Аланы в историко-культурном и экономическом пространстве Кавказа в I-XV вв. Дзарасов Альберт Асахметович

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Североиранский мир и народы Кавказа

1.1. Кавказ и скифский мир в I тыс. до н.э 43-50

1.2. Аланы и их связи с другими народами Кавказа, сопредельных территорий и стран в I - IV вв. н.э 51-96

1.3. Аланы и народы Кавказа в V - VIII вв. н.э 97-132

1.4. Торгово-экономические и политические связи

народов Северного Кавказа в раннеаланское время 133-162

Глава II. Культурно-историческая роль Кавказской Алании (в IX-XV вв.)

2.1. Экономические и социальные основы развития аланского общества 163-170

2.2. Система поселений и городская культура алан 171-227

2.3. Политико-идеологическое оформление структуры средневекового аланского общества 228-244

2.4. Аланский компонент в историко-культурном обмене с народами Кавказа и сопредельных стран 245-287

Глава III. Алания в системе международных торгово-экономических и политических отношений средневекового Кавказа

3.1. Алания в экономическом пространстве Великого шелкового пути... .. 288-305

3.2. Торговые связи Восточной Алании с Ираном ....306-314

3.3. Купец и воин в раннесредневековой Юго-Восточной

Европе 315-332

3.4. Аланы и кочевой мир 333-345

Заключение 346-353

Библиография 354-392

Список принятых сокращений 393-394

• Кавказ и скифский мир в I тыс. до н.э
• Экономические и социальные основы развития аланского общества
• Алания в экономическом пространстве Великого шелкового пути...

Введение к работе

Кавказ с давних времен является зоной активного межцивилизационного и межкультурного взаимодействия. В результате - ни один другой уголок мира не поражает таким ошеломляющим нагромождением языков и наречий. Однако по справедливому замечанию В.И. Абаева, несмотря на многообразие языков, на Кавказе сложился единый в главных чертах культурный мир (86, с. 89). Все его народы, на каком бы расстоянии друг от друга они не находились, связаны между собой многочисленными нитями языковых и культурных контактов.

При этом Кавказ был и остается регионом, где политические и иные кризисы и столкновения интересов народов и стран были объективными и неизбежными. Соответственно с этим в его едином и целостном поликультурном пространстве вырабатывались уникальные механизмы примирения и поддержания мира. В этой сложной системе жизнеустройства соседствующих народов торговля и культурный обмен на кавказских участках трасс Великого шелкового пути, несомненно, могли способствовать стабильности и устойчивости межэтнических отношений в начале новой эры и последующие века, когда здесь начали формироваться полиэтничные общества.

При всей сложности этнической истории, включавшей в себя массовые передвижения народов, процессы ассимиляции, интеграции, этнокультурного взаимодействия, народы Кавказа сохранили близость, удивительную тождественность основных элементов бытовой культуры, отражающих глубокую генетическую общность и естественную конвергентность этнокультурного развития. Это требует изучения проблем кавказоведения не изолированно, а на основе сопоставления, допуская возможность объяснения

4 явлений одной этнической культуры через однопорядковые и однотипные явления другой (464, с. 357).

В мире нет ни одного народа, не испытавшего в ходе своего исторического развития влияния других, особенно соседних этносов. Последние в силу территориальной близости и одинаковых условий исторического и социально-экономического развития не могут не влиять активно друг на друга, примером чему могут служить и связи алан-осетин с другими народами Кавказа, Закавказья и сопредельных территорий.

Данная работа представляет собой комплексное исследование сложной системы политических, торгово-экономических и культурных связей алан с народами Кавказа в древности и раннее средневековье. Проблема эта приобретает особую актуальность в связи с тем, что в отмеченный хронологический период происходит формирование, как отдельных горских народов, так и этнической карты Кавказа в целом. Процесс этот сопровождался активным и разносторонним взаимодействием и взаимовлиянием соседних социумов, что отразилось на их сословной структуре, этническом облике и характере отношений, которые не всегда объективно оценивались в исторической литературе. Необходимо отметить, что предпринятая в последние годы масштабная переоценка фактов исторического прошлого, политизация и идеологизация исторического знания, откровенная манипуляция стереотипами массового сознания привели к формированию образа Кавказа как региона исторически нестабильного и конфликтного. Между тем, гораздо больше оснований имеет подход, учитывающий, что Кавказ издавна представлял собой область устойчивого взаимодействия этносов, культур, цивилизаций. Эта специфика, во-первых, объективно сформирована всем ходом истории, во-вторых - принципиально неустранима и будет сохранять свое значение и в будущем.

Исследование исторической картины взаимоотношений горских народов -имеет важное значение не только в научном, но и общественно-политическом плане. Объективные примеры истории сотрудничества и содружества народов в средневековье могут иметь идеологическое (причем без давления «сверху») значение, и опосредованно позитивно влиять на характер современных и будущих национальных отношений в едином поликультурном пространстве юга России.

Степень изученности темы. История Осетии давно привлекала внимание специалистов, однако изучение ее древнего и средневекового периодов долго оставалось вне поля зрения исследователей. Только во второй половине XVIII - начале XIX веков были опубликованы заметки русских и иностранных путешественников (нередко в них рассматривались вопросы взаимоотношений осетин с соседями), материалы экспедиций, организованных Академией наук России. Ценность этих работ состояла в накоплении фактических данных.

Первая довольно развернутая характеристика Осетии принадлежит И.А. Гюльденштедту, руководителю экспедиций (1770-1773 гг.) Российской академии наук по обследованию Дона и Северного Кавказа (27, с. 70-90). Правда, его версия о тюркском происхождении осетин оказалась ошибочной. Вместе с тем ценно предположение ученого об иранских корнях осетин: «осетинский язык является совершенно своеобразным и настолько родственен персидскому, что имеет с ним, по-видимому, один корень» (27, с. 87).Помимо заметок путешественников, в других работах, посвященных Кавказу в тот период, об осетинах почти ничего не сказано. Например, в первом сводном труде о народах России И.Г. Георги об осетинах сказано лишь, что они «состоят из многих малых колен, из коих некоторые имеют собственных мурз, а прочие состоят под властью общего своего князька» (184, с. 48). Неоценим вклад в научное осетиноведение академика Ю. Клапрота (291, с. 193-240),

осуществившего путешествие на Кавказ в начале XIX в. Оставив ценное, добротное историко-этнографическое описание осетин, он выдвинул предположение о генетической связи алан и позднесредневековых осетин. Рассматривая данный вопрос, он фактически впервые использовал сведения древнерусских летописей, армянские и грузинские источники.

С середины XIX века в развитии исторической мысли на Северном Кавказе значительную роль стала играть периодическая печать. В 1845 г. начал издаваться «Кавказский календарь», в 1846 г. - газета «Кавказ», с 1850 г. выходят труды кавказского отдела русского географического общества. На рубеже 60-70-х гг. XIX в. на Кавказе появились новые периодические издания: «Сборник сведений о кавказских горцах», «Сборник сведений о Кавказе», газета «Терские ведомости» и другие. Новые издания пользовались успехом. В частности В.Г. Белинский, подчеркнув неоценимое значение выхода в свет издания «Кавказ», особо выделил «его содержание - неистощимый магазин материалов для истории, географии, статистики и этнографии Кавказа» (Кавказ, 1896, №4).

На страницах новых сборников свои очерки и статьи публиковали В. Пфаф, В. Чудинов, Д. Лавров, Е. Максимов и другие. Рассматривая различные вопросы прошлого осетин, они попутно реконструировали и картину их отношений с соседями. Правда, не всегда это делалось убедительно. Например, в отношении В.Б. Пфафа редакция сборника отмечала: «Не видно полного основания для принятия тех выводов и предложений, к которым приходит автор» (ССКГ, 1870. Вып. IV, с. 1).

Среди дореволюционных исследователей, занимавшихся изучением прошлого осетин, наиболее колоритной фигурой являлся М.М Ковалевский, внесший огромный вклад в дело изучения прошлого осетин. Его взгляды на систему отношений горских народов формировались под влиянием распространенной в то время «норманнской» теории. Правда, в отличие от

7 своих предшественников и современников, гиперболизировавших внешнее влияние на структуру и культуру социумов, М.М. Ковалевский внешний фактор понимал не как механический перенос политических институтов и элементов культуры из одного общества в другое, а как влияние или взаимовлияние. Тем не менее, и он признавал влияние извне определяющим в социальной и культурной жизни народов. «Все туземцы Северного Кавказа... во всех проявлениях общественности - подражали и подражают кабардинцам». Тем же кабардинским влиянием объяснял он развитие «в среде северных осетин Дигории и Тагаурии сословной организации» (286, т. I, с. 29). В свою очередь быт кабардинцев во многом определялся «завоеванием их пришлым племенем» (там же, с. 78).

Исследования М.М. Ковалевского открыли новую главу в развитии исторической науки об осетинах и горцах Северного Кавказа (298, с. 240).

Весомый вклад в развитие научного осетиноведения внес академик В.Ф. Миллер. Самая крупная работа ученого - «Осетинские этюды», которых, по словам А. Максимова, «одних было бы вполне достаточно, чтобы обеспечить за автором крупное имя в науке». В.Ф. Миллер впервые обосновал проблему этногенеза осетин, убедительно доказав высказанную Ю. Клапротом гипотезу о том, что предками осетин являлись скифо-сармато-аланские племена, в течение многих веков занимавшие территорию юга России (389, с. 71,73,75,90,100).

Благодаря скрупулезной работе В.Ф. Миллера с источниками, впервые стали доступными и вошли в научный оборот обогатившие мировую науку интереснейшие данные по вопросам взаимоотношений алан (осетин) со славянами, Грузией и Арменией (389, с. 28-34, 63-72), материалы о героическом сопротивлении алан татаро-монгольскому нашествию (389, с. 98).

В целом труды В.Ф. Миллера по осетиноведению по полноте и глубине содержания не имели себе равных ни в России, ни на Западе. Они являются вершиной достижения дореволюционного кавказоведения.

