Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Философская биография Льва Шестова -17
1. От «добра» к философии жизни и нигилизму -17
2. Библеизированный Ницше и отвергнутый Кант - 23
3. Антиклассическая «беспочвенность» Шестова - 27
4. Величие неизвестности и бытие-в-душе - 31
Глава 2. Религиозная и философская мысль Европы и России в формировании философии Л.И. Шестова: притяжения и отталкивания - 46
1. Библия и предпочтения «библейского философа» - 46
2. Античная философия: друзья и враги - 64
3. Шестов и «духовное напряжение» средних веков и Реформации - 88
4. Новое время: ratio и «свет истины» -106
5. «Ложь» немецкого идеализма и Серен Кьеркегор -123
6. Шопенгауэр и Ницше: «святой дух жизни» -141
7. Достоевский: декларация прав «гордых людей» -160
8. Русское многоцветье: единство и разнообразие -180
9. Диалог с мыслителями Европы - 200
Глава 3. Философия Льва Шестова: опыт реконструкции - 231
1. Такой мир нельзя «понять» - 231
2. Метафизическая истина - 237
3. Живой человек - 244
4. Этическая беспочвенность - 251
5. Сокрытое и «общие места» - 255
6. Специфика философии Льва Шестова - 257
Заключение - 265
Библиография
- От «добра» к философии жизни и нигилизму
- Библеизированный Ницше и отвергнутый Кант
- Библия и предпочтения «библейского философа»
- Такой мир нельзя «понять»
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Полноценное прочтение и понимание философии Льва Исааковича Шестова (Шварцмана) (1866 - 1938) невозможно без специального исследования особого проблемного поля его творчества, которое им самим именовалось как «странствования по душам», а в существе своём имело хотя и своеобразный, но вполне историко-философский характер. Можно с уверенностью заключить, что это исследование позволит с большей степенью полноты и объективности оценить и осмыслить творчество философа в его целостности. А философия Шестова - явление весьма проблематическое и антиномическое. Некоторые исследователи отрицают само ее существование (Шестов - только «философский эссеист», или «писатель»). Нередки исключающие друг друга характеристики философии Шестова, ее основополагающих установок. Проблемно также понимание мистики философа - одни усматривают ее подобие в мистике хасидизма (С. Монас, Дж.Л. Клайн), другие в мистике католической (косвенно об этом у Н.А. Бердяева), третьи замечают перекличку с православным исихазмом. Не лишены проблемности и историко-философские «изыскания» и экскурсы Льва Шестова. Значителен разброс суждений о соотношении его взглядов с другими учениями, как близкими (М. Лютера, Б. Паскаля, С. Кьеркегора), так и как бы противоположными (Платона, Фомы Аквинского, Э. Гуссерля). Неясно представлено и охарактеризовано место философии Льва Шестова как в мировой, так и в отечественной философской мысли.
Актуальность исследования обусловлена также необходимостью осмысления столь волновавших философа метафизических и антропологических проблем: трансцендентного бытия и бытия-в-душе человека, жизни и смерти, смысла жизни и религиозной веры, отношения к возможному и невозможному
и других. Лев Шестов, как заметил еще В.В. Зеньковский1, ставит и направляет эту проблематику волнующе страстно и глубоко. Он почти не расстается со своим радикальным скепсисом, не предлагает прямых ответов (как в некоторых религиозных и философских учениях), зато внушает огромную надежду, пробуждает мысль, обращает к направлению действительно живому и духовному и, вероятно, на все времена. Крупные работы о философии Льва Шестова, тем более претендующие на целостное постижение, - большая редкость и к тому же насущная (историко-философская, философско-образовательная, культурная) необходимость.
Поэтому в данной работе философия Льва Исааковича Шестова рассматривается в единстве трех её аспектов: философской биографии, историко-философских экскурсов мыслителя и в систематическом измерении. Особое внимание уделено в исследовании его историко-философским экскурсам. Их значение первостепенно и существенно по ряду причин.
Во-первых, у философа значимо понимание истории философии и самой философии как «странствования по человеческим душам», и «величайшие философы всегда были странниками по душам» (Шестов).
Во-вторых, большая часть текстов философа посвящена именно его «странствованиям по душам». Это тексты о Сократе, Лютере, Паскале, Кьерке-горе, Достоевском, Ницше, Толстом и многих других.
В-третьих, на философские поиски, религиозно-философскую «борьбу» и саму философию Л.И. Шестова колоссальное влияние оказали некоторые философские учения (например, Ф. Ницше), мировые религии, литература и искусство.
Историко-философский ряд в данном исследовании рассматривается не столько в своей целостности, сколько в соотнесённости и причастности ему мысли Шестова, поскольку «странствования» означали не беспристрастное, объективное и целостное рассмотрение чужих учений и личностей, но рассмот-
1 Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 2, ч. 2. Л.: ЭГО, 1991, с. 81: философское творчество Л.И. Шестова "гораздо более глубокое и значительное", чем близкое ему творчество Н.А. Бердяева.
рение откровенно экзистенциальное, децентрированное, фрагментарное и радикально метафизическое.
Своеобразие философии Льва Исааковича Шестова в центре внимания настоящего исследования.
Состояние изученности вопроса. Анализ состояния изученности вопроса принимает во внимание три его аспекта: анализ изученности биографии и философской биографии мыслителя, оценка степени изученности историко-философских экскурсов и анализ исследований отдельных сторон и всей философии Шестова. В силу того, что крупные исследования жизни и творчества философа практически отсутствуют (к крупным можно отнести работы Дж.К.С. Уэрнхэма, Н. Барановой-Шестовой и ряд других), для понимания этого вопроса следует учесть также небольшие, но заметные работы значительного числа авторов.
Биография (а также в некоторой мере и философская биография) Льва Шестова наиболее полно и объективно, с цитированием философски значимой переписки, представлена в эмигрантском шестововедении и, особенно, в двухтомном труде Н. Барановой-Шестовой1. В импрессионистических по своему характеру, а также посвященных отдельным периодам жизни философа воспо-минаннях она присутствует в книге Е. Герцык ; в двух книгах Е. Лундберга ; в рукописи Б. Фондана4; в работе Г. Ловцкого5 и в некоторых других. Рукопись друга и ученика философа Бенжамена Фондана выделяется из этого ряда точной передачей живой речи мыслителя, его экзистенциальных признаний, свидетельством о последних откровениях философского, религиозного и социально-политического характера. Указанная литература способствует пониманию лич-
1 Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова (По переписке и воспоминаниям современников). В 2-х т. Paris: La
Presse Libre, 1983.
