Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Фразеологические картины мира идиолектов 21
1. Фразеологические единицы в ранней лирике У.Б. Йейтса и Р. Киплинга 25
2. Фразеологические единицы в лирике У.Б. Йейтса и Р. Киплинга начала XX века 43
3. Фразеологические единицы в поздней лирике У.Б. Йейтса и Р. Киплинга 15
Глава 2. Особенности использования фразеологических единиц в тексте 116
1. Текстообразующий потенциал фразеологических единиц 119
2. Фразеологизмы-лейтмотивы 121
3. Опорные фразеологизмы 131
4. Фразеологизмы-лейтмотивы и опорные фразеологизмы фрагментов текста 139
5. Библеизмы в лирике Р. Киплинга и У.Б. Йейтса 145
Заключение 167
Библиография 171
Список использованных словарей 186
Цитируемая литература 188
- Фразеологические единицы в ранней лирике У.Б. Йейтса и Р. Киплинга
- Фразеологические единицы в лирике У.Б. Йейтса и Р. Киплинга начала XX века
- Текстообразующий потенциал фразеологических единиц
- Фразеологизмы-лейтмотивы
Введение к работе
Лингвистические исследования последних лет проходят в рамках новой научной парадигмы, ориентированной на человека говорящего. Новая -антропологическая - лингвистика изучает «язык в человеке и человека в языке» - так обозначается тесная связь человека и человеческого языка, отражающего сознание, мышление, духовно-практическую деятельность говорящего. [Эта научная метафора представлена в работах: Wierzbicka, 1991; Жолковский, 1994; Постовалова, 1988; Гаспаров, 1996; Эко, 1998; Караулов, 1986,1987].
В последнее время явно прослеживается интерес к изучению не просто речевой деятельности и ее механизмов в абстракции от свойств продуцента, а самого говорящего, его личностных свойств и особенностей культурно-национального самосознания, отражающихся в речевой продукции Такие концепты, как языковая личность, идиолект, индивидуальная языковая картина мира, все активнее обсуждаются в лингвистических работах [Караулов, 1987; Серебренников, 1988; Кубрякова, 1988; Гаспаров, 1996, Жолковский, 1994, Постовалова, 1988; Телия, 1988,1996; Колшанский, 1990; Падучева, 1996 и др.].
Настоящая работа является попыткой придти к общему, типологическому в языке и видении мира через индивидуальное. В исследовании выдвигается гипотеза, что фразеологические составляющие поэтического идиолекта являются материалом, на основании анализа которого мо/кно воссоздать картину мира (далее - КМ) индивида и постичь его психологический мир.
Языковым материалом исследования послужили фразеологические единицы (далее - ФЕ) всех структурно-семантических типов, выявленные в
стихотворениях У.Б. Йейтса и Р. Киплинга. В 354 стихотворениях У.Б. Йейтса было обнаружено 395 ФЕ (607 фразоупотреблений), при анализе 397 стихотворений Р. Киплинга было обнаружено 816 ФЕ (1112 фразоупотребле-ний).
Общей иелъю работы является выявление роли фразеологических составляющих в поэтических идиолектах У.Б. Йейтса и Р. Киплинга и в формировании индивидуальных картин мира У.Б. Йейтса и Р. Киплинга.
В задачи исследования входит:
выявление и описание ФЕ в контексте (в тексте стихотворений) и определение значимости указанных ФЕ для конкретных текстов;
выявление во фразеоидиолектах поэтов наиболее значимых семантических полей и их сопоставительный анализ;
выявление специфики текстообразующего потенциала ФЕ в поэтическом тексте;
синтез образа конкретной языковой личности на основании данных о фразеологической картине мира индивида
Актуальность работы обусловлена обращением к теме постижения мира и психологического мира индивида через его тексты и использование языка. Разработка данной темы является вкладом в развитие нового направления в лингвистике - не просто антропологической лингвистики, но лингвистики постижения другого через текст и язык.
В работе применяются методы фразеологической идентификации (предложен А.В. Куниным), интроспективного анализа, метарефлексии и сопоставительного анализа.
Научная новизна работы заключается в том, что сопоставительный анализ фразеологических составляющих идиолектов на материале английского языка проводится впервые. Также впервые делается попытка получить
информацию о значимости определенных фрагментов картины мира индивида, отталкиваясь в первую очередь от его фразеоидиолекта.
Теоретическая и практическая значимость предпринятого исследования заключается в получении информации, приближающей исследователей к разрешению проблемы восстановления КМ определенной эпохи и языковой картины мира (далее - ЯКМ) эпохи как составляющей КМ. Настоящее исследование дает возможность выявить и зафиксировать особенности поэтического языка эпохи для дальнейшего сравнения с особенностями общелитературного и общенародного языка и формирования представления о функционировании определенного национального языка в конкретную историческую эпоху. Результаты, полученные в ходе исследования, могут представлять интерес для различных научных дисциплин и использоваться в учебных курсах фразеологии, теории наррации, лексикологии, истории литературы, интерпретации текста, стилистики, лингвострановедения, и др.
Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.
Первая глава посвящена сопоставительному анализу фразеологических составляющих поэтических идиолектов У.Б. Иейтса и Р. Киплинга. Эта часть исследования состоит из трех разделов, в каждом из которых рассматривается определенный период творчества поэтов (раннее, начала XX века и позднее). В данной главе выделяются и сравниваются основные семантические поля идиолектов поэтов.
Во второй главе внимание уделяется роли текстообразующих потенций ФЕ в поэтическом тексте. Также во второй части исследования речь идет о ФЕ библейского происхождения как значимых элементах текстов Р. Киплинга и У.Б. Иейтса.
Исследование завершается заключением и библиографией, содержащей 187 источников.
1, Языковая личность
Объясняя причины повышенного внимания лингвистических штудий к языковой личности, Ю.Н. Караулов в книге "Русский язык и языковая личность" пишет о том, что изучение ее "позволяет на систематической основе рассматривать как взаимодействующие все четыре фундаментальных языковых свойства", так как личность является средоточием и результатом социальных законов, продуктом исторического развития этноса и пользователем знаковых образований, а мотивационные предрасположения личности принадлежат к психической сфере (фактически, речь идет о том, что, обращаясь к "творцу, носителю, пользователю" языка, антропологическая лингвистическая парадигма включает в себя основные, ключевые свойства предшествовавших ей лингвистических парадигм - исторической, социальной, системно-структурной и психологической).
