Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Графика. Фонетика 12
1.1. Вводные замечания 12
1.2. 1 и 2 лицо. Единственное и множественное число 16
1.2.1. 1 лицо. Единственное число. Именительный падеж 16
1.2.2. 2 лицо. Единственное число. Именительный падеж 22
1.2.3. 1 лицо множественное число. Именительный падеж 26
1.2.4. 2 лицо множественное число. Именительный падеж 27
1.2.5. 1 и 2 лицо единственное число. Косвенные падежи 28
1.2.6. 1 и 2 лицо множественное число. Косвенные падежи 29
1.3. Двойственное число 34
1.3.1. 1 и 2 лицо. Именительный падеж 34
1.3.2. 1 и 2 лицо. Косвенные падежи 36
1.4. Анафорические местоимения (3 лицо. Единственное и множественное число).. 38
1.4.1. Единственное число. Мужской род 40
1.4.1.1. Именительный падеж 40
1.4.1.2. Дательный падеж 41
1.4.1.3. Винительный падеж 42
1.4.2. Единственное число. Женский род 44
1.4.2.1. Именительный падеж 44
1.4.2.2. Дательный падеж .*. 46
1.4.2.3. Винительный падеж 46
1.4.3. Единственное число. Средний род 47
1.4.3.1. Именительный и винительный падежи 47
1.4.3.2. Дательный падеж 49
1.5. Множественное число 49
1.5.1. Именительный и винительный падежи 49
1.5.2. Дательный падеж 51
1.6. Употребление вариантов личных местоимений в рукописях 53
1.7. Выводы по главе 61
Глава II. Этимология. Морфология 64
2.1. Вводные замечания 64
2.2. Единственное число 69
2.2.1. 1 лицо. Именительный падеж 69
2.2.2. 1 лицо. Дательный падеж 77
2.2.3. 1 лицо. Винительный падеж 80
2.2.4. 2 лицо. Именительный падеж 94
2.2.5. 2 лицо. Дательный падеж 95
2.2.6. 2 лицо. Винительный падеж 96
2.3. Множественное число 97
2.3.1. 1 лицо. Именительный падеж 97
2.3.2. 1 лицо. Дательный и винительный падежи 99
2.3.3. 2 лицо. Именительный падеж 102
2.3.4. 2 лицо. Дательный и винительный падежи 103
2.4. Личные местоимения двойственного числа 108
2.4.1. 1 лицо. Именительный падеж 109
2.4.2. 1 лицо. Дательный и винительный падежи ПО
2.4.3. 2 лицо. Именительный падеж 112
2.4.4. 2 лицо. Дательный и винительный падежи 113
2.5. Анафорические местоимения 113
2.5.1. Основы анафорических местоимений в германских языках 116
2.5.2. Особенности возникновения и развития формы Ые 119
2.6. Выводы по главе 121
Глава III. Варьирование местоимений в древнеанглийских текстах 123
3.1. Вводные замечания 123
3.2. Варьирование личных местоимений двойственного и множественного числа . 125
3.2.1. Варьирование в текстах северных диалектов 128
3.2.2. Варьирование в текстах уэссекского диалекта 131
3.2.3. Причины варьирования личных местоимений множественного и двойственного числа 133
3.3. Варьирование местоимений 'hit' — 'it' 138
3.4. Выводы по главе 149
Глава IV. Синтаксическое описание личных местоимений 151
4.1. Вводные замечания 151
4.2. Позиции субъектных личных местоимений в древнеанглийских текстах 154
4.2.1. Позиции объектных личных местоимений в древнеанглийских текстах... 158
4.2.2. Позиции объектных личных местоимений и проблема порядка слов 163
4.3. Синтаксис личных местоимений в переводных текстах 170
4.3.1. Позиции субъектных личных местоимений в переводных текстах 172
4.3.2. Позиции объектных личных местоимний в переводных текстах 180
4.4. Факторы, влияющие на позиции личных местоимений 190
4.5. Субъектные и объектные личных местоимений при тема-рематической прогрессии 194
4.6. Объектные личные местоимения при двойном объекте 211
4.7. Личные местоимения в маркированных позициях 213
4.8. Стилистические и жанровые факторы, влияющие на позиции личных местоимений 221
4.9. Выводы по главе 228
Заключение 232
Список сокращений и условных обозначений
- 1 и 2 лицо. Единственное и множественное число
- 1 лицо. Именительный падеж
- Варьирование личных местоимений двойственного и множественного числа
- Позиции субъектных личных местоимений в древнеанглийских текстах
Введение к работе
Настоящее исследование посвящено изучению системы личных местоимений (ЛМ) в древнеанглийском языке на материале корпуса текстов, относящихся ко всему древнеанглийскому периоду, т. е. VIII— XI вв. Рассматриваются разные аспекты данной системы: графика фонетика, морфология, с привлечением этимологических особенностей ЛМ, синтаксис. Отдельное внимание уделяется примерам варьирования.
