Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Московский кружок любомудров: в поисках философского языка 13
1. Любомудрие как «новая философия»: культурно-исторические влияния и основные теоретические источники 12
2. Философская программа Московского кружка любомудров ... 35
Глава 2. Динамика языковой рефлексии любомудров 57
1. Предпосылки формирования и развития философского языка в России XVIII - начала XIX вв 57
2. Концепции философского языка любомудров: В. Ф. Одоевский, Д. В. Веневитинов 71
Глава 3. Основные направления развития философского языка в кружке 90
1. Жанровое разнообразие философской деятельности любомудров как фактор развития философского языка 90
2. Философия между наукой и искусством: дефиниция, метафора и аналогия 106
Заключение 122
Библиография
- Любомудрие как «новая философия»: культурно-исторические влияния и основные теоретические источники
- Философская программа Московского кружка любомудров
- Предпосылки формирования и развития философского языка в России XVIII - начала XIX вв
- Жанровое разнообразие философской деятельности любомудров как фактор развития философского языка
Введение к работе
Актуальность темы исследования. С начала XX века и до сегодняшнего дня языковая проблематика оказывается в центре внимания как западноевропейских, так и отечественных мыслителей. И если в начале этого языкового «бума» доминировало критическое отношение к языку, направленное на формализацию языка науки и философии, то современные теории языка не только демонстрируют невозможность абсолютной формализации языка, но и связывают с этой особенностью будущее философии.
В истории отечественной мысли вопросы языка традиционно занимали важное место. При этом роль языка не исчерпывалась простой выразительностью: язык был и источником, и катализатором, и препятствием для развития философской мысли. Спектр оценок, предлагаемый историками отечественной мысли в отношении уровня развития философского языка в России, чрезвычайно богат, раскрываясь в диапазоне между резко негативным (например, у Г. Г. Шпета, А. Койре) и восторженным (например, у В. В. Бибихина) отношением. Как правило, особенности русского философского языка рассматриваются во взаимосвязи со специфическими чертами русской аутентичной философии. Таким образом, оценка в наибольшей степени относится не к языку, а именно к специфике отечественного типа философствования. Вместе с тем, в ходе дискуссий на эту тему уже неоднократно высказывалась мысль
0 нецелесообразности прямолинейного оценочного подхода к вопросам специфики, в том числе и языковой специфики, русской философии1 как таковой. Наиболее продуктивным представляется анализ философского языка конкретного субъекта философствования (отдельного мыслителя, кружка, школы, направления) в современном ему культурно-историческом контексте. В данном диссертационном исследовании в качестве такого субъекта выступает Московский кружок любомудров.
Исходя из факта недостаточной изученности деятельности русских любомудров, необходимо признать чрезвычайную актуальность историко-философских исследований в этой области. Первая треть ХГХ века, на которую приходится существование Московского кружка любомудров, — совершенно особая эпоха в истории русской философии. Именно в этот период в России закладываются основы принципиально нового понимания философии с точки зрения ее предмета, специфики, методов, средств и задач; философия все в большей степени специализируется и дифференцируется.
Кроме того, происходит переосмысление роли и значения философии в жизни личности и общества. На первое место выдвигается требование развития русской аутентичной («самобытной») философии, а также целый корпус тем, связанных с осмыслением проблемы национальной и культурной идентичности. Московский кружок любомудров можно считать узловой, ключевой вехой в развитии русской философской мысли, поскольку именно благодаря их активной деятельности были сформулированы и остро поставлены вопросы, необходимость разрешения которых во многом стимулировало и обусловило дальнейшую судьбу философии в России. К числу этих принципиальных вопросов с полным правом можно отнести проблему развития языка аутентичной философской мысли. Концептуальное осмысление этой проблемы членами кружка оказало большое влияние на динамику развития философского языка в России, поскольку уже внутри самого кружка было сформировано два основных уровня развития философского языка — теоретический и прагматический, в рамках которых любомудры осуществляли свои языковые стратегии.
Диссертационная работа представляет собой историко-философское исследование философского наследия любомудров в культурно-историческом и философском контексте сквозь призму их языковой рефлексии. Исследование философского языка любомудров в данном случае не является лингвистическим; в центре внимания оказывается не категориально-понятийный аппарат, а основные концепции философского языка и их реализация деятелями кружка. Анализ теоретического осмысления проблемы развития философского языка и попыток ее решения в Московском кружке любомудров является актуальной исследовательской задачей, так как позволяет значительно углубить и расширить представление о генезисе и специфике философского языка в России и, тем самым, о специфике отечественного типа философствования.