Описание языковой личности позволяет лингвистам приблизиться к решению многих задач, в частности, к синтезу образа конкретной языковой личности, воссозданию ее психологического портрета на основе текстов, принадлежащих продуценту, к построению обобщенного образа носителя языка как объекта словесного воздействия [Ляпон, 1995]. Более того, компаративный анализ текстов, тезаурусов, лексиконов, психологических портретов языковых личностей вплотную подводит исследователей к проблеме реконструкции языковых и концептуальных картин мира индивидов и этносов в целом в определенную эпоху, дает возможность объяснить и понять культуру нации на том или ином временном отрезке, более глубоко проникнуть в национальную литературу эпохи.
Для получения наиболее полной информации о языковой личности необходимо помнить о переменных, статистически вариативных частях ее структуры. По мнению Ю.Н. Караулова, такими составляющими являются:
на нулевом уровне - системно-структурные данные о состоянии языка в соответствующий период;
на первом уровне - социальные и социолингвистические характеристики языковой общности, к которой относится рассматриваемая личность (с учетом идеологических отношений основных понятий в картине мира);
на втором уровне - сведения психологического плана, обусловленные принадлежностью личности к более узкой референтной группе или частному речевому коллективу [Караулов, 1987].
Говоря о конкретной языковой личности, не следует также пренебрегать национальной составляющей этой личности. Одно из основополагающих, базисных положений теории языковой личности состоит в том, что "национальное пронизывает все уровни организации языковой личности, на каждом из них приобретая своеобразную форму воплощения..." [Караутов, 1987], и обращение к языку в человеке возможно и оправдано лишь в том случае, когда анализу подвергается определенный национальный язык "вместе с определенными историко- , этно-, социо- и психолингвистическими особенностями его носителей" [Караулов, 1987]. О необходимости обращать внимание при описании того или иного языка на национальную специфику и дух народа говорил еще Гумбольдт, отмечая, что "в языке мы всегда находим сплав исконно языкового характера с тем, что воспринято языком от характера нации" [Гумбольдт, 1985, с.373].
Еще одной особенностью языковой личности является то, что она на каждом уровне своей организации обладает временными и вневременными образованиями. К вневременным образованиям, по мнению ЮН. Карауло-ва, относятся: общенациональный языковой тип и стандартная, устойчивая часть вербально-семантических ассоциаций - на нулевом, семантическом уровне; инвариантная часть картины мира - на лингво-когнитивном уровне; устойчивые коммуникативные потребности и коммуникативные черты,
дающие информацию о внутренних установках, целях и мотивах личности, -на мотивационном уровне [Караулов, 1987, с.39]. Стоит отметить, что вневременная и инвариантная часть в структуре языковой личности "носит отчетливую печать национального колорита" [там же]. Временные образования "градуируются по степени общности в зависимости от того, распространяются ли они, кроме личности, на все социальное сообщество или на более узкий речевой коллектив, или относятся к определенным этапам становления только данной языковой индивидуальности..." [там же].
Для составления наиболее полного портрета языковой личности необходимо не только владеть информацией обо всех уровнях структуры этой личности, но и уметь переходить с более низкого уровня на более высокий. Осуществить такой переход можно, только владея экстралингвистической информацией, то есть, полноценной информацией о социализации личности (от приобщения к основным, базовым стереотипам в отношении важных идей, представлений и т.п. до социальных ролей и референтных групп личности) и интенциональностях данного индивидуума в коммуникативно-деятельностной сфере. Позже, отталкиваясь от составленного портрета языковой личности, можно снова вернуться к лингвистической и экстралингвистической информации об определенной эпохе, к концептуальной и языковой картине мира этой эпохи, но "возвращение" будет осуществлено с помощью конкретной языковой личности, то есть, по сути, речь идет о восприятии эпохи через язык индивидуума.
2. Языковая картина мира
Языковая картина мира (далее ЯКМ), или тезаурус, вместе с семанти-ко-строевым уровнем и уровнем жизненных или ситуативных доминант, установок и мотивов является одной из наиболее важных составляющих в структуре языковой личности, ЯКМ - "неизбежный для мыслительно-
языковой деятельности продукт сознания, который возникает в результате взаимодействия мышления, действительности и языка как средства выражения мыслей о мире в актах коммуникации" [Телия, 1988].
Вообще, внимание антропологической лингвистики к понятиям картины мира (далее КМ) и ЯКМ не случайно. Во-первых, введение термина КМ позволяет различать феномены первичной (влияние психофизиологических и другого рода особенностей человека на конститутивные свойства языка) и вторичной (влияние на язык различных картин мира человека -религиозно-мифологической, философской, научной, художественной) ан-тропологизации языка [Постовалова, 1988]. Во-вторых, рассмотрение и анализ КМ и ЯКМ отдельных индивидуумов и коллективов дает возможность более адекватно описать не только этих индивидуумов и эти коллективы, но и "проникнуть" в эпоху, к которой они принадлежат, и на основании лингвистической и экстралингвистической информации об эпохе воссоздать языковые и психологические портреты представителей этноса или некоторых референтных групп.
Проблема картины (образа, модели) мира восходит, по мнению В.Ф. Петренко, к Эммануилу Канту и рассматривается им как проблема категорий сознания, в которых структурируется опыт субъекта познания [Петренко, 1997]. В.И. Постовалова считает, что этапы формирования реалии, понятия и термина КМ не совпадают, так как создание первых КМ можно соотнести по времени с процессом антропогенеза, понятие КМ находится в стадии формирования, а термин КМ был выдвинут в рамках физики в конце XIX -начале XX в., и одним из первых этот термин стал употреблять Г. Герц, говоря о физической КМ (Постовалова, 1988). Культурно-исторический аспект проблемы КМ в той или иной степени рассматривался в работах В. Гумбольдта, К Маркса, О. Шпенглера, К. Леви-Стросса и др. В отечественной философии, психологии, культурологии исследование КМ представлено
работами Л.С. Выгодского, А.Н. Леонтьева, А.Я, Гуревича, И.Г. Франк-Каменецкого. В лингвистике мысль о существовании особого языкового мировидения была сформулирована В. Гумбольдтом в начале XIX в. и развита в рамках теории лингвистической относительности (Э. Сепир, Б. Уорф, Л. Вайсгербер). В России термин картина мира использовался учеными "семантического" направления уже в 20-е годы (О.М. Фрейденберг, И.Г. Франк-Каменецкий). Начиная с 60-х годов, проблема КМ возникает в семиотике (Ю.М. Лотман, Вяч. В. Иванов, В.Н. Топоров, А.А. Зализняк, Б.А. Успенский), а в современной отечественной лингвистике выступает как проблема построения словаря базисных смыслов (Ю.Д. Апресян, И.А. Мельчук) или как проблема построения пространств языкового сознания личности (Ю.Н. Караулов, Ю.С. Степанов).