Интерес к изучению местоимений объясняется тем, что именно местоимение «рассматривается как исход смыслового строения языка и его смысловых категорий, а личные местоимения — как языковая подсистема, в которой заложена понятийная основа лингвистической модели человека как личности» [Серебренникова 2002: 57]. Изучению проблем, связанных с местоимениями, посвящено значительное количество трудов [Савченко 1959, Майтинская 1969, Ражамашвили 1972, Вольф 1974, Селиверстова 1988, Шведова 1998, Ingram 1978, Bolinger 1979, Seebold 1984, Wiesemann 1986, Howe 1996 и др.].
Из всех частей речи местоимение занимает особое положение: оно лишено определенного грамматического значения как, например, имя существительное, но, при этом, являясь наиболее абстрактным словом, может обозначать любой денотат. Отсутствие грамматического значения у местоимений заставляет выделять их в отдельную часть речи, исходя из разных критериев [Стеблин-Каменский 1954, Гвоздев 1955, Якобсон 1972]. Однако между лингвистами нет единого мнения, по поводу того, на основании каких именно критериев и к какому классу относить местоимения [ср., например, с одной стороны Есперсен 1958, Смирницкий 1959, с другой — Бархударов 1973, Жирмунский 1968, Стеблин-Каменский
1954]. Столь же спорным является и вопрос относительно ЛМ. Некоторые исследователи ставят под сомнение правильность даже самого термина, поскольку, если понимать под лицом «человек», то затруднительно признать лицо, например, в английском "/?", особенно в функции безличного субъекта [Есперсен 1958: 94]. Данную дилемму Э. Бенвенист решает путем разграничения понятий лицо/нелицо, полагая, что «обычное определение личных местоимений как класса, состоящего из трех членов: я, ты, он, как раз исключает понятие 'лицо'. Последнее принадлежит корреляции я/ты и отсутствует в он» [Бенвенист 1974: 285]. Но если местоимение 3 лица может использоваться для обозначения безличных форм, то столь же реальны контексты, в которых семантика данных местоимений связана с указанием на лицо. Эта проблема решается в рамках теории функциональной грамматики, в которой выделяется центр персональное (это всегда «я»), соотносимый с «ты» в рамках речевой ситуации, а также периферия и промежуточные области, к которым и относятся местоимения 3 лица с указанием именно на лицо [Бондарко 1991:545-546].
Относительно числа ЛМ также возникают споры. Здесь можно выделить две точки зрения. Одни лингвисты считают, что мн. ч. ЛМ, например, мы является образованием от формы ед. ч. ЛМ я по аналогии с образованием форм мн. ч. у имен существительных [ср., например, Исаченко 1961: 28 et passim]. Данная точка зрения поддерживается некоторыми типологическими фактами [Мыркин 1963, 2002а]. Другие же возражают против такого подхода к проблеме числа ЛМ, указывая, в частности, что с семантической стороны мы это скорее нея + я + я, ая + ты, но, скорее, я + вы или я + другие [см., например, Барулин 1980: 145— 146].
Итак, местоимения отражают предметы, свойства, количество в их отношении друг к другу, они выражают отношение говорящего к действительности. Но при этом не стоит рассматривать данную категорию
как пустую метку, как слова, которые употребляются исключительно вместо имени. Характерной чертой семантики местоимений является не только их обобщенность и отвлеченность, но и дейктичность — соотнесенность с речевой ситуацией. В речи местоимения могут осуществлять как дейктическую (указание на предмет), так и анафорическую функции (указание на участников диалога (1 и 2 лицо), на предмет/лицо, находящееся вне диалога (3 лицо) [см. Бенвенист 1974, Бондарко 1991]. Местоимения могут обозначать предмет, о котором шла (анафорическая функция) или будет (катафорическая функция) идти речь.
