Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Метафора в познании и интерпретации мира
1.1. Основные направления исследования феномена метафоры 14
1.1.1. Лингвофилософские исследования: семантическое представление метафоры 16
1.1.2. Метафора в рамках психологического подхода 27
1.1.3. Когнитивный подход в исследовании метафоры 31
1.2. Концепция фреймового подхода в разработке теории метафоры 46
1.2.1. Концепты и фреймы 46
1.2.2. Понятие метафорического фрейма 61
Выводы по главе I 66
Глава II. Метафорический фрейм «работа - успех -неудача»
2.1. Лингвокогнитивная модель метафорического фрейма 68
2.1.1. Тема метафорического фрейма 70
2.1.2. Грамматический уровень метафорического фрейма 77
2.1.3. Лексический уровень метафорического фрейма 106
2.1.4. Когнитивный уровень метафорического фрейма 114
2.2. Метафорический фрейм и языковая картина мира 136
Выводы по главе II 155
Заключение 159
Список использованной литературы 165
Список использованных словарей и принятых сокращений 186
Список принятых сокращений 189
Список источников примеров 190
Приложение 193
- Лингвофилософские исследования: семантическое представление метафоры
- Концепты и фреймы
- Грамматический уровень метафорического фрейма
- Метафорический фрейм и языковая картина мира
Лингвофилософские исследования: семантическое представление метафоры
Основной задачей лингвофилософских исследований явилась формулировка критерия метафоричности и отделение метафор от неметафор. Существующие здесь подходы можно разделить на два типа - семантический и прагматический.
В рамках семантического подхода специфика метафоры заключается в ее значении: «...отнести предложение к разряду метафорических - значит сказать нечто о его значении, а не об орфографии, фонетике, интонации или грамматике» (Блэк 1990: 156). Здесь отмечается, что метафора имеет два значения - буквальное (как правило, ложное) и метафорическое, а задача теории метафоры заключается в том, чтобы сформулировать правила перехода от буквального значения к метафорическому и эксплицировать подлинное (переносное) значение. Сторонники прагматического подхода подвергают критике представление о двойном значении метафоры - буквальном и метафорическом. Остановимся подробнее на указанных подходах.
Суть первой группы концепций, которые можно назвать сравнительными (X. Ортега-и-Гасет, А. Айворс, Ф. Уилрайт, Р. Уэтли, Е.Т. Черкасова, Н.Д. Бессарабова, Г.Н. Скляревская и другие), сводится к трактовке ме-тафоризации как семантического сдвига прямого значения в сторону переносного. Основные теоретические положения этих концепций (теория субституции и теория сравнения как частный случай первой), признающих, что метафорическое утверждение употребляется вместо некоторого буквального эквивалента (с той разницей, что во втором случае требуется более детальная перифраза), позволяют установить их определенную зависимость от «сравнительной» теории, разработанной еще Аристотелем и определяющей метафору как троп, связанный с операцией переноса (подмены денотатов) и одновременным соотнесением одушевленной и неодушевленной субстанций1. Метафора в данном типе теорий трактуется как скрытое сравнение, основанное на принципах аналогии, и приближается в этом определении к понятию ассоциативного мышления.
В основу метафоризации может быть положено сходство самых различных признаков предметов, например, цвета, формы, объема, назначения, положения в пространстве и времени. Неожиданность таких сопоставлений придает метафоре особую выразительность.
В дальнейшем исследователи стали отмечать, что в качестве общего компонента, константы сравнения, может выступать не только некоторый конкретный признак, лежащий на поверхности, а потому легко вычленяемый, но и некое общее или сходное впечатление, производимое сопоставляемыми 1 На недостаточность сведения метафоры к речевому приему, лишь фиксирующему сходства явлений, явно указывается в работах Н.Н. Волкова, А.А. Потебни, Э. Кассирера, Э.Г. Аветяна, Н.Д. Арутюновой, В.Н. Телии, А. Вежбицкой. предметами, например, различные психологические ассоциации, смешение чувственных восприятий - зрительных, акустических, вкусовых, обонятельных (Скляревская 1993: 46).