2 Герцык E. Воспоминания. H. Бердяев, Л. Шестов, С. Булгаков, В. Иванов, М. Волошин, А. Герцык. Paris:
YMCA-PRESS, 1973.
3 Лундберг Е. Записки писателя. 1917-1920. Изд-во писателей в Ленинграде, 1930; Записки писателя. 1920-1924.
Т. 2. Изд-во писателей в Ленинграде, 1930.
4 Фондан Б. Разговоры с Львом Шестовым // Новый журнал, New York, 1956, кн. XIV, с. 195-206.
5 Ловцкий Г. Лев Шестов по моим воспоминаниям // Грани, №45, январь-март 1960; Грани, № 46, апрель-июнь
1960, с. 76-98; с. 123-141.
6 ности философа, его жизни и творческой эволюции, но она не является и в целом не претендует на статус собственно философско-биографической (освещая в первую очередь житейское).
Вопрос изученности историко-философских экскурсов Льва Шестова можно рассматривать хронологически, начиная с темы Св. Писания. Здесь заметна эссеистическая работа Дж.К.С. Уэрнхэма1, в которой исследуется связь философии Шестова с библейским иррационализмом, а также понимание философом веры и Бога (9-я и 12-я главы). Подобные исследования в определенной мере проведены также Дж.Л. Клайном2, Д. Паттерсоном, Ф.К. Коплстоном, С.Н. Булгаковым, В.В. Зеньковским, В.Е. Долей, Б. Шультце и некоторыми другими. Практически все авторы отмечают крайне иррационалистическое понимание Библии, а также заметную удаленность Шестова от христианства и христианских идей и определенную спорность в связывании его мысли главным образом с Библией. В работе Г. Федотова (Л. Шестов. На весах Иова // Сб. «Числа», кн. 2-3, Paris, 1930) даже проводится мысль о том, что Шестов никогда не исходил из Писания, а его Бог - не Бог Израиля, а скорее «Вицлипуцли мексиканского пантеона». Библейские идеи философа, включая его отношение к иудаизму и христианству, достаточно «беспочвенны» и противоречивы, их
интерпретации не завершены, поэтому проблемность этой темы (Шестов и Библия) сохраняется.
Редки специальные интерпретации экскурсов Шестова в историю античной философии. Следует упомянуть размышление Н.К. Батовой (Вязь моей души (О философии Льва Шестова). М., 2000) о Плотине и Шестове, а также отдельные идеи и оценки относительно этого предмета, высказанные в контексте работ о Шестове В.В. Зеньковским, Н.А. Бердяевым, В.Ф. Асмусом и др. Отношения Шестова к античной мысли и ее представителям своевольны и амбивалентны, причем в такой степени, что, по сути, не противоречат критическому
1 Wernham James C.S. Two Russian Thinkers {An Essay in Berdyaev and Shestov}.Univ. of Toronto Press, 1968.
2 Kline G.L. Religious and anti-religious thought in Russia. Chicago-London: The university of Chicago Press, 1968.
(по отношению к Шестову) суждению С.Н. Булгакова (статья о религиозном мировоззрении Л. Шестова, Париж, 1938 г.) о том, что Иерусалим и Афины неразрывны и друг друга обуславливают.
Почти отсутствуют исследования обращения философа к истории философии средних веков и М. Лютера. Это эпизодические интерпретации отдельных экскурсов в работах Д. Паттерсона1, Ф.К. Коплстона, В.Е. Доли; обнаружение общего в мысли об онтологичности единичных вещей у Шестова и Дунса Скота (статья Н.А. Бердяева «Основная идея философии Льва Шестова», Париж, 1938-1939). Наиболее серьезная попытка предпринята Дж.К.С. Уэрнхэмом (восьмая глава книги «Two Russian Thinkers...»: «Шестов и христианская философия»),
Экскурсы Шестова в историю философии Нового времени и немецкую классическую философию рассматривались в эссе Д. Паттерсона "Faith and philosophy" (Wachington, 1982). Н.А. Бердяев подчеркивал антиномизм отношений Шестова и Спинозы (Спиноза - и идейный враг, и любимый философ), а В.В. Зеньковский (История русской философии, Париж, т. 2, ч. 2) обратил внимание на большую близость идей Шестова и Паскаля. Отдельные работы по этой проблематике, в том числе и сравнительный анализ в некоторой степени близких учений Паскаля и Шестова, отсутствуют. Не осмыслена должным образом неоднозначность отношений философа к его основным оппонентам -Декарту, Спинозе, Канту, Гегелю.
Соотношение философии Л. Шестова и идей его духовного «двойника» С. Кьеркегора исследовано в гораздо большей мере. Здесь должны быть упомянуты исследования Дж.Л. Клайна («Спор о религиозной философии: Л. Шестов против В. Соловьева» - в сб. статей, Питтсбург, 1975); В.Ф. Асмуса «Лев Шестов и Кьеркегор» (М., 1972), в которой главное внимание уделено общим сто-ронам их философий; работы Н.А. Бердяева и Б. Шлецера «Киргегардт и Шестов» (Париж, 1939). И Бердяев, и Шлецер сделали выводы о неизменной необъ-
1 Patterson D. Faith and philosophy. Univ. Press of America, Inc. P.O. Box 19101, Washington, D.C. 20036, 1982.
2 Бердяев Н.А. Лев Шестов и Киркегаард // Современные записки, Париж, 1936, № 62, с. 376-382.
ективности подхода Шестова к Кьеркегору и любому мыслителю, а также о поиске спасения с идеалом «чистой апофатики». Высказывания в связи с проблемой «Шестов и Кьеркегор» присутствуют и в других сочинениях Клайна, Бердяева, а также в работах В.В. Зеньковского, В.Е. Доли, А.В. Ахутина. Тем не менее не исследовано вероятное влияние идей Кьеркегора (повторение, Ничто, страх перед Ничто и др.) на философию Шестова, не обозначены основные общие и отличающиеся стороны их философий.
Большое влияние Ф. Ницше на философию Шестова признают почти все исследователи, причем Н.А. Бердяев и А.И. Черных1 даже говорят, с некоторыми оговорками, о «генетическом» родстве с линией Ницше и Lebensphilosophie. Удачное, но неполное сравнение учений Шестова и Ницше наличествует в диссертации К.К. Чикобавы, в статье Ю.В. Синеокой (сб. «Фридрих Ницше и философия в России», СПб., 1999). Однако в большинстве работ (Зеньковского, Иванова-Разумника, Доли, Моревой и других) проблема исследуется фрагментарно. Говорить о ее основательной изученности также не приходится. Так, например, не проведен сравнительный анализ их философии жизни; отношения к морали, человеку, Богу; нет внятной интерпретации сближения Шестовым Ницше с Библией и Лютером.
