Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Аспекты рассмотрения эгоцентризма в современных гуманитарных науках 12-63
1.1. Анализ отношения «я-другой» в гуманитарных науках. 12-29
1.1.1. Введение в философский анализ отношений « человек-язык-человек» и « человек-язык-мир» 12-13
1.1.2. Критический анализ классического субъекта. «лингвистический поворот» в философии . 13-17
1.1.3. Феномен «смерти автора» в теориях структурализма и деконструктивизма 18-20
1.1.4. переосмысление категории «автор» в теории постструктурализма. «воскрешение субъекта» 20-24
1.1.5. Диалог «я-другой». понятие интерсубъективности в трансцендентальной феноменологии . 24-29
1.2. Эволюция взглядов лингвистики на проблематику эгоцентризма 29-45
1.3. Параметры лингвистического анализа эгоцентризма в литературном тексте 45-61
1.4. Выводы 61-63
Глава 2. Эгоцентрическая диада «я - другой» и способы её актуализации в литературном тексте 64-117
2.1. Эгоцентрический аспект гносеологического взаимодействия ка тегорий автор - персонаж (повествователь)-читатель 64-74
2.2. Взаимодействие местоимений «ich» и «er/sie/es; du; wir, man» как экспликация расслоения субъекта эгоцентрического повествования в художественном тексте 75-115
2.2.1. Местоимения «er/sie/es» и их субституты как манифестация отстранения от собственного «я» 75-90
2.2.2. Местоимение «du» как образ зеркального «я» 90-102
2.2.3. Экспликация субъектно-субъектных отношений в литера турном тексте местоимениями « w1r» и «man» 103-115
2.3. Выводы 115-117
Глава 3. Пространственно-временные координаты литературного текста как отражение эгоцентрической повествовательной перспективы 118-178
3.1. Хронотоп как «сфера смыслов» художественного произведения. понятие «эгоцентрический концепт» 118-124
3.2. Эгоцентризм метаконцепта «большой город/grofistadt» и лингвопоэтические средства его выражения. 124-177
3.2.1. Компонентный анализ концепта «город» 124-128
3.2.2. Концептуальное поле имени «город» в романе адеблина «berlinalexanderplatz» 128-147
3.2.3. Функционирование субконцептов «улица», «дом», «комната» в концептуальном поле имени «город» 147-170
3.2.4. Модус топоса: образ «мёртвого города» как нарушение диалога «я- другой» 171-177
3.3. Выводы 177-178
Заключение 179-182
Библиография 183-200
Список анализируемой литературы и принятых сокращений 201-202
- Критический анализ классического субъекта. «лингвистический поворот» в философии
- переосмысление категории «автор» в теории постструктурализма. «воскрешение субъекта»
- Диалог «я-другой». понятие интерсубъективности в трансцендентальной феноменологии
- Эволюция взглядов лингвистики на проблематику эгоцентризма
Введение к работе
Настоящее диссертационное исследование посвящено изучению
лингвопоэтических средств экспликации эгоцентрической
повествовательной точки зрения в литературном дискурсе.
Наше исследование предусматривает понимание эгоцентризма как особой способности человека отражать в своем сознании и передавать в речи с помощью определённой системы языковых единиц многообразие отношений Я с окружающим миром, другими людьми, своим alter ego.
Эгоцентризм в таком понимании является одной из сторон более
широкого понятия - антропоцентризма. Повышенное внимание к
изучению уникальной роли человека в различных сферах познавательной
деятельности оказывает в последнее десятилетие существенное влияние на
научные интересы и исследовательские приёмы многих гуманитарных
наук, и в том числе лингвистики. Примером антропоориентированности
лингвистических исследований могут служить - среди прочих - известные
монографии Н.Д.Арутюновой, Е.А.Гончаровой, Н.О.Гучинской,
Е.С.Кубряковой, М.В.Никитина, Е.В.Падучевой, Ю.С.Степанова,
П.У.Бейкена, Б.Дитерле, И.Лемке, В.Шмида, Ф.Штанцеля и др., докторские диссертации Н.Н. Казаковой (1990), О.П. Воробьевой (1993), Л.М. Нюбиной (2000), Е.Г. Хомяковой (2002) и др., кандидатские диссертации М.В. Буковской (1986), Л.М. Бондаревой (1994), И.В. Баракиной (1997) и др.
Актуальность диссертации определяется, таким образом, с одной стороны, её непосредственной связью с основными тенденциями современного развития антропоцентрически ориентированной лингвистики, а с другой, отсутствием исследований, изучающих эгоцентризм как один из ведущих текстообразующих факторов в литературной коммуникации. Исследование выполнено с позиций отвечающего последним требованиям науки междисциплинарного подхода с использованием данных лингвистики текста, прагмалингвистики и
литературоведения с учетом концептуальных разработок в области философии языка, возрастной психологии, психолингвистики, социологии.
Объектом научного анализа в исследовании является категория повествовательной точки зрения как феномена литературного текста, непосредственно связанного с явлением эгоцентризма.
Предметом исследования являются языковые средства выражения эгоцентрической точки зрения в немецкоязычных литературных прозаических текстах.
Целью работы является научное описание диады «Я - Другой» с
позиций современной лингвистики, а также комплексный анализ
лингвопоэтических средств экспликации эгоцентрической
повествовательной точки зрения в литературных повествовательных текстах.