Сущность метафоры в сравнительной концепции, таким образом, исследуется посредством сопоставления переосмысленного значения с буквальным. При этом динамичность метафор обретает большую конкретность. Такой подход имеет дело с трансформацией конкретно-субъективного мотива в устойчивые формы лексических значений. Это влечет за собой основное противоречие при рассмотрении метафоры, заключающееся в том, что «само подобие или сравнение часто может быть определено только на основе коннотаций, возбуждаемых в лексическом значении в определенном окружении» (Телия 1977: 200). Потребность выхода к конкретно-субъективной природе динамичности метафоры выступает в рамках сравнительного подхода как необходимость анализа лексического значения в соотношении с определенным его окружением.
Итак, в основе указанного типа теорий лежит признание фактора сравнения двух субстанций, разных по своей природе объектов, и установление некой константы сравнения (tertium comparationis). Ограниченность такого подхода заключается в замыкании цепочки сравниваемых явлений на уже определенном новом. Ведь «сравнительные концепции имеют дело с уже реализованной мотивацией, с формальной метафорой, с внешним проявлением ее сущности» (Саркисян 1995: 17). А сам мотив перехода от одного соотношения компонентов (А = С) к другому (А = В) при этом не исследуется.
В целом же, теория метафоры как замещения исходит из неверного, на наш взгляд, представления о том, что значение метафоры можно приравнять буквальному значению существующих в языке слов и словосочетаний. Мы разделяем точку зрения, согласно которой при любой замене метафоры на адекватное ей слово (выражение) с целью достижения прозрачности понимания осуществляется подмена наименования, которая косвенно или прямо способствует искажению сути высказывания. При этом происходит потеря информативной целостности сообщения, в результате которого оно становится неточным, двойственным. Поэтому «при понимании механизма метафоры более уместно говорить не о замене, а о взаимодействии» (Хахалова 1998: 6).
Разновидность точки зрения на метафору как особое сравнение представляет собой теория Эндрю Ортони (Ortony 1979, Ортони 1990), которая утверждает, что метафора содержит в себе «несогласованность выраженных свойств» (salience imbalance). С этой точки зрения, интересные метафоры возникают тогда, когда говорящий желает подчеркнуть какие-то не сильно выраженные свойства предмета обсуждения (topic), проводя сравнение с концептом-оболочкой (vehicle), в котором эти свойства кажутся более выраженными. Например, выражение «шоссе извивается» (как змея) делает ударение на относительно невыраженном свойстве дороги - на том, что они часто бывают кривыми и коварными. В метафоре дороги сравниваются с таким объектом, в котором эти качества выражены лучше - со змеями. Таким образом, хорошая метафора демонстрирует несогласованность качеств объекта и оболочки. И наоборот, утверждение, содержащее в себе буквальное сравнение, например, «энциклопедии подобны словарям», содержит согласованность выраженных свойств, их уравновешенность.
Можно сказать, что созданная Э. Ортони теория несогласованности выраженных свойств ценна открываемыми ею перспективами, но сама является только небольшой частью истории изучения метафоры. Например, комплексные метафоры, вызывающие структурное отображение на различных уровнях концептуальных репрезентаций, поднимают такие вопросы, на которые трудно ответить в пределах теории несогласованности выраженных свойств.
Сторонники интеракционной теории метафоры переносят фокус внимания с перечисления или содержательного описания самих метафор на механизмы их образования, на субъективно вырабатываемые говорящим ситуативные (контекстуальные) правила и нормы метафорического синтеза нового значения и пределы понимания его другими, которым адресовано метафорическое высказывание. Такой подход существенно увеличивает тематическое поле изучения метафоры, давая возможность анализировать ее роль за пределами традиционной риторики, рассматривать как основную структуру смысловой инновации. В этом качестве метафора становится одним из наиболее перспективных и развивающихся направлений в изучении языка науки, идеологии, философии, культуры.
М. Блэк стал главным оппонентом теории «семантического сдвига», «сравнительных» теорий и конкретизировал идею метафорического переноса путем использования понятия «фильтрации» (Black 1962). В самых общих чертах интеракционный подход утверждает, что метафора - это органический феномен языка, который действует не на уровне словесных комбинаций, но гораздо глубже, проявляясь во взаимодействиях, интеракциях концептуальных структур, лежащих в основе слов. Акцент делается на семантическое взаимодействие внутри метафоры неродственных ранее концептов, что влияет на значения каждого из них.