Особенностью исторической литературы рубежа XIX-XX вв. является появление в числе ее авторов осетин Б.Гатиева, А.Кодзаева, С.Темирханова. Правда, интересующую нас тему местные авторы рассматривали лишь попутно. Более или менее детально на некоторых её сторонах остановился А. Кодзаев (289); оценка его работы в отечественной историографии, как подчеркнул Ф.Х. Гутнов (218, с. 15), неоправданно занижена. В советской историографии его характеризовали, как «реакционера» и «националиста», а опубликованную им работу иначе как компиляцией не называли. С такими оценками в действительности невозможно согласиться. Обвинения в компиляции вообще несостоятельны, ибо помимо обширной литературы на четырех языках, А. Кодзаев опирался на солидную источниковую базу, что позволило ему не только подтвердить ранее высказанные гипотезы, но и высказать некоторые новые мысли. Конечно, книга школьного учителя, как бы тщательно она ни готовилась, не лишена недостатков и спорных положений. Давая названной книге, как и работам общую оценку, важно помнить о ее положительном влиянии на рост национального самосознания и стимулирование интереса к изучению древностей Осетии.

Этим мы ограничим обзор дореволюционной историографии. Отметим лишь некоторые общие черты, присущие кавказоведению того времени.

В первую очередь выделим комплексность, междисциплинарный подход в анализе той или иной проблемы. Эта тенденция ярко проявилась в трудах выдающихся представителей русского кавказоведения, для которых, не представлялось возможным рассматривать, какую бы то ни было, исследовательскую задачу лишь в рамках ее самой и для нее самой. Одним из важнейших принципов их исследовательского метода было обязательное совмещение и корреляция всех доступных фактологических данных, которые лишь вкупе давали адекватный ответ. Поэтому проблемы этнокультурных контактов рассматривались на фоне истории, археологии, фольклористики;

9 археологическое решение вопроса всегда подкреплялось живыми данными этнографии и лингвистики, а языковые штудии опирались на понимание того, что физические носители данного языка жили в определенной этнокультурной среде. Именно поэтому труды В.Ф. Миллера, М.М. Ковалевского практически невозможно отнести к какой-либо одной отрасли гуманитарного кавказоведения.

И еще одна характерная черта дореволюционного кавказоведения, которая в свое время уже была подмечена М.О. Косвеном (297, с. 265-374). Это присущие российскому кавказоведению высоко гуманистические традиции. Большинство русских авторов, писавших о Кавказе, сохраняли свое благожелательное и искреннее отношение к его народам, местным нравам и обычаям, культуре. Российское кавказоведение не знало пренебрежительного отношения к населению региона, ему были чужды колониальное высокомерие и этноцентрические тенденции, и именно русские ученые во многом способствовали раскрытию той большой роли, которую играл Кавказ во всемирно-историческом процессе (464, с. 7-8). Среди первых советских ученых особый вклад в освещение исследуемой нами темы внесли Г.А. Кокиев (292-295) и Б.В. Скитский (459; 460). Рассматривая осетино-кабардинские отношения эпохи позднего средневековья, они дифференцировали отношения между феодальными группировками от взаимодействия трудовых низов, специально отмечая при этом, что всякая тяжесть противоборства различных союзов феодалов Кабарды и Осетии обрушивалась на народные массы. Это было новым подходом по сравнению с дореволюционными историками, часто утверждающими о существовании на Кавказе в прошлом гнета одного народа над другим.

Вопросы этнокультурных контактов горцев Кавказа решались и академиком Н.Я. Марром. Отличительной чертой его исследовательского мышления было сочетание фактических данных едва ли не всех гуманитарных

/ I

наук. Их анализ был подчинен одной цели - воссозданию достижений в

развитии культуры народов Кавказа через призму памятников материального и

духовного наследия. Н.Я. Марр рассматривал язык как величайшее достижение,

венец творческой деятельности человека. Отсюда его стремление посредством

языковых данных выйти на новый уровень осмысления историко-

этнографического прошлого народов. Этот лингвистический «крен»

чувствуется во многих исследованиях Н.Я. Марра, которые, тем не менее,

внесли определенный вклад в изучение этногенеза, этнической истории и

этнокультурных контактов населения Кавказского региона (372, с. 1-64; 373, с.

1-15). Указанной проблеме посвящено большинство историко-этнографических

исследований Н.Я. Марра советского периода. Особый интерес представляют

его работы, связанные с задачами административного строительства и

этнотерриториального размежевания на местах. Это были первые опыты

советской науки по этнической классификации и статистике населения Кавказа.

К сожалению, после известной дискуссии по языкознанию имя и научное

наследие Н.Я. Марра было предано забвению. Между тем его творчество

нуждается в объективном осмыслении (464, с. 161-162).

Вопросы этнокультурных контактов алан-осетин с народами Кавказа

плодотворно исследовались В.И. Абаевым (86-91). Согласно его точке зрения,

при решении вопроса о взаимоотношении истории языка и истории народа,

возможны два подхода к проблеме: 1) идти от истории языка к истории народа,

привлекая языковые данные для освещения исторического прошлого народа; 2)

идти от истории народа к истории языка, используя данные национальной

истории для объяснения тех или иных контактов, процессов и изменений в

языке. Выбор того или иного пути исследования зависит от состояния

материалов по истории языка и по истории народа. Для изучения древнейших

этапов истории целесообразно привлекать данные языка. Они позволяют

выяснить, во-первых, происхождение и формирование народа, его родственные

связи с другими народами; во-вторых, с помощью лингвистического материала выясняются существенные черты быта и культуры народа в прошлом. При решении первого вопроса необходимо исходить из языка в целом, ибо определение родства языков по происхождению возможно только при условии использования фонетических, грамматических и лексических данных. При решении второй задачи достаточно опираться на лексический материал (см.: 91, т. I, И).

Большой интерес В.И. Абаева вызвали вопросы, касающиеся степени взаимодействия соседних культур народов Кавказа и их периодизация.

В частности, к аланской эпохе относится, по его мнению, период особенно интенсивного взаимодействия культур осетин, балкарцев и карачаевцев. Главное внимание В.И.Абаев обратил на изучение осетинской лексики в балкарском и карачаевском языках, в которых он выявил 200 аланских слов, распространенных на всей территории обитания этих народов, вплоть до верховьев Кубани. При этом, по определению В.И. Абаева, аланские элементы не были здесь заимствованными, как полагали В.Ф.Миллер и М.М. Ковалевский, а составляли основу или субстрат. Это имело весьма важное значение, так как в этом случае взаимодействие аланской и балкаро-карачаевской этнических групп было не поверхностным, а носило более глубокий характер (86, с. 280-285).

Специальные работы В.И. Абаев посвятил исследованию языковых и этнокультурных связей алан со сванами, абхазами, мегрелами, вайнахами (79, с. 306,310-329; 91).

В целом историко-лингвистические изыскания В.И. Абаева являются весомым вкладом в изучение связей предков осетин с соседними народами.

Некоторые аспекты рассматриваемой проблемы стали предметом анализа этнографов и археологов. Этнографы-кавказоведы исследовали взаимовлияние элементов материальной и духовной культуры соседних народов. Эта задача

12 тем более актуальна, что полиэтничность региона предопределила устойчивые межнациональные контакты. Многие хозяйственные и культурные достижения одного народа заимствовались и обогащались другими.

Одним из важнейших условий этнокультурных контактов является уровень социально-экономического развития общества, существующего в конкретной природной среде. Вместе с тем, как считают этнографы, внешние влияния особенно действенны тогда, когда они подготовлены внутренним развитием общества. Поэтому характерные черты культуры соседних народов перенимались лишь при совпадении внешнего импульса с тенденциями внутреннего развития. Для дальнейшего распространения инноваций важны две функции - практическая и престижно-знаковая (112). В разработку данной проблематики весом вклад Л.И. Лаврова, оставившего значительное наследие в самых разных областях кавказоведения. Большая часть его работ посвящена этногенезу, этнической истории и этнокультурным контактам народов Северного Кавказа (336-338). Эти вопросы интересовали исследователя в широком хронологическом охвате, начиная от древнейших этапов сложения этнического облика местных народов. Рассматривая этническую историю как многообразный перманентный процесс изменения этнокультурных характеристик этноса, Л.И. Лавров изучал историческую динамику расселения народов Северного Кавказа, взаимовлияние горских культур и их связь со славянским и среднеазиатским мирами, историческую интерпретацию памятников местного фольклора, традиционные формы жилища. Замечательным вкладом Л.И. Лаврова в кавказоведение явился сбор и публикация средневековых эпиграфических памятников Северного Кавказа, ставших ценнейшим источником по истории и этнографии региона (45, ч. 1-3).

В интересных статьях и монографических исследованиях Н.Г. Волковой (155-159) рассматриваются развитие и изменение этнонимов на отдельных

13 этапах исторической жизни народов Северного Кавказа, воссоздается этническая карта Северного Кавказа в разные периоды средних веков.

Этнокультурные контакты осетин и их реализация в системе жизнеобеспечения на основе данных материальной культуры стали предметом анализа B.C. Уарзиати (478). Автор справедливо подчеркивал, что связи осетин и их генетических предков с соседними народами охватывали длительный хронологический период и протекали в условиях кавказского культурного мира. На этом историко-культурном фоне происходило формирование современных народов Кавказа, что способствовало сближению и нивелировке этнических черт их культуры.

Чрезвычайно сложную работу по воссозданию этнической истории Северного Кавказа в раннее средневековье во всех ее аспектах, связях и взаимодействиях проделал А.В. Гадло. Результатом кропотливого его исследования явились две монографии и диссертация (181-183), в которых рассматривается период «лингвистической и этнокультурной интеграции» племенных и территориальных объединений. Суть монографий составляют вопросы расселения основных этнических общностей, их взаимодействия и интеграции, выявления основных тенденций этнического развития.

Алано-грузинские отношения во всем их разнообразии исследовал г.Д. Тогошвили (471-473). Красной нитью через все его статьи и книги проходит мысль о том, что характерной особенностью грузино-осетинских отношений является даже не продолжительность, исчисляемая десятками столетий, а общность исторических судеб, многогранный характер, совпадение и переплетение жизненных интересов грузинского и осетинского народов. Аналогичный характер носили алано-армянские связи (168).

В конце 80-х гг. вышло два обобщающих исследования по истории региона: «История Северо-Осетинской АССР» (2-е изд. Орджоникидзе, 1987. Т. I) и «История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII

14 в.» (М., 1988). В первом издании интересующие нас вопросы, по сути, не рассмотрены. Краткими ремарками выделены контуры алано-хазарских отношений (История... 1987, с. 81-84), связи алан со славянами (там же, с. 95-96) и осетино-кабардинских отношений в XIV-XV вв. (там же, с. 139-140).