Проблемы ЛМ в древнеанглийском языке давно стали объектом пристального внимания исследователей. Уже в первых грамматиках по древнеанглийскому, а также прагерманскому языку приводятся разнодиалектные формы, дается трактовка их этимологии и особенностей морфологического развития [см., например, Sievers/Brunner 1951, Wright 1934, Krahe 1965, Hirt 1932]. Однако подобные описания зачастую носят фрагментарный характер: приводятся не все диалектные варианты, отсутствует анализ рукописных вариантов, не всегда осуществляется филологический анализ контекста употребления ЛМ. В исследованиях, посвященных этимологическому анализу индоевропейских ЛМ морфологическим проблемам древнеанглийских местоимений уделяется незначительное внимание [Schmidt 1978, Seebold 1984, Katz 1998] Ранние работы, посвященные исследованиям в области древнеанглийского синтаксиса, являются исключительно описательными [Wohlfahrt 1885, Kube 1886, Wulfing 1888, Kiihn 1889, Wulfing 1894]. В них, в основном, представлен обширный эмпирический материал синтаксических особенностей языка, констатирующий те или иные факты в области синтаксиса. Объяснения в употреблении и закономерностях развития порядка слов, и функционировании ЛМ, отсутствуют. В дальнейших работах излагаются различные концепции, объясняющие особенности порядка слов в древнеанглийском языке, возникают исследования по
порядку слов в отдельных текстах [Pillsbury 1967, Brown 1970, Gardner 1971, Kohonen 1978], в которых синтаксис ЛМ по-прежнему остается незатронутым. До сих пор отсутствуют исследования, которое бы рассматривали, во-первых, синтаксис ЛМ в текстах разных периодов (раннего, например, в текстах короля Альфреда и позднего, например текстов Эльфрика и Вульфстана) и, во-вторых, исходило бы из детального филологического анализа текстов. Так, в такой фундаментальной работе как «Древнеанглийский синтаксис» Б. Митчелла [Mitchell 1985] подробно рассматриваются различные подходы к проблеме порядка слов, анализируются позиционные особенности глагола (VP), а ЛМ практически остаются в стороне. В тех же работах, в которых учитываются текстовые и жанровые различия, а также присутствует подход к анализу текста с точки зрения прагматики или теории актуального членения, ЛМ упоминаются вскользь [Firbas 1957, Rybarkiewicz 1977]. Отдельно стоят работы по древнеанглийским ЛМ, выполненные в рамках генеративной лингвистики, в основном, теории управления и связывания [Kemenade 1987, Koopman 1990, Pintzuk 1999]. Таким же вопросам, как, например, соотношение синтаксиса ЛМ в латинских и в древненаглийских переводных текстах уделяется незначительное внимание [ср., например, Koopman 1990: 116— 120]. Другие же проблемы, например, варьирование ЛМ в рукописях вообще не освещались в лингвистической литературе. Вопросы варьирования древнеанглийских ЛМ затрагивались не в полном объеме, что оставляет некоторые моменты нерешенными (например, варьирование местоимений мн. и дв. ч.), либо же вообще незатронутыми (например, варьирование местоимений 3 л. ед. ч. ср. р.).
Актуальность темы настоящего исследования, таким образом, обуславливается существующим интересом к прагматическим функциям местоимений, их текстообразующим свойствам, а также отсутствием всестороннего рассмотрения лингвистических явлений, связанных с ЛМ, которые на данный момент еще не нашли своего решения. В настоящей
работе продолжается и обобщается анализ целого ряда конкретных проблем, касающихся функционирования ЛМ.
Новизна исследования определяется комплексным подходом к анализу системы ЛМ на основе корпуса текстов различных периодов и жанров с привлечением рукописных лемм для выявления особенностей варьирования.
Целью исследования является анализ орфоэпии, морфологии,
синтаксиса и варьирования ЛМ в древнеанглийском языке на примере
дошедших до нас текстов данного периода.
Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи:
1) выявить характер соотношения графических и фонетических
особенностей ЛМ в зависимости от даты написания текста и его
диалектной принадлежности; 2) проанализировать типичные случаи
рукописного варьирования ЛМ на основе лемм рукописей текстов;
3) рассмотреть морфологические проблемы функционирования ЛМ с
привлечением этимологического анализа реконструируемых
прагерманских (и праиндоевропейских) форм; 4) на примере употребления
форм ЛМ мн. и дв. ч., а также функционирования местоимений 3 л. ед. ч.
ср. p. "hit" и "//" определить условия их варьирования; 5) описать
синтаксические особенности функционирования ЛМ. Последняя задача в
свою очередь предполагает решение следующих вопросов: а) описание
реально зафиксированных позиций ЛМ; б) определение соотношения
синтаксиса латинского языка и позиционных особенностей ЛМ в
древнеанглийских переводных текстах; в) выявление и изучение влияния
прагматических факторов на позицию ЛМ в конкретных текстах; г) анализ
жанровых и стилистических особенностей произведений как факторов,
влияющих на распределение ЛМ.
Поставленные задачи определили методы исследования. В работе используется комплексный филологический анализ, включающий следующие элементы: 1) этимологический анализ ЛМ посредством сравнительно-исторического метода; 2) определение прагматических
особенностей контекстов употребления ЛМ; 3) тема-рематический анализ текста; 4) статистический анализ языковых данных.
Материалом для исследования послужил торонтский корпус
древнеанглийских текстов (Toronto Dictionary of Old English), включающий
свыше трех тысяч текстов. Каждый текст аннотирован: он содержит
информацию о жанре текста, диалекте, дату написания, камероновский
номер, номер строки по изданию и источник, по которому цитируется
текст. Например, цитата из текста «Католических проповедей» Эльфрика
будет выглядеть следующим образом: ЖСНот 1, 1 В 1.1.2 (Cameron
number), 0060 (183.129). Источник: De initio creaturae: Clemoes 1997 178-
89 /Elfric's Catholic Homilies: The First Series, Text, EETS s.S. 17 (Oxford), X-
XI вв., уэссекский (западно-саксонский) диалект. Информация о жанре
текста, дате его написания, а также диалекте рукописи вынесена в
приложение. Привлекались примеры из всех расписанных текстов корпуса.
