Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические, историографические и источниковедческие основы изучения проблемы 16-51
1. Теоретико-методологические основы исследования 16-28
2. Историография проблемы 28-39
3. Источниковая база исследования 39-51
Глава 2. Лапландский вопрос в политике Москвы (XVI-XVII вв.) 52-78
Глава 3. Кольский Север - «дальняя» окраина Российской империи (XVIII - начало XX вв.) 79-150
1. Кольское пограничье в системе имперской безопасно сти 79-106
2. Проблемы интеграции ресурсов Кольского Севера в имперскую экономику 106-131
3. Дискуссии о перспективах развития Мурмана в XIX начале XX вв. Проект СЮ. Витте 132-150
Глава 4. Российский центр и побережье Баренцева моря в период кризиса российской государственности: реструктуризация северного пространства (1915-1922 гг.) 151-211
1. Строительство и функционирование мурманского «стратегического коридора»: эффект «Вторых Дарданелл» (1915-1917 гг.) 151-171
2. Политическая регионализация Мурмана в условиях революции. Разрыв связей с центром (октябрь 1917 - февраль 1920 гг.)
3. Воссоединение Кольского Севера с РСФСР и создание Мурманской губернии. Кризис 1922 г. 190-211
Глава 5. Включение Кольского Севера в систему долгосрочных стратегических интересов Советского государства (1923- 212-311 1941 гг.)
1. Природно-ресурсный потенциал Кольского Севера в экономических стратегиях центра: поиски, реализация, первые результаты 212-250
2. Милитаризация Кольского Заполярья в 30-е - начале 40-х гг. 250-277
3. Становление системы обратных связей «регион центр» в 1923-1941 гг. 277-311
Глава 6. Динамика стратегических связей между российским центром и Кольским Севером в 1941-1991 гг. 312-383
1. Стратегическое положение Кольского Севера в годы Великой Отечественной войны. Повторение эффекта «вторых Дарданелл» 312-337
2. Эволюция стратегического статуса Кольского Севера в условиях глобализации угроз (1945-1991 гг.) 337-353
3. Основные направления и проблемы освоения экономического потенциала Мурманской области в послевоенные десятилетия 353-363
4. Развитие системы взаимодействия «регион-центр» в 1945-1991 гг. 364-383
Заключение 384-392
Список использованных источников и литературы 393-426
Приложения 427-487
Список сокращений
- Источниковая база исследования
- Проблемы интеграции ресурсов Кольского Севера в имперскую экономику
- Политическая регионализация Мурмана в условиях революции. Разрыв связей с центром (октябрь 1917 - февраль 1920 гг.)
- Становление системы обратных связей «регион центр» в 1923-1941 гг.
Введение к работе
Актуальность темы обусловлена произошедшими за последние двадцать лет глобальными структурными и территориальными изменениями на пространстве бывшего СССР. Российская Федерация, преемственно связанная с Советским Союзом и всеми предшествующими государственными образованиями, должна учитывать накопленный исторический опыт, чтобы выработать оптимальную стратегию своего развития в условиях новых геополитических вызовов.
Обширные пространства России являются важнейшим фактором ее исторического развития. Пространственный фактор в отечественной историографии чаще всего рассматривается в контексте истории внешней политики и дипломатии, участия России в войнах и военных конфликтах, геополитики и геостратегии, т.е. обуславливается «внешним» положением России, той системой отношений, которая складывается у нее с международным окружением. Что же касается логики развития внутреннего пространства Российского государства, то она нередко в глазах исследователей теряет самостоятельное значение и интересует опять же исключительно с точки зрения борьбы с «внешним» пространством (территориальным ростом, войнами и т.д.). Складывающийся тем самым ассиметричный образ государственной стратегии не всегда позволяет увидеть полную картину. Как справедливо замечает Д.Н. Замятин, «власть осмысляла российское пространство всегда с некоторым запозданием, при этом уровень и качество такого осмысления… не всегда были адекватными соответствующей геополитической ситуации».
Поэтому динамика развития внутреннего пространства Российского государства представляется актуальной научной проблемой. Особый интерес представляют окраины России как своеобразные мембраны, контактные зоны, на территории которых государство нередко апробирует и структурирует проекции своих пространственных стратегий.
Хотя значительную часть внутреннего пространства России занимает Север, роль северной стратегии в истории Российского государства изучена и осмыслена крайне слабо. На это не может не указывать присутствие в российской политической реальности целого ряда противоречий: между проектами развития океанского флота и традиционным опытом построения национальной военной доктрины на основе континентальных стратегий, между попытками обосновать арктический статус России и политикой подчинения территории Русского Севера интересам Балтийского региона, между политическими заявлениями о намерении расширить российское присутствие в Арктике и практикой сокращения военной и социально-экономической инфраструктуры в Заполярье. Сравнение данных переписей 1989 и 2002 гг. показывает, что из всех окраин России наибольшее падение численности населения произошло именно на Севере (14 %).
Вместе с тем активизация международной деятельности в Арктике, обладающей колоссальными природно-сырьевыми ресурсами и представляющей собой уникальную геополитическую нишу, предъявляет все более высокие требования к присутствию России в полярных широтах. Некоторые западные страны, претендующие на лидерство в этом регионе мира, не преминули уже начать ревизию российских достижений на территории Ледовитого океана. 18 сентября 2008 г. президент России утвердил «Основы государственной политики Российской Федерации в Арктике на период до 2020 года и дальнейшую перспективу». Изучение исторического опыта Российского государства по освоению северных территорий приобретает в связи с этим особую актуальность.
Значимость темы исследования определяется также современной ролью российских регионов, активизацией их участия в государственной жизни и геополитическом процессе.
Взаимодействие центра Российского государства с приарктическим периметром происходило неравномерно. Тогда как одни пространства так и остались слаборазвитыми и малозаселенными, другие, напротив, превращались в объект повышенного государственного внимания, благодаря чему начинали восприниматься самим же центром как нечто целостное. И хотя для воссоздания полной картины весьма важно установить динамику взаимоотношения государства со всем этим многообразным пространством, реконструкция этой системы контактов может быть начата и на основе изучения одного из таких ареалов.
