Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историческое введение в проблему универсалий .
1.1 Проблема универсалий в истории западной философии 18
1.2 Краткий очерк истории спора об универсалиях в Львовско-Варшавской школе 31
Глава II. Истоки спора об универсалиях в Львовско-Варшавской школе .
2.1 Представление, его значение и предмет. К. Твардовский и феноменологическая традиция 46
1) К. Твардовский и влияние на него Ф. Брентано. Значение как переживание 47
2) Попытка преодоления психологизма. Концепция значения общих представлений 53
2.2 Проблема предметности. Я. Лукасевич и онтологический принцип противоречия 63
1) Анализ понятий и проблема абстрактных предметов 64
2) Критика принципа противоречия по отношению к «общим предметам» 67
Глава III. Первый этап спора об универсалиях: 1911-1927 гг.
3.1 Антиплатоническая аргументация С. Лесьневского 75
1) Определение общего предмета 75
2) Апагогическое доказательство (1913 г.) против существования «общих предметов» 79
3.2 Первая реакция сторонников реализма 86
1) Ответ В. Татаркевича 86
2) М. Боровский: защита «идеальных предметов» 87
3.3 Номинализм Т. Котарбиньского 95
1) Вступление Т. Котарбиньского в спор: «расправа» с идеальными предметами 95
2) Критика позиции Т. Котарбиньского: Р. Ингарден и М. Боровский о вопросе существования универсалий 105
3.4 Т. Чежовский и А. Вегнер об общих понятиях 112
1) Новое понимание абстракции и критика состоятельности аргументов Лесьневского и Котарбиньского. Реализм Т. Чежовского 112
2) Критические замечания А. Вегнера к концепции Т. Чежовского 117
Глава IV. Второй этап: 1927-1939 гг.
4.1 Развитие позиции С. Лесьневского 122
1) Обоснование математики: дедуктивные системы Мереологии и Онтологии и их связь с номинализмом в вопросе об универсалиях .122
2) Новый аргумент С. Лесьневского в споре об универсалиях (1927 г.) 130
4.2 «Элементы теории познания, формальной логики и методологии наук» (1929 г.) Т. Котарбиньского 137
1) Классификация и определение позиций в вопросе о существовании универсалий 138
2) Новый аргумент против существования универсалий 140
3) Радикализация позиции: от номинализма к пансоматизму. Концепция реизма 143
4.3 Позиция К. Айдукевича в вопросе об универсалиях 158
1) Первая реакция К. Айдукевича. Анализ концепции реизма и теория
семантических категорий 159
2) Защита универсалий 165
Заключение 176
Библиография 186
- Краткий очерк истории спора об универсалиях в Львовско-Варшавской школе
- К. Твардовский и влияние на него Ф. Брентано. Значение как переживание
- Апагогическое доказательство (1913 г.) против существования «общих предметов»
- Обоснование математики: дедуктивные системы Мереологии и Онтологии и их связь с номинализмом в вопросе об универсалиях
Введение к работе
Актуальность темы исследования.
Проблема универсалий имеет богатое прошлое в истории мировой философии. Однако нельзя сказать, что она представляет собой интерес исключительно исторический. Свидетельством тому является факт возрождения и переосмысления этого вопроса в XX веке, когда он вновь ставится представителями философии и находит новые решения. Это происходит по нескольким причинам, среди которых главные — это интенсивное развитие логики и логической семантики, эпистемологии, обращение к философии языка и становление её тесных связей с лингвистической наукой; среди менее очевидных — поиск философских оснований естественных наук, в том числе попытки преодоления трудностей, связанных с теорией множеств Кантора, развитие психологических наук и т.д. Перечисленные изменения в науке, философии значительно повлияли на разработку указанной проблематики. Одним из важнейших внутренних факторов, определивших возвращение универсалий в предметное поле философии, является концептуализация проблематики значения и смысла, которая получает видное место, начиная с трудов Готлоба Фреге и Эдмунда Гуссерля. Впрочем, это не означало полного смещения вопроса об универсалиях в русло исключительно логического или семантического анализа. Онтологический и даже метафизический подход также оставался актуальным в решении проблемы универсалий для многих исследователей.
Среди различных направлений в философии XX века наиболее ярко проблема универсалий представлена в аналитической традиции. В этом же контексте работали и представители Львовско-Варшавской школы, которые выдвинули собственные оригинальные концепции в попытке разрешить спор об универсалиях. Эти концепции заслуживают внимательного изучения. С одной стороны, каждая из них может быть представлена как самостоятельное учение, решающее собственные задачи и преследующее определённые цели. С другой стороны, исторически зарождение и формирование этих концепций происходило в форме живого диалога, представляя собой единый вектор развития темы универсалий.
Для российской науки тема данного диссертационного исследования является новой и практически не разработанной. В отечественной академической среде сложилась традиция изучения наследия Львовско-Варшавской школы в рамках эстетики, этики и теории познания (речь идёт, прежде всего, о трудах В. Татаркевича, Р. Ингардена, Т. Котарбиньского), а в последние годы большой интерес к наследию Школы проявили и логики, но даже таких исследований существует немного. Проблема универсалий и вовсе остаётся открытой для историков логики. Поэтому изучение истории спора об универсалиях в рамках Львовско-Варшавской школы представляется актуальным и интересным вопросом, в частности и для историка философии.
Проблематика универсалий представляется тем важнее, что повлияла на развитие философии и логики в самой Школе в значительной степени, что пока не освещено должным образом в существующей литературе по данной тематике. Оценка философского наследия Львовско-Варшавской школы, касающегося проблемы универсалий, чаще всего выступает в форме характеристики философских взглядов того или иного конкретного представителя. В результате довольно сложно составить целостное представление о развитии этой проблематики и дать ей историко-философскую оценку, т.е. определить её значение как для Школы, так и для аналитической традиции в целом. Поэтому представляется важным осуществить именно такой исторический очерк спора об универсалиях, который имел место в самой известной и влиятельной польской философской школе, чтобы оторванные друг от друга эпизоды, известные как, например, концепция реизма Тадеуша Котарбиньского (его вариант крайнего номинализма), основания математики Станислава Лесьневского, исследование Яном Лукасевичем наследия Аристотеля, — чтобы эти эпизоды не представлялись разрозненными точками зрения, и поиск оснований этих концепций сложился в последовательную историю, которая сама стала бы свидетельством целостности Львовско-Варшавской школы.
Выявлять основания для целостности в отношении философских школ вообще
трудно и не всегда оправданно. Принято искать и находить общие основания для
тех, кого мы называем, скажем, стоиками, неоплатониками, оккамистами и т.п. —
хотя мы и отдаём себе отчёт в том, что под всяким обобщением не следует забывать
о множестве различий между конкретными мыслителями, концепциями, аргументациями. Тем не менее, в отношении Львовско-Варшавской школы может показаться, что таких оснований настолько мало, что ни одно из них не способно обеспечить целостное восприятие школы как исторического феномена. Критерии, по которым мы можем судить о единстве философской школы, чаще всего ограничиваются географическим (и вместе с ним языковым и национальным), а также учительско-ученическими отношениями. В Львовско-Варшавской школе трудно найти общую проблематику и методологию, и совсем невозможно — единую философскую концепцию, которая могла бы объединить всех её представителей1. Объединяющим был, прежде всего, творческий импульс, поданый через основателя школы Казимежа Твардовского. Это было желание создания в польской академической среде настоящей научной философии (импульс, идущий, в свою очередь, от брентановской традиции, и также не получивший некой единой интерпретации в рамках школы). Не будем углубляться здесь в вопрос о том, можно ли говорить об этом единстве школы в смысле проблематики или парадигмы. На этот счёт существуют самые противоположные мнения, и аргументации в пользу той или иной позиции, зависят от критериев и оснований, по которым можно его определить. Важно именно то, что поднятая в Львовско-Варшавской школе проблема универсалий как раз является одним из возможных оснований, позволяющим протянуть единую (но не единственную) нить через всю историю школы и нанизать на неё оригинальные концепции и интерпретации старого философского спора.