Проблема «Шестов и Достоевский», при всей ее значимости, тоже исследована не полностью. Не сформулированы общие и отличительные стороны философии Шестова и Достоевского, причины позитивного и негативного отношения Шестова к разным человеческим типам писателя, к вариантам этического выбора и другое. В процессе более широких исследований творчества Шестова встречаются, главным образом, только фрагментарные высказывания - у Зеньковского, Клайна, А. Закржевского и других. В этом ряду заметна сво-им радикализмом рецензия М. Гершензона на книгу «Достоевский и Нитше» с обозначением слишком неадекватного понимания Шестовым Достоевского и навязывания писателю своих мыслей.
1 Черных А.И. Экзистенциальная философия Льва Шестова. Дисс.... канд. филос. наук. М., 1976.
2 Гершензон М. Литературное обозрение // Научное Слово, М., 1904, книга II, с. 106-119.
Экскурсы Шестова в область русской философии XIX-XX веков рассматривались достаточно часто, но почти исключительно в аспекте сопоставления философии Л. Шестова и Н.А. Бердяева. Этой проблемой занимались, главным образом, западные, эмигрантские и советские исследователи. Это все то же сочинение Дж.К.С. Уэрнхэма (главы 10 и 11); работы С.А. Левицкого1, рассматривающие «экзистенциальный диалог», общее и отличия философий Шестова и Бердяева. Сравнение их взглядов - также в диссертациях К.К. Чикобавы, В.В. Куликова (в меньшей мере) и др.; в трудах Дж.Л. Клайна. У последнего реализовано также сопоставление философии Л. Шестова и B.C. Соловьева. В диссертации Ю.А. Бахныкина («Критика религиозной философии Льва Шестова», М., 1980) обозначено влияние (на самом деле проблематичное) на философию Шестова славянофилов А. Хомякова и И. Киреевского, неославянофилов, почвенников, B.C. Соловьева и его последователей. Лев Шестов был не бесспорно причислен к группе «неохристиан». Многие аспекты этой проблемы (Шестов и русская философия XIX-XX веков) остаются спорными, а сопоставления с учениями Л.Н. Толстого, Н.Ф. Федорова, В.В. Розанова и др. не отличаются сколько-нибудь системным характером.
Экскурсы Шестова в область западной мысли XX века, а также вопросы его вероятного влияния на западную философию находятся, главным образом, в процессе исследования. В спор с Шестовым вступали в своих работах такие крупные философы Франции, как А. Камю и Ж. Маритен. О «подземном» влиянии Шестова на французскую философию и культуру размышлял Ж.-К. Маркадэ2 (в сб. статей под ред. Н.П. Полторацкого). В современной Франции исследуется проблема соотношения философии Л. Шестова и Ж. Батая.
Таким образом, степень изученности историко-философских экскурсов Шестова следует признать недостаточной. Между тем историко-философский анализ способен существенно прояснить установки и особенности философст-
1 Левицкий С. Экзистенциальный диалог (Н. Бердяев и Л. Шестов) // Новый журнал, Нью-Йорк, 1964, кн.75.
2 Русская религиозно-философская мысль XX века. Сб. статей под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург, 1975.
вования Льва Шестова, а также особое (шестовское) видение ряда учений мировой философии.
Наибольшее количество публикаций - от монографий и диссертаций до статей и мелких заметок - посвящено критическому анализу основной, «моно-идеистической» темы Шестова - критики разума. В силу сложности и неоднозначности мысли Шестова, а также по причине личностных предпочтений самих исследователей сформировался определенный спектр понимания и трактовки его философии. Имеются работы по антропологии, этике, эстетике Шестова - это работы В.В. Куликова (антропология и этика), Р.В. Иванова-Разумника (смысл жизни), В.Е. Доли (теологическое понимание свободы), В.В. Лашова (гуманизм), Дж.К.С. Уэрнхэма («истины» подпольного человека) и некоторых других. В этих работах центром антропологических изысканий Шестова нередко признается вопрос о спасении человека (Куликов, Доля, а также В.В. Зеньковский, Г. Ловцкий, Ю.А. Бахныкин, Вик. Ерофеев, К.К. Чикобава). А этическая позиция философа определяется как иррационалистическая и антинормативная, или деструктивная (В.В. Куликов, Е.Н. Бурак); нигилистическая (В.Е. Доля, подчеркивавший теологическую суть нигилизма Шестова, С.А. Левицкий, писавший об отрицании «морали, не укорененной в Боге», В.А. Ку-вакин, выявлявший также и гуманизм Шестова); мистическая (В.В. Зеньковский, Н.В. Носович); гуманистическая (В.В. Лашов).
О философии Шестова сложилось несколько весьма отличных друг от друга представлений. Во-первых, нельзя не сказать о тех, кто признает в Шестове, правда с некоторыми оговорками, только философского эссеиста, или писателя, но не собственно философа - это С.Н. Булгаков; Ю. Марголин (Шестов -писатель и "профессиональный антифилософ"); отчасти Б. Яковенко (писал о философском дилетантизме Шестова) и ряд других. Однако тех, кто признает Шестова философом, гораздо больше. Эти представления можно расположить в порядке убывания, начиная с наиболее распространенного, сводящегося к пониманию философии Шестова как борьбы против разума, как философского
11 иррационализма. Вероятно, многие разделяли эту точку зрения главным образом по причине более или менее поверхностного подхода к размышлениям Льва Шестова. С.А. Левицкий тоже писал о «религиозном иррационализме в облачении радикального скепсиса», но заметил, что это формальная характеристика. Суть же философии Шестова - «мистическая». Близкая точка зрения во многом у Дж.К.С. Уэрнхэма (библейский иррационализм), Н.О. Лосского (иррационализм), Е.Н. Бурака, Вик. Ерофеева (рационалистический иррационализм), В.Ф. Асмуса (борьба против разума). В данной диссертации признается вся весомость такого представления, но вместе с тем оно конкретизируется и уточняется в попытке последовательного рассмотрения общей специфики философствования Шестова.