Среди разных территорий приарктического периметра Кольский полуостров был тем местом, с которым российский центр взаимодействовал, пожалуй, наиболее интенсивно. Северное побережье полуострова – Мурман – является единственным в европейской части России незамерзающим и открытым выходом в Мировой океан. На Кольский Север была проложена железная дорога, здесь были построены океанский порт, базы военно-морского, ледокольного, рыбного и транспортного флотов, крупные, специализирующиеся на стратегическом сырье промышленные предприятия.
Степень научной разработанности темы определяется содержанием имеющейся на сегодняшний день историографии проблемы, детальный анализ которой представлен в первой главе настоящего исследования.
Историографию исследуемой темы можно разделить на три периода: 1) досоветский; 2) советский и 3) постсоветский. В рамках первых двух этапов происходило созревание необходимых методологических предпосылок для изучения динамики стратегических связей между центром и окраинными территориями. Лишь на постсоветском этапе своего развития в историографии стал утверждаться подход, позволяющий рассматривать систему взаимодействия между центром и окраинами во всем многообразии аспектов. Появились исследования, рассматривающие стратегическое взаимодействие российского центра и Европейского Севера в отдельные периоды истории. Однако в них Кольский Север не является самостоятельным предметом рассмотрения.
Историческому осмыслению северной стратегии Российского государства препятствовало укоренившееся в науке представление о широтном характере исторического процесса в России. Насколько правомерен подобный взгляд, какова степень стратегической самостоятельности Севера – исследование стратегических связей государства с Кольским Севером позволяет ответить на эти вопросы.
Историография, накопив к настоящему моменту опыт исследования отдельных процессов, происходивших на Кольском Севере в разные периоды, крайне слабо проводит обобщения в рамках длительной исторической перспективы, что затрудняет выявление стратегической роли кольской окраины в процессе развития российской государственности. Водоразделом рассматривается 1917 г., что мешает увидеть преемственность между северными проекциями царского и имперского периодов, с одной стороны, и советского времени, с другой.
Преобладающая часть исследований зарубежной историографии по истории Русского Севера посвящена его роли в разноуровневой системе международных отношений. Внутренние стратегические связи российского центра с Кольским Севером получили в работах иностранных специалистов только эпизодическое рассмотрение.
Вместе с тем, несмотря на определенные достижения в данном направлении, исследуемая тема не являлась предметом специального научного изучения.
Объектом исследования является стратегия Российского государства в отношении своей северной окраины. Под «стратегией» диссертант понимает высший уровень государственной политики, связанный с потребностью обеспечения безопасности и приумножения ресурсов для осуществления долгосрочных целей. Термин «Российское государство» используется в диссертации в широком контексте: в него включаются разные формы российской государственности ХVI-XX вв. (Московское государство, Российская империя, РСФСР, СССР). Под «окраиной» понимается разновидность внутригосударственной периферии, территория, находящаяся в наибольшем удалении от центра государства, с одной стороны, являющаяся продолжением земельных владений страны, а, с другой стороны, прилегающая к иностранным владениям, океанической или морской акватории, неосвоенным, лежащим вне политического образования, землям (фронтиру).
Акцентируя внимание на развитии внутренней стратегии государства в отношении конкретной окраинной территории, диссертант не включил в свое исследование анализ стратегического взаимодействия со странами Северной Европы, Мировым океаном и Арктикой.
Предметом диссертационного исследования является динамика стратегических связей между российским центром и Кольским Севером в ХVI-XX вв. Под «стратегической связью» понимается вся совокупность контактов, отношений, идейно-политических установок и действий, возникающих между российским центром и территорией при попытке использования ее стратегического потенциала. Стратегические связи рассматривается не только в качестве однонаправленного процесса «центр-окраина», но и в зеркале возникающих обратных связей «окраина-центр». На Кольском Севере в качестве стратегических факторов рассматриваются граница, океанический берег и природные ресурсы.
Цель и задачи исследования. Цель его состоит в том, чтобы, учитывая достижения современной науки и используя ранее неизвестные источники, реконструировать динамику стратегических связей между российским центром и Кольским Севером в ХVI-XX вв. и на этой основе осмыслить роль этой окраинной территории в истории российской государственности.
Достижение цели предусматривает реализацию следующих задач:
- выявить основные концептуальные подходы изучения проблемы «центр-окраина», определить методологические принципы исследования;
- провести историографический анализ проблемы, выявить степень ее изученности;
- рассмотреть эволюцию идейно-политических установок Российского государства на стратегические возможности кольской окраины;
- выявить основные направления государственной политики в отношении стратегического потенциала Кольского Севера;
- разработать периодизацию исторической динамики стратегических связей между российским центром и Кольским Севером;
- установить взаимосвязь политики государства на Кольском Севере и в других частях окраинного периметра страны;
- раскрыть динамику взаимоотношений между кольской периферией и российским центром;
- определить наличие зависимости между политикой государства и процессами регионализации Кольского Севера.
Хронологические рамки исследования. При выборе хронологических рамок исследования диссертант исходил из того, что стратегические связи корректно реконструировать на всем протяжении визуализации центра и окраины. Для Кольского Севера это период с ХVI и до конца ХХ в. Начало ему положила лапландская политика великих князей Василия III и Ивана IV, связанная с борьбой за отмену двоеданничества саамов и включением Кольского Севера в состав Московского государства. В качестве последнего целостного этапа может быть рассмотрена эпоха существования СССР, в которую ведущая супердержава, отвечающая на вызовы противостояния с враждебным миром, сформулировала новые принципы собственного присутствия на Севере.