Таким образом, исследование спора об универсалиях в историко-философском аспекте представляется актуальным направлением исследования, способным
Хотя на этот счёт также не существует единого мнения, всё же представляется практически невозможным обнаружить в трудах Львовско-Варшавской школы такую единую (а точнее, объединяющую) концепцию. См., например: Васюков В.Л. Метапарадигма Львовско-Варшавской философской школы / Исследования аналитического наследия Львовско-Варшавской философской школы. Выпуск 1 (отв. ред. В.Л. Васюков). Спб: Издательский дом «Мiръ», 2006, с. 11-18. Противоположную точку зрения можно встретить, например, у профессора Яцека Ядацкого: Jadacki J.J. Semiotyka szkoy Lwowsko-Warszawskiej: gwne pojcia // Polska filozofia analityczna. Analiza logiczna i semiotyczna w szkole Lwowsko-Warszawskiej / Praca zbiorowa pod redakcj M. Hempoliskiego. Wrocaw: Zakad Narodowy im. Ossoliskich – Wydawnictwo, 1987, s. 131-138.
оценить с новой стороны философское наследие Львовско-Варшавской школы и показать её место в более широком контексте аналитической философии XX века.
Объектом исследования является аналитическое философское и логико-философское наследие представителей Львовско-Варшавской школы в период с 1894 по 1939 гг.
Предметом выступает спор об универсалиях, имевший место в Львовско-Варшавской школе в указанный исторический период.
Цель диссертационного исследования состоит в выявлении и историко-философском анализе основных концепций, представленных в споре об универсалиях в Львовско-Варшавской школе. Для реализации указанной цели в диссертации поставлены следующие исследовательские задачи:
определить временные рамки и этапы развития спора об универсалиях;
изучить исторические корни и причины зарождения данной полемики: влияние австрийской философии, философских взглядов К. Твардовского и их развития, исследования Я. Лукасевича и его роли в споре об универсалиях;
подробно рассмотреть и проанализировать основные концепции, представленные в школе: номинализм С. Лесьневского, реизм Т. Котарбиньского, защиту реализма М. Боровским, Т. Чежовским, критику номинализма К. Айдукевичем.
выявить взаимовлияние представителей Львовско-Варшавской школе в вопросе об универсалиях;
выявить особенности и закономерности в развитии рассматриваемого спора, его характерные черты;
показать приоритет онтологической проблематики в рамках полемики об универсалиях и общий «метафизический» характер данного спора.
показать существенную роль данного спора для развития философии и логики в Львовско-Варшавской школе.
Теоретическая и методологическая основа исследования.
При проведении и написании исследовательской работы применялась совокупность принципов, выработанных в историко-философской науке. Прежде
всего, это принцип объективизма, способствующий непредвзятому изучению источников и их тщательному анализу. Во-вторых, это принцип историзма, позволяющий рассматривать концепции польских авторов в общем контексте философии конца XIX – первой трети XX вв., соотнести их с существующими тенденциями, а также с общей историей Львовско-Варшавской школы и развитием польской аналитической мысли.
Исследование основано на методологии историко-философского анализа.
Нами использовался сравнительный метод для нахождения сходств, различий и
принципиальной сопоставимости рассматриваемых концепций; герменевтический
метод, позволяющий работать с текстами первоисточников, прояснять ключевые
понятия, реконструировать концепции польских философов и интерпретировать их
идеи. Диахронический подход способствует рассмотрению спора об универсалиях
поэтапно и согласно хронологической последовательности, помогая
реконструировать общий ход полемики. Синхронический подход позволяет выявить общие основы для полемики, её причины, систематизировать разнообразие представленных в Львовско-Варшавской школе решений проблемы универсалий, выделить некоторые закономерности и характерные черты в развитии этого спора.
Разрабатываемая проблематика потребовала междисциплинарного подхода с привлечением работ по философии, логике, истории.
Степень научной разработанности темы.
Спор об универсалиях в Львовско-Варшавской школе как целостное событие недостаточно освещён в исследовательской литературе. Если в целом аналитическое наследие Львовско-Варшавской школы привлекает внимание философов и логиков, то историко-философские работы, посвящённые этой Школе, практически отсутствуют в отечественной литературе. Кроме того, конкретная проблематика, касающаяся вопроса об универсалиях, не нашла должного отражения в философских исследованиях. Те работы, которые затрагивают данную тему, представляют собой фрагментарное рассмотрение той или иной концепции, без соотнесения с общим процессом дискуссии по вопросу универсалий.
Исключение составляет общий обзор спора об универсалиях в Львовско-Варшавской школе, выполненный польским исследователем Мариушем Грыгянцем
в Институте философии Варшавского университета2. Данная работа, безусловно, представляет собой ценный источник для разработки этой темы. Нами были использованы некоторые наработки этого исследования, прежде всего, библиографические. При этом отметим, что автор рассматривает польских мыслителей несколько изолированно друг от друга, а также от общего исторического фона развития философской мысли в Польше, в том числе от её генетического и отчасти концептуального родства с учением Б. Больцано, феноменологией Ф. Брентано. Здесь обращается внимание на конкретное содержание той или иной концепции, независимо от условий её появления и формирования. Сам автор по специальности является логиком и онтологом, что объясняет отсутствующий историко-философский контекст, который, на наш взгляд, может составить важную и интересную часть в исследовании этой темы.
Другие исследования можно разбить на две большие группы. Это общие труды по логике и философии в Львовско-Варшавской школе и работы, посвящённые конкретным авторам, концепциям или отдельным аспектам. Наибольшее внимание традиционно привлекается к фундаментальным исследованиям наследия Львовско-Варшавской школы и её истории. Такой общий обзор нашёл отражение, прежде всего, в работах польских учёных. Среди них особенно важными и авторитетными являются труды Яна Воленьского3 (Ягеллонский университет), Яцека Ядацкого (Варшавский университет)4, а также коллективные монографии и сборники5. Однако в этих текстах, безусловно, ценных для изучения истории и философии
Grygianiec M. Spr o uniwersalia w szkole Lwowsko-Warszawskiej. Rozprawa doktorska. Warszawa, 2000.
Woleski J. Filozoficzna szkoa Lwowsko-Warszawska. Warszawa: PWN, 1985 (русскоязычное издание: Воленьский Я. Львовско-Варшавская философская школа (пер. с польского В.Н. Поруса). М.: Издательство «РОССПЭН», 2004); Woleski J. Szkoa Lwowsko-Warszawska w polemikach. Warszawa: Scholar, 1997.
Jadacki J. Orientacje i doktriny filozoficzne. Z dziejw myli polskiej. Warszawa: WFiS UW, 1998; Jadacki J. Polish Analytical Philosophy: Studies on its Heritage. Warszawa: Semper, 2009.
The Golden Age of Polish Philosophy. Kazimierz Twardowski's Philosophical Legacy (Ed. by S. Lapointe, J. Woleski, M. Marion, W. Miskiewicz). Dordrecht, Heidelberg, London, New York: Springer, 2009; Polska filozofia analityczna. Analiza logiczna i semiotyczna w szkole Lwowsko-Warszawskiej / Praca zbiorowa pod redakcj M. Hempoliskiego. Wrocaw: Zakad Narodowy im. Ossoliskich – Wydawnictwo PAN, 1987; Polska filozofia analityczna. W krgu Szkoy Lwowsko-Warszawskiej / Eds. Jadczak R. Toru: Wydawnictwo Uniwersytetu Mikoaja Kopernika, 1999.
Львовско-Варшавской школы, полемика об универсалиях как один из фундаментальных вопросов в истории этого научного сообщества теряется за многообразием и обширностью проблем, поставленных представителями Школы. Существуют также небольшие работы Ядацкого по проблеме универсалий6, представляющие собой логико-методолошические исследования самого автора с опорой на наследие Львовско-Варшавской школы.