Согласно концепции М. Блэка, метафоризация протекает как процесс, в котором взаимодействуют два объекта (две сущности, два референта) и две операции, посредством которых осуществляется взаимодействие. Одна из этих сущностей - объект, который обозначается метафорически (primary subject), вторая - вспомогательный объект (secondary, subsidiary subject), который соотносим с обозначаемым уже готового языкового наименования. Эта сущность и используется как фильтр при формировании представления о первой. Каждая из сущностей привносит свои системы ассоциаций, обычные в случае стандартного употребления языка. При образовании метафоры «А есть В» ассоциируемые общие места (associated commonplaces) В пропускаются через «фильтр» ассоциируемых общих мест А. В результате, на передний план выносятся вполне определенные характеристики.
Концепты и фреймы
Метафора принимает участие во многих операциях по обработке знаний: в их усвоении, преобразовании, хранении и передаче. Ее тесная связь с проблемой представления знаний в языке и человеческом сознании позволила метафоре занять центральное место в когнитивной лингвистике. Когнитивная лингвистика - наиболее распространенное (особенно в Европе) название направления лингвистических исследований в рамках когнитивной науки - базируется на представлении о том, что в основе языка как знаковой системы и как деятельности лежит система знаний о мире, которая формируется в сознании человека в результате его познавательной деятельности. При этом сам язык выступает как когнитивный механизм, непосредственно участвующий в формировании этой системы - определенным образом организованных структур знания. Базовыми элементами такой системы являются концепты - содержательные оперативные единицы знания (КСКТ 1996: 90-94; Кубрякова 1997). Именно этими единицами человек оперирует в процессе мышления и речемыслительной деятельности.
Вначале термин «концепт»6 (от лат. conceptus - мысль, понятие) использовался в контексте исследований, проведенных на «стыке» лингвистики и философии. Затем он стал наполняться собственно лингвистическим содержанием, так как в ходе анализа смысловой стороны языка произошел сдвиг ценностных ориентации. P.M. Фрумкина по этому поводу пишет, что, когда интересы лингвистов, в том числе таких влиятельных, как А. Вежбицкая, стали фокусироваться на проблеме «человека в языке», возникла необходимость задуматься о новом подходе к смыслу как таковому. «Интерпретация термина «концепт» стала ориентироваться на смысл, который существует в человеке и для человека, на интер- и интрапсихические процессы, на означивание и коммуникацию» (Фрумкина 1995: 89). Как видно из сказанного, концепт не может быть отождествлен с понятием, лишенным каких бы то ни было эмоцио /Г
Термин «концепт» в отечественной науке достаточно новый, в отличие от зарубежной. Еще в первой половине 70-х гг. он не был адаптирован в научной литературе как термин. Только в 80-х годах, в связи с переводами работ англоязычных авторов на русский язык, термины концепт, концептуализация, концептуальные сущности, концептуальный анализ «прижились» на русской почве. нально-оценочных нюансов. Важные уточнения по этому поводу делает Ю.С. Степанов, трактующий концепт как «пучок» представлений, понятий, ассоциаций, переживаний, сопровождающих слово (Степанов 1997: 40).
Концепты возникают в результате концептуализации, то есть преломления в голове человека окружающего его мира, существующих в последнем объектов, действий, состояний, связей и отношений между ними (Ришар 1998: 15). Они рассматриваются, с одной стороны, как результат индивидуального процесса восприятия и осмысления предметов и явлений окружающей действительности, поскольку у каждого человека есть свой круг ассоциаций, оттенков значения и, в связи с этим, «свои особенности в потенциальных возможностях концепта» (Лихачев 1993: 5). Этим объясняется тот факт, что за одним и тем же словом данного языка в сознании разных людей могут стоять разные концепты. С другой стороны, концепты отражают не только индивидуальный опыт, но и опыт поколений, возникая в результате взаимодействия таких факторов, как национальные традиции, фольклор, религия и идеология, образы искусства, системы ценностей определенного языкового коллектива (Арутюнова 1982). Концепты отражают определенные культурно-обусловленные представления человека о реальном мире, «благоприобретенные через посредство языка как орудия культуры» (Вежбицкая 1999: 24). В этом смысле справедливо утверждение Д.С. Лихачева о том, что «концепты являются результатом столкновения словарного значения слова с личным и народным опытом человека», а его потенции тем шире и богаче, чем шире и богаче культурный опыт человека (Лихачев 1993: 4).