Территориальные рамки исследования в качестве основного компонента включают территорию Кольского Севера - современную Мурманскую область, являющуюся единственной в европейской части страны пограничной океанической ресурсной окраиной. Это приграничный регион, географически совпадающий с Кольским полуостровом и лежащий за Северным полярным кругом. С юга и юго-востока Кольский полуостров омывается Белым морем, с севера – Баренцевым морем. Проникающее к берегам Мурмана теплое течение Гольфстрим делает прибрежные воды незамерзающими. С территории Кольского Севера открывается прямой выход в Атлантический океан и в Северную Европу, что выгодно отличает его от балтийского и черноморского путей, ограниченных проливами. Отсюда начинается Северный морской путь. В недрах полуострова находится множество полезных ископаемых, а в глубинах омывающих его морей – масса биоресурсов. Эти особенности делали территорию Кольского полуострова стратегически привлекательной для центра.
В то же время территориальные рамки диссертации в силу специфики самой темы не ограничиваются отдельно взятым регионом. В поле зрения диссертанта находился центр (столица) Российского государства и спектр альтернативных стратегических направлений, в основном Северо-Запада (беломорское, балтийское) и отчасти Юга.
Теоретико-методологическая база исследования основывается на совокупности аналитических подходов, общенаучных принципов, познавательных средств и методов сбора, анализа, обобщения и интерпретации эмпирических данных.
Фундаментальной основой диссертационного исследования стали системный и геоисторический подходы, в соответствии с которыми стратегия в отношении кольской окраины рассматривается, с одной стороны, территориальной подсистемой стратегии военной безопасности, инфраструктурной стратегии и ресурсной стратегии, а, с другой стороны, в виде направления и формы месторазвития, одного из наполнений «северного вектора» в истории российской государственности. Сочетание подходов позволило придать системному анализу географическую конкретность и разноплановость, исследовать проблему «центр-окраина» в контексте динамики и вертикальных, и горизонтальных связей.
Диссертант решал поставленные задачи, руководствуясь принципами объективности, историзма, системности. Данные основания предопределили применение частных методов исследования. Использование сравнительно-исторического метода позволило проанализировать изменения в политике Российского государства в отношении Кольского Севера в широкой исторической ретроспективе, выявить общее и особенное в деятельности центральных и местных органов власти, сопоставить центральную и региональную составляющие, сравнить стратегические связи центра с Кольским Севером и с другими окраинами Российского государства.
С помощью структурно-функционального метода исследовались связи российского центра с Кольским Севером – не только прямые («центр-окраина»), но и обратные («окраина-центр»); на этой основе рассматривался процесс превращения кольской окраины в стратегический регион, представляющий собой сложную территориальную систему взаимодействующих государственных, местных и общественных компонентов.
Историко-генетический метод использовался для установления преемственности в политике российской государственности в отношении Кольского Севера на различных этапах ее развития.
Проблемно-хронологический метод позволил выделить главные этапы в процессе становления стратегического статуса Кольского Севера. Синхронный метод дал возможность параллельного изучения исторических событий, происходящих как в жизни региона, так и в стране в целом. С помощью диахронного метода изучались процессы и явления в разные временные отрезки и выявлялся характер изменений.
В процессе обработки массовых источников (законодательные акты) и периодической печати применялся метод контент-анализа. Изучение структурной реорганизации местного аппарата власти, кадровых перестановок руководителей, динамики политических репрессий происходило на основе статистического метода.
Таким образом, используя совокупность научных принципов и методов исследования источников, диссертант стремился показать объективную картину развития стратегических связей между российским центром и Кольским Севером.
Источниковая база диссертации представлена широким и разнообразным комплексом опубликованных и неопубликованных источников, детальный анализ которых охарактеризован в первой главе исследования.
К опубликованным источникам, использованным в диссертации, относятся законодательные акты, международные договоры и дипломатическая переписка, официальные документы центральных и местных органов власти, сборники документов, статистические и справочные издания, периодическая печать, мемуары.
Большой массив составляют неопубликованные источники, извлеченные из 52 фондов 8 отечественных архивов – Российского государственного исторического архива (РГИА), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива Военно-Морского Флота (РГА ВМФ), Российского государственного военного архива (РГВА), Государственных архивов Мурманской области (ГАМО) и Архангельской области (ГААО), Национального архива Республики Карелия (НАРК), архива Управления ФСБ по Мурманской области. Многие использованные документы введены в научный оборот впервые. Среди них особый интерес представляют рассекреченные материалы фондов Управления морских сил РККА, Управления Ленинградского военного округа, Мурманского обкома КПСС, Мурманского облисполкома и др.
Широкие хронологические рамки исследования создали определенную трудность в подборе и анализе документального массива, вызванную неравномерной сохранностью источников, эволюцией формы и функциональности самих документов. Вместе с тем использование метода сравнительного анализа, историко-генетического метода обеспечили репрезентативность и достоверность источниковой базы. В целом, все многообразие документов и материалов, включенных диссертантом в научный оборот, позволило решить поставленные в исследовании задачи.
Положения, выносимые на защиту.
1. Основными факторами, побуждавшими государство к налаживанию стратегического взаимодействия с кольской окраиной, были граница, океанический берег и природные ресурсы. Характер, интенсивность и продолжительность взаимодействия с каждым из этих факторов являлись непостоянными, зависели от внутриполитических условий, международной обстановки и самого опыта северной рефлексии. Вопреки существующему мнению о широтно-континентальной направленности российского исторического процесса, меридиональный вектор российской стратегии в рамках длительной ретроспективы не только существовал, но и имел тенденцию к усилению.
2. Формирование рубежа Русского государства в Лапландии не было завершено в новгородский период. Только благодаря приданию политике Московского государства характера стратегии к 1613 г. удалось устранить двоеданничество лопарей и тем самым сформировать лапландский межгосударственный рубеж. Тем самым, Кольский Север из фронтира превратился в окраину Российского государства.
3. До 1914 г. Кольский Север институциализируется в качестве «дальней» окраины Российского государства, его беломорской периферии. Центр не выработал к территории Кольского полуострова регионально сфокусированной стратегии и все стратегические связи с ней носили опосредованный и эпизодический характер. В этот период на Кольском Севере впервые было опробовано создание периферийного, в рамках военного театра, рубежа обороны, государственных предприятий по добыче рыбных ресурсов и освоению полезных ископаемых, использование принудительного труда и льгот как инструментов колонизации территории.