В исследованиях второй группы внимание концентрируется на более частных аспектах, имеющих непосредственное или косвенное отношение к спору об универсалиях. Так, А. Бетти (Амстердамский свободный университет) уделяет внимание развитию польской логики, исходя из её исторических корней в австрийской философии (Больцано, Брентано, их влияние на Твардовского и Лесьневского)7. Р. Почобут (Университет Белостока) рассматривает важный для спора об универсалиях вопрос интерпретации принципа противоречия в Львовско-Варшавской школе8. Швейцарский философ Г. Кюнг в монографии «Онтология и логический анализ языка»9 отдельную главу посвящает номинализму С. Лесьневского, в которой рассматривается и становление этой позиции, и её дальнейшее развитие в рамках формальных дедуктивных систем последнего.
Среди исследований конкретных персоналий, бывших участниками спора об универсалиях, подавляющее большинство работ посвящено представителям номинализма. Немало написано о логико-философском наследии Лесьневского,
Jadacki J. O co chodzi w tzw. sporze o powszechniki? // Studia Filozoficzne 10, 1984. S. 63-69; Jadacki J. Spr o granice istnienia. Warszawa: WFiS UW, 1998.
Betti A. Bolzano’s Universe: Truth, Logic and Metaphysics / Categories of Being: Essays on Metaphysics and Logic (Ed. by Leila Haaparanta, Heikki J. Koskinen). Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 167-190; Betti A. ukasiewicz and Leniewski on Contradiction // Reports on Philosophy 22, 2004. P. 247-71; Betti A. Propositions et tats de choses chez Twardowski // Dialogue 44, 2005. P. 469-492; Betti A. The Strange Case of Savonarola and the Painted Fish. On the Boizanization of Polish Thought / Actions, Products, and Things. Brentano and Polish Philosophy. (Eds. Arkadiusz Chrudzimski & Dariusz ukasiewicz). Frankfurt: Ontos Verlag, «Phenomenology & Mind», 2006. P. 55-81.
Poczobut R. Spr o zasadz niesprzecznoci. Lublin: Towarzystwo Naukowe Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego, 2000.
Kng G. Ontology and the Logistic Analysis of Language: an Enquiry into Contemporary Views on Universals. Dordrecht: D. Reidel Publishing Co, 1967 (русскоязычное издание: Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка. Философия в ХХ веке: Швейцария / пер. с англ. и нем. А. Л. Никифорова. М.: Дом Интеллектуальной книги, 1999).
хотя в основном это работы, имеющие весьма косвенное отношение к проблеме
универсалий, рассматривающие творчество данного автора с точки зрения его
вклада в построение дедуктивных логических систем с минимумом философских
экспликаций10. Вероятно, это можно объяснить тем фактом, что номиналистические
воззрения Лесьневского были основанием его логики, а не её следствием. Отдельно
об отрицании существования универсалий Лесьневским пишет японский
исследователь Т. Варагай11 (Университет Токусимы), проводя формальную
реконструкцию антиплатонистских доказательств Лесьневского, которые
определили тон всего польского номинализма.
Достаточно подробно освещена в литературе концепция реизма Т.
Котарбиньского12, как одно из наиболее известных учений, созданных в рамках
школы, хотя оно рассматривается скорее обособленно от спора об универсалиях, с
более сильным акцентом на связь реизма с физикализмом Карнапа и Нейрата13, а
также на семантическую составляющую данного учения (В.Синиси,
Бигментонский университет)14. Часть исследований направлена именно на выявление параллелей между реизмом и программными положениями
10 Hintze H. Merits of a Leniewski type nominalism // Logic and Logical Philosophy 3, 1995. P. 101-114; Hi H.
Uwagi o Leniewskim // Ruch Filozoficzny 1993. S. 60-64; Joray P. La subordination logique. Une tude du
nom complex dans l'Ontologie de S. Leniewski (Publications universitaires europennes. Ser. 20: Philosophie.
Vol. 622). Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt a.M., New York, Oxford, Wien: Peter Lang, 2001; Lejewski Cz. On
Lesniewski’s Ontology // Ratio 1, 1958. S. 150-176; Luschei E. The Logical Systems of Leniewski. North-
Holland, Amsterdam, 1962; Rogalski A.K. Z zastosowa ontologii Stanisawa Leniewskiego. Lublin: Redakcja
Wydanictw Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego, 1995.
11 Waragai T. Leniewski’s Refutation of General Object on the Basis of Ontology // Journal of Gakugei:
Tokushima University (Social Science) 30, 1981. S. 49-54; Waragai T. Leniewski on General Objects // Journal
of Gakugei: Tokushima University (Social Science) 29, 1980. S. 19-22.
Hi H. Notatka o reizmie // Studia Filozoficzne 5, 1984. S. 43-46; Hi H. O rzeczach / Fragmenty filozoficzne. Seria II. Ksiga pamitkowa ku uczczeniu czterdziestolecia pracy nauczycielskiej w Uniwersytecie Warszawskim profesora Tadeusza Kotarbiskiego. Warszawa: PWN, 1959. S. 15-24; Kotarbiska J. Kopoty z istnieniem / Fragmenty filozoficzne. Seria III. Ksiga pamitkowa ku czci Tadeusza Kotarbiskiego w 80-t rocznic urodzin. Warszawa: PWN, 1967. S. 129-146; Lejewski Cz. On the Dramatic Stage in the Development of Kotarbiski's Pansomatism / Ontology und Logik. Red. Weingartner i Morscher. Berlin: Dunker&Humbolt, 1979; Dbska I. W sprawie tzw. nazw pustych (1948) / Semiotyka polska 1894 – 1969 (red. Jerzy Pelc). Warszawa: PWN, 1971. S. 161-165; Przecki M. Argumentacja reisty // Studia Filozoficzne 5, 1984. S. 5-22.
Coniglione F. Kotarbiskis Reism and the Vienna Circle // Axiomathes 11, 2000. S. 37-69; The Vienna Circle and the Lvov-Warsaw School (Ed. by Szaniawski K.). Dordrecht; Boston: Kluwer Academic Publishers, 1989.
Sinisi V. Kotarbiskis theory of genuine names // Theoria 30, 1964. P. 80-95; Sinisi V. Kotarbiski theory of pseudo-names // Theoria 31, 1965. P. 218-241.
неопозитивизма, которые, безусловно, имеют место, но ими не ограничиваются воззрения самого Котарбиньского.
Роль К. Айдукевича в разработке проблемы универсалий15 изучена гораздо меньше, чем других участников спора, что обусловлено его «внешней» критической позицией по отношению к полемике. Участие других польских мыслителей в дискуссии — М. Боровского, А. Вегнера, Т. Чежовского — не изучалось ранее и впервые проводится в данном диссертационном исследовании.
Таким образом, зарубежные исследователи всё ещё мало уделяют внимания спору об универсалиях в Львовско-Варшавской школе, касаясь только частных аспектов или смежных с темой универсалий, второстепенных вопросов.
При работе над диссертацией были изучены коллективные труды и немногочисленные монографии и статьи российских ученых, посвященные польской аналитической школе. Отечественные исследования практически не касаются проблемы универсалий, поставленной в рамках школы, за исключением главы в монографии С.С. Неретиной и А.П. Огурцова «Пути к универсалиям»16, в которой бегло освещены некоторые концепции школы, а также дана своеобразная интерпретация развития всего спора об универсалиях как распределения авторов между позициями психологизма и антипсихологизма, что, на наш взгляд, не отвечает действительному положению дел.
О некоторых аспектах польского номинализма пишет В.Л. Васюков17, больше всего уделяя внимание воззрениям Лесьневского и его логическим системам. Для позиции В.Л. Васюкова характерна сильная привязка философских концепций Львовско-Варшавской школы к традициям брентанизма, что является оправданной точкой зрения, если мы понимаем брентанизм достаточно широко и предполагаем, что как направление мысли он может выходить далеко за рамки собственно
15 Marciszewski W. Kazimierz Ajdukiewicz and the Polish Debate on Universals / Poli R. Kazimierz Ajdukiewicz:
lingua e linguaggi. Trento: Centro Studi per la Filozofia Mitteleuropea, 1991. P. 7-16; Poli R. The dispute over
Reism: Kotarbiski - Ajdukiewicz – Brentano / Polish scientific philosophy (Ed. by Coniglione F., Poli R., and
Woleski J.). Amsterdam: Rodopi, 1993. P. 339-354.