К конкретным задачам, обусловленным целью исследования, принадлежат следующие:
изучение проблемы когнитивно-прагматического отношения «Я -Другой» в свете концепции «смерти автора» в философии постмодернизма;
рассмотрение общих тенденций в развитии современной научной парадигмы языкознания, повлиявших на эволюцию взглядов лингвистики по проблематике эгоцентризма;
3) выявление смысловой взаимосвязи параметров эгоцентризма
речемыслительной деятельности человека на уровне слова - предложения
- текста;
сопоставление понятий «эгоцентризм» и «субъективность» текста на базе ведущих нарратологических текстовых категорий «образ автора», «точка зрения», «повествовательная перспектива»;
уточнение особенностей взаимодействия «первичных» (автор, (внутренний)читатель) и «вторичных» (повествователь, система
персонажей) субъектов сознания и речи в литературном тексте как актуализации когнитивно-прагматической диады «Я - Другой»;
анализ лингвопоэтических средств выражения эгоцентрической точки зрения в литературном повествовательном тексте (личные/неопределенно-личные/безличные местоимения, наречия места и времени, глаголы ментальной деятельности и др.), служащих экспликации расслоения субъекта повествования, композиционно-речевому оформлению «двойной» перспективы повествования;
характеристика на примере анализа метаконцептуального поля «большой город/мегаполис» пространственно-временных координат литературного текста с эгоцентрической перспективой повествования -как сферы концептуальных смыслов произведения, отражающей триединство Другого (alter ego, другой человек, мир) в диалоге с Я «первичных» и «вторичных» субъектов познания.
Комплексный подход к исследованию объекта и предмета научного анализа обусловливает выбор следующих методов: метод феноменологической редукции (выдвижение на первый план смысловой связи «Я-Другой» и просмотр «сквозь» неё всех многообразных отношений Человека и Мира); контекстуально-интерпретационный анализ, нацеленный на выявление специфики функционирования языковых средств выражения эгоцентрической точки зрения в тексте; описательный метод, включающий приёмы наблюдения, сопоставления, обобщения.
Теоретическую основу исследования составили многочисленные
исследования, посвященные изучению человеческого фактора в языке: в
феноменологии (Э.Гуссерль, М.Мерло-Понти), в философии
(пост)структурализма (Р.Барт, Ж.Деррида, Ж.Лакан, М.Фуко), в
психологии (Л.С.Выготский, А.Р.Лурия), в психолингвистике
(Ю.А.Сорокин, А.М.Шахнарович), в литературоведении и
лингвостилистике (М.М.Бахтин, Б.А.Успенский, В.В.Виноградов,
Е.А.Гончарова, Ю.С.Степанов, P.U.Beiken, B.Dieterle), в лингвистике дискурса (Н.Д.Арутюнова, Е.С.Кубрякова, Е.В.Падучева, В.Е. Чернявская, J. Gumperz, J.Lemke), в когнитивной семантике (В.З.Демьянков, М.В.Никитин, З.Д.Попова), в теории повествования/нарратологии (В.Шмид, V. Neuhaus, F.Stanzel, J. Vogt), в филологической герменевтике (Г.И. Богин, Н.О.Гучинская) и др.
Материалом исследования явились художественные тексты немецкоязычных писателей конца второй половины XIX - начала XXI вв. общим объемом около 3.000 стр. (произведения малых и больших повествовательных форм И. Айхингер, М. Биллера, В. Борхерта, У. Видмера, К. Вольф, Ю. Герман, Г. Грасса, Ф. Гоппе, А. Деблина, Г. Казака, Ф. Кафки, X. Кенигсдорф, В. Кеппена, Г. Крейслера, Х.Э. Носсака, У. Пленцдорфа, В. Раабе, Р. М. Рильке, Л. Ринзер, М. Фриша, П. Хандке, И. Шульце).
На защиту выносятся следующие положения:
Понятие «эгоцентризм» в самом общем плане характеризует индивидуальное «Я» как фокус отношения «Человек - Другой/-ие», где Другой выступает в качестве философской абстракции таких понятий как: 1) мир/окружающая среда; 2) другой человек, Ты; 3) другой-енутри-меня (alter ego). Понятия «субъективность» и «эгоцентризм» связаны в когнитивном и коммуникативно-прагматическом планах отношениями инклюзивности: появление Другого в ментально-психической сфере субъекта знаменует собой не абсолютную субъективность, а эго-центричность сознания индивида.
Формирование субъектно-объектных (Я - Мир), субъектно-субъектных (Я - другой человек) и автосубъектных (Я - alter ego) отношений определяет вектор развития языкового сознания индивидуума, способности языковой личности к номинации, предикации и эгореференции.
3. Языковой эгоцентризм реализуется по схеме: «слово —*
предложение — текст»: эгореференциальные характеристики «нижнего»
уровня актуализируются в рамках последующего, «высшего» уровня, и
наоборот. Так, эгореференциальные параметры текста «складываются» из
эгореференциальных параметров «нижних» уровней - предложения и
слова.