КМ - базисное понятие концепции человека: только формируя образ мира, интерпретируя его, человек существует как биосоциальное существо. Вне КМ немыслим социокультурный организм, без нее невозможно было бы осуществление механизмов передачи и воспроизводства опыта. Отношение человека к окружающему его миру, к себе как неотъемлемой части мира складывается в рамках КМ. В содержательном плане, как отмечает ТВ. Цивьян, КМ "ориентирована на предельную космологизированность сущего и тем самым на описание космологизированного modus vivendi и основных параметров вселенной - пространственно-временных, причинных, этических, количественных, семантических, персонажных" [Цивьян, 1990].
Стоит отметить, что субъектом КМ может быть не только отдельный человек, но и разнообразные социальные общности (этнические, религиозные, профессиональные) [Ениколопов, 1997], то есть, КМ могут быть как индивидуальными, так и коллективными. Очевидно, что индивидуальная КМ отличается от коллективной КМ, что особенно заметно в период смены базисных КМ или в ситуации плюрализма культур [Постовалова, 17].
В принципе, любая индивидуальная КМ является единственной и неповторимой: она возникает как результат контактов индивида с миром. Естественно, не следует забывать о том, что индивид - не нечто обособленное, так как он существует в рамках определенной культуры и в определенное время, а значит, КМ индивида, даже в значительной степени отличаясь от КМ современников, будет иметь множество точек соприкосновения с этими КМ.
КМ определенной эпохи является неким инвариантом, представленным вариантами - научной, художественной, религиозной, этической КМ и т.д. [Торсуева, 1989]. Эти варианты, в свою очередь, синтезируются из под-вариантов, например, разновидностью художественной КМ является поэтическая КМ.
Одной из наиболее значимых особенностей КМ является ее динамический характер. О КМ никогда нельзя сказать, что она "сформирована" -КМ все время находится в процессе формирования. Таким образом, было бы ошибкой рассматривать КМ как некую постоянную величину. КМ может быть адекватно описана и истолкована только после скрупулезного и всестороннего изучения причин, вызвавших данную КМ к существованию, процесса зарождения, развития и функционирования КМ, Не менее важным вопросом является и вопрос о различных влияниях, которым подвергается КМ в период формирования и функционирования.
В любой КМ, будь то индивидуальная или коллективная КМ, существуют лакуны, не заполненные представлениями о тех или иных предметах, явлениях, образах и т.д. - КМ никогда не является полной и завершенной.
С.Н. Ениколопов обращает внимание на то, что КМ, как правило, "существует в сознании в неоформленном и неотрефлексированном виде" [Ениколопов, 1997], поэтому многие неявные составляющие КМ могут про-
являться достаточно редко, например, в экстремальных состояниях или ситуациях экзистенциального выбора.
КМ представляет собой некую концептуальную систему, причем субстрат такой системы - концепты, образы, представления, известные схемы действия и поведения и т. п., некие идеальные сущности, не всегда связаны напрямую с вербальным кодом, языком [Кубрякова, 1988].
Необходимо различать концептуальную КМ (далее ККМ) и ЯКМ. ККМ масштабнее ЯКМ; по сути, ЯКМ является частью ККМ. Ю.Н. Караулов обращает внимание на фрагментарность и неполную системность ЯКМ и указывает, что ЯКМ носит до известной степени незавершенный характер и является более подвижным образованием, чем ККМ, отражая изменения, постоянно происходящие в окружающем человека мире [Караулов, 1976].
В принципе, ЯКМ выполняет две основные функции - означивает основные элементы ККМ и эксплицирует средствами языка ККМ. ЯКМ не является автономным образованием - она встроена в структуру ККМ и функционирует как подсистема ККМ, соотнесенная с языковыми знаками.
Как и КМ, ЯКМ может быть индивидуальной и коллективной. Строго говоря, в мире имеется ровно столько ЯКМ, сколько существует людей. В этой связи уместно вспомнить "Очерк современного русского литературного языка", написанный А.А. Шахматовым в 1925 году, в котором высказывается мысль о том, что "реальное бытие имеет язык каждого индивидуума: язык села, города, области, народа оказывается известной научною фикцией, ибо он слагается из фактов языка, входящих в состав тех или иных территориальных или племенных единиц индивидуумов..." [Шахматов, 1925]. В сущности, сказанное о реальном языке верно, со значительными оговорками, и для ЯКМ. Личность, по своему интерпретирующая и воспринимающая мир, обладающая собственной неповторимой КМ, формирует и собственную особенную ЯКМ. Тем не менее, нельзя отрицать, что у любой этнической,
профессиональной или социальной группы есть своя ЯКМ, являющаяся не менее реальной, чем ЯКМ конкретного индивида.
ЯКМ состоит из семантических полей; в основе ЯКМ "лежат знания, закрепленные в семантических категориях, семантических полях, составленных из слов и словосочетаний, по разному структурированных в границах этого поля того или другого конкретного языка" [Уфимцева, 1988]. Понятие семантического поля было введено в лингвистическую литературу неогумбо льдтианцем Й. Триром для обозначения структуры определенного круга понятий, закрепленных в сознании некой языковой общности. В современной отечественной лингвистике семантическое поле трактуется как "тесно связанный по смыслу отрезок словаря" [Уфимцева, 1988]. Семантическое поле, как правило, детерминировано исторически, обусловлено социально и одновременно варьируется в определенной мере от индивида к индивиду [там же]. Структуры семантического поля могут быть самыми различными. Так, Ч.Дж. Филлмор рассматривает восемь возможных типов структур семантических полей: контрастивные множества, партонимия, таксонимия, парадигма, цепочка, цикл, сеть и фрейм [Филлмор, 1983].