16 Неретина С.С., Огурцов А.П. Пути к универсалиям. Спб: Издательство РХГА, 2006.
17 Васюков В.Л. Формальная феноменология. М.: «Наука», 1999; Васюков В.Л. Две парадигмы в рамках
одной школы / Философия науки, вып. 2. Гносеологические и логико-методологические проблемы (отв.
ред. В.А. Смирнов). М.: ИФ РАН, 1996. С. 218-230.
концепции Брентано. А.С. Карпенко, один из российских исследователей наследия
Лукасевича и многозначных логик, анализирует его интерпретацию и применение принципа противоречия18. Среди отечественных исследований следует упомянуть также статьи В.Н. Поруса19, который рассматривает философию Казимежа Айдукевича в контексте его методологических и метатеоретических штудий, которые имеют лишь отдалённое отношение к спору об универсалиях.
Помимо этого, к числу русскоязычной литературы относятся некоторые исследования Б.Т. Домбровского (Львов)20, а также работа М.Н. Верникова (Одесса) о кризисе идеализма в Польше21.
Как в зарубежной, так и в русскоязычной научной литературе обнаруживается интерес к изучению отдельных концепций Львовско-Варшавской школы, их положений или аспектов, так или иначе имеющих отношение к теме данного диссертационного исследования. В итоге можно отметить, что многочисленным публикациям исследователей присущ большой диапазон мнений при освещении отдельных сторон. Несмотря на большое количество литературы о Львовско-Варшавской школе, спор об универсалиях как целостное событие является мало известной главой в истории этой школы.
Источниковой базой для диссертации послужили оригинальные труды философов Львовско-Варшавской школы и научные исследования по данной тематике. Приоритет в историко-философском исследовании составляют
Карпенко А.С. Аристотель и Лукасевич о законе противоречия: contra et pro // Вопросы философии №8, 2012. С. 154-166.
Порус В.Н. Логическая семантика как инструмент критики трансцендентализма (К публикации статьи К.Айдукевича «Проблема трансцендентального идеализма в семантической формулировке») / История философии. Вып. 5. М.: ИФ РАН, 2000. С. 139-152; Порус В.Н. «Радикальный конвенционализм» К. Айдукевича и его место в дискуссиях о научной рациональности / Философия науки, вып. 2. Гносеологические и логико-методологические проблемы (отв. ред. В.А. Смирнов). М.: ИФ РАН, 1996. С. 254-270.
Домбровский Б.Т. Львовско-Варшавская философская школа (1895-1939). Препринт №30. Львов: ИППММ АН УССР, 1989; Домбровский Б.Т. Казимир Твардовский (Жизнь и учение) // Логос 4 (14), 1999. С. 133-167; Домбровский Б.Т. Метафизические основания логического анализа Яна Лукаснвича // Логос 7 (17), 1999. С. 31-40; Домбровский Б.Т. Мир языка Казимежа Айдукевича // Логос 1 (22), 2000. С. 138-172; Домбровский Б.Т. Философия языка в Львовско-Варшавской школе // Логос 7 (17), 1999. С. 4-9; Домбровский Б.Т. Философская система Т. Котарбиньского // Логос 7 (17), 1999. С. 10-30.
Верников М.Н. Методологический анализ кризиса философского идеализма. На материалах польской философии конца XIX – 1-й трети XX вв. Киев: Наукова думка, 1978.
первоисточники, часть которых не переведена и мало известна. Прежде всего, речь идёт о текстах представителей Львовско-Варшавской школы, которые были опубликованы преимущественно на польском языке в период с 1894 по 1939 гг. Большинство из них представлены в виде статей в польских периодических философских изданиях: «Философское обозрение» («Przegld Filozoficzny») и «Философское движение» («Ruch Filozoficzny»). Помимо статей, некоторые позиции в дискуссии об универсалиях были представлены на страницах монографий и самостоятельных исследований авторов, а также в сборниках статей, изданных в рамках научной деятельности школы, и в устных выступлениях, о которых нам известно по сохранившимся текстам докладов или конспектам заседаний.
Научная новизна.
1. В диссертации уточнено и дополнено понимание роли Львовско-
Варшавской школы в развитии спора об универсалиях, возродившегося в рамках
аналитической философии XX века. Показаны закономерности и особенности
развития этой дискуссии.
-
В научный оборот введены новые тексты представителей школы, ранее не рассматривавшиеся в отечественной науке. В диссертации приводится анализ ряда концепций, которые представляют собой новые факты для историко-философской науки.
-
Разработаны хронологические рамки спора об универсалиях и его основные этапы, выделение которых обосновано содержательными изменениями в развитии полемики. Речь идёт не просто о появлении той или иной новой концепции в вопросе об универсалиях, но в принципиальных изменениях предпосылок, на основании которых дискуссия поворачивала в новое русло.
4. Исследовано существенное влияние традиции брентанизма на развитие
дискуссии об универсалиях. Ввиду широкого понимания этого направления,
брентанизм в одинаковой степени повлиял на становление как номиналистических
воззрений, так и реалистических. При том утверждается, что нельзя сводить весь
спор об универсалиях только к развитию или интерпретации брентановского
учения, т.к. некоторые представленные в Львовско-Варшавской школе концепции
зародились самостоятельно и независимо от школы австрийского философа.
5. Выявлена необоснованность отнесения наследия Львовско-Варшавской школы к философскому направлению неопозитивизма. Идеи данного течения лишь в отдельных пунктах совпадают с аспектами некоторых концепций представителей этой польской школы. Однако в её рамках не создавалось общей антиметафизической программы, достоверным подтверждением чему может послужить спор об универсалиях.
Положения, выносимые на защиту.
-
Проблема универсалий в Львовско-Варшавской школе была представлена в первую очередь как онтологический вопрос. Данная дискуссия не была только спором о языке, и лишь у немногих авторов можно наблюдать смещение акцентов в эту сторону.
-
Спор об универсалиях в Львовско-Варшавской имел место в виде живой полемики и активного диалога его участников, а не был представлен как набор разрозненных концепций, не связанных между собой или связанных только общностью тематики.
3. Для философии Львовско-Варшавской школы роль дискуссии об
универсалиях может получить двоякую интерпретацию. С одной стороны, она была
представлена как второстепенная тема, находящаяся на периферии от основных
исследований школы. С другой стороны, содержательно этот спор стягивал к себе
эти разносторонние исследования, являясь сильным импульсом для развития
многих концепций, для логики и философии школы в целом.
4. Номинализм в Львовско-Варшавской школе представляется наиболее
самостоятельным и развитым направлением, в то время, как реалистическая
позиция носила по преимуществу критический и ответный характер.
5. В полемике об универсалиях была отражена прочная связь с
феноменологическими истоками школы, которые оказали существенное влияние на
развитие данной проблематики и всей школы в целом.
Теоретическая и практическая значимость исследования.
В настоящем исследовании разработана теоретическая и историко-философская база для более глубокого понимания наследия Львовско-Варшавской
школы, прояснения специфических черт и истории развития спора об
универсалиях. Это может способствовать восприятию данной школы в более философском ключе, нежели она представлялась до этого в отечественной науке, а именно за рамками исключительно формальных логических систем, а также вне устоявшейся её тесной связи с неопозитивизмом (более точно — с физикализмом). Кроме того, данное исследование, направленное на изучение роли Львовско-Варшавской школы в разработке проблемы универсалий, имеет существенное значение для более точного представления об особенностях развития аналитической философии XX века, а также для понимания того, почему данная проблематика оказалась вновь столь актуальной для многих философов и логиков.
Результаты диссертационной работы могут быть использованы в дальнейших исследованиях наследия Львовско-Варшавской школы, в преподавании общих и специальных курсов по истории философии, истории логики, проблемам аналитической философии XX века.
Апробация результатов исследования.
