Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Источниковая база исследования 30
Глава 2. Содержание и механизмы реализации государственной политики в сфере бытовых условий 54
2.1. «Забота о бытовых нуждах трудящихся» в идеологии и практике государственной политики 54
2.2. Государственное снабжение продуктами питания и товарами широкого потребления67
2.3. Государственное решение жилищно-коммунального вопроса на промышленных предприятиях 108
Глава 3. Бытовые условия военного времени в массовом сознании, памяти и стратегиях адаптации работников промышленных предприятий 133
3.1. Бытовые условия военного времени в массовом сознании и памяти жителей советского тыла 133
3.2. Стратегии адаптации работников промышленных предприятий к бытовым условиям военного времени 155
Глава 4. Социальная стратификация персонала промышленного предприятия по бытовым условиям 193
4.1. Характер труда как критерий социальной дифференциации 196
4.2. Должность как фактор бытового положения: «начальники» и «снабженцы» 206
4.3. Влияние выполнения нормы на бытовые условия работника 217
4.4. Различия в бытовых условиях мужчин и женщин 222
4.5. Бытовые условия молодых рабочих 228
4.6. Бытовые условия «местных» и «прибывших» работников 236
Заключение 254
Список источников и исследований 254
I. Источники 259
II. Исследования 275
Приложения 293
- «Забота о бытовых нуждах трудящихся» в идеологии и практике государственной политики
- Государственное решение жилищно-коммунального вопроса на промышленных предприятиях
- Характер труда как критерий социальной дифференциации
- Бытовые условия «местных» и «прибывших» работников
Введение к работе
Актуальность темы. История советского общества периода Великой Отечественной войны является одной из наиболее дискутируемых тем в историографии XX века. Ее изучение еще не основано в полной мере на новой источниковой базе и методах исследования. Стремление разрешить имеющиеся в данной области противоречия представляется важным для дальнейшего развития исторической науки и современного общества.
Война 1941-1945 годов стала переломным периодом для советского государства и общества. С одной стороны, в это время наиболее рельефно проявились их сущностные черты, с другой - экстремальность происходившего и возросшая значимость индивидуальных решений создавали почву для возможных перемен. Однако позднее факт победы в войне стал считаться главным критерием оценки советской власти, экономики и общества, из-за чего многие проблемы долгое время не поднимались ни исторической наукой, ни обществом. Можно говорить о консервации сложившихся еще в советское время стереотипов, «неприкосновенности» всего, что связано с военным временем. В последние годы усиливается ностальгия по «советскому прошлому», которому приписываются такие характеристики, как сильная власть, эффективная экономика и социальная стабильность. Научная и общественная дискуссии по этим проблемам были бы полезны для понимания не только советского периода, но и современного.
Изучение повседневной жизни на примере бытовых условий дает возможность выйти за рамки пропагандистских наслоений и проникнуть в ткань эпохи, приблизиться к пониманию людей того времени, их ценностей и мотивов поведения. Тема бытовых условий позволяет рассмотреть в новом ракурсе такие актуальные проблемы, как способы взаимодействия власти и общества, степень эффективности советской экономической модели, уровень государственного контроля над различными сферами жизни общества, характер социальной дифференциации и социальных отношений.
Степень изученности темы. Бытовые условия работников промышленных предприятий Урала военного времени рассматривались в работах как специального, так и общего характера. Существующие исследования можно условно разделить на следующие группы: 1) работы, непосредственно посвященные бытовым условиям работников промышленных предприятий в рассматриваемый период; 2) труды, связанные с проблемами советского тыла, экономики, рабочего класса в 1941-1945 гг.; 3) исследования, касающиеся различных аспектов бытовых условий и повседневности в другом, но близком или в более широком хронологическом промежутке.
В истории изучения данной проблемы представляется возможным выделить следующие этапы согласно хронологии: 1940-1960-е гг.; 1970-1980-е гг.; с 1990-х гг. до настоящего времени. Зарубежная историография также имеет свои этапы развития и круг рассматриваемых проблем.
полное рассмотрение которых не входит в наши задачи. Однако влияние, которое она оказывала на отечественных исследователей с рубежа 1980-1990-х гг., позволяет включить ее обзор именно в этот хронологический период.
В 1940-1960-е г. проблемы бытовых условий затрагивались лишь в работах общего характера, посвященных советской экономике военного времени1. Важную роль в изучении темы сыграли монографии У. Г. Чернявского и А. В. Любимова2, данные и выводы которых повлияли на многие последующие исследования. В них впервые основательно анализировались источники снабжения населения, затрагивался вопрос дифференциации, исследовались уровень и структура питания. Ситуация рассматривалась в свете проявлений «жизненности и гибкости» плановой экономики в чрезвычайных обстоятельствах. Проблемы обеспечения продовольствием и промтоварами рассматривались также в рамках изучения «материально-бытового положения» рабочего класса3. Однако специальных исследований в этот период по данной теме не было.
В 1970-1980-е гг. одними из наиболее популярных тем исследования становятся структура и уровень жизни рабочего класса. В исследованиях наряду с понятием «забота о человеке» начинает фигурировать понятие «социальной политики»4. На рубеже 1970-1980-х гг. появился ряд работ, серьезно изменивших ситуацию в историографии - исследования В. Г. Айрапетова и С. П. Панфилова5, А. Н. Трифонова6, А. А. Антуфье-
1 Вознесенский Н. А. Военная экономика СССР в период Отечественной вой
ны. М., 1948; Чадаев Я. Е. Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны
(1941-1945). М., 1965; Кравченко Г. С. Военная экономика СССР (1941-1945). М.,
1963 и др.
2 Чернявский Y Г. Война и продовольствие. Снабжение городского населения
в Великую Отечественную войну (1941-1945). М., 1964; Любимов А. В. Торговля
и снабжение в годы Великой Отечественной войны. М., 1968.
3 Наумова А. Г. Забота партии о быте рабочих в годы Великой Отечественной
войны // Из истории рабочего класса Урала : сборник статей. Пермь, 1961. С. 366-
373; Дергач М. С. Деятельность партийных и профсоюзных организаций Южного
Урала по удовлетворению материально-бытовых нужд трудящихся в годы Великой
Отечественной войны // Из истории социалистического строительства на Урале.
Челябинск, 1969. С. 179-199; Митрофанова А. В. Рабочий класс Советского Союза
в первый период Великой Отечественной войны (1941-1942). М., 1960.
4 Микульский К. И.,РоговинВ. 3.,ШаталинС. С. Социальная политика КПСС.
М., 1987. С. 8.
5 Айрапетов В. Г., Панфилов С. П. Материально-бытовое положение трудя
щихся черной металлургии Урала (июнь 1941-1945) // Из истории социалистичес
кого строительства на Урале. Свердловск, 1978. С. 65-80.
6 Трифонов А. Н. Деятельность партии по организации снабжения населения
Урала в период Великой Отечественной войны (1941-1945) : автореф. дис. ... канд.
ист. наук. Свердловск, 1979; Он же. Колхозная торговля на Урале в период Великой
Отечественной войны (1941-1945) //Материально-бытовое положение трудящихся
Урала в условиях социализма, 1937-1975. Свердловск, 1981. С. 67-81; Он же. Со
здание и развитие продовольственной базы промышленных центров Урала в пери-
ва7. Эти авторы показали сложность и неоднозначность системы снабжения, эволюцию государственной политики и неодинаковость бытовых условий на протяжении войны. Ими была проведена трудоемкая работа со статистическими материалами, показано соотношение источников поступления продуктов питания, его структура. Они впервые назвали недостатки централизованного снабжения и значительно повысили оценку децентрализованного. В то же время, по понятным причинам, о «негосударственных» способах снабжения говорилось вскользь. Большое значение придавалось подсобным хозяйствам, они ставились в один ряд с огородничеством. Дифференцированный характер государственной политики оценивался как необходимый для оказания внимания наиболее значимым категориям рабочих и наименее защищенным слоям населения.
Переосмысление места и роли социально-бытовых вопросов в науке и обществе произошло на рубеже 1980-1990-х гг. Например, в работе социологов Л. А. Гордона и Э. В. Клопова впервые прослеживается взаимосвязь тягот быта и моральной атмосферы в обществе8. Получение доступа к архивным документам, отражающим реальное положение населения, и «методологическая революция» открыли перед исследователями новые перспективы. Была осознана необходимость расширения круга источников и поиска нового инструментария исследований. С этим связано и обращение к опыту западной историографии, в которой давно изучались мало освещенные в отечественной исторической науке аспекты жизни советского общества.
Обзор ряда исследований европейских и американских авторов показывает, что их опыт имеет серьезное значение для отечественной историографии9. Наибольшее внимание исследователей традиционно приковывал период 1930-1940-х гг., в том числе Вторая мировая война. Так, ряд авторов обращается к проблеме соотношения гражданского и воен-
од Великой Отечественной войны (1941-1945) // Развитие рабочего класса и промышленности Урала в период строительства социализма (1939-1958). Свердловск. 1982. С. 61-65.