4. Во второй половине ХIX – начале ХХ в. общественными кругами разрабатывались проекты развития Кольского Севера, связанные с ключевыми потребностями страны. Появившись в эпоху реформ, эти идеи оказывали на власть определенное воздействие, готовя почву для пересмотра статуса Кольского Севера. В то же время пассивность и слабость кольской периферии создавали препятствия для установления прямых связей между ней и центром.
5. Приступая к строительству в 1915 г. Мурманской железной дороги и в 1916 г. мурманских баз Флотилии Северного Ледовитого океана, правительство руководствовалось не столько довоенными, рассчитанными на длительную перспективу, намерениями развития Кольского Севера, сколько меняющейся военной обстановкой. Сооружение «мурманского коридора» стало стратегической реакцией на блокаду Балтийского и Черного морей, одновременно отразив в себе крушение иллюзий царского правительства на быстрый исход войны. Строительство дороги происходило в спешке, со значительными техническими отклонениями и не предусматривало четкой программы преобразования края. Инициативы отдельно взятых министров во главе с А.Ф. Треповым придать строительству более осмысленный характер фактически была подорвана начавшейся революцией и Гражданской войной.
6. Положение Кольского Севера в политике Советского государства после окончания Гражданской войны в 1920 г. продолжало определяться блокадой России и потребностью в незамерзающем выходе в Мировой океан. Предпринятые центром шаги по оживлению Мурманской железной дороги и порта, милитаризации окраины привели в 1921 г. к созданию Мурманской губернии. Выделение территории Кольского Севера из состава Архангельской губернии в действительности означало ее присоединение к «сфере влияния» Петрограда, хотя и с сохранением права на прямые контакты с центром. Нормализация международной обстановки и восстановление традиционных путей сообщений в 1921-1922 гг. привели к падению заинтересованности государства в мурманском выходе в океан и отказу от развертывания в крае крупных военных формирований.
7. С 1923 г. центр начал проявлять устойчивый интерес к возможности интеграции ресурсов Кольского Севера и омывающих его морей в советскую экономику, чему способствовала политическая самоизоляция страны и взятый ее руководством курс на построение социализма. Попытка решить эту проблему на основе «канадского опыта» в условиях СССР оказалась малоэффективной в виду того, что сами приоритеты государства во время НЭПа были отданы земледельческим, т.е. несеверным регионам. И только произошедший в конце 20-х гг. поворот к индустриализации и вызванное этим свертывание НЭПа позволили приступить на Кольском Севере к широкомасштабным экономическим преобразованиям.
8. С 1930 г., фактически синхронно с началом реализации в отношении Кольского Севера индустриальной стратегии, центр начал проявлять к этой территории и оборонительную рефлексию. Хотя внешним поводом к началу милитаризации края послужило эпизодическое усиление международной напряженности в Северной Европе, центр руководствовался стремлением укреплять кольское пограничье уже в рамках долговременной перспективы, на основе создания здесь постоянного рубежа обороны.
9. Произошедшая в условиях Великой Отечественной войны блокада Балтийского и Черного морей вновь привела к актуализации мурманского выхода в океан. Успешность действий советских войск на мурманском и кандалакшском направлениях к концу 1941 г. сумела переломить бытовавшие в первые месяцы войны опасения советского руководства о возможной сдаче территории Мурманской области противнику, что позволило превратить Мурманский регион в порт приемки и транспортировки союзнических грузов. Вместе с тем, нехватка военно-морских сил СССР на Севере, создав заметные трудности для охраны коммуникаций в море, свидетельствовала о просчетах в системе довоенных приоритетов ВМФ. Исправление этих приоритетов в пользу Севера активным образом происходило в течение самой войны, благодаря чему Северный флот резко увеличил свой корабельный состав.
10. Глобализация угроз в условиях холодной войны заставила Советское государство в очередной раз пересмотреть свои стратегические приоритеты. В результате технической модернизации военно-морского, рыболовного и ледокольного флота Кольский Север к 1970-м гг. превратился в важнейшую океанскую позицию СССР, действующую на постоянной основе. Это подрывало значение традиционных направлений – балтийского и черноморского, за которыми теперь сохранялся приоритет лишь в торговом мореплавании. Освоение природных богатств Кольского полуострова продолжалось на основе модели, разработанной в довоенное время. Однако начавшаяся диверсификация экономики СССР фактически привела к отказу от проекта освоения восточной части полуострова. С конца
1970-х гг. государство стало готовить почву для прорыва к углеводородному сырью Арктики.
11. Стратегические связи центра с кольской окраиной до начала
1930-х гг. были импульсивными, затем начали приобретать осознанный и планомерный характер. Благодаря их функционированию происходило усложнение организации окраины: из полудикого места она с начала
1920-х гг. стала структурироваться в регион.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые в исторической науке предпринята попытка реконструкции динамики стратегических связей между центром и северной окраиной Российского государства на материале Кольского Севера и в широкой исторической ретроспективе. На основе разнообразных источников и при использовании современных методов исторического познания в диссертации осмыслена роль кольской окраины в истории российской государственности.
Авторский вклад в разработку проблемы состоит в следующем:
- впервые осуществлено теоретико-методологическое исследование динамики стратегических связей российского центра и Кольского Севера в контексте истории страны и региона;
- осмыслен процесс превращения Кольского Севера в окраину Российского государства; сформулирована новая оценка лапландской политики Московского государства, трактующая ее в качестве борьбы за упразднение двоеданничества лопарей и установление межгосударственного рубежа;
- рассмотрена эволюция идейно-политических установок Российского государства на стратегические возможности кольской окраины;
- установлена преемственность стратегической политики Московского государства, Российской империи и СССР в отношении Кольского Севера;
-выявлены основные направления государственной политики в отношении стратегического потенциала Кольского Севера;
- определена изменяющаяся роль границы, природных ресурсов и океанского берега в становлении стратегической рефлексии центра к Кольскому Северу;
- разработана периодизация исторической динамики стратегических связей между российским центром и Кольским Севером;
- установлена взаимосвязь политики государства на Кольском Севере и в других частях окраинного периметра страны;
- определена зависимость между политикой государства и процессами регионализации Кольского Севера;
- выявлено и проанализировано содержание общественных дискуссий о судьбе Кольского Севера второй половины ХIХ – начала ХХ вв.;
- реконструирована динамика структурных изменений в региональном аппарате власти и кадровых перестановок местных управленцев Кольского Севера в 1920-1991 гг.;
- впервые проведен комплексный историографический анализ проблемы исследования.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что в нем впервые с использованием современных методологических подходов и методов исторического познания решается крупная научная проблема, до настоящего времени не являвшаяся предметом специального научного анализа в исторической науке.