Основные результаты диссертационного исследования были представлены в форме докладов на российских и международных конференциях22. По теме исследования автором подготовлены и опубликованы статьи, в том числе в журналах, входящих в перечень российских рецензируемых научных журналов ВАК23. Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории зарубежной
Алфимова Ж.П. Спор об универсалиях в ХХ веке: возрождение и переосмысление // Сборник материалов международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Дни науки на философском факультете» Киевского Национального университета им. Тараса Шевченко. Киев, 2010. С. 101-102; Алфимова Ж.П. Проблема психологизма в работах К. Твардовского // Сборник материалов международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Дни науки на философском факультете» Киевского Национального университета им. Тараса Шевченко. Киев 2012. С. 114-115; Алфимова Ж.П. Онтологическая проблематика в Львовско-Варшавской школе // Философия в современном мире: диалог мировоззрений. Материалы VI Российского философского конгресса. В 3-х томах. Т. II. Нижний Новгород, 2012. С. 7-8; Алфимова Ж.П. Ян Лукасевич о принципе непротиворечия // Сборник материалов международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Дни науки на философском факультете» Киевского Национального университета им. Тараса Шевченко. Киев, 2013. С. 5-7.
Алфимова Ж.П. Исторический очерк спора об универсалиях в Львовско-Варшавской школе // Вопросы философии №3, 2012. С. 37-47; Алфимова Ж.П. Поиск значения: Казимеж Твардовский на пути к антипсихологизму // Вестник Московского университета, серия 7: Философия, №5, 2013. С. 3-16; Алфимова Ж.П. Третий глаз Наполеона, или О концепции общих понятий Т. Чежовского // Философские науки №12, 2013. С. 117-124.
философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова и рекомендована к защите.
Структура и объём диссертации определены поставленными задачами. Диссертация состоит из Введения, четырёх глав, Заключения и Библиографии. Объём диссертации составляет 201 страницу. Библиография включает 200 источников.
Краткий очерк истории спора об универсалиях в Львовско-Варшавской школе
Как было указано во Введении, спор об универсалиях может послужить одним из стержней, который обеспечивает Львовско-Варшавской школе целостность, делает её в глазах исследователей живым единым научным сообществом, развивавшемся во времени если и не по одному вектору, то во всяком случае с определенной закономерной последовательностью.
Претензия на историческое освещение данного спора обязывает, во-первых, поставить условные границы во времени, а во-вторых, предполагает некую периодизацию. Почти невозможно поставить этот вопрос по отношению к Львовско-Варшавской школе вообще: если можно чётко сказать, когда она появилась, то того нельзя сделать, говоря о прекращении её деятельности. Однако следует ограничить во времени сам спор об универсалиях, а также выделить основные этапы в развитии этого спора. Его основания закладываются в габилитационной работе основателя школы Казимежа Твардовского, защищённой им в 1894 году. Заканчивается эта полемика в конце 30-х годов, когда в силу известных исторических обстоятельств академическая философия в Польше на некоторое время вообще прекращает своё существование; в послевоенное же время спор об универсалиях не имел концептуального продолжения в собственном смысле этого слова32. Скорее он становится предметом исследования; в крайнем случае, производились корректировки некоторых концепций, предложенных участниками полемики ещё до войны. Это также представляет собой интересный материал для анализа, однако в данном исследовании мы не будем останавливаться на подробном рассмотрении этого периода времени. Наиболее удобно и оправданно выделить следующие основные фазы этого спора, которые рассматриваются ниже. а) Подготовительный этап: 1894-1910 гг. Первый этап, когда проблема универсалий ещё не выражена в эксплицитном виде, можно было бы назвать подготовительным. В этот период закладываются основания для того, чтобы спор об универсалиях (его формулировка по отношению ко всем представителям Львовско-Варшавской школы, поднимающим эту проблематику, могла бы выглядеть так: «существуют ли общие понятия?»33) мог начаться и найти сторонников как номиналистической, так и реалистической позиций. В 1894 году Казимеж Твардовский защищает своё габилитационное сочинение «К учению о содержании и предмете представлений. Психологические исследования»34, которое задаёт тон для дальнейшего развития определенного рода проблематики (прежде всего, философии и психологии в русле брентановской традиции), вводит в польскую академическую среду соответствующую терминологию. Но более существенным является то, что именно в этой работе была представлена концепция общих предметов, к которой, как окажется в дальнейшем, обращались почти все участники спора об универсалиях. Сам Твардовский в 1924 году снова обратится к этой теме отдельно, в работе «О сущности понятий»35.
В 1906 году ближайший ученик Твардовского Ян Лукасевич выступил со статьёй «Анализ и конструкция понятия причины»36, в которой, впрочем, касается темы понятий как таковых, а идея причинности выступает в качестве развёрнутого примера. Представленные в этой работе взгляды в частично соотносятся с брентановской онтологией и являются её дальнейшим развитием, но они также показывают определённое влияние концепции самого Твардовского, заявленной в выше упомянутой работе. С другой стороны, Лукасевич не разделяет со своим учителем психологических положений анализа понятий. В первую очередь это касается идеальных понятий, к которым применимы, по его мнению, только логические методы. Данная статья, а также более известное исследование 1910 года «О принципе противоречия у Аристотеля»37 и доклад Лукасевича «О принципе исключённого третьего»38, прочитанный на заседании Польского Философского Общества 26 февраля 1910 года — именно эти работы инициировали действительное начало спора об универсалиях, в последующие годы нашедшего своё выражение в более развёрнутом виде. Наиболее интересным оказывается следующий момент: Лукасевич поднимает вопрос о границах применимости принципа противоречия в его онтологической интерпретации, что приводит автора к необходимости классификации разного рода предметов, а значит, к попытке разъяснения своего понимания предметности вообще. Более того, для Лукасевича определение предмета окажется единственным формальным основанием для доказательства принципа противоречия39. Оно вырисовывается уже в статье 1906 года «Логика и психология»: именно там он определяет предмет как не обладающий противоречивыми свойствами, однако позже философ накладывает на принцип важное ограничение — этот критерий применим только к конкретным предметам, но не к абстрактным. Вот почему в ходе дальнейшего развития спора об универсалиях в Львовско-Варшавской школе понятие общего предмета (идеального, абстрактного — в зависимости от интерпретации) и упомянутый принцип всегда будут идти рука об руку, причём этим соседством воспользуются обе полемизирующих стороны: как номиналистическая, так и реалистическая. б) Первый этап: 1911-1927 гг. Станислав Лесьневский, ещё один известнейший ученик Твардовского, в 1911 году защищает свою докторскую работу «К вопросу о анализе экзистенциальных предложений»40, где он начинает развивать свою концепцию имени и именования, и в том же году знакомится с монографией Лукасевича о Аристотеле. Работа эта произвела на него самое глубокое впечатление и повернула его мысль к анализу принципа противоречия41. Именно исходя из этого анализа в скором времени появляется номиналистическая аргументация Лесьневского, как, собственно, появляется в Львовско-Варшавской школе и сама проблема существования общих предметов. Это развитие событий представлено в статьях 1912 года «Попытка доказательства онтологического принципа противоречия»42 и 1913 года «Критика логического принципа исключённого третьего»43, где он формулирует свой главный довод против существования общих предметов, который основывается на выявлении внутренней противоречивости любой универсалии. Это доказательство («аргумент 1913 года») впоследствии прошло через весь спор об универсалиях в Львовско-Варшавской школе; опирается оно на принципиальную возможность применения принципа противоречия к универсалиям. Также, благодаря Лукасевичу, Лесьневский впервые столкнулся с парадоксом Рассела44, касающимся множества всех множеств, не являющихся элементами самих себя, что обратило его интерес к теории множеств вообще, а значит, к анализу понятия класса.