7 Антуфьев А. А. Материальное благосостояние рабочего класса Урала в
годы Великой Отечественной войны // Материально-бытовое положение трудя
щихся Урала в условиях социализма, 1937-1975. Свердловск, 1981. С. 82-101; Он
же. Качественные изменения в тяжелой индустрии Урала в годы Великой Оте
чественной войны // Развитие рабочего класса и промышленности Урала в период
строительства социализма (1939-1958). Свердловск :УНЦ АН СССР, 1982. С. 3-12;
Он же. Трудовая деятельность рабочего класса Урала в годы Великой Отечественной
войны // Трудовая и общественно-политическая активность рабочего класса Урала
в условиях социализма (1937-1975). Свердловск : УрГУ, 1982. С. 24-39; Он же.
Уральская промышленность накануне и в годы Великой Отечественной войны.
Екатеринбург, 1992.
8 Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было?: Размышления о предпосылках
того, что случилось с нами в 30-40-е годы. М. : Политиздат, 1989.
9 Мы намеренно опускаем дискуссию здесь о тоталитаризме, которая сыграла
важную роль в изучении советского общества.
ного секторов экономики, состоянию сферы потребления, соотношению различных источников снабжения населения и его механизмов10. Исследователи сходятся на том, что причиной победы СССР в войне стала более интенсивная мобилизация ресурсов. При этом они уделяют внимание тому, какой ценой это было достигнуто для гражданского сектора экономики. В качестве одной из сущностных черт советской системы отмечается неравенство, которое проявлялось в распределении материальных благ: даже в потреблении самого необходимого существовала сложная иерархия и изощренная дифференциация, порождавшая бесчисленные и неконтролируемые возможности для злоупотреблений11.
К числу достижений современной зарубежной историографии советской военной экономики относится анализ планирования народного хозяйства СССР и управления им в годы войны12. Исследователи анализируют политические механизмы принятия экономических решений, работу системы как на официальном, так и на неофициальном уровнях и делают выводы о значительной роли неформальных структур и импровизированных решений13.
Западная историография вносит существенный вклад в изучение и таких аспектов, как массовое сознание, психология советского общества. Особое значение уделяется проблеме влияния идеологии на сознание людей14. Работы, посвященные этим вопросам, основываются на существенной источниковой базе. Она включает в себя как достаточно традиционные источники, исследуемые под новым углом зрения (периодичес-
10 См. например: Gatrell P., Harrison М. The Russian and Soviet Economies in
Two World Wars: A Comparative View II The Economic History Review, Vol. 46, No. 3
(Aug., 1993),pp. 425-450; FiltzerD. The Standard ofLiving of Soviet Industrial Workers
in the Immediate Postwar Period, 1945-1948 II Europe-Asia Studies, Vol. 51, No. 6
(Sep., 1999), pp. 1013-1032.
11 Allen R. С The Standard of Living in the Soviet Union, 1928-1940 II The Journal
of Economic History, Vol. 58, No. 4. (Dec, 1998), pp. 1063-1089; Chossudovsky E. M. De-
Ratiomngm the U.S.S.R.//The Review of Economic Studies, Vol. 9, No. 1. (Nov., 1941),
pp. 1-27; Schwartz H. Prices in the Soviet War Economy II The American Economic
Review, Vol. 36,No. 5 Pec, 1946),pp. 872-882.
12 Дроздов В. В. Современная зарубежная историография советской эконо
мики в 1940-е гг М., 1998. С. 16.
13 Грегори П. Политическая экономия сталинизма. М., 2006; Сапир Ж. Совет
ская экономика: истоки, развитие, функционирование // Индустриализация: ис
торический опыт и современность : сборник статей. СПб., 1998. С. 86-138.
14 Daniels R. Thought and Action under Soviet Totalitarianism: a Reply to George
Enteen and Lewis Siegelbaum II Russian Review, 1995, Vol. 54, pp. 341-350; Weiner A.
The Making of a Dominant Myth: the Second World War and the Construction of
Political Identities within the Soviet Polity //Russian Review, Vol. 55, No. 4 (Oct., 1996),
pp. 638-660; Holquist P. «Information Is the Alpha and Omega of Our Work»: Bolshevik
Surveillance in Its Pan-European Context II The Journal of Modern History, Vol. 69,
No. 3 (Sep., 1997), p. 415-441; Коткин С. Говорить по-большевистски (из кн. «Маг
нитная гора: Сталинизм как цивилизация») // Американская русистика. С. 254;
Хелльбек И. Повседневная идеология: жизнь при сталинизме // Неприкосновенный
запас. 2010. №4. С. 9-22.
кая печать, партийные отчеты, биографии партийных деятелей, письма и жалобы15), так и источники, которые практически не рассматривались прежде (художественная литература, кинофильмы16). Благодаря этому, область реального изучения человека и общества в условиях войны значительно расширилась. Особый интерес исследователей вызывают проблемы социальной структуры и идентичности17.
В отечественной историографии расширение доступа к документам, отражающим реальное положение населения, особенно в годы коллективизации, индустриализации и войны, способствовало обращению к ранее не изучавшимся вопросам. Большое внимание стало уделяться «разоблачению» режима. В 1990-е годы вышли работы, основанные на новых источниках и методах, которые значительно расширили и углубили знания о советском периоде. Важную роль в изучении проблемы продовольственного обеспечения сыграли исследования В. П. Мотревича, Г. Е. Корнилова, М. Н. Денисевича, посвященные сельскому хозяйству Урала18.
Обобщению имеющегося опыта и формированию нового подхода к теме посвящены монографии и статьи Н. П. Палецких19, в которых под-
15 См. например: Fitzpatrick S. Supplicants and Citizens. Public letter-writing in
Soviet Russia in the 1930-s II Slavic Review, 1996, Vol. 55, No. 1, pp. 78-105.
16 Youngblood D. P. A War Remembered: Soviet Films of the Great Patriotic War
//The American Historical Review, Vol. 106, No. 3 (Jun., 2001), pp. 839-856; KrylovaA.
«Healers of Wounded Souls»: The Crisis of Private Life in Soviet Literature, 1944-
1946 II The Journal of Modern History, Vol. 73, No. 2 (Jun., 2001), pp. 307-331; Kirs-
chenbaum L. A. «Our City, Our Hearths, Our Families»: Local Loyalties and Private
Life in Soviet World War II Propaganda II Slavic Review, Vol. 59, No. 4 (Winter, 2000).
pp. 825-847.
17 Davies S. «Us against Them»: Social Identity in Soviet Russia, 1934-1941 II
Russian Review, 1997, Vol. 56, No. 1, pp. 341-350; Fitzpatrick S. The construction of
Social Identity in Soviet Russia //The journal of modern history II1993, Vol. 65, No. 4.
pp. 745-770.
18Денисевич M. H. Индивидуальные хозяйства на Урале (1930-1985). Екатеринбург, 1991; Корнилов Г. Е. Уральское село и война. Екатеринбург, 1993; Мот-ревич В. П. Хлебозаготовки на Урале в годы Великой Отечественной войны // Октябрь на Урале: история и современность. Свердловск, 1988. С. 70-74; Он же. Колхозы Урала в годы Великой Отечественной войны. Свердловск, 1990; Он же. Развитие сельского хозяйства на Урале в 1940-е гг : дис ... д-ра ист. наук. Екатеринбург, 1993 и др.
19 Палецких Н. П. Социальная политика на Урале в период Великой Отечественной войны. Челябинск, 1995; Она же. Обеспечение уральского населения хлебом в годы войны: нормы и реалии // Урал в 1941-1945 годах: экономика и культура военного времени (К 60-летию Победы СССР в Великой Отечественной войне) : материалы регионального научного семинара (г. Челябинск, 10 апреля 2005 г.) / Отв. ред. А. А. Пасс. Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 2005. С. 145-157; Она же. Налоговые и займовые сборы с населения Урала в годы войны // Вклад Урала в разгром фашизма: исторический опыт и современные проблемы национальной безопасности. Екатеринбург: ИИиА УрО РАН, 2005. С. 73-77; Она же. Социальные ресурсы и социальная политика на Урале в период Великой Отечественной войны. Челябинск, 2007 и др.
робно разбираются вопросы обеспечения населения потребительскими товарами, детально исследуются децентрализованные источники снабжения, по-новому оценивается роль подсобных хозяйств и индивидуального сектора, нарушения в рамках снабженческо-распределительного механизма. Особое значение имеют выводы автора о социально-дифференцирующем характере социальной политики и сложной социальной структуре советского общества военных лет20. Труды Н. П. Палецких положили начало целому направлению исследований на материалах уральских областей. К их числу также относятся работы Н. Л. Усольцевой21 и Л. Я. Лончинской22.
На общероссийском материале первой работой, в которой рассматривался широкий комплекс вопросов, посвященных условиям жизни населения, стала монография М. С. Зинич23. Автор отмечает в качестве ведущего социально-психологического фактора военного времени инстинкт самосохранения и сохранения семьи. Влиянию войны на социально-демографические характеристики населения в советском тылу посвящены исследования В. Б. Жиромской, Н. А. Араловец, О. М. Вербицкой24.
20 Палецких Н. П. Актуальные проблемы социальной политики на Урале в
период Великой Отечественной войны // Подвиг Урала в исторической памяти
поколений : материалы Международной научной конференции, посвященной
65-летию Победы в Великой Отечественной войне. Екатеринбург : ИИиА УрО
РАН, 2010. С. 29-33.