Детальный филологический анализ был выполнен на материале
следующих текстов: переводы латинских текстов - «Истории Аполлония
Тирского», «О добродетелях и пороках» Алкуина, «Монологов»
Августина, «Евангелий из Линдисфарна», «Западносаксонских
Евангелий», «Евангелий Рашворта», «Обязанностей пастыря» Григория
Великого, «Об утешении философией» Боэция, первые пятьдесят псалмов
в прозе из «Парижской псалтыри», а также непереводные произведения -
«Адриан и Ритей», «Письма» и «Католические проповеди I, II» аббата
Эльфрика, «Каноны Эдгара» аббата Вульфстана, королевские «Хартии»,
«Законы», «Письма», «Медицина», «Соломон и Сатурн», «Проповеди»
аббата Вульфстана, «Англосаксонские хроники».
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что
всесторонне описание и классификация ЛМ древнеанглийского языка как
системы проясняет ряд проблем, связанных с функционированием данной
категории, вносит вклад в общую разработку проблематики
индоевропейских ЛМ.
Практическая значимость исследования состоит в том, что результаты наблюдений над системой ЛМ можно использовать при сравнительно-исторических исследованиях, составлении учебных пособий по истории английского языка, а также при разработке лекционных курсов по фонетике, морфологии и синтаксису древнеанглийского языка.
Апробация работы. Результаты диссертационного исследования
излагались в докладах на следующих конференциях: «Индоевропейское
языкознание и классическая филология»: чтения памяти И.М. Тройского
(Санкт-Петербург 2005, 2006); V международная научная конференция по
сравнительно-историческому языкознанию «Лингвистическая
компаративистика в культурном и историческом аспекте» (Москва 2006); III Всероссийская научная конференция «Англистика XXI века» (Санкт-Петербург 2006); «Первая центрально-европейская студенческая конференция по лингвистике» (First Central European Student Conference in Linguistics) (Будапешт 2006).
Структура исследования. Диссертация состоит из Введения, четырех глав, Заключения, списка условных сокращений и использованной литературы, насчитывающей 312 наименований, а также приложения, включающего данные о рукописях анализируемых текстов.
1 и 2 лицо. Единственное и множественное число
В среднеанглийский период на севере Англии в основном сохранилось первоначальное "ic" наряду со следующими вариантами: "ice", "ig", "hie", "ik", "yk", "ike", "hyc" [Kuhn 1981: 11-12, Интернет проект «Middle English Dictionary» — http: //ets.umdl.umich.edu/m/med]. Южно-английские диалекты палатализировали гуттуральный, что привело к возникновению таких форм, как "ich", "hich", "ych", "yche", "iche", "ih", "ihc". [ibid.]
Итак, перейдем к анализу ЛМ, представленных в таблице 2. Форма "ус", как мы полагаем, с одной стороны, может являться среднеанглийским вариантом, употребляемым в северных диалектах. С другой стороны, не исключено, что она — результат особенностей графического отображения/// в поздних текстах. Наиболее частотное употребление формы "ус" зафиксировано в хартии мерсийского короля Этельреда, датируемая 682 г. Исследователи полагают, что этот документ является подделкой [см. электронный вариант хартий на сайте — http: //www.anglo-saxons.net/hwaet/?do = show&page = Charters], поэтому делать определенные выводы, исходя из анализа только этого памятника, нельзя. В целом, в документе превалирует написание форм с "/ : "myd", "almyhtey", "тупе", "hyt", "wyton", "yn", "hye", "thys" и т. д. "Yc"
представлено также в тексте переведенного Альфредом труда Августина «Монологи». Единственная сохранившаяся рукопись этого произведения была сделана во второй половине XII в. в юго-восточной Англии. Она состоит из немногочисленных раннеуэссекских, позднеуэссекских, а также раннесреднеанглийских форм. Анализ инодиалектных слов выявляет значительное влияние кентского диалекта. «At some point in its history, the text of the Soliloquies came under strong Kentish influence» [Carnicelli 1969: 12]. Позднеуэссекское У на месте слабоударного "Г также частотно в «Монологах». В целом, уэссекские тексты особенно позднего периода характеризуются частотным употреблением "у" для обозначения /// [Pilch 1970: 43; Campbell 1959: 288]. Однако в других кентских и позднеуэссекских памятниках "ус" не употребляется. Как отмечает Т. А. Карничелли, орфография рукописи проявляет многие черты норманнской писцовой традиции, и, по всей видимости, создателем рукописи был англичанин, который заимствовал многие англонорманнские орфографические приемы [Carnicelli 1969: 19]. Среди всех прочих изменений, возникших в языке под влиянием норманнов, было также употребление "у" вместо англосаксонского "/", что, как мы уже отмечали, особенно заметно в хартии короля Этельреда. При этом в большинстве случаев англонорманнский писец представлял с точки зрения орфографической традиции лишь самого себя, и все особенности созданных им рукописей отражали его индивидуальную манеру письма, уровень владения английским и французским языками [Menger 1904: 5]. Таким образом, принимая во внимание все это, а также относительно низкую частотность "ус" мы полагаем, что данная форма скорее, являясь поздней вставкой, и отражает нестабильность орфографической традиции норманнского периода.