4. Эгореференциальные параметры текстового произведения
связаны, как никакие другие, в первую очередь с ролью
«первичного»/«вторичного» субъекта сознания и речи, с его точкой
зрения, которая объединяет текстовое пространство в единое
коммуникативно-прагматическое целое. При этом следует выделить: 1)
собственно Л-субъект («Я - Мир» - отношения); 2) Л-объект в Другом I
«зеркальное Я» («Я - другой человек» - отношения); 3) ^-объект,
возникающий в процессе саморефлексии («Я - alter ego» - отношения).
На уровне текстового целого и, в первую очередь, по отношению к литературному тексту, понятие эгоцентризм может рассматриваться в двух значениях: 1) как феномен транслингвистического характера -универсальный принцип порождения любого литературного текста и проявление абсолютной субъективности его автора; 2) как формально-содержательный фактор литературных произведений, повествовательно-речевую организацию которых определяют эго фикциональных субъектов сознания и речи и их «точки зрения».
Эгоцентрическая повествовательная точка зрения выступает как проекция точки зрения: 1) Я повествующего субъекта; 2) Я повествуемого субъекта; 3) координатора отношений Я-субъекта и Я-объекта мира фикции (анализирующее сверх-ego); собеседника в диалоге Я-субъекта и Я-объекта («Ты»); другого воплощения Я в фантазийной и мнемонической плоскости («Он»), Каждое из данных воплощений Я обусловливает спецификацию повествовательной перспективы текста, а это, в свою очередь, предполагает определённый набор лингвопоэтических средств их маркированности.
7. Художественный хронотоп, задающий координаты
существования фикционального мира в литературном тексте, предстаёт как «хранилище» эгоцентрически отмеченных концептуальных смыслов, формируемых Я пишущего/читающего субъекта. Формы языкового представления в структуре текста художественных (эгоцентрических) концептов с семантикой пространства и времени обусловлены их функционированием в интерсубъективном пространстве, в проблематике диалога «Я - ДругойАие».
Научная новизна работы обусловлена изучением в плане и содержания, и языкового выражения диады «Я - Другой», которая составляет суть эгоцентризма речемыслительной деятельности человека. Необходимость восполнить пробел в научном исследовании языкового/речевого эгоцентризма с позиций лингвистики представляется востребованной на фоне многочисленных работ по философии и психологии, направленных на выявление закономерностей функционирования „ego" в разных ментально-коммуникативных пространствах.
Теоретическое значимость работы заключается в осмыслении проблем эгоцентризма речемыслительной деятельности человека с позиции интерсубъективности, позволяющей структурировать диалогическое отношение «Я - Другой» в трёх измерениях - как взаимодействие: 1) Я и alter ego, 2) Я и Ты (другого человека), 3) Я и внешнего мира, а также в исследовании сущности эгоцентризма в литературном прозаическом тексте и систематизации лингвопоэтических средств его реализации в немецкоязычном литературном дискурсе нашего времени.
Практическая значимость работы состоит в возможности применения полученных в ней научных результатов и исследованного языкового материала при анализе проблематики эгоцентризма в иноязычных литературных дискурсах современности, а также при дальнейшей
разработке основ лингвопоэтической интерпретации литературного текста (в рамках лекционно-семинарских курсов по стилистике, лингвистике текста, спецкурсов по истории литературы, практических занятий по анализу текста; при написании учебно-методических пособий, дипломных и курсовых работ).
Апробация работы. Основные положения диссертации изложены в докладах на III Международной научно-практической конференции «Язык, культура, менталитет» (Санкт-Петербург, РГПУ им. А.И. Герцена, 2004), на VII Российско-американской научно-практической конференции «Актуальные вопросы современного университетского образования» (Санкт-Петербург, РГПУ им. А.И. Герцена - Университет Северной Айовы), на внутривузовских конференциях (РГПУ им. А.И. Герцена, «Герценовские Чтения» - 2005, 2006), в выступлении на аспирантских семинарах кафедры германской филолгии РГПУ им. А.И. Герцена (2005, 2006). По теме диссертации опубликовано 7 печатных работ, общим объёмом 1,8 печатных листа, в том числе научных статей - 3, материалов конференции - 4.
Объем и структура работы. Диссертация содержит 202 страницы текста, набранного в редакторе WORD, и включает в себя введение, 3 главы, сопровождающиеся выводами, и заключение. К тексту работы прилагаются библиографический список, насчитывающий 214 наименований, (из них 42 - на немецком и английском языках), перечень источников использованной литературы (22 наименования).
Первая глава («Аспекты рассмотрения эгоцентризма в современных гуманитарных науках») начинается с введения в философский анализ отношений «человек-язык-мир» и «человек-язык-человек». Даётся критический анализ классического субъекта сознания, феномена «смерти автора» в философии постмодернизма, описывается ситуация «лингвистического» поворота в философии, вводится фигура Другого. Во второй части главы рассматриваются общие тенденции в развитии
современной научной парадигмы языкознания, эволюция взглядов лингвистики на проблематику эгоцентризма. Показывается взаимосвязь параметров эгоцентризма речемыслительной деятельности человека с уровнями реализации эгоцентризма в языке/речи, сопоставляются понятия «эгоцентризм» и «субъективность» на уровне текста, определяются ведущие нарратологические текстовые категории (образ автора, точка зрения, повествовательная перспектива).