Таким образом, концепт — это национально-специфичное «перцептивно-когнитивно-аффективное образование» (Залевская 1999: 39), «планом содержания которого является вся сумма знаний о данном объекте, а планом языкового выражения - совокупность лексических, паремических, фразеологических единиц, номинирующих и описывающих данный объект» (Панченко 1999: 5). В зарубежном языкознании, по словам Е.В. Рахилиной (Рахилина 2000: 3), концепты приписываются самым разным языковым единицам - в первую очередь, обозначениям естественных классов (типа bird), ситуаций (run) и индивидов (George Lakoff). Однако в отечественном языкознании отчетливо проявляется тенденция ограничить число концептуально значимой лексики, поскольку «не всякое имя - обозначение явления/события действительности есть концепт, а только то, которое актуально и ценно для данной культуры, и вследствие этого получает языковую фиксацию парадигматически и синтагматически в значительном количестве лексических средств, становится темой множества фразеологизмов» (Панченко 1999: 6).
Любой концепт характеризуется способностью к реализации в различных знаковых формах, которые выступают в качестве его материальной базы. Он как бы «рассеян» в содержании различных лексических единиц, в системе устойчивых сравнений, метафор и являет собой, по словам В.А. Лукина, «обобщенное содержание множества форм выражения в естественном языке, а также в тех сферах человеческой жизни, которые предопределены языком и немыслимы без него» (Лукин 1993: 63).
Понятие концепта в настоящее время широко используется при описании семантики языка. Однако, признавая важность когнитивного анализа, исследователи не пришли к единому мнению по вопросу соотношения значений слов и выраженных в них концептуальных структур. Некоторые ученые приравнивают значение языковых выражений выражаемым в них концептам. Так, с точки зрения Р. Джекендоффа, семантический анализ представляет собой нечто похожее на концептуальный анализ, а структура семантической категории аналогична структуре когнитивной категории. Лучшее представление о природе значения дает объединение лингвистической и нелингвистической информации в некотором центральном концептуальном стержне (Jackendoff 1992: 195). Подобная точка зрения вызвала оживленные дебаты среди ученых, многие из которых изложили собственные взгляды на проблему. Так, Вильям Фролей полагает, что концептуальная и семантическая структуры, несомненно, тесно связаны между собой, но существует значительная разница между тем, что может быть подвергнуто концептуализации, и тем, что может быть представлено семантически (Frawley 1992: 54).
Д. Круз полагает, что концепты являются посредниками между словами и действительностью, а значение слова не может быть сведено исключительно к образующим его концептам (Cruse 1991: 305).
Обычно значение слова соотносится с лингвистическим уровнем анализа, несет в себе отпечаток конкретного кусочка реальности и замыкается на денотативной рефлексии мира. Поэтому правильнее было бы, наверно, говорить о концептах как «соотносимых со значением слова понятиях» (КСКТ 1996: 92).
По меткому выражению Е.С. Кубряковой, значением языкового выражения (слова) становится только концепт, «схваченный знаком» (там же: 92). Это значит, что существуют концепты, знаком не «схваченные». Другими словами, не все содержание, а только часть концептуальной информации имеет языковую «привязку». Остальная часть может быть представлена в психике принципиально иным способом, ментальными репрезентациями другого типа, например, образами, картинками или схемами.
Как видно, отношения между концептом и значением достаточно сложны. Значения, зафиксированные в языковых формах, отражают лишь некоторую (определенную) часть концептов и являются зависимыми от языка. Многочисленные примеры, приведенные А. Вежбицкой в ее работе (Вежбиц-кая 1999), показывают, что некоторые общечеловеческие концепты по-разному группируются и вербализуются в разных языках, в тесной зависимости от собственно лингвистических, прагматических и культурологических факторов, а, следовательно, фиксируются в разных значениях. Главным свойством концептов нередко считается их неизолированность, связанность с другими такими же. В своей статье М.В. Никитин отмечает, что «концепты связаны импликационной зависимостью, которая складывается как отражение природных связей вещей и явлений», в систему устойчивых ассоциаций (Никитин 1979: 92). То есть для того, «чтобы помыслить что-то, нам нужно нечто большее, чем концепты, нам нужны осмысленные комбинации концептов» (Вежбицкая 1999: 24).