21 Усольцева Н. Л. Здравоохранение на Южном Урале в годы Великой Оте
чественной войны, 1941-1945 : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Челябинск, 2002;
Она же. Основные направления лечебно-профилактической деятельности учреж
дений здравоохранения Южного Урала в годы войны // Урал в 1941-1945 годах:
экономика и культура военного времени (К 60-летию Победы СССР в Великой
Отечественной войне) : материалы регионального научного семинара (г. Челя
бинск, 10 апреля 2005 г.) / Отв. ред. А. А. Пасс. Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 2005.
22 Лончинская Л. Я. Массовое сознание населения уральских областей в
годы Великой Отечественной войны (исторический аспект) : автореф. дис. ... канд.
ист. наук. Челябинск, 2002; Она же. Нарушение общественного порядка в тылу
как проявление отклоняющегося поведения // Урал в 1941-1945 годах: экономика
и культура военного времени (К 60-летию Победы СССР в Великой Отечественной
войне) : материалы регионального научного семинара (г Челябинск, 10 апреля
2005 г.) /Отв. ред. А. А. Пасс. Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 2005. С. 109-121.
23ЗиничМ. С. Будни военного лихолетья. 1941-1945. М., 1994; Она же. Кризис снабжения: система продовольственных карточек в СССР 1941-1945 гг. // Урал в военной истории России: традиции и современность : материалы МНК, посвященной 60-летию УДТК. Екатеринбург : ИИиА УРО РАН, 2003. С. 50-54. '
24 Жиромская В. Б., Араловец Н. А. Влияние войны на население в советском тылу //Народ и война: очерки истории Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. / Отв. ред. А. Н. Сахаров, А. С. Сенявский. М., 2010. С. 462-487; Они же. Будни городского населения военного времени // Народ и война: очерки истории Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. М., 2010. С. 523-540; Вербицкая О. М. Демографические процессы в годы войны // Народ и война: очерки истории Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. М., 2010. С. 488-522.
Работы, в которых изучается положение различных категорий городского населения в годы войны, немногочисленны. Следует отметить диссертацию и статьи М. Н. Потемкиной, в которых показана неоднородность и подвижность социальной группы эвакуированных25. Немногочисленны работы, посвященные трудармейцам26. Тема бытовых условий затрагивается и в исследованиях, посвященных иным аспектам истории тыла27.
Для современной отечественной историографии характерен интерес к проблемам восприятия войны, индивидуального и массового сознания. Определяющую роль в этой области сыграли работы Е. Ю. Зубковой, И. Б. Орлова, А. Я. Лившина, Н. Д. Козлова, Е. С. Сенявской28. На уральском материале выполнены уже упоминавшиеся работы Л. Я. Лончин-
25 Потемкина М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы и эваконасе-
ление на Урале в 1941-1948 гг. : дис. ... д-ра ист. наук. Челябинск, 2004; Она же.
Эвакуация и национальные отношения в советском тылу в годы Великой Отечест
венной войны // Отечественная история. 2002. № 3. С. 148-155; Она же. Эвакона-
селение в уральском тылу: опыт выживания // Отечественная история. 2005. № 2.
С. 86-97; Она же. Эвакуация как психологическая драма // Урал в 1941-1945 годах:
экономика и культура военного времени (К 60-летию Победы СССР в Великой
Отечественной войне) : материалы регионального научного семинара, (г Челябинск,
10 апреля 2005 г) /Отв. ред. А. А. Пасс. Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 2005. С. 169-178.
26 Павленко В. Трудмобилизованные Средней Азии и Казахстана на предпри
ятиях и стройках Урала. 1941-1945 гг. //ВестникЧелГУ 2002. № 1;ГончаровГ. А.
«Мобилизовать в рабочие колонны на все время войны...» // Советская социальная
политика: сцены и действующие лица, 1940-1985. С. 60-80; Салмина М. С. Трудар-
мия Кировского завода в годы Великой Отечественной войны // Тыл - фронту.
Челябинск, 2005. С. 86-89.
27 Мельников Н. Н. Танковое производство на Урале в 1940-1945 гг: история
становления и развития : дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2005; Он же. Мате
риально-бытовое положение рабочих танковых заводов в годы Великой Отечест
венной войны // Вклад Урала в разгром фашизма: исторический опыт и совре
менные проблемы национальной безопасности. Екатеринбург : ИИиА УрО РАН,
2005. С. 159-163; Крутиков В. В. Городское население Свердловской области на
кануне и в годы Великой Отечественной войны (1939-1945 гг.) : дис. ... канд. ист.
наук. Екатеринбург, 2007.
28 Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседнев
ность. 1945-1953. М., 2000; Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и общество: Диалог
в письмах. М., 2002; Лившин А. Я. Настроения и политические эмоции в Советской
России: 1917-1932 гг. М., 2010; Козлов Н. Д. Моральный потенциал народа и мас
совое общественное сознание в годы Великой Отечественной войны : автореф.
дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 1996; Он же. Официальное и обыденное сознание в
годы Великой Отечественной войны. СПб., 2008; Сенявская Е. С. Историко-психо-
логические аспекты изучения Великой Отечественной войны и патриотические
традиции России // Россия в XX веке. Война 1941-1945 годов: современные под
ходы. 2005. С. 339-351.
ской, а также А. С. Смыкалина, А. Н. Лымареваидр.29В исследованиях бытовых условий, которые ведутся в других регионах, также делаются выводы, имеющие принципиальное значение для разработки темы30.
Таким образом, тема бытовых условий так или иначе присутствовала в историографии с 1940-х гг. В 1940-1960-е исследователей интересовали в первую очередь вопросы военной экономики, в 1970-1980-е структура и уровень жизни населения, в 1990-е и по настоящее время - проблемы альтернативного снабжения, массового сознания, повседневности и т. п. Если на первом этапе преобладали общие работы по истории тыла, то на втором значительных результатов достигла региональная историография.
В настоящий момент преобладают работы по сходной проблематике в близкие хронологические периоды31, а бытовые условия военного вре-
29 Смыкалин А. С. Перлюстрация корреспонденции и почтовая военная цен
зура в России и СССР. СПб., 2008; Лымарев А. Н. Агитационно-пропагандистская
система в годы войны (по материалам областей Урала) // Вклад Урала в разгром
фашизма: исторический опыт и современные проблемы национальной безопас
ности. Екатеринбург : ИИиА УрО РАН, 2005. С. 201-203; Потемкина М. Н. «Сара
фанное радио»: неофициальные каналы распространения информации в тыловых
регионах СССР в условиях военного времени // Подвиг Урала в исторической
памяти поколений : материалы Международной научной конференции, посвя
щенной 65-летию Победы в Великой Отечественной войне. Екатеринбург : ИИиА
УрО РАН, 2010. С. 273-276.
30 Букин С. С. Опыт социально-бытового развития городов Сибири (вторая
половина 1940-х - 1950-е гг.). Новосибирск, 1991; Он же. Повседневная жизнь в
городах сибирского тыла // Гуманитарные науки в Сибири. 2005. № 2. С. 27-31;
ШалакА. В. Условия жизни населения Восточной Сибири (1940-1950 гг.) : автореф.
дис. ... д-ра ист. наук. Иркутск, 2000; Он же. Социальные проблемы населения
Восточной Сибири (1940-1950 гг.) Иркутск, 2000; Он же. Социальные последствия
«теневого распределения» в условиях карточной системы (на примере Восточной
Сибири, 1940-1947) // Историко-экономические исследования. 2004. Т. 5. № 3;
Парамонов В. Н. Тени военного времени 1941-1945 гг.: распределение и спекуля
тивный рынок // Вестник СамГУ, 1999. [Электронный ресурс]. URL: http: vestnik.
; Казурова Е. В. Дефицит и очереди в повседневной
жизни прифронтового города на примере Саратова // Неприкосновенный запас.
2005. № 5(43). [Электронный ресурс]. URL: http:
31В качестве наиболее значимых для разработки данной проблематики следует отметить следующие исследования: Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»: распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941. М, 1999; Радаев В. Теневая экономика в России: изменение контуров // Pro etcontra. 1999. Т. 4. № 1 //URL: ; НарскийИ. В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М., 2001; Давыдов А. Ю. Нелегальное снабжение российского населения и власть. 1917-1921.: Мешочники. СПб., 2002; Журавлев С. В., Мухин М. Ю. «Крепость социализма»: повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг М., 2004; Постников С. П., Фельдман М. А. Социокультурный облик промышленных рабочих Урала (1900-1941 гг.). Екатеринбург, 2006; Меерович М. Г. Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми. (1917-1937 годы). М., 2008; Лейбович О. Л. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг. М, 2008.
мени рассматриваются в небольшом количестве исследований. Одной из основных тенденций современной исторической науки является изучение региональных аспектов социальной политики и снабжения населения32. Все чаще в названия работ выносится термин «повседневность»33.
Значимым явлением современной историографии является разработка антропологически-ориентированной истории, для которой характерен повышенный интерес к человеку, мотивам его поведения, действий, поступков, представлениям, ментальным нормам и ценностям, повседневному бытию и т. п.34 С начала 1970-х гг. на Западе для обозначения всей совокупности новых направлений исследований стал применяться термин «историческая антропология». Общим для них является повышенное внимание к «человеческим документам», критика классической методологии истории за то, что она исключала из своего видения «субъективность» и жизненные проблемы тех, кто в основном остался «безымянным в истории».