Второе издание - фундаментальный труд, плод многолетних усилий ученых Москвы, Санкт-Петербурга, северокавказских республик, краев и областей РСФСР, Грузии. Еще в 1974 г. был разработан проспект этого труда, затем развернулась кропотливая авторская и редакционная работа, продолжавшаяся 10 лет. Хотя и в данной работе интересующие нас вопросы не выделены в отдельные разделы или параграфы, в самом тексте соответствующих глав они рассмотрены. Большое внимание уделено этническим процессам средневекового Кавказа. Накопленные факты свидетельствуют о том, что исторические судьбы горских народов и их соседей издревле соприкасались, происходило взаимодействие культур и традиций, сдвигались племенные и территориальные границы. Процессы этнических перемещений и изменений в основном завершились к XIV-XV вв., когда этническая карта Кавказа приобрела относительно устойчивый характер.

Отдельные сюжеты отношений алан (осетин) с соседними этносами Кавказа стали предметом анализа публикаций В.А. Кузнецова (315; 321; 324) и Ф.Х. Гутнова (205; 208). Они ввели в научный оборот большое количество архивных и археологических источников, проливающих свет на сложные и противоречивые взаимоотношения осетин, кабардинцев, других народов Кавказа.

Недавно вышла в свет (уже после смерти автора) монография А.Х. Нагоева «Средневековая Кабарда». В монографии систематизирован разрозненный материал, разбросанный по многочисленным изданиям, полевым отчетам и сведениям, полученным в ходе археологических раскопок самого А.Х. Нагоева.

15 Основная тема книги - этносоциальная история Кабарды в XIV-XVII вв. Но

попутно А.Х. Нагоев определил свое отношение ко многим вопросам прошлого адыгов в целом. Немало места отведено отношениям средневековой Кабарды с соседними народами, Россией, Турцией, Ираном, Крымом. Рассматривая контакты предков современных кабардинцев и осетин, А.Х. Нагоев, осторожно присоединился к версии Л.И. Лаврова о возможном вхождении в состав меотов не только абхазо-адыгских, но и иранских племен. Об этом свидетельствует «большое сходство в материальной и духовной культуре меотских и сарматских племен» (400, с. 14-15). Ранние контакты кабардинцев и осетин подтверждаются и тем фактом, что соседям был очень хорошо известен один из древнейших этнонимом кабардинцев - касаг. Средневековые погребальные памятники кабардинцев, сохранившиеся на территории современной Северной Осетии, носят названия ксесседжы уселмсердтсе «касожские (т.е. кабардинские) курганы» (400, с. 18). Комментируя данную мысль А.Х. Нагоева, Б.М. Керефов подчеркнул глубокие интеграционные процессы «адыго-аланского этносов, вплоть до взаимной ассимиляции и антропологической метисации» (400, с. 213).

Заметной вехой в алановедении стал выход монографии О.Б. Бубенка «Ясы и бродники в степях Европы» (139). В какой-то мере она «закрыла» брешь в штудиях о связях алан со славянским миром.

В предисловии к книге профессор Гарвардского университета О. Прицак отметил: «фактически представленная на суд читателей работа представляет собой первое комплексное исследование иранского этноса наших степей предмонгольской эпохи». О. Прицак особо подчеркнул, что автору удалось «уточнить границы расселения ираноязычных алан-ясов в степях Восточной Европы, а также определить, в этногенезе каких народов данный этнос мог принять участие». К заслугам О. Бубенка отнесена и убедительная аргументация тезиса о том, что в указанный хронологический период «иранский элемент в

степях Восточной Европы был представлен значительно шире (курсив мой -А.Дз.), чем предполагалось ранее» {139, с. 3-7).

Среди множества поднимаемых в монографии проблем, обратим внимание на тонкий источниковедческий анализ в разделе о «бродниках» - этнической группе населения южных степей Древней Руси. Вслед за И.Г. Добродомовым и О.И. Прицаком О. Бубенок обращает внимание исследователей на возможность трактовки термина «буртасы» как видоизмененного аланского (осетинского) ford-as «речные асы». Развивая эту тему, он высказывает предположение, что «этноним f.rdas мог нести в себе информацию о роде деятельности его носителей» {139, с. 130) и о контроле алан над некоторыми важнейшими речными переправами Юго-Восточной Европы. Автор приводит читателя к выводу, что «термин бродники мог явиться переводом на древнерусский язык самоназвания восточноевропейских аланов - f.rd-as» {139, с. 136).

Ключевая тема монографии - влияние алан на культуру народов Юго-Восточной Европы, включая славян. Приведя уже ставшие хрестоматийными примерами факты алано-славянского взаимовлияния, О. Бубенок корректирует некоторые устоявшиеся выводы и положения. Так, многие исследователи традиционно связывают антов со славянами. Однако, подчеркивает О. Бубенок, «данный этноним не находит объяснения в славянских языках. Гораздо более предпочтительной представляется версия об иранском происхождении термина «анты». В этой связи обращается внимание на древнеиранские термины antas (задний, позади), antyas (находящийся на краю), осетинское слово attiya (снаружи, позади). В конечном итоге «анты» предлагается трактовать как «живущий на окраине, пограничный житель». Автор приходит к заключению, что антами могло называться ираноязычное население пограничных со славянами областей; время «могло привести к их политическому объединению и перенесению данного этнонима на часть славянских жителей» {139, с. 117).

Древнерусские летописи сохранили имена славянских божеств, часть которых «легко объясняется данными иранского языка». В славянском боге Хорее специалисты легко распознают «старого аланского бога», имя которого означает «добрый, хороший». Иранскими по происхождению считаются славянские божества Дажьбог - «податель богатств», Стрибог - «ширитель богатств», Симаргл, Сварог - слово Swar - обозначает «распрю, борьбу, сопротивление», и др. (139, с. 153-155). Процесс алано-славянского взаимодействия О. Бубенку представляется настолько интенсивным, что он предположил участие алан «в создании древнерусского государства».

Автор присоединился к мнению академика А.П. Новосельцева о том, что сармато-аланское население принимало участие в этносоциальной истории хазар (139, с. 19-20). По мнению автора, весом вклад иранских племен в культуру, идеологию и быт татар-мишарей, чувашей и мордвы (139, с. 140-152).

Не все положения и выводы Ю. Бубенка аргументированы с одинаковой степенью убедительности, не все они могут быть приняты специалистами. Однако, бесспорно, можно присоединиться к О. Прицаку: труд О. Бубенка «вызовет большой интерес не только у специалистов-историков, но и у тех, кто неравнодушен к прошлому народов Восточной Европы и Кавказа» (139, с. 7).

В конце 80-х гг. в Тбилиси вышло несколько томов «Очерков истории Грузии». О характере данного издания можно судить по основной идее первых трех томов, в которых рассматривается история античного и средневекового периодов. Красной нитью через них проводится мысль о грузиноцентризме в истории Кавказа, о былом мощном влиянии на все северокавказские народы, о вассалитете последних в феодальную эпоху (см., например: Очерки истории Грузии. Т. II. Грузия в IV-X веках. Тбилиси, 1988. С. 416). Справедливо критикуя подобные псевдонаучные построения, Г.Д. Тогошвили подчеркивал, что они «не подтверждаются прямыми историческими сведениями и тем не

18 менее они безраздельно господствуют в грузинской историографии» {472, с. 35).

Примерно в то же время во многих республиках Северного Кавказа практически тотальному пересмотру подверглась этническая история региона. Особое место в ее «модернизации» играет аланская проблематика. Характерным примером являются изыскания некоторых балкарских исследователей. Так, И.М. Мизиев исследования Ю. Клапрота, В.Ф. Миллера, В.И. Абаева и других сторонников происхождения алан от ираноязычных племен Евразии называл «безнадежно устаревшими»; в своих работах 80-90-х г. XX в. он последовательно отрицал иранскую основу алан, утверждая, что «источники полны сведений о том, что асы - это тюркский народ». Развернутую аргументацию он привел в нескольких монографиях на ту же тему (383-385). В одной из них он отмечал: «название овсы или осы - это грузинское искажение тюркского этнонима ас. Исторические сведения грузинских авторов об овсах к нынешним осетинам отношения не имеют... Еще более неправдоподобно отождествление овсов грузинских источников с аланами» (383, с. 66).

Концепция И.М. Мизиева встретила резкие, но справедливые возражения со стороны ученых (В.И. Марковий, В.А. Кузнецов, И.М. Чеченов, В.М. Батчаев, В.Н. Каминский, Ю.С. Гаглойти и др.). В.И. Марковин, например, писал: «И.М. Мизиев и его сторонники принадлежат к тем историкам, которые стремятся приукрасить любым путем прошлое своих народов» (369, с. 60).

Сходные идеи захлестнули страницы печати Карачаево-Черкесии. Вершиной аланомании в Карачае стал выход в свет нескольких объемистых книг школьного учителя A.M. Байрамкулова, в которых реконструируется средневековая история карачаевцев и балкарцев. В.А. Кузнецов и И.М. Чеченов (329, с. 97) справедливо заметили, что в полном соответствии с критериями идеологизированной паранауки «кто древнее», A.M. Байрамкулов один из своих трудов специально посвятил «доказательству» двухтысячелетней древности

19 карачаевцев и балкарцев (120). В другой книге обосновывался тезис о том, что «истинные аланы были одним из древнейших тюркских народов» и, где бы они не находились - на Кавказе или в Западной Европе, - это были карачаевцы и балкарцы. В аннотации к книге сказано, что автор «сделал намного больше в деле установления исторической правды о происхождении карачаево-балкарского народа, чем все остальные авторы, вместе взятые» (121, с. 4). Наконец, третья книга открывается несколькими положительными (если не просто хвалебными) отзывами. Показателен сюжет из отзыва доцента А.-М.Х. Батчаева: «Это первая в мире книга, где приведено более 400 фактов и аргументов, свидетельствующих о том, что истинные аланы не только не были, но и не могли быть иранским народом, что они были одним из древнейших тюркских народов и предками карачаево-балкарцев» (122, с. 12).

Процесс «отюречивания» скифов, сарматов и алан в новейшей литературе «докатился» и до Казани. М. Закиев (257) в некорректной (если не агрессивной) форме отмел аргументы об ираноязычности предков осетин, безапелляционно «приписав» их к тюркскому миру.