В центре второго представления, обозначенного во всех видах шестовове-дения, - религиозный пафос философии Л.И. Шестова. Проблемность этого представления в том, что первый период творчества (1895-1910 гг.) может показаться даже нерелигиозным, в лучшем случае богоискательским, или скрыто-богоискательским. Однако В.В. Зеньковский говорит: творчество Шестова - это не экзистенциализм и не иррационализм (хотя эти моменты он не отрицает), а создание базы для системы теоцентристской философии. Схожие точки зрения у В.Н. Ильина, Н.В. Носовича, Б. Шлецера, Г. Ловцкого, Дж.К.С. Уэрнхэма, Ф.К. Коплстона1. Вряд ли правомерен взгляд Ю.А. Бахныкина на философию Шестова как на «неохристианскую», сложившуюся под влиянием учений славянофилов, почвенников, B.C. Соловьева и др. Определенная близость личного мистического опыта (у Шестова) мистике хасидизма (Дж.Л. Клайн, С. Монас) более вероятна, как вероятна также перекличка с духом и рядом идей Каббалы.
Третье представление акцентирует религиозный экзистенциализм (или экзистенциализм, как у С. Кьеркегора). Ближе всего к этой позиции П.П. Гайден-ко, К.К. Чикобава2, Ж. Маритен, А. Камю, в основном А.И. Черных и Дж.Л. Клайн. С.Л. Франк называет Шестова одним из родоначальников экзистенциа-
1 Copleston F.C. Philosophy in Russia: From Herzen to Lenin a. Berdyaev. Univ. of Notre Dame press, 1986.
2 Чикобава К.К. Критика религиозно-экзистенциальной философии Льва Шестова. Дисс.к. ф. н.Тбилиси,1975.
лизма. Согласно А.И. Черных (1976) экзистенциальная философия Шестова открывает два вида реальности и два вида бытия человека - жизнь «всемства» и жизнь подлинную (асоциальную, окраинную, но с прояснением экзистенции). Цель философии Шестова тоже религиозно-экзистенциальна - «освобождение человека от «ужасов» жизни» благодаря вере, дающей абсолютную возможность и свободу. Согласно А. Камю «философ-экзистенциалист» Шестов обнаружил «фундаментальную абсурдность... существования», назвал ее богом и счел необходимым «броситься в бога» (обретая надежду). А Черных отмечает (помимо экзистенциализма) и частичное родство с иррационалистической философией жизни. У Н.А. Бердяева еще более неоднозначная точка зрения: философия Шестова своеобразно экзистенциальная и спасающая, близкая Leben-sphilosophie и апофатическому богоискательству (ст. «Лев Шестов и Киркега-ард», Париж, 1936). Ю. Марголин склонен относить Шестова к предтечам экзистенциализма.
В советском шестововедении отмечалась множественность элементов философии Шестова: и экзистенциальных, и гуманистических, и эстетических, и нигилистических, и религиозно окрашенных (В.А. Кувакин, М., 1990). Общее определение философии Шестова у Кувакина - философия одиночества и жизни в неизвестности. В.Е. Доля и А.И. Новиков акцентируют философский нигилизм Шестова, связанный с поисками спасения. Весьма спорным представляется соотнесение философии Шестова с русской православной культурой (Н. Зернов), а также соотнесение его «онтологического анархизма» с созданием «теоретических prolegomen к нигилистическим стратегиям социального действия» (Г. Маслов)1. Спорна и скептико-гуманистическая акцентуация творчества (П. Куртц), принижающая религиозную, мистико-мифологическую и другие важные стороны философии Шестова.
Таким образом, перед нами действительно неоднозначное и антиномическое явление (философия Льва Шестова), по-прежнему требующее более об-
1 Маслов Г. Стратегии мышления и действия в русской философии начала XX века. М.: Диалог-МГУ, 1997, с. 124.
ширного и основательного философского осмысления. Такое исследование необходимо и возможно уже в силу того, что большинство писавших о Шестове не было знакомо с рядом его сочинений. Это следует из самопризнания С.Н. Булгакова, из перечня использованной литературы (у В.В. Зеньковского, Дж.К.С. Уэрнхэма и других). Кроме того, многие исследователи были далеки от поисков и борьбы Шестова, даже не принимали его «интонации» (слова Н.А. Бердяева). Разнятся исследования и в качественном отношении. Наиболее продуманные работы принадлежат перу Н.А. Бердяева, Дж.К.С. Уэрнхэма, В.В. Зеньковского, Дж.Л. Клайна, А.И. Черных, К.К. Чикобавы и некоторых других.
Цели и задачи исследования. Основной целью исследования является выявление специфического своеобразия философии Льва Шестова: "...Дать увидеть то, что себя кажет, из него самого так, как оно себя от самого себя ка-жет" (Хайдеггер). Поставленная цель труднодостижима в силу следующих причин: во-первых, Лев Шестов не стремился, а также в целом не мог достаточно ясно и определенно обозначить свои онтологические интуиции. Во-вторых, радикальная свобода (беспочвенность) философа действительно размыла всякие устойчивые основания его философии, сделав ее весьма проблематичной и ан-тиномичной, отвечающей на различные ее толкования, даже секулярные и православные. В силу этого какое-либо узконаправленное объяснение философии Льва Шестова (антропологическое, структурно-историческое и другое) с большой вероятностью может не привести к пониманию ее специфики. Только целостное исследование способно приблизить нас к решению этой задачи.
Поэтому своеобразие философии Л.И. Шестова раскрывается в трех взаимосвязанных аспектах. Первый аспект - философская биография Льва Шестова, без которой нельзя обойтись в силу экзистенциального характера его философии, огромной значимости субъективно-личностных моментов. Второй аспект - Шестов в его историко-философских экскурсах, которые до настоящего
времени осмыслены недостаточно. Однако, по сути, благодаря им, состоялись тексты самого Шестова, состоялась его «борьба» и «изыскания». В них отчетливо выражено стремление нащупать метафизическую тайну каждого мыслителя (бытие-в-душе), раскрыть децентрированную тайну каждого учения, причем тайну живую и онтологическую.
Третий аспект - сама философия Льва Шестова в ее систематическом измерении, с учетом основных ее свободных предположений, парадоксальных поворотов, нигилизма и «позитивизма», своеобразия каждой позиции философа и всей его философии в целом.