Понятие «повседневности» - широкое и размытое, существуют разные его трактовки. Повседневность каждой эпохи и страны имеет свою специфику, что позволяет говорить о «советской повседневности» как
32 Исхакова Г. Р. Социальная политика советского государства в годы Великой
Отечественной войны. На материалах Башкортостана : дис. ... канд. ист. наук.
Уфа, 2002; Григорьев А. Г. Социальное положение и быт населения в годы Великой
Отечественной войны 1941-1945 гг.: на материалах Чувашской АССР : дис. ...
канд. ист. наук. Чебоксары, 2004; Цыретарова Б. Б. Социальная политика в Бурятии
в годы Великой Отечественной войны : дис. ... канд. ист. наук. Улан-Удэ, 2006;
Смирнова Л. В. Продовольственное снабжение гражданского населения северо
западного региона РСФСР в период Великой Отечественной войны: на материалах
Ленинградской, Псковской, Новгородской областей : дис. ... канд. ист. наук. СПб.,
1996; Головань Н. А. Государственная жилищная политика в городах Кемеровской
области: 1943 - конец 1950-х гг. : дис. ... канд. ист. наук. Томск, 2006; Кутузов А. В.
Проблемы жизнеобеспечения населения блокадного Ленинграда : дис. ... канд. ист.
наук. СПб., 1995; Зяблицева С. В. Социально-бытовая сфера Западной Сибири в годы
Великой Отечественной войны (1941-1945) : дис. ... канд. ист. наук. Кемерово, 1995.
33 Жулева М. С. История повседневности жителей г Кургана в 1929-1941 гг. :
дис. ... канд. ист. наук. Курган, 2004; Григорьева А. Г. Советская повседневность и
уровень жизни населения СССР в 1953-1964 гг. : дис. ... канд. ист. наук. Москва,
2003; Корноухова Г. Г. Повседневность и уровень жизни городского населения
СССР в 1920-1930-е гг.: на материалах Астраханской области : дис. ... канд. ист.
наук. М., 2004; Мордвинцева А. В. Послевоенная городская повседневность: Тю
мень и тюменцы в 1945-1953 гг : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Тюмень, 2010;
Назаров А. И. Повседневная жизнь молодежи в советском тылу в годы Великой
Отечественной войны: на материалах Тамбовской области : дис. ... канд. ист. наук.
Тамбов, 2010; Макарова Н. Н. Повседневная жизнь Магнитогорска 1929-1941 гг :
дис. ... канд. ист. наук. Челябинск, 2010; ГонцоваМ. В. Повседневная жизнь насе
ления индустриального центра в годы Великой Отечественной войны (на матери
алах г Нижний Тагил) : дис. ... канд. ист. наук. Нижний Тагил, 2011 и др.
34 Поршнева О. С. Междисциплинарные методы в историко-антропологичес-
ких исследованиях : учеб. пособие. Екатеринбург, 2005. С. 26.
особом явлении35и типе отношений, где государство и общество находились в сложном и активном взаимодействии36. Ш. Фицпатрик, подчеркивая всеохватывающее влияние государства на жизнь советского города, определяет повседневность как «повседневные взаимодействия, в той или иной степени включающие участие государства»37.
Особенно значимым для отечественной историографии советского общества, на наш взгляд, является опыт изучения истории повседневности в Германии. Научное направление Alltagsgeschichte во многом сформировалось на волне критического отношения к периоду 1930-1940-х гг. Показательно высказывание А. Людтке, характеризующего историю повседневности как «измерение, разоблачающее иллюзии»38. Одним из ключевых понятий, предложенных А. Людтке, является термин «своеволие» (Eigensinn), который лежит в основе критики биполярной концепции власти, разделяющей общество на властвующих и противостоящих им. Он подчеркивает, что зависимость людей никогда не бывает полной, «исторические актеры всегда находят место для своеволия, т. е. не только исполняют команды, но и преследуют собственные стратегии, тем самым влияя на власть»39. Повседневность, таким образом, является не рутиной, а практикой т. е. таким поведением, посредством которого люди осваиваются с условиями своей жизни (выживания)40.
Широко трактуемое понимание истории повседневности как развития социальной истории в отечественной историографии предлагается И. В. Нарским. Такая позиция обосновывает изучение и социальных структур, и их восприятия современниками. Повседневность, таким образом, считается местом пересечения «объективного» и «субъективного» и определяется как «культурно оформленное взаимодействие действий и интерпретаций "действительности", специфичное для различных слоев, на которое решающее влияние все же оказывали и оказывают материальные условия и их изменение»41. Современное понимание истории по-
35 Советская повседневность и массовое сознание. 1939-1945 / Сост. А. Я. Лив-
шин, И. Б. Орлов. М., 2003; Советская социальная политика: сцены и действующие
лица, 1940-1985 /Под ред. Е. Ярской-Смирновой и П. Романова. М., 2008; Орлов И.
Б. Советская повседневность: исторический и антропологический аспекты ста
новления. М., 2010.
36 Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок
в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941. М., 2008. С. 13.
37 Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской
России в 30-е годы: город. М., 2001. С. 15.
38 Дубина В. С. «Будничные» проблемы повседневной истории: о ее дефи
цитах и положении среди других направлений (Беседа с проф. Альфом Людтке о
развитии Alltagsgeschichte) // Социальная история. Ежегодник, 2007. М., 2008.
С. 55-66.
39 Там же. С. 56.
40 Людтке А. История повседневности в Германии: новые подходы к изучению
труда, войны и власти. М., 2010. С. 58.
41 Там же. С. 22.
вседневности и ее методологии также отражено в определении, данном С. В. Журавлевым: «История повседневности-это концепция изучения прошлого через историю повседневных социальных практик в любых сферах и на всех "этажах" жизни общества»42.
Объектом данного исследования является персонал промышленных предприятий Урала. Под этим словосочетанием понимается та часть советского общества, которая считалась главной опорой социалистического строя и на которую было направлено особое внимание власти. Термин «персонал», заимствованный из более позднего времени, на наш взгляд, более чем другие отражает специфику и внутреннюю неоднородность этой большой социальной группы. В годы войны структура персонала усложнилась за счет таких групп, как эвакуированные, мобилизованные, члены семей военнослужащих. Кроме того, важно учитывать, что за работниками предприятий стояли еще и члены их семей, которые также являлись частью заводской социальной реальности.
Предметом исследования являются бытовые условия работников промышленных предприятий, под которыми понимается обстановка, сформированная, с одной стороны, государственными мероприятиями, с другой стороны - стратегиями адаптации населения в сфере обеспечения продуктами питания, товарами широкого потребления и жилищно-коммунальными услугами. Под «стратегиями адаптации», в свою очередь, понимаются механизмы приспособления населения, т. е. то, как люди, во-первых, выживали в чрезвычайных условиях, во-вторых, как подстраивались/подстраивали под себя государственные постановления и мероприятия в повседневной жизни.
Цель работы - исследовать государственную политику в сфере быта и стратегии адаптации к бытовым условиям персонала промышленных предприятий Урала в 1941-1945 гг.
Для достижения цели ставятся следующие задачи исследования: определить место и роль бытовых условий в постановлениях правительства, пропаганде и агитации; выявить и описать механизмы государственного снабжения продуктами питания и товарами широкого потребления; изучить состояние жилищного вопроса и способы его разрешения; проанализировать содержание и механизмы реализации государственной социальной политики в сфере быта, ее основные черты; определить место бытовых условий военного времени в массовом сознании и памяти жителей советского тыла; выявить и систематизировать основные стратегии адаптации работников промышленных предприятий к бытовым условиям военного времени; воссоздать облик социальной стратификации предприятия по бытовым условиям персонала.
Хронологические рамки включают период 1941-1945 гг. Границы носят во многом условный характер, поскольку изменения в социальной политике, в частности в механизмах обеспечения продуктами питания, начались до 22 июня 1941 г., а основные черты этой системы изменились далеко не сразу после 9 мая 1945 г.
Людтке А. Указ. соч. С. 23.
Территориальные рамки исследования охватывают три крупные уральские области - Свердловскую, Челябинскую и Молотовскую (Пермскую). Основное внимание в исследовании уделяется крупным промышленным предприятиям преимущественно машиностроительной и отчасти металлургической отрасли. Принцип снабжения оборонных предприятий, выпускавших продукцию для фронта, был общим, однако положение работников могло различаться, поэтому особое внимание будет уделяться рассмотрению ситуации на конкретных предприятиях, выбор которых был обусловлен также и состоянием источниковой базы.
Источниковая база исследования согласно типологической классификации состоит из письменных, устных и изобразительных источников. Письменные источники составляют основной массив, на котором базируется данная работа, и могут быть систематизированы по разным критериям. По происхождению: документы партийных и советских органов, документы профсоюзных органов, прокуратуры, органов здравоохранения, планирующих и торговых организаций. По содержанию: источники, раскрывающие особенности государственной политики в бытовой сфере, механизмы снабжения и распределения, и источники, освещающие восприятие бытовых вопросов массовым и индивидуальным сознанием, а также способы адаптации. Кроме того, выделяются такие виды, как статистические источники, источники личного происхождения, периодическая печать, художественно-публицистическая литература.