Степень научной разработанности проблемы. Историография философско-эстетической деятельности любомудров имеет давнюю традицию, восходящую к деятелям и современникам кружка: именно благодаря их усилиям возник мифологизированный образ рано умершего Веневитинова1. Тем не менее, философское наследие Московского кружка любомудров долгое время не получало должной оценки; необходимость серьезного исследования этого феномена была осознана самими участниками кружка, в частности В. Ф. Одоевским. А. Пятковский приводит точку зрения Одоевского, высказанную им при личной встрече в 1860 г., согласно которой о значении любомудрия «очень мало и плохо говорилось в истории русской литературы» , поскольку «вообще история литературных кружков с таким серьезным направлением... должна была входить значительным элементом в историю русской мысли» . Этот пробел был частично восполнен в конце XIX — начале XX вв. благодаря работам таких историографов и биографов, как И. И. Замотин, И. Иванов, Н. К. Козмин, Н. Колюпанов, П. Н. Милюков, П. Н. Сакулин и др. Указанные исследования3 содержат богатый фактографический материал, касающийся не только деятельности кружка, но и русской интеллектуальной культуры первой трети XIX века в целом. Кроме того, в этих работах были предприняты серьезные попытки систематизации этого материала, внесшие большой вклад в формирование и развитие проблематики исследования деятельности кружка любомудров. Однако, при всей значимости этих работ, они в гораздо большей степени относятся к области истории литературы, журналистики, критики и т.д., нежели к истории философии.
Собственно философский ракурс наследия любомудров в определенной мере нашел отражение в отечественной, а также зарубежной исследовательской литературе. Фундаментальные историографические труды по русской философии В. В. Зеньковского, Н. О. Лосского, А. Ф. Лосева, Т. Г. Масарика, Г. В. Флоровского, С. Л. Франка, Б. В. Яковенко в разной степени касаются деятельности кружка. Не обходят вниманием любомудров и современные исследователи в области русской философии: В. В. Ванчутов, И. И. Евлампиев, М. А. Маслин, С. А. Нижников, В. В. Сербиненко и др. Однако во всех. указанных работах любомудры не являются специальным объектом исследования, а их деятельность выступает в большей степени в качестве контекста по отношению к более зрелому периоду русской философской мысли.
Таким образом, с историко-философской точки зрения, Московский кружок любомудров остается малоизученным феноменом, поскольку до сих пор не сформированы исследовательские традиции для последовательного реконструирования и оценки философского содержания этого периода (отдельные, хотя и очень значительные, работы все же не в полной мере удовлетворяют эту потребность). Более того, в последние десятилетия была очевидна тенденция к снижению историко- философского интереса к кружку. Так, если историографы советского периода (несмотря на тяготение к революционно-демократическому и материалистическому истолкованию философских построений любомудров) достаточно внимательно и тщательно рассматривали деятельность кружка, то в насыщенной с точки зрения проблематики постсоветской литературе Московскому кружку любомудров, к сожалению, было отведено незначительное место. Эта ситуация вполне закономерна, поскольку логика историко-философской реконструкции не обязательно совпадает с логикой самого исторического развития философии: возобновление философской самоидентификации в отечественной культуре 90-х годов XX в. происходило с опорой на наиболее яркие и представительные течения русской философии. Вместе с тем, во многом благодаря этим исследованиям в настоящее время становится возможным и продуктивным изучение русской аутентичной мысли переходных, «пограничных» периодов, к которым и относится деятельность Московского кружка любомудров.
В целом, на сегодняшний день приходится констатировать «дефицит» историко-философских исследований наследия русских любомудров. В силу этого обстоятельства чрезвычайно трудно выявить эволюцию или провести классификацию указанных исследований: по сути, каждое из них оказалось в своем роде «уникальным». В основу диссертации были положены результаты и выводы таких авторитетных трудов, как работы А. И. Абрамова, 3. А. Каменского, А. Койре, Ю. В. Манна, В. Ф. Пустарнакова. Необходимо отметить, что при всей значимости и фундаментальности этих трудов, они обладают рядом определенных недостатков. Так, например, Каменский в своей монографии сосредоточил внимание на Веневитинове и Одоевском, практически исключив других любомудров, что не позволило ему в полной мере выявить сущностные черты любомудрия. Эта односторонность имеет принципиальное значение, поскольку вклад в философскую программу любомудров остальных участников кружка, как правило, исключается из поля историко-философских исследований. Кроме того, изучение Московского кружка любомудров ни в коем случае не должно сводиться к рассмотрению эволюции взглядов отдельных его деятелей. Неадекватность подобного подхода хорошо прослеживается на примере Одоевского. Разносторонние интересы и противоречивые тенденции в идейном становлении Одоевского повлекли за собой многообразие трактовок эволюции мыслителя - от последовательного шеллингианца1, мистика, предшественника К. Г. Юнга2 до позитивиста и даже материалиста3. Большинство оценок, в принципе допустимых по отношению к творчеству Одоевского, абсолютно неприменимы к деятельности кружка в целом.