Вариант "ik" обнаружен лишь в одной хартии. Считается, что фонема//:/ в древнеанглийском "іс" в северных диалектах передается графемой ""— "/", причиной чему является влияние древнескандинавских языков, в частности др.-исл. "ек" [Бруннер 1956: 102, Luick 1964: 701]. Однако единичность примера не дает возможности говорить с определенностью о том, что форма "ik" является северной раннесреднеанглийской формой. Поскольку сама хартия была создана в период после Норманнского завоевания, не исключено влияние англонорманнской писцовой традиции. Интересно, что остальные варианты ЛМ в хартии представлены формой "/".
Из всех среднеанглийских форм "/с/г" и "г" являются наиболее частотными, "/с/г", с одной стороны, представлена в северных диалектах, где она является, по всей видимости, графическим вариантом формы "г/г", т. е. формой, в которой спирант отражался различными способами, в частности, с помощью графем "/г" и "с/г". С другой стороны, она также как и "/" — вариант фонетического развития "/с" в среднеанглийский период. "/" впервые встречается в «Англосаксонской хронике» рукопись "" [ChronE В 17.92006, (1137.32)]. В целом, переписывание англосаксонских хартий в среднеанглийский период объясняет значительное количество употреблений этих форм. Примечателен и тот факт, что практически во всех хартиях отсутствует варьирование формы "/с" с другими вариантами ЛМ. Исключение составляют [Ch 1241] и [Ch IWm (Dugdale 10)], в которых соотношение форм "/с" "/с/г" составляет 3-1 и 1-3 соответственно. В хартиях [Ch 1482] и [Ch 1490] превалирует форма "/с". Остальные хартии содержат исключительно среднеанглийские формы. Это подтверждает тот факт, что данные памятники переписывались писцом, который употреблял уже среднеанглийские формы. Различие в употреблении двух форм "/с" и "/с/г" прослеживается не только между разными текстами, но и между разными рукописями одного и того же текста. Так, в «Западносаксонских Евангелиях» в рукописи "Я" употребляется "/с/г" [Lk 7: 7], которое соответствует "/с" в других рукописях.
1 лицо. Именительный падеж
При рассмотрении германских форм данного ЛМ возникают две проблемы: особенности вокализма и наличие/отсутствие в германских диалектах формы с расширителем, которая была характерна, например, для индоиранских языков. Большинство диалектных вариантов указывают на начальную "Г. При этом, как видно из таблицы, данная гласная, в основном, распространена в ареале западногерманских языков, а также в готском. Исключением является др.-сак., в котором наряду с "ik" употребляется также "ек". Более частотна форма с начальной "е-" в скандинавских языках, "ik" зафиксировано всего лишь в двух восточноскандинавских рунических надписях— (Asum 131)"ehe ik akar fahi"18 и (S0nder Rind 135)"winiR ik" [Krause 1937: 470, 666]. Кроме того, гласная "/" представлена в энклитической форме "-іка" в глаголе "haitika" (Brakteat № 57 aus Seeland): "hariuhaitika farauisa gibuauja". Данный глагол в других надписях (например, Lindholm-Amulett) представлен энклитической "-ека" ("ek erilar sa wilagar ha(i)teka") [Krause 1937: 479-480]. Наиболее частотной является форма "ек", употреблявшаяся большей частью в субъектной функции перед различными именами-аппозициями, в отличие от энклитической "-(і)ека" (в Bjorketorp 97 стоит вариант "-ак"), которая используется одна как прономинальный субъект глагольных предложений без именных приложений [ср. Seebold 1984: 20]. Примеры с "ек" присутствуют в таких надписях как Kragehul, Jarsberg, Gallehus, Valsfjord, и др., например: "ек irilar Wiwila", "ек erilar asugis..." и др. [см. Krause 1937, Макаев 1965, Antonsen 2002].
В вышеприведенных рунических надписях "/" стоит во второй позиции, т. е. в потенциально безударной (слабоударной) позиции. Если предположить, что закон Ваккернагеля все еще продолжал действовать в ранний период развития германских диалектов, то прагерманское местоимение, находясь в этой позиции, не несло на себе ударение, а отсюда ///. Этот же принцип со всей очевидность должен был действовать и в энклитических постглагольных местоимениях, чем можно объяснить форму "-іка".