Названные источники обладают разным информационным потенциалом для данного исследования, в связи с чем в качестве основных источников выделяются документы партийных, советских и хозяйственных органов и источники личного происхождения, поскольку они показывают наиболее полную картину бытовых условий. Остальные источники имеют вспомогательное значение для раскрытия тех или иных вопросов. Следует подчеркнуть, что в работе используется широкий круг источников различных типов и видов, грани между которыми зачастую размыты и не всегда могут быть четко разделены.
Документы партийных, советских и хозяйственных органов состоят из законодательно-нормативных (постановления, циркуляры, указы, законы, распоряжения центральных и местных партийных органов) и делопроизводственных (докладные записки, информации, сводки, текущая переписка, стенограммы и протоколы, материалы «учета и контроля» и другие).
Первая группа характеризует политику государства в рассматриваемом вопросе и именно в этом качестве представляет интерес для исследования. Особое значение имеют сборники военного времени, поскольку публиковавшиеся в них постановления были сгруппированы по определенным тематикам и отражали актуальный опыт в разных сферах, в том числе и практику применения тех или иных приказов и постановлений43. Проекты некоторых постановлений и переписка, связанная с ними,
43 См. например: Сборник важнейших приказов и инструкций по вопросам общественного питания. М., 1945; Сборник важнейших приказов и инструкций по вопросам карточной системы и нормированного снабжения. Л., 1945; Сборник
были привлечены в настоящей работе по сохранившимся данным в фондах центральных архивов. Кроме того, информация о принятых решениях выявлялась «по крупицам» в материалах заседаний бюро и пленумов обкомов ВКП(б) и других текущих документах партийных и советских органов.
Текущая делопроизводственная документация представляет собой большой комплекс разнообразных источников. Необходимым условием их анализа является учет структуры учреждения и постановки в нем делопроизводства. Так, из документов обкомов ВКП(б) важное значение имеют материалы особых секторов, организационно-инструкторских, торговых, а также различных отраслевых отделов.
В числе использованных источников - фонды около 20 промышленных предприятий Урала, а также материалы по более чем 40 предприятиям. Следует учитывать, что фонды отдельных предприятий, которые отложились как в партийных, так и в государственных архивах, могут содержать в себе различные группы источников из вышеназванных. В совокупности они представляют комплекс материалов, состоящий из таких документов, как протоколы и стенограммы партбюро, партийных и хозяйственных активов, различных заводских собраний, приказы директора, переписка с вышестоящими инстанциями, годовые отчеты предприятий, отчеты отделов рабочего снабжения и заводских комитетов профсоюзов. При этом степень сохранности материалов разных предприятий неодинакова.
В работе использовались источники центральных и местных партийных, советских и хозяйственных органов, хранящиеся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Российском государственном архиве экономики (РГАЭ), Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), Государственном архиве Свердловской области (ГАСО), Центре документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО), Объединенном государственном архиве Челябинской области (ОГАЧО), Государственном архиве Пермского края (ГАПК), Пермском государственном архиве новейшей истории (ПермГАНИ).
К источникам личного происхождения традиционно относятся воспоминания, письма и дневники. В исследовании привлечено более 200 воспоминаний различного характера (воспоминания, приуроченные к юбилейным датам, и воспоминания, собранные с целью получения информации о повседневных практиках военного времени; воспоминания о войне и полноценные мемуары, где война является лишь этапом в жизни автора).
В целях изучения повседневной жизни жителей тыла, мы считаем возможным расширить группу источников личного происхождения, включив в нее все источники, которые передают субъективное восприятие действительности и могут быть использованы для воссоздания истории
законодательных и инструктивных материалов по коммунальному хозяйству РСФСР. М. ; Л., 1944; Сборник инструктивных материалов по медико-санитарному обслуживанию промышленных предприятий. М. ; Казань, 1942 и др.
«снизу». Расширенная трактовка данной категории позволяет включить в нее такие источники, как вопросы трудящихся, стенограммы вечеров вопросов и ответов, которые по происхождению могли бы быть отнесены к документам партийных органов. В сводку, как правило, входило в среднем около 250 «вопросов трудящихся», разнообразных и насыщенных информацией о различных сферах тыловой повседневности, о трудностях, которые приходилось преодолевать ежедневно, и о путях их решения. Из стенограмм «вечеров» можно получить сведения как о направлении и механизмах государственной политики, так и об «обратной связи» между властью и обществом.
К источникам личного происхождения примыкают документы, полученные в ходе опроса очевидцев при помощи методов устной истории. В ходе исследования было проведено интервью с 12 жителями Урала 1919-1937 годов рождения, большинство из которых имело непосредственный опыт работы на заводе в годы войны (6 человек), членов семьи с таким опытом (3 человека) либо занималось другой деятельностью в тылу (3 человека).
Методологической основой исследования является история повседневности, понимаемая как метод смены ракурсов и поиска пересечения «объективной» и «субъективной» реальности на разных уровнях власти и общества.
В работе используется общенаучный метод анализа и синтеза, а также специально-исторические методы. Историко-генетический метод применяется для того, чтобы показать истоки и эволюцию различных аспектов бытовых условий на протяжении 1941-1945 гг., выявить значимые причинно-следственные связи и факторы влияния. Историко-срав-нительный метод позволяет исследовать общее и различное в положении различных категорий персонала на разных предприятиях, а также в ряде моментов показать особенности государственной системы распределения СССР в сравнении с другими воюющими государствами. С помощью историко-динамического метода в работе осуществляются описание и оценка количественных и качественных изменений бытовых условий в течение разных этапов войны. Историко-типологический метод применяется для группировки способов самообеспечения и стратегий адаптации.
При работе с различными группами источников, рассматриваемых в работе, применялись методы формализации сведений, которые позволяют извлечь новые знания, не лежащие на поверхности. В особенности это касается таких мало структурированных нарративных источников, как письма и жалобы, вопросы трудящихся, протокольные записи, периодическая печать, художественно-публицистическая литература. Для анализа идеологии и практики государственной политики, проблем массового сознания и стратегий адаптации применялись количественные методы и метод контент-анализа. При работе со статистическими источниками применялись такие методы первичной обработки данных, как сводки и группировки.
История повседневности XX века не является полной без использования метода устной истории. В данной работе он является вспомогательным методом исследования, позволяющим решить ряд задач, связанных с реконструкцией стратегий адаптации и памяти о жизни в военное время. Для проведения исследования нами был разработан и апробирован «Путеводитель интервьюера» по теме «Жизнь в тылу: свидетельства очевидцев» (приложение 12 диссертации). В большинстве случаев применялась методика «свободного интервью» (как правило, первая половина беседы), поскольку это позволяло выявить, какие именно проблемы сам вспоминающий считает наиболее значимыми. Уточняющие вопросы задавались во второй половине беседы, а также во время последующих встреч. Расшифрованные интервью находятся в личном архиве автора.
Новизна исследования состоит в том, что впервые рассматриваются во взаимосвязи, во-первых, государственная политика в сфере быта и способы адаптации к сложившимся условиям на разных уровнях власти и общества, во-вторых, структуры и события, связанные с обеспечением бытовых условий жизни, и восприятие их современниками. В данном исследовании, наравне с источниками, которые традиционно считались наиболее «объективными» для изучения темы, вводятся источники, показывающее субъективное восприятие действительности (жалобы, заявления, письма, «вопросы трудящихся», воспоминания, в том числе устные). Делается попытка описания социальной стратификации персонала предприятия по бытовым условиям на основании материалов крупных промышленных предприятий Урала.
Основные положения, выносимые на защиту:
Бытовые условия персонала промышленных предприятий являлись важным фактором отношений власти и общества, инструментом государственной политики, средством закрепления рабочей силы на производстве.
Основными чертами государственной политики в сфере быта являлись централизация, регламентация и дифференциация.
Мероприятия власти не смогли предотвратить голод даже среди представителей приоритетной группы снабжения - персонала промышленных предприятий, выполнявших важные оборонные заказы.
Причины неэффективности бытовой политики связаны не только с условиями военного времени, но и с особенностями советской системы снабжения и распределения.
Бытовые условия определяли жизнь и поведение людей, которые зачастую находились на грани выживания.
Большую роль в бытовом положении персонала предприятий играли неформальные связи и негосударственные способы самообеспечения («нецентрализованные источники»).
Положение работников предприятия зависело от конкретных действий его администрации и могло различаться даже в рамках одной отрасли.
Бытовые вопросы могли становиться способом обратного воздействия общества на власть.
Бытовые условия являлись критерием социальной стратификации, поскольку влияли на социальное положение работника предприятия, а также предметом, по поводу которого складывались отношения внутри общества.
Апробация результатов исследования. Материалы диссертации докладывались на заседаниях и семинарах кафедры истории России УрГУ. Основные положения исследования нашли отражение в выступлениях соискателя на международной (Санкт-Петербург, 2010 г.), всероссийских (Санкт-Петербург, 2008 г.; Тюмень, 2009 г.), региональных и вузовских (Екатеринбург, 2008-2010 гг.) научных конференциях, а также изложены в 16 опубликованных работах.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и литературы, 14 приложений. В основном тексте содержится 25 таблиц.