Во второй главе («Эгоцентрическая диада „Я - Другой" и
способы её актуализации в литературном тексте») даётся анализ
лингвопоэтических средств экспликации эгоцентрической
повествовательной точки зрения в немецкоязычных литературных текстах (взаимодействие местоимений как выражение расслоения субъекта повествования, композиционно-речевое оформление «двойной» перспективы). Взаимодействие субъектов сознания и речи в литературном тексте (автор-персонаж(повествователь)-читатель) представляется как актуализация диады «Я - Другой».
В третьей главе («Пространственно-временные координаты литературного текста как отражение эгоцентрической повествовательной перспективы») даётся характеристика художественного хронотопа в эгоцентрической перспективе повествования. Триединство Другого в диалоге с Я рассматривается на примере анализа метаконцептуального поля имени «большой город/мегаполис» в творчестве ряда немецкоязычных писателей.
В заключении подводятся общие итоги исследования и формулируются направления, актуальные для дальнейшей разработки анализируемой проблемы.
Критический анализ классического субъекта. «лингвистический поворот» в философии
Если критически посмотреть на прошлое философии, можно с уверенностью утверждать, что субъектоцентризм является одной из основных черт классической метафизики. Результатом подобного рода «центрации» является постулат о наличии некоей неподвижной исходной сущности, субстанции, нуждающейся лишь в воплощении в том или ином материале (Аристотель, средневековая схоластика). В философии эта сущность воплощается в представление о Субъекте как своеобразном центре сосредоточения смысла, который «опредмечивается» в объекте.
Само понятие «субъективность» в ходе развития философской мысли претерпело множество изменений. По В.Хёсле [Hosle, 1987: 52-54], это развитие от Канта к Гегелю выглядит следующим образом:
1) субъективность как высший принцип трансцендентальной философии (в том числе и у Фихте), не исчезающая и сама себя рефлексивно обосновывающая структура;
2) по Шеллингу, объединение субъективного и объективного даёт то, что Гегель назвал «идеей»; в полученном образовании ведущим моментом является субъективность;
3) сочетание субъективности и объективности в итоге ведет к «абсолютной идее» (правящей миром), от которой мы переходим к остальным категориям философии.
По Гегелю субъективность рассматривается как понятие внутреннего состояния духа, освобождённого от телесного, вещественного и сконцентрированного на самом себе, что следует из определения субъекта как некой субстанциональной целостности суверенного носителя сознания и самосознания: «Die Subjektivitat ist der Begriff des ideell fur sich selbst Seienden, aus der AuBerlichkeit sich in das innere Dasein zuruckziehenden Geistes, der daher mit seiner Leiblichkeit nicht mehr zu einer trennungslosen Einheit zusammengeht» (цит. no [Gniig, 1983: 30]).
Классическая метафизика рассматривает субъекта как автора и творца, наделенного «абсолютной субъективностью». В новую эпоху, когда высшей мерой ценности в научном познании провозглашается объективность (философия позитивизма - О.Конт, Г.Спенсер, Дж.С.Милль), субъективность стала оцениваться как помеха успешному развитию научного процесса. Основные усилия теоретиков XX века были направлены на общее смещение системы, в центре которой стоял субъект, децентрацию этого субъекта. При этом кризис индивидуальности обычно прослеживается теоретиками постструктурализма и постмодернизма со второй половины XIX столетия, когда он начал осмысляться в таких сферах как марксистская политическая экономия, психоанализ, антропология, новая лингвистика. Так, например, К.Маркс делает акцент на коллективном и коммуникативном характере познавательной деятельности. Он настаивает на том, что познающий субъект изначально включен в реальный мир и систему отношений с другими субъектами, то есть он становится культурно-историческим продуктом и растворяется в классовой общности [Маркс, Энгельс, 1981: 33-37].
В процедуре раз-божествления «самости» одну из главных ролей сыграл З.Фрейд, увидевший происхождение нравственного сознания в случайностях нашего воспитания. Он позволил нам посмотреть на нравственное сознание как на исторически обусловленное, как на продукт времени и случая, и в то же время, как на продукт политического и эстетического сознания. В результате центральная способность человека, центральная самость по имени «разум» оказывается инстанцией сомнительной и проблематичной [Фрейд, 1997: 146].
Всё это приводит к тому, что в XX веке сразу по нескольким направлениям гуманитарной мысли (параллельно или под влиянием друг на друга) оформляется концепция теоретического отрицания целостного, автономного, суверенного субъекта метафизики. Идеи филологов М.Бахтина и В.Проппа, теоретические работы представителей русской «формальной» школы литературоведения (В.Шкловский, Б.Эйхенбаум, Ю.Тынянов), исследования философско-психологического плана (Ж.Лакан, М.Фуко), концепция «нового романа» (А.Роб-Грийе, Н.Саррот), труды Ю.Лотмана по семиотике - вот некоторые направления гуманитарной мысли начала и середины XX века, в которых выкристаллизовывается суть проблемы познающего субъекта, концентрированное выражение которой мы получаем в философской традиции структурализма и постструктурализма, в постмодернистском постулате о «смерти субъекта» [Барт, 1994; Фуко, 1994; Лакан, 1998; Деррида, 2000 и др.]