Метод исследования. Избранные методы должны быть, прежде всего, эффективными в деле прояснения и в основном преодоления проблематичности, связанной с философской биографией Льва Шестова, с интерпретацией историко-философских экскурсов и собственно его философии. Кроме того, что методы исследования должны способствовать обнаружению существенного, они не должны игнорировать едва заметные нюансы, не слишком явную иронию, интонацию, самопротиворечивость и парадоксальность мысли Шестова -по причине того, что, как следует из одного из основных подходов самого Шестова (радикально метафизического), именно случайное и даже невидимое философ преимущественно искал и выделял в других учениях. А значит, мог так же (как бы мимоходом, едва ли не одним словом) обозначить свое главное.
Поэтому, наряду с методом сравнительного историко-философского анализа, особое значение придается герменевтическому прочтению текстов Шестова и литературы о нем. Герменевтического внимания требуют в основном многочисленные и противоречивые высказывания философа по поводу одной и той же проблемы (например, проблемы высшей истины, или проблемы Иисуса Христа и т. д.). Без этого подхода невозможно обнаружить предположительную позитивность парадоксальных (и философских, и историко-философских, и религиозно-мистических) находок философа. Этого же подхода требует недосказанность, а иногда и вербальная невыразимость, глубина и витально-
энергетическая сила его мысли, перекликающаяся, в частности, с мистикой и рядом идей Каббалы. Герменевтическое прочтение тем более необходимо, что философ постоянно сетовал на непонимание его идей даже близкими мыслителями (каким, к примеру, был Н.А. Бердяев), а в исследованиях встречались слишком торопливые обобщения (например, у Г. Масарика Шестов назван всего лишь «подражателем» Штирнера и Ницше).
Результаты исследования, выносимые на защиту, и их научная новизна. На защиту выносятся следующие результаты:
1. В философско-биографическом измерении своеобразие творчества Льва Шес
това всецело определялось ценностями экзистенциально-религиозного порядка,
чему соответствовало и центральное место в его творчестве темы и проблемы
антропологии - как метафизики человека, как поиска мыслителем бытия-в-
душе. Основная суть бытия-в-душе - божественная и непостоянная беспочвен
ность (источник свободы, творчества, бесконечности человека).
2. Специфика философского творчества Льва Шестова выразила себя также в
радикальном предпочтении «максимума метафизики», понимаемого как уст
ремление от экзотерического (рационального, логического, исчерпываемого
вербализацией) к эзотерическому, к «корням» бытия, к ускользающему Богу, к
последним тайнам мироздания. Этим устремлением обусловлен и основной
подход Шестова - глубинно-психологический и радикально метафизический
(поиск первичных откровений и тайн, «весов Иова», скрытого бытия-в-душе).
3. В диссертации раскрыто своеобразие нигилизма Льва Шестова, вдохновлён
ного истинами Библии, ценностями творческой беспочвенности, обращенного
на ничтожение разноликой необходимости (социальной, природной, научной,
философской, этической и пр.), взросшей на забвении подлинной веры и лож
ном культе разума и препятствующей утверждению творческой свободы в че
ловеческой жизни. Нигилизм Л. Шестова, в противоположность нигилизму Ф.
Ницше, стоически принимающему необходимость, характеризуется последова
тельным отвержением её в любом проявлении.
4. Своеобразие творчества Шестова во всех трех исследуемых аспектах вырази
ло себя не только в бескомпромиссно открытой «беспочвенности» мыслителя,
но и в скрытой перекличке с духом и рядом идей эзотерико-мистического иу
даизма, особенно каббалистического. На это указывает не только часть исполь
зуемого философом лексикона, но и понимание им множественности сверхъес
тественных миров, постоянно изменяющихся имен Бога, убеждённость в неоп
ределимости «сути и основ вещей», идея возможного «королевского» величия
человека во вселенной и пр.
5. Основная установка Льва Шестова - нахождение «последних истин» и спа
сение человека. Её действенность покоится, по его убеждению, на взаимной
смысловой согласованности радикальной трактовки метафизики, своеобразной
концепции нигилизма и идеи гуманизма, также по-особому трактуемой. Гума
низм Льва Шестова - это признание вселенской ценности, неповторимой ме
тафизической природы и миссии за любым живым человеком и желание ради и
во имя отдельного человека преодолеть (победить) любую необходимость, лю
бое невозможное. Не разделяя сколько-нибудь значимой общности с гуманиз
мом Просвещения, он ближе, а отчасти и сопоставим с радикализмом супрамо-
ралистического проекта Н.Ф. Федорова, желавшего достижения бессмертия че
ловека, воскрешения всех умерших предков и подчинения природного порядка
нравственному.
Философия Льва Шестова - это значительное творческое предприятие русской философии и культуры серебряного века ради нового религиозного и философского пути.
> 17
От «добра» к философии жизни и нигилизму
Биография философа, тем более такого экзистенциально-психологического, как Лев Шестов, не может не помочь (в определенной мере) проникновению в тайны его личности и философии. Имеет какое-то значение, конечно, и обеспеченность его купеческой семьи, и национально-религиозное происхождение, и домашнее обучение ивриту и Каббале. Шурин и друг философа Г. Ловцкий утверждал, что остроумный и одаренный отец передавал сыну легенды, мифотворческие рассказы, предания, изречения1. Молодой Шестов переводил вместе с журналистом Г. Работниковым несколько глав труда Г. Греца "История евреев". Но также известно, что он "не придерживался внешних обрядностей" иудаизма (Г. Ловцкий), не изучил иврита и резко высказывался против любых необходимостей и Законов Божьих. Однако Лев Шестов имел отношение к глубочайшей религиозности, которая, согласно Б.П. Выше-славцеву, всегда интимна и мистична, а значит "сверхзаконна" . Эта религиозность философа, как будет показано, наиболее близка мистической доктрине Каббалы. Существенное в его судьбе также связано с русским языком, российскими гимназиями и университетами (Московским и Киевским), с детским и юношеским увлечением социально-политической борьбой. Есть версия Е. Лундберга о связи юного Шестова с "народовольцами", есть его же предположение о похищении 12-летнего мальчика (возможно, с его согласия) некими анархистами (?) ради выкупа; есть очевидные факты замешанности Шестова-гимназиста и, не исключено, Шестова-студента в политических делах. Его диссертация с целью получения звания кандидата прав - о новых Рабочих Законах (с изложением фактов нищеты рабочих и крестьян) была запрещена Московским Цензурным Советом. При этом ни один из биографов не фиксирует какой-либо серьезной реакции Шестова на произошедшее. А отношение философа к марксизму и большевизму в конце концов сложилось совсем не в пользу последних.