А. Койре, напротив, не фиксирует свое внимание на отдельных фигурах кружка; более того, кружок для него имеет значение не сам по себе, а как ключ к эпохе 20 - 30-х гг. XIX в. Работа Койре интересна, прежде всего, своей дистанцированностью по отношению к русской философии вообще, поскольку изначально была ориентирована на западноевропейского читателя, не знакомого с русской философией. Однако некоторые оценки Койре нельзя считать современными, хотя бы потому, что он не имел возможности познакомиться с рядом важных архивных документов, ставших доступными гораздо позже.
Анализ исследовательской литературы демонстрирует то обстоятельство, что реконструкция философских построений любомудров может осуществляться разными путями и под разным углом зрения. В предшествующих исследованиях акцент был сделан преимущественно на историко-культурном, философско-эстетическом и социально-политическом измерениях любомудрия. С точки зрения проблемы разработки философского языка кружок специально не рассматривался ни в одном из указанных трудов, однако наличие языковой проблематики в построениях любомудров отмечалось в связи с анализом языковой рефлексии Одоевского (например, в работе П. Н. Сакулина), а также в связи с вопросом о развитии категориально-понятийного аппарата отечественной философской мысли (например, у А. Койре, 3. А. Каменского, А. Пятковского).
Таким образом, историко-философский взгляд на проблему философского языка в кружке любомудров оказывается актуальной теоретической проблемой, которая, в то же время, не противоречит сложившейся традиции изучения наследия любомудров, но дополняет и по-новому организует ее.
Объект и предмет исследования. Объектом диссертационного исследования являются философско-эстетические идеи членов Московского кружка любомудров, а предметом — концептуальное и прагматическое решение проблемы развития философского языка.
Цель и задачи исследования. Главной целью диссертационного исследования является реконструкция и аналитическая характеристика языковых концепций любомудров в свете их философской программы, а также определение места, роли и значения этих концепций в истории отечественной философии.
В качестве основной предпосылки для осуществления подобного исследования принимается идея тесной, органической взаимосвязи между комплексом философских идей деятелей кружка, названным «философской программой», и проблемой философского языка. В силу того, что содержание этой философской программы до сих пор определяется как проблематичное и малоизученное, автор диссертации счел необходимым отвести соответствующее место в исследовании определению и анализу этого содержания. Помимо этого, взаимосвязь философской программы и конкретной проблемы, стоящей перед членами кружка, имеет и «обратное» действие: не только программа является «ключом» к пониманию проблемы философского языка, но и сама по себе проблема философского языка может выступить в качестве организующего, центрирующего принципа для реконструкции философского наследия кружка.
Таким образом, в соответствии с целью диссертационной работы были поставлены и решены следующие исследовательские задачи:
- выявить культурно-исторические предпосылки и теоретические источники философских идей любомудров;
- раскрыть основные идеи деятелей Московского кружка любомудров с точки зрения их единства, как философскую программу, и определить типологические особенности этой программы в историко-философском контексте;
- проанализировать основные концепции философского языка в кружке и их динамический потенциал;
- рассмотреть магистральные направления практического развития языка в кружке.
Методологические основы исследования. Методологическую базу диссертационной работы составили историко-аналитический и дескриптивный методы. Решение поставленных задач обусловило применение типологического и генетического анализа, позволяющего раскрыть сущностные черты языковой рефлексии любомудров в историко-философском контексте. Кроме того, специфика философской деятельности любомудров, ее междисциплинарный, фрагментарный характер, допускающий разночтения и противоречивые толкования, повлекла за собой необходимость обращения к герменевтическому методу. Научно-практическое значение исследования. Основные выводы и результаты диссертационного исследования могут быть использованы для расширения и углубления проблематики курсов и спецкурсов по истории русской философии; коме того, основные положения диссертации могут быть взяты за основу или в качестве дополнения для дальнейших исследований, рассматривающих специфику русской аутентичной философии вообще и основные философские течения первой трети XIX века, в частности. Материал диссертации может быть использован для решения проблемы типологизации русской философской мысли.
Важно подчеркнуть, что в силу специфики философской деятельности самих любомудров, положения и выводы диссертации являются принципиально дискуссионными и могут дать хороший импульс для дальнейших исследований в этой области.
Апробация результатов работы. Основные идеи диссертации нашли отражение в публикациях автора и выступлениях на научных конференциях. Работа была обсуждена на кафедре истории философии Российского университета дружбы народов и рекомендована к защите.