Термин «смерть субъекта» в философии постмодернизма означает, прежде всего, гибель традиционного (стабильного, однозначно центрированного и линейно детерминированного со стороны общего социума) субъекта. Сам феномен Я оценивается как связанный с определенной культурной традицией и потому исторически преходящий.
С точки зрения постмодернизма, само использование термина „субъект" - не более чем дань классической философской традиции: как пишет М.Фуко, так называемый анализ субъекта на деле есть анализ «условий, при которых возможно выполнение неким индивидом функции субъекта. И следовало бы еще уточнить, в каком поле субъект является субъектом и субъектом чего: дискурса, желания, экономического процесса и так далее. Абсолютного субъекта не существует» [Фуко, 1994: 55-56].
Буквальное понимание «смерти» индивида значительно обедняет или даже вовсе исключает то позитивное, которое содержится в данном культурном феномене. В первую очередь, не следует забывать, что концепция «смерти субъекта» была направлена против представления о своевольном, своевластном, авторитарном индивиде просветительской, романтической и позитивистской традиций, в которых игнорировались реальная зависимость человека от социальных условий его существования и от идеологии.
переосмысление категории «автор» в теории постструктурализма. «воскрешение субъекта»
Кажется очевидным, что постмодернизм и деконструктивизм предприняли всевозможные меры в плане устранения «ненужной» фигуры, именуемой автором текста. В связи с этим представляется необходимым обратиться к следующим вопросам: 1) является ли «исчезновение» автора полным и окончательным; 2) насколько категорично и однозначно следует понимать тезис о «смерти автора»; 3) помещается ли что-то на место образовавшихся пустот вследствие отсутствия самого автора и, если это так, то как определить то возможное пространство, в котором пишущий субъект не перестаёт существовать.
Чрезвычайно важным для логики наших размышлений по данной проблематике представляется анализ работы М.Фуко «Что такое автор?», где теоретик французского постструктурализма пытается вместо окончательного уничтожения «автора» переосмыслить содержание этого концепта, рассмотреть его в новом контексте, «реконструировать» его.
Фуко подчёркивает, что сегодняшнее письмо освободилось от темы выражения, являясь фактически «игрой знаков». Но в этой игре «вопрос стоит об открытии некоторого пространства, в котором пишущий субъект не перестает исчезать» [Фуко, 1996: 15]. Учёный сомневается в том (и здесь мы с ним полностью согласны), что из чрезмерно категоричной констатации «смерти автора» были извлечены все необходимые выводы, и высказывает предположение, что «некоторое число понятий, предназначенных сегодня для того, чтобы заместить собой привилегированное положение автора, в действительности блокирует его и замалчивает то, что должно было бы быть высвобождено» [Фуко, 1996: 16]. Два из этих понятий, полагает он, являются сегодня особенно важными: это понятие „произведение" и понятие „письмо". Основная аргументация сводится к тому, что эти понятия пытаются освободиться от своего автора, но на самом деле являются ничуть не менее проблематичными, как и сама авторская индивидуальность. Теории произведения не существует, и определить его, обозначив то, что является произведением, а что нет, крайне сложно. Что касается „письма", которое должно бы давать все основания для отсутствия автора, то оно на самом деле «мешает констатировать исчезновение автора и каким-то образом удерживает мысль на краю этого стирания; своего рода хитростью оно всё ещё сохраняет существование автора» [Фуко, 1996: 16-17]. Поэтому, вслед за М.Фуко, мы видим свою главную задачу на данном этапе своих рассуждений в том, чтобы определить то пространство, которое вследствие «исчезновения» автора оказывается «пустым» (и оказывается ли таковым?).
В попытке «конструирования» того пространства, где остаётся возможным или даже является необходимым присутствие «автора», французский исследователь предлагает использовать понятие «функция-автор», подразумевая под этим историко-идеологическую конструкцию, которая характеризует определённый способ бытия дискурсивной практики, придавая ей определённый статус внутри определённого общества и культуры. Вследствие таких рассуждений автор может быть определён и обозначен как: 1) некоторый постоянный уровень ценности; 2) некоторое поле концептуальной или теоретической связности; 3) стилистическое единство; 4) определенный локализованный культурно-исторический момент и точка встречи некоторого числа событий [Фуко, 1996:18].
Однако нельзя оспорить тот факт, что о существовании и жизни языка можно судить только тогда, когда есть люди, им владеющие и его использующие. Исследователи сталкиваются с необходимостью продолжения поиска ответа на вопрос, что или кто приходит на смену Субъекту, не ограничиваясь понятием «автор-функция».
Можно сказать, что попытки своеобразного «воскрешения субъекта» предстают в качестве стратегической ориентации позднего (современного) постмодернизма (т.н. After-postmodernism). Такая тенденция продиктована прежде сего отказом от радикальной установки на «смерть субъекта», сформулированной в рамках постмодернистской классики.
Ставя своей целью «выявление субъекта» в контексте вербальных практик, аналитики постмодернизма делают акцент на реконструкции субъективности как вторичной по отношению к дискурсивной среде (поздние труды М.Фуко и Ж.Деррида, а также работы Дж.Уарда, М.Готдинера и др.). Исследовательский интерес направлен на выявление тех механизмов, посредством которых человек - в контексте различных дискурсивных практик - «сам превращает себя в субъекта» [Фуко, 1994: 259].
