присутствие и веяние каких-то особых, прочно установившихся сословных, классовых традиций и умонастроений...». Итак, казачество обладало всеми признаками этнического самосознания, ведь «казак определяется не записью в списки и реестры, а своей свободолюбивой натурой и независимостью характера, совершенно не выносившего и потому никогда не знавшего рабства и угнетения». Поэтому пока есть люди с натурами, близкими казачеству, казачество не переведется, оно вечно «как вечно стремление человека к свободе, равенству, братству». Казаки подчеркивали свое отличие от остального населения страны в социально-экономическом и этническом плане.3 Проблемы жизни центральной России мало волновали казака, издавна они привыкли считать себя людьми более высокого положения. Они осознавали себя профессиональными воинами, что для них самих было крайне важным.4 Л. Н. Толстой в повести «Казаки» дает следующую характеристику кавказских казаков: «Собственно русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видел в заходящих торгашах и переселенцах-малороссиянах, которого казаки презрительно называют шаповалами» главный психологический стереотип подчеркивал исследователь казачества М. Харузин. Он передает разговор в праздник мужика и казаков. Они назвали мужика «русским», «Русь проклятая». Мужик отвечал: «Ну, Русь, добро. Да ты-то кто? Ведь и ты от уда же, и ты Русь...» - Как это я Русь?! - удивился казак ...- Мы Расея, да не то, что вы: вы мужики, а мы казаки, царские значит слуги. Вот оно что!» На вопрос о национальной принадлежности казаки отвечали: «Я не русский, я - казак». Эта способность выделять себя из окружающих этнических групп является доказательством возникновения этнического самосознания, этнической идентичности.
Здесь, на наш взгляд, важно отметить, что этническая идентичность -как установка на принадлежность к определенному этносу - формируется в процессе онтогенеза и обязательно переживает трансформацию, переосмысление роли этнической принадлежности в особых условиях, например, таких как глобальное переустройство социально-политической сферы и связанные с ним изменения в межэтнических отношениях."
Такими изменениями в социально-экономической и политической сфере стали либеральные реформы 60-70-х гг. XIX века, а окончание Кавказской войны затронуло межэтнические отношения, которые развивались теперь в мирном русле. Реформы Александра II, направленные на строительство капитализма и развитие буржуазного общества, должны были сблизить казацкую общину, которая «слишком обособилась, слишком развила в себе дух исключительности и замкнутости», с остальным гражданским населением Кубани.
Нарушение общественного порядка и способы его поддержания
Очевидно, что казаки, уже привыкшие к мирной, гражданской жизни не желали бросать насиженные места и участвовать в колонизации Закубанья. Тем не менее этого от них требовало правительство, невзирая на трудности, с которыми приходилось сталкиваться казакам при переселении, а в случае со станицей Полтавской невзирая и на тот факт, что в 1872 году в станице был неурожай озимого и ярового хлеба и сильный падеж рогатого скота.
Власти не обращали внимания на подобные мелочи. Поэтому столкнувшись с игнорированием правительственных распоряжений, объяснили все очень просто: «По собранным и представленным сведениям местным полицейским начальством, недоразумения и беспорядки между жителями ст. Полтавской, возникшие при назначении переселенцев для водворения вновь строящейся ст. Ясенской, не могли бы получить настоящего вредного для станицы развития, если бы в среде Полтавского станичного общества не было людей, вредных по своему влиянию и сделавшихся главной причиной беспорядков, возбуждая к неповиновению прочих жителей». Не смущал власти и отмеченный ими же факт наличия среди «зачинщиков» множества лиц, отмеченных за прежние заслуги званиями урядников, которые «своими недостойными и преступными действиями, омрачили эти звания». Естественно, что этих лиц лишили их званий и сопряженных со званиями преимуществ.1 Возникает резонный , вопрос: стали бы рисковать своими званиями и преимуществами люди, а таковых в приказе № 163 числилось 30 человек, по пустякам? Вероятно, нет. Казакам нечего было терять кроме своих цепей. «Преимущество» беспрекословного выполнения царских указов не устраивало кубанское казачество, о чем оно заявило нежеланием колонизировать Закубанье.