3. Поэтический идиолект
Ю.Н. Караулов указывает, что исследования идиолекта вполне могли бы претендовать на роль работ, воссоздающих прототип языковой личности, если бы в них учитывалась невербализированная часть дискурса и особенности индивида не только как продуцента, но и реципиента речи [Караулов, 1987]. Однако отдельные составляющие структуры языковой личности наиболее ярко проявляются именно при описании идиолекта, особенно - поэтического, и именно в исследовании поэтического языка можно максимально приблизиться к реконструкции состава и структуры языковой личности.
О необходимости описания и трактовки поэтических идиолектов в лингвистической литературе говорилось достаточно много. В отечественном языкознании к проблеме индивидуально-поэтического говора, индивидуального стиля и индивидуального творческого говорения обращался В.В. Виноградов [Виноградов, 1922, 1927, 1959]. В 1943 году Г.О. Винокуром было выполнено исследование "Маяковский - новатор языка", являвшееся, в сущности, одной из первых попыток проанализировать индивидуальный язык поэта. Во многом определяющей и программной для построения различных моделей описания идиолектов и их составляющих стала работа В.П. Григорьева "Грамматика идиостиля. В. Хлебников", в которой очерчен и рассматривается круг вопросов, существенных для понимания идиолекта и идиостиля, а также намечена методология подхода к интерпретации конкретного идиолекта. Под идиолектом в данной работе понимается "система речевых средств индивидуума, формирующаяся на основе усвоения языка и развивающаяся в процессе жизнедеятельности данного индивидуума" [Щукин, 1978].
Проблема описания поэтического идиолекта во многом созвучна проблеме описания индивидуальной КМ. Сопоставительный анализ нескольких поэтических идиолектов определенного периода, в свою очередь, позволяет делать некоторые выводы о КМ эпохи. Речь в данном случае идет именно о КМ, а не о ЯКМ, так как исследование идиолекта и идиостиля - не просто исследование языка и системы стилистических средств того или иного поэта, но попытка интерпретации этого языка и стилистических средств, направленная на открытие системы духовных ценностей поэта, которая "лежит в основе формирования его стиля, обусловливая сложное взаимодействие языка художественных произведений с общенародным языком" [Поцепня, 1997].
Как и КМ, поэтический идиолект - не нечто застывшее, неразвивающееся, поэтому он может быть адекватно понят и исследован только в динамике. Нередко идиолект определенного поэта может быть описан только как набор периодических идиолектов, то есть, лексикон настолько обновляется, что, практически, речь идет уже о совершенно ином идиолекте, хотя принадлежность текстов одному поэту позволяет (или вынуждает) рассматривать "новую" и "старую" лексику в рамках единой системы, единого идиолекта. В подобных случаях небезынтересно выделить ядро идиолекта, то есть, те речевые средства, которые остаются в идиолекте постоянно или в течение долгого времени.
Известно, что состав индивидуального лексикона поэта лучше всего может быть отражен в словаре или конкордансе к произведениям этого поэта. Анализ этих справочных работ дает представление об эволюции авторского идиолексикона, ключевых словах, характерных для этапов творчества поэта, выявляет соотношение стилистических пластов рассматриваемого идиолексикона. Исследования такого типа были предприняты, например, составителями Лермонтовской Энциклопедии и авторами книги "Поэт и слово. Опыт словаря". Особняком в ряду работ, посвященных анализу идиолексикона, стоит исследование А. Белого "Пушкин, Тютчев и Баратынский в зрительном восприятии природы", в котором восстанавливаются "синтаксические и парадигматические связи слов-центров семантического притяжения, своеобразных сгустков ассоциативной энергии, образующих узлы идиосети" [Караулов, 1987, с.106]. А. Белый предлагал постигать дух поэта через язык, настаивая на том, что именно "словари - ключи к тайнам духа поэтов" и только эти словари могут "ввести в глубочайшие ходы и их [поэтов - А.Х.] душ и в тончайшие нервы творчества" [Белый, 1983].
Описание поэтических идиолектов приближает исследователей не только к разрешению проблемы восстановления КМ определенной эпохи, но
и дает им возможность выявить и зафиксировать особенности поэтического языка эпохи (фактически - поэтической ЯКМ) для дальнейшего сравнения с особенностями общелитературного и общенародного языка и формирования представления о функционировании определенного национального языка в конкретную историческую эпоху. Фактически, речь идет о языковом портрете эпохи, о ее ЯКМ.
4. Фразеологические составляющие поэтического идиолекта.
Было бы преувеличением говорить о том, что проблема актуализации и функционирования ФЕ в поэтическом тексте не ставилась и не изучалась совсем. Достаточно вспомнить фундаментальные работы М.А. Бакиной об общеязыковой фразеологии в русской поэзии XIX века, Н.Н. Данченко о ФЕ в произведениях Байрона , А.И. Хроленко о поэтической фразеологии в русской народной песне, А.С. Начисчионе о фразеологии в среднеанглийском языке на материале произведений Чосера и др. Ценность этих работ для воссоздания фразеологической КМ определенных эпох и, с ее помощью, получения информации для построения ЯКМ и ККМ этих эпох очевидна
Однако вопрос о роли и значении ФЕ в формировании конкретных поэтических идиолектов относится к малоисследованным, хотя очевиден тот факт, что для определенных поэтов (а в некоторых случаях можно говорить и о целых направлениях в поэзии) использование ФЕ в структуре поэтического произведения является одним из важнейших стилистических приемов при построении текста. В.В. Виноградов писал о том, что "проблема индивидуального стиля писателя связана с выделением того стилистического ядра, той системы средств выражения, которая неизменно присутствует в произведениях этого автора, хотя бы в пределах отдельного периода его творчества" [Виноградов, 1963]. Несомненно, ФЕ являются важной составляющей системы средств выражения, и, рассматривая особенности отдельных индивиду-
альных стилей, практически невозможно обойти вопрос о месте ФЕ в этих индивидуальных стилях.
Известно, что ЯКМ "осознается во всех тех сферах отображения и обозначения действительности, в которых для формирования новых концептов использовались уже существующие в языке средства. А это - вся продукция вторичной номинации" [Телия, 1988], в том числе и ФЕ. Таким образом, исследование фразеологического корпуса определенных поэтических идиолектов может помочь воссоздать фразеологические КМ (как индивидуальные, так и коллективные), являющиеся частью ЯКМ эпохи, и, на основе полученной информации, не только подойти вплотную к проблеме воссоздания языковых и (в дальнейшем) психологических портретов1 индивидов (фактически - индивидуальных ЯКМ и ККМ), но и к проблеме реконструкции ЯКМ и ККМ эпохи.