«Забота о бытовых нуждах трудящихся» в идеологии и практике государственной политики
Деятельность государства в сфере обеспечения бытовых условий жизни («бытовая политика») включает в себя снабжение продуктами питания, товарами широкого потребления, решение жилищно-коммунального вопроса, а также предоставление ряда услуг. «Бытовую политику» можно рассматривать как часть социальной политики, под которой, в свою очередь, понимается комплекс мер партийно-государственных властных структур в сферах регулирования социальной структуры и социальных отношений, трудовой и налоговой политики, производства и распределения потребительских благ, решения жилищно-коммунальных проблем, организации системы здравоохранения, социального обеспечения и социальной помощи, социально-культурного строительства .
Следует отметить, что улучшение материально-бытового положения советских граждан, «всемерное» поднятие уровня их жизни было одним из краеугольных камней большевистской пропаганды с самого возникновения советского государства. Именно социализм, в противовес капитализму, должен был создать впервые на земле справедливые условия жизни для трудящихся. Соответственно, одной из задач такого рода пропаганды было доказательство преимуществ «советского образа жизни». В то же время, можно согласиться с культурологом С. Бойм в том, что в советской (и в целом российской) традиции существует противопоставление «быта» и «бытия», где быт находится в одном ассоциативном ряду с «мещанством» и «пошлостью», а идеалом являются бытовой аскетизм, неприхотливость, отсутствие излишеств . О диспропорции и остаточном финансировании социальной сферы в СССР исследователи сіали говорить в 1980-е гг. В военное время, казалось бы, «бытовыми вопросами» вообще можно было пренебречь, ссылаясь на объективные обстоятельства. Однако реальная картина была сложнее.
«Бытовая политика» в СССР не сводилась лишь к решению утилитарных вопросов. Понятие заботы тесно соседствовало с понятием контроля. Вопрос о степени проникновения государства в сферу быта до сих пор остается открытым. Одной из особенностей советского государства являлась не сама по себе попытка установить «тотальный» надзор, а крайне широкое определение сферы политического. «Мы должны забраться {курсив мой - B.C.) в столовую и магазин, решать вопросы быта, чтобы наша пропаганда способствовала улучшению быта трудящихся» - говорилось в одном из выступлений на совещании заведующих отделами агитации и пропаганды горкомов и райкомов ВКП(б) в 1943 г . Так сугубо бытовые вопросы становились вопросами «политическими».
Направленность «бытовой политики» военного времени, ее основные тенденции можно выявить через публичные выступления И. В. Сталина и периодическую печать того времени. Конкретные механизмы проявляются в постановлениях, распоряжениях, приказах, а также материалах об их выполнении. В данном параграфе будет рассмотрен именно «внешний облик» государственной политики в области быта, поскольку без него невозможно понять атмосферу, сложившуюся вокруг рассматриваемых вопросов, и их роль в военное время. Особое значение имеет вопрос о том, каким было понимание «бытовой политики» теми, кто осуществлял ее на местах, что просматривается через «политическую лексику» выступавших на различных пленумах, заседаниях, собраниях, отчеты отделов агитации и пропаганды.
В годы войны основная пропагандистская мощь была направлена на мобилизацию сил для отпора врагу. Центральной темой стала защита Родины. При этом во главу угла была поставлена фронтовая тематика, и отношение к фронту являлось основным критерием оценки поведения человека. Работа в тылу ставилась во вспомогательное отношение, хотя на нее и переносилась «фронтовая» лексика. Например, лозунги «В тылу как на фронте», «Все для фронта, все для победы», «Тебе, фронт», сравнение начальников цехов на заводах с «боевыми командирами» и т. п. Пропаганда опиралась на лозунги «перестройки на военный лад» и превращения страны в «единый и всеобъемлющий тыл», прозвучавшие в речах Сталина 3 июля и 7 ноября 1941 г. О том, что для этого требуются жертвы, выдержка, стойкость и самоотверженность Сталин скажет лишь в 1943 году , а в речи 6 ноября 1944 г. он назовет материальные лишения сознательным выбором советских людей, чтобы «больше дать фронту» .
Напрямую о бытовых условиях жизни в речах Сталина не говорится. Основные «тыловые» сюжеты в печати и художественно-публицистических произведениях - это производственные достижения, рационализация, изобретения, соцсоревнование и помощь фронту в виде подписки на государственные займы, сбора теплых вещей, посылок на фронт и т. п.
В художественно-публицистической литературе того времени бытовые вопросы, как правило, подаются как часть забот «правильного» руководителя. Например, в повести Сарры Марголис «Аленушка», председатель завкома говорит директору, что его «заели бытовые дела» рабочих, в то время как он предпочел бы «заниматься производством». Ответ директора следующий: «Не мне тебе объяснять, что, заботясь о том, чтобы рабочим лучше жилось, завком работает на фронт»1. В повести Сюзанны Люм «Директор большого завода» главный герой вникает во все дела, в том числе бытовые, к нуждам рабочих «всегда терпелив, участлив, отзывчив»2. В произведениях о рабочих и в газетных статьях о трудовых подвигах упоминания о бытовых трудностях, преодолеваемых героями, как правило, отсутствуют3. На них могут жаловаться дети, но и тех «стыдят» с помощью аргумента, что на фронте бойцам приходится гораздо труднее4.
Тем не менее, тема «заботы о бытовых нуждах трудящихся» присутствовала в пропаганде и играла далеко не последнюю роль. К ней мы относим сюжеты, касающиеся питания, жилищных и санитарно-гигиенических условий, обеспеченности товарами широкого потребления и услугами.
С января по июнь 1941 г. в «Правде» «бытовые» темы попадали на передовицу одиннадцать раз, в «Уральском рабочем» - шесть, и так или иначе присутствовали в каждом номере. В основном они были связаны с выходом и реализацией постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по увеличению производства товаров широкого потребления и продовольствия из местного сырья» 7 января 1941 г., с кампанией по созданию подсобных хозяйств, начатой в 1940 г., а также с сезонной санитарной ситуацией. Распространенным был жанр фельетона на бытовые темы, а также «письма в редакцию» с жалобами на различные неурядицы.
После 22 июня 1941 г. тема на некоторое время практически сходит со страниц печати. Исключением являются небольшие заметки о помощи семьям красноармейцев, которые появляются уже летом 1941 года. Их направленность очевидна - показать, что о семьях воюющих на фронте государство заботится. Тогда же появляется лозунг «Для победы важен участок любой - на любую работу иди как на бой»5, говорится о том, что неважных профессий не существует даже в военное время. О широком использовании местных ресурсов пишется в контексте снабжения промышленности топливом и материалами, о местной «продовольственной базе» будет говориться позднее.
Государственное решение жилищно-коммунального вопроса на промышленных предприятиях
Жилищный вопрос в нашей стране является острым на протяжении практически всей новейшей истории. Существуют разные объяснения причин дефицита жилья в сталинский период. При этом нельзя сказать, что эта тема широко исследована в отечественной историографии.
Факты низкой жилищной нормы не скрывались, но подавались в контексте «обстановки тягчайших испытаний». «Недостатки в деле жилищного строительства» в советской историографии, как и в официальных источниках военного времени, связывались с нерадивостью отдельных руководителей . Подчеркивался постоянный рост жилищного фонда даже в военное время, поскольку партия и правительство «уделяли этому вопросу постоянное внимание и создавали необходимые условия для застройки»".
По подсчетам Л. А. Гордона и Э. В. Клопова, к 1940 г. обеспеченность жилой площадью в среднем не достигала 5 кв. м на человека . Эти авторы впервые высказали точку зрения, что исток жилищного кризиса был не в военных бедствиях. «Теснота коммунальных квартир с их принудительным соседством, тягостная необходимость барачной или подвальной жизни, десятилетиями сохраняющаяся патриархальная простота дворовых уборных, простота тем более разительная, что за забором, на улице и на заводе, человек все чаще сталкивался со зримым богатством современной техники, - все по определяло массовые жилищные условия еще до войны»1. Причина, на их взгляд, заключалась в избранной стратегии форсированной индустриализации.
М. Г. Меерович, анализируя советскую жилищную политику в 1917-1937 гг., также отказывается использовать в качестве объяснения острой жилищной нужды то оправдание, которое давала этому советская власть -временное отсутствие строительных материалов, трудности с финансовыми средствами, дефицит рабочей силы, неразвитость жилищной стройиндустрии. По его мнению, жилищная политика осознанно использовалась советской властью как мощное и эффективное средство управления людьми, как средство дисциплинарного воздействия на «нетрудящихся» или «плохо трудящихся». Для этого власть «присвоила себе все многоквартирное многоэтажное городское жилище, запретила все формы обретения жилища кроме сі о государственного распределения и провозгласила принцип - жилье только для тех, кто работает». Автор приходит к выводу, что причиной жилищного кризиса в стране была сама государственная политика .
О том, насколько острым был жилищный вопрос, свидетельствуют следующие показатели. Официальная норма заселения в 1919 г. была определена в 8,25 кв. м, однако реальное распределение жилплощади редко ей соответствовало3. Одним из следствий форсированной индустриализации был постоянный разрыв между промышленным и жилищным строительством в пользу первого. В 1940 г. в среднем по стране на человека приходилось 6 квадратных метров, а на Урале с его индустриально ориентированной экономикой к началу 1941 г. - 3 кв. м. -При этом одну треть жилого фонда составляли бараки .