Таким образом, вокализм германских местоимений 1 л. ед. ч. ном. можно объяснить ударностью/безударностью. И, действительно, согласно традиционной точки зрения, идущей от В. Штрайтберга,19 для прагерманского реконструируют формы "ек/ік", вокализм которых объясняют как результат развития соответственно в ударной (V) и безударной ("/") позициях. Данная точка зрения является общепринятой и находит параллели в таких формах как отрицательные частицы "ле" и "л/". Однако мы полагаем, данный подход не разъясняет все вопросы. Он не вскрывает механизм обобщения форм: почему в готском, древнефризском и западногерманских языках была обобщена безударная форма, а в северном ареале ударная, а не наоборот? К тому же данные ЛМ не поддаются четкому разграничению в рамках ударности/безударности: ряд местоимений, употреблявшихся в потенциально безударных позициях, характеризуются е-вокализмом, например энклитическое ЛМ "-ека". Более того, распределение отрицательных частиц "пе/пГ прослеживается по памятникам также и в письменную эпоху древнеанглийского языка, в то время как варьирование ударной/безударной форм никаким образом не отражается на вокализме древнеанглийского местоимения.
Теперь, перейдем к рассмотрению второго аспекта, связанного с наличием энклитической формы "ека". Кроме таких словоформ как "haitika", "hateka" и т. д., где "ека" представлена энклитическими вариантами, данное местоимение зафиксировано как тональная форма лишь в одной восточноскандинавской рунической надписи на камне из Эллестада, которую вслед за В. Краузе датируют приб. 800 г. Э. Антонсен убедительно доказывает, что ее возникновение следует относить к периоду 500-550 гг. [Antonsen 2002: 302]. В древнешведском, древнедатском, а также в древнегутнийском представлены ЛМ с дифтонгом, который является результатом преломления. Такой эффект могла вызвать последующая гласная, т. е. "-а". Таким образом, современную шведскую форму "jag" и датскую "jeg" исследователи возводят к древнескандинавской "ека" [Antonsen 2002: 165, 302]. Отсюда, естественно предположить, что скандинавская "ека" аналогична древнеиндийской форме "ahdm" и восходит к праиндоевропейской eg(h)om. Этой точки зрения придерживаются многие исследователи, например, В. Штрайтберг [Streitberg 1963: 262], Г.Краэ [Krahe 1967: 96, 1965: 50], Э. Кикерс [Kieckers 1928: 135], Г. Хирт [Hirt 1932: 72] и др. При этом некоторые из них [Hirt 1932, Streitberg 1963] допускают возможность возведение праскандинавской формы "ек", а также западногерманской "ek-ik(c,h)" к и.-е. eg. Ю. Покорный, в качестве прагерманской формы, реконструирует одну обитую форму ека", откуда впоследствии, по его мнению, развились в проклитической позиции "ек", "ik", а в энклитической— -ка [Рокоту 1959: 115]. Западногерманские ЛМ, как и литовское, латышское, а также, возможно, армянское ЛМ ("es", "as", "es") восходят к и.-е. eg.20 На существование в праязыке формы с расширителем указывают такие и.-е. языки, как, например, индоиранские, венетский и тохарские. Такое размежевание форм ЛМ среди древних языков делает восстановление общего для всех и.-е. диалектов этимона ЛМ 1 л. ед. ч. достаточно трудным. С одной стороны, мы имеем такие формы как гр. "еуш" и лат. "ego", которые можно возвести к ego. С другой стороны, индоиранские ЛМ (например, скр. "ahdm") указывают на eghom. Старославянская форма отражает некий конструкт с не вполне понятным конечным гласным - eg-оС(?). Г. Шмидт, подробно анализируя все формы и.-е. языков и, используя ларингальную теорию, реконструирует, с одной стороны форму egH (где ларингал — показатель ном. и прослеживается в ЛМ других лиц), находящуюся в аблаутных отношениях с egoH, с другой — egHom и egH6m [Schmidt 1978: 109-112].
Варьирование личных местоимений двойственного и множественного числа
ЛМ дв. ч. широко представлены во многих древнеанглийских памятниках. Сохраняются они и в ряде диалектов в среднеанглийском. Наиболее поздней фиксацией дуалиса являются тексты конца ХШ-начала XIV вв. «Книга Бытия», «Исход» и «Хавелок Датчанин» [Howe 1996: 141, Mustanoja 1960: 125]. Постепенно в течение XIII в. ЛМ дв. ч. начинают исчезать и заменяться формами мн. ч.
Семантика ЛМ дв. ч., в основном, ограничивается несколькими группами. Обработанный нами материал позволяет выделить в древнеанглийском следующие примеры:
1. Яи Ты "...broSor, ic be bidde, baet bu me bissere nihte ne forlaste, ac baet wit sprecan unc op morgen hwaethugu be bam gefean baes heofonlican lifes" [GD 2 (С) B9.5.4,0572 (33.167.11)].
2. Я и Он (Она) "Ic Aelfred aldormon ond Werburg min gefera...6aet wit deodan for Godes lufan ond for uncre saule 6earfe, ond for боп бе wit noldan..." [Rec 6.5. В 16.6.5 (0002 (3)].