Подход к вышеуказанным проблемам посредством анализа именно фразеологических составляющих поэтического идиолекта обусловлен несколькими причинами. Во-первых, "фразеологизмы часто носят ярко национальный характер", в них "находит отражение история народа, своеобразие его культуры и быта" [Кунин, 1996, с.5]; фразеологизмы являются по сути культурными знаками в силу того, что в их "когнитивной памяти" хранятся и воспроизводятся культурные традиции, идеальные нормативы и установки, символы, стереотипы и мифологемы [Ковшова, 1997]. Фразеологизмы в качестве языковых носителей некоторых эталонов национальной культуры являются отражением национальной КМ, поэтому исследование основных фразеосемантических полей идиолекта, выявление ключевых фразеологизмов и фразеологизмов, значимых для определенных текстов, определение этимологического характера ФЕ идиолекта - все это по сути информацион-
1 Понятие портрета было введено М.В. Пановым в книге "История русского литературного произношения XVIII-XX веков" для описания некоторых закономерностей при переходе от фонетической абстракции к конкретному человеку.
ная база для составления языковых и психологических портретов представителей эпохи и характеристики самой эпохи.
Во-вторых, фразеологизмы "обращены не столько в мир, сколько на самого субъекта, то есть ... изначально создаются не для того, чтобы описывать мир, а для того, чтобы его интерпретировать, чтобы выражать субъективное и, как правило, эмоционально окрашенное отношение говорящего к миру" [Добровольский, Караулов, 1993]. Адекватная оценка субъективного и эмоционально-оценочного отношения, выраженного с помощью такого знака, как фразеологизм, нередко позволяет определить взгляды на мир продуцента речи, судить о его пристрастиях и реконструировать его индивидуальную КМ, находящуюся в тесном взаимодействии с КМ других людей, нередко оказывающую влияние на них. Известно, что "вне работы эмоций что-либо говорить о картине мира бесполезно, т. е. это не база данных или, по крайней мере, такая база, которая вся пронизана человеческими смыслами" [Петренко, 1997].
В-третьих, фразеологизмы являются сложными знаками, то есть состоят из слов-компонентов, которые "обладают самостоятельными ассоциативными потенциями" в лексиконе языковой личности [Добровольский, Караулов, 1993] и хранятся в нем "скорее покомпонентно, чем холистиче-ски" [там же]. Эта особенность фразеологизмов заставляет обратить внимание на слова-компоненты, особенно - на опорные, семантическая значимость которых недооценивалась многими лингвистами. Нередко опорные слова-компоненты "могут быть осмыслены как языковые символы или квазисимволы" [там же], то есть могут быть носителями дополнительной или совершенно новой информации, которая должна быть адекватно понята и интерпретирована. Помня о том, что одним из основных стилистических средств окказионального преобразования фразеологизмов является прием двойной актуализации, позволяющий буквализировать значения слов-компонентов,
необходимо уделить особое внимание вопросу принадлежности слов-компонентов и фразеологизмов к одним и тем же или разным семантическим полям. Исходя из полученных результатов, можно будет сделать некоторые выводы не только о богатстве ЯКМ личности, но и о значимости того или иного концепта для КМ носителя идиолекта.
В-четвертых, следует учесть то обстоятельство, что семантическая структура фразеологизмов чрезвычайно сложна, что объясняется переосмысленным характером фразеологического значения, переплетением в нем различных аспектов, раздельнооформленностью фразеологизмов и широтой структурного диапазона ФЕ (от одновершинных оборотов до сложных предложений) [Кунин, 1996]. Сложность и многосоставность семантики фразеологизмов дает возможность актуализировать с их помощью в тексте максимальное число смысловых связей, причем как на уровне фразеологизма в целом, так и на уровне слов-компонентов, что особенно заметно в поэтическом тексте, КМ которого "складывается из множества элементов, обладающих явной или скрытой семантикой" [Иванова-Лукьянова, 1997]. Определение максимального количества смысловых связей, которые возникают при реализации в поэтическом тексте некой ФЕ, позволяет выявить значительный пласт информации об адресанте (текста) и его видении мира.
Фразеологические единицы в ранней лирике У.Б. Йейтса и Р. Киплинга
Прежде чем приступить к непосредственному анализу поэтических идиолектов Р. Киплинга и У. Б. Йейтса, следует обратить внимание на то, что творчество таких поэтов, как Киплинг и Йейтс, никоим образом нельзя считать однородным и рассматривать как нечто неизменяющееся, неразвивающееся. Поэтому целесообразно анализировать не всю лирику сразу, а обращаться к некоторым периодам творчества, например, к ракяей лирике, стихотворениям начала XX века и поздней лирике. Такое разграничение связано с явным изменением стиля и манеры письма поэтов, что особенно заметно в творчестве У. Б. Йейтса.
Один из наиболее авторитетных исследователей творчества поэта А. Н. Джеффарес писал о том, что ранней поэзией Йейтса можно считать всё, написанное до 1899 года (до сборника "The Wind Among the Reeds" включительно), то есть речь идёт о том временном отрезке, за который Йейтс "прошёл путь от поэзии местного значения до национальной поэзии, от национальной - до eBponeficKofi"[Jeffares, 1961].
Что касается творчества Киплинга, то некоторое изменение его стиля происходит также на рубеже веков, приблизительно в 1900-1902 гг., что отмечено во многих работах английских и американских исследователей.1
Для сопоставительного анализа было отобрано 75 стихотворений У. Б. Йейтса и 65 - Р. Киплинга (все стихотворения написаны до 1900 года). В лирике Киплинга обнаружено 295 ФЕ (381 фразоупотребление) всех структурно-семантических моделей; в произведениях У. Б. Йейтса - 54 ФЕ (79 фразоупотреблений), причём большинство составляют ФЕ неидиомаги- ческого характера (фраземы). Интересно, что только 15 ФЕ попадаются и в стихотворениях Киплинга, и в работах Иейтса, что говорит о формировании совершенно различных фразеологических картин мира в ранней лирике поэтов, причём все вышеупомянутые 15 ФЕ принадлежат к числу наиболее часто употребляемых фразеологизмов вообще. Это такие ФЕ, как at all, of old, in vain и т.п.