Структура диссертации соответствует цели и задачам. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Любомудрие как «новая философия»: культурно-исторические влияния и основные теоретические источники
Эпоха, к которой относится деятельность Московского кружка любомудров — чрезвычайно яркий, насыщенный, но, вместе с тем, во многом «темный» период в русской культуре. Блистательная атмосфера «золотого века» русской культуры, ключевые исторические события (война 1812 года, восстание декабристов) — все это неизбежно порождает постоянное внимание исследователей самых разных направлений к указанному периоду. Но подобное массовое обращение, как правило, имеет и свои негативные последствия, а именно: возникновение устойчивых стереотипов рецепции и интерпретации известных и значительных исторических фактов, некритическое отношение к эпохе и утрату подлинного интереса к ней.
С Московским кружком любомудров, деятельность которого относится к двадцатым годам XIX в., связана разработка и частичная реализация нового проекта философии, наложившего отпечаток на все дальнейшее развитие отечественной мысли. Деятельность кружка, даже если не ограничиваться официальными рамками существования Общества любомудрия (1823 — 1825 гг.), охватывает сравнительно небольшой отрезок времени (1822 - 1830 гг.). Однако масштабы и последствия этой деятельности настолько значительны и, в то же время, симптоматичны, что позволяют рассматривать любомудрие как один из ключевых этапов в генезисе отечественной аутентичной философской мысли. «Официальным» органом кружка стало Общество любомудрия — организация с жестким составом участников, структурой и т.п. Возглавлял ее В. Ф. Одоевский, а основными участниками были Д. В. Веневитинов, И. B. Киреевский, А. И. Кошелев, Н. М. Рожалин, В. П. Титов, С. П. Шевырев, Н. А. Мелыунов. К кружку примыкали также М. П. Погодин, А. C. Хомяков, В. К. Кюхельбекер, А. С. Норов, М. А. Максимович и др. Безусловными лидерами и главными «идеологами» любомудрия были Д. В. Веневитинов и В. Ф. Одоевский, поэтому именно они, как правило, «репрезентируют» любомудрие вообще.
Общество было основано с целью изучения и распространения немецкой идеалистической философии. Организация была тайной; по справедливому замечанию Койре, в этом факте можно усмотреть «отчасти детское желание почувствовать себя «чуждыми толпе», жажду эзотеризма, которая удовлетворяется тайноведением, даже если вся тайна сводится к тому, что она имеется. Да и разве истинная мудрость не является эзотерической по определению?» . Общество существовало очень недолго (1823-25 гг.): после событий 14 декабря 1825 г. оно было распущено, протоколы заседаний торжественно сожжены, хотя в течение нескольких лет после его роспуска члены кружка еще разрабатывали идеи любомудрия. По воспоминаниям Кошелева, решение о прекращении заседаний было принято по двум основным причинам: во-первых, «потому, что не хотели навлечь на себя подозрение полиции», во-вторых, «потому, что политические события сосредоточивали все наше внимание» .
Однако дружеские, духовные и идейные связи между любомудрами возникли еще до создания Общества (во время учебы в Московском университете, затем - на службе в Московском Архиве иностранных дел, в литературном кружке С. Е. Раича). Очень важно отметить, что большинство любомудров являются в некотором роде типичными представителями своего времени. Будущее единство их взглядов было предопределено происхождением, воспитанием, образованием; впоследствии эту идею высказывали и сами любомудры, в частности В. Ф. Одоевский и А. И. Кошелев.
Члены Общества любомудрия, по традиции того времени, получили хорошее домашнее образование, уже весьма далекое от того поверхностного и уродливого суррогата, который высмеивал Фонвизин. По мнению П. Н. Милюкова, молодые люди в эту эпоху оказались в новых, во многом более выгодных условиях: «Если и прежде бывало, что молодые люди узнавали жизнь из книжек, то теперь раннее влияние книги стало довольно обычным явлением»1. Это книжное образование, как считает историк, являлось своеобразной общедоступной «школой идеализма».
Домашнее образование по своему качеству зачастую не только не уступало, но и превосходило университетское, поскольку на должность учителей нередко приглашались ведущие профессора, в числе которых были А. Ф. Мерзляков, И. Е. Дядьковский, К. Шлецер и др. Вместе с тем, домашнее образование имело преимущественно гуманитарную направленность: основной акцент делался на изучение литературы, языков, истории и в некоторой степени начал философии.
Однако в качестве главного образовательного института любомудров выступил Московский университетский пансион, воспитанниками которого были Одоевский, Шевырев, Титов, а преподавателями — Павлов, Раич, Оболенский, Погодин, Максимович, Давыдов. Пансион был основан как учебное заведение для воспитанников дворянского происхождения, не подготавливавшихся к военной службе. В формировании мировоззрения будущих любомудров важную роль сыграла «идеология» пансиона, основывающаяся на следующих столпах: на твердой уверенности в том, что сознание определяет бытие, на идее золотой середины и понимании мудрости как спокойного благоразумия1. И если первая аксиома была усвоена и сохранена любомудрами, то последняя — незамедлительно опровергнута. Любомудры переступили пансионский «закон», требующий ограничивать философию и устанавливать ей пределы.