Молодой человек искал себя и как певец, и как поэт, и как писатель. В его рассказах юноши-идеалисты думают о победе добра, о помощи страдающему народу, о беззаветном служении обществу. В одной из первых своих статей -"Идеализм и символизм "Северного вестника"" (1896 г.) он осуждал декадентов и символистов и выражал "свое преклонение перед деятелями 60-х годов и перед позитивной проповедью Толстого" . Писать нечто философское он начал случайно, в 27 лет (с 1893 г.) /из "Разговоров со Львом Шестовым" Б. Фондана/ и не любил писать, "переламывал себя". Это воспринимается достаточно парадоксально, поскольку жизнь и творчество философа обнаруживают и литературную одаренность, и почти несомненное - отношение к философии, как к призванию.
Исходное Льва Шестова - главным образом не политика, не увлечения юности, а, скорее всего, чтение в 26-28 лет Канта, Библии и Шекспира. Кант разочаровал, Писание по-настоящему увлекло (возможно, как продолжение ранних занятий Каббалой и обучения со стороны отца), а Шекспир оказался "первым учителем философии". То есть первым оказался не философ, а поэт и великий знаток жизни. Не гениальная классическая и просветительская философия, а иудейско-христианская Книга (она же "философия", согласно Шесто-ву; иногда - "иудаистская" Книга). Вероятно, другими исходными моментами жизни и творчества нужно признать события личной жизни - связь с горничной Шварцманов и рождение внебрачного и любимого сына Сергея (примерно в 1892 г.), а также достаточно неясный "проклятый случай" сентября 1895 года (скорее всего, тяжелая личная трагедия, вызвавшая к тому же нервное расстройство). О ней Шестов в "Дневнике мыслей" от 11.06.1920 г. написал так: "В этом году исполняется двадцатипятилетие, как "распалась связь времен" или, вернее, исполнится - ранней осенью, в начале сентября. ...Самые крупные события жизни - о них же никто, кроме тебя, ничего не знает - легко забываются"1. "Проклятый случай, который наделал столько бед в моей жизни", - об этом же в письме к В. Малахиевой-Мирович (1896 г.). Эти факты не позволяют связывать воспринятые Шестовым гамлетовские слова - "the time is out of joint" - ни с его политической борьбой, ни с запретом диссертации (что произошло раньше, между окончанием Киевского университета в 1889 году и 1892 годом). Маловероятно, что это было как-то связано с напряженными и нелюбимыми коммерческими делами (об этом, как одной из причин, пишет Н. Баранова-Шестова). Не самое вероятное и заметить такие слова Шестова: "...Разбитая голова часто является первой страницей истории развития гения" . Поскольку, если бы такой случай произошел, он был бы так или иначе замечен окружающими.
Между тем значение распада "связи времен" колоссально: Шестов в своей первой книге "Шекспир и его критик Брандес", как пишет Б. Фондан, "...пытался вставить время обратно в колею", "еще стоял на точке зрения морали". Но позже позволил времени "разлетаться в куски". Закончилось творчество из готового материала. Начиналось "творчество из ничего". Начиналась беспочвенность.
Первая книга писалась в Италии, в 1896-1898 гг. И это был рубеж перерождения убеждений Шестова: когда человек вылетает из колеи и видит ужасы вокруг (из статьи "Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль", 1938-1939 гг.); когда "нужно связать павшую связь времен, нужно убить короля"1, а Гамлету проще убить себя. Быть может, "король" Шестова - это его удачливый любовный соперник. И это сразу обнаруживает, что жизнь может оказаться сильнее морали; что душевное подполье может оказаться сильнее душевной мягкости и прощения. Подобная версия подтверждается устойчивой апологией жизни, эгоизма, жизненного зла (в противовес добродетельным "пустоцветам") в сочинениях 1900-1905 гг. А в основе всех версий перерождения идей Шестова, помимо влияния Шекспира, имморально понятой Библии, Каббалы и Ницше, конечно, трагедия, или одиночный "ужас жизни ".
По-другому идейная суть перерождения, ставшая "ведущей для всего творчества Шестова" (Н. Баранова-Шестова), - это последние слова второй и поворотной книги ("Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше"), слова о перемене ценностей: Ницше понял, что добро не есть Бог. "Нитше открыл путь. Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога" . То есть онтологизация добра - ошибочна и для отдельного человека, и для человечества. Главная ценность - не добро, а путь к настоящему Богу, Богу-жизни, которого Ницше условно назвал "Дионисом". Шестов идет к онтологи-зации не добра, а реального и таинственного мира, человека, жизни души, живого Бога. Шестов отрицает также онтологизацию разума, знания, смысла жизни: скорее нуждается в объяснении ("в терминах жизни") сам разум, само знание, сам смысл, чем мир, человек, жизнь, Бог.
Библеизированный Ницше и отвергнутый Кант
Фридрих Ницше - второй (или третий - после Библии) учитель Шестова (с 1894 г.). Философия Шестова, как и философия Ницше, тоже во многом оказалась самоисповедью, причем для нее специфично обнаружение близости Библии и философии Ницше:
1. В том, что змей (Дьявол) из истории первого грехопадения - это та же черная змея из поэмы Ницше, которая заползла в рот спящему пастуху, и которой нужно откусить голову. Черная змея, познание - это все та же необходимость Льва Шестова.
2. В том, что "великая истина" Евангелия ("...солнце одинаково всходит над грешниками и праведниками" /Шестов/) соответствует жизненной формуле "по ту сторону добра и зла" Ф. Ницше (он угадал тайну Евангелия!). И этот имморализм - "важный, огромный шаг вперед" (к свободе от этической необходимости).
3. В том, что Библия указывает на право человека в жизни и на силу, поддерживающую это право (например, в Книге Иова), и Ницше учит человека не похожести на человека, а пути к дерзающему человеку. Вопреки моральному "богу" и другим "общим местам о христианском учении, которые... застилают смысл и свет правды"1. Отсюда понятны нехристианские мотивы Шестова и даже нападки на христианство (как согласившееся с необходимостью).
4. В том, что человек - это дерзкий творец (как библейский Бог), а философия (Ницше, Библии и др.) по сути своей антропологична (о месте и значении человека, о его правах и роли во вселенной и т. д.).
5. В том, что Библия - из жизни, и Ницше писал фатально, из жизни, из собственного опыта.