Именно это в 1914-1917 годах45 позволило ему разработать новую дедуктивную систему, впоследствии известную как мереология Лесьневского46. Эта концепция также имеет косвенное отношение к пониманию Лесьневским общих предметов и их существования. Взгляды Лесьневского по отношению к проблеме существования универсалий стали первой чётко выраженной номиналистической позицией со своей аргументацией, что спровоцировало, во-первых, дальнейшее развитие номиналистических тенденций в рамках школы, а во-вторых, и первые ответные реакции со стороны тех, кто так или иначе был более близок к позиции реалистической. Первым на номиналистические выводы Лесьневского отозвался Владислав Татаркевич в 1913 году на собрании Польского психологического общества (краткий конспект его выступления содержится в отчёте Общества за 1914 год в журнале «Ruch Filozoficzny»47). В своём выступлении «Являются ли идеальные предметы предметами общими?»48 Татаркевич представил собственную концепцию идеальных предметов и первый подверг критике доказательство Лесьневского. К сожалению, подробности этой критики не известны и сохранились только в конспективном варианте в упомянутом выше докладе.
К. Твардовский и влияние на него Ф. Брентано. Значение как переживание
В конце XIX - начале XX вв. в европейской философии особенно актуальной оказалась проблематика значения, которая разрабатывалась с разных философских позиций. Когда семантическая концепция Фреге только появилась на свет и не успела ещё превратиться в классику — его работа «О смысле и значении» («ber Sinn und Bedeutung») вышла в 1892 году, — отношение между значением и предметом было темой многих дискуссий и занимало не только специалистов в области логики и логического анализа языка. Различные варианты этого соотношения рассматривались также в рамках феноменологии, психологии, лингвистики. Для многих философских исследований этого времени поиск области, которой принадлежит значение, стал весьма существенной и показательной характеристикой. Этот вопрос выводил к другим: о соотношении языка и действительности, о процессе человеческого познания, об определении предметной области. Иначе говоря, связь с проблемой универсалий здесь очевидна.
Непосредственное участие в этих дискуссиях принимал и Твардовский. В числе прочего, эта же тема занимала не последнее место в известном противостоянии психологизма и антипсихологизма, т.е. различных тенденций в гносеологии и осмыслении сущности научного знания. Как последователь Брентано, Твардовский примыкал к первой из сторон, хотя он постарается преодолеть психологизм, что на тот момент означало для него, ни много ни мало, изменить базу собственной концепции. Такие серьёзные изменения не прошли без участия других известных мыслителей, имена которых в первую очередь приходят в голову, если речь заходит о критике психологизма — Эдмунда Гуссерля и Готлоба Фреге. Не последнюю роль в этом сыграл и Ян Лукасевич, один из первых и ближайших учеников Твардовского. Чтобы понять источники (методологические и теоретические) его исследований, следует ненадолго обратиться даже не к брентановской феноменологии, а к Бернарду Больцано и его «Наукоучению» («Wissenschaftslehre», 1837 г.). Именно от концепции беспредметных представлений идёт нить к концепции Твардовского. Больцано проводит различие между субъективными и объективными представлениями. Первые — конкретные и единичные — «имеют определённое время в душе мыслящего». На языке Брентано субъективные представления стали бы называться бы «психическими актами». Вторые он называет представлениями в себе (Vorstellungen an sich), и они суть не что иное, как содержание представления, материя (Stoff) субъективных переживаний. Важно заметить, что это содержание само по себе не нуждается в субъекте и, следовательно, не зависит от него; и в отличии от многообразия субъектов оно всегда едино84. Если субъективное представление есть нечто действительное, реальное, имеет наличное бытие в разуме мыслящего, то объективное представление относится к сфере идеального. Именно объективное представление приравнивается к значению (Bedeutung)85; фактически эти термины используются как синонимы. Понятие беспредметных представлений появляется при исследовании объёмов представлений. Такие представления ни с чем не соотносятся, т.е. не имеют никакого объёма, или области (Gebiet)86 среди предметов. Если каждому субъективному представлению соответствует объективное, т.е. если всякий психический акт имеет своё содержание, то не на каждое объективное представление найдётся тот или иной предмет. Например, представление о «ничто» имеет своё объективное содержание, т.к. сама мысль о ничто существует, но предмета, соответствующего этому представлению, нет. То же самое можно сказать о «круглом квадрате» или о «золотой горе». Философ утверждает, что за предмет такого представления (как и любого другого, впрочем) может ошибочно приниматься его материя87, но он неоднократно высказывается в тексте «Наукоучения» против отождествления предмета со значением. Больцано настаивает, что предмет, если он есть, всегда находится за рамками представления и трансцендентен по отношению к нему88. Отсутствие же предмета никак не отнимает содержания у представления. Если принять во внимание этот трансцендентный характер предмета по отношению к самому представлению, то его концепция беспредметных представлений кажется ясной и вполне себя оправдывающей. Таким образом, в рассуждениях самого Больцано нет парадокса как такового. Он появляется лишь при столкновении с позицией Франца Брентано, в школе которого вышеизложенное учение, некоторое время не имевшее широкой известности, было извлечено из забвения и предано дискуссии. Брентано отрицал саму возможность беспредметных представлений. Создавая свой подход к обоснованию науки, он в числе прочих задач пытался показать внутреннее противоречие этого понятия. Точнее, оно разрешалось как бы само, будучи помещённым в контекст его феноменологии вместе с ключевым понятием интенциональности сознания. Собственно, решение, предложенное Брентано, в какой-то степени характеризует и сам психологизм (конечно, лишь с одной стороны, но сейчас именно она наиболее важна в контексте указанной проблематики). Его можно найти уже в брентановском описании психического феномена89, а именно таковым и является представление. В этом определении важно выделить три момента: во-первых, здесь утверждается, что любые представления имеют свой предмет, — только этот предмет находится в ментальной сфере, в психике, в области субъективного переживания. Сущностная характеристика самого акта сознания и его главное отличие от физических феноменов, собственно, и есть ментальное существование предмета, т.к. интенциональное отношение характеризует всякий психический феномен. Таким образом, согласно основным установкам брентановской психологии, каждое представление есть представление «чего-то», какого-то предмета. Во-вторых, в связи с первым замечанием, важную роль играет разграничение реального предмета и интенционального90. Здесь хорошо видно стремление австрийского философа оградить психологию от всякого рода метафизических вопросов, которые обращены именно на трансцендентные предметы, а не на представленные. В третьих, Брентано называет этот имманентный предмет «содержанием представления» и отождествляет направленность на объект как «имманентную предметность» и отношение к «содержанию» (т.е. не к реальному предмету, а к имманентному). Отсюда становится ясно, почему само понятие беспредметного представления оказывается внутренне противоречивым. В рамках такого подхода Брентано показывает, что видимость парадокса вызывает путаница между содержанием представления и реальным предметом.
Важнейшим сочинением Твардовского этого периода стал текст «К учению о содержании и предмете представлений. Психологические исследования»91, который представляет собой определённый синтез брентановских и больцановских воззрений92; хотя сходство его позиции с учением чешского мыслителя оказывается только поверхностным. Как и Брентано, Твардовский также убеждён, что все психические феномены направлены на имманентный предмет, и принимает разделение любого представления на акт и содержание. Но если в учении Брентано содержание совпадает с имманентным предметом, то Твардовский настаивает на различии между содержанием и предметом представления93. Это первый важный момент. Сам философ считал этот шаг одним из важнейших пунктов своей концепции, — что, впрочем, наглядно отражено в самом названии диссертации. Содержание представления является той составляющей, которая придаёт ему интенциональное отношение к предмету — именно этому, а не какому-либо другому. Содержание определяет, очерчивает предмет представления, но не является им. В одном из аргументов в пользу указанного разграничения Твардовский отталкивается от понятия заменимых представлений: может существовать один и тот же предмет, который определяется разными содержаниями (например, представление о городе, основанном на месте римского поселения Ювавум (совр. Зальцбург), и представление о месте рождения Моцарта имеют один и тот же предмет)94.