Можно согласиться с утверждением П. Н. Сакулина об основополагающей роли университетского пансиона, подготовившего базу для восприятия немецкой философии: «Энциклопедическая программа пансиона... приучала к мысли о внутренней связи наук между собой. Эта мысль превращалась затем в философское убеждение, когда воспитанники знакомились с новыми течениями немецкой философии»2. Но в эту пору некоторые воспитанники получали не только основу, но и начальные представления о немецкой философии (благодаря профессорам М. Г. Павлову и И. И. Давыдову). Н. П. Колюпанов подчеркивает, что пансионское образование «было поверхностным и не могло подготавливать к серьезному занятию наукой, но этого тогда и не требовалось» .
Философская программа Московского кружка любомудров
Любомудры стремятся к планомерной, систематичной разработке отечественного философского проекта. В данном случае термин «проект» используется как ходовой термин из словаря самих любомудров. Действительно, их философская программа носила ярко выраженный проективный характер; наивная утопичность идей любомудров, которая зачастую классифицируется как один из основных недостатков любомудрия, была все же осознана и самими участниками кружка.
По мнению членов кружка, русский народ получил готовый ответ еще прежде, чем задался вопросом, поэтому в нем просто заснуло стремление к поиску истины. Любомудры с готовностью берут на себя ответственность за «пробуждение» отечества. Так, Киреевский планировал написать большой труд о морали и добродетели, Одоевский работал над философским словарем, в котором предполагал изложить все философские системы. «Это вполне отвечало состоянию духа молодых немецких романтиков: им казалось, что с них начинается мир, что еще ничего не сделано и все следует сотворить»1, - пишет Койре. Койре настаивает на философском дилетантизме членов кружка: «действительно, кем могли они быть, как не dilettanti в истинном, т.е. прекрасном и благородном смысле этого слова? Они были друзья мудрости; они не были мудрецами, да и совсем не претендовали на это» . Рїменно эта исходная позиция сближает членов кружка.
Детализация плана неизбежно должна была привести любомудров к значительным расхождениям по многим принципиальным вопросам. Однако, как подчеркивает Каменский, «нигде эти различия не зафиксированы самими любомудрами, нигде мы не встречаемся с указаниями на их споры, несогласия... все, что мы знаем о них, говорит об их товариществе, дружеских отношениях» . Расхождения эти будут окончательно оформлены и осознаны позже, и выразятся, прежде всего, в выборе путей, по котором впоследствии, после распада кружка, пойдут любомудры.
Как известно, большинство участников кружка постепенно «разбрелись» по разным направлениям и вошли в историю не только как любомудры: Киреевский, Одоевский, Хомяков известны в первую очередь как самостоятельные оригинальные мыслители, для которых кружок стал первым этапом творческого развития, Шевырев вошел в корпус академической науки, Титов сосредоточился на дипломатической карьере, Погодин прославился на ниве журналистики... И лишь имена Д. В. Веневитинова, умершего в 1827 г., и отчасти Н. М. Рожалина, неразрывно связаны с деятельностью кружка.
Вместе с тем, важно подчеркнуть, что в период существования кружка любомудров его члены все же обнаруживали больше единства, нежели различий и расхождений. В этой связи одной из первоочередных задач является включение в поле исследования не только наиболее видных и ярких деятелей кружка — Одоевского и Веневитинова, но и остальных любомудров, вклад и участие которых остаются практически неучтенными и неоцененными. Целесообразность и важность такого подхода очевидна: именно широкий состав участников кружка позволяет говорить о любомудрии не как о случайном, «боковом», этапе в развитии русской философии, но как о ключевом и закономерном.
Философская программа любомудров предполагает изучение философских сочинений, прежде всего немецких философов-идеалистов и Платона; популяризацию идей; перевод доступных сочинений; разработку концепции истории философии; создание «органа» любомудрия — журнала; пробуждение самобытной философии в России. Как уже было отмечено, любомудры специально не занимались вопросами онтологии, рассматривая их постольку, поскольку того требовала программа.
Примечательно, что эти пункты должны развиваться не последовательно, а параллельно: любомудров нимало не смущает, что, планируя ознакомить общество с истинной философией, они сами пока что знают Шеллинга преимущественно «из вторых рук». Главным «знатоком» Шеллинга в кружке считался В. П. Титов; не случайно Погодин взял с него обещание перевести «Систему трансцендентального идеализма» Шеллинга. Однако Титов не сумел в полной мере воспользоваться и поделиться своим знанием: он не был плодовитым автором, к тому же основные свои работы, носящие отпечаток идей Шеллинга, Аста, Ж.-П. Рихтера, Гете, он написал уже после официального роспуска Общества любомудрия. Наиболее активные участники - Веневитинов и Одоевский, действительно, начинают свою философскую пропаганду до того, как получают возможность лично познакомиться с сочинениями Шеллинга. Но любомудры не беспокоятся о деталях, для них важно набросать магистральный путь, а деталями они предполагают заняться позднее.