Основными видами домов, по данным ЦСУ, были «жилые дома» и бараки. При этом размеры жилплощади в домах различных наркоматов отличались. Так, в жилых домах Наркомата тяжелого машиностроения средняя площадь на человека в начале 1941 г. составляла 5,1 кв. м., в бараках того же ведомства - 3,9 кв. м.; Наркомцветмета соответственно - 4,7 и 4,5 кв. м; Наркомчермета - 5,3 и 4,0 кв. м; наркомата электропромышленности - 5,0 и 4,0 кв.м. Бараки в целом составляли 21,8% жилфонда, а по отдельным наркоматам эта цифра была еще выше (Наркомхимпром - 53 %, Наркомстрой -64,9 %). Вызывает вопрос такая категория, как «прочие строения». А. В. Большаков считает, что это - нежилые помещения, временно занятые под жилье: амбары, землянки, клубные залы, красные уголки, школы и т. д. Ма 1 января 1943 г. в таких помещениях в Челябинской области жило 10127 человек2.
В годы войны ситуация с жильем становится чрезвычайной из-за размещения на Урале эвакуированных предприятий. Общее количество эвакуированных на Урал в 1941-1942 гг. составляло 2,2 млн. чел . Основная масса прибыла в крупные города Молотовской, Свердловской и Челябинской областей. В крупных промышленных центрах Урала население стремительно росло. Так, население Свердловска составляло на 1 января 1940 г. - 436,3 тыс. чел., а на 1 января 1943 г. - 548 тыс. , в Челябинске до войны было 276 тыс., а в 1944 г. - 450 тыс. чел.3 То есть, численность населения Свердловска возросла примерно на четверть, а Челябинска - на 63%, что требовало соответствующего увеличения жилищного фонда.
Первоначально жилищный вопрос решался путем максимального «уплотнения». Так, в Челябинске решением горисполкома 25 июля 1941 г. предписывалось «высвободить путем уплотнения и забронировать» для размещения эвакуированного населения не менее 30 % жилой площади1. Норма расселения эвакуированных в разных местностях колебалась от 2,5 до 4 кв. м . Однако имевшегося жилфонда явно было не достаточно, и 13 сентября 1941 г. было принято постановление СНК СССР «О строительстве жилых помещений для эвакуированного населения», которое узаконило массовое строительство бараков и полуземлянок . Кроме того, по постановлению ГКО от 13 ноября 1941 г. до 1 декабря из Челябинска в сельскую местность должно было быть переселено около 10 тыс. человек, не связанных с промышленностью2.
На 1 марта 1942 г. в промышленных центрах Свердловске и Нижнем Тагиле было обеспечено жильем 73 % организованного эвакуированного населения . Членов семей прибывших рабочих (и даже самих рабочих) зачастую размещали в сельской местности за 10-30 километров от предприятий. Следует также учитывать, что помимо эвакуированного населения на Урал уже в конце 1941 г. были также направлены трудмобилизованные из разных районов страны (Центральной России, Поволжья, Средней Азии).
Строительство временного жилья возлагалось на сами эвакуированные предприятия или на заводы, к которым поступали эвакуированные работники. Так, IX пленум Свердловского горкома ВКП(б) 19-20 ноября 1941 г. осудил «иждивенческую тенденцию отдельных руководителей предприятий и организаций, не желающих заниматься строительством жилищ, предпочитающих получать все готовое» и требовал от них «немедленно приступить к строительству бараков и землянок, обеспечить расселение всех рабочих, ИТР и служащих...»4.
В отчетах, поступавших в обкомы ВКП(б), констатировалось ежегодное невыполнение плана жилищного строительства. Причины разбирались на специальных пленумах. Обвинялись, в первую очередь, директора предприятий и руководители стройтрестов, которые «...создают видимость, что занимаются жилищным строительством, фактически же жилищно-строительные участки являются резервом, откуда можно забирать ресурсы на другие объекты»"\ Невыполнение плана по жилищному строительству руководители завода объясняли недостатком рабочей силы, автотранспорта, строительных материалов и рядом других объективных причин. Еще более четко выразился заместитель начальника политотдела Тагилстроя, заявив, что «за срыв плана по строительству жилья... набьют шею меньше, чем за промышленное строительство, а людей мы уплотним»1.
Роль предприятий в жилищном вопросе в годы войны увеличилась. Если на 1 января 1941 г. жилплощадь домоуправлений советов в области составляла 664869 кв. м., то на 1 января 1946 г. - всего 239611 кв. м. В 1944 г. отмечалось, что 58 % жилфонда Свердловской области принадлежит предприятиям союзной промышленности3. Иными словами, жилищный вопрос был отдан на откуп предприятиям. Не зря председатель Свердловского горисполкома Головин в ноябре 1941 г. «предостерегал» партийных руководителей оч «ведомственного подхода» к обслуживанию населения: «Сейчас очень мною разговоров относительно разного рода ведомств: если парикмахерская в моем помещении, надо под общежитие - закрывай, магазин - закрывай. Я хочу предупредить партийных руководителей, которые часто поддерживают хозяйственных руководителей в этом вопросе, если мы пойдем по этому пути, то в Свердловске в лучшем случае могут остаться магазины только в здании Горсовета, остальные - в ведомственных домах»4.
Характер труда как критерий социальной дифференциации
Устоявшаяся в советской действительности триада «рабочие, служащие и ИТР» имеет для анализа категорий потребления особое значение, поскольку формально именно она лежала в основе карточного снабжения. Рабочие и ИТР при этом были отнесены к одной категории снабжения (другие гри представляли служащие, иждивенцы и дети). Согласно Сборнику руководящих материалов по выдаче хлебных и продовольственных карточек, утвержденному Наркомторгом СССР, из персонала промышленных предприятий к группе рабочих были отнесены: рабочие и ИТР, работающие непосредственно в цехе либо на строительстве; рабочие и ИТР электростанций, электросети и теплосети; подсобные рабочие (такелажники) по двору промпредприятий; работники общественного питания (повара, коренщицы, судомойки, котломойки и поломойки); военизированная пожарно-сторожевая охрана промышленных предприятий и транспорта. В группу служащих включанись работники заводоуправлений, а также кладовщики, конторщицы, точильщицы и экспедиторы промышленных предприятий .
В заводской действительности этого деления оказалось недостаточно. В конце сборника опубликованы «Дополнительные разъяснения на выдачу карточек рабочим и служащим к приказу НКТ от 22 августа 1941 г.» В него включены по категории рабочих: инженеры и техники, работающие на производстве; конструктора и технологи; уборщицы и кладовщики производственных предприятий; истопники предприятий и общежишй.
Выборные освобожденные, руководящие, партийные, профсоюзные и комсомольские работники. В качестве рабочих второй категории: врачи, фельдшера, сестры, санитары больниц, поликлиник, амбулаторий, медпунктов; рабочие надомники, состоящие в штатах предприятий; агрономы и зоотехники подсобных хозяйств. Как служащие: начальники спецотделов заводов; сторожа предприятий; бухгалтера промышленных предприятий; ИТР, работающие в заводоуправлении, за исключением директоров заводов и их заместителей; няни детсадов и яслей1.
В Кратком справочнике по отнесению населения к группам снабжения при выдаче продовольственных и промтоварных карточек 1945 г. к группе рабочих относятся «рабочие и ученики, занятые физическим трудом, как на постоянной, так и на временной и сезонной работе», и приравниваемые к ним категории, в числе которых - директора предприятий и их заместители, главные бухгалтеры, инженеры и техники, начальники отделов, секторов, групп и бюро, являющиеся инженерами и техниками; экономисты и инженеры-экономисты с высшим образованием, а также начальники отделов, секторов, групп и бюро...; начальники цехов, конструкторы, нормировщики, диспетчеры, механики, мастера, инструкторы производства, бригадиры, десятники, бракеры и контролеры ОТК; заведующие лабораториями, инженеры, техники и лаборанты и т. п.
Как видно, грань между рабочими и служащими, а также служащими и ИТР была довольно размытой и подвижной. Вместе с тем для снабжения принадлежность к той или иной категории имела существенное значение (см. параграф 2.2). Неслучайно многие проверки фиксировали нарушения выдачи дополнительных талонов в пользу служащих цехов и заводоуправлений. О том, что деление персонала на рабочих и служащих вызывало трудности, свидетельствуют различные докладные записки, поступавшие в обкомы партии.
В записке секретарю Свердловского обкома Косову от заведующего городским бюро по выдаче продовольственных и промышленных товарных карточек в Нижнем Тагиле 3 сентября 1941 г.1 говорится о затруднениях при разбивке населения на группы. Дело в том, что инструкции могли быть истолкованы по-разному: «в ряде предприятий выдача карточек произведена, согласно перечню профессий и должностей по категориям ИТР, служащих и младшего обслуживающего персонала, согласно инструкции ЦУНХУ. По этому перечню экономисты, плановики, диспетчеры, лаборанты, химики, работающие в цехах, отнесены к группе рабочих, как ИТР. В других предприятиях эти работники отнесены к разряду служащих». Неясность вызывало положение младшего обслуживающего персонала, т. к. «в большинстве своем уборщицы являются на предприятии истопниками, поломойками и водоносами, т. е. по существу рабочими». О них в справочнике ничего не сказано, как и о ночных сторожах и полувоенизированной охране, которую тагильские работники отнесли к группе служащих. Вопросы вызывали также и многие другие категории, например, врачи, партийные, советские и профсоюзные работники.