Наше знание о мире, об отдельных объектах этого мира, таким образом, не является аморфным. Любой вид знания и опыта в концептуальной системе человека определенным образом систематизирован, что приводит к облегчению ориентации как во внешней действительности, так и в собственном внутреннем ментальном пространстве. Когнитивная теория дает объяснение нашей способности совершать и понимать речевые акты, а также влиять на это понимание, используя понятие когнитивных фреймов (ван Дейк 1989: 13V/Следующим важным моментом, в связи с этим, будет являться положение о том, что «знание о некотором концепте всегда является структурированным, организованным во фрейм» (Телия 1996: 96).
Грамматический уровень метафорического фрейма
Как показал анализ эмпирического материала, выбранные метафорические единицы различаются по своему структурному оформлению и выполняемым синтаксическим функциям. Проведя их классификацию по принадлежности к элементам языковой системы, мы выявили, что составляющими рассматриваемого метафорического фрейма на грамматическом уровне являются следующие языковые единицы: морфема, слово, словосочетание, предложение и фрагмент текста (сверхфразовое единство). Рассмотрим перечисленные компоненты по отдельности.
Морфема - минимальная значимая универсальная единица языка. Это двусторонняя единица, в которой за определенным экспонентом закреплено то или иное содержание и которая неделима далее на более простые единицы, обладающие тем же свойством. Соотношение семантической и фонетической сторон морфемы, их вариативность могут принимать различные виды. Чтобы точнее описать структуру морфем, исследователи вводят понятия морфа и семы. Морфом называется конкретный фонетический вариант морфемы, семой - мельчайшая единица ее семантической стороны (Языкознание 1998: 312).
Носителем лексического значения в слове является корень. Обычно лексическое значение корня совпадает с лексическим значением слова. Словообразовательные морфемы (например, аффиксы) служат для образования новых слов, обладают лексико-грамматическим, деривационным, значением. Они, как правило, не несут самостоятельного лексического значения, но участвуют вместе с корнем в формировании целостного лексического значения слова как единицы словарного состава языка. Вероятно, поэтому ряд исследователей не выделяет морфему в качестве самостоятельного объекта метафоризации. Между тем, морфема, обладая внутренней целостностью (собственным инвариантным звучанием и значением), представляет собою знак, означаемым которого является его самостоятельное значение. В ходе исследования нами было отмечено, что общим компонентом целого ряда метафор, выражающих состояние депрессии, подавленности (в случае неудачи), а также состояние эмоционального подъема, радости (в случае успеха), явились именно морфемы (например, некоторые отделяемые приставки), которые при взаимодействии с различными номинативными знаками привели к возникновению метафорических единиц. Например, в рамках описываемого метафорического фрейма мы выделили оппозицию «верх - низ», представленную в немецком языке с помощью следующих морфем:
1) ab/ab-, nieder-, unter/unter— для выражения общего состояния упадка, неудачи, а также подчинения, например:
1. Furchtbar, wie er seine Gegner brandmarkte oder niedermachte (Die Zeit, 2.03.2000. S. 11).
2. «... und nur ich gehe unter in branstiger Sehnsucht, wahrend du in Liebe und Leben daherschwebst auf den kosenden Wellen!» (E.T.A. Hoffmann. Lebens-Ansichten des Katers Murr. S. 192).
3. «Gott hat dein Herz gelenkt; oh, ich ware untergegangen unter der Qual dieser Trennung!» (W. Hauff. S. 368).
4. Auf und ab an der Borse, aber keine Angst: Konjunktur und Neue Wirtschaft pulsieren weiterhin (Die Zeit, 19.04.2000. S. 1);
2) auf/auf-, hinauf, uber/tiber- - для общего состояния благополучия:
1. Rocky hat sich durchgeschlagen. Zuerst im Film und auch im Leben. Er kommt von unten. Nichts halt ihn auf (FAZ, 22.03.1997. S. 76).