Такую торопливость нельзя понимать как неаккуратность, философскую небрежность. Для любомудров основная цель философии — пробуждение и совершенствование личности и общества. Обоснование этой позиции есть в статье Веневитинова «Что написано пером, того не вырубишь топором» (1824 г.). Веневитинов задается вопросом: «приносим ли мы в жертву нашему отечеству тот плод, который, по-видимому, обещает ему наша образованность, наши нравственные способности, который оно вправе ожидать от нас?»1. Человек рожден не для самого себя, а для пользы человечества. В тело человечества человек входит через семью, общество, сословие, народ, государство и - как идеал - через весь мир. «Из этого можно заключить обязанность каждого по мере сил своих и своих способностей содействовать благу общему в том круге, который предназначен ему судьбою» . Отечество не будет ждать, пока философ проштудирует Шеллинга и Платона, пока разрешит все сомнения: приносить пользу (или жертву) надо уже сейчас.
Предпосылки формирования и развития философского языка в России XVIII - начала XIX вв
Вопрос о языке является традиционным для русской мысли еще со времен христианизации Руси. По хорошо известной оценке Г. Г. Шпета, русская культура создавалась на основе заимствованного языка, а потому обрекла себя на многовековое состояние «невегласия»: «Само слово для Руси так и не стало плотью» . Позиция Шпета, при всей ее жесткости, тем не менее, очень точно фиксирует основную характеристику языковой ситуации в России - проблематичность непосредственного, органического восприятия слова.
Однако с начала XVIII века вопрос о языке ставится как никогда остро. Реформа языка, осуществленная Петром I, сделала его неотъемлемой частью государственной политики и общественной жизни. Грамматические диспуты, инициированные языковой реформой Петра I, спор архаистов и новаторов и т.п.— все эти дискуссии не были уделом узкого круга просвещенных: выработка общенационального языка имела политическое, идеологическое, культурное, и даже «бытовое» значение. Идейная платформа, на которой разрабатывали программы русской грамматики «грамматисты» петровской эпохи (В. Е. Адодуров, А. Д. Кантемир, Ф. Прокопович, А. П. Сумароков, В Н. Татищев, В. К. Тредиаковский), предполагала создание условий, при которых стал бы возможным свободный доступ живой речи в область государственно-правовых отношений, в литературу, науку при ограничении сферы применения устаревших элементов церковно-славянского языка. Предложенные ими концепции общенационального языка, преимущественно рационалистического толка, по ряду причин не были продуктивными. Методологическая неразвитость языкознания, несовершенство языковых средств, ограниченность рационалистической грамматики, способной зафиксировать только общее в языке, и, наконец, смена языковой политики государства — все эти обстоятельства требовали новых, гораздо более развитых и жизнеспособных концепций. В решении этой задачи главную роль сыграл М. В. Ломоносов, труды которого определили характер и направление развития общенационального языка, а также внесли огромный вклад в развитие отечественного языкознания, в формирование философии языка.
Ломоносов в работе «Российская грамматика» исходит из общего философского понятия о человеческом слове, что позволяет ему сделать предметом исследования не только всеобщие, но и частные, т.е. национальные нормы языка. Руководствуясь этим принципом, он проводит деление грамматики на общую и специальную и, благодаря принятому делению, получает возможность не только привести в единство богатый эмпирический материал, но и сделать ряд важнейших обобщений, к числу которых относятся «вывод о диалектной основе русского языка, идея об историческом развитии языка, выведение морфологического принципа, являющегося ведущим в орфографии» . Одним из важнейших вопросов, поставленных перед ученым, оказывается вопрос об общенациональном языке. Ломоносов исходит из того, что в решении этой задачи необходимо основываться не на внешней оболочке языковых актов, а на их внутреннем содержании и соответствии потребностям общества. Это допущение снимает жесткие рамки и позволяет отказаться от противопоставления церковно-славянского и живого языка. Для обогащения словарного состава русского литературного языка Ломоносов считает приемлемым и даже необходимым прибегать к заимствованиям из церковно-славянских книг. Идее оптимального сочетания в национальном языке различных составляющих посвящен и более поздний трактат - «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке». Опираясь на учение о трех стилях, Ломоносов ограничивает употребление церковно-славянского языка (даже в высоком стиле) и легализует введение, правда, очень аккуратное, элементов разговорной народной речи в речь письменную.