Естественно, не следует забывать о том, что "функции "общеупотребительных", обыденных слов резко изменяются в языке художественной литературы, когда они "переносятся1 в непривычную, новую стилистическую среду. Их экспрессивно-изобразительный вес неизмеримо возрастает" [Виноградов, 1963]. То же самое можно сказать и об "общеупотребительных" фразеологизмах, хотя чаще не они, а именно не столь часто употребляемые ФЕ, являются наиболее значимыми элементами текстов стихотворений.
Однако некоторые "общеупотребительные1 ФЕ всё-таки становятся ключевыми составляющими стихотворений, причём более характерно это для поэзии У. Б. Иейтса. Так, ФЕ day and night появляется в произведениях ирландского поэта 5 раз, причём четырежды в окказиональной форме (смена мест компонентов), что всегда создаёт дополнительную стилистическую и смысловую информацию [Начисчионе, 1976].
Например, в стихотворениях "The Madness of King Goll" (l) и "He Mourns for the Change..." (2) указанная ФЕ является вообще главенствующим элементом плана выражения, передающим основную идею плана содержания: l. I came upon a little town... And passed aiptoe up and down, Murmuring, to a fitful tune, How I have followed night and day A tramping of tremendous feet... 2. For somebody hid hatred and hope and desire and fear Under my feet that they follow you night and day.
Интересно, что в стихотворении "The Madness of King Goll" есть ещё один "общеупотребительный" фразеологизм, причём в его составе также есть компонент "day" - day by day. Вообще в ранней лирике Иейтса ФЕ, так или иначе связанные с понятием времени, встречаются очень часто, как, кстати, и ФЕ, связанные с понятием пространства. Объяснить это нетрудно, ведь "90-е годы - самый символистский период в творчестве Иейтса с характерным колоритом "кельтских сумерек" [Саруханян, 1995], период, когда восприятие мира поэтом основывалось на осмыслении идей и сюжетов ирландского эпоса, мифов; а в любой мифологической системе такие слова-понятия, как день, ночь, небо, солнце, звёзды, верх, низ, время, являются ключевыми. Кроме того, для осмысления мифопоэтической модели мира (а важность этой модели для Иейтса очевидна) понятия пространства и времени являются основополагающими [МНМ, 1992]. И именно пространственно-временные ФЕ преобладают в ранней лирике Иейтса. Это такие ФЕ, как day in, day out; all day long; one day; day by day; to the end of time; ones hour has come; time out of mind; of old; at hand; here and there; under the sod; to and fro; up and down, т. д. Всего из 79 фразоупотреблений 43 связаны с пространственно-временными ФЕ.
Фразеологические единицы в лирике У.Б. Йейтса и Р. Киплинга начала XX века
Выдающийся англо-американский поэт, критик и теоретик литературы Т.С. Элиот в статье о Йейтсе писал о том, что "творчество великого поэта нельзя ... однозначно разделить на периоды", а "в эволюции столь крупной личности ... более поздние произведения помогают нам увидеть красоту и смысл более ранних работ" [Элиот, 1997, с.300]. Однако тот же Элиот говорил о "раннем", "среднем" и "позднем" Йейтсе, раскрывая особенности лирики именно конкретных периодов творчества ирландского поэта. Кроме того, Элиот указывал на необходимость учета исторических условий, так как Йейтс родился на исходе определенного литературного течения в английской литературе, а "только тот, кто потрудился над своим языком, знает, какие усилия и какая целеустремленность требуются, чтобы освободиться от подобного влияния" [Элиот, там же]. Элиот не ставил перед собой цель дать четкую периодизацию творчества Йейтса, однако по некоторым суждениям можно предположить, что под ранней лирикой понимается все, написанное до сборника 1904 года, средний Йейтс для Элиота - это Йейтс до сборника 1914 года включительно (точнее - до "страстного и страшного" стихотворения Responsibilities, в котором поэт достигает невиданной "свободы выражения"), а поздняя лирика начинается с 1919 года.
Сходной точки зрения на проблему периодизации лирики Иейтса придерживается и один из авторитетнейших исследователей творчества поэта А.Н. Джеффарес, полагающий, что ранней лирикой можно назвать стихотворения, написанные до 1899 года, сборниками "переходного" периода являются книги In the Seven Woods (1904) и The Green Helmet and Other Poems (1910), причем последняя "открывает дорогу к поэзии [сборника] Responsibilities, полной противоположности сумерек"1, сборника, в котором Йейтс "достигает новой стадии развития" [Jeffares, 1961], и, наконец, "великую поэзию" (позднее творчество) Йейтс начал создавать, по мнению Джеффареса, после 1917 года; в это время поэт "был свободен в самовыражении, в экспрессии ненависти и любви, плотских желаний и романтических воспоминаний и, прежде всего, мыслей о смерти" [там же, с 34].
Исследователи творчества Иейтса по разному смотрят на проблему изменения стиля поэта, однако почти все они строят периодизацию на анализе тем и сюжетов стихотворений, высказываний и суждений современников, на основании биографии поэта, тех или иных событий и людей, повлиявших на его творчество и т.п., то есть по сути на экстралингвистической информации. Весомость и значимость этой информации очевидна, особенно если речь идет о воссоздании КМ эпохи или индивидуальной КМ, однако не менее важной и значимой для понимания и восприятия творчества того или иного автора является информация лингвистическая, ведь "выбор писателем определенного жанра, стиля или художественного направления - тоже есть выбор языка, на котором он собирается говорить с читателем" [Лотман, 1970], а значит, именно опираясь на язык, возможно получить наиболее адекватную и объективную информацию о личности поэта или писателя и о его творчестве. Однако исследователи творчества Иейтса пренебрегают в большинстве случаев изучением языка поэта, поэтому до сих пор вопрос об изменении стиля и языка Иейтса остается открытым - так, А.Г. Сток полагает, что новым этапом (видимо, после ранней лирики) в творчестве поэта следует считать сборник The Green Helmet, где Йейтс "перестает быть отстраненным и становится светским человеком, сатириком и мыслителем с четко очерченными, непопулярными взглядами" [Stock, 1961], а следующего уровня Йейтс достигает в The Tower (1928); Т. Р. Хенн указывает, что об изменении техники письма Иейтса можно говорить, рассматривая стихотворения, написанные между 1908 и 1914 годами [Непп, 1965], и (вторично) после 1919 года [Непп, 1965-2]; наконец, еще один исследователь творчества Иейтса - Л. Даулинг - пишет об изменении стиля Иейтса в конце XIX в. и около 1907 года, когда поэт, по мнению автора работы, "потерпел неудачу в попытке создать новую устную и общественную традицию" [Dowling, 1986].