В течение последних пяти лет в центре внимания постмодернистской философии находится анализ феномена, который был обозначен Дж.Уардом как «кризис идентификации». Дж. Уард констатирует применительно к современной культуре кризис судьбы как психологического феномена, основанного на целостном восприятии субъектом своей жизни как идентичной самой себе, онтологически конституированной биографии. При этом «кризис идентификации» неразрывно связан с «кризисом объективности» («кризисом значений»): «зеркало мира», в котором субъект видел себя, «разбито в осколки» [Уард, 2001: 15].
Теоретики современного постмодернизма (Х.Уайт, К.Меррей, М.Саруп и др.) констатируют - с опорой на серьезные клинические исследования, - что конструирование своей „истории" (истории своей жизни) как рассказа ставит под вопрос безусловность аутоидентификации, которая ранее воспринималась как данность. «Моя биография - ложь от начала до самого конца. Я сам её написал». Важнейшим принципом организации биографии оказывается античный принцип исономии (не более так, чем иначе): ни одна из повествовательных версий истории жизни не является более предпочтительной, нежели любая другая, оценочные аспекты биографии, в сущности, весьма произвольны.
Однако при этом получается, что человек оказывается зависим от чего угодно, только не от себя самого, он даже не способен ответить на вопрос, что вообще такое «Я». Как не прийти к мысли, пишет Ж. Лакан, что «именно функцией незнания явлено собственное Я в анализе, как, впрочем, и в широкой философской традиции» [Лакан, 1998: 84]. Получается, что поставив на место абстрактного Субъекта живого человека, мы тем самым увеличиваем количество неизвестных в уравнении: человек наделён телом, о котором ничего не знает; он охвачен желаниями и влечениями, которые диктуются и навязываются ему извне; он пытается восстановить свою целостность посредством символической функции воображения, которая сама по себе есть не что иное как просто фикция.
Диалог «я-другой». понятие интерсубъективности в трансцендентальной феноменологии
Человек и человеческое, как известно, были выделены из внешнего мира в эпоху Возрождения, о чём свидетельствует появление самого понятия humanitas. Но уже на рубеже XIX-XX вв. феномен человека был проанализирован «наоборот» - с точки зрения присутствия Другого внутри Я. Другой, в интерпретации К.Маркса, З.Фрейда, является представителем отчужденного материального производства, экономических условий, бессознательного, спонтанно детерминирующих человеческое Я. Этап, характеризующий современность, можно назвать «трансгуманитарным», так как он охватывает как человеческое (в узком, ренессансном смысле) Я, так и внечеловеческое, дегуманизированное Другим (как это постулируется гуманитарным знанием XX века), Я. Согласно М. Бахтину, «это аналогично проблеме самосознания человека. Совпадает ли сознающий с сознаваемым? (...) Здесь появляется нечто абсолютно новое: надчеловек, над-я, то есть свидетель и судья всего человека (всего я), следовательно, уже не человек, не я, а другой (выделено нами -И.П.)» [Бахтин, 1979: 342]. Этот другой внутри, «свидетель и судья», «надчеловек» - выражается в нашем собственном слове.
Концептуальная картина мира современного человека постоянно претерпевает развитие от монологической к полифонической и наоборот, так как «каждое слово хочет быть услышанным, понятым, отвеченным и снова отвечать на ответ, и так ad finitum» [Бахтин, 1979: 306]. Человек может состояться как личность, только расширив свое сознание за счет межсубъектного измерения. Это означает необходимость внимательно слушать Другого и отвечать ему, понимая, что только через Другого можно понять и раскрыть себя, определить свое положение в мире.
Возраст от 6 до 18 месяцев, когда ребенок начинает узнавать свое имя и отождествлять себя со своим отражением в зеркале, Ж. Лакан назвал «стадией зеркала», предлагая понимать происходящее в этот период жизни человека «как идентификацию (...), преобразование, произведенное в субъекте тогда, когда он принимает на себя образ» [Лакан, 1996: 10]. На «стадии зеркала» ребёнок принимает свой «зеркальный образ», помогающий интегрировать до этого раздробленный, фрагментарный образ самого себя. «Функция стадии зеркала оказывается... частным случаем функции imago, каковая - установить отношение организма с его реальностью, или, как говорят, внутреннего с внешним» [Лакан, 1997: 9]. Подлинной потребностью индивида, по Ж.Лакану, является стремление получить «признание со стороны другого». Таким образом, выявляется принципиальная зависимость индивида от окружающих его людей, обобщаемых в понятии Другой. Этот Другой, в дальнейшем, занимает позицию посредника в отношениях субъекта с самим собой в качестве себе подобного, становится его внутренней инстанцией, недоступной для него самого. Человек узнает, кто он такой, лишь сравнивая себя с другими людьми, с теми, с кем он себя отождествляет, но кем он никогда не станет. Говоря словами Ж.Лакана, «субъект усваивает себе образ формы другого». Он научится его распознавать, когда «будет подключена коммуникация» [Лакан, 1998: 225].