Сюда же относятся такие примеры, как "wit Stilling", "wit Adam", "wyt /Epered", "uncer Grendeles", которые находят параллели в древнескандинавском "vit Gunnarr".46 В отличие от древнескандинавского, где, например, в ном. выделяется 9 групп употребления данного типа конструкции, в древнеанглийском зафиксированы всего лишь три группы, а именно: а) «я и он» -"wit Stilling" [Wid A3.11 (0042(103)]; b) «ты и он» — "git Iohannis" [Hell A3.26 (0036(133]; с) «он и он» - "to himArone" [С? В9.1.3 (0983 (28.201.4].
3. Ты и Он (Она) «..фи hym forwyrndest aelcra getesa, ба git becgen on lichaman weron...» [Solil З B9.4.4 (0036 (68.14)].
В употреблении ЛМ дв. ч. в древнеанглийском нет родовых ограничений. Два объекта могут быть как одинакового рода, например, две женщины («Евангелия от Рашворта», [Mt 28: 10]) или двое мужчин («Книга Бытия А, В»: 2882, 2883»; Григорий, «Диалоги»: «Hi andswarodon him & cwaedon: wit magon...» [GD Pref and 3 (С) B9.5.5, 0583 (26.231.15)] — Яков и Иоанн), так и разного рода, т. е. мужчина и женщина (многочисленные примеры в «Книге Бытия А, В»: 662, 796, 838, 1902, 1904 и т. д.). ЛМ дв. ч. могут относиться и к различным объектам как одушевленным, так и неодушевленным, например, персонифицированному кресту, на котором распяли Христа и самому Христу в поэтическом произведении «Видение Креста»: «Bysmeredon hie unc butu zetgaedere» [Dream A2.5, 0029 (48)]. Такое отсутствие родовых ограничений в ЛМ дв. ч. наблюдается и в других германских языках таких, как древнесаксонский, древнескандинавский, современный фризский [Seppanen 1985: 9-12]. Из этой схемы выпадает готский, который использует дв. ч., если речь идет о двух лицах одного и того же рода и мн., если речь идет о лицах разного рода [Seppanen 1985: 5-7, 12]. Как видно из предыдущих примеров, как правило, при выражении категории двойственности употребляются ЛМ дв. ч. Однако в ряде памятников в некоторых случаях вместо ожидаемых ЛМ дв. ч. употребляются местоимения мн. ч. Подобного рода примеры можно рассматривать как особый случай варьирования, который заключается в выражении категории двойственности различными лингвистическими формами, т. е. с одной стороны ЛМ 1 и 2 л. дв. ч. ("wit", "git", "unc(it)", "inc(it)"), с другой, мн. ч. ("we", "ge", "us", "eow").
Проанализировав все примеры данного рода варьирования, мы подразделили их на две группы:
a) употребление ЛМ дв. ч. в субъектной функции при одновременном использовании приглагольного местоименного объекта во мн. ч. и наоборот. Сюда же можно отнести и примеры последовательного выражения агенса в придаточных сочинительных и подчинительных предложениях сначала мн., а затем дв. ч.: "ponite uos in cordibus uestris sermones istos filium meum homonis futurum est ut traderetur in manus hominum sette ge inc heortum iowrum word das sunu min 1 monnes toword is 6aette gisald ЫЭ in hond monnes" [Lk Gl (Ru) C8.2.3,0250 (9.44)]. b) употребление форм мн. ч. для выражения двойственности, когда референция субъектного местоимения относится к двум объектам, и следовало бы ожидать ЛМ дв. ч.: "1с bidde eow, Leof, J)aet ge cyrron to minum huse, & J aer wunion nihtlanges & ]?wead eowre fet, Jjaet ge magon faran to mergen on eowerne weg" [Gen B8.1.4.1,0398 (19.2)].
Зачастую употребление ЛМ дв. ч. подкрепляется следующими за ними словами с семантикой двойственности: "bam", "butu", "begen", "bu tu", "cetsomne", "cetgcedere" «оба», "twa" «два»: ".. .ас wit hie gehyra6 begen fram Gode" [Ale 14 B9.7.2,0030(35)].
Данный факт подтверждает слабую выраженность категории дв. ч. в древнеанглийском и находит параллели в других германских языках, например, в "tinker zweio" у Отфрида. Итак, рассмотрим сначала диалектное распределение примеров данного вида варьирования, а затем, проанализируем возможные причины этого явления. Наиболее частотно употребление ЛМ дв. ч. в уэссекском диалекте. Однако смешение форм ЛМ дв. и мн. ч. в данном диалекте наблюдается лишь в поздний период, например, у Эльфрика. Из северных диалектов ЛМ дв. ч. употребляются в некоторых памятниках мерсийского диалекта.
Позиции субъектных личных местоимений в древнеанглийских текстах
Наиболее распространенным типом позиции субъектных ЛМ является начало предложения. При этом тип предложения не влияет на выбор позиции субъектного ЛМ: Главное предложение — «Нео weard pa gewundod, past hire wand se іппоб ut» («Она тогда получила ранение, так что ее внутренности вышли наружу») [MLS В1.3.10,0044 (127)]; Придаточное предложение — «Gif he heahre handa dyntes onfehd, scilling forgelde» («Если он от рук высших удар получит, должен шиллинг») [LawAbt В14.1,0074 (58.1)]; Сложносочиненное предложение — «he is niwan gefullod purh dajdbote, & he cym5 to us...» («он заново крещен через покаяние и он идет к нам») [Leof В4.2,0014 (20)]; Простое предложение — «Не mseg alysan gastas of helle wite» («Он может выпустиьт духов из адского заточения») [Charm 8 В23.1.8,0001 (1)].