Практически ни в одном из вышеперечисленных исследований (как и в большинстве других книг о Йейтсе1) не прослеживается попытки проанализировать творчество поэта с точки зрения языковых средств, используемых им, поэтому любую периодизацию творчества Йейтса можно воспринимать только как один из вариантов. Однако задачи настоящего исследования требуют описания не всего идиолекта сразу, а выделения некоторых этапов в развитии этого идиолекта для дальнейшего сопоставления полученных данных с данными, обретенными при исследовании этапов развития идиолекта Киплинга. Поэтому в качестве осторожной гипотезы необходимо принять одну из предложенных выше периодизаций и отталкиваться в исследовании именно от нее. В данном случае целесообразно, видимо, было бы взять за основу периодизации Джеффареса и Элиота (близка к ним и периодизация Хенна) и говорить о Йейтсе начала XX века как о Йейтсе периода 1900-1914 годов, а началом "позднего" Йейтса считать сборник The Wild Swans at Coole (1919).
Текстообразующий потенциал фразеологических единиц
Вопрос о текстовой значимости ФЕ впервые был сформулирован ИИ. Чернышевой как вопрос о текстообразующих потенциях фразеологизмов [Чернышева, 1974]. В указанной работе под текстообразующими факторами ФЕ понимается реализация «лингвистических свойств данных языковых знаков, позволяющих им, наравне с грамматическими и лексическими средствами языка, создавать те звенья в структуре текста, которые являются элементами структуры, и в отдельных случаях также и связующими средствами фрагментов текста)) [там же, с.161]. О фразеологизмах как единицах, выполняющих архитектоническую функцию в поэтическом тексте, речь шла в работе И.М. Подгаецкой [Подгаецкая, 1971]. Автор рассматривает архитектоническую функцию ФЕ как основу, цементирующую композиционно-тематические единства в ряде стихотворений В.В. Маяковского. Особенности участия ФЕ в структурировании текста художественного произведения рассматривались в работе М.В. Гогулан [Гогулан, 1989]. Автор подробно останавливается на вопросе изучения функциональных свойств фразеологизмов в плане их участия в формировании текстовых категорий, а также рассматривает основные текстообразующие функции ФЕ, в том числе и текстообра-зующую функцию сложных преобразований ФЕ, ранее также обсуждавшуюся в исследовании Э.И. Халатниковой [Халатникова, 1982] .
В данной работе термин «текстообразующий потенциал ФЕ» понимается достаточно широко в силу того, что роль любого, даже незначительного, на первый взгляд, элемента многократно возрастает, если этот элемент попадает в поэтический текст1, степень спаянности компонентов которого гораздо выше, чем в любом другом тексте. Под текстообразующий потенциалом ФЕ в данном исследовании подразумевается способность фразеологизмов организовывать вокруг себя в тексте особое структурно-семантическое пространство и быть стержневым элементом этого пространства. Сразу необходимо оговориться, что поэтический текст нередко настолько спаян, что ФЕ может оказаться центром любого по величине структурно-семантического фрагмента - вплоть до целого текста. В то же время минимально возможным по величине структурно-семантическим отрывком, очевидно, следует считать строку как формальный эквивалент предложения в обычном, непоэтическом тексте. Фразеологизмы, не способные организовать структурно-семантическое пространство в рамках одной строки, встречаются достаточно редко и относятся, в основном, к фраземам, то есть единицам неидиоматического характера с осложненным значением. В основном, ФЕ, в силу присущих им образности и многогранной семантики, становятся центральными структурно-семантическими элементами тех фрагментов поэтического текста, в которых актуализированы.
Как уже было указано выше, ФЕ могут быть стержневыми элементами любых по величине структурно-семантических пространств - от небольшого фрагмента до целого текста. Очевидно, было бы целесообразно, обсуждая текстообразующий потенциал ФЕ, сразу определять, важен ли определенный фразеологизм для всего текста или для одного из его фрагментов, попутно отмечая, употреблен фразеологизм в тексте/фрагменте текста один или несколько раз, так как повторяемость определенных языковых средств в дискурсе может быть свидетельством их особой значимости (естественно, и ФЕ, употребляющиеся один раз, могут быть значимыми как для фрагмента, так и для всего текста).
По значимости для поэтического текста/его фрагмента и повторяемости в тексте/фрагменте можно выделить следующие типы ФЕ: ФЕ-лейтмотив (повторяется в тексте несколько раз, важна для декодирования и восприятия всего текста), рекуррентная ФЕ (повторяется в тексте несколько раз, не значима для декодирования и восприятия целого текста), опорная ФЕ (употребляется в тексте один раз, важна для декодирования и восприятия целого текста), неповторяющаяся ФЕ (употребляется в тексте один раз, не значима для декодирования и восприятия целого текста/его фрагмента), ФЕ-лейтмотив фрагмента (повторяется в тексте/его фрагменте несколько раз, значима для декодирования и восприятия только определенного фрагмента текста), рекуррентная ФЕ фрагмента (повторяется во фрагменте несколько раз, не значима для декодирования и восприятия фрагмента), опорная ФЕ фрагмента (употребляется в тексте один раз, важна для декодирования и восприятия только определенного фрагмента текста). В настоящем исследовании внимание будет сосредоточено на наиболее значимых с точки зрения текстообразования типах ФЕ - лейтмотивах и опорных фразеологизмах.
Наиболее весомым из вышеперечисленных типов ФЕ для структурно-семантического пространства поэтического текста является фразеологизм-лейтмотив (или ФЕ-лейтмотив). Под ФЕ-лейтмотивом понимается фразеологизм, повторяющийся на текстовом отрезке и являющийся выразителем важной для поэта мысли (определение дано по аналогии с определением слова-лейтмотива в работе М.А. Бакиной1). ФЕ-лейтмотив в определенной степени подчиняет себе весь текст стихотворения и служит как основным структурообразующим (фактически - выполняя текстосвязующую функцию, или функцию обеспечения связности текста), так и ведущим сюжетообра-зующим (архитектоническая функция, или функция создания композиционно-тематического единства) элементом этого поэтического текста. A.M. Ба-кина отмечает, что с помощью слова-лейтмотива создается "повышенная или сгущенная эмоциональность стихотворения" [Бакина, 1995]; то же самое можно сказать и о ФЕ-лейтмотиве.