2. Er sah, dass er uber die vermeintliche Gefahr, in der sein Thron geschwebt, sehr kurz sei und die ehrwurdige Versammlung wie mit einem Zauberschlage in eine Bewillkommungscour umsetzen konne (E.T.A. Hoffmann. Lebens Ansichten des Katers Murr. S. 234). Основанием для выделения морфемы в качестве объекта метафоризации явился факт совмещения в ней двух планов содержания (прямого и переносного), наличия двух денотатов (реального и фиктивного). Фиктивные денотаты в рассматриваемых выше примерах обозначают направление движения (вверх или вниз), в то время как реальные - некоторое положение дел, состояние упадка, неудачи или, наоборот, благополучия. Кстати, в ходе анализа мы заметили, что морфемы, связанные с пространственной характеристикой предметов или явлений, чаще всего подвергаются переосмыслениям и используются для описания процессов и действий, далеких от непосредственного перемещения. Видимо, это связано с особой значимостью пространственных отношений для человека.
Помимо оппозиции, указанной выше, в рамках рассматриваемого метафорического фрейма мы выделили еще две, также связанные с расположением в пространстве: «внутри - снаружи», заданную морфемой aus/aus- (engl. ouiy-для обозначения неудачи, разорения, отстранения от дел (отставки):
1. «Wir wissen noch nicht genau, ob dieses Abstimmungsergebnis der Mitglieder das Aus bedeutet. Aber ich denke, dass das letzte Kapitel noch nicht geschrie-ben ist» (FAZ, 29.01.1999. S. 25).
2. Aktien-Optionen ... stehen plotzlich unter Wasser oder sind aus dem Geld («out of the money»), wie es in der Fachsprache der Borsianer heiBt (FAZ, 27.04.2000. S. 32); и «впереди - сзади», представленную морфемами fort-, vor/vor— для обозначения успешного развития дел, прогресса:
Lag der Standort-and-Poor s-500-Index im vergangenen Jahr deutlich vor dem Dow-Jones-Index, so hat sich die Fuhrungsrolle in diesem Jahr zu Gunsten des Dow-Jones verschoben (FAZ, 1.11.1999. S. 31). Морфемы несут существенную нагрузку в художественных и публицистических текстах и приобретают новые выразительные возможности. Некоторые из них в процессе метафоризации подвергаются субстантивации. После чего они начинают употребляться в речи самостоятельно и даже присоединять к себе определения, например:
Die Osterreicherin Alexandra Meifinitzer, die in der vergangenen Saison in Solden ihre Siegesserie begonnen hatte, nahm ihren Fahrfehler und das folgende Aus nicht besonders tragisch (FAZ, 1.11.1999. S. 44). Следующей единицей грамматического уровня метафорического фрей ТОма является метафора-слово . В функциональном плане слово служит для обозначения единичных явлений, отдельных элементов опыта (предметов, качеств, свойств, состояний, действий, оценок), но «не соотносит их с другими объектами, находящимися с ним в пространственно-временных отношениях» (Хахалова 1998: 50). В структурном плане слово обладает позиционной самостоятельностью, способностью перемещаться в пределах словосочетания или предложения, вступать в синтаксические связи с другими словами в данном словосочетании или предложении. Основные концепции значения слова в науке о языке подробно представлены и критически переработаны в работах Л. Витгенштейна, Л. Вайсгербера, Т. Шиппан, М.В.Никитина, А.В Бондарко, Н.Г. Комлева, А.А. Уфимцевой и других ученых.
Онтологическая сущность метафоры-слова состоит «в установлении факта переноса форматива [названия] с одного денотата на другой по аналогии, по наличию семантического сходства, сопоставления или противопостав ления», а ее семантическая сущность «определяется переносным значением, возникающим в результате опосредованного соотнесения форматива и подмененного единичного денотата» (Хахалова 1998: 62). Примеры метафор-слов:
1. Die Probleme vertiefen sich (Die Zeit, 10.02.2000. S. 4).
2. Das ist Gift fur die CDU und eine viel groBere Gefahr als die der Spaltung (Die Zeit, 27.01.2000. S.l).
Метафоры-слова могут быть простыми (одноосновными) и сложными (композиты).