Негативную роль в росте межэтнической напряженности на Центральном Кавказе сыграла и местная пресса. На рубеже 80-90-х гг. во многих статьях, публиковавшихся в газетах Кабардино-Балкарии, искажалась история осетин и их отношений с соседями. Иногда дело доходило до мелочных передергиваний фактов, вроде бы и незначительных. Так, в газетах «Маяк» (от 10/VIII 1989) и «Горняцкая слава» (от 22/VIII 1989) утверждалось (со ссылкой на академика В.Т. Пашуто), что «бабушка Александра Невского была родом из Балкарии». Между тем, В.Т. Пашуто в книге «Александр Невский» пишет, что бабушка князя была осетинкой (аланкой). Анализ негативных тенденций в прессе Кабардино-Балкарии приведен в работе В.Д. Дзидзоева (232, с. 24-36), к которой мы и отсылаем читателя. Здесь же отметим, что историки Кабардино-Балкарии в своих исследованиях показывают исконно дружественные связи

20 соседних этносов. Например, характеризуя состояние науки на современном Северном Кавказе, К.Б. Дзамихов отмечает: «Масштабная переоценка фактов, явлений и процессов нашего исторического прошлого, политизация и идеологизация сферы исторического знания, откровенное манипулирование историко-политическими стереотипами массового сознания приводят к искажению образа Северного Кавказа как региона исторически нестабильного и конфликтного. Между тем, гораздо больше объективных оснований имеет подход, учитывающий, во-первых, что Северный Кавказ представляет укорененную интегральную часть общероссийского социально-политического пространства. Во-вторых, Северный Кавказ представляет собой область устойчивого взаимодействия этносов, культур, цивилизаций (курсив мой -А.Дз.). С одной стороны, эти особенности объективно сформированы всем ходом предшествующей истории, с другой - они принципиально неустранимы и будут сохранять свое доминирующее значение для народов региона и для России в целом на всю обозримую перспективу» (236, с. 3).

Говоря о средневековых адыгах, К.Б. Дзамихов подчеркнул, что они были открыты для этнических контактов и отличались «проницаемостью культурно-языковых границ для демографического обмена и межэтнических социальньк связей». Благодаря этому, в разные исторические периоды адыги принимали и ассимилировали «представителей самых различных этносов, среди которых были как близкородственные по языку абазины, так и совершенно далекие в лингвистическом плане тюркоязычные ногайцы и кумыки, армяне, калмыки и т.д.» (236, с. 8).

Весьма сложной темой была и остается проблема осетино-ингушских отношений. Вайнахские историки, в последние годы заметно активизировали попытки пересмотра этнической принадлежности алан. В частности с серией статей на эту тему выступил Я.С. Вагапов. Его публикации красной нитью принизывает идея о том, что «в основной своей массе кавказские аланы были

21 нахоязычным населением, аборигенами Кавказа». Некорректным представляется и следующий упрек: «Извращенное толкование истории Алании - одно из условий, возбуждающих осетинский экспансионизм и поощрительное отношение к нему со стороны общественного мнения СНГ и мира». Оценка подобным высказываниям уже дана в литературе (329, с. 98-101) и мы ограничимся лишь еще одной цитатой из монографии Я.С. Вагапова: «Широкое распространение нахских по происхождению имен собственных на всей территории сарматских племен, естественно, должно рассматриваться как отражение крупной роли, которую играли нахоязычные племена в жизни разноэтнического сарматского мира» (141, с. 106).

В рассматриваемое время тенденция к пересмотру характера взаимоотношений горских народов особенно отчетливо проявились в Грузии. Во взглядах довольно большого числа грузинских историков отмечена давняя и устойчивая тенденция к преувеличению места Грузии в культурно-историческом процессе на Кавказе и в мире в целом. Так, академик Г.Н. Чубинишвили подчеркивал: «Грузия в культурном отношении стояла в ряду тех стран, которые первенствовали и давали тон мировой культуре»(см.:329,с. 18).

Число сторонников данной идеи заметно возросло в 80-90-х гг., когда суверенизация и «гласность без берегов» привели к новой волне идеологизации и политизации науки (подробнее см.: 230, с. 132-151; 231, с. 143-149). В качестве примеров можно привести работы профессора А.М. Ментешашвили «Из истории взаимоотношений грузинского, абхазского и осетинского народов» (Тбилиси, 1990), «Из истории взаимоотношений грузинского и осетинского народов» (Тбилиси, 1991). Л.М. Тоидзе «Как образовывалась Юго-Осетинская Автономная область» (Тбилиси, 1991), «Исторические и политико-правовые аспекты грузино-осетинского конфликта и основные пути его урегулирования» (Тбилиси, 1992), «Осетинский вопрос» (Тбилиси, 1994) и др. Основное содержание данных изданий можно свести к тезисам о том, что «Абхазия -

22 часть исторической Грузии» и не более, а Южная Осетия - образовалась либо в XIX в., либо вообще лишь после прихода большевиков. Поражает и другое - как известные грузинские ученые (вспомним расхожее утверждение: «интеллигенция - лицо нации») опускаются до примитивных оскорблений не только ученых Абхазии и Осетии, но и народов этих республик. Чего стоят, например, утверждения Б.В. Гамкрелидзе о том, что «голодающие осетины пришли в Грузию за подаянием, затем временно поселяются в ней, а к концу XVI века идут в крепостное услужение к грузинским князьям, лишь бы укрепиться на грузинской земле» (Осетинский вопрос. Тбилиси, 1994, с. 169). Эти «научные» построения использовали политики Грузии. И речь идет не только о 3. Гамсахурдия, но и о других политиках, например, о председателе партии национальной независимости Грузии И. Церетели.

Справедливости ради отметим, что еще в советский период идея «культурной гегемонии» одного из кавказских народов над другими встретила обоснованное возражение. Многие историки обращали внимание на единые корни этносов региона. Так, например, А.Р. Магомедов, определяя задачи кавказоведов, отмечал: «Крупной проблемой... является вопрос об этногенезе кавказских народов. При освещении истории Кавказа надо всячески подчеркивать общность происхождения народов Кавказа (курсив мой - А.Дз.), обусловившую в последующем многие черты их культурной близости, ставшую одной из объективных предпосылок их дружбы.. Этногенез каждой из народностей Кавказа следует рассматривать как часть сложных этногенетических процессов, протекавших не только на ее локальной территории, но и в более широких рамках всего кавказского региона» (352, с. 131-132).

На первый взгляд, такой подход представляется «установкой сверху». Но трудно заподозрить в выполнении социального заказа «сверху» утверждения раннесредневековых закавказских и византийских историков, приводящих

23 данные о едином происхождении народов Кавказа. Причем, как будет показано ниже, процесс этнической консолидации некоторых горских народов представлялся им настолько интенсивным, что речь велась практически об одном народе. Леонтий Мровели вообще выводил все горские народы от одного предка - Таргамоса.

Здесь же отметим еще одну мысль А.Р. Магомедова: XII-XV вв. освещены в исторической литературе слабо (в особенности для Северного Кавказа), ибо письменных источников по этому времени заметно меньше, чем по предшествующему и последующему периодам, и в то же время археологические исследования редко касаются этого времени. Следовательно, «источниковая база исследования XII-XV вв. очень узка, причем лучше всего оказывается освещенной военная история (т.е. сугубо внешний по отношению к истории Кавказа фактор), что и приводит к невольному искажению в восприятии истории этого периода даже в трудах специалистов» (352, с. 135-136). Надо признать, что ситуация с исследованием означенного «темного периода» в истории региона за прошедшую четверть столетия не намного изменилась.

Таким образом, отдельные стороны темы исследования получили определенное освещение в научной литературе. Но работы, системно раскрывающей ее хотя бы относительно полно, до сих пор нет. В то же время многие стороны взаимоотношений алан с другими народами региона, несмотря на их актуальность, остаются до сих пор неизученными. Это, подчеркнем еще раз, и определило выбор темы исследования.

Хронологические решки исследования охватывают период с I - по XV века. Большинство кавказоведов V - XV вв. рассматривают как «средние века». Однако контекст исследуемой проблемы в некоторых случаях объективно предполагает выход из этих рамок для ясного представления логики развивающихся отношений между кавказскими народами в древности и эпоху

24 средневековья. Определение столь широких хронологических рамок связано не с целью «объять необъятное». Автор исходил скорее из объективно востребованной научной, историко-исследовательской проблемы сформировать возможно более целостный взгляд на динамику развития основных тенденций системы взаимоотношений алан с другими народами Кавказа в период средневековья. Важнейшей причиной определения вышеназванных хронологических рамок исследования стало то обстоятельство, что аланы юга России источниками фиксируются с начала н.э. После монголо -татарского нашествия большая часть их оставила равнинную зону Северного Кавказа, осев в горных ущельях к югу и северу от центральной зоны Главного кавказского хребта. В большом количестве аланы ушли как на Запад, так и на Восток. Оставшиеся на равнине аланы были уничтожены в результате походов Тимура на рубеже XIV-XV вв. Матвей Меховский в описании Центрального Кавказа в конце означенного периода подчеркнул, что равнинная Алания «стала пустыней без владельцев».

Таким образом, выбранные хронологические рамки - I-XV вв. -охватывают период «обретения Кавказа» (по терминологии В.А. Кузнецова) аланами; процесса их этносоциального развития; формирования аланского государства; время их господства в регионе; распада единого государства алан, постепенного угасания их влияния на Кавказе. Проблемы становления государственности и обоснование хронологии истории этногенеза и политогенеза алан пока еще продолжают оставаться актуальными в кавказоведении. Отталкиваясь от выполненных прежде исследований, работ Г.Е. Афанасьева, С.А. Плетневой, Т.А. Габуева и др., автор опирается на свой вариант трехстадиальной периодизации истории освоения иранскими племенами Кавказа, основывающийся на историческом анализе и систематизации разнородных письменных, археологических, этнографических, лингвистических, фольклорных источников:

Скифский мир и Кобанская культура -1 тыс. до н.э.;

Ранние аланы - I - VIII вв. н.э. (период взаимоотношений алан с кавказским миром со времени появления алан на Кавказе до Алании периода великого переселения народов и войн с арабами).

Алания - развитое средневековое (общество) государство - IX - XIII - (XV) вв. н.э. (Алания-часть скифо-сарматского мира, сформировавшаяся во взаимодействии с народами Кавказа; иранское (скифо-сарматское) наследие перерабатывается в новую средневековую культуру, новую экономическую и политическую системы. Кавказская Алания - мощная политическая, культурная сила; Алания - кавказское государство - главный субъект исторических связей и культурного влияния в регионе).

В основе предложенных концептуальных построений, объективно и закономерно получает свое логическое развитие идея о глубоких иранских корнях алан (где среднеазиатские аланы - генетически родственная часть скифо-сарматского мира и их кочевое передвижение на Кавказ (в эту эпоху Кавказ - часть Скифии; удобный и устраивавший алан ландшафт (Кавказа) - как природной крепости) осуществлялось внутри обширного скифо-сарматского мира, т.е. по-сути родного для алан этнокультурного пространства). Алания -закономерное продолжение Кавказской области скифского мира.