ФЕ-лейтмотивы встречаются и в произведениях Киплинга, и в работах Йейтса, причем у обоих поэтов - на всех этапах творчества. В ранней лирике и в стихотворениях начала XX века ФЕ-лейтмотивов у Киплинга намного больше, чем у Йейтса. В поздней же лирике Киплинга был обнаружен всего один случай использования ФЕ в качестве лейтмотива1, в то время как у Йейтса в поздних работах появление ФЕ-лейтмотивов - не редкость.
Фразеологизмы-лейтмотивы
Наиболее весомым из вышеперечисленных типов ФЕ для структурно-семантического пространства поэтического текста является фразеологизм-лейтмотив (или ФЕ-лейтмотив). Под ФЕ-лейтмотивом понимается фразеологизм, повторяющийся на текстовом отрезке и являющийся выразителем важной для поэта мысли (определение дано по аналогии с определением слова-лейтмотива в работе М.А. Бакиной1). ФЕ-лейтмотив в определенной степени подчиняет себе весь текст стихотворения и служит как основным структурообразующим (фактически - выполняя текстосвязующую функцию, или функцию обеспечения связности текста), так и ведущим сюжетообра-зующим (архитектоническая функция, или функция создания композиционно-тематического единства) элементом этого поэтического текста. A.M. Ба-кина отмечает, что с помощью слова-лейтмотива создается "повышенная или сгущенная эмоциональность стихотворения" [Бакина, 1995]; то же самое можно сказать и о ФЕ-лейтмотиве.
ФЕ-лейтмотивы встречаются и в произведениях Киплинга, и в работах Йейтса, причем у обоих поэтов - на всех этапах творчества. В ранней лирике и в стихотворениях начала XX века ФЕ-лейтмотивов у Киплинга намного больше, чем у Йейтса. В поздней же лирике Киплинга был обнаружен всего один случай использования ФЕ в качестве лейтмотива1, в то время как у Йейтса в поздних работах появление ФЕ-лейтмотивов - не редкость.
Минимальное число актуализаций ФЕ-лейтмотива в тексте стихотворения - две, максимальное же зависит только от величины текста и практически не ограничено. Так, у Киплинга в стихотворении «Brown Bess» ФЕ Brown Bess (ист. кремневое ружье, состоявшее на вооружении английской армии в XVIII веке) возникает в тексте 10 раз - в том числе и в названии произведения. Стихотворение написано Киплингом в честь армейского мушкета, сослужившего добрую службу англичанам во времена колониальных и наполеоновских войн. По сути, это гимн знаменитому и признанному кремневому ружью, и, естественно, главным героем (или, если быть абсолютно точным, героиней, так у ружья женское имя - Bess) этого стихотворения-гимна является Brown Bess. Именем «главной героини» пронизаны все фрагменты текста, и каждая строфа стихотворения завершается ФЕ Brown Bess, причем как и в любом гимне, строфы заканчиваются не просто упоминанием того, в честь кого написан гимн, а славословием в персональный адрес, например: 1. Half Europe admitted the striking success Of the dances and routs that were given by Brown Bess. 2. And if ever we English had reason to bless Any arm save our mothers , that arm is Brown Bess.
И с точки зрения семантики, и с точки зрения структуры текста ФЕ Brown Bess подчиняет себе все остальные его элементы. Практически в каждой строке текста содержится характеристика «главной героини» стихотворения, то есть даже в тех случаях, когда обсуждаемая ФЕ не фигурирует в строке эксплицитно, имплицитно название-имя Brown Bess присутствует в каждом компоненте указанных характеристик. Кроме того, многократное использование ФЕ с именем собственным помогает Киплингу создать объединенное этим именем текстуальное надвременное пространство, распадающееся в случае отсутствия повторяемости этого имени. Когерентность текста обусловлена и связями, возникающими при проекции каждого фразоупотреб-ления обсуждаемого оборота на название стихотворения, то есть текст, разворачиваясь, все время возвращается к изначально установленной точке отсчета, к своего рода первоэлементу. Совокупность всех указанных факторов позволяет говорить о ФЕ Brown Bess как о ведущем сюжето- и текстосвя-зующем фразеоэлементе стихотворения, то есть как о ФЕ-лейтмотиве.
Среди работ Иейтса стоит отметить стихотворение What Then?, в котором так же, как и в рассмотренном выше киплинговском Brown Bess, ФЕ-лейтмотив повторяется многократно (8 раз), в том числе и в названии произведения. Однако если у Киплинга ФЕ-лейтмотив вводится в текст с помощью разных актуализаторов и в неповторяющихся лексико-грамматических конструкциях, то у Йейтса ФЕ-лейтмотив what then? (тогда что?, а что в таком случае?, так что же?) составляет часть повторяющегося рефрена, лишь в завершающей строке стихотворения несколько видоизмененного. What Then? - образец поздней философской лирики ирландского поэта. Йейтс создает в стихотворении образ человека, выбирающего путь нелегкого труда, ставящего перед собой в жизни определенные цели и счастливо добивающегося осуществления задуманного. Единственным «неудобством» при этом остается внутренний голос, каждый раз после достижения очередного успеха интересующийся, не напрасно ли совершенное деяние:
What then? sang Plato s ghost, what then? Текст, повествующий о достигнутых успехах, каждый раз венчается на первый взгляд алогичным, жестким и насмешливо-ироничным what then?. Результатом трудов и радости от исполненного становится только новый-старый вопрос. В данном стихотворении, в отличие от рассмотренного выше кишшнговского, имплицитное присутствие ФЕ-лейтмотива в других элементах текста не связывает созданные в строфах и рефрене (в последнем - с помощью ФЕ) образы, но разделяет их. ФЕ-лейтмотив символизирует вечный конфликт, не разрешимый даже тогда, когда лирический герой понимает, что нечто совершенное, к чему он стремился всю жизнь, достигнуто, обретено.