На основе апробации авторского подхода к изучению внутренней политики государства в отношении своих окраин диссертация формирует теоретические предпосылки для комплексного исследования истории северного стратегического направления и построения геоисторической концепции российской государственности. В исследовании реконструируется и осмысливается целостный исторический процесс, включающий в себя образование в составе Российского государства кольской окраины и ее развитие вплоть до распада СССР. Формулируются концептуальные понятия «окраина», «стратегическая связь», «эффект Вторых Дарданелл» в контексте российского исторического процесса. Исследование существенно обогащает историю как всего Европейского Севера, так и отдельных его регионов.
Практическая значимость исследования заключается в том, что материалы, выводы и обобщения, содержащиеся в диссертации, могут быть использованы при создании научных работ по истории России, Европейского Севера и Мурманской области, а также обобщающих трудов по политологии и геополитике.
Результаты и выводы диссертационного исследования могут быть использованы органами государственной власти при формировании стратегических доктрин Российского государства, общегосударственной и региональной политики в отношении Крайнего Севера, востребованы органами региональной власти, политическими партиями.
Методологические подходы, собранный материал, отдельные сюжеты, полученные результаты и выводы могут быть использованы при разработке лекционных курсов, спецкурсов, практикумов, факультативных занятий, а также при подготовке учебных и методических пособий по истории России, Европейского Севера, политологии и геополитике.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации представлены в 51 научной публикации суммарным объемом 67,4 печатных листа, в том числе в двух монографиях (31,0 печатный лист) и в 10 статьях, опубликованных в ведущих научных журналах в соответствии с перечнем ВАК Министерства образования и науки РФ. Основные положения исследования изложены на 13 международных, всероссийских и межрегиональных научных конференциях. Наиболее значимыми являются выступления с докладами на всероссийских научных конференциях «Россия в глобальном мире» (Санкт-Петербург, 2006), «Национальная морская политика и экономическая деятельность в Арктике» (Мурманск, 2006), межрегиональных научных конференциях I-VI Ушаковские чтения (Мурманск, 2004-2009). Положения диссертации были обсуждены и одобрены кафедрой регионоведения Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова, на проблемном семинаре по историческому регионоведению в рамках 9-й Всероссийской научно-практической конференции «Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе».
Структура диссертации. Исследование состоит из введения, шести глав, заключения, списка использованной литературы и источников, приложений, что позволяет в полной мере обеспечить выполнение сформулированных целей и задач исследования.
Источниковая база исследования
Распад СССР, подтолкнув многие регионы к поиску своего места в новом геополитическом и геоэкономическом пространстве, сильно отразился и на историческом знании. Местная историко-научная среда, обретя свободу и независимость от центра, нередко пытается продемонстрировать сегодня автономность в своем стремлении выявить разные типы и модели провинциа-нализма как фактора социального и культурного развития. В последнее время в регионах появился целый поток литературы разного качества, от интересных попыток концептуализации местных историй до откровенно шарлатанских опусов нового поколения краеведов. При всех видимых признаках переходного периода, нельзя не признать, что эта ситуация во многом порождена господствовавшим в отечественной историографии с момента ее рождения «столицецентризмом», позволявшим рассматривать местные истории не иначе, как всего лишь иллюстрацию общей схемы. Отчасти ответственность за это лежит и на родившемся в провинции краеведении, которое, при всех своих культурных заслугах, в силу врожденной претензии на «приземленную» обособленность, так и не смогло составить национальной историографии реальной конкуренции. А ведь еще А.П. Щапов утверждал, что русская история «в самой своей основе есть по преимуществу история областей, разнообразных ассоциаций провинциальных масс народа»1. В советское же время эта проблема обозначилась внедрением в историческую среду общеизвестного неофициального деления историков на «ученых» и «краеведов», что характеризовало пессимистическое, в целом, отношение к возможностям местной истории. И это, в свою очередь, не могло не отразиться на существовавших технологиях исторического знания. Причем, в большей степени пространственному нигилизму оказались подвержены исследователи, занимающиеся новым и новейшим периодами, нежели древностью. Так, например, в капитальном трехтомном труде академика И.И. Минца «История Великого Октября» из двух с половиной тысяч страниц текста провинции посвящено меньше четверти.
Вместе с тем прозвучавшие еще в середине 90-х гг. заявления известных исследователей о том, что «историография находится в глубоком кризисе»1 (В.П. Данилов), что «работа по синтезированию знаний и выявлению глубинных течений, определяющих историю, еще не сделана» (В.П. Дмит-ренко), наводят на мысль, что необъятные просторы России и ее глубокие традиции государственности предопределяют продуктивность познания рос-сийской истории только через комплексное и всестороннее изучение пространства, но таким образом, чтобы за централизованным единством не потерять местного своеобразия и, наоборот, чтобы мозаикой пространственных концепций не заслонить стратегические стволы государственности. Отсюда, все явственней проступает новая направленность исторической методологии - от хронологии к топологии.
Одна из категорий, которая не может быть осмыслена без учета фактора пространства, - это стратегия государства. Под «стратегией» понимается высший уровень государственной политики, связанный с потребностью обеспечения безопасности и приумножения ресурсов для осуществления долгосрочных целей.