Возникшие проблемы Войсковым Начальством было принято решить карательными мерами. Были проведены массовые аресты, участки земель, отведенные для офицеров и самопроизвольно засеянные жителями, были ограждены путем постановки на них лагеря от находящихся в станице 2-х батальонов Ставропольского пехотного полка. По признанию жителей станицы, начальство притесняло их, не только запрещая производить распашку для посева ярового хлеба, но и принуждая делать ежедневный сход, склоняя выполнить распоряжения правительства по переселению в станицу Ясенскую. Кроме того станичники, стесненные войсками, терпели от них «как дневное, так и ночное воровство, насилие и грабеж».
Для разрешения сложившейся ситуации 30 апреля 1873 г. станицу Полтавскую посещает флигель-адъютант свиты Его Императорского Высочества генерал Свистунов. Станичное Общество встретили генерала «по долгу православия» хлебом и солью. Свистуно,в обращаясь к собравшимся людям, указал пальцем правой руки на государственную корону и сказал: «Смотрите на нее, я послан его императорским высочеством для разбора вашего общественного дела». Выслушав жалобы станичного схода на несправедливое межевание юртовых земель, Свистунов приступил, судя по всему, к более важному для него вопросу: «Скажите мне, пожелали ли вы вступить в жребий на переселение и дать от общества денежное пособие тем, кто будет переселяться во вновь водворяемую станицу Ясенскую.. .и чтобы на каждое семейство было не менее 100 рублей серебром». В ответ на эти слова общество стало просить о приостановлении переселения ввиду неурожая хлеба и сильного падежа скота в 1872 г. На эти слова Свистунов заявил, что «если не изъявите желания добровольно, то он сам назначит из среды станичного общества на предназначенное переселение». Однако общество, в количестве 600 человек, встав на колени, вторично просило о милости. Свистунов увидев проявление такого упорства, вышел из себя и закричал: «Встать, встать!» и всех поднявшихся с колен обругал «непристойными и гнусными матерными словами», не взирая на свое высокое происхождение, на скопление народа, церковь (собрание проходило на церковной площади) и стоявшие там войска.
В тот же час Свистунов начал вызывать по списку среди станичников урядников и казаков, которых окружили войска, и все они (60 человек, среди которых было немало стариков) под строгим караулом были отправлены в г. Екатеринодар. Возвратясь к станичному обществу, Свистунов заявил: «Не хотите добровольно переселяться - за это вам всем будет, а этих отправленных за караулом вам более не видеть». Указывая на уездного начальника подполковника Колеру, добавил: «Это вам и бог, и царь; он
После описанного события 13 казаков станицы были осуждены на ссылку в Сибирь, еще 70 подлежали выселению в станицы Майкопского уезда. Позднее эти цифры немного возросли.
Жители станицы Полтавской не считая себя ни в чем виновными, настаивали на своей позиции: «Мы, общество, желаем остаться без переселения и быть довольными тем наделом земли, который отведен межевым чиновником в 1871 г. для станичного юрта. Просим возвращения 36 человек звания урядников и 49-ть - казаков, а также возвращения их на место в Полтавскую, чтобы они не лишились своей домашней недвижимости».2
Однако власти были столь же непреклонны и по делу станицы Полтавской вынесли следующее окончательное решение: 13 человек, считаемых главными зачинщиками беспорядков в станице и содержащихся в Екатеринодарском остроге, разрешается выслать в Сибирь или Оренбург на поселение. Людей, отправленных в закубанские станицы, считать высланными туда не на жительство, а на окончательное водворение с последующим присоединением к ним их семейств.
Рапорты, доклады, служебные записки и прочие свидетельства дела о неповиновении жителей станицы Полтавской свидетельствуют о том, что войсковое начальство на протяжении всего времени пребывало в уверенности, что за всем случившимся стоят отдельные личности, которые поддерживали брожение среди населения станицы, составляли прошения на имя государя и прочее.