По данным исследования, чаще всего метафоры — простые слова выражаются именами существительными. В их основе лежит ономасиологическая категория предметности. Такие метафоры обозначают, как правило, неодушевленный предмет или одушевленный объект. Внимание акцентируется на его характеристиках, оценках. Имена существительные функционируют в предложении, изменяясь по падежам, числам и синтаксическим функциям. Наиболее часто в указанном фрейме они выступают в синтаксической функции подлежащего:
«Das halt doch kein Schwein aus!» (L. Semper. S. 45); прямого и предложного дополнений:
1. Mit unserer unternehmerischen Erfahrung werden wir unsere Tochter [Steag Power Company] auch weiterhin begleiten (FAZ, 17.05.1999. S. 28).
2. Damals zahlte der englische Nationalspieler David Batty mit 24 Jahren zu den
Метафорический фрейм и языковая картина мира
Мы уже отмечали, что в основании любого метафорического фрейма лежит общее для представителей некоторого языкового социума представление об объекте осмысления. Таким образом, мы постулируем тесную связь понятий метафорического фрейма и картины мира. О том, каким образом эта связь проявляется в языке, и пойдет речь в этом параграфе.
Феномен, именуемый «картина мира» является таким же древним, как и сам человек. Создание первых картин мира у человека совпадает по времени с процессом антропогенеза. Тем не менее, реалия, называемая этим термином, стала предметом научно-философского рассмотрения лишь в недавнее время. В отечественном языкознании понятие картины мира особенно активно разрабатывалось в 70-е годы XX века в связи с тезаурусным изучением лексики и определением принципов составления идеологических словарей (Ларин 1974, Караулов 1976, Ковтун 1977).
Картина мира возникает у человека в ходе всех его контактов с миром и представляет собой очень сложное явление. Она необычайно вариативна, изменчива и непостоянна. Опыт и формы контактов человека с миром характеризуются чрезвычайным разнообразием, а потому количество картин мира неисчислимо и зависит от количества наблюдателей, контактирующих с миром, количества «миров», на которые смотрит наблюдатель, и «призм» миро-видения. Одновременно индивидуальные картины мира содержат некоторые элементы общности, общее ядро, обеспечивающее взаимопонимание людей.
Наиболее адекватным пониманием картины мира, по мнению В.И. По-стоваловой, является представление ее как «исходного глобального образа мира, лежащего в основе мировидения человека, репрезентирующего сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющегося результатом всей духовной активности человека» (Постовалова 1988: 21). В формировании картины мира, таким образом, принимают участие все стороны психической деятельности, начиная с ощущений, восприятия, представлений и кончая высшими формами - мышлением и самосознанием человека.
Самым сложным видом человеческой деятельности является речемыс-лительная. Наиболее совершенный тип мышления связан с языком. Поэтому целесообразно выделить в столь разносубстратном образе мира то, что в нем связано с языком, продиктовано и обусловлено его строением и организацией - языковую картину мира. Многие ученые признают возможным дифференцировать понятия концептуальной и языковой картин мира. Хотя наличие глубокой связи между ними очевидно, по вопросу их соотношения исследователи до сих пор не пришли к единому мнению.
Г.А. Брутян, например, считает, что основное содержание языковой модели мира полностью покрывает все содержание концептуальной модели (термин «модель» акцентирует структурный момент в отражающей системе и используется им как смысловой заместитель моделируемого объекта - окружающего человека мира). Информация концептуальной модели и той части языковой модели, которая совпадает с ней, является, по его мнению, инвариантной, независимой от того, на каком языке она выражается. Информация за преде На наш взгляд, при определении картины мира во внимание нужно принять также физическую деятельность человека, физический опыт восприятия им окружающего мира, поскольку «духовная и физическая деятельности человека неотделимы друг от друга, и исключение любого из этих двух составляющих неправомерно, если речь идет о культурно-концептуальной картине мира» (Тер-Минасова 2000: 47).
Авторы монографии «Роль человеческого фактора в языке» (В .И. Посто-валова, Б.А Серебренников, Ю.Н. Караулов) придерживаются иной точки зрения и выделяют «области, более или менее подверженные языковому влиянию или же связанные с языком и использованием вербального опыта», но уже внутри концептуальной модели (Кубрякова 1988: 145).