Стратегическая политика - явление системного порядка, представляющее собой структурированный комплекс определенных приоритетов и мер. Стратегические приоритеты могут рассматриваться и как функциональные сферы (военная безопасность, инфраструктура, ресурсно-сырьевой фактор и т.д.), так и в качестве вполне конкретных, расположенных в пространстве, стратегических объектов, структур и т.д. Не случайно еще Г. Моргентау среди различных элементов в системе «национальной силы» называл географию, природные ресурсы, военный потенциал1.
Современные геополитические концепции направлены на обоснование положения государства в глобальном мире. Л.Г. Ивашов представил процесс развития России в виде геополитической экспансии и интеграции, переключающихся то на широтные, то на меридиональные направления". А.Г. Дугин рассматривает лучи, идущие из центра к периферии, в качестве «импульсов континентальной экспансии», которые, будучи частью «внутренней геополи-тики», вписываются в глобальную картину «геополитического ансамбля» . Представляется, что такой подход несколько упрощает понимание внутреннего государственного пространства.
В странах с большой площадью территории (таких, как Россия) на развитие направления государственной стратегии большое воздействие оказывают не только внешние, но и внутренние факторы. Предположим, имея целью выйти в Атлантический океан, Россия может воспользоваться тремя кратчайшими морскими путями — балтийским, черноморским или северным. Но какой из них выбрать - дилемма внутреннего порядка.
Проблемы интеграции ресурсов Кольского Севера в имперскую экономику
После присоединения Новгорода Крайний Север все больше входил в орбиту московской политики. Уже в конце XV в. северные морские коммуникации были впервые использованы центром в качестве альтернативы балтийским. В. 1496 г. московский дипломат Григорий Истома был послан Иваном III в Данию для переговоров. Поскольку происходившая в тот момент на берегах Финского залива русско-шведская война делала более короткий и традиционный маршрут через Балтийское море небезопасным, он выбрал для своего путешествия кружной путь через Север. Вначале Г. Истома добрался до устья Северной Двины, откуда на корабле по Белому, Баренцеву и Норвежскому морям, обогнув Кольский и Скандинавский полуострова, дошел до Тронхейма, далее его путешествие было продолжено по суше".
В процессе развития лапландской стратегии Московского государства диссертант выделяет четыре этапа. В рамках первого этапа (1517-1573 гг.) московские власти пытались получить эффект от налаживания конструктивного сотрудничества с лопарями. Еще в 1517 г. Василий III предупреждал русских сборщиков дани о недопустимости произвола в Лапландии .
В 1526 г. Василий III поручил новгородскому архиепискому Макарию отправить на Крайний Север священнослужителей для совершения обряда православного крещения лопарей4. Этому предшествовала большая миссионерская работа. В Лапландии проповедникам православия (Трифону, Феодо-риту и др.) открывалось широкое поле деятельности, но в пределах Кольского Севера, поскольку лопари, жившие в Финмарке, в свое время уже подверглись влиянию католичества. Однако сама церковь в Норвегии тогда переживала упадок, вызванный реформацией,1 и это избавило православие от западного конкурента. Деятельность православных миссионеров в восточной части датско-московского округа, в целом, увенчалась успехом также благодаря выбранной ими гибкой тактике.
Действовавший вблизи рек Колы и Туломы Феодорит, относясь к числу так называемых «нестяжателей», сделал ставку на изучение саамского языка, переводы Библии и т.д. Правда, предложенная им модель монастыря не претендовала на хозяйственное освоение края. Оказавшись материально слабым, монастырь Феодорита распался и его монахи ушли на реку Печенгу, к Трифону. Трифон же, напротив, следуя иосифлянской тактике, строил свою миссионерскую деятельность при помощи «бесед о куплях» и вовлечения лопарей в торгово-экономические отношения. Поэтому, в отличие от Феодорита, он занимался укрупнением своей обители: приобретал земли, развил хозяйство, получив при этом поддержку Ивана Грозного2. Основание Печенгского монастыря в середине XVI в. имело большое значение для утверждения православия и русской государственности в наиболее спорном, северо-западном районе Кольского Севера, непосредственно граничащем с Финмарком.
В свою очередь, это становится поводом для развития на Кольском Севере русского монастырского землевладения, прежде всего, за счет создания местных монастырей - Кандалакшского, Печенгского и др. Учитывая, что лопари по-прежнему платили двойную дань, эта мера ярко свидетельствовала о нежелании Москвы сохранять округ совместного владения и учитывать интересы его совладелицы Дании. Монастырские вотчины, по-видимому, были призваны временно подменять несуществующие на необжитых землях структуры управления Московского государства. Мероприятия Москвы были подкреплены русской колонизацией, достигшей в этот период Мурманского побережья. Позиции Русского государства в этих удаленных районах начинают институциализироваться в возникшей промысловой и торговой деятельности. Это привело не только к появлению сезонных русских становищ на берегу, но и к возникновению международного торга с иностранцами. Последний имел для Российского государства большое значение в силу того, что страна в то время не имела удобного порта для международной торговли. И этим портом в 1570-80-е гг. становится Кола, находящаяся вблизи Мурманского побережья1. На торг ежегодно собирались купцы из западноевропейских стран, внутренних районов России и местные жители. Возросшее торговое значение Колы стимулировало ее рост: если в 1565 г. она имела всего 3 крестьянских двора, в 1574 г. — 44, то к началу 80-х гг. XVI в. - уже 71 двор2.
Эти успехи позволили московским властям уже на втором этапе (1573-1583 гг.) проводить в отношении Лапландии более жесткую политику, что, прежде всего, выразилось в оформлении и провозглашении позиции российского центра о своих владельческих правах на Мурман.