Апагогическое доказательство (1913 г.) против существования «общих предметов»
Принцип исключённого третьего, согласно Лесьневскому, имеет две стороны — логическую (когда речь идёт о ложном и истинном противоречивых высказываниях) и онтологическую (когда предмет либо обладает чертой с, либо не обладает). Разумеется, это разделение напрямую связано со знакомством Лесьневского с работами Лукасевича. Интересно, что автор опровергает именно логический принцип, намеренно оставляя за рамками своих исследований онтологическую проблематику (по его собственным словам, он работает с высказываниями, а не с предметами); в то же самое время интересующее нас доказательство основывается на онтологическом принципе противоречия, именно в том смысле, а каком его преподносит Аристотель: ни один предмет не может обладать противоречивыми свойствами.
Для Лесьневского было важно не просто изложить свои номиналистические взгляды, как это делали до него многие мыслители, но именно доказать невозможность существования универсалий. Его доказательство, если посмотреть на него внимательно, даёт возможность понимать, что его номинализм был не следствием из аргументов, а предпосылкой, а сама приводимая ниже аргументация — только вспомогательный шаг среди его рассуждений о том, что может называться предметом и быть, соответственно, подлежащим в высказываниях168. Требующий доказательства исходный тезис формулируется так: «Ни один предмет не является общим предметом». Доказательство строится по следующей схеме169: (1) предмет есть непротиворечивое существование; (2) всё, что противоречиво, не может называться предметом (следует из (1)); (3) универсалии, или общие предметы, противоречивы (доказательство рассматривается отдельно чуть ниже; оно исходит из указанного в предыдущем параграфе определения общего предмета); (4) универсалии не являются предметами (следует из (2) и (3)); (5) универсалии не существуют (следует из (1) и пропущенной посылки, что существуют только предметы). Как видно, здесь есть две посылки, которые Лесьневский не видит необходимости обосновывать. Это убеждение (1), что предмет может быть только непротиворечивым, и (4), что не-предметы не существуют (или: что существуют только предметы). При этом, как было показано выше, Лесьневский не принимает многообразия типов предметности. Значит, именно поэтому можно утверждать, что Лесьневский не доказывает номинализм, но наоборот, номинализм является базой для его доказательства. Рассмотрим отдельно аргументацию «от противного» того положения, что универсалии с необходимостью являются противоречивыми предметами (в изложении этой аргументации мы в точности следуем ходу мысли Лесьневского, хотя он не цитируется здесь дословно)170. Легко заметить, что данное доказательство (обе его части: общее доказательство против существования и промежуточный шаг о противоречивости универсалий) имеет под собой довольно сильные предпосылки, которые Лесьневский постулирует явным или неявным образом. Среди явных, прежде всего, находится приведённое выше определение общего предмета; анализ одного только определения, данный в предыдущем параграфе, указывает на те места, в которых аргументация может быть подвергнута сомнению. В любом случае, доказательство работает только при полном принятии такой дефиниции, связанной, в свою очередь, с изменением концепции Твардовского об абстрагировании и формировании предмета общего представления. Среди неявных посылок в основании этого доказательства лежат положения (1) и (4), присутствующие в общем ходе аргументации против существования общих предметов. Следует указать также на то, что исследование Лесьневского занимает некое пограничное положение между двумя разными дискурсами. Хотел бы того Лесьневский или нет, но его рассуждение всё же касается и онтологической стороны, хотя он пытался ограничить своё исследование логическим (т.е. рассуждать о высказываниях, а не о предметах). В рассмотрении же представленного доказательства нельзя обойти стороной некоторые вопросы, связанные с самими понятиями свойства и его присущности. Во-первых, так ли очевидно, что наличие и отсутствие признака являются противоречивыми чертами? Такое же понимание уже встречалось у Лукасевича, однако ни тот, ни другой автор не показали отчётливо, почему необладание свойством с можно приравнять к обладанию свойством не-с, т.е. по сути вопрос можно задать так: не происходит ли здесь подмена отрицания как просто отсутствия и логического отрицания как противоположности? Приписывая общему предмету свойство не-с, мы тем самым производим не абстракцию от единичного предмета, но новое понятие (новый общий предмет), противоречащее исходному172. Отсюда же следует второй вопрос, связанный с предыдущим и собственно с доказательством Лесьневского: можно ли назвать необладание с отдельной чертой с1? В предложенной выше аргументации это допущение работает (и, возможно, позволяет положительно ответить на первый вопрос), но само по себе оно может заслужить упрёк в преумножении сущностей.
Третий вопрос к Лесьневскому был озвучен в обсуждении его определения общего предмета и с необходимостью встаёт здесь снова: «отношение, связывающее предмет и его свойства» — что это за отношение? Чтобы попытаться ответить на эти вопросы, следует обратить внимание на статью 1911 года «К вопросу об анализе экзистенциальных суждениях», где содержатся имплицитные указания на то, какую интерпретацию «свойства» можно было бы приписать Лесьневскому. Текст этой статьи является диссертацией автора, которая была защищена в 1912 году: здесь изложено весьма специфическое представление о предикации существования предмету и её функции173. Основной тезис Лесьневского заключается в том, что: 1) все утвердительные экзистенциальные предложения являются аналитическими: «взятые в форме предложения с утвердительной связкой, они представляют собой сказывание, не означивающее свойств, которых бы сам предмет не означивал»174 (курсив мой — А.Ж.); 2) все отрицательные экзистенциальные суждения являются синтетическими. Любое высказывания может быть доведено до предложения, содержащему положительную связку «есть». Значит, суждение «Квадратный круг не существует» будет преобразовано в «Квадратный круг есть несуществующий», что уже является указанием на свойство несуществования; таким образом, это предложение «сказывается не только о тех свойствах, которые бы означивал сам предмет».
Такое представление об аналитических и синтетических суждениях, возможно, непривычно и неочевидно, но оспаривать его сейчас не имеет смысла. Мы привели его здесь потому, что оно действительно помогает понять, в какие рамки укладывается представление польского логика о предикации. В дискурсе Лесьневского задача свойства — «сказывать» что-либо о предмете («сказывать» в грамматическом смысле, не «приписывать» — этот термин более нагружен отношением «присущности», о котором как раз говорил Лукасевич). Видно, что Лесьневский пытается оставаться в рамках только языка, ведь он рассматривает два положения «Р не обладает с» и «Р обладает не-с» как эквивалентные высказывания и только так, стараясь не выходить в область онтологических рассуждений о том, что такое на самом деле предикация свойства предмету175. Главное, что следует запомнить, это положение: «необладание с» и «обладание не-с» синонимичны. А также то, если следовать такому «грамматическому уклону», что «необладание с» определённым образом сказывается о предмете, и поэтому представляется как его свойство (свойство необладания свойством). По отношению особенно к последнему пункту, как справедливо замечает Мариуш Грыгянец, возникает желание применить ту самую бритву Оккама, которую Лесьневский использует против общих предметов176.
Как нам кажется, эти идеи, изложенные незадолго до апагогического доказательства, хоть и косвенно, соответствуют общим номиналистическим интуициям Лесьневского, которые не позволяют рассуждать о свойстве как о чём-то, в то время, как реально существуют только индивиды. Эти мотивы нашли своё более полное выражение позднее, когда Лесьневский вновь вернулся к проблеме универсалий в 1927 году.