Наряду с «прагматическими» спорами о языке, отвечающими на вопрос о том, каким именно должен быть общенациональный язык, в русской культуре XVIII в. формируется критическое отношение к слову и языку как таковым. Как одно из общих условий для формирования недоверия к языку традиционно выделяют секуляризацию языка, утрату его сакральной характеристики в результате петровских реформ. Эта «антивербальная» составляющая не была единым течением; она проистекала из разных источников: в основном, из просветительской традиции и мистицизма.
Философы-просветители, сочинения которых, как известно, были чрезвычайно популярны в России, делали акцент на коммуникативной функции языка и подчеркивали, в связи с этим, «опасности, таящиеся внутри слова как знака»1. Кондильяк в «Опыте о происхождении человеческих знаний» рисует генезис языка: от искреннего инстинктивного языка взаимопомощи до совершенной знаковой системы социальной лжи. Руссо обращает внимание на потерю связи между человеком и словом, а также словом и истиной. . Слово как конвенциональный знак постепенно теряет смысл и перестает выполнять первоначальные функции. Семантически отшлифованному, красивому и развитому слову Руссо противопоставляет язык «идеальный» .- это первоначальный язык детей, естественный и общедоступный.
Представители мистицизма, в отличие от просветителей, основное внимание уделяли когнитивной роли языка. Западноевропейский мистицизм был усвоен в России в первую очередь благодаря огромному интересу русского масонства к этой проблематике. Л. К. Сен-Мартен — один из наиболее почитаемых в России мыслителей этого направления — в работе «О заблуждениях и истине», опубликованной в русском переводе в 1785 г., выделяет два рода языка: «чувственный указательный, посредством которого имеют сообщение с подобными себе» и «внутренний, безмолвный, который однако предшествует внешнему и есть поистине яко мать онаго» . Внутренний язык един, он был врожден человеку как драгоценный дар, «истинный знак Начала» . Выйдя из первобытного состояния, человек утратил этот дар, вызвал различие языков внешних и обессилил их. Чтобы приблизиться к истине, человек имеет еще одно средство — поэзию и музыку. Однако этот священный язык искусства должен не воспевать человеческие страсти, а служить истине. Дж. Пордедж, работа которого «Божественная и истинная метафизика, или дивное и опытом приобретенное видение невидимых и вечных вещей» вышла на русском языке в 1786 г., также видит в бессилии языка следствие искажения природы в результате падения первобытного светлого человека.
И просветительская, и мистицистская критика языка, при всех их различиях, предполагали поиски изначального, исторически первичного языка, наделяя его атрибутами истинности и чистоты. Поэтому вполне закономерно, что и отечественные мыслители XVIII в. предпринимали попытки исследования этого «праязыка». Например, В. Н. Татищев, философское мировоззрение которого имело просветительскую ориентацию, первым языком знания называет иероглифический: «... первый образ писания был не буквами, но знаками вещей, еже иероглифия именовали...»1. Однако Татищев не стремится к подробному анализу первого языка. Гораздо больше внимания этой проблеме уделяют сторонники мистицизма в лице Н. И. Новикова. По мнению Новикова, «первый человек» обладал чистым разумом, совершенными чувствами и способностью к непосредственному познанию, не требовавшему специального языка. Наука возникает после падения «первого человека» как следствие утраты способности к непосредственному познанию истины и связи всех вещей. Первым языком этой науки Новиков так же, как и Татищев, считает иероглифический. Этот язык нес на себе отпечаток изначального состояния человека — гармонии и чистоты, следовательно, был самым совершенным из всех языков. Иероглифы, в буквальном смысле явившиеся священными изваяниями, легли в основу первых понятий. Постепенно человек утратил и способность непосредственного понимания иероглифов, испытывая потребность в их истолковании. Наука в современном смысле слова, с точки зрения Новикова, возникает как интерпретация иероглифического языка.
Жанровое разнообразие философской деятельности любомудров как фактор развития философского языка
За пределами своих утопических невербальных концепций, любомудры развивали философию в рамках словесности. В этот период понятие «словесность» употреблялось: во-первых, «в смысле совокупности произведений слова человеческого», во-вторых, «в смысле науки об этих произведениях»1. Таким образом, любая воплощенная в языке мысль — философская, научная, поэтическая — попадала в разряд словесности.