Следуя такой хронологической модели можно более или менее достоверно проследить единство и преемственность скифо-сармато-аланской (осетинской) этнокультурной традиции на основе комплексного исторического анализа и систематизации различных интерпретаций разнородных письменных археологических, лингвистических, фольклорных материалов как важнейших источников реконструкции исторического процесса по исследуемой проблеме.

Указанные хронологические рамки позволяют сформировать более целостный взгляд и на динамику основных тенденций системы взаимоотношений алан с другими народами Кавказа в период средневековья.

26 К сожалению, приходится признать, что среди факторов, определивших особое положение алан в кавказском и окружавшем его мире, по сути, называется только один - военная активность. Причем, даже этот фактор (военная мощь) подспудно связывается с особенностями быта алан как кочевников. Между тем, совершенно очевидно, что аланы уже к началу Великого переселения народов практически утратили характерные для номадов особенности быта, и становились оседлым народом. Следовательно, роль военной организации у алан и их военная активность связаны не с кочевнической основой их общественного устройства, а военно-аристократической моделью политогенеза. При этом возрастание роли военной аристократии как внутри аланского общества, так и за его пределами, определялось не только ее ролью в войнах, но и иными факторами, например, экономическими. Опираясь и на такой, принципиально новый концептуальный ориентир, в работе пристальное внимание уделено проблемам торгово-экономических, а также историко-культурных взаимосвязей горских народов, поскольку именно они являются наименее исследованными и наиболее дискуссионными (особенно в последнее время) в историографии не только Осетии, но и Северного Кавказа в целом.

Объектом исследования являются процессы историко-культурного развития средневековой Кавказской Алании.

Предметом исследования - особенности генезиса аланского этноса и специфические черты становления и развития средневековой Алании, как важного субъекта многоаспектных отношений с другими странами и народами Кавказа и сопредельных территорий в I - XV вв.

Цель диссертации - изучение комплекса проблем, связанных со становлением и развитием Кавказской Алании и ролью аланского компонента в историко-культурном обмене во взаимодействии с другими этносоциальными организмами Кавказа, сопредельных стран и территорий в I - XV вв. н.э.

27 Исходя из степени разработанности темы и имеющихся доступных источников и литературы, для достижения сформулированной цели ставятся следующие основные задачи исследования:

осуществить историко-сравнительный анализ имеющихся исторических источников и уточнить толкование неоднозначно трактуемых исследовательских исторических понятий;

на основе изучения разрозненных интерпретаций разнородных (письменных, археологических, лингвистических и др.) источников осуществить системный анализ историко-культурного процесса с целью уточнения исторических этапов этногенеза и политогенеза у алан;

- рассмотреть особенности взаимоотношений алан с другими народами
средневекового Кавказа и сопредельных стран и территорий;

выявить комплекс причин и факторов, определивших характер этих отношений;

рассмотреть различные пути сближения алан с народами Кавказа - через временные и долговременные союзнические (или вассальные) отношения, обусловленные как внешними, так и внутренними факторами;

исследовать факторы сближения с соседними этносами: процесс кооптации аланской аристократии в состав древнеармянской, древнегрузинской, хазарской знати; рассмотреть результаты установления непосредственных связей между аланской знатью и знатью других народов Кавказа и сопредельных стран, а позднее - и с княжескими родами Киевской Руси;

определить закономерности и механизмы взаимодействия разнотипных социально-политических структур и культур;

рассмотреть процесс развития Кавказской Алании как важного субъекта исторического процесса (во взаимоотношениях с Византией, Ираном, Арабским халифатом, Хазарским каганатом, Древней Русью, Золотой Ордой), оказавшего существенное влияние на ход истории в кавказском регионе.

28 Решение поставленных задач помогает реконструировать исторические

этапы этногенеза и политогенеза алан, выяснить более ясную картину взаимоотношений этносов Кавказа в древний и раннесредневековый период.

Теоретическая база исследования. Концептуальное значение для исследования имеют труды Абрамовой М.П., Техова Б.В., Оттокара Н.П., Плетневой С.А., Гутнова Ф.Х., Малахова С.Н., Габуева Т.А., Бзарова Р.С. (466; 361; 420 и др.) и др.

Среди зарубежных историков, исследующих проблемы феодального общества, в том числе средневекового Кавказа следует отнести Алемань А., Бахраха Б., Алена В.Д., Николоса Д.М., Бубенка О.Б., Прицак О.И., Бродель Ф. (131; 515; 139; 137) и др.

Теоретико-методологической основой диссертации послужили также труды отечественных ученых в области истории феодализма, средневекового города и культурно-исторического пространства Великого шелкового пути Новосельцева А.П., Афанасьева Г.Е., Ковалевской В.Б., Кузнецова В.А., Кудрявцева А.А., Савенко С.Н., Коробова Д.С., Тменова В.Х., Гутнова Ф.Х., Ястребицкой А.Л. (408-412; 212; 310; 325; 469) и др.

Методологической базой исследования послужила система принципов и методов научного познания, важнейшими составляющими которых являются историзм, объективность, системность.

Принцип историзма предполагает базирование данного исследования на анализе, синтезе и обобщении исторических событий предшествовавшего скифо-сарматского периода аланской истории, с одной стороны, и учете важнейших результатов периода последующего, с другой, рассматривая, таким образом, исторические явления прошлого в системе конкретных взаимосвязей с точки зрения генезиса и тенденций дальнейшего развития.

Принцип объективности истории подразумевает бытование общих

29 закономерностей исторического развития человечества в целом, что не исключает определенной специфики в развитии конкретных народов, государств, цивилизаций.

- Принцип системности предполагает рассмотрение механизма
взаимодействия основных институтов этносоциальных организмов
средневекового Кавказа и сопредельных стран и территорий.

На основе указанных методологических принципов в диссертации использован широкий спектр специально-научных методов исторического исследования:

историко-системный и логический методы дали возможность сформировать определенную систему исходных теоретических положений и принципов отбора и анализа, систематизации и обобщения эмпирического материала;

конкретно-исторический, комплексный и сравнительный методы позволили выявить сущностные черты аланского этноса и аланскои государственности, определить комплекс факторов, обусловивших особенности интеграции алан в «кавказский дом» и динамику характера отношений алан с другими народами субрегиона в древности и средневековье.

Источниковой базой исследования послужили письменные, археологические, фольклорные, топонимические и др. памятники.

Основными источниками по раннесредневековому (аланскому) периоду являются сочинения римских, византийских и восточных авторов, древнегрузинские и армянские летописи и хроники. Разумеется, они создавались в иноэтнической среде, в иных социально-бытовых условиях, что иногда приводило к перенесению на алан несвойственных им представлений, искажающих реальную картину.

Сочинения античных авторов охватывают историю Кавказа на протяжении почти тысячелетия. Одно это обстоятельство оправдывает не ослабевающий к

ним интерес. Интенсивная работа по изданию текстов античных историков велась на рубеже ХГХ-ХХ веков. Выборку сведений, классических и византийских писателей об аланах подготовил к печати Ю. Кулаковский (331). Аналогичную работу, но применительно ко всему Кавказу, провел К. Ган (25). Глубокий след в этой области оставил В.В. Латышев, опубликовавший ценный свод античных источников (46).

В конце 40-х годов XX века группа советских ученых под руководством А.В. Микулина, частично дополнив и заново прокомментировав, переиздала труд В.В.Латышева в «Вестнике древней истории» (47).

В 2003 году по результатам своей многолетней работы по систематизации древних и средневековых письменных источников испанский исследователь Алемань Агусти выпустил объемную книгу «Аланы в древних и средневековых источниках», что стало заметным событием в алановедении.

Из античного корпуса источников самыми содержательными для нашей тематики являются историко-географические сочинения Страбона, Иосифа Флавия, Корнелия Тацита, Плиния, Аммиана Марцеллина, Прокопия Кесарийского, Феофана и др. (35; 65; 71; 73).

Страбон открыл этап обобщения знаний о новых странах по хронологическому принципу. Опираясь на труды предшествовавших географов - Эратосфена, Полибия, Эфора, Посидония и др. - он добавлял подробности из собственных источников и наблюдений. Страбон совершил ряд путешествий по Малой Азии, Египту, Сирии, Италии и другим странам. Вследствие этого «География» оценивается историками как памятник с «богатейшим, разнообразным, часто уникальным материалом». В описании Прикаспия и Кавказа Страбон помимо литературных источников использовал показания очевидцев - отчеты участников похода Помпея в Закавказье, самым значительным из которых являлся труд Феофана из Мителены, друга Помпея. Описание побережья и народов Восточного Кавказа основано на тексте

31 Патрокла, по поручению Селевка Никатора между 265-262 гг. до н.э. объехавшего Каспийское побережье и составившего перипл. В «Географии» приводятся сведения о климате, условиях обитания, очертаниях континентов и локализации народов различных регионов. В этом смысле она может быть охарактеризована как своеобразный «каталог» знаний о мире античных людей. Вместе с тем отметим, что по замыслу автора «География» предназначалась для практического руководства, поэтому в ней приводится большое количество историко-этнографических и бытовых сведений.

В седьмой книге «Географии» приводятся данные о народах Причерноморья, включая сарматов. В девятой книге приводятся сведения об этносах Кавказа и Северной Азии; здесь содержится интересный материал о скифо-сарматских предках современных осетин. Следует отметить и то, что Страбон фактически впервые в античной историографии привел краткую этносоциальную характеристику роксолан (VII, 2,4) (218, с.25-26; 364, с.27-28).

Иосиф Флавий (36; 37) в своем труде «Иудейская война» приводит важные сведения о событиях, свидетелем которых являлся сам; у него имеются такие подробности и детали происходившего, какие не найти у других античных историков. Флавий оставил характеристику алан и их отношений с соседями. Интересно, что описывая нашествие «варваров» в 72 г., от которого пострадали Армения и Мидия, Флавий называет их аланами, тут же поясняя, что это «скифы, обитающие около Танаиса и Меотийского озера» (VII, 7,4).