Таким образом, в отношении первоначальной позиции Лесьневского есть два принципиальных вопроса, определяющих принятие или непринятие такого рода номинализма. Во-первых, это определение общего предмета, которое накладывает серьёзные ограничения на понимание предметности вообще. Во-вторых, сам вопрос о применимости принципа противоречия к общим предметам (поставленный Лукасевичем, но, очевидно, игнорируемый Лесьневским). В ответах на эти вопросы, по существу, заложены все остальные предпосылки аргументации Лесьневского, которые можно признать за посылки онтологического характера. Ещё одна трудность состоит в том, что хоть Лесьневский и называет универсалии предметом общим, по существу он может быть принят и за индивидуальный предмет (по требованиям, предъявляемым к нему), но не конкретный, а абстрактный. По-крайней мере, только при таком допущении доказательство Лесьневского будет работать.177
Обоснование математики: дедуктивные системы Мереологии и Онтологии и их связь с номинализмом в вопросе об универсалиях
Прежде чем говорить о новом открытом выступлении Лесьневского в вопросе об универсалиях, которое представлено в доказательстве 1927 года против их существования, нужно представить себе, а каких рамках происходят изменения его позиции: несмотря на то, что эта позиция всё так же является номиналистической, она принципиально отличается от его предыдущих исследований «общих предметов». Дело в том, что уже с начала 10-х годов XX века одной из главных задач Лесьневского было преодоление трудностей классической теории множеств, но на других основаниях, нежели то делает теория типов Рассела—Уайтхеда. Польский мыслитель был недоволен этим громоздким, как ему казалось, и излишне искусственным решением. Поэтому намерением Лесьневского было построение новой логической системы, свободной от парадоксов, которая могла бы стать лучшим основанием для математики, чем теория типов. Результатом стала не одна, а три дедуктивных системы, последовательно решающих эту фундаментальную задачу, названные автором Прототетика, Онтология и Мереология249 (они перечислены здесь в логическом порядке, но были созданы в обратной последовательности; над Мереологией автор работал ещё во время своего пребывания в России с 1915 по 1918 гг.250). С 1927 по 1931 гг. Станислав Лесьневский публикует серию статей, объединённых общим названием «Об основаниях математики»251, в «Философском обозрении», в которых мы встречаем наиболее полное изложение этих систем.
С одной стороны, он ставил перед своими системами очень жёсткие формальные требования, чтобы избежать трудностей интерпретации, какие были у «Principia Mathematica»; но очень важно понимать, что его «математизация» логики на этом заканчивалась. Как пишет он сам, «математика, лишённая опоры на интуицию, не имеет лекарств против заболеваний интуиции»252. Кажется, что в этой ставке на интуицию есть некоторая непоследовательность для автора, старающегося избежать каких бы то ни было лишних допущений. Однако именно это даёт понять, что в первую очередь Лесьневский оставался философом, и через логику давал представления о мире, а не наоборот. «Его систематизация оснований математики не была только постулативной; он стремился дать в дедуктивной форме наиболее общие законы структуры реальности. […] хотя Лесьневский никогда не апеллировал к философии, он может быть признан философом в логике, одним из самых крупных в этой небольшой группе»253. Ян Воленьский, усиливая такую интерпретацию, называет Лесьневского «метафизиком в логике» и в связи с этим ещё раз подчёркивает, что в строгих системах польского мыслителя язык логики чётко отделялся от содержания логики254. Сложный вопрос, можно ли на основе вышесказанного утверждать, что у Лесьневского логическое обоснование математики сводимо, в корне своём, к неким субъективным предпосылкам. Однако именно содержательная сторона систем Лесьневского и представляет для нас определённый интерес, т.к. две из них — Мереология и Онтология — имеют непосредственное отношение к развитию номинализма и пониманию доказательства, приведённого в следующем параграфе255.
Из-за того, что хронологически Мереология создавалась первой, она в большей степени содержит в себе «субъективизм» Лесьневского, или, пользуясь его терминами, интуитивизм. Весь он сводится к его специфической трактовке понятия множества, что, впрочем, и определяет главное отличие его видения. «Именно в Мереологии интуиция Лесьневского начинает играть нетривиальную роль, тогда как Онтология и Прототетика — это способы реализации этой интуиции»256. Формально Мереология призвана определить соотношение части и целого, менее формально — дать новое представление о множестве, альтернативное дистрибутивному (распределительному) пониманию, которое критиковалось Лесьневским. В дистрибутивном смысле выражение «а принадлежит множеству Х» может означать, что а обладает свойством Х (или свойством «быть Х»), или а попадает под объём понятия Х. Однако для Лесьневского приписывание свойства уже не имело никакой «силы» ни в логике, ни онтологии; множество понималось как коллектив, или «агрегат», который является таким же реальным физическим объектом, как и его элементы. В связи с этим множество является синонимом «целого», а элемент выступает как часть этого целого. При этом каждый отдельный элемент, группы элементов (подмножества) и само множество являются равноправными и практически равнозначными частями. Если, например, рассмотреть всё польское общество как множество, то его элементами будут и отдельные индивиды, и их группы, и всё общество в целом. Такое множество будет существовать реально, а не как понятие, если только реально существуют его составные части — «ингридиенсы», что влечёт за собой отказ, например, от понятия пустого множества, которое оказывается ненужным и противоречивым, иначе — «математической фикцией». Такое понимание нивелирует само множество как отдельный «предмет», как предмет другого рода, нежели индивиды. В этом отношении Лесьневский выражает своё несогласие с «интуицией „большинства”, по мнению которого существуют какие-то два различных друг от друга предмета такие, что один из этих предметов является множеством, содержащим второй из них, как свой единственный элемент»257.
Рассел утверждал, что трудности теории множеств Кантора и её парадоксы — это результат смешения уровней абстракции и, как следствие, уровней рассуждения; однако сам он не решился стереть эти уровни. По его мнению, следовало четко разграничить классы понятий по степени общности и установить языковые запреты на их смешения. Разумеется, известная интенция Рассела против утверждения неких «объективных сущностей»258, которая приводит к устранению излишнего гипостазирования объектов, и его программа перестройки математики и логики в духе номинализма были восприняты Лесьневским в полной мере. Однако польский логик захотел пойти ещё более ясным и простым путём, т.к. теория типов, по его мнению, всё же утверждает определённую иерархию множеств, способную вернуть математику и логику к платоническим тенденциям259. Мереология, по замыслу её создателя, не принимает никакой иерархии и наиболее адекватно отображает номиналистическую структуру реального мира, стараясь избегать сложных объектов. Единственное отношение, релевантное для описания множеств и предметов, оказывается отношением «часть—целое».
Кроме того, в теории типов Лесьневский видел двойственный характер, смешивающий несколько пониманий логических типов: онтологическое (деление предметов), синтаксическое (деление высказываний), которое напрямую связано с разделением категорий значения. В этом смысле Мереологии отводится именно предметная область, т.к. она имеет дело с тем, что реально существует, в то время как иерархией семантических категорий занимается Прототетика. Последнюю автор называл также «теорией дедукции», «теорией мнимых переменных»260, области значения которых и являются семантическими «типами». Так, имея дело с языковыми выражениями, Прототетика оказывается обобщением пропозиционального исчисления.
На наш взгляд, Мереология является самой значимой системой для проекта нового обоснования математики, определяющей остальные её части. Но именно она так и не была до конца формализована, хотя её аксиоматику Лесьневский создавал и перерабатывал дольше и усерднее всего — с 1916261 (тогда автор использовал название «общая теория множеств») по 1930 гг. Один из наиболее полных её вариантов был представлен в публикации 1928 года262. Если же рассматривать первую систему Лесьневского на метатеоретическом уровне и выводить её к онтологическим основаниям, а именно — к номиналистическим, то вполне можно усмотреть в ней попытку продолжения критики (которая имела место ещё в раннем творчестве Лесьневского) теории общих предметов Твардовского, а также Мейнонга, для которых предметность оставалась довольно широким понятием.
Т.к. в рамках Мереологии Лесьневский описывал предметы типа элементов, классов, множеств и т.п., и старался сделать это аксиоматически, то формулирование аксиом при помощи выражений типа «а есть А» (именно такой вид имеют аксиомы Мереологии), которые являются единичными предложениями, нуждалось в прояснении и обосновании. Система Онтологии и является собственно обоснованием такого типа предложений, поэтому «по происхождению» она закономерно следует из Мереологии. Истинность такого типа высказываний может иметь место лишь в том случае, когда субъектом высказывания является единичное имя, не пустое и не общее263. По большому счёту, Онтология представляет собой некий синтаксический каркас Мереологии, уже не содержащий в себе уточняющих терминов и поэтому принимающий более строгую формализацию (речь идёт, прежде всего, о термине «предмет» и его различных интерпретациях, или синонимах, которые менялись в различных модификациях Мереологии благодаря употреблению Лесьневским терминов «множество», «класс», «элемент», «ингредиенс»). Поэтому, несмотря на более позднее по времени появление264, Онтология логически предшествует Мереологии.