Так увидел русский философ новаторство и избранничество Ницше. И в этой имморальной библейско-ницшеанской метафизической тенденции - суть перерождения идей Льва Шестова. А за тенденцией, конечно же, особый гуманизм философа и его метафизические слова - имморальные и реальные жизнь, мир, Бог и дерзающий на все человек - перед лицом жизни и смерти, своего места (не жалкого, в социуме, а настоящего - во Вселенной, где есть высшая сила). Это, обязательно, как уже было замечено, и вопрос о творчестве человека, включающем в себя нигилирование слишком маленьких, отработанных (согласно Шестову и Ницше) ценностей. Ради человека. И это тоже говорит о том, что нигилизм Шестова и Ницше - творческий. Путь к человеку (у Шестова и Ницше - разный, особый) требует радикализма, без которого не преодолеть привычку, традицию, сон, колею, разнообразную приземляющую философию. Радикализм Шестова - антирационалистический, имморальный (или библей-ско-ницшеанский). Суть его - антиклассическая. И, соответственно, главная установка Шестова (после 1898 года) имеет три аспекта - религиозно-метафизический (позитивирующий), нигилистический и гуманистический.
Шестов после 1898 года хочет видеть не добро (в том числе в душах Толстого, Достоевского, Ибсена, Чехова и других), а реальные и бессознательные (потаенные) их желания, а также маскировку под общую мораль и приличия. Это несколько перекликается с учением Зигмунда Фрейда. Но в отличие от Фрейда Шестов ищет не потаенное сексуальное, а потаенные "весы Иова", бы-тие-в-душе, то есть тайну метафизическую, а также тайну религиозной веры, которая может даже не вполне осознаваться (как вера Ницше или Спинозы). Одним из основных его подходов становится близкий герменевтике метафизический подход. Именно он скрывается под словами - "странствования по человеческим душам". Открытия философа пугают, шокируют, превращают его почти в маргинала, как это происходило с маркизом де Садом и Ф. Ницше. Друг Н.А. Бердяев называл это "шестовизацией" и "безблагодатным максимализмом". Евангелие у Шестова перестает быть Евангелием, Л. Толстой - проповедником добра, религиозная вера - религиозной верой, рационализм - рационализмом (например, у Спинозы) и так далее. То есть наступает смещение от центра и, случается, что рождается некая, прежде незаметная, истина. И философия, история философии оказываются не широкой столбовой дорогой, а извилистыми и неожиданными тропинками, возможно, приводящими к ускользающей (на старом горизонте) истине. К ней ведет психологизм. Как полагал Лев Шестов, - с Достоевского тысячелетняя эра разума и морали сменяется "эрой психологии". Но также, как было показано, - и эрой метафизики человека.
Парадокс неприятия Канта Шестовым уже в молодые годы, с 26 лет (а, по сути, всей классической и постклассической философии) тоже должен быть прояснен:
1. Философия, согласно русскому мыслителю, - это "обзор и объяснение человеческой жизни"1, то есть жизненная "антропология", а не "выдумка одного богоподобного разума". Антропология Канта Шесто-ва никак не устраивала. Кроме того, истинный философ, согласно Шестову, - это скорее поэт, а уже потом мыслитель.
2. Это не стремление к системе (так как тогда страдает "свободное творчество", то есть, в понимании Шестова, беспочвенность мыслителя).
3. Это не "навешивание номеров на все", по сути, на таинственное.
4. Это не подмена ("уничтожение") живого Бога и сердечной нравственности чем-то разумным и должным.
5. Это не игнорирование (или слабое научное объяснение) страстей и трагедий, гибели человека и "вековых мук человечества".
6. Это не признание необходимости ("управляющего нашей жизнью кирпича") непобедимой и вечной силой.
Библия и предпочтения «библейского философа»
Лев Шестов был рожден иудеем, но воспитание его в заметной мере оказалось «эллинским». Тем не менее, одним из главных его желаний была мечта о бескрайней «райской» свободе. А это означало: свободу и от обычного «иудея», и от европейца - «эллина». То есть от мира заданности, от мира необходимости. Даже внешне он иногда казался (Е. Герцык, М. Федоров и др.) скорее не современным человеком, а как бы ветхозаветным пророком. Отец, «один из ранних сионистов» (Н. Баранова-Шестова), приглашал к мальчику учителя иврита и Каббалы и следовал, при всём своём определённом вольнодумстве и юмористике, иудейскому закону. «Этот Закон (Завет) на горе Синай около 1250 г. до н. э.» получил (от Бога) Моисей, и Закон -«продолжение Союза, заключенного Богом с Авраамом»1. Соблюдение Закона «находится в центре исповедания» иудаизма. Иудеи, согласно И.А. Ильину, «искали «совершенства» в соблюдении законов и обрядов», предписанных Богом Израиля. Их религия -религия «строжайшей обрядности» (613 «мицво» /заповедей/ Талмуда, регламентирующих практически всю жизнь иудея). Нравственные прозрения позднейших еврейских пророков не изменили «национального понимания религии» (И.А. Ильин). И эта необходимость, эта «несвобода», строгая узаконенность жизни - одна из причин постепенно нараставшего бунта Шестова против любого «закона», любых «заповедей» и проповедей, потаенно - и против «законоучителей» (раввинов, но и других священнослужителей с их системами храмового культа, обрядности).
Говоря «закон», Шестов имел в виду не столько его широкое понимание, включающее главные божественные события Библии, псалмы царя Давида и другое, сколько узкий смысл - основные принципы, нормы и правила жизни верующих. То есть то, что определил в этом слове Вл. Даль: «предел, поставленный свободе воли или действий; неминучее начало, основание; правило, постановление высшей власти». А так же: «Закон Божий, откровение, составляющее сущность веры».
«Откровение» Шестова исключает « 3 а к о н » . На предел и «неминучее» он отвечал борьбой с «неминучей» необходимостью за неограниченные возможности человека. На начало, основание - безначалием, беспочвенностью (ибо почва - это самое первое земное начало) и безосновностью.
Главными героями его «Иерусалима» («библейской философии», «голоса Бога») оказались не мыслители иудаизма, а христианские философы -Тертуллиан, П. Дамиани, Лютер (который тоже призывал «забыть про закон»), Паскаль, Ницше (его атеизм родом из христианства), Достоевский, Кьеркегор. К ним же, восставшим против вечных истин и «Афин» («голоса Сатаны», по Шестову), философ, конечно, относил и себя. При этом каждый мыслитель у Шестова, иногда справедливо, иногда не очень, был «библеизирован». Т.е. самое потаенное и важное нередко связывалось с библейским откровением.