Разницу между рабочими и служащими достаточно четко определил директор Уралмашзавода Б. Г. Музруков, отвечая на вопрос, почему служащие завода пользуются выходными днями и работают по 8 часов, а рабочие по 11 часов и без выходных. Дело в том, что, с точки зрения администрации, «служащие не работают на производстве, ценности не создают, а мы должны по закону оплачивать работу сверх 8 часов как сверхурочную, поэтому нет никакого смысла тратить государственные деньги на оплату труда служащих, не производящих ценностей, а рабочий за этот период времени дает дополнительное количество деталей и узлов для фронта» .
С одной стороны, служащие оказывались в более уязвимом положении, поскольку получали меньше хлеба, мяса и крупы по карточкам, а большинство существовавших материальных поощрений полагалось рабочим. Вот как описывает такую ситуацию одна из работниц УЗТМ: «Я решила обратиться в цехком - попросить бирку , чтобы было, что менять в деревне на картошку, капусту. На мою просьбу мне ответили, что мы отдел, а бирки дают цехам. В отделы же, в частности в наш, бирки не поступают. Если и перепадают промтовары, как, например, ко дню Красной Армии, то это или детские чулочки или что-то другое в этом роде, а главное все же в еде»2. Это высказывание содержит в себе, во-первых, эмоциональную жалобу на нехватку питания, во-вторых, практическое предложение распределять «бирки» и между служащими.
С другой стороны, в зависимости от должности и связей служащие могли «обойти» сложившуюся ситуацию. Так, проверка работы отделов рабочего снабжения в августе 1944 г. выявила на УЗТМ случаи, когда производственные рабочие талоны на второе горячее питание получали в меньшем количестве, чем служащие. Например, в цехе № 36 в марте для рабочих было выдано 8 талонов, а для служащих - 36 . О подобных случаях, как правило, сигнализировали наверх, поэтому в отчетах предприятия старались всячески подчеркивать преимущественное снабжение рабочих.
Двоякой была ситуация и с различием между рабочими и ИТР. Труд ИТР оплачивался лучше. Так, в 1940 г. средняя месячная зарплата рабочих крупной промышленности (340 руб.) составляла 47,6 % от средней месячной зарплаты ИТР (715 руб.)4. В принципе такое положение сохранялось и в годы войны.
Бытовые условия «местных» и «прибывших» работников
Специфическими категориями военного времени стали эвакуированные и трудмобилизованные, прибывшие на предприятия Урала из других городов, областей и республик. Они, безусловно, отличались друг от друга по статусу, но критериями, позволяющими объединить их, являются отсутствие собственного жилья и в значительной степени имущества, а также особые отношения с местными властями и жителями. В то же время нужно учитывать, что состав эвакуированных был значительно дифференцирован - от администрации предприятия до рядовых работников, мобилизованные же в основном были малоквалифицированными рабочими.
Как отмечается исследователями, точный подсчет количества эвакуированных затруднен, так как эвакуационно-реэвакуационные и внутренние миграционные процессы происходили постоянно. По данным М.Н.Потемкиной, к январю 1943 г. на Урале проживало 1481,2 тыс. эваконаселения, что составляло 9,6 % всего населения . Примерно такое же соотношение было и среди работавших в промышленности г. Свердловска -8 %3.
Если же обратиться к конкретным предприятиям, то на них доля эвакуированных могла быть гораздо выше. Так, Кировский завод з Челябинске (переименованный как раз в связи с эвакуацией значительной доли оборудования и работников ленинградского завода) принял в течение первого года войны 13550 человек, в том числе 7500 из Ленинграда, 3004 из Харькова и 2050 из Сталинграда. В 1942 г. доля эвакуированных на нем составляла 30,8 %, в 1944 - 23,5 % . При этом соотношение могло быть разным в разных цехах. Например, в цехе МХ-2 ленинградцы составляли одну треть2.
На Турбинном заводе на 1 июля 1941 г. числилось 869 человек3. В связи с эвакуацией в 1941 г. прибыло 3737 человек. На УЗТМ прибыло 3869 эвакуированных, в 1942 г. они составили 44,8 % персонала, а в 1944 г., в связи с процессами реэвакуации уже 18,8%. На УТЗ в 1942 г. эвакуированными являлись 36 % работников. Иногда эвакуированные оказывались в большинстве. Так, на Уральском автомобильном заводе в начале 1945 г. местные рабочие составляли только 18,4%, а на ГПЗ-6 - 22,3 %4. Где-то ситуация была прямо противоположной - на ММК в 1944 г. эвакуированных было 9,7 %5.
Как видно из этой таблицы, состав эвакуированных по источникам поступления был довольно пестрым, а в сумме они составляли 19 % всего персонала. Мобилизованные из разных источников составили при этом 38 % (в данном случае неизвестно, сколько из них прибыло из других районов страны). Работавших на этом заводе до войны насчитывалось 24,4 %.
Что касается места в системе распределения, эвакуированные при снабжении продуктами питания выделялись в отдельную группу только в сельской местности, а в городах делились на четыре группы наравне с остальным населением1. При этом, если до 1943 г. для эвакуированных выделялись специальные фонды на промтовары, затем их стали обеспечивать на общих основаниях . Состав эваконаселения был социально неоднороден. При распределении различных видов помощи государство учитывало этот факт. Интересно, что эвакуированные семьи номенклатурных работников воспринимали местную партийно-государственную элиту как «своих» (например, делились оставшимися продуктами)3.
Большинство источников зафиксировало состояние напряженности в отношениях между эвакуированными и местными, особенно в начале и в конце войны. Местных жителей обижало чувство «превосходства», с которым к ним относились приехавшие. Л. Брук: «ленинградцы отличались от местных жителей и эвакуированных из других регионов более элегантной одеждой, манерами поведения, в которых чувствовалось подчеркнутое и превосходство» . Даже вполне официальный источник отмечает, что «в какой-то мере ленинградцы чувствовали свое превосходство перед жителями Челябинска... не верили в наши способности, боялись, что подведем. Очень было обидно. Вначале мы помалкивали, а немного погодя свое начали доказывать. А потом не стало ни ваших, ни наших, все было единое»2.
Как уже отмечалось, у работников эвакуированных предприятий зачастую были более высокие ставки оплаты, что также могло вызывать ощущение несправедливости. Кроме того, часть местного населения была склонна связывать рост цен и исчезновение продуктов именно с большим количеством прибывших. К этому стоит добавить и ряд постановлений, направленных на выселение части населения, несвязанного с производством, в сельскую местность и поселение на их место эвакуированных. Наличие специальных магазинов и фондов для эвакуированных тоже вызывало «враждебные» отклики.
Эвакуированные же в основной своей части прибыли с минимумом вещей и оказались в очень стесненных жилищных условиях. Как отмечалось в одном из отчетов, предприятия предоставляли жилплощадь «только на подселение одиночек, семей из двух, в крайнем случае - трех человек. Многосемейные же оседают на эвакопункте»3. Этот же источник отмечает «явно враждебное» отношение местных жителей при уплотнении, которые смотрели на эвакуированных «как на приехавших из другого государства»4.
В конце августа 1941 г. на Турбинном заводе насчитывалось 3557 из прибывшего ленинградского производства, абсолютное большинство из которых «спит на полу»3. В тяжелом положении оказались семьи рабочих, поселенные в сельской местности: «Им дают 140 грамм муки и больше ничего... Люди два месяца ничего не получают» (в частности, эвакуированные в 1942 г. из Сталинграда на УЗТМ и Турбинный завод).
Имевшиеся противоречия всплыли наружу с окончанием войны, когда среди эвакуированных и мобилизованных «в острой форме» стали проявляться настроения об отпуске их с завода. В связи с этим партком Кировского завода разработал мероприятия «по усилению партийно-массовой работы в цехах с тем, чтобы усилить разъяснительную работу среди трудящихся завода о задачах, которые сейчас стоят перед нашим государством»2.
Показательна ситуация в цехе МХ-2 Кировского завода, с работниками которого администрацией было решено провести встречу в июне 1945 г. К концу войны в этом цехе насчитывалось 1500 работников, из которых 500 составляли ленинградцы, 300-400 человек - мобилизованные и 300-400 - те, кто раньше работал на тракторном заводе3.
В высказываниях выступавших видно жесткое разделение на «старых кадровых челябинских рабочих» и «ленинградцев». Эвакуированные из Ленинграда говорили о том, что «честно проработали четыре года» и заслужили право вернуться домой с окончанием войны. Особенно обострился жилищный вопрос. Как говорил один из эвакуированных рабочих: «известно, что надо улучшить положение рабочих не только нас - приезжих, но и местных жителей... трудно было в войну местным жителям. Но сейчас они говорят: «война закончилась, находите себе жилплощадь, а нашу освобождайте» и бывают большие инциденты, чуть ли не до драки» .