Каждый получает свое собственное сообщение от Другого, но в обращенной форме. Выход их этого тупика возможен при наличии дополнительной плоскости отражения, способной фиксировать информацию. «Чтобы мог осуществиться обмен, нечто такое, что было бы признанием, а не познанием, необходимо, чтобы в действие системы, обусловленной образом собственного Я, вмешалась система символическая» [Лакан, 1999: 78]. Зеркалом, которое фиксирует оба отражения, выступает язык. Слово позволяет идентифицировать субъекта.
Таким образом, можно говорить о «трех ликах Я»: 1) собственно Я-субъект; 2) Я-объект в Другом («зеркальное Я»), существующий в представлении субъекта как модель образа Я; 3) Л-объект, возникающий в процессе самовосприятия, саморефлексии. С языковой точки зрения можно предположить, что первое Я- биологическое, способное мыслить и говорить; второе Я - «дискурсное», оценивающее себя и свое речевое поведение с позиции собеседника, «Я глазами другого»; третье -«монологическое» самовыражающееся .#(Ср.: [Нюбина, 2000]).
Оформление коммуникационной (современной) версии постмодернистской философии осуществляется на базе синтеза идей диалогизма, высказанных в рамках неклассической философии (экзистенциальный психоанализ, современная философская антропология, философская герменевтика, философская концепция языковых игр). Прежде всего, сюда относятся идеи о так называемом „коммуникативном существовании": „бытие-с" у Хайдеггера, „со-бытие с Другим" у Сартра, „бытие-друг-с-другом" у Бинсвангера, „отношение Я - Ты" у Бубера и т.п. Актуальное звучание обретает тезис Сартра «мне нужен другой, чтобы целостно постичь все структуры своего бытия, Для-себя отсылает к Для-другого, - подлинное бытие „Я" возможно лишь как „бытие-с-Пьером" или „бытие-с-Анной", т.е. бытие, которое в своем бытии содержит бытие другого» [Сартр, 1988: 122].
Столь же созвучной оказывается для коммуникационной стратегии постмодернизма позиция Рикера, полагавшего, что «исходный образец обратимости обнаруживает себя в языке - в контексте интерлокуции. В этом отношении показателен обмен личными местоимениями: когда я говорю другому „ты", он понимает это для себя как „я". Когда же он обращается ко мне во втором лице, я переживаю его для себя как первое. Обратимость затрагивает роли как говорящего, так и слушающего, предполагая - как в отправителе, так и в реципиенте сообщения -способность указать на себя. Но обратимы только сами роли. Идея незаместимости учитывает личности, которые эти роли играют» [Рикер, 1995: 312-314]. В такой системе отсчета форма и способ бытия Я - это бытие-для-Другого, зеркало которого заменило собою «разбитое зеркало» прежнего объективного и объектного мира классической культуры.
В противоположность классической философской традиции, в рамках которой определенность человеческого сознания задавалась его интенцией отношения к объекту (и в противоположность постмодернистской классике, в рамках которой децентрированная субъективность была растворена в текстуальных практиках), современная версия постмодернизма определяет сознание посредством фиксации его интенции на отношение к Другому. Фигура Другого становится фундаментальной семантической структурой в современных попытках постмодернистской философии реконструировать понятие субъекта. Таким образом, несущей организационно-смысловой фигурой современной версии постмодернистской философии становится фигура субъект-субъектных отношений (коммуникации).
Эволюция взглядов лингвистики на проблематику эгоцентризма
Проблема эгоцентризма в языке и речи человека может быть представлена как многогранник, где каждая из граней отражает часть современного гуманитарного знания об ego. Как было показано ранее, теоретические поля таких дисциплин гуманитарного цикла как лингвистика, философия, психология, психолингвистика, культурология, социология, «переливаясь» одно в другое, создают целостную картину эгоцентризма - явления, связанного с формами проявления человека в процессах познания, «чувствования» и деятельности в окружающем его мире. Подобное междисциплинарное взаимодействие позволяет говорить о наличии в современных гуманитарных науках комплексного подхода к изучению разноаспектных проблем «эго», что объясняется ориентированностью различных частей гуманитарного знания конца XX -начала XXI вв. на субъекта познания, индивида.
Само понятие эгоцентризм (лат. ego - "Я", centrum - центр круга, сосредоточение) в самом общем плане характеризует индивидуальное «Я» как фокус отношения «человек - другой», где другой выступает в качестве философской абстракции таких понятий, как: 1) мир/окружающая среда; 2) другой человек, Ты; 3) другой-внутри-меня (alter ego). Таким образом, интересы нашего исследования предусматривают понимание эгоцентризма как особой способности человека отражать в своем сознании и передавать в речи с помощью определённой системы языковых единиц многообразие отношений Я с окружающим миром, другими людьми, своим alter ego.
При подобном подходе внимание исследователя естественным образом концентрируется на изучении профилирующей функции языкознания, рассматривающего язык не только как знаковую систему, но и как модус бытия человека. Современная лингвистика, впитавшая в себя длительный опыт изучения языка в его принадлежности человеку, не может и не хочет ограничивать себя в своём предмете, делая таковым «рассмотрение феномена жизни, в центре которой находится человек со всеми его психическими „составляющими", формами социального существования и культурной деятельности» [Арутюнова, 1989: 3-4].