Позиция SprV в абсолютном начале подвергается инверсии в ряде случаев, когда в начало предложения выносятся определенные наречия. В таких случаях глагол передвигается во вторую позицию и лишь после него употребляется субъектное ЛМ. К наречиям, требующим глагольной инверсии относятся такие адвербы, как "ра", "роппе", "пи", "peer". Однако инверсия с этими наречиями не всегда обязательна в отличие от тех случаев, когда "ра" и "роппе" выступают в роли подчинительных союзов. 4 При употреблении коррелятивных союзов, например, "роппе...роппе" (когда...тогда), глагольная инверсия обязательна в придаточном предложении, в то время как в главном предложении наблюдается порядок SprV. Придаточное предложение в таких примерах может как предшествовать главному предложению, так и следовать за ним. Так, например, инверсия с "ра" и "роппе" в качестве адвербов: «ba ongann he hine sylfne to gode ge6eodan» («тогда начал он Богу подчиняться ») [ЖСНот II, 9 В 1.2.10,0014 (73.28)]; «bonne asaende ic ba gewrita minre dohtor...» («тогда отправил я эти писания моей дочери») (АрТ В4,0199 (19.14)); с коррелятивными союзами "ра...ра" и "роппе...роппе": «Donne ic so61ice oferflowendlice sorgigende weop..., bonne geseah ic leoht...» («Когдая истинно много, сокрушаясь, рыдал, тогда увидел я свет») [LS 23 ВЗ.3.23,0203 (637)]; «Pa se cyng past hierde, b_a wende he hine west...» («Когда король это услышал, тогда направился он на запад») [ChronA В 17.1,0439 (893.38)].
Как уже отмечалось, данные наречия в начальной позиции не всегда требуют после себя глагольной инверсии: «bonne we ахіаб be wunungum eardigendes bebod» («тогда мы спрашиваем о выполнении заповеди живущими на земле») [BenRGl С4,0029 (5.9)].
В некоторых текстах "роппе" в функции соединительного союза в придаточном предложении (если...тогда) не приводит к инверсии. В примерах из перевода Алкуина «О добродетелях и пороках» в первом предложении после союза следует сказуемое, во втором — местоименное подлежащее: «Gyf we mildheortlice deme5 beo pan mannen, pe wi5 us agylte5, bonne dem6 he mildheortlice beo us...» («Если мы милосердно судить будем о том человеке, который против нас грешит, тогда и он будет милосердно судить о нас») [Ale В9.7.4,0080 (177)]; «...gyf we wylled geheren baera manna benen, be wi5 us agyllte5, bonne heo xt us forgyfenysse bidda6» («если мы хотим слушать молитвы тех людей, которые против нас грешат, тогда они у нас попросят прощения») [Ale В9.7.4,0085 (187)].
Аналогичным образом функционирует наречие "им". Зачастую в абсолютном начале после него сразу идет сказуемое, а затем подлежащее. Так, например, в королевской хартии Этельвульфа, употребление данного адверба в начальной позиции вызывает перемещение субъектного ЛМ в постглагольную позицию:
«Nu halsie ic bum pa halgan brimnisse...» («Теперь клянусь я силой святых») [Ch 325 В15.1.13,0012(26)].
Как и в случаях с предыдущими наречиями существуют примеры, когда "пи" в начале предложения используется без глагольной инверсии: «Nu ic bonne nat nanwiht him gelices» («Теперь я не знаю ничего подобного ему») [Solil 1 В9.4.2,0106 (16.2)].
Как показывают примеры из корпуса, если "пи" стоит в начале сложносочиненного предложения с союзами "and" и "ас", тогда за ним следует подлежащее, выраженное ЛМ. Если в качестве подлежащего употребляется имя существительное или именная группа, тогда зачастую происходит инверсия: «& nu ic sece hwar ic mage me gerestan» («и теперь я ищу, как я мог бы отдохнуть») [ChrodR 1 В 10.4.1,0790 (84.22)]. В корпусе текстов мы обнаружили несколько случаев, когда после союза "and" и наречия "пи" следует сказуемое: «& nu haefd he for psere olecunga ecne dea6...» («и теперь имеет он из-за соблазна вечную смерть») [HomU 9 ВЗ.4.9,0150 (253)]; «and nu haefst pu hine mid Cristes rodentacn ofslagen...»(«и теперь убил ты его крестом Христовым») [LS 14 ВЗ.3.14,0094 (14.6)]; «&nu gyt mid ре eom ic» («и теперь все-таки я с тобой») [PsGID С7.9,2313 (138.18)].