Среди античных авторов особняком стоит Тацит, стремившийся понять историю, «не поддаваясь любви и не зная ненависти». Однако продекламированный подход самим Тацитом не всегда соблюдался, ибо нередко обнаруживается «кровожадное, хищно-шовинистическое, нелепо и мертво аристократическое» отношение к «варварам», т.е. "не римским народам» (279, с. 130). Сохранившиеся части его трудов - «Анналы» и «История» (73) - содержат данные о роли сарматов и алан в политической

32 жизни Кавказа, в том числе - об их участии в войне 35 г. н.э. между Парфией и Иберией, когда они через Дарьяльский проход вторглись в Закавказье. В рассказе о вторжении роксалан в Мезию («Анналы, VI, 33, ел.) Тацит детально описал тяжеловооруженных всадников (катафрактариев) кочевников. Он же дал довольно подробную этнографическую характеристику ранних алан, подчеркнув их постоянную готовность к наемной военной службе (453, с. 31-33).

Тацит подметил одну, весьма важную, бытовую черту алан: они не были объединены под единой властью, а дробились между отдельными «державцами» («скиптродержцами»), - как их называет Тацит. Возглавляя племена или союзы племен, они действовали независимо друг от друга и самостоятельно заключали союзы с главами сопредельных и дальних стран.

По охвату материала, накопленного античными географами и картографами, из всех дошедших до нас трудов древних авторов наиболее полными являются работы Птолемея. На базе его трудов развилось «такое значительное явление в истории мировой культуры, как арабская» и армянская картография (247, с. 400).

В своем обзоре «Европейской Сарматии» Птолемей (III, 5, 3) ее восточной границей называет берег Меотиды и Танаис. Здесь же названы «Аланские горы». К южным соседям алан Птолемей относит язигов и роксалан.

В разделе, названном «Азиатская Сарматия», Птолемей помещает реку Алонта, под которой современные интерпретаторы понимают р. Терек.

Правда, высказывались сомнения в достоверности сведений Птолемея по некоторым вопросам, например - при использовании его свидетельств для интерпретации среднесарматских памятников I - начала II вв., ибо он завершил свой труд позже. Напомним, что еще в конце XIX в. К. Мюлленгоф отметил противоречивость и сложность сведений Птолемея о Сарматии. Нередко на его карте соседствуют современные ему племена и народы, давно сошедшие с

33 исторической арены. Это создает большие сложности при использовании «Географического руководства» как исторического источника и часто порождает весьма скептическое отношение к нему со стороны исследователей. Однако эти возражения в некоторой степени теряют силу, т.к. Птолемей использовал сочинение Марина Тирского отражавшее этногеографическую ситуацию начала II в. (380, с. 129-130).

Крупнейшим римским историком эпохи заката империи, которого одновременно рассматривают и как первого византийского историка, являлся Аммиан Марцеллин. В дошедших до нас книгах его «Деяний» описываются события 353-378 гг. «Деяния» - многоплановое историческое сочинение, при создании которого использованы разнообразные виды и типы источников. Труд Аммиана пользуется репутацией ценного исторического источника (10, с. 20; 328, 218, с. 27-28; 409, с. 27). Особую значимость для нашего исследования «Деяниям» придает то обстоятельство, что он подробно описал быт алан, с которыми непосредственно сталкивался (453, с. 36).

Основная часть своего рода «Аланского рассказа» Аммиан поместил в разделе, касающемся описанию обстоятельствам появления на исторической арене (по соседству с границами Рима) гуннов (22, с. 8, 30, 38, 42). Причем, Марцеллин локализует алан в двух районах: недалеко от низовий Дуная и на восточной границе Европы (23, с. 6, 61). При этом Аммиан называет и древнее имя этого народа - массагеты (23, с. 5, 16; 30, 2, 12).

В разделе, посвященном общему обзору побережья Меотиды, Марцеллин в одном ряду называет язигов, роксалан и алан (22, с. 8, 31), очевидно считая их соседями.

В другом разделе, где излагается нашествие гуннов, Аммиан оставил пространный рассказ об аланах (31, с. 2, 12-25). Помещая их к востоку от Меотиды и Танаиса, саму страну он называет «скифскими степями». Что касается самого «аланского» сюжета, то Марцеллин, бесспорно, по праву

34 считается одним из первых античных авторов, оставивших довольно подробную характеристику алан.

Значительный интерес для нашей темы имеют работы Прокопия Кесарийского - советника и секретаря византийского полководца Велизария. Оставленные им произведения важны для понимания событий, происходивших на Кавказе в середине VI в. Особую ценность им придает то обстоятельство, что Прокопий был непосредственным свидетелем военного противостояния империи с внешними врагами. В VIII книге «Войны с готами» он привел ценные сведения о расселении гуннов, алан, цанов, колхов, абасгов, лазов, армян, иверов, месхов и других горских племен. Позицию Прокопия как историка характеризует последовательно негативное отношение к «внешним варварам», в том числе и к аланам, что следует учитьшать, используя его труды {218, с. 28).

Трудно переоценить значение «Хронографии» Феофана {83), в которой освещаются отношения алан с соседними этносами, в первую очередь - с авазгами и колхами, состояние торговли, роль алан в ирано-византийских войнах и т.д. Выделим раздел «Хронографии», посвященный времени жизни императора Льва. В закулисной борьбе за престол Юстиниан И, желая погубить своего конкурента, отправил Льва на Северный Кавказ к аланам. Большой по объему сюжет о перипетиях пребывания Льва в регионе насыщен ценной информацией о социальной структуре западных алан, в частности - об их главе - Саросие.

Важным источником является работа императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» {43). В ней представлен уникальный материал по социально-политической, экономической и этнической истории большинства государств Юго-Восточной Европы и Ближнего Востока. Интересно отметить, что характеристике племен, населявших юг России посвящено 18 из 53 глав, еще 4 - Грузии и Армении.

Одно это делает труд Константина весьма значимым для истории Кавказа, но при этом следует учитывать политическую доктрину автора, согласно которой окружающие империю народы рассматриваются с точки зрения полезности для византийского государства. Как отмечает Г.Г. Литаврин, «преклонение и покорность иноплеменников перед империей изображаются Константином как норма в межгосударственных отношениях: империя не вступает в дружбу с иными странами и народами, а ее дарует...» (43, с. 28).

Пристальное внимание Константин Багрянородный уделил аланам и их отношениям с соседними народами и странами. «Аланский» раздел помещен в главах о Кавказе (43-46 главы книги). Особо подчеркнута военная мощь алан, создавших в X в. независимое и могущественное государство (453, с. 39).

В другой работе — «О церемониях византийского двора» - Константин привел официальные формулы обращения императора к разным правителям сопредельных и отдаленных стран, в том числе - «к властодержцу Алании». Царь Алании признавался независимым главой своей страны наравне с «архонтом архонтов» Великой Армении» и хазарским каганом.

Третья работа Константина — «О фемах» - представляет собой описание Византийской империи, в которое вкраплены данные об аланах. Характеризуя алано-хазарские отношения, автор подчеркнул военную мощь алан: «Алания может, если хочет, опустошить их (хазар - А.Дз.) и нанести... большой вред и убыток хазарам».

Суммируя сведения об аланах, приведенные в разных работах Константина Багрянородного, можно сделать вывод о том, что Алания его эпохи представляла собой грозную военную силу и играла заметную роль в политических событиях Кавказа и Ближнего Востока. Не случайно царь алан назван «духовным сыном» императора.

Не менее значимы для исследования истории Кавказа арабо-персидские источники (33; 34; 38; 65- 68; и др.)

36 «Золотым веком» мусульманской географической литературы справедливо считается X в. Арабские историки, как правило, много путешествовали, непосредственно наблюдали быт и нравы отдельных народов. По верному замечанию В.В. Бартольда «их труды представляют неисчерпаемую сокровищницу драгоценных культурно-исторических сведений» (16, с. 103).

Одним из ярких представителей блестящей плеяды арабских авторов является Масуди. В отличие от своих коллег, писавших в основном о мусульманском мире, он испытывал постоянный интерес к истории и этнографии немусульманских народов. Путешествуя с юных лет, он побывал во многих местах, включая Кавказ. Работа Масуди - своеобразное систематическое описание Кавказа и других регионов, это без преувеличения уникальное историко-географическое описание многих народов мира. Вполне оправданно дореволюционная историография сравнивала Масуди с Геродотом, удивляясь «его разносторонней эрудиции и трудности задач, которые он разрешал в своих сочинениях» (41, вып. III, с. 29).

Ряд событий Масуди описывал как очевидец. Его рассказ об аланах отличается подробной этносоциальной характеристикой, сведениями об отношениях с соседними народами - царством Серир, касогами, хазарами и другими этносами Кавказа, а также с Византией, Русью и арабами (453, с. 50). Детальные данные о социально-политической и этнической карте Кавказа делают трактат Масуди одним из самых значимых для темы нашей диссертации.

Подробные описания европейских народов содержатся в компиляции Ибн-Рустэ «Книга драгоценных камней», предположительно завершенной около 912 года. Ибн-Рустэ использовал текст «Записки» анонимного автора с описанием стран Восточной Европы и Кавказа. Согласно гипотезе В.Ф.Минорского,

37 аноним «путешествовал по меньшей мере за 50 лет до того, как Масуди написал свои «Золотые россыпи» в 993 году» (53, с. 103).

Немалый интерес для нашей темы имеют закавказские источники. Среди ранних древнеармянских историков выделим Агатангехоса (Агафангела), Бузанда, Егише (Елише), Фавстоса Бузанда, Лазаря Парпеци.

Автор «Истории Агатангехоса» и Фавстос Бузанд были первыми историками Армении. В отличие от, например, Егише, они писали не о настоящем, а о прошлом. При этом они настолько широко использовали армянский народный эпос «О персидской войне», что, по мнению М. Абегяна и А.В. Гадло, эти произведения представляют «в большей своей части не историю, а поэзию». «История Агатангехоса», существующая в двух версиях -краткой армянской и пространной греческой - составлена между 461-465 гг. Автор данного памятника оставил ценные сведения о маскутах (аланах) и их взаимоотношениях с закавказскими народами. О борьбе армянского царя Хосрова II Котака (332-338 гг.) рассказывает и Фавстос Бузанд. Данный рассказ представляет собой одну из версий повести о борьбе армян и этнических групп северо-восточного Кавказа (181, с. 28-29, 31-33).