В июле 1582 г. в ответном послании к английской королеве Елизавете I, отвечая на ее вопрос: «те волости под его ли областию или не под его?», Иван Грозный категорично называет Колу и Печенгу своими «искони вечными вотчинными землями». Обращая внимание на то, что Дания угрожает безопасности и английских купцов
В 1573 г. правительство для проведения учета населения послало на Кольский Север писца Василия Агалина, итогом чего стала подготовленная им писцовая книга . Приезд В. Агалина П.А. Садиков вполне обоснованно связывал с «лапландским спором», приводя в подтверждение записки гол-ландского купца Симона ван Салингена . Иностранец сообщал, что в 1573 г. в Лапландию прибыли «русские бояре или послы» «для расследования местных условий и установления границы с королевством Норвежским», которые и «обревизовали Лапландию», положив рубежом Паз-реку4. Эти меры, впрочем, не привела к урегулированию проблемы, став лишь начальным звеном в длинной цепи пограничных переговоров.
Москва продолжила развивать монастырское землевладение. Центр практикует передачу земельных владений на Кольском Севере крупным и известным монастырям, находящимся за многие сотни километров отсюда: например, Троице-Сергиеву и Кирилло-Белозерскому5. Земельные владения иногда жаловались вместе с лопарями. Так, например, в 1581 г. царской жалованной грамотой лопари Печенгского и Мотовского погостов были отданы во владение Печенгскому монастырю6.
Политическая регионализация Мурмана в условиях революции. Разрыв связей с центром (октябрь 1917 - февраль 1920 гг.)
Этому отчасти помогала происходившая в соседнем Финмарке реструктуризация социально-экономических отношений, которая выталкивала не сумевших вписаться в новые возникающие структуры части норвежцев. Последние, воспользовавшись относительной прозрачностью российской границы, устремились в более разряженное пространство Мурмана. К концу 1850-х гг. этот фактор стал настолько заметным, что заставил архангельские губернские власти направить запрос в центр о возможности переселения норвежцев на Мурманский берег. Центр ответил согласием, с условием принятия переселяющимися норвежцами российского гражданства2. Это решение послужило толчком к началу норвежской колонизации Мурмана, которая происходила стихийно и крайне вяло.
Вскоре архангельские власти под началом губернатора СП. Гагарина стали разрабатывать более широкий проект заселения Мурманского берега, которые предусматривал предоставление льгот и привилегий лицам, пожелавшим переехать в прибрежную полосу Баренцева моря не только из Норвегии, но и из Финляндии, а также из внутренних поморских областей3. В России уже существовал прецедент компенсации северной ущербности медицинским работникам, направляемым на постоянную работу на Кольский Север. Согласно положению Комитета министров от 14 марта 1825 г. «О выгодах определяющихся в город Колу лекарям и лекарским ученикам», им полагались следующие льготы: выдача прогонных денег «на... всякое расстояние», выплата денежного пособия сверх жалования, а также пенсионные льготы тем, кто отслужил в Коле «беспорочно» 10 лет1.
Компенсация северной экстремальности в форме льгот и привилегий становилась главным механизмом и в проекте колонизации Мурманского берега. Началом его реализации стало утверждение Александром II 22 ноября 1868 г. положения Комитета Министров «О льготах для поселенцев Мурманского берега в Архангельской губернии»2. В соответствии с ними, русские и иностранные переселенцы на Мурманский берег получали права, которые имели жители поморских районов Архангельской губернии в отношении торговли с Норвегией. Им же предоставлялась привилегия занятия торговлей и промыслами без получения установленных свидетельств в течение 6 лет, а также беспошлинного привоза для собственного употребления и для прода-жи в колониях «мануфактурных и других товаров». Каждая поселившаяся на Мурмане семья могла получить государственную ссуду в размере от 50 до 150 руб. с рассрочкой платежа на 6 лет «под круговое ручательство или под обеспечение имуществом». Разработчики Положения считали важным переселение на Мурман финляндцев и норвежцев, усматривая в их деятельности позитивный пример для менее предприимчивого русского обывателя. Для облегчения адаптации иностранцев к новому месту проживания им было предоставлено право подавать на родных языках все прошения и объявления.
При всех усилиях законодателя представить правовую основу мурманской колонизации в виде строгой системы правил, ему это не удалось. Положение от 22 ноября 1868 г. не отличалось проработанностью, что выдает в нем продукт скорее регионального лоббирования, нежели сознательной рефлексии центра. Так, например, Положение не регламентировало правовой статус колониста, не определяло границы льготного пояса, не оговаривало обязанности российских и иностранных переселенцев. Правительство явно не поспевало за нарастающим валом региональных инициатив, что вынуждало его утверждать порой столь поверхностные документы.
Впрочем, некоторые непроясненные позиции центр обозначил в другом законодательном акте - принятом 14 мая 1876 г. Высочайшем Положении «О льготах, предоставляемых переселенцам на Мурманском берегу»1. Новый закон сохранял старые и вводил новые привилегии колонистов. На неопределенное время для мужчин приостанавливалась воинская повинность; колонисты освобождались от платежа государственных податей и отбывания денежных и натуральных повинностей сроком на 10 лет; на 6 лет продлевалось их право заниматься торговлей и промыслами без свидетельств и билетов. Однако несколько ужесточался режим пребывания иностранцев. Положение обязывало всех иностранных переселенцев принимать подданство России; на общественные должности (волостного, сельского старосты и др.) отныне иностранец мог избираться в случае проживания в пределах России в течение не менее 3-х лет в качестве российского подданного и при условии хорошего знания им русского языка.
Правительственные меры принесли свои плоды. Уже к началу 1880-х гг. на Мурманском берегу появилось 19 колоний, в том числе 15 - на Западном Мурмане и 4 - на Восточном Мурмане. Большинство колонистов Западного Мурмана были выходцами из Норвегии и Финляндии, тогда как колони-стами Восточного Мурмана были преимущественно русские". К 1914 г. количество колоний выросло до 57-ми3. Соответственно, численность проживавших в них колонистов тоже медленно возрастала (см. табл. 9).
Становление системы обратных связей «регион центр» в 1923-1941 гг.