Эгоцентризм в таком его понимании является одной из сторон более широкого понятия - антропоцентризма. Антропоцентризм современного гуманитарного знания - как отличительная тенденция научной мысли, проявляющаяся в повышенном внимании к изучению уникальной роли человека в различных сферах его познавательной деятельности - оказывает существенное влияние на научные интересы и исследовательские приёмы лингвистики. Примером подобной антропоориентированности могут служить многочисленные исследования, посвященные изучению человеческого фактора в языке: в лингвостилистике и литературоведении [Бахтин, 1975; 1986; Прозоров, 1985; Степанов, 1985; Гончарова, 1989; Воробьёва, 1993; Iser, 1989; Macovski, 1997 и др.], лингвистике дискурса [Арутюнова, 1989; 1990; Кубрякова, 2000; Lemke, 1992; Schiffrin, 1994; Torfing, 1999; Howarth, 2000 и др.], филологической герменевтике [Щедровицкий, 1974; Богин, 1982; Гучинская, 1993 и др.], семиотике культуры [Макаров, 1996; Лотман, 1997; Есо, 1989 и др.], психолингвистике [Клименко, 1982; Сорокин, 1986; Шахнарович, 1987 и др.], социолингвистике и этнографии общения [Белл, 1980; Токарева, 2001; Gumperz, 1982; и др.], лингвоантропологии и антропопоэтике, или психопоэтике [Пищальникова,
Сорокин, 1993; Эткинд, 1998 и др.], коммуникативном синтаксисе [Золотова, Онипенко, Сидорова, 2004 и др.], функциональной стилистике [Кожина, 1976; 1986 и ДР-] «Присутствие» человека в исследованиях языка отчётливо прослеживается в формулировании таких классических проблем языкознания, как соотношение формы и содержания в языке, типология речи, значение и контекст (показателен в этом отношении сборник статей Р.А.Будагова, вышедший в 2000 году под заглавием "Язык и речь в кругозоре человека"). Языковая проблематика рассматривается в контексте культуры, социума и психологии личности (монография Н.Д.Арутюновой "Язык и мир человека" (1998)). Названные труды отражают определённые тенденции в развитии современных лингвистических исследований как в отечественной, так и в зарубежной лингвистике, связанные с использованием - в качестве ведущего - антропоцентрического подхода в изучении языковых явлений. Точно так же и прагматика 90-х годов XX века расширила границы функциональной грамматики, включив в сферу её интересов Я говорящего и открыв в лексических и грамматических единицах «эгоцентрическое измерение» [Шелякин, 2001: 264]. «Прагматический бум» конца XX века,
интерес к культурным концептам [Степанов, 1997], когнитивизм [Кубрякова, 2000] превратили лингвистику по сути из объектоцентрической в субъектоцентрическую науку, т.к. в центре внимания учёных оказывается не столько языковой знак, сколько его продуцент и реципиент. Вектор научных интересов направлен на субъекта диктума, и продуцируемое им рассматривается не само по себе, а через субъект модуса.
Следует особо подчеркнуть, что антропологическая «инъекция» автоматически изменяет, модифицирует исследовательское «пространство», в котором рассматривается бытие языка. Вслед за Ю.Кристевой [Кристева, 1995], мы предлагаем использовать для его научного описания термин транслингвистика, который, на наш взгляд, как нельзя лучше приложим к проблематике данного теоретического раздела исследования, адекватно обозначая теоретико-прикладное пространство эго-ориентированного изучения языка и речи, которое не может быть параметризировано только в терминах лингвистики.
Если обратиться к рассмотрению строения гуманитарного поля в сфере поэтического языка, то условно можно выделить три «слоя». Во-первых, на основе языка возникают первичные «искусства слова» -лирика, эпос, драма, объединяемые понятием художественной словесности. Во-вторых, на основе языка возникают теоретические дисциплины, исследующие как сам язык - лингвистика, так и языковые искусства - литературоведение. На этом традиционное дисциплинарное членение языкового поля в общем завершается, дальше следуют уточнения, спецификации (роды и виды языковых искусств, направления и методы в лингвистике и литературоведении). Между тем необходимо выделить ещё один - метаязыковой - уровень, на котором исследователь пользуется научными понятиями лингвистики и литературоведения, «подключая» категориальный аппарат других гуманитарных дисциплин - чтобы трансформировать сами предметы изучения - язык и словесность.
Образцы такой деятельности мы находим в программных работах теоретиков и критиков, исследовавших возможность новых художественных форм и обосновавших новые направления литературы - классицизм, романтизм, реализм, символизм, футуризм, сюрреализм, неоавангард, постмодернизм и т.д. В Германии - братья Шлегели, в Италии - Ф. Маринетти, во Франции - Э.Золя, А. Бретон, Р. Барт, в России - В. Белинский, Д. Мережковский, А. Белый, В. Шкловский, Ю. Тынянов. Область их усилий - уже не поэтика или эстетика, которые исследуют действующие законы литературы и искусства, а транспоэтика и трансэстетика, которые через поэтику и эстетику движутся к новым возможностям литературы и искусства, преобразуя то, что они изучают. Приставка «транс-» означает «за», «сквозь», «через», «по ту сторону» того, что обозначается корневой частью слова. В приложении к названиям теоретических дисциплин «транс-» обозначает практики, которые возникают на их основе и ведут к трансформации изучаемых ими областей.