Так, в рапорте Темрюкского уездного начальника от 27 июля 1873 года сообщается, что настроение Полтавского станичного общества за прошедшее время если и изменилось, то к худшему. Это обстоятельство сам
Там же. Л. 100. 2 Там же. Л. 102а уездный начальник приписывал влиянию беглецов, в особенности казака Спиридона Крыштопы, который два месяца имел возможность проживать в станице, собирать общество, настраивать его на свой лад и даже сочинять прошения. Сам Крыштопа характеризовался как человек умный, в высшей степени «пронырливый и имеющий способность убеждать всякого с ним говорящего». Еще будучи на службе, Крыштопа проявлял способность влиять на своих сослуживцев и «возбуждать ропот против начальства». Его поимка представлялась уездным начальником как главный фактор успокоения станицы.1
В сентябре 1873 года Крыштопа был пойман в самой станице. При нем были найдены бумаги, которые можно разделить на две части. Первая часть состоит из дел Полтавского станичного правления по денежной части и не относится к истории бунта в станице. Вторая часть заключает в себе как частную, так и официальную переписку и состоит из 30 разных документов, проливающих свет на означенные события. Из доклада уездного начальника явствует, что «все нити стачки жителей станицы Полтавской держал в своих Крыштопа».2
Тем не менее следует отметить, что поимка Крыштопы, равно как и его сообщников - Афанасия Евтушенко и Якова Мирошника, нисколько не способствовала успокоению жителей станицы Полтавской, которые оказывали неповиновение вплоть до 1875 года. Именно по этой причине там до последнего содержались войска, а войсковое начальство приняло решение: в качестве меры наказания начать довольствие войск на счет жителей станицы, взыскивая деньги еженедельно посредством особой компании.3
Девиантное поведение казачества в семейно-бытовом укладе
Священник станицы Вельяминовской, несмотря на исправное несение служб, придерживался абсолютно безнравственной жизни, о чем толковали все жители станицы, указывая на факты любовных интриг этого священника.
Священник станицы Вуланской, благочинный Виноградов, не исполнял свои служебные обязанности, не посещая станицы своего прихода и не позволяя другим священникам посещать эти станицы по приглашению жителей. Все свое время проводил в постоянном пьянстве, валяясь в беспамятстве в питейных заведениях. Неоднократно избивался пьянствовавшими с ним же казаками, иногда настолько сильно, что подолгу носил на своем лице следы этих побоев.
Что касается священника станицы Геленджикской Ципровского, то, по признанию начальника Черноморского округа, ему еще не доводилось слышать о таких «мерзко-безнравственых поступках, в каких обвиняют этого священника жители станицы Геленджикской и многие из посторонних». Он был известен преследованием молодых девочек, что сопровождалось «приемами, досель неслыханными». Множество женщин этой станицы умоляли избавить их от такого пастыря, преследовавшего их детей 12-14 лет. Одна из казачек Варвара Стофронская изломала на священнике кочергу, защищая честь своей дочери. Ципровский же стремился к повторению попыток совращения всякий раз, как только мать девочки уходила из дома. Пьянство же его доходило до таких пределов, что часто он разъезжал верхом на палке, служа посмешищем для народа. Во время одной из свадеб в станице Береговой Ципровский и благочинный Виноградов затеяли драку, за что были изгнаны с торжества. Двое священников направились в близлежащий кабак, где упились окончательно и, устроив драку с солдатами, отдыхавшими в кабаке, были избиты и связанными брошены в грязную канаву.