Очевидно, самым интересным памятником древнеармянской литературы следует признать «Историю Армении» Мовсеса Хоренаци. Труд Мовсеса стал самым читаемым в культурных кругах его соплеменников; сам же автор заслуженно получил почетный титул «отца армянской истории». Поставив грандиозную для своего времени задачу - написать историю армянского народа от легендарного прародителя до ликвидации царской власти в 428 году -Хоренаци, по справедливому замечанию А.П. Новосельцева (181, с. 31-32), решил ее блестяще. Особую ценность для нашей темы имеют сюжеты, характеризующие алано-армянские отношения. Причем, помимо компактного раздела, который по праву можно назвать «аланским», сведения о северном соседе в работе Мовсеса вставлены в разные разделы труда Хоренаци.

Из более поздних армянских исторических памятников назовем «Армянскую географию» Анания Ширакаци, «Историю» Себеоса, «Историю Тарона» Иоанна (Овхана) Мамиконяна, «Историю страны Алуанк» Мовсеса Каланкатваци (Каганкатваци), сочинения Левонда, Шапуха Багратуни, Ованеса (Иоаннеса) Драсханакертци и епископа Ухтанеса. Фрагменты названных памятников, имеющих отношение к истории алан, изданы Р. Габриелян (см.: 11, вып. I, II).

Заслуживает пристального внимания «География» («Ахшарацуйц») Анания Ширакаци (VII в.), содержащая описания политического и административного устройства племен Северного Кавказа (453, с. 48-49). В этом труде автор опирался на сведения Птолемея, Паппа Александрийского, мемуары путешественников, географические сочинения. Следует отметить, что армянский географ и картограф был гораздо лучше, чем Птолемей, осведомлен о населявших Кавказ народах и племенах. «Ахшарацуйц» перечисляет племена, населявшие территорию современного Дагестана, дает подробные сведения о кочевых племенах степей Предкавказья, Причерноморья и Приазовья. «Армянская География», таким образом, является источником, «дающим наиболее подробные сведения о расселении народов и племен Кавказа» (247, с. 400,402).

Среди грузинских летописей и хроник в первую очередь отметим широко известный свод «Картлис цховреба» (в переводе: «Жизнь Иберии»), вобравшем в себя основные грузинские исторические сочинения. Вошедшие в КЦ ранние исторические хроники, помимо памятников фольклора, основаны на каких-то древних лаконичных записях. Вероятно, в Грузии с давних времен велись небольшие исторические записи, систематизация которых началась предположительно в VII-VIII вв. (409, с. 39).

Все известные списки «Картлис цховреба» начинаются с работы Леонтия Мровели (XI в.) «Жизнь картлийских царей», освещающей события V-VIII вв. К

39 древним летописям относится и «Жизнеописание Вахтанга Горгасала» Джуаншера. Относительно личности ее автора и времени написания до сих пор нет единого мнения, хотя большинство специалистов время жизни Джуаншера определяют X в. В качестве источников летописец использовал местные хроники и персидский фольклор. Наряду с явными преувеличениями (более того - просто фантастическими измышлениями), особенно в разделах о жизни и деятельности Вахтанга Горгасала, Джуаншер приводит и интересные сведения об истории Кавказа раннесредневекового периода.

В исследовании использованы данные древнерусских летописей. Одной из самых ранних и интересных является «Повесть временных лет» (ПВЛ), содержащая интересные сведения о ясах (аланах) и касогах, об их отношениях со славянским миром. Основное достоинство ПВЛ - приведение этнонимов и их точных географических привязок, генеалогических преданий. Самый главный недостаток - хронологический разрыв (100-250 лет) между событием или ситуацией (середина IX - конец X вв.) и временем его записи (с середины XI -по начало XII в.). Поэтому возможна модернизация оценки летописцем некоторых явлений и событий (511, с. 303-304).

Определенный интерес имеют дагестанские исторические сочинения -«Дербент-наме», «История Ширвана и Дербента», «Асари-Дагестан», «Тарих-Дагестан», «История Ирхана» и др. (84; 300). Наиболее распространенное в Дагестане сочинение - «Тарих-Дагестан» (известно 17 его списков)- свод преданий и рассказов о важнейших политических событиях в регионе в X-XIV вв. Автор «Дербент-наме» использовал труды Баладзори, Якуби, Табари, ал-Куфи и других авторов IX-X вв.

В Румянцевском списке «Дербент-наме» приводятся имена и факты утраченного исторического сочинения «Тарих Баб ал-абваб» (XII в.), содержание которого частично известно благодаря труду Мюнеджжима-баши -

40 турецкого автора XVII в. (54, с. 23-24). Ранним периодам истории - начиная с VI в. - посвящена «История Ирхана».

В числе прочих важных источников использованы памятники археологии, фольклора, данные топонимики, антропонимии и языкознания.

Научная новизна и теоретическая значимость исследования.

Наиболее существенными результатами, определяющими научную новизну и теоретическую значимость исследования, являются следующие:

- на основе анализа археологических материалов, письменных,
фольклорных, лингвистических источников автором системно и комплексно
исследуются вопросы теории и истории этногенеза и политогенеза алан;

- предложены концепция исследования процессов становления и
развития Кавказской Алании и преимущественно определяющей роли
аланского компонента в историко-культурном и экономическом
взаимодействии с другими этносоциальными организмами Кавказа,
сопредельных стран и территорий в I - XV вв. н.э.;

- выявлены и охарактеризованы основополагающие тенденции
развития взаимоотношений алан с другими народами средневекового Кавказа и
сопредельных стран и территорий; выявлен комплекс причин и факторов,
определивших характер этих отношений; осуществлен системный анализ
историко-культурного процесса с целью уточнения исторических этапов
этногенеза и политогенеза у алан; рассмотрены различные пути сближения алан
с другими народами Кавказа - через временные и долговременные
союзнические (или вассальные) отношения, обусловленные как внешними, так
и внутренними факторами; исследованы факторы сближения с соседними
этносами: процесс кооптации аланской аристократии в состав древнеармянской,
древнегрузинскои, хазарской знати; рассмотрены результаты установления
непосредственных связей между аланской знатью и знатью других народов
Кавказа и сопредельных стран, а позднее - и с княжескими родами Киевской

41 Руси; определены закономерности и механизмы взаимодействия разнотипных социально-политических структур и культур региона; рассмотрен процесс развития Кавказской Алании как важного субъекта исторического процесса (во взаимоотношениях с Византией, Ираном, Арабским халифатом, Древней Русью, Золотой Ордой), оказавшего существенное влияние на ход истории в кавказском регионе; особое внимание уделено исследованию роли торговли (в т.ч. и контроля над важнейшими магистралями международной и региональной торговли), выразившейся в усилении позиций военной аристократии и эволюции социальных процессов и в этой связи предложена концепция осмысления активной включенности алан в мировую торговлю на северокавказских участках трасс Великого шелкового пути как важнейшего феномена экономической жизни Кавказского региона, обусловившего активный культурный обмен и интеграцию народов и цивилизаций.

Практическая значимость работы определяется современным состоянием кавказоведения, напрямую связанным с переменами в стране. В этой связи исследование исторической картины взаимоотношений народов Кавказа имеет важное значение не только в научном, но и общественно-политическом плане. Объективные примеры истории могут иметь и идеологическое значение и опосредованно влиять на характер современных и будущих национальных отношений в едином и целостном полиэтническом пространстве юга России.

Материал диссертации может найти применение при подготовке общих и специальных лекционных курсов, спецсеминаров и учебных пособий по истории России, Кавказа, Осетии, русско-кавказских отношений, проблемам взаимоотношений народов Кавказа.

Апробация работы. Основное содержание и положения исследования были изложены и обсуждены на научных конференциях и семинарах, в том числе на международных, всероссийских, межрегиональных и республиканских

42 научных и научно-практических конференциях «Религия в современном обществе» (г. Владикавказ, 25-27 февраля 2003 г.); Северный Кавказ и кочевой мир степей Евразии: 4 «Минаевские чтения» по археологии, этнографии и краеведению Северного Кавказа. (24-26 апреля 2003 г., г. Ставрополь); 5 Конгресс Этнографов и антропологов России (Москва - Омск, 9-12 июня 2003 г.); «Реальность этноса. Этносоциальные аспекты образования» (Санкт -Петербург, 18-21 марта 2003 г.) и др., на теоретических семинарах Центра гуманитарных наук СОГУ, а также в статьях и монографиях.

Содержание диссертации нашло отражение в научных публикациях и учебно-методических пособиях общим объемом 54 п.л., включая монографии: «Исторические связи осетин и их предков с народами Кавказа в средневековье (I-XVIIIbb.)» (6,3 п.л.); «Аланы в системе международных торгово-экономических отношений в эпоху раннего средневековья» (7,33 п.л.); «Аланы и Кавказ: диалог цивилизаций» (17,51 п.л.).

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры Российской истории и кавказоведения Северо-Осетинского государственного университета имени К.Л. Хетагурова.

Структура работы обусловлена целью и задачами исследования и подчинена проблемно-хронологическому принципу изложения материала. Диссертация состоит из введения, трех глав (12-ти параграфов), заключения и библиографического списка литературы.

Кавказ и скифский мир в I тыс. до н.э

С древнейших времен Кавказ поражал своей этнической пестротой путешественников и ученых. Еще в V в. до н.э. «отец истории» Геродот отметил, что на Кавказе обитает «много разных племен»; спустя несколько веков, по свидетельству Страбона, в Диоскурию (Сухуми) приезжали купцы от 70 кавказских племен. Средневековые авторы неизменно характеризовали Кавказ как «гору языков и народов». Кавказ и в наши дни — «один из самых многонациональных регионов мира». Самосознание и этническая психология горских народов неразрывно связано с их историей. Свойственное кавказцам уважение к предкам, особенности общественного и культурного развития обусловили специфику менталитета, тяготеющего к истории. Все это определяет повышенный интерес населения к результатам исторических исследований. Как справедливо отмечают исследователи, история, без преувеличения, «стала инструментом этнокультурной самоидентификации народов», в немалой степени формируя общественное сознание. Отсюда высокая нравственная, гражданская ответственность всех историков, касающихся данных проблем (329, с. 5, 72-73).

К сожалению, практика показывает, что в последнее время появилось немалое количество работ, страдающих декларативными заявлениями, поверхностными рассуждениями, тенденциозными выводами (233, с. 6). Ложно трактуемый некоторыми историками «патриотизм» ведет их к искажению фактов прошлого, возвеличиванию значимости деяний предков, уничижению истории соседей; такой подход «не позволяет» писать правду, «которая не вписывается в стереотипы представлений большинства народов о своей далекой и нынешней истории» (234, с. 231).