Кажущееся противоречие двух позиций заключается в том, что берутся разные плоскости проблемы соотношения картин мира. В первом случае признается, что языковая картина шире за счет языковой дополнительной информации. Сторонники второго подхода полагают, что концептуальная картина шире за счет информации, обусловленной невербальным мышлением, поскольку не все, воспринятое и познанное человеком, приобретает вербальную форму. Языковая картина при таком подходе выступает важной составляющей частью общей (концептуальной) картины, то есть всей совокупности представлений и знаний человека о мире, интегрированных в единое целое и помогающих человеку в его дальнейшей ориентации в восприятии и познании мира. Она опирается на ментальные процессы, происходящие в концептуальном аппарате человека, и эксплицирует концептуальную картину. Хотя с последними положениями трудно не согласиться, все же корректнее, на наш взгляд, говорить не просто о соотношении часть-целое, а о взаимопроникновении и взаимовлиянии.
Языковая картина мира является продуктом сознания и возникает в результате взаимодействия действительности, мышления и языка. Ее субъектами являются рядовые носители языка. Иногда языковую картину мира на Однако не стоит забывать, что «подлинно адекватный глобальный и целостный образ мира может создать только коллективный субъект в процессе всестороннего зывают «наивной», поскольку она отображает и фиксирует в языке обыденное сознание человека, его повседневную практику и жизненную философию. Картина мира отражает тип отношения человека к миру — природе, другим людям, самому себе, задает нормы поведения и определяет его отношение к жизненному пространству. Важными ее компонентами являются особая тональность, эмоциональная окрашенность, субъективные установки, смысло-образующие факторы, цели и мотивы жизнедеятельности человека. Язык же классифицирует явления объективного мира и приводит знания о нем в систему. Классификационность и системность, таким образом, являются фундаментальными когнитивными атрибутами языковой картины.
Языковая картина мира характеризуется также идиоэтничностью. Являясь продуктом речемыслительнои деятельности, вносящей в действительность семантико-когнитивное членение, она уникальна для любого языка.
Мысль о существовании особого языкового мировидения как научно-философская проблема была сформулирована еще В. Гумбольдтом (Weltbild und Weltansicht) в его учении о внутренней форме языка и о духе народа, им же были высказаны мысли о том, что язык связан с формированием духовной силы нации (Гумбольдт 1984). Позднее под влиянием этих идей Л. Вайсгербер впервые провозгласил концепцию языка как «промежуточного мира» между познающим субъектом и реальностью, как средства, вмешивающегося в «духовное присвоение мира». Само концептообразование, по его мнению, возможно только средствами родного языка, за счет его «внутренних форм», которые и определяют «стиль» этого присвоения, различный для разных языков. Следовательно, и миропонимание зависит от его презентации тем или иным языком (Weisgerber 1953).
В дальнейшем понятие «языковой картины мира» широко разрабатывалось в трудах отечественных и зарубежных исследователей (например, Г.В. Колшанского, Ю.Н. Караулова, А.А. Леонтьева, Р.И. Павилениса, Э. Сепира, Б.Л. Уорфа, Д. Хаймса, М. Блэка, В. Куайна). Исследователями было отмечено, что в словах каждого конкретного языка закодированы разные способы концептуализации мира. В настоящий момент общепризнанным является тот факт, что «языки различаются в зависимости от того, сколько внимания - и какого рода внимания - они уделяют различным сторонам действительности через посредство своих лексических систем» (Вежбицкая 1999: 216). В Сиаме, приводит пример А. Вежбицкая, есть 8 разных способов сказать «я» и «мы», в зависимости от того, говорит ли хозяин со слугой или наоборот. «В этих случаях синонимия связана с обычаями, характером и происхождением народа; и повсюду проявляется творческий дух людей» (Вежбицкая 1999: 276).
Слова разных языков, обозначающие одно и то же понятие, иногда различаются семантической емкостью, покрывают разные кусочки действительности. Само их речеупотребление бывает различным. С.Г. Тер-Минасова в (Тер-Минасова 2000: 54) приводит другой интересный пример. Русское словосочетание «черная кошка» и английское «black cat» обозначают одно и то же животное одного и того же цвета. Однако в русской культуре, согласно поверью, черная кошка приносит несчастье, неудачу, а потому словосочетание имеет отрицательные коннотации. В английской же - черные кошки являются признаком удачи и неожиданного счастья.