Все это примеры того, какое нравственное влияние оказывали на жителей станиц некоторые священнослужители, в то время как местное начальство рассчитывало на их поддержку. Именно поэтому Начальник
Черноморского округа сделал вывод, что «лучше не иметь вовсе священников в береговых поселениях, чем держать настоящих только для соблазна жителей и укоренения между ними разврата в самых тонких его видоизменениях». Девиантное поведение является фактом социальной патологии духовной жизни общества, и, как нам представляется, описанные выше случаи также были результатом этой патологии. Противиться губительному ее влиянию, по-видимому, было очень сложно. Частным свидетельством этого общего явления может служить все то же архивное дело. Нами ничего не было сказано о четвертом священнике Шапсугского берегового батальона Константине Соловьеве из станицы Джубгской. Этот молодой священник, на момент известной проверки являлся приятным исключением в общей ситуации. За свое недолгое пребывание на Кавказе (2 месяца) успел зарекомендовать себя как человек благонадежный и благонравный, находившийся в отчаянии от образа жизни своих товарищей и от того предубеждения к священническому сану, которое сложилось в умах прихожан. Однако вскоре с ним произошла удивительная метаморфоза. Священник стал предаваться постоянному пьянству, причем до такой степени, что легче было сосчитать дни, когда он бывал трезв, нежели пьян. Несмотря на клятву исправиться данную Кавказскому Епархиальному Начальству, священник продолжал напиваться уже до потери рассудка. Так, однажды, прибыв в штаб, вверенный войсковому старшине Герко для напутствия писаря, Соловьев неожиданно куда-то девался, оставив в штабе крест, церковную книгу, епитрахиль и другие вещи. На розыск Соловьева были брошены люди, которые на берегу р. Джубги, напротив штаба, обнаружили его верхнюю рясу. Все указывало на то, что священник бросился в реку и утонул. Поэтому были организован поиск тела, а один из казаков послан за доктором на случай обнаружения утопленника. Вернувшийся по выполнении поручения казак доложил, что пропавший священник сидит весь мокрый у доктора и пьет чай. Доктор впоследствии подтвердил, что у Соловьева были все признаки белой горячки. На расспросы Соловьева, что его побудило броситься через реку, он ответил, что вынужден был это сделать для спасения жизни, поскольку его преследовали какие-то разбойники с кинжалами. Священник церкви укрепления Константиновского Иоанн Костянский также неожиданно повел безнравственный образ жизни, который выражался в совершении им таинства крещения и литургии в нетрезвом виде. Его одежда, манера поведения, чтение молитв и Евангелия «порождали одновременно и смех и ужас». Отчего жители данного селения вовсе перестали ходить в церковь.2
Конечно, мы не обладаем полными данными по вопросу неблагонадежного поведения священников в Кубанской области, во мної ом потому, что подобные случаи если и предавались огласке, то только ввиду их особой исключительности. Тем не менее можно предположить, что такие дела не были большой редкостью, так как в 1868 г. появился циркуляр наказного атамана, определявший порядок удаления священников неблагонадежного поведения из Кубанского и Терского казачьих войск.3 Для нас подобные данные важны не как свидетельство девиантного поведения священников, а как свидетельство имевшейся в обществе социальной патологии, довлевшей над всеми.
Причины распространенности различного вида девиаций и диких «привычек» у казаков в начале XX века мы найдем в ненормальной ситуации, сложившейся в общественных отношениях. Кризис самодержавия сказался на всех сферах государственной жизни, но в первую очередь он проявил себя в сфере социальной. Деморализация населения стала основным процессом протекавшим в общественных отношениях в начале XX века, о чем говорит начало резкого роста преступности в Российской империи. За период 1906-1909 гг. количество осужденных выросло со 100.000 до 180.000 человек.1 И это только официально осужденных. Дореволюционный исследователь Е.Тарновский писал, что реальное число преступлений в России в 14 раз выше указанного в сводках.2 Здесь можно вспомнить и самосуды, которые с конца XIX века стали практически основными «внесудебными» действиями. Государство не справлялось с процессом общественного регулирования поведения людей, с которым связано формирование и развитие социальных норм. Следовательно, происходили изменение мировоззрения российских граждан, разрушение существовавшей традиционной системы ценностей. Причем данные процессы затронули все без исключения социально-классовые и этносоциальные структурные элементы российского общества, все социальные слои, этносы и этнические группы.3