Ни одной своей строчкой философ прямо не воспел иудаизм, раввинизм, свой народ. Однако он пел о «наших праотцах», невежественных, но общавшихся с Богом, о «безумии» древнееврейских пророков и апостолов. И проводил недопустимые с точки зрения иудаизма параллели между Авраамом и Л. Толстым, безгрешным Адамом и Достоевским и т.д. Безгрешный Адам в Каббале (Зогар) - это «корона» творения, высший уровень и высшая тайна человека («небесный человек») . То есть тайное влияние достаточно вольно воспринятого мистического иудаизма в работах Шестова ощущается постоянно - как существенная сторона его духа.
Согласно иудейскому Закону еврей не может жениться на нееврейке, а нееврейка не может стать иудейкой с целью вступления в брак. Между тем Шестов в 1897 году нарушил эту норму и даже позднее позволил жене крестить дочерей по православному обряду. Зная все вышесказанное, можно предположить, что таинственный «проклятый случай» (из письма Шестова) 1895 года, приведший к серьезному нервному заболеванию, тоже был связан с тяжелым конфликтом между свободной душой философа и Законом, за которым зримо и незримо стоял отец. Поэтому многолетний спор Шестова с «законом» и его многочисленные «шестовизации» (в религиозной сфере) очень значимы. Опровержения иудейского Закона были принципиальны: истинное личное и вербально невыразимое откровение, полученное Моисеем на горе Синай, стало у пророка под горой, среди людей, каменным (высеченный на каменных скрижалях Закон Божий).
Такой мир нельзя «понять»
Лев Шестов уже в начальный период своего творчества (конец XIX века) избрал «принцип» онтологической беспочвенности, стремясь "раз навсегда избавиться от всякого рода"1 философских "начал и концов", и почти всегда оставался верен этому «принципу». Поэтому ожидать от него онтологической (да и прочей!) законченности не приходится. Хотя он же искал корни всего, то есть, получается, "начала" (которые могут быть и "концами"). Но это пока частичное понимание: потому что избавиться он все-таки хотел - от ложного или ограниченного объяснения начал и концов. Например, от едва ли не центральной для философии эллинов идеи Анаксимандра о недолжном и нечестивом вырывании множества отдельных вещей из единого, за что они получают воздаяние. Шестов же неизменно и радикально на стороне отдельных вещей, отдельных миров, отдельных прозрений, отдельного и часто трагического человека, отдельной нравственности и чувства прекрасного и так далее. Его искомая "последняя истина", или "последняя тайна", "корни бытия" - это и непостоянная истина (иногда "Истина"), и непостижимое трансцендентное бытие ("область вечной тьмы", "метафизическая область"), и свободные глубины души человека (бытие-в-душе), и тайны судеб жизни, людей, государств, миров; и основная "загадочная" сторона истории (можно сказать, историческое бытие). Поэтому всякий разговор об онтологической позиции Шестова, как правило, непосредственно касается и его гносеологической, антропологической, этической и, в меньшей мере, эстетической, философско-исторической и других позиций. Особенно тесно связаны онтологическая, гносеологическая и антропологическая позиции: в силу близости у Шестова субъекта и объекта, в силу значимости гносеолого-библейского "корня" его философии (выбора Адамом не веры, а познания), в силу психологизированности практически всех размышлений философа, исходящих из мучающейся живой души человека, в силу поисков и веры Шестова в "королевское" величие и возможности человека во вселенной.
Онтологическая (она же - гносеологическая, антропологическая, этическая) ложь, в его понимании, - это, во-первых, все рационалистическое и моральное, внесенное человеком в реальное множественное и чудесное бытие. А если это "идеальное" еще и абсолютизируется (Платон, Гуссерль), то действительные мир и жизнь просто "уничтожаются". Само возникновение мира, согласно Шестову, даже у Аристотеля признается случайным, то есть как бы вопреки разуму и реальным возможностям. Второй великий источник лжи -извращение всей природы вещей, всего мира, сотворенного в чистоте "добро зело", но падшего почти до состояния небытия в силу первого грехопадения. Третий источник лжи, как сказал Паскаль и по-своему повторил Шестов, -"сверхъестественное наваждение и отупление" человека, то есть только разумное "естественное" видение и утрата онтологического влияния на мир. По отношению к онтологической лжи Шестов неизменно выступал как нигилист, как борец с миром необходимости, греха и безнадежности.
Первый исток онтологической (а также гносеологической и т. д.) истины Шестова связан с его беспочвенным поиском: исходить не только из "серьезного" (например, Библии), но и "несерьезного" - психологического (что открытие закономерностей нам "крепко опостылело"), сказочно-гоголевского (что когда-нибудь естественная действительность станет слушаться людей или она станет необязательной, а чудеса - повседневными), древнемифологического и т. д. Второй исток онтологии и гносеологии философа, особенно броский в ранний период его творчества, - это противостояние научным объяснениям, классическому и едва ли не любому философствованию. Он может быть назван эпистемологическим нигилизмом. С ним близко связан иррационалистический, а также библейский агностицизм и апофатизм: "Конечно, такой мир (не эволюционирующий, а чудесный - В.К.) нельзя "понять". Но такой мир И НЕ НУЖНО ПОНИМАТЬ"1.
Третий онтологический и гносеологический исток Шестова - это (вероятно, глубоко личностный и, скорее всего, связанный с духом и рядом идей Каббалы) онтологический мистицизм, иррационализм и видение множественности (и уникальных явлений, и миров). Не только мир, согласно философу, но и любая простая вещь не укладываются в понятие. Иррациональное заметно преобладает над рациональным; непредсказуемое, чудесное и множественное - над детерминированным, закономерным и единым. Шестов также допускал существование "иных" миров (т. е. некое множество) и пытался их как-то понять ("...действительность имеет три и больше измерений"). Он говорил о "новой реальности", куда загадочно переходит человек после смерти; о "величайшей реальности" страшного суда. В этом русле понятно также его позитивное отношение к мистико-мифологическому мирочувствию: древние жили в атмосфере мистической реальности, множества капризных богов, демонов, гениев, а Сократ и сократическая культура увели нас от живой действительности к темным "корням" (логическим началам, принципам и т. д.). В общем-то Шестов близок к неоязычникам, которым, говоря его словами, "тайны бытия бесшумно нашептываются"1. Он имеет отношение и к иррационалистической "философии жизни", поскольку "жизнь" в его понимании - это нечто определяющее, "фантастическое, своеобразное, неестественное", проистекающее из такого же рода высшего "источника". "Основная черта жизни есть дерзновение, то иа, вся жизнь есть творческая тоХца и потому вечная, не сводимая к готовому и понятному мистерия"2.