Деятельность любомудров в этом направлении, по мнению исследователей, оказала большое влияние на формирование традиционных для отечественной неакадемической философской мысли жанров — публицистики, лирики, критики. Однако любомудры не ограничивают себя указанными жанрами. Основополагающую для философской программы кружка идею привилегированной и руководящей роли философии они в данном случае интерпретируют двояким образом: как возможность философствовать в рамках абсолютно любого жанра словесности и как необходимость давать предписания этим жанрам. Тем самым любомудры отвоевывают неограниченное пространство для развития и пропаганды своих философских идей, легализуют право использовать выразительные средства этих жанров, но, в то же время, провоцируют постоянную критику в свой адрес от лица сторонников «чистых» жанров (профессиональных журналистов, литераторов, ученых и т.д.). Тем не менее, междисциплинарный характер философской деятельности любомудров, при всех его недостатках, выступил в качестве образца в ходе дальнейшего развития отечественной философской мысли.
Официальным органом любомудрия, как уже неоднократно отмечалось, была «Мнемозина», заявленная издателями Одоевским и Кюхельбекером как «собрание сочинений в стихах и в прозе». «Мнемозина» для своего времени оказалась экстраординарным изданием и, как пишет Одоевский, «еще прежде своего выхода наделала много шума»1. Он заявляет: «Главнейшая цель издания... - распространить несколько новых мыслей, блеснувших в Германии; обратить русских читателей на предметы, в России мало известные; положить пределы нашему пристрастию к французским теоретикам; наконец, показать, что еще не все предметы исчерпаны...»2. Цель эта, по оценке издателей, была вполне достигнута: «Мнемозина» заставила говорить о Шеллинге и Окене, ввела в оборот новые понятия и суждения, которые не вполне осознано, но широко использовали другие альманахи и журналы.
«Мнемозина», действительно оказалась чрезвычайно своеобразным феноменом, трудно квалифицируемым, поскольку представляла в явном виде синтез философии и журналистики. С точки зрения профессиональной журналистики она заслужила много нареканий. Как считает Койре, любомудры не смогли отнестись серьезно и ответственно к сложному и многостороннему процессу издательской деятельности, оставшись на уровне обещаний и программных заявлений. Современные историки журналистики также относят «Мнемозину» к числу малозначительных изданий первой трети XIX в.
В свою очередь, с историко-философской позиции «Мнемозина», на первый взгляд, как будто не заслуживает серьезного внимания: во всех четырех частях есть только одно действительно философское произведение - статья «О способах исследования природы», принадлежащая М. Г. Павлову. Однако можно согласиться с мнением Н. Колюпанова, который считал «Мнемозину» новым словом в журналистике, поскольку она «... проложила дорогу и приготовила почву позднейшему ее проявлению в Москве, в виде «Телеграфа», «Телескопа» с «Молвою», «Московского наблюдателя» и «Московского вестника»1. В чем же заключаются специфические черты «Мнемозины», благодаря которому она стала «новым словом» в журналистике и в философии?
Любомудры понимают словесность, помимо всего прочего, как уменьшенную модель общества. В этой модели особое место отводится периодическим изданиям, поскольку каждое из них дает возможность выражать идеи и интересы группы людей, а также вступать в диалог с другими группами. Таким образом, журналистика играет важную роль: принадлежность личности к той или иной издательской группе означает ее самоидентификацию. В этой ситуации правильный выбор журнала означает выбор контекста, в котором будет проинтерпретировано то или иное высказывание (статья, стихотворение, комментарий и т.п.). Не случайно в современной историографии существует точка зрения о неадекватности термина «любомудры» ; в качестве альтернативы предлагается, например, и термин «круг Московского вестника».
Издание журнала любомудры рассматривают как главный рычаг воздействия на общество. Этот тот уровень, когда философские идеи кружка становятся достоянием широкой общественности по заранее определенному плану. Любомудры в очередной раз исходят из вольно принятого допущения, согласно которому философ не входит в общество, а наблюдает за ним и руководит со стороны его развитием. На ниве словесности за точку отсчета они принимают распространенный в то время тезис: в России нет словесности (нет литературы, критики, поэзии, философии и т.п.). При этом любомудры признают существование в России большого количества выдающихся произведений (Грибоедова, Жуковского, Пушкина и мн. др.), но стремятся придать произведениям словесности определенный характер и направление. И в этом своем стремлении они обнаруживают очередной парадокс своего философского мировоззрения: критика нормативности, ограниченности классицизма приводит русских романтиков к принятию еще более жестких «фильтров». Как и в философской программе, призванной создать философию «с нуля», любомудры рассматривают словесность как поле, которое можно «засеять» по своему усмотрению.
Именно в таком ключе развивается философская публицистка любомудров, как в рамках «Мнемозины», так и в других изданиях (в «Московском вестнике» (1827-30 гг.), даже в «Европейце» (1832 г.) и др.). Можно выделить несколько принципиальных черт философской публицистики, которые были в полной мере присущи работам членов кружка любомудров: популяризаторскую ориентацию, полемичность, критичность, тесную связь с иными направлениями словесности, идею непосредственного перехода от философской теории к жизни.