Конечно, можно привести и примеры совершенно другого рода. Исследователи древнего Кавказа на основе анализа палеоантропологических, этнографических и археологических данных подтверждают идею об общем происхождении народов Кавказа. Не случайно генеалогия кавказских народов нередко связывается с библейским сюжетом из книги «Бытия», создатели коей сами интересовались расселением народов мира после всемирного потопа. Библейская версия генеалогии имеет свои литературные источники. Данная идея ранее была озвучена авторизованной интерполяцией в одном из переводов Еквтиме Атонели, в котором, в отличие от известного с III в. н.э. ЫЪег generation его поздних версий, были внесены эпонимы народов Кавказа (509, с. 29).

В целом, справедливым представляются выводы современных специалистов о Северном Кавказе как области «устойчивого взаимодействия этносов, культур, цивилизаций» (226, с. 3). Вполне закономерно этот процесс привел к возникновению у разных народов Кавказа сходных элементов культуры. В области религиозных верований обращают на себя внимание общие для многих народов региона культы, в том числе и культ предков (468, с. 179-181).

Традиционная культура средневековых кавказских народов опиралась на социально санкционированные стереотипы поведения и мышления, базировавшиеся, в свою очередь, на: 1) воинском культурном комплексе и стиле жизни; 2) культе предков (старших); 3) семейно-брачных отношениях; 4) гостеприимстве и др. Выработанная в этих комплексах иерархия ценностей воплотилась в морально-этических кодексах (у осетин, например — намыс «честь» или оегъдау — «обычай»), служивших важнейшим фактором стиля и образа жизни, регулятором индивидуального и группового поведения.

Экономические и социальные основы развития аланского общества

Социально-экономическое и общественное развитие северокавказских народов начала первого тысячелетия радикально повлиять на темпы классообразования в ущельях Центрального Кавказа не могло.

В первые века новой эры аланы преодолели стадию военной иерархии. Из сословных групп этой эпохи можно выделить алдаров (военных предводителей) и уацайрагов (пленников). Название войска в осетинском «афсад» также унаследовано от древних времен. Вероятно, этим же термином обозначалась рядовая часть населения. В заключительную фазу эпохи военной иерархии (позднепотестарном обществе) она получила новое название — «хымаетаег» — простой (человек). По В.И. Абаеву, последний термин заимствован из древнерусского «кмет» — земский ратник, поселянин (86, с.65, 334).

Процесс формирования классов и государства у алан, связанный с эволюцией их военно-иерархической структуры, Ф.Х. Гутнов (208, с. 24-56) подразделяет на 4 этапа. Первый начинается с рубежа двух эр и завершается в середине I тысячелетия, когда аланские племена консолидировались в две относительно автономные социальные общности -— западную и восточную. Верхушку общества составляли представители старой родоплеменной знати («скептухи», «архонты», «нахарары») и новой, военной по происхождению, аристократии («военные чины», «багатары», «алдары»). Второй этап — V-VI вв. — характеризуется дальнейшей консолидацией алан-овсов, в Западной Алании, приведшей к социальному перевороту где-то в середине VI века. В результате переворота «соцарствующие» архонты потеряли прежние функции в управлении. В Восточной Алании шла яростная борьба за установление наследственной власти внутри объединения, что толкало вождей к поискам внешних союзников. В связи с этим становится понятным, почему восточные овсы в ирано-византийских войнах участвовали то на одной, то на другой стороне. Третий этап — VII - сер. VIII в. — время укрепления позиций военной аристократии в целом у алан. Представители элиты западных алан в начале VIII в. совмещают военные и гражданские функции (Итаксис — питиахш). По мере усиления арабо-хазарских войн в первой половине VIII в. усиливались центростремительные тенденции и у восточных алан — «страны Ирхан» хроники «Дербенд-наме». Ее владельцы взяли на себя ведущую роль в борьбе с арабской экспансией. Наконец, четвертый этап, начавшийся в середине VIII века, завершается объединением, можно предположить, обоих аланских социополитических организмов в начале X века и образованием государства. Причем эту стадию развития Ф.Х. Гутнов определяет как «раннеклассовое общество». В нем имелись классы; прибавочный продукт изымался посредством даней, полюдья, «добровольных даров», судебных, торговых и иных пошлин и т.д. Частнособственническая эксплуатация на этом этапе либо отсутствует, либо не играет существенной роли.

Существенные перемены в течение 1-го тысячелетия претерпела структура хозяйства алан. Поначалу, как номады, аланы освоили те зоны степного Предкавказья, которые наиболее подходили к преобладающей у кочевников отрасли хозяйства - скотоводству. Но довольно быстро у освоивших Центральный Кавказа алан ведущее место в хозяйстве заняло земледелие. Согласно исследованиям лингвистов, одной из древнейших сельскохозяйственных культур, культивируемых у алан, являлось просо йсеу (86, с.59).

Алания в экономическом пространстве Великого шелкового пути

Принято считать, что Великий шелковый путь (ВШП) начинает функционировать после оживления торговых связей в конце II в. до н.э., в результате оформления двух крупнейших рынков Евразии с центрами в Римской и Ханьской империях. Два гигантских «миров-экономик» соприкоснулись своими границами. Как отмечал Ф. Бродель, пересекать зоны соприкосновения однотипных «миров-экономик» «как с той, так и с другой стороны бывало выгодно в исключительных случаях» (137, с. 19). Таким исключительным случаем стала транзитная торговля шелком. Большая ценность, малый объем и легкий вес сделали его излюбленным предметом среди китайских и варварских купцов. Караванный путь из Китая на Запад быстро стал «одним из главных путей мировой торговли» (В.В. Бартольд).

Предпринимались попытки уточнить дату начала функционирования ВШП. Р. Хеннинг называл даже вполне определенную дату — 115 г. до н.э., хотя первое появление шелка в Риме он отнес к 64 г. до н.э. после покорения Сирии Помпеем; по его мнению, в античной литературе китайский шелк начинает упоминаться около 30 г. до н.э. По Ф. Броделю, шелк в Риме появляется при Траяне (52-117 гг.), что совпадает по времени со свидетельством Плиния Старшего (23-79 гг.) о «просвечивающих одеяниях» римских матрон. В.А. Кузнецов, к примеру, склонен присоединиться к первой версии (326, с. 9-10).

До сих пор остро дискутируется вопрос о включении Северного Кавказа в орбиту действия ВШП. Вещи китайского и среднеазиатского производства часто встречаются в памятниках рубежа н.э. Северного Кавказа: ханьские зеркала, зеркала «бактрийского» типа, ранние изделия «бирюзово-золотого» стиля, вещество, похожее на опий-сырец, вероятно, памирского происхождения, фрагменты парчового покрывала китайского производства из кургана 1 у х. Комарово (Северная Осетия) и погребения 1 кургана 19 Львовского могильника Разрушаемый-1 (Дагестан). Причем комаровское парчовое покрывало синхронно среднеазиатским комплексам с золотыми нитями рубежа н.э. погребений 1 и 5 некрополя Тилля-Тепе (425, с. 77-80, ел.). На наш взгляд, все эти вещи с территории южной России служат показателем скорее «восточного» импульса (появления здесь очередной волны кочевников Средней Азии), нежели являются результатом торговых связей.

В этой связи интересной представляется мысль А.С. Скрипкина о том, что в сарматское время в восточноевропейских степях «происходило своеобразное наложение культурных импульсов двух великих цивилизаций древности». Но если тема влияния античной культуры на восточноевропейскую периферию исследуется достаточно интенсивно, то выявление аналогичной роли китайского культурного мира, по существу, не велось. Обратив внимание на находки в регионе небольших по размеру бронзовых котлов, тулова которых украшено ручками в виде фигурок животных, на корпусе каждого имелся носик-слив, А.С. Скрипкин сопоставил их с аналогичными находками из двух богатых погребений рубежа или 1 в« н.э. в Омской области. Скорее всего, котлы данного типа «могли появиться в пограничных с Китаем районах, в среде кочевого населения, которое было знакомо с традициями китайской культуры». Они сочетали в себе черты, характерные как для китайской посуды, так и для типично кочевнических котлов. О китайском влиянии свидетельствует наличие на одном из омских котлов ручек в форме драконов — «традиционного персонажа китайского искусства». В этом же погребении найден и типично китайский бронзовый сосуд, часто встречаемый в богатых ханьских гробницах (461, с. 96-98).

С первых веков н.э. парфяне, а затем и сасаниды монополизировали посредническую торговлю китайским шелком и резко взвинтили его стоимость. По свидетельству Флавия Сиракузянина, во времена императора Аврелиана (270-275 гг.) фунт шелка стоил фунт золота. В эдикте о ценах 301г. императора Диоклетиана фунт золота оценивался в 50 тысяч динариев, а фунт пурпурного шелка-сырца — в 150 тысяч (425, с. 93-94). В.А. Кузнецов (326, с. 10) приводит другие цифры: при Аврелиане 1 кг шелка стоил 5157 золотых франков, а во время Юстиниана I (около 550 г.) его цена выросла до 17190 франков.

Начавшаяся война Византии с Персией привела к изменению трассы ВШП. Византийцы сделали все от них зависящее, чтобы она проходила через перевалы, контролируемые их союзниками — западными аланами.

Похожие диссертации на Аланы в историко-культурном и экономическом пространстве Кавказа в I-XV вв.

Город Северо-Восточного Кавказа в XV-XVIII вв. : По материалам ДербентаКудрявцев Евгений Александрович

Северный Кавказ в XIII - XV веках: проблемы политической истории и этнокультурного взаимовоздействияНарожный, Евгений Иванович

Малоярославецкий уезд в конце XV-XVIII вв. (Историко-географическое исследование) Митрошенкова Лада Вадимовна

Русский Север начала XX века как историко-культурное пространство: источниковедческие и методологические подходы к изучению проблем регионалистикиОрешина Мария Алексеевна

Формирование и развитие научного пространства в республиках Северного Кавказа и на СтавропольеКалинченко Светлана Борисовна

Шапсуги в культурно-историческом пространстве Северо-Западного КавказаНадюков, Сахатбий Альджериевич

Духовная жизнь мусульман Северо-Восточного Кавказа :X - XV вв. Билалова Асият Мустафаевна

Титулованная и нетитулованная знать Северо-Восточной Руси XIII - первой четверти XV в. : историко-генеалогическое исследованиеКузьмин, Андрей Валентинович

Еврейская рукописная и первопечатная книга X-XV вв. как историко-культурный источникЯкерсон Семен Мордухович

Западноевропейское рыцарство XII - XV вв. в евразийском историко-культурном контексте: этика противоборства (Опыт сравнительно-исторического исследования) Басов Игорь Иванович