Победа, одержанная большевиками в Гражданской войне, вовсе не гарантировала экономического выживания Советской России в мирное время. Переход к развертыванию долгосрочных и широкомасштабных социально-экономических программ вынуждало Советское правительство, с одной стороны, обращаться за помощью к враждебному «капиталистическому» окружению, а с другой стороны, параллельно этому начинать процесс создания своей собственной, независимой экономики, что предусматривало в первую очередь поиск и освоение ресурсов на всей территории страны, в том числе на самых дальних ее окраинах. Неудивительно, что в этих условиях центр начинает проявлять повышенный интерес к освоению ресурсов своих северных территорий.
Экономические перспективы Севера обсуждались, в частности, на заседании Государственной комиссии по электрификации России 22 мая 1920 г.: «Намечаемая большая программа, - говорилось здесь, - предусматривает будущее промышленное развитие края. Такое развитие возможно благодаря наличию больших залежей полезных ископаемых, гидравлических сил и залежей торфа». Большое значение было уделено и производительным силам Мурманского района: речь шла о «колоссальном значении» способного конкурировать с балтийскими гаванями Мурманского порта, на основании чего выдвигались предложения о создании здесь грузового флота и судострои тельной промышленности, строительстве гидроэлектростанций, электрификации Мурманской железной дороги. Для рыбной промышленности Севера посильной считалась задача «удовлетворить спрос на рыбу не только России, но и Западной Европы» и тем самым перехватить инициативу у Северной Норвегии1.
Эйфория охватила и местное руководство на Мурмане. В январе 1921 г. выступавший на 2-й конференции Мурманского организации РКП(б) член уездкома A.M. Ларионов заявлял: «Из Мурманского уезда мы должны сделать образцовое показательное хозяйство... На нашем примере будут учиться трудящиеся Норвегии и Финляндии, и им наш опыт пригодится, когда они скинут со своей шеи паразитов»".
Между тем чем далее, тем сильнее радужные надежды вступали в противоречие с реальностью. Тяжелые последствия разрухи не давали возможности с уверенностью смотреть в будущее, поскольку все больше затрудняли повседневную жизнь в настоящем. Так, например, на заседании Мурманского военревкома 30 января 1922 г. было отмечено, что в Мурманской губернии начался голод. Причем, наиболее критическое положение сложилось на Терском берегу, где отмечались случаи сумасшествия и голодной смерти, был даже случай убийства отцом двоих детей. Голодные жители Варзуги разгромили склад Губсоюза3.
Создание Мурманской губернии само по себе не решило местных проблем. Ситуацию во многом осложняло бездействие областных объединений. Так, архангельское руководство, пытавшееся восстановить контроль за территорией Мурмана, связывало перспективы края лишь с рыбной промышленностью, скептически относясь к проектам создания здесь новых отраслей, таких, например, как горная. Например, руководитель Архангельской Обла-стьрыбы М.К. Державин утверждал, что «мрачные гранитные скалы, омываемые Ледовитым океаном, никогда не будут вторым Уралом» В свою очередь, Петроград, добившись расчленения Севера, начал и вовсе утрачивать к нему интерес.
Северо-Западная область оказалась нежизнеспособной, поскольку интересы ее центра как бывшей столицы Российской империи в силу исторических и геоэкономических причин весьма трудно коррелировались с интересами остальной территории области. Последняя превращалась в заурядный придаток Петрограда. Цитаделью «питероцентризма» стало Северо-Западное ЭКОСО, признавшее необходимостью в своем решении от 12 августа 1922 г. усиление Петроградского порта как фактора, способствующего оживлению всей области, и связанной с ним Мариинской системы, объединяющей область в единое экономическое целое". Нетрудно заметить, что Кольский Север выпадал из этой схемы.
Не получили поддержку и идеи хозяйственной интеграции Мурмана с восточными районами Европейского Севера и Сибирью. Один из обсуждавшихся проектов, например, предполагал строительство железнодорожной ветки из Сороки в Онегу для обеспечения постоянной транспортной связи Баренцева моря с Архангельском. В другом проекте обосновывались пре-имущества сооружения кратчайшего пути с Мурмана в Сибирь . Однако Северо-Западное ЭКОСО приняло решение «решительно возражать против попытки отделения Мурманской губернии и присоединения ее к Северной области»4. Следствием возникшей изоляции Мурмана стало резкое падение коммерческого грузопотока через Мурманск: за 1922 г. было зафиксировано всего пять (!) тонн коммерческих грузов, отправленных через Мурманский порт3.
Характеризуя сложившееся положение, «Полярная правда» в сентябре 1922 г. писала: «В прошлом году в это время мы мечтали о стройке города, о развитии мурманской промышленности, заводах кирпичных, механических и т.д., сейчас эти перспективы в десятки раз отстоят дальше от нас, нежели год назад: железный закон экономической необходимости выкинул за год за борт с железной дороги свыше 1000 человек, из портов торгового и военного, об-ластьрыбы и совнархоза в среднем по 500 человек в каждом. И взамен — ничего крупного, кроме мелкой торговли и одиночного кустарного промысла»1.
Нависшая над Мурманской железной дорогой угроза закрытия встретила протест со стороны Мурманского губернского ЭКОСО и III губернского съезда Советов".
Если поначалу в Мурманске еще надеялись, что Петроград будет оказывать действенную помощь Мурману и учитывать его интересы, то в дальнейшем оптимизма стало меньше. В наказе, которые мурманские представители повезли на съезд ЭКОСО Северо-Западной области в октябре 1921 г., фактически уже звучали ноты обвинения в адрес Петрограда: в том, что он подчиняет своим интересам интересы мест и несправедливо, в рамках области, распределяет ресурсы, не советуется с местными работниками, знающими действительное положение края . Не дожидаясь ответной реакции Петрограда, Мурманский губисполком начал вырабатывать собственную линию непосредственных контактов с центром. Определяя в качестве своего основного приоритета социальную защищенность местного населения, мурманские власти считали наиболее значимыми те меры, которые могли бы принести быструю отдачу. В частности, просили у центра освобождения местного населения от налогов и сборов и предоставления льгот по воинской повинности, разрешения беспошлинного ввоза иностранных товаров для непосредственного потребления и продажи в пределах Мурманской губернии и проч.4